ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Вот с этого все и началось, думал Хэмиш, глядя на спящую Бренду. Палата была другая, над больной не висела трапеция для упражнений, но все так же присутствовали капельницы. Бренда лежала не шевелясь. На красивом лице уже не было страшных порезов и кровоподтеков, классическую форму щеки лишь слегка портил неровный шрам.

Поднеся ее пальцы к губам, Хэмиш вдыхал их запах, моля Бога унять ее страдания, физические и душевные.

Да, следует сказать, что и он теперь далеко уже не тот равнодушный, чужой человек, когда-то пришедший навестить ее по просьбе миссис Би.

Сидя у ее изголовья, Хэмиш припоминал свои первые посещения, зародившуюся в нем жалость и все, что за этим последовало.

Ее обман он раскрыл во вторник вечером: он заподозрил неладное уже за несколько дней до таинственного телефонного звонка. А когда голос по телефону прозвучал скорее официально, чем дружески, и когда она пошла разговаривать в другую комнату, он уже знал, что она скрывает нечто важное. А после нескольких наводящих вопросов понял, что она уезжает совсем не к отцу.

Одного Хэмиш не мог понять: зачем ей понадобилось скрывать от него этот факт. Было обидно, что она ему не доверяет.

Наконец ее веки затрепетали, и Бренда открыла глаза. Увидев его, она нахмурилась.

– Я что, умираю? – прошептала она.

– Вовсе нет. – Он широко улыбнулся.

– Тогда почему… почему вы здесь? – Она говорила хриплым, хорошо знакомым ему шепотом. Видимо, еще не вполне освободилась от действия наркоза.

– А почему бы нет? Вас это удивляет?

– А как вы…

– Пусть это будет вам уроком, Бренда. От меня ничего нельзя скрыть, – сказал он, все так же улыбаясь.

Девушка слабо охватила его ладонь своей, потом вздохнула и закрыла глаза.

Только через час она пришла в себя настолько, что смогла говорить. Но он ждал терпеливо, не в силах уйти от нее, не в силах даже выйти из палаты.

– Сделайте то, что вы делали раньше, – попросила Бренда, проснувшись.

– Что именно? – не понял Хэмиш.

– Компресс, мне на лицо.

Он прекрасно помнил, как помог ей расслабиться мокрый конец махрового полотенца.

– С условием, что вы не заснете, пока я буду с вами разговаривать.

– Никаких условий.

– Я все равно должен поговорить с вами, Бренда Джейн. Сегодня я настроен на серьезный разговор. – Он положил ей на лоб край мокрого полотенца.

– Серьезный разговор?

– Вы объясните, почему вам не нравится, что я здесь. А я скажу, как открыл ваш маленький секрет.

Она стянула полотенце со лба и осторожно положила ему в руку, и Хэмиш вспомнил, как она швыряла его когда-то. Поистине перед ним совсем другая Бренда.

– Ведь я использую вас, Хэмиш, зная вашу доброту. Отвлекаю вас от работы, заставляю нервничать. Я даже заняла вашу кровать, я мешаю вам жить. – Она говорила, избегая его взгляда, ее нижняя губа дрожала.

– Вы не мешаете мне жить, – возразил Хэмиш.

– Мешаю, – сказала она тихо. – У вас даже нет времени подыскать себе жену. Ваше время занято мной.

– Ну что ж, здесь вы правы, но я не против!

Он замолчал, раздумывая, стоит ли открывать ей, что он и не хочет никого искать. Может, она сочтет его чувства к ней ловушкой? Возможно, решит немедленно оставить его дом, если он перейдет границу дружеской помощи больному человеку. Как только она вернет здоровье, думал он, ей станут ненавистны скудость и убожество моего существования.

– Вы слишком хорошо относитесь ко мне, Хэмиш, – продолжала она. – Никто никогда не заботился обо мне так, как вы. Никто не был таким другом, каким стали вы.

– Спасибо. Я и сейчас еще ваш друг, и тем более не понимаю, почему вы скрыли от меня ваше состояние.

Она опустила глаза, видимо не желая показать подступающие слезы.

– Но все, что вы для меня до сих пор делали, – все это зря, понимаете? Я вернулась к самому началу. Мне не стало лучше. Я не выполнила свою часть договора.

– О каком договоре вы говорите? Совершенно не припоминаю, чтобы вы обещали, к примеру, твердо стать на ноги к такой-то дате, иначе мы разрываем отношения. Разве такой договор имел место? – Он видел, что девушка совсем пала духом, и это ему не понравилось.

Бренда подняла веки, глаза ее сверкнули, пальцы забарабанили по груди.

– Договор был у меня в сердце, внутри меня. Я бы никогда не стала вам навязываться, Хэмиш, если бы знала, что болезнь так затянется.

Он наклонился, чтобы быть к ней поближе:

– Единственное, о чем мы договаривались, было ваше обещание не обижать кого-то из моей семьи или прихожан. Но не было упомянуто никаких сроков! Не было никаких обязательств относительно вашего выздоровления. И вы не вправе впутывать меня в обязательства, которые сами же и напридумывали, Бренда Джей Долливер! Я их просто игнорирую.

Хэмиш наблюдал борьбу чувств у нее на лице. Он допускал, что у нее может быть своя точка зрения, но, погруженная в свою боль и свое разочарование, она, конечно, видит вещи в искаженном свете.

А я? Я же стремлюсь сделать так, как хочется мне, напомнил он себе. Хорошо ли это? Жажду вернуть ее в свой дом, хочу видеть ее за столом во время ужина, хочу, чтобы она спала в моей кровати – пусть даже без меня, – чтобы она ждала меня вечерами, спрашивала, как прошел мой день.

Он страстно желал ее. Намеревался сделать ее зависимой от себя – настолько зависимой, чтобы она никогда не смогла уйти. Погрузить ее в свою любовь так, чтобы ей никогда не захотелось сбежать, чтобы у нее и в мыслях не было считать себя пленницей, прикованной к нему до конца жизни.

Ишь чего захотел, подумал он.

Губы Бренды шевельнулись, но она промолчала.

– Вы меня понимаете? – спросил Хэмиш как можно мягче.

– Нет, не понимаю, но тешу себя надеждой, что вы-то понимаете, значит, со временем все мне объясните. – Она говорила медленно, подбирая слова. И вдруг лукаво улыбнулась: – Я собиралась вернуться. У меня есть доказательство.

– Какое же?

– Я купила вам подарок. Он вон там, в тумбочке. Хотела отдать вам, когда вернусь… от отца, из Калифорнии…

Хэмиш извлек из тумбочки бумажный пакет, внутри него оказалась шкатулка в подарочной обертке. Опершись локтями о колени, Хэмиш вертел шкатулку в руках, разглядывая ее и взвешивая.

– Раскройте, – сказала Бренда, теперь ее улыбка не только тронула губы, но и осветила глаза.

Он раскрывал осторожно, потому что еще в жизни не держал вещи изящнее. Подняв крышку, увидел две дюжины тонких носовых платков с его монограммой, вышитой вручную в уголке каждого. И впервые за всю свою жизнь лишился дара речи.

– Это мой долг, – смеясь, проговорила Бренда. – Я испачкала больше ваших платков, чем вы сами. Пожалуй, следовало вышить мои инициалы вместо ваших.

Приподнявшись на стуле, Хэмиш осторожно поцеловал ее в губы.

– Спасибо, – прошептал он. – Мне никто не дарил такой роскоши.

Бренда вернулась в дом Чандлера на костылях. Болей никаких не было, если не считать неудобства от послеоперационных швов.

Как только Чандлер вынул ее из машины, две девчушки пулей выскочили из дома, но тут же резко остановились, видимо предупрежденные отцом. Бренда инстинктивно прикрыла рукой прооперированное место, а малышки принялись ее обнимать.

– Бренда, Бренда! – твердили они.

– Как мы скучали! – сказала Эми. Хэмиш стоял вплотную сзади, готовый в случае чего поддержать Бренду. Жар его тела отвлекал ее от детских ласк.

– Осторожнее, девочки, – говорил Хэмиш. – Ради Бога, осторожнее.

Вручив ей костыли, Хэмиш отошел, чтобы Бренда самостоятельно могла войти в дом. Он же повел за руки девочек. Миссис Биллингс встретила Бренду в дверях и тоже долго обнимала.

– Добро пожаловать домой, – сказала она.

Домой. Я дома, подумала Бренда.

Она оглядела кухню со всеми трещинами в линолеуме, щербинами на раковине и удивилась, как могли такие пустяки ее раздражать.

Хэмиш обнял ее за плечи и прошептал:

– Вас не было словно целый месяц. Я рад, что вы дома.

У нее перехватило горло, она смогла только кивнуть.

Неужели ему и в самом деле показалось, что прошел целый месяц? Он навещал ее почти каждый день после обеда и звонил каждое утро, особенно в последние три дня. И все же приятно знать, что он скучал. Хэмиш очень добрый, заботливый человек, но не следует забывать, что он такой же со всеми. И как бы искренне они ни радовались Бренде, каким бы своим ни казался ей этот дом, ее пребывание здесь временно.

В глубине души Бренда понимала, что могла бы вернуться к себе, в квартиру в центре Миннеаполиса, и жить одна, без особых трудностей. Но, благодарение Богу, Чандлеры считают, что без них ей не обойтись. Значит, у нее нет выбора.

Вечером, скользнув под одеяло, Бренда сразу почувствовала, что в ее отсутствие Хэмиш спал в этой кровати. Простыни пахли свежестью, все было в порядке, но осталось что-то… неуловимое. Слегка пахло мужчиной – может быть, от одеяла. А может, здесь витал его дух – оттого, что его большое тело покоилось здесь вчера ночью и все ночи до этой.

Несмотря на усталость, Бренда долго лежала без сна. В голову лезли ненужные мысли. В один прекрасный день Хэмиш найдет себе жену и будет спать с ней, в этой самой кровати, а Бренда Джейн Долливер исчезнет из его жизни, сотрется из памяти.

Я не гожусь ему в жены, в который раз подумала она. Миссис Дитон прямо сказала об этом. Ну что ж, тем лучше. Даже если б я и была не против, он не захочет.

В первую же неделю Бренда добилась значительных успехов. Зажили следы хирургических швов, и правая сторона тела стала более подвижной.

Она упорно шла к своей цели – доказать врачам, как они ошибались. С самого начала, почти сразу после катастрофы, она была уверена, что добьется своего: будет ходить без костылей, и довольно скоро.

Волнующая мысль!

Однако когда она сможет жить вполне самостоятельно и сама себя обслуживать, ей придется убраться восвояси…

Однажды вечером, после ужина, Эми сообщила отцу:

– Пап, а Бренда ездила за океан. Она там снимала детей, которые голодают, и дядей. Дяди стреляли.

– Я знаю, детка, – ответил он.

– Она фограф.

– Фотограф.

– Бренда, а ты можешь снять нас?

Девушка осмотрела семью, сидящую за столом, и вспомнила о своей аппаратуре, к которой не прикасалась несколько месяцев.

– Думаю, что смогу, – ответила она Эми.

А ведь и правда, сколько раз уже она представляла себе этих девчушек на фотографиях, мечтала поймать то или иное выражение лица или позу. Гораздо больше, конечно, думала о том, как снять Хэмиша. В церковном облачении или без него, читающим книжки детям или забрасывающим бейсбольный мяч.

– Нужно бы привезти камеры, – пробормотала Бренда, а в мыслях уже завертелись сюжеты, позы и освещение. Будет что увезти с собой, когда я от них уеду, подумала она. Чандлеры станут жить своей жизнью, а я – вспоминать самые счастливые для меня времена.

Своего рода семейный альбом, думала она. Со мной в придачу.

Это стало поворотным пунктом в жизни Бренды, потому что, однажды взяв в руки аппарат, она уже не могла с ним расстаться. Конечно, случались досадные затруднения: например, не удавалось принять позу, необходимую для того, чтобы схватить желаемый ракурс. Бренда страшно досадовала на свою малоподвижность и невозможность работать в полную силу.

Однажды вечером она целый час молча, щелкала Хэмиша, читающего детям сказки. В другой раз успела схватить нервное напряжение на его лице, когда он выскакивал из дома спасать Нейла Харалдсона от очередной драки.

Несколько раз она приходила в церковь, чтобы заснять работу разных комитетов с Хэмишем во главе. Был и случай, когда получила вежливую, но решительную отповедь. После того как сняла Хэмиша, молящегося в одиночестве перед алтарем, он сказал:

– Есть вещи глубоко личные, Бренда. – Тон его не допускал возражений.

Он также не разрешал ей фотографировать церковные службы.

Но все же ей удалось запечатлеть его в полном облачении. Дело было во время свадьбы, в субботу, в церковном дворе. Зевак собралось столько, что он ее не заметил.

По средам она снимала женщин за шитьем лоскутных одеял и изготовлением сувениров. Снимала волейболистов, малышей, детей постарше, их родителей и стариков. Сняла однажды церковь – утром, после снегопада, когда крыши и деревья вокруг были покрыты словно белым кружевом, и вечером, в час заката, когда она казалась облитой золотом.

И не уставала снимать Хэмиша – с Эми, с Энни, был ли он усталым или оживленным, ел ли или работал в кабинете.

Считаясь в отпуске по болезни, Бренда, тем не менее, однажды уложила в коробку отснятую пленку и поехала в редакцию своей газеты. Редактор разрешил ей проявить снимки в редакционной лаборатории. Бренда предложила заплатить за использование темной комнаты, но, когда босс увидел готовые фотографии, он пришел в восторг. Перед ним развернулся репортаж, который можно было назвать «Будни колстедской церкви». Украшением ее был, конечно, красавец пастор, к тому же игрок в бейсбол, капитан команды.

– Неужели все церкви таковы? – спросил редактор. – Ты, кажется, сказала, что ею управляют комитеты. Во всяком случае, складывается впечатление, что вокруг этой церкви вертится вся жизнь городка. Невероятно! И много у нас таких церквей?

– Не знаю, – сказала Бренда. – Может, и много.

– Оставишь мне снимки на какое-то время? Хотелось бы рассмотреть подробнее.

– Нет проблем.

Редактор выбрал несколько снимков для опубликования в газете. Бренда настояла на том, что печатать будет сама: некоторые возьмет для семейного альбома и для того, чтобы заключить в рамку и повесить на стену.

Босс предложил ей начать работать, хотя бы на полставки, но Бренда отговорилась тем, что пока еще не настолько подвижна, чтобы делать действительно хорошие фотографии.

– Давайте вернемся к этому разговору где-то в январе, – сказала она. – Что же касается снимков для рубрики «Новости», то этого я еще долго не смогу.

А между тем сердце ее щемило при мысли, что приближается грустный день: рано или поздно придется уйти из этой семьи. Чем лучше она чувствовала себя физически, тем мрачнее были мысли о будущем. По иронии судьбы положение ее среди Чандлеров укреплялось. Уходя утром на работу, Хэмиш целовал на прощанье и девочек, и ее, а возвращаясь вечером, добавлял к поцелую еще и крепкое объятие.

Бренда пыталась объяснить себе эти непринужденные знаки внимания тем, что его отношение к ней изменилось. Не желая ее больше как мужчина, он смотрел на нее как на близкого друга, на дорогого гостя, обращаясь с ней так же, как со своими детьми и с друзьями, то есть, испытывая нормальную человеческую приязнь. Это было так ясно, как если бы он заявил об этом во всеуслышание.

Больше я не нравлюсь ему, думала Бренда.

Жизнь ее, с одной стороны как бы продиктованная разумом, с другой стороны состояла из противоречий. И неуклонно двигалась навстречу моменту, которого она боялась больше всего на свете, – к расставанию с Хэмишем.

Это произошло однажды вечером, когда Бренда стояла на кухне: шагнув правой ногой вперед, она машинально подтянула к ней левую ногу, причем без костылей, без какой-либо опоры.

Это был шаг, сделанный самостоятельно!

Ну, если разобраться, то шаг не был нормальным, когда человек, приподнимаясь на одной ноге, ставит другую с пятки на носок. Однако это все же начало, начало свободной ходьбы!

Ей захотелось закричать от радости. Никто ничего не заметил: миссис Би стояла спиной, Эми накрывала стол к ужину, Энни смотрела телевизор, а Хэмиш умывался в ванной наверху.

Это был прогресс, который все они наверняка отпраздновали бы вместе с ней, потому что переживали за нее, потому что так заведено в каждой нормальной семье, где все разделяют интересы друг друга и все вместе радуются.

Бренда осторожно сделала еще один шаг.

И оставила тайну при себе. Потому что каждый шаг, сделанный ею самостоятельно, каждое новое движение приближали день расставания с Чандлерами. Она быстро оглядела всех, кто был в поле зрения, – всех, кроме Хэмиша, вошедшего небрежной походкой парой минут позже, и снова теплота, радость по поводу того, что она с ними, прилила к ее сердцу. И в то же время она ощутила себя чужаком, с завистью подглядывающим в окошко за жизнью другой семьи.

Ничего не подозревая, Хэмиш улыбнулся Бренде с таким видом, словно для него было уже счастьем просто лицезреть ее.

Он стоял перед ней, а она тоже разглядывала это великолепное, идеально сложенное тело.

– Как бы вы отнеслись к тому, чтобы помочь в подготовке рождественского представления? – спросил он внезапно.

– Представления?

– Ну да.

– То есть пещера, где родился Христос, пастухи, волхвы – и всеобщее ликование?

– Ну, в общем да.

– И вы поручаете это мне?

– Видите ли, – протянул он нерешительно и почти умоляюще, – мы в затруднении. Мики Костович, обычно занимавшаяся этим, сейчас привязана к матери, у которой случился инсульт. Тэмми вызвалась помочь, но я думаю, что все целиком она не потянет.

От неожиданной просьбы Бренда сначала растерялась, потом ей стало смешно: такого могучего мужчину, как Хэмиш Чандлер, приводит в замешательство какая-то самодеятельность. Она недоверчиво покачала головой.

Я люблю его.

Это открытие поразило ее, как неожиданный удар крученого мяча.

Я люблю его душой и телом, люблю в нем все.

Он ждал ответа, недоуменно приподняв брови, заложив руки в карманы. Думает, я откажусь, догадалась Бренда.

– Дети очень любят рождественское представление, – сказал он. – В том числе и наши.

Наши? Он говорит обо всех детях его прихода? Или все же имеет в виду Эми и Энни, заботу о которых возложил и на нее? Бренда не решилась попросить уточнения, слишком больно было бы разочароваться.

– Вы хотите сказать, – осторожно спросила Бренда, – что Эми и Энни тоже будут участвовать?

– А как же! Энни наконец-то доросла до того, что будет ангелом. – Губы его тронула улыбка. – А Эми уже дослужилась до роли старшего пастуха.

– Сколько же детей вы возьмете на разные роли?

– Всех, кто захочет. Может, в этом году их будет полсотни.

– Но это же огромное мероприятие, Хэмиш! – воскликнула она.

Он улыбнулся таинственно, словно она ворковала ему на ухо.

– Вы правы. Собираемся затмить такое же представление в Новом Орлеане.

Бренда зажмурилась. В душе ее боролись восторг и страх.

– Ну, хорошо, а что же должна буду делать?

– Откройте глаза, Бренда, – прошептал он; повиновавшись, она увидела, что он стоит к ней вплотную, но руки все так же засунуты в карманы. Он склонился еще ближе; Бренда испугалась, что он поцелует ее, и была раздосадована, когда этого не произошло. – Спросите у Эми.

– У Эми?

– Ну да. Эми будет вами руководить. Она все знает наизусть, например кто должен быть в каком костюме. И, разумеется, позвоните Тэмми. Я уверен, что вам представится возможность проявить свои таланты. – Он смотрел на нее, не отрываясь, словно хотел внушить ей гораздо больше, чем мог произнести.

– Какие таланты? Он ухмыльнулся:

– У вас их вагон и маленькая тележка.

У Бренды участился пульс, кровь зашумела в ушах. Такие слова, конечно, очень приятны, но ей захотелось совсем иного. Захотелось увидеть любовь в его глазах, услышать ее в голосе, угадать в сердце. Безнадежно. Мне никогда не подняться до уровня его покойной жены или Тэмми Бенц – этих бесконечно терпеливых, податливых, как воск, женщин, – иными словами, таких, какими и должны быть настоящие пасторши.

Бренда опустила глаза, чтобы Хэмиш не догадался, о чем она думает. Глаза выдадут всю любовь, боль и злость, борющиеся в ее душе. Он никогда ее не полюбит, никогда на ней не женится.

– Я помогу вам с этим дурацким представлением, – сердито бросила она. Взяв костыли, она отодвинула его с дороги и захромала к лестнице.


* * *

Наступило утро. Хэмиш не был уверен, что Бренда захочет с ним разговаривать после того, как ушла спать такая разъяренная. Видимо, надо быть с ней деликатнее. А может, стоит прямо сейчас освободить ее от «дурацкого» представления?

Однако ему, в самом деле, нужна помощь. Тэмми Бенц – способная женщина, но сейчас, беременная, разрываясь между основной работой и церковными обязанностями, вряд ли она это осилит. А меньше чем за месяц до Рождества едва ли удастся найти ей замену. Сам он был не в курсе всех подробностей представления, но знал, что подготовка всегда занимает уйму времени.

Хэмиш слышал голоса девочек и Бренды, доносившиеся из кухни, разговор перемежался смехом. Какое-то время он слушал, прислонившись к стене и закрыв глаза, чтобы лучше представить себе девушку. Когда она говорит, ее зеленоватые глаза горят огнем, мягкие каштановые волосы взлетают при каждом повороте головы, а улыбка могла бы украсить обложку модного журнала. Одно слово – красавица.

– Я – ангел! – прокричала Энни, перекрывая голоса других.

– В прошлом году Майкл был одет как настоящий пастух, – возбужденно говорила Эми, – на нем была настоящая жилетка, без рукавов и такая… рваная внизу. И еще свитер наизнанку, а вокруг пояса веревка.

– Как ты думаешь, он одолжит тебе свой костюм? – спросила Бренда.

Хэмиш поморщился, зная ответ.

– Да нет, нет! – закричала Эми. – Я хочу быть в своем. Каждый сам делает себе костюм.

– Понимаю. А кем будет Майкл в этом году?

– Хозяином гостиницы. А в следующем, если будет хорошо себя вести, его назначат Главным волхвом.

– Я – ангел! – напомнила Энни.

– А что носят ангелы? – спросила Бренда.

– Лозовое! – закричала Энни.

Прозвучавший в ответ тихий смех Бренды поразил Хэмиша в самое сердце. Такие теплые, глубокие звуки… Захотелось взять ее голову в ладони и поцеловать в губы, взасос.

– А я слышала, что ангелы всегда в белом, – сказала она.

– Конечно, в белом, – согласилась Эми.

– Лозовое! – настаивала Энни.

– Может, разрешим ей быть в розовом?

Эми ответила не сразу, и Хэмиш ясно представил себе, как она думает, прищурив большие карие глаза. Потом услышал:

– Наверное, можно в розовом. Все делают себе костюмы, как им нравится.

– А другие ангелы были в белом или в чем-то другом?

– Не-е-е помню, – неуверенно протянула Эми.

– Ну что ж, я думаю, белокурый ангел в розовом одеянии – это очень красиво, – заключила Бренда. – Энни, ты введешь новую моду.

– Лозовый ангел! – восторженно вскричала Энни.

– Ну, так вот, розовый ангел и оборванец пастух, доедайте скорее кашу и будем жить дальше.

Хэмиш выбрал как раз этот момент, чтобы войти в кухню и налить себе чашку кофе.

– Привет всем, – сказал он, взглянув на Бренду в ожидании ее реакции.

– И вам привет, – ответила девушка, и он вздохнул с облегчением.

С чашкой кофе Хэмиш сел за стол, и глаза их встретились. Улыбка, подаренная ему Брендой, вооружила его энергией на весь предстоящий день.

– Сегодня мы будем рыскать повсюду, – указала девушка, – нам нужно найти материал для идеального ангельского костюма. Причем розового.

– Никогда не слыхал про розовых ангелов, – сказал Хэмиш, обращаясь к Энни.

– У вас пробел в образовании, – заявила Бренда, а Эми хихикнула.

– А когда будете одевать пастуха? – спросил Хэмиш, наполняя тарелку кашей.

– В субботу, – ответила Бренда, – когда «пастух» не учится, и мы сможем заняться поисками.

Эми снова хихикнула.

– Поисками по магазинам? – Хэмиш налил в кашу горячее молоко.

– Нет. – Она заулыбалась при виде удивленного лица Хэмиша. – Пойти в магазин и купить – это неинтересно, это умеет любой. Наша задача – перерыть сундуки, ящики комодов, шкафы и коробки и найти то, что нужно. Может, даже покопаться на чердаке или в той комнатке в церкви, где лежат даренные прихожанами вещи.

– Дареные вещи? – Хэмиш уронил ложку. – Хотите сказать, из сундука для бедных?

– Ужасное название, – возмутилась Бренда. – Следовало бы назвать этот сундук… ну, скажем… – она призадумалась, – «Всё для желающих»!

– Но мы не можем отбирать вещи у бедных, – робко возразила Эми.

– Название традиционное, – пояснил отец. – Со времен средневековья в каждой церкви есть такой сундук. Но я думаю, Эми, каждый может брать из него, что хочет, потому что люди складывают туда ненужные вещи.

Эми кивнула. Карие глаза сощурились от интенсивной работы мозга. Потом девочка обернулась к Бренде:

– Может, так и назовем сундук – «Всё для желающих»?

Хэмиш встал и вышел. На этот день он запланировал массу всяких дел: казначей Эдсон Форда достает с разными проблемами, нужно еще продумать воскресную проповедь, а корзинка с письмами, требующими ответа, уже переполнена.

Работая в своем кабинете в церкви, Хэмиш иногда видел Бренду с Эми. Они тихонько шныряли по комнатам, вполголоса беседуя то с тем, то с другим. Заходили и к секретарю церковного комитета. В какой-то момент, проходя по главному залу, Хэмиш увидел, как Бренда разглядывает кусок прозрачной белой занавески, а рядом стоит Энни с недовольной миной.

– Скажу вам прямо: эта дамочка изменит курс вашей жизни, такой праведной до сих пор, – сказала миссис Дитон, подойдя к нему сзади. И указала перстом в спину Бренды.

Хэмиш хотел уж было согласиться, улыбаясь как всегда, но вдруг понял: Бренда изменила курс не только его жизни, но и направление мыслей всего прихода. Разве она не заставила всех смириться с тем, что перед его домом красуется дорогая спортивная машина? А с тем, что игнорирует воскресную проповедь, которую посетила лишь однажды? С тем, что по-прежнему живет у Чандлеров, хотя уже давно ходит на костылях и не нуждается в их помощи?

Самый резкий поворот курса произошел, разумеется, в его сердце: теперь оно заполнено Брендой.

Невероятно, но священник не смог ответить миссис Дитон какой-нибудь шуткой. Слова не шли на ум; Бренда, в самом деле, слегка свернула его с проторенной дорожки. Беда в том, что она-то по ней не пойдет.

Когда они все дома, как одна дружная семья, когда Бренда, дети и миссис Би играют, смеются над чем-то, или ссорятся, или замышляют какие-то проказы, он борется с желанием схватить ее в объятия и уложить в постель.

О, Бренда! Она, в самом деле, изменила его жизнь, сдвинула ее с оси, уже начинающей ржаветь. Он любит наблюдать за тем, как она это делает. Действительно, их закоснелый образ жизни требовал обновления. А у нее свежий взгляд на вещи и мужественный, независимый характер.

Внезапно миссис Дитон схватила священника за руку, заставив резко к ней обернуться. На лице ее было такое глубокое понимание происходящего у него в душе, что он смутился.

– Жду вас в вашем кабинете, поговорим о делах комитета, – категорически заявила она и быстрым шагом удалилась.

Неужели чувства к Бренде так явственно отражаются на моем лице? – подумал он. Это скверно.

Загрузка...