Мечта

ГЛАВА 10 Кузнечик

Нет большего удовольствия, чем упасть на только что проснувшуюся землю, пахнущую полынью, одуванчиками и еще чем-то острым и непристойно волнующим.

Я попыталась глубоко вдохнуть, но у меня ничего не вышло. Дышать получалось по-собачьи, словно через несколько секунд мое дыхание остановится, и… видимо, поэтому мне необходимо было надышаться, насыщая легкие кислородом впрок, чтобы хватило надолго после того, как я окончательно утрачу способность вбирать в себя воздух.

Потом накатила усталость. Нечеловеческая, сравнимая разве что с предсмертной усталостью животного. Голова кружилась, обоняние обострилось до крайности — казалось, я слышу все запахи за тысячу километров от места своего внезапного падения. Они подкатывали душными волнами к горлу, и я уставала еще больше, хотя совсем не чувствовала своего тела.

Откуда-то всплыли разорванные воспоминания о цирковой львице. Будто бы я стою у вольера с умирающим животным. Я пыталась вспомнить… но увы! В руках у меня приготовленный к съемке фотоаппарат. Рядом — двое пожилых мужчин: один из них седой, юркий, хорошо знакомый, тоже с фотоаппаратом, а другой — крупный, носатый, в несвежем белом халате. Тот, с фотоаппаратом, много снимает с разных углов и ракурсов. В голове крутятся его разрозненные фразы: «Момент наивысшего напряжения», «Редчайшая удача!»… или вот еще одна: «Ну, давай, милая, сдохни, хорошая! Мне нужен кадр! Один-единственный!»

Я стою в растерянности и мучаюсь вопросом: почему я должна снимать жестокость? Решив, что ничего никому не должна, бросаю фотоаппарат и подхожу к решетке. Мои пальцы непроизвольно хватаются за прутья. Пытаюсь раздвинуть проклятые железки, но… не могу. Оборачиваюсь и вижу в руках у носатого ампулу. К нему подскакивает седой и, растягивая каждое слово, шипит:

— Не тра-а-а-ать инъе-е-е-екцию, и та-а-а-ак сдоооохнет…

— Кто? — вмешиваюсь в их разговор.

Но фотограф не обращает на меня никакого внимания.

— Ты сэкономишь пару баксов, — продолжает Седой, — а я поймаю последнюю каплю жизни в ее глазах… Открываю кошелек и судорожно отдаю все его содержимое врачу. Фотограф отталкивает меня, и деньги медленно летят на пол, похожие на цветные осенние листья.

— Дура, — кричит фотограф, — в нашем деле нужен экшен, впечатления реальности в единственном уникальном кадре, момент… иначе останешься на обочине…

— Кто вы? — сиплю я…

Львица открывает глаза. Они у нее янтарного цвета и совсем не похожи на кошачьи. У нее лицо — да-да, именно лицо — волевой, уверенной в себе женщины… смертельно уставшей и, возможно, поэтому так спокойно принимающей свой уход.

Боже мой, я не хочу сейчас об этом!

@

Налитые тяжелые веки не позволяют открыться глазам. Кое-как, сквозь ресницы, мне все-таки удается разглядеть стеклянную ярко-зеленую траву, покрытую самой настоящей росой. В идеально круглых каплях переливаются крошечные радуги… Ненормальная трава чуть заметно колышется, как если бы дул легкий бриз. Но ветра нет. Удивительно, ветра нет, а трава раскачивается, словно в такт метроному. Ни пошевелиться, ни улыбнуться… Мне так хочется улыбнуться, но… Интервалы между секундами то и дело меняются: неимоверно длинные паузы вдруг рассыпаются барабанной дробью, а потом время опять замирает.

Все эти ощущения настолько нереальны, что кажется, еще мгновение, и явится справедливый кондитер Вилли Вонка в своем знаменитом цилиндре и тут же превратит меня в клубничную жвачку, которую можно будет с легкостью растягивать в разные стороны… а потом я потеряю вкус.

Прямо передо мной, на сломанной травинке, сидит пластиковый кузнечик и с интересом разглядывает что-то на моем лице. Его туловище сложено из маленьких зеленых деталек, каждая из которых крепится к другой микроскопическими винтиками, а зрачки — две сферы, похожие на мыльные пузыри. Они так близки ко мне, что я вижу в них свое отражение. Пытаюсь сосредоточиться. Между тем кузнечик придвигается ближе, и передо мной возникают кадры из самого настоящего аниме! Хотя… Разве это я отражаюсь в его прозрачном зрачке? Маленькое жалкое существо, распластанное на поляне, поросшей дикими маками и одуванчиками. Какая-то сломанная кукла, выброшенная за ненадобностью.

Когда на тебя смотрят так пристально, молчать невежливо, поэтому, превозмогая усталость, я спрашиваю:

— Это я?

Получается невнятно и шепотом. Шевеля длиннющими усами, кузнечик хмурится и продолжает с маниакальном упорством разглядывать что-то на моем лице. Или не на моем? Потом он начинает злиться, скалить острые зубки. Кузнечик-хищник… удивительно. В ответ мне все-таки удается улыбнуться, вернее, состроить гримасу. Наверное, это его испугало. Хватаясь за голову, пластмассовое чудо бросается бежать, ломая хрупкие травинки.

Неожиданно сквозь густую поросль пробивается робкий лучик солнца, освещая мужскую ногу, обутую в дорогую, начищенную до блеска туфлю… Мне становится страшно, и я на всякий случай прикрываю глаз, оставив «хитрую» щелку. Раз — и громадная туфля настигает странного кузнечика. Время замирает. Все, что происходит теперь, отличается от привычного человеку ритма.

Изображение увеличивается, как будто в мой глаз поместили миниатюрный объективчик. Странное насекомое вытягивает лапки, упираясь в блестящую подошву. Кузнечик отчаянно пытается высвободиться из-под чудовищного пресса, и, кажется, ему это удается.

Прямо перед моим носом вдруг появляются кисти рук, выпачканные кровью и землей; на розовых манжетах зловещим огнем сверкают знакомые запонки. Потом я вижу лицо странного человека, похожего на великана. Он устремляет в меня тяжелый немигающий взгляд, а я никак не могу вспомнить, где же могла видеть эту рубашку, эти запонки и туфлю… Наконец до меня доходит! Конечно же этот великан — охотник за кузнечиками! От страха я тут же проваливаюсь в сон.

Меня будят крики людей и резкие звуки клаксонов. Воздух взрывается негодованием.

— Нет, вы видели это! Выскочил на встречку прямо передо мной!

— Хорошо еще, за обочину улетел! Иначе всем кранты. А так только девчонка… «Скорую» кто-нибудь вызвал?

— Она еще жива, кажется.

Великан начинает кричать прямо мне в ухо:

— Ева! Ты меня слышишь? Не молчи! Скажи что-нибудь!

Интересно, кто тут Ева и почему он обращается ко мне? Мы с ним не знакомы.

Рука великана приближается к моему лицу, но к нему кидается какой-то человек:

— Не трогай ее! Вдруг у нее позвоночник поврежден! Великан отдергивает руку и несколько раз ударяет ею по земле, выкрикивая слова, значения которых я не понимаю. Он в бешенстве. Видимо, потерял эту свою Еву и теперь зол. Мне хочется успокоить его, но пошевелиться нет никакой возможности. Я стараюсь, но тщетно. Визгливый голос мешает мне спать:

— «Скорую» вызывать нужно! Срочно! У кого телефон есть? У меня Сети нет.

Ему вторит другой, сильно заикаясь:

— Д-д-д-авай б-б-быстрее. В-в-видать, ей совсем хренн-н-ново.

Меня тошнит. Вязкая кислая жижа выползает изо рта. Визгливый никак не может успокоиться:

— Она, кажется, еще и беременная. Ну, же-е-есть!

— Тихо! — строго осаживает визгливого великан. — Вы сумочку красную не видели? — А потом опять начинает суетиться: — Никто не видел? Да где же она?! Черт, как все не вовремя!

Наверное, ему все же показали, где эта сумочка лежит. Великан бросается к ней, перешагивая через мое лицо. Шикарные кожаные подошвы на мгновение закрывают траву и кусочек неба, а потом случается совсем уж невероятное: он наклоняется ко мне и, тыча в клавиши маленького телефончика, ревет:

— Скажи, Ева, это тот номер? Ева! Это он? Чей это номер? Слы-ы-ы-шишь? Че-е-ей?

Он оглушает меня своим криком, и я снова засыпаю. Вот чудак — называет Евой, суетится, кричит… А кузнечика жалко. Высплюсь и обязательно встречусь с ним. Все это меня смешит, но смеяться я не могу. Я крепко сплю…

— Добрый день. Это Артур, муж… то есть партнер Дарецкой. Да-да-да… Ужас, ужас… — будит меня срывающийся на фальцет голос великана. — У нас по дороге случилась неприятность…

— Ты кому звонишь, урод?! Дай сюда мобилу! — Мужской баритон требовательно перекрикивает фальцет. Где-то за спиной слышится шум борьбы и ругательства…

— «С-ссскорая»! С-сссроч-чно…

Я останавливаю взгляд на раздавленном тельце знакомого кузнечика. Кажется, он еще жив. Внутри его радужной оболочки отражается не та жалкая кукла, а я, еще живая, с нелепо вывернутой ногой и распахнутыми руками…

@

Звуки отступили вместе с удушающими запахами. Я лежала в полной тишине, предчувствуя некое событие, которое разрешит мое жалкое существование. Это были секунды… или даже крохотные доли секунд передышки перед чем-то решающим, значимым.

Прямо передо мной явилось лицо женщины, невероятно похожей на меня. Изображение все время рябило, будто бы мой зрительный механизм разладился или в глаз попала соринка… Я не могла толком рассмотреть незнакомку. Она по-доброму улыбалась полными рыжими губами. И выглядела гораздо красивее меня. Гораздо! Точеный нос, гладкий высокий лоб в обрамлении длинных каштановых волос. Женщина покачивала головой, словно только что по-дружески журила меня и вот теперь замолчала, ожидая моей реакции. Но ответить ей не было никакой возможности.

Глаза! Ну конечно, у нас с ней абсолютно одинаковые глаза! Левый — серо-зеленый, а правый — наполовину в желтую крапинку… Я всегда считала это дефектом, стеснялась и старалась скрыть его. Но макияж красотки удивительным образом превратил этот кажущийся недостаток в достоинство. Она была невероятно хороша!

Женщина сорвала травинку, прежде щелчком скинув мертвого кузнечика, и, закрутив вокруг пальца, прикоснулась к своей шее. Травинка мгновенно завилась в изящное колье, состоящее из букв, которые я смогла легко составить в слово «Маргарита».

— У тебя сейчас шок, Ева! Но скоро он пройдет, и тебе будет больно. Очень больно.

Мне захотелось сказать ей, что она ошиблась, что вся эта суета с великаном прошла и теперь я смогу отдохнуть, но она и слушать меня не хотела. Женщина погладила меня по волосам и прошептала:

— Я знаю, ЧТО тебя беспокоит. У меня две новости. Плохая и хорошая. Первая — ты потеряла ребенка. Сочувствую. Вторая — малышка попадет в надежные руки. А теперь приготовься: пять, четыре, три, два…