Метод супружества

Кроме того, Фиона не хотела меня видеть.

Я рассказал ей все, выплеснул свою слезливую историю. И это задело ее. Я видел это. Потому что, несмотря на все, что я сделал с ней за последние месяцы, она все еще питала ко мне слабость. Моя боль причиняла ранила ее.

Но в то время как она, возможно, была мягкой в одних местах, в других она была тверда, как гребаный камень. Поэтому моя история не послужила для нее катализатором, чтобы простить все. И правильно.

Мне нужно приложить гораздо больше усилий, чтобы вернуть ее.

Нужно многое сделать, чтобы вернуть ее, хотя в данный момент я ничего не мог.

Хотя, когда Роуэн появился передо мной, я понял, с чего начать.

— Я поговорил с Финном, — сказал он, стоя передо мной и оценивая меня.

— Я тоже, — ответил я. — Он был пьян, — категорически сказал я. — Водитель. Он был чертовски пьян. И он в этой больнице.

Взгляд Роуэна был настороженным, его поза напряженной, и я мог видеть, что он готовится перейти в боевой режим, если ситуация потребует.

Этого я и хотел. Боевой режим. Я уже в нем, черт возьми. Я

человек, который выполнял приказы, без колебаний обрывал жизни, не моргнув. Конечно, дома потом мне снились кошмары, но я служил. И

даже вернувшись со службы, внутри тебя на всю жизнь остается тот самый солдат. Он никогда не умирает. Ты просто учишься лучше сдерживать его.

Мой был искалечен горем, а затем пьянством и распутством, но не умер.

— Да, он в этой больнице, скорее всего, с копом, который охраняет его дверь, — сказал мне Роуэн то, что я и так знал.

— Даже копы ходят в туалет, — процедил я сквозь зубы.

— Что потом? — спросил он, скрестив руки на груди.

— Что потом? Я иду туда и заканчиваю дело, — ответил я, зная, что он спрашивает только для того, чтобы заставить меня произнести это вслух.

Лицо Роуэна оставалось невозмутимым.

— Да? Ты собираешься убить его в больнице, где есть камеры наблюдения, где они могут определить причину смерти, где чертовски прямая линия будет проведена к тебе, и ты окажешься в тюрьме еще до того, как Фиону выпишут, и пропустишь рождение еще одного ребенка?

Если бы он ударил меня, я бы почувствовал меньшую боль. А у этого ублюдка чертовски сильный хук слева. У меня было непреодолимое желание разбить ему лицо. Повалить его на пол и не прекращать бить.

Но он сказал все это не просто так. Он знал, что эти слова подействуют лучше, чем что-либо физическое.

— Скажи мне, что ты бы действовал подругому, — тихо сказал я. — Если бы это Нора лежала на больничной койке, со сломанными костями, покрытая синяками, с разорванной кожей, беременная, скажи мне, что ты бы не разорвал на части ублюдка, который сделал это с ней. Черт возьми, ты потащил ее на кухню, увидев синяк, и был готов убить того ублюдка еще до того, как она стала твоей.

Я отговаривал своего друга от опрометчивых поступков, когда они с Норой только познакомились. Мы пришли в пекарню, а у нее был синяк под глазом, который поставил ее бывший. Роуэн сложил два и два и пришел в ярость.

Его ноздри раздулись.

— Она была моей и до того, — тихо сказал он. — И ты прав, если бы там была моя жена, я бы жаждал крови. Но я бы также хотел, чтобы ты стоял здесь и не давал разрушить мою жизнь, сказал мне возвращаться к жене, живой жене, и быть мужчиной, который гонится за жизнью, а не за смертью. Мы больше не те, кем были.

Я посмотрел на своего друга.

— Мы всегда будем ими.

Затем я ушел.

Подальше от палаты Фионы и с намерением найти того, кто это с ней сделал.

***

Я был прав.

Копы тоже ходят в туалет. И они тоже были не в восторге от дерьмовой работы, так что полицейский средних лет с модной стрижкой и вкрадчивым взглядом, похоже, никуда не торопился.

Судьба была на моей стороне.

Я проскользнул в палату, как только полицейский скрылся из виду.

И вот он. Человек, ответственный за сломанные кости Фионы, за ее синяки, за страх, который я видел в ее глазах. Страх не за себя. За нашего ребенка. За того, кем она дорожит. Потому что она теряла

детей и раньше. Потому что наш ребенок был ее чудом. И этот ублюдок почти отнял его.

Он был подключен к трубкам и прочему дерьму, но, на мой взгляд, выглядел чертовски хорошо, несмотря на порез на голове.

— Вы всегда выживаете, — сказал я, подходя к кровати. — Сеете разрушения и боль, а потом выживаете, получив царапину.

Я не знал, находился ли он под воздействием каких-то лекарств, но выглядел испуганным.

Он прижался к кровати, как будто пытался вскарабкаться по стене.

— Кто ты? — пискнул он.

Я не остановился, не колеблясь схватил его за горло в ту же секунду, как добрался до его постели. Я мог бы раздавить ему трахею.

Я знал как. Потребовалось всего менее пяти фунтов давления на шею в течение десяти секунд, чтобы вызвать потерю сознания. Немного дольше и сложнее полностью перекрыть подачу воздуха и в конечном итоге убить человека, но я это не делаю… пока.

Я давил не сильно, ровно настолько, чтобы удержать его на месте, заставить хватать ртом воздух и думать, что он вот-вот умрет.

Мне нравилось видеть этот страх в его глазах. Он, блять, заслужил каждую секунду этого.

— Если бы я мог заставить тебя жить в страхе до конца твоей жалкой жизни, я бы сделал это, — выдавил я из себя. — Я бы превратил каждый гребаный миг твоего существования в кошмар, сделал бы так, чтобы ты никогда не почувствовал ни любви, ни радости, ничего, кроме осознания того, что ты вот-вот станешь пищей для червей, — я сжал чуть сильнее, и его глаза выпучились. — Но у меня нет столько времени, — вздохнул я. — У меня есть жена. …

ребенок, — мое зрение на секунду затуманилось. От ярости. Мне пришлось сдержаться, чтобы окончательно не потерять самообладание и не сломать ему шею.

Он продолжал хватать ртом воздух.

Этого было недостаточно.

— Их ты сегодня чуть не убил, потому что выпил виски на завтрак – это нормально, когда ты разрушаешь свою собственную жизнь, но потом ты сел за руль машины и чуть не разрушил мою жизнь.

Теперь его руки вцепились в мои. Слабо. Неуклюже. Как будто он играл в попытку выжить, но на самом деле не стремился к этому.

Человек, выпивший виски на завтрак, а затем севший за руль автомобиля, не был похож на человека, действительно стремящегося выжить. Я был таким человеком. Конечно, я не устраивал аварий. Ктото другой мог бы посочувствовать этому парню, протянуть руку помощи. Не я.

— Я настолько невменяем, что пришел в твою палату и напал, пока тебя охраняют, — сказал я как бы между прочим. — В других обстоятельствах я бы убил тебя прямо сейчас. Но это слишком сложно.

Его сдавленное дыхание

конечности задергались.

стало

более

поверхностным,

а

Я вздохнул, разжимая руки. Он был близок к обмороку.

Он закашлялся, как только я ослабил давление, и я отступил назад, ожидая, когда он заткнется.

— То, что я не убил тебя сегодня, не значит, что я не убью тебя завтра, — сказал я ему, говоря громче, чтобы заглушить его жалкий кашель. — Я найду ту дыру, в которой ты живешь, узнаю о тебе все, и позабочусь о том, чтобы ты не спал спокойно. Я разрушу твою жизнь настолько сильно, пока не решу оставить тебя на произвол судьбы.

Хотя я решил не убивать его, у меня была доля секунды, когда я мыслями вернулся в свой родной город, пытаясь осознать тот факт, что мои жена и дочь мертвы. И когда я мысленно вернулся в эту больничную палату, то не полностью контролировал свои способности.

К счастью, это длилось всего долю секунды, а затем ко мне вернулась способность думать о будущем, помимо сокрытия убийства.

У меня есть жена и ребенок.

Которые живы и нуждались во мне.

Я развернулся и вышел из палаты.

Глава 17

«Кофе, выпечка и желание вернуть Её»

Фиона

После того, как Кип покинул палату, передышки было немного. Я

едва успела переварить то, что он мне сказал, прежде чем ворвалась Нора, ее глаза были полны слез и облегчения.

Вскоре после этого появились Тиффани, Тина, а затем Каллиопа.

Все они хлопотали надо мной по-своему, на время отвлекая от беспокойства, но не от Кипа. Ничто не могло этого сделать.

В конце концов, они все ушли, Тина и Тиффани, чтобы сходить в торговый центр и купить мне новую одежду и туалетные принадлежности, а Каллиопа, чтобы найти когонибудь, кто «перевел бы меня в палату получше», как будто мы были в отеле, а не в больнице. Я пыталась сказать ей, что с этой палате все в порядке, тем более что я останусь здесь только на ночь, но спорить с ней бесполезно.

— Она, вероятно, станет заведующей хирургическим отделением до того, как тебя выпишут, — шутит Нора после ухода своей невестки.

Я издаю смешок.

— Или будет руководить всей этой чертовой больницей.

Каллиопа та еще штучка, и мне жаль того, с кем ей предстоит столкнуться. Я рада, что они все ушли, так как мне нужно поговорить с Норой. Очевидно, сегодня день разглашения секретов, и я устала разыгрывать шараду.

— Есть еще одна вещь, в которой я была не совсем честна, —произношу я, садясь в постели и слегка морщась. Я не могу принять хорошие обезболивающие из-за ребенка, поэтому чувствую себя ужасно.

— Пожалуйста, скажи, что из-за этого твой муж не взбесится, —говорит Нора, бросаясь помочь мне подняться и поправить подушку.

— Этот мужчина взорвется, если у него выработается еще немного тестостерона.

Я слабо улыбаюсь. Она не ошиблась. Кип не был таким задумчивым задирой, как Роуэн. Он был скорее дерзким напарником.

Горячий, дерзкий напарник.

Я никогда до конца не осознавала, что Кип обладал огромной энергией главного героя. Огромной энергией задиры, особенно в сочетании со всем этим мучительным прошлым.

Он очень хорошо это скрывал. Ну, может быть, не так хорошо в последние месяцы. Но я ошибочно думала, это из-за того, что он эгоистичный мудак, который не хочет менять свой образ жизни.

Правда оказалась намного трагичнее и сложнее.

— Ну, к сожалению, у меня нет большой власти над всей этой историей с тестостероном, но у тебя есть свой собственный опыт в этом, — говорю я после долгой паузы.

Ее муж мог бы написать книгу о собственнических альфасамцах.

Нора улыбается, не споря со мной.

— Хотя это отчасти о нем, — добавляю я со вздохом. — И

вообще о муже, — я тереблю дешевое больничное одеяло.

Она в замешательстве морщит лицо.

— Ты была, мягко говоря, удивлена, когда мы не только объявили, что вместе, но и собираемся пожениться за такой короткий промежуток времени, — я говорю ей то, что она уже знала. Хотя «удивлена» - преуменьшение. Мы шокировали до чертиков наших самых близких друзей.

Нора просто кивает.

— Ну, это во многом было связано с истечением срока действия моей визы и отсутствием других вариантов остаться в стране, —объясняю, не глядя на нее. — И ты уже знаешь о том, какая жизнь

ожидала меня по возвращении в Австралию, так что я была в отчаянии. Думала, что выбрала меньшее зло.

Довольно краткое объяснение, но я не стремилась слишком вдаваться в подробности, и это донесло суть.

— Ты вышла за него замуж ради грин-карты? — делает вывод Нора.

Я киваю.

— Но это не планировалось, — я указываю на свой живот и больничную койку. — У меня, как обычно, все пошло наперекосяк.

Нора посмотрела на мой живот, затем на меня, поджав губы, переваривая информацию.

—Вопервых, я не думаю, что беременность ребенком, которого ты заслуживаешь, – это «наперекосяк», — говорит она, используя воздушные кавычки. — Хотя, честно говоря, я не так хорошо знакома с этим термином, как ты.

— Ладно, — уступаю я, ухмыляясь и прижимая руку к животу. —Может быть, это и не входило в план, но я не сержусь, что так получилось. Хотя это привязывает меня к Кипу на всю оставшуюся жизнь, — я прикусываю губу от такой перспективы. Это не первый раз, когда я думаю об этом, но до этого все затмевалось мыслью, что Кип нас бросит.

Теперь он дал обещание «вернуть меня» с огнем в глазах, который меня немного напугал.

Нора облизывает зубы.

— Ну, возможно, все начиналось как соглашение, и вы не казались слишком счастливыми с самого начала, но все равно сделали это, — она кивает на мой живот. — Все вышло не так уж плохо.

— Ага, — тихо выдыхаю я, думая о нашем коротком медовом месяце. — Все вышло не так уж плохо.

— И, хотя в то время я не понимала, но, оглядываясь назад, вы все равно, как будто… влюблялись? — спрашивает она с дразнящим блеском в глазах. — В какойто момент это стало реальностью.

— Да, — соглашаюсь я, не видя больше смысла лгать самой себе.

— Так и было. Но потом он взял и все испортил.

Нора кивает.

— Да. Но…

— Тебе не обязательно туманно намекать на его травму, —перебиваю. — Я все знаю.

Ее глаза распахиваются от удивления.

— Он рассказал тебе?

— Да. Практически сразу же, как я очнулась, он посвятил меня во всю эту душераздирающую гребаную историю о том, что случилось с его женой и дочерью, — говорю я, мой голос внезапно становится грубым.

Нора, должно быть, понимает это, потому что бросается наливать мне стакан воды, и я с благодарностью принимаю его.

— Прости, что не сказала тебе, — тихо говорит она, присаживаясь рядом с моей кроватью. На ее лице написано чувство вины. В отличие от меня, Нора не хранила секретов и не лгала.

— Ты не должна была говорить мне, — я убираю стакан, в горле все еще саднит. — Ты поступила правильно. Это он должен был рассказать.

Ее лоб морщится.

— Да. Но все эти месяцы, видя, как он ведет себя подобным образом, видя, как ты проходишь через это все в одиночку…

— Я не одна, — произношу я, потянувшись, чтобы схватить ее за руку. — Никогда не был одна. Ты, Тиффани, Тина и Каллиопа позаботились об этом, — я улыбаюсь, думая о том, как мне чертовски повезло, что я наткнулась на Юпитер и решила поселиться здесь и

работать в пекарне. — Даже если бы ты сказала мне, это не изменило бы поведение Кипа, — продолжаю я. — Очевидно, мысль о том, что я погибла в автокатастрофе, была причиной его откровения.

Я вздрагиваю от того, как это прозвучало вслух.

— Я не простила его, — бормочу я, делая еще один большой глоток воды. — Когда он объяснил, почему так себя вел, когда он рассказал мне о… — вдыхаю, пытаясь найти в себе силы произнести их имена. — Габби и Эвелин… я сказала ему, что у меня разбито сердце, и я могу понять первоначальную реакцию, но не могу простить, что он вел себя так несколько месяцев, — я рассматриваю свой гипс, думая о выражении лица Кипа, когда он вошел в мою больничную палату. — Это было слишком грубо?

Нора тут же качает головой.

— Нет. Я сочувствовала ему, поверь, и пыталась понять его поведение, — она пользуется моментом, чтобы налить себе воды. — И

сначала я поняла. Была готова проявить к нему снисхождение, надеялась, он одумается. Но он этого не сделал, — ее ноздри раздуваются, а обычно спокойное лицо искажается от ярости. Ну, в своей милой манере. — То, что ему причинили боль в прошлом, не оправдывает того, что он причинил тебе боль и бросил в настоящем.

Но ему не просто причинили боль в прошлом. Его сломали.

Но разве я тоже не была сломлена? Я была опустошена, разбита и полностью уничтожена.

— Заставь его побегать, — решает Нора.

Я смотрю на нее скептически.

— Ты думаешь, после всего этого я буду жить долго и счастливо?

Она улыбается.

— Да, я точно знаю, что так и будет.

Я качаю головой.

Кип, возможно, сейчас пытается играть в героя, но не думаю, что у нас будет такая история, которая закончится «долго и счастливо».

***

Я волнуюсь, когда меня выписывают на следующий день. В

основном из-за Норы, но также из-за Кипа, который спал в моей палате прошлой ночью. Я спала, когда он вошел, иначе бы выгнала.

Или, по крайней мере, мне нравилось думать, что я бы его выгнала.

Но было довольно… приятно проснуться от дерьмового сна в незнакомой комнате, пропахшей отбеливателем, завернувшейся в колючие одеяла, и увидеть Кипа в кресле с двумя чашками перед собой и коробкой, которая выглядела удивительно знакомой.

Он выпрямляется в ту же секунду, когда видит, что я проснулась.

Он выглядит определенно лучше, чем вчера. На самом деле, он не выглядел так, будто спал в кресле рядом с больничной койкой. На нем кепка, чистая футболка, фланелевая рубашка и джинсы. Его загорелая кожа блестит, а темно-русая щетина на подбородке очень ему идет.

Единственный слабый намеком на то, как он себя чувствует, его слегка покрасневшие глаза. Мне стало интересно, сколько он спал.

— Ты в порядке? — требует он. — Нужно, чтобы вызвать врача?

Я моргаю, приподнимаясь, пока не вспоминаю, что у меня на руке гипс. Пытаюсь опереться на правую руку, и это немного усложняет процесс. Кип бросается, чтобы осторожно поддержать меня.

— Тебе нужны еще подушки?

— Нет, мне не нужны подушки или врач. Мне нужно это, — я указываю на одну из чашек. — И, если он без кофеина, я убью тебя прямо на месте.

Кип моргает, глядя на меня. Затем его глаза светлеют, а уголок рта приподнимается.

— Он с кофеином. Я бы так с тобой не поступил. Хотя это всего лишь двойная порция, наверное, обычная четверная порция превысила бы порог двести миллилитров, особенно если ты съешь «пейн с шоколадом», — он кивает на коробку.

Я пялюсь на него, все еще пытаясь сориентироваться.

— Дай мне кофе, — требую я.

Кип отдает мне чашку, на которой написаны характерные каракули из пекарни.

Я делаю глоток и позволяю кофеину проникнуть в мой организм.

Затем тянусь за телефоном, лежащим на столике рядом со мной.

— Как получилось, что я пью теплый кофе из пекарни в семь утра, если до Юпитера почти четыре часа езды туда и обратно? —спрашиваю его.

Он делает глоток своего кофе, который, бьюсь об заклад, с четверной порцией.

— И откуда ты знаешь, что мне разрешено принимать только двести миллилитров кофеина в день? — добавляю я.

— Ну, Нора открыла пекарню пораньше, потому что знала, что все, что тебе понадобится после пробуждения на больничной койке, –это выпечка и хороший кофе, поскольку мы оба знали, что ни одно кафе в радиусе пятидесяти миль не соответствует твоим стандартам.

Хмуро смотрю на него.

— Я не виновата, что эта страна решила, будто в «Starbucks»

нормальный кофе, — я вздрагиваю при мысли об этом.

Он поднимает руки, сдаваясь.

— Согласен. Я не могу пить ничего, кроме кофе Норы. Кое-как пил то дерьмо из закусочной последние несколько месяцев.

Я приподнимаю бровь, глядя на него.

— Да, видимо, тебе было тяжело.

Кип выглядит отчитанным, потянувшись за коробкой из пекарни.

— Тут много лучших пирожных Норы, — говорит он, открывая ее.

Внезапно у меня просыпается аппетит, и я тянусь за шоколадным круассаном, все еще мягким и теплым.

Кип достает салфетку для крошек, которую я с благодарностью принимаю.

— Ты ездил в Юпитер и обратно, чтобы купить мне круассаны и кофе? — уточняю.

— Ну, себе я тоже взял кофе, так что это был не совсем бескорыстный поступок, — он поднимает свою чашку.

— Если ты пытаешься «вернуть меня», то должен знать, что для этого потребуется нечто большее, чем выпечка и кофе, — сообщаю я ему, не отказываясь ни от того, ни от другого.

Кип усмехается. Мне понравился этот звук. Я не слышала его несколько месяцев, и это согрело меня до костей.

— Я понимаю, что для этого потребуется гораздо больше. Но ты сейчас признала, что я могу вернуть тебя, — говорит он тоном, полным триумфа.

Черт.

— Я не это имела в виду, — огрызаюсь.

Кип ухмыляется.

— Именно это и имела. У меня все еще есть шанс.

— Не обольщайся.

Хотя в моем голосе звучит горечь, что-то внутри меня оживает, я рада оказаться в знакомом ритме, увидеть знакомую картинку.

В этот момент входит медсестра, чтобы проверить мои жизненные показатели и сердцебиение ребенка с помощью портативного допплерографа17. Я поняла, как он выглядит, потому что в течение первого триместра каждый вечер смотрела на сайте этот аппарат, прикидывая, хорошо это или плохо – иметь возможность определять сердцебиение ребенка.

Решила этого не делать.

Я бы сходила с ума, постоянно пытаясь найти этого маленького засранца, а потом впадала бы в глубокую депрессию, если бы не находила. Я и так нервная.

Как бы то ни было, я пугаюсь, когда медсестра достает эту маленькую штучку, у меня внезапно пересыхает во рту и замирают конечности.

Биение сердца, исходившее от маленькой машинки, является обнадеживающим и желанным звуком, но я не учла присутствия Кипа и не ожидаю от него какой-либо реакции.

У него отвисает челюсть, и он наклюнется вперед, так что его локти упираются в кровать, когда он с благоговением смотрит на мой живот. Если бы я когданибудь попыталась убедить себя, что Кипу наплевать на ребенка, я бы не смогла, только не после этого момента.

Это пугает меня. Переход от такой холодности к такому…

изумлению и преданности.

Я не знаю, что с этим делать. Все материнские гормоны, циркулирующие по моему телу, сделали меня мягкой и требовали простить его и вернуться домой счастливой семьей.

Которой мы не были.

Мне нужно помнить об этом.

Поэтому я отступаю.

Остаток утра я не смотрю на него, не улыбаюсь и не позволяю его нежному выражению лица и чрезмерной заботливости проникнуть

внутрь. Вместо этого я сосредоточиваюсь на том, чтобы собраться, убраться нахрен из больницы и вернуться домой.

Они заставили меня выехать в инвалидном кресле, что подпортило мой имидж: «я все могу сама».

Потом Кип помогал мне забраться в его грузовик и вылезти из него, как будто я гребаный инвалид. Хотелось оттолкнуть его, но грузовик этого ублюдка высокий, и я не могла забраться туда одной рукой. В больнице мне не дали ни одного из хороших лекарств из-за беременности. Поэтому у меня не только пульсирует запястье, но и такое чувство, будто меня сбила машина.

Хотя, почти так и есть.

Я нуждалась, чтобы Кип помог мне забраться в грузовик и выбраться из него, а затем дойти до дома, где он уложил меня на диван с одеялами. Опять же, я могла бы поспорить, но мой диван и одеяла сейчас действительно нужны.

— Я приготовлю ужин, — говорит он после того, как закутал меня, как буррито. — Чего хочешь?

Я поджимаю губы, не желая больше ничего требовать от этого человека.

— Закажу пиццу, — решаю я, роясь под одеялом в поисках телефона.

— Я приготовлю пиццу, — заявляет Кип.

Сердито смотрю на него.

— Пиццерия приготовит пиццу. С соусом «ранчо».

Он не хмурится в ответ. У него мягкое выражение лица, преданность, смешанная с весельем. Это причиняет боль. И от этого я чувствую себя такой расслабленной.

— Я умею готовить пиццу. И соус «ранчо».

Я открываю рот, чтобы возразить ему, но меня перебивает Каллиопа. Она приехала вскоре после того, как мы вернулись домой из

больницы, то есть после того, как я убедила Нору и Роуэна вернуться домой к их дочери и собаке, за которыми присматривала мама Роуэна.

Каллиопа молчала во время всего этого шоу с укутыванием одеялом, потягивая вино из бокала, который я уговорила ее выпить.

— Пусть он готовит долбанную пиццу, — говорит она. — Никто за пределами Неаполя не готовит пиццу лучше, чем Кипперс или Дейдре, поскольку он научился этому у нее, — я перевожу взгляд в ее сторону, который она встречает с удивлением. — Я понимаю, что ты пытаешься бороться против заботы мужчины, — продолжает она, догадываясь, что скрывается за моим взглядом. — И я поддерживаю это. Но о тебе нужно заботиться… чутьчуть, — она разводит указательный и указательный пальцы в миллиметрах друг от друга. —Потому что ты беременна, ранена и ни хрена не умеешь готовить.

Я перестаю сверлить ее взглядом и продолжаю искать свой телефон среди горы одеял.

— Может, я и не умею готовить, но могу пользоваться телефоном, — возражаю я, продолжая поиски.

— Только не тогда, когда он на кухне, — возражает Каллиопа. —Просто позволь Кипу приготовить гребаную пиццу.

Черт.

Кухня недалеко.

Но я беременна, восстанавливаюсь после автомобильной аварии и укутана в одеяла, поэтому расстояние кажется огромным.

Перевожу взгляд с Кипа на Каллиопу.

— Сейчас вы оба мне не нравитесь, — ворчу я.

Они улыбаются.

— Мы не обязаны тебе нравиться, — отвечает Каллиопа. — К

тому же, ты захочешь выйти замуж за Кипа и родить ему детей, как только попробуешь эту пиццу, — она многозначительно смотрит на мой живот. — Знаешь, если ты еще не сделала это.

Я показываю ей средний палец.

Кип наклоняется и целует меня в макушку, прежде чем уйти.

Я игнорирую Каллиопу. Ее это не беспокоит.

Потом Кип приготовил пиццу.

И Каллиопа была права - один укус, и мне захотелось выйти за него замуж и родить ему детей.

Вот только я уже на пути к этому.

***

Кип записывает меня на прием к гинекологу на следующий день после того, как мы приехали домой.

— Ты не можешь просто так назначать встречи с врачом для меня! — я кричу, когда узнаю об этом.

— Я твой муж, — отвечает он. Как будто это аргумент.

Мои глаза расширяются, и я удивляюсь тому, что из ушей не идет пар.

— Ты мой муж только на бумаге. И даже если бы это было не так, у меня есть маленькая вещь, называемая независимостью, и я могу выбирать, когда и где записываться на прием к врачу.

Выражение лица Кипа жесткое, но не холодное, как в последние несколько месяцев. Конечно, там были эмоции. В основном беспокойство и решимость.

— Я могу это делать, если моя беременная жена недавно попала в серьезную автомобильную аварию, — выпаливает он.

И снова скрытая боль в его голосе поражает меня из-за того, что он сказал мне в палате. Я никогда не смогу забыть эти слова. С тех пор они крутились у меня в голове.

— За эти два дня ты сделал ударение на слове «жена» больше, чем за последние пять месяцев, — бормочу я.

Губы Кипа сжимаются.

— Знаю, потому что последние пять месяцев я был ужасным мужем.

По крайней мере, он признал свои ошибки.

Не то чтобы это имело значение.

— Ты не создан быть мужем, помнишь? — говорю я, мой голос напряжен от раздражения. — Таково было соглашение.

Его взгляд целенаправленно перемещается на мой живот, а затем обратно на меня.

— Соглашение теперь под вопросом. Итак, единственный вариант, который у нас сейчас есть, – это принять тот факт, что мы, возможно, в настоящем браке.

Сейчас меня легко сбить с ног. Не только потому, что я не очень твердо держусь на ногах из-за сотрясения мозга и общей слабости моих мышц.

— В настоящем браке? — шепчу я. — Ты игнорировал меня в течение нескольких месяцев, намереваясь в конце концов бросить меня, — я глажу свой живот, — бросить нас, — исправляюсь. — И

теперь говоришь, чьл наш фиктивный брак теперь настоящий?

Кипу даже не хватает порядочности выглядеть смущенным. Он просто сохраняет этот решительный блеск в глазах с оттенком озорства.

— Ну да.

— Ты, блять, сумасшедший, — сообщаю ему.

Он просто пожимает плечами в ответ.

— Ты все равно идешь на прием к врачу, — он осматривает мою пижаму, которая все еще на мне, потому что сейчас восемь чертовых

утра. Слишком рано для этого дерьма.

— Ты заставишь меня? — сладко спрашиваю, с вызовом уперев руки в бока.

— Да, — отвечает он без колебаний, в его глазах мелькает вызов.

— Я свяжу тебя, заткну рот кляпом и отнесу в тот кабинет.

Это заявление злит меня. Как и все остальное.

Но потом я думаю о Кипе. Связывающем меня. По другому сценарию.

И мне это отчасти нравится.

Глаза Кипа загораются, как будто он читает мои гребаные мысли.

Это невозможно. Но он делает шаг вперед. Ближе. Слишком близко.

Его торс почти касается моего выступающего живота.

— Тебе нравится идея о связывании, детка? — шепчет он, протягивая руку, чтобы накрутить прядь моих волос на палец.

Мое дыхание учащается. Я борюсь с желанием.

Прошли месяцы с тех пор, как я в последний раз занималась сексом. Месяцы.

— Потому что мы можем это сделать, — говорит он, наклоняясь вперед, так что теперь его тело касается моего. — Я могу привязать тебя к кровати, раздеть, и лизать твою восхитительную киску, пока ты не закричишь.

Черт. Возьми.

Следует ли мне злиться на него? Насколько важно то, что он был мудаком и бросил меня?

— Потом трахну так, как тебе нравится, — продолжает он низким и гортанным голосом, касаясь губами моих губ. — После того, как мы сходим к врачу.

Вот оно.

Холодная вода на моем быстро нагревающемся теле.

Я отшатываюсь от него.

Он отпускает мои волосы, ухмыляясь.

— Ты такой придурок, — рычу на него. Но мой голос какойто хриплый.

— Но ты хочешь меня, — возражает он.

— Отвали, — огрызаюсь я в ответ.

— Переоденешься или хочешь, чтобы я отнес тебя в спальню, сорвал с тебя пижаму и переодел? — предлагает он.

Я умею разоблачать ложь, но не похоже, что он блефует. Этот ублюдок сделает все, что в его силах, чтобы отвезти меня к врачу. У

меня нет особого выбора.

Это, мягко говоря, бесит.

— Пошел ты, — выплываю я, разворачиваясь и ухожу в свою спальню.

— Нам выходить через пятнадцать минут, — кричит он мне в спину. — Я приготовлю тебе буррито на завтрак, чтобы ты съела по дороге.

Черт, теперь я хочу буррито.

***

Я заставляю Кипа молчать.

Очень по-взрослому с моей стороны, но либо так, либо выкрикивать в его адрес ругательства.

И если бы я кричала на него, я не смогла бы съесть буррито. А он был очень вкусный.

Но даже это не помогло мне осознать тот факт, что я проиграла.

Проиграла, потому что оделась, забралась в грузовик Кипа – с его помощью – и позволила ему отвезти меня в кабинет гинеколога. Я не люблю проигрывать. Особенно Кипу.

Я справлялась со всем в одиночку в течение нескольких месяцев.

Ходила когда и куда захочу – ну, кроме туалета, потому что это диктовал ребенок, – и всю свою жизнь, после того как сбежала от жестокого мужа. Уступить Кипу в этом единственном вопросе было похоже на конец света.

Я отдала ему достаточно контроля, выйдя за него замуж. Это уже слишком.

Это, наряду с поездкой к врачу, которая всегда вызывала беспокойство. Да, предыдущим утром в больнице мне сказали, что все в порядке, но за двадцать четыре часа многое могло случиться.

Прошлой ночью я чувствовала те же странные легкие покалывания, которые периодически возникали в течение пары недель.

Покалывания, которые могли быть от голода, газов, или это могли быть крошечные ножки моего ребенка, двигающиеся внутри. Но если я слишком сильно сосредотачивалась на ощущении, то вообще ничего не чувствовала.

Мне не с чем было сравнить, поскольку мои предыдущие беременности никогда не продолжались настолько долго.

Лучше пока списать все на газы. Лучше так, чем надеяться.

У меня раскалывается голова, когда мы регистрируемся, хотя я замечаю, как секретарша и пара других женщин, пялятся на Кипа.

Включая беременных женщин, которые здесь со своими мужьями.

Потому что Кип, как всегда, выглядел великолепно. На нем потертые джинсы, а вместо рабочей обуви, ботинки от «Chuck Taylors», которые должны выглядеть на нем странно, но почему-то выглядят красиво. Джинсы сидят на нем идеально, демонстрируя его отпадную задницу. И белая футболка, не обтягивающая, но показывающая мышцы пресса. Его бицепсы напрягаются под тканью

футболки, демонстрируя мускулистые загорелые руки, на которых виднеются вены. Хотя он строитель, и на них есть мозоли, он всегда поддерживает свои руки в отличной форме.

Он носит кепку задом наперед, и из-под нее выглядывают светлые волосы. На квадратной челюсти у него все еще видна щетина.

Короче говоря, для женщин он как кошачья мята. Особенно для беременных женщин, которыми управляю гормоны. Прямо как у меня.

Я кое-как сдержалась, чтобы не затащить его в ванную и не заставить трахнуть меня там.

Хотя я догадываюсь, что попытка побороть свое либидо в комнате ожидания приятная перемена в борьбе с приступом тревоги.

Кип выглядит спокойным, как обычно. На первый взгляд. Но от меня не ускользает напряжение в его конечностях, морщинки вокруг глаз, то, как двигается его челюсть, как будто он сжимает зубы. Да, он нервничает. Нет, он напуган.

Он напуган.

Забыв, что я злюсь, тянусь и хватаю его за руку.

Кип дергается, и я тут же пытаюсь отдернуть ее. Но он усиливает хватку, не отпуская меня, и кладет наши переплетенные руки на свое мускулистое бедро.

Мы остаемся в таком положении, сидя там, держась за руки, до тех пор, пока за нами не приходит медсестра. Кип продолжает держать меня, когда мы встаем и следуем за медсестрой, отпустив только для того, чтобы я встала на весы, а затем снова хватает, пока мне не говорят сесть в смотровое кресло. Которое на другом конце кабинета.

Он выглядит несчастным из-за расстояния.

Медсестра радуется, когда измеряет мне давление, говоря, как это здорово, что «папа пришел!»

Я не смотрю на Кипа, когда она говорит это. Все слишком странно.

И, к счастью, в кои-то веки между уходом медсестры и приходом моего врача нет долгого ожидания, так что нам с Кипом нет нужды напряженно молчать.

Как всегда, она врывается с улыбкой, веселая и взволнованная, увидев меня, никак не давая намеков, что в моем животе больше нет сердцебиения. Это обнадеживает.

Она останавливается, когда замечает Кипа в углу. На мгновение выглядит удивленной, а затем обрадованной.

— Папа? — спрашивает она, глядя на меня.

Киваю один раз, не в состоянии выразить это словами.

Кип выглядит таким же смущенным. Опять же, хотя я должна злиться на него, чувствую невероятное сопереживание.

Его не называли папой с тех пор, как умерла его дочь. Не могу представить, что он сейчас ощущает.

Мой врач хлопает в ладоши. Я подпрыгиваю.

— Хорошо, — говорит она. — Я рада, что папа здесь, особенно сегодня. С тобой произошел небольшой несчастный случай?

Киваю, глядя на свой громоздкий гипс.

— Да. Но я в порядке.

Она мягко улыбается мне.

— Я просмотрела твою карту из больницы, и, кажется, с вами обоими все в порядке. Мы пытались с тобой связаться, потому что ты опоздали на анатомическое обследование, — она награждает меня взглядом, который можно было охарактеризовать только как…

материнский и слегка упрекающий.

Я прикусываю губу.

— Да, эм, была занята, — уклоняюсь.

Чувствую сердитый взгляд Кипа с другого конца комнаты.

Отказываюсь смотреть на него.

— Так получилось, что у нас небольшой перерыв в расписании нашего специалиста по ультразвуковой диагностике, — произносит она, щелкнув по своему компьютеру. — И, учитывая твою недавнюю травму, нужно пройти ее сейчас.

Но прежде чем я успеваю возразить, врач встает.

— Пойду скажу, чтобы все подготовили, — говорит она с улыбкой, покидая палату.

Черт возьми. У меня нет ни минуты передышки.

— Ты была занята? — повторяет Кип, поворачиваясь лицом ко мне. — Слишком занята для анатомического сканирования?

Я заставляю себя подняться со стула, теперь, когда стало ясно, что никакой проверки у меня не будет.

— В самом деле? Ты предъявляешь, что пропустила одно УЗИ?

— огрызаюсь я. — На скольких ты был?

Это заставляет его замолчать.

Что дает мне время взбеситься еще больше.

К сожалению, Кип молчит недолго. Он берет фигурку младенца в утробе, нахмурившись, осматривая ее, прижимая маленького ребенка к моему животу, как будто проверяя, подходит ли размер.

Затем переключает свое внимание на меня, и, к сожалению, я, похоже, не скрываю своего волнения.

— Почему ты откладывала сканирование? — спрашивает он, на этот раз мягче.

Я поджимаю губы.

Но потом Кип продолжает смотреть на меня, держа в руках эту чертову фигурку младенца или как там она называется.

— Если бы ты был рядом, ты бы знал, что у меня было несколько приступов паники различной степени тяжести, — вкрадчиво сообщаю ему. — Все из-за множества УЗИ, которые я делала раньше, из-за моих… выкидышей.

Я чувствую себя неловко, рассказывая о своей истории, обнажая все нервы, которые пострадали с той секунды, как я помочилась на палочку. О, как я хотела быть язвительной и сильной, забыть о своей травме и тревогах. Но я на это не способна. Все мои силы уходили на то, чтобы оставаться наполовину в здравом уме и растить ребенка, справляться с автомобильной аварией, а также с моим ненастоящим мужем, который за последние двадцать четыре часа решил стать настоящим мужем и отцом.

Кип вздыхает, на его лице появляется выражение вины.

— Мне жаль…

Машу рукой.

— Понимаю, что тебе жаль, но я сейчас не в настроении выслушивать еще одни извинения, — говорю я, не грубо, но, возможно, из меня вырывается немного негодования. — Я тут часто, — обвожу помещение рукой вокруг. — Но это сканирование серьезное.

Там могут обнаружить серьезное дерьмо. Мне делали обычные анализы, но есть вещи и похуже, — разглагольствую я. — И поскольку я не могла спать в эти дни, проводила все время, просматривая форумы для мам и читая страшные истории о детях с половиной мозга, неизлечимой болезнью почек и все такое. Так что прости за то, что я не хочу узнавать это прямо сейчас! — я снова кричу, ничего не могу с собой поделать.

Кип откладывает фигурку на стол. Он преодолевает расстояние между нами, и я напрягаюсь, давая понять, как не хочу, чтобы он прикасался ко мне.

Он понимает намек, останавливается. Хотя теперь он достаточно близко, чтобы я могла почувствовать его запах.

— Я понимаю, — говорит Кип спокойным и рассудительным тоном. — И виноват, что меня не было рядом, чтобы пережить все это безумие.

Мои глаза сужаются.

— Назвать беременную женщину безумной - интересный выбор слов.

Он ухмыляется.

— Зато ты теперь злишься на меня, и уже не волнуешься из-за ультразвука, не так ли?

Я моргаю.

Мудак.

Он тянется, чтобы схватить меня за руку, несмотря на предупреждающий язык моего тела.

— Я не могу обещать тебе, что там не произойдет ничего плохого, как бы мне этого ни хотелось, — говорит он мне трезво. —Но я думаю, что шансы в нашу пользу. Не только потому, что верю, что моя сперма самая охрененная.

Сердито смотрю на него.

— Но потому, что ты одна из самых крутых, самых приводящих в бешенство женщин, которых я знаю, и этот ребенок – часть тебя, и он чертовски силен, — его большой палец гладит мою руку. — И, если случится худшее, я никуда не уйду. Не брошу тебя.

Хотя я правда хочу защитить себя, свое сердце и своего ребенка, я не могу не поверить ему.

Глава 18

«Книги о сексе и ребенке»

— Вы хотите узнать пол? — спрашивает меня специалист по УЗИ.

Мы пробыли в палате полчаса, мое сердцебиение отдается глухим ревом в ушах, а рука Кипа крепко сжимает мою.

Пока что у нашего ребенка цельный мозг, нормальное, здоровое сердце, а все остальные органы находятся на тех местах, где им положено быть.

Это чуть расслабило мои напряженные мышцы.

Я все еще жду, что откуда-нибудь выскочит лишняя конечность или лицо женщины изменится с доброго на серьезное.

— Да, — запоздало отвечаю я.

Рука Кипа сжимает мою, и я вспоминаю, что он здесь. Смотрю на него, размышляя, стоит ли мне спросить, хочет ли он знать пол.

Потом вспоминаю месяцы одиночества.

— Да, — произношу увереннее, оглядываясь на сонографиста. —Мы хотим знать пол.

Кип, к его чести, кажется достаточно сообразительным, чтобы держать язык за зубами, когда я сказала королевское «мы». Хотя он почти ничего не говорит, кроме «нихрена себе», с благоговейным выражением лица и отвисшей челюстью, глаза его прикованы к большому экрану, на котором изображен, казалось бы, здоровый и активный ребенок.

Но у меня нет ученой степени в области радиологии или чего-то еще, чтобы расшифровать чернобелые пятна, из которых мелькали органы.

У меня была возможность выяснить пол гораздо раньше. Сначала с помощью генетических анализов крови, затем с помощью различных ультразвуковых исследований. Я не из тех, кто любит сюрпризы –была уверена, что новорожденный ребенок преподнесет мне их в избытке, – но по какойто причине не хотела знать, кто у меня в животе.

Конечно, не потому, что без Кипа это казалось неправильным. Я

собиралась пройти это без него.

И тем не менее…

Я согласилась тогда, когда он сидит рядом.

— Это малышка, — говорит она с улыбкой. — Поздравляю.

— Девочка? — ошеломленно переспрашивает Кип.

Смотрю на него. Он бледен, глаза широко раскрыты, в потрясении и благоговении.

Девочка.

Точно такая же, как та, которую он потерял.

Не задумываясь, я сжимаю его руку.

Он вздрагивает, глядя на меня со слезами на глазах. Затем его губы растягиваются в самой красивой улыбке, которую я когда-либо видела.

— У нас будет доченька, — шепчет он.

И поскольку я беременна, глядя на свою здоровую малышку и самого горячего папочку на планете Земля, отвечаю: — Да, у нас будет доченька.

***

Мы не разговариваем по дороге домой. Кип задумчив. Но не замкнут. Он помог мне подняться с кушетки в кабинете УЗИ, и с тех пор его руки остаются на мне. Он ведет одной рукой, другая твердо лежит на моем бедре, двигаясь вверх, потирая мой живот.

Информация про пол могла отбросить его назад. Даже несмотря на мою неприязнь к этому человеку, я могу это понять. Сопереживать.

Я испытываю собственные противоречивые гребаные эмоции.

Конечно, я испытала облегчение от того, что с малышкой все в

порядке. «Идеальная» – вот слово, которое использовал мой акушер.

Это здорово.

И пугающе. Моя идеальная малышка расцветает внутри меня.

Двигается. Растет.

И я привязываюсь к ней. К предстоящей жизни с ней.

Значит, если с ней что-то случится, это будет просто ужасно. Да, сейчас шансы в нашу пользу. Шансы потерять ее катастрофически малы. Но я уже была в меньшинстве, поэтому знала, что не защищена процентами.

Предполагаю, что Кип, возможно, думает о чем-то подобном. Он столкнулся с аномалией, которую большинство людей видели лишь в новостях, но никак не могли предположить, чтобы с ними случилось нечто подобное.

Есть мрачная ирония в том, что мы были двумя глубоко испорченными людьми, которые потеряли самое ценное. И теперь мы состоим в фиктивном браке, который какимто образом стал чертовски реальным.

Когда мы приезжаем домой, Кип говорит, что ему нужно идти на работу, чтобы «разобраться с кое-каким дерьмом». Его голос звучит отстраненно, и я думаю о том, не собирается ли он снова сбежать.

Эта мысль пугает меня.

Всего один день с ним, притворяющимся мужем и отцом, и перспектива будущего без него стала более чем пугающей. Я думаю об этом только из-за травмы последних нескольких дней, вот и все.

— Я позвоню Каллиопе, попрошу ее посидеть с тобой, —говорит Кип, хватая свой телефон со стойки.

— Не смей, — огрызаюсь. — Я более чем способна оставаться одна в своем собственном доме и не совать пальцы ни в какие розетки.

Он смотрит на меня серьезно, как будто хочет убедиться, что я, взрослая женщина, прекрасно справлюсь дома одна.

— Уходи! — кричу на него.

— Хорошо, хорошо, — говорит он, поднимая руки в знак капитуляции. Кладет свой телефон в карман.

Огибает стойку, останавливаясь только когда оказывается прямо передо мной. Затем кладет руку мне на живот, наклоняется и нежно целует в макушку. Я так потрясена, что просто сижу.

— Приду и накормлю тебя, — произносит он, уткнувшись мне в лоб.

Затем уходит.

Я не спорю с ним.

***

Мы только что поужинали.

Я заказала запеканку с Дорито. Кип с удовольствием приготовил ее, запивая пивом. Сижу снаружи, притворяясь, что читаю книгу, но на самом деле украдкой поглядываю на него на кухне.

Он выглядит сексуально.

Ведет себя так… мило. Преданно. Он пришел с ланчем –сэндвичами из заведения в городе, где готовят на собственной закваске, плюс печенье из пекарни Норы. И торт. Потому что он, очевидно, знал, что я потребляю сахар так, словно он скоро кончится.

Был поцелуй в лоб, прикосновение к животу, обед, печенье, торт.

И теперь он готовит мое новое любимое блюдо для утешения.

Второму ботинку еще предстояло упасть.

Я сомневаюсь. Собираюсь с духом, жду. Но почему-то все еще надеясь. Что все закончилось. Что я не одна.

Надеяться опасно.

Мы закончили ужинать – я съела дофига – и Кип помыл посуду, сопротивляясь, когда я пыталась помочь. Я сижу за стойкой с чашкой чая и печеньем. Он убирает бардак.

Потом останавливается у холодильника, куда я повесила сегодняшний снимок УЗИ.

— Ее руки были прижаты к ушам, — произносит он, глядя на холодильник так, словно собирается просверлить в нем дырку. —Ультразвук использует звуковые волны, — он смотрит на меня. — И ей это не понравилось, — его брови сходятся на переносице. — Сколько еще УЗИ будет?

Я ощетиниваюсь, но умиляюсь его огорчению из-за дискомфорта нашей дочери.

— Столько, сколько скажет доктор.

Он кивает, все еще хмурясь.

— Хорошо.

Для меня этого достаточно. Допиваю свой чай, встаю, чтобы сполоснуть чашку и поставить в посудомоечную машину. Изо всех сил стараюсь не подходить слишком близко к Кипу.

— Этот день был… напряженным, — произношу я, выходя из кухни, как только посудомоечная машина загружена. — Пойду спать.

Он моргает.

— Хорошо, — повторяет он, как заезженная пластинка. Снова моргает, как будто перезагружается или что-то в этом роде, затем смотрит на меня более сосредоточенно. — Хочешь, я принесу тебе торт? — кивает на подставку, где красуется великолепный шоколадный торт с помадкой.

Я поджимаю губы, уже из принципа чуть не отказываясь. Как тридцатилетняя женщина, которая через несколько месяцев должна стать матерью, я должна уметь позаботиться о себе, сама разрезать чертов торт.

Но я не хотела заботиться о себе. Да, быть независимой женщиной - великая цель, чтобы противостоять миру, патриархату и мужчине, который бил меня.

Но так приятно позволить кому-то позаботиться о тебе. Я всегда этого хотела. Доверять кому-то настолько, чтобы обо мне заботились.

Конечно, Кип не дал мне кучи причин доверять ему за последние несколько месяцев, но… он отец моего ребенка и мой муж.

— Да, звучит… мило, — отвечаю я.

Его поза расслабляется, как будто он был напряжен в ожидании спора. Ну и хорошо. Пусть напрягается.

— Это не значит, что ты победил, — говорю я, указывая на него.

— Это просто означает, что мне нужен шоколадный торт.

Кип серьезно кивает.

— Я знаю тебя, Фиона Оуэнс. И не ожидаю победы так скоро.

***

Кип не спит, когда я врываюсь в его комнату в полночь.

Я думала, что он уже спит.

Он встал до рассвета и весь день занимался. И это, не считая всей готовки и уборки, которую он делал в этом доме. О, и нес на себе груз своей вины и мужской заботы. Так ему и надо.

Но он не спит. Лежит в кровати и смотрит телевизор. Его взгляд перемещается ко мне в ту же секунду, когда открывается дверь.

Я удивлена, что он не наставил на меня пистолет или что-то в этом роде, ведь казался взбудораженным. Я тоже была возбуждена.

Вот почему вломилась в его спальню в полночь. Обнаженная.

Выражение лица Кипа за долю секунды сменяется с удивления на голод.

Без колебаний преодолеваю расстояние между дверью и кроватью.

— Чтобы было ясно, я не прощаю тебя, — говорю я, заползая на кровать и откидывая одеяло.

Кип не сопротивляется мне и позволяет обнажить свое мускулистое тело в одном нижнем белье.

У меня, блять, текут слюнки. Я сердито сдергиваю его нижнее белье, освобождая член, так что он шипит от удовольствия.

— Это потому, что я беременна и гормоны мне не подвластны, —объясняю я, оседлав его.

Руки Кипа опускаю на мои бедра, придерживая.

Его член уже твердый, когда я трусь о него.

— Я хочу секса, — произношу, тяжело дыша. — Вот и все.

— Хорошо, детка, — отвечает Кип, опуская руки к моим набухшим сиськам.

Ахаю, когда его пальцы находят мои соски, которые сейчас чертовски чувствительны. Приятное облегчение от боли, которую я испытывала все время.

— Не называй меня деткой, — шиплю я, наклоняясь, чтобы прижать его член к тому месту, где я насквозь мокрая.

Затем насаживаюсь. Никакой прелюдии. Никакой херни. Я

уверена, что мне это не нужно. И мне не нужно время, чтобы переосмыслить свое решение, чтобы найти причину уйти. Я не рассуждаю. Мне нужен оргазм.

Я чуть не кончаю сразу. Хотя, я не обделяла себя в сексуальном плане. Мне было достаточно вибратора. Но чего-то не хватало. Мне нужно было это. Нужна была наполненность.

— Это потому, что у тебя есть член, — выдыхаю я, оседлав его.

— Потому что ты удобный. Потому что мне не повезло быть замужем за тобой.

Кип хватает меня за бедра, позволяя установить ритм.

— Как скажешь, — отвечает он, его голос глубокий, невероятно мужественный и сексуальный.

— Больше никаких разговоров, — прижимаю палец к его губам и продолжаю скакать, мое тело наэлектризовано.

— Хорошо, Фиона, — шипит он сквозь зубы, мышцы на его шее напрягаются, в глазах дикий голод. И удовольствие.

— Ты разговариваешь, — рычу я, голос больше не похож на мой собственный.

Затем первая волна берет верх. Невыносимое, прекрасное, потрясающее мир наслаждение. Мое тело становится более чувствительным, более отзывчивым, более живым, как… никогда.

Я поддаюсь этому, уступаю ему, позволяю себе упасть с края обрыва, отдаваясь Кипу.

Он издает сдавленный рык несколько секунд, давая понять, что тоже отдается мне.

Мое тело расслабляется рядом с ним, конечности наливаются свинцом, когда я отпускаю все напряжение, которое держала в себе месяцами.

Но у меня не было ни минуты передышки.

Кип, казалось, начинает командовать. Он приподнимает и переворачивает меня на бок – впечатляюще и плавно, поскольку я едва замечаю, как это происходит. Честно говоря, я в тумане после оргазма.

Он, наверное, мог бы погрузить меня в грузовик для перевозки овец и отправить в Мексику, и я даже не заметила бы.

Он кладет меня на бок, снова скользнув внутрь. Ахаю от новой позы, от того, как это искрит мои нервные окончания.

— Ты думаешь, я с тобой закончил? — Кип рычит мне в шею.

Он врезается в меня, положив руку на грудь, ущипнув за сосок.

Я вскрикиваю.

— О, детка, мы чертовски далеки от завершения, — обещает он.

— Мне нужно многое наверстать. И, если я правильно помню, у моей жены жадная киска.

Кип правильно помнит. И он сделал все, что обещал.

Он наверстал многое.

Почти все.

Почти.

***

Я не планировала спать в постели Кипа. На самом деле, специально хотела уйти. Это должен быть просто секс, я удовлетворила потребность.

За исключением того, что я не осознавала, насколько глубока эта потребность. И я не понимала, насколько чувствительной и отзывчивой я стала сейчас. А Кип очень стремился угодить.

Чувствовал ли он себя виноватым во всем или был так же возбужден, как и я, не знаю. Это не имело значения. Имело значение только то, что одного раза было недостаточно. В первый раз мы оба отчаянно соединились после месяцев сдерживаемой потребности. Это было быстро, грязно и неистово. Второй раз был чуть менее быстрым, все еще довольно неистовым и таким же интенсивным. Третий раз был, когда мы оба устали, замедлились. Что ж, Кип замедлился.

Я все еще была готова содрать с него гребаную кожу.

Но медленный секс тоже хорош.

Достаточно хорош, чтобы доставить мне оргазм такой интенсивный, что я буквально потеряла сознание на несколько секунд.

Не думала, что такое бывает в реальной жизни.

С другой стороны, за эти дни я вымоталась, работая в пекарне полсмены, так что трех раундов довольно акробатического секса было более чем достаточно, чтобы вымотать меня, особенно учитывая, что я спала как убитая и совсем недавно попала в автомобильную аварию. Я

почти не думала о своем гипсе и беспокоилась, что Кип будет относиться ко мне чересчур осторожнее. Но нет. Конечно, он внес некоторые коррективы из-за гипса и живота, но не был снисходителен.

Именно поэтому я потеряла сознание с его членом внутри.

И проспала всю ночь. Не вставала, чтобы пописать, привести себя в порядок, или еще чтонибудь.

Я смутно припомнила, как использовала мускулистую грудь Кипа в качестве подушки, а его руки крепко обнимали меня. Также смутно припомнила, что чувствовала себя в безопасности и чертовски довольной.

Если я и вспоминала все это, то осознавала, что засыпаю в постели Кипа. Я просто слишком устала, чтобы вставать. Это было не потому, что мне нравилось спать с ним.

Однако просыпаюсь я одна. И… окружена подушками. Одна спереди, другая сзади, заключая меня в клетку.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться и с боем выбраться оттуда.

В это время Кип возвращается в спальню, одетый в клетчатые пижамные штаны с низкой посадкой, демонстрирующие его пояс Адониса, впечатляющий пресс и мышцы.

В руках он держит две кофейные кружки, на одной из которых балансирует тарелка.

Быстро выбираюсь из-под одеял, чтобы сесть, и нетерпеливыми пальцами тянусь за тарелкой и кружкой.

Кип знает меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что мне нужен кофе, как только я проснусь, но также и то, что я не могу выпить его натощак без рвоты, хотя моя утренняя тошнота в основном прошла. На тарелке тосты с апельсиновым джемом.

Он не готовил для меня тосты – с этим я справлялась сама, – но, тем не менее, он знал, что мне это нужно. Он наблюдал за мной гораздо пристальнее, чем я думала.

— Спасибо, — говорю, уже хватаясь за тост, чтобы запихнуть его в рот и быстрее добраться до кофе.

Кип ничего не говорит. Он также знает, что я не люблю болтать с утра.

Он относит свой кофе в ванную, где я слышу, как включается душ. Я начинаю медленно просыпаться, сначала поев, а затем выпив кофе.

Позже Кип выходит с полотенцем, обернутым вокруг бедер, с волос все еще капает вода.

— Почему мужчины никогда не могут нормально вытереться после душа? — бормочу я.

Он не идет к своему комоду и не начинает одеваться, что меня разочаровывает. Я хочу посмотреть, как упадет полотенце. Вместо этого он подходит и садится на мою сторону кровати.

— Потому что этот мужчина знает, что в его постели сексуальная обнаженная женщина, и он не знал, будет ли она там, когда он вернется, — говорит он, бесстыдно трахая меня глазами.

Мою кожу покалывает. Признаюсь, как бы сильно я ни восхищалась своим меняющимся телом, я стесняюсь. Я полагалась на свою сексуальную привлекательность большую часть взрослой жизни.

Не знаю, осталось ли это. По словам Кипа, да.

— Ну, я не могла выбраться отсюда, ты обложил меня подушками, — сообщаю ему. — Зачем?

— Ты не должна спать на спине, у тебя двадцать недель.

Приподнимаю брови.

— Это спорное утверждение, — отвечаю я. — И откуда, черт возьми, ты вообще это знаешь?

Кип кивает в сторону.

Моргаю, глядя на его прикроватный столик, или, точнее, на стопку книг на его прикроватном столике.

Стопка книжек о детях.

Я протягиваю руку и хватаю ближайшую, прищурившись на обложку.

— Чего ожидать, когда ждешь ребенка, — говорит Кип. —Может быть, и клише, но классика.

Перевожу взгляд с него на книгу.

— Ты же знаешь, что они сняли фильм, верно? — машу перед ним книгой.

Он усмехается.

— Да, я в курсе. Обязательно посмотрю. После того, как закончу книгу, конечно. Книга всегда лучше фильма, — он подмигивает.

По моему телу разливается тепло.

Вернулось чувство безопасности.

— Хорошо, — говорю я, приподнимаясь, чтобы встать с кровати.

Кип спешит мне на помощь.

Я отмахиваюсь от него.

— Я способна сама встать с кровати, — огрызаюсь я. Но мне еще предстояло привыкнуть к гипсу и животу.

— Прошлая ночь ничего не изменила, — говорю я, вставая. Затем смотрю на его торс, все еще влажный. Воспоминания о прошлой ночи обрушиваются на меня и мою киску.

— Ну, теперь мы трахаемся, — решаю я тут же. Сначала думала, что прошлая ночь будет одноразовой – или трехразовой, если конкретнее, – но у меня еще оставалось восемнадцать недель, и есть подозрение, что гормоны будут только усиливаться. К тому же, этим утром я чувствую себя лучше, чем когда-либо.

Губы Кипа приподнимаются, в его глазах смесь дразнящего и эротического голода.

Мое тело реагирует на простой взгляд.

— Просто трахаемся, — добавляю я, игнорируя похоть.

Чувствую влажность между ног. — Мы не вместе или что-то в этом роде.

Его губы растягиваются шире.

— Мы женаты, — напоминает он.

— Мы не вместе, — на этот раз произношу я тверже. — Только секс. И больше никаких совместных снов.

Почувствовав себя немного увереннее, выхожу из комнаты и направляюсь в свою спальню, захлопнув дверь.

***

Нора запретила мне работать в пекарне, хотя я в основном оправилась от несчастного случая. Да, у меня были порезы и ушибы, ребра слегка побаливали, и на мне все еще дурацкий гипс. Это должно было затянуться как минимум на несколько недель.

И все же моя лучшая подруга слышать не хочет о том, чтобы я приходила не как клиент.

Я бы попыталась спорить с ней и дальше, но знала, что даже если переспорю ее, то Кипа точно нет. Он перешел в режим сверхзащитника, и в эти дни я не могу поднять ничего тяжелее кружки.

Конечно, я бы с радостью поругалась с ним, но знала, что не смогу победить.

Что заставляет меня почувствовать себя немного подавленной.

Мне нужна терапия.

— Что ты делаешь?

Смотрю туда, где Кип стоит, прислонившись к дверному косяку.

Выражение его лица трудно понять. Его брови нахмурены, но в глазах мерцают почтение, меланхолия и нежность, смешанные в одно целое.

У меня складывается впечатление, что он наблюдал за мной какое-то время.

Несмотря на мое общее раздражение по отношению к нему, я чувствую волну эмоций, которая почти заставляет меня заплакать и хотеть броситься в его объятия.

Вместо этого сую книгу в мягкой обложке в свою сумку вместе с солнцезащитным кремом, полотенцами и бутылкой воды. День выдался необычно теплым для этого времени года. Я собираюсь извлечь из него максимум пользы.

— Ты умный парень, — говорю ему. — Или, по крайней мере, предполагаю, что тебя учили оценивать переменные ситуации и приходить к выводу. На мне купальник, я собираю пляжную сумку, а прямо там океан, — указываю в окно. — Используй свои навыки солдата.

Затем закидываю сумку на плечо и иду к дверям.

Кип движется быстрее меня. У него нет пляжной сумки, он тренировался и все еще в форме. Следовательно, он смог снять сумку с моего плеча и преградить мне путь на пляж.

— Нет, — рычит он, и в его глазах больше не было ничего смешанного. Нет, в них твердое решение человека, который считает, что он главный.

— И почему ты думаешь, что имеешь право делать подобные заявления? — спрашиваю его, понизив голос.

— Потому что ты носишь моего ребенка.

Мои брови приподнимаются.

— О, теперь это твой ребенок.

Он сердито смотрит на меня.

— Это всегда был мой ребенок.

Ничего не могу с собой поделать. Я смеюсь. Конечно, в этом есть доля горькой иронии.

— Всегда? — повторяю я. — Тогда, когда я ходила на все приемы к врачу с Норой? Когда страдала от утренней тошноты, которая похожа на худшее похмелье, повторяющееся в течение всего гребаного дня в течение нескольких месяцев? Прости, я так скучала по твоему присутствию и поддержке из-за всех этих тревог, рвоты и гормональных «американских горок»!

Теперь я кричу. Ну и прекрасно. Он заслужил.

Ноздри Кипа раздуваются. Он зол. И лучше бы ему злиться на самого себя.

— Ты права. Меня не было рядом, — произносит он сквозь стиснутые зубы. — Но сейчас я здесь.

Упираю руку на бедро.

— И это значит, что теперь ты будешь контролировать каждое мое движение? Попробуй. Посмотрим, как долго ты продержишься.

Он усмехается.

— Я пережил войну, детка. Смогу справиться с тобой.

Я улыбаюсь ему, наклонившись так, что наши губы почти соприкасаются. Из-за своего размера я не учла, что мой живот задевает его плоский пресс, но я просто смирилась с этим.

— Может, ты и был на войне, но ты не сможешь одолеть меня, —мурлычу я, облизывая губы. Мой язык задевает его губы.

Он тут же открывает рот и ослабляет хватку на сумке. Я хватаю ее, обхожу его и топаю к дверям.

Кип быстро приходит в себя - в конце концов, он бывший солдат.

Но я на открытом пространстве и уже дохожу до лестницы, когда он добирается до меня. И поскольку он обращался со мной так, словно я невероятно хрупкая, он не делает ничего, пока я спускаюсь по лестнице.

— Ты не пойдешь, — рычит Кип, догнав меня на пляже.

Мои ноги погружаются в песок, обычно это меня успокаивает.

Только не сейчас, когда рядом шестифутовый альфа-самец, пытающийся указывать мне, что я могу, а что не могу делать.

— Если я захочу пойти, я пойду, — сообщаю ему, опуская полотенце на песок.

— Мы не будем это обсуждать.

Смотрю на Кипа, который упер руки в бока и глядит на меня так, будто его слово закон.

— Мы уже обсуждаем, — отвечаю. — Я беременна, а не инвалид, и умею плавать.

Его ноздри раздуваются.

— Это слишком опасно. И там чертовски холодно.

— Ты буквально рвешь на себе волосы, чтобы поиграть в героя и хочешь вытащить меня, хотя я даже не тону?

Челюсть Кипа дергается, когда он смотрит на меня с суровым выражением лица.

— Ладно, это не сработает, мне нужна новая тактика.

Я морщу нос.

— Что значит новая?

Его поцелуй прерывает меня. Сначала я борюсь – не то чтобы это сильно помогло, но не сопротивляюсь так сильно. Это только сделало поцелуй более эротичным.

Запутываюсь руками в его волосах, дергая, и наслаждаюсь его стоном удовольствия, смешанного с болью.

Кип опускает нас на полотенце, не размыкая губ. Я сажусь сверху, задыхаясь, когда моя киска трется о его твердый член.

Одна из его рук тянется к завязке у меня на шее, бикини падает вперед и обнажает груди.

Губы Кипа отрываются от моих и находят сосок.

Я крепче хватаю его волосы, запрокидывая голову и вскрикивая.

Прижимаюсь к нему, зная, что трения моих плавок от бикини о его джинсы будет достаточно, чтобы я кончила, если продолжу в том же духе.

Особенно когда его губы, язык и зубы касаются моего чувствительного соска.

Я срываю футболку Кипа, хочу ощутить его обнаженную кожу, но злюсь, что он отстраняется, чтобы снять ее.

Он быстро подчиняется, и, к сожалению, ему приходится сместиться, чтобы снять джинсы.

Он осторожно переворачивает нас, так что теперь я лежу на спине, песок впивается в кожу.

Бирюзовые глаза Кипа сверкают, не отрываясь от меня.

— Не оставайся надолго на спине, — рычит он, стаскивая джинсы.

Он снова хватает меня, чтобы вернуть в прежнее положение наверх.

Тянет за завязку на моем бедре, обнажая киску, и сдергивает свое нижнее белье, чтобы освободить член.

Руки Кипа крепко сжимают мои бедра, приподнимая совсем чутьчуть, а затем насаживая на свой член.

Удовольствие пронзает мое тело, и я снова запрокидываю голову, позволяя ему вести, подпрыгивая вверх-вниз на его члене.

Голова откидывается назад, а глаза встречаются с глазами Кипа.

— Ты чертовски красивая, — ворчит он.

Мое дыхание сбивается со свистом, когда оргазм устремляется вперед.

— Никаких разговоров, — требую я, прижимая палец к его губам.

Он открывает рот и сосет мой палец, пока я продолжаю скакать на нем.

— Кончи для меня, женушка, — требует Кип, как только отпускает палец.

Я издаю звук разочарования, смешанный с удовольствием.

— Не указывай мне, что делать.

Он обнажает зубы в порочной и греховной улыбке, а его руки крепче сжимают мои бедра.

— Кончи для меня, женушка, — повторяет он.

Открываю рот, чтобы сказать ему заткнуться на хрен, но вырывается только сдавленный стон. Я не могу с ним спорить, потому что слишком занята, кончая.

***

— Срань господня, — говорю я ему в грудь.

Ко мне только что вернулась способность говорить. Даже сейчас я все еще тяжело дышу.

Руки Кипа крепко обнимают меня. Мы лежим на песке, я в основном лежу на нем. Где-то на прошлой неделе или около того, живот внезапно стал больше. Теперь я не выгляжу так, будто съела кучу тако и запила их кружкой пива. Я действительно выгляжу как беременная женщина. Мое изменяющееся тело кажется прекрасным, признаком того, что ребенок растет.

Я смотрю на Кипа.

Наш ребенок растет.

Наше чудо.

Верх моего бикини валяется где-то на песке, но плавки натянуты на бедрах. Повезло, что дом расположен в бухте, так что у меня почти собственный пляж. Никто из соседей не может нас здесь увидеть, но любой мог пройти с любой стороны пляжа

Я не думала об этом во время дикого пляжного секса. Или, может быть, думала где-то в глубине души, и именно это сделало дикий пляжный секс еще более восхитительным.

— Черт возьми, ты права, — отвечает Кип. На нем было только нижнее белье, остальная одежда разбросана по песку.

— Ты сделал это, чтобы отвлечь меня от плаванья — заключаю я, слишком довольная, чтобы злиться.

— Это сработало, не так ли?

В его тоне намек на победу.

Такой мудак.

Первым побуждением было поспорить с ним. Спорить с Кипом было обычным делом. Но я чувствую себя уставшей, а споры могут унять мой кайф. Возможно, пришло время применить другую тактику.

— Пляж - мое место, — говорю ему. — И океан. Так было всегда.

Мы жили в дерьмовом доме, когда я росла. Там было темно, грязно, и

всегда были пауки размером с твой кулак.

Он сильно вздрагивает, и я хихикаю при мысли о том, что он боится пауков.

— Да, это жутко, — соглашаюсь я. — Но до пляжа было пять минут ходьбы. И я ходила туда, чтобы сбежать. Тогда я была слишком мала, чтобы бродить по улицам, — смахиваю немного песка с носа Кипа. — Я ходила поплавать, оставалась в воде, пока не выбилась из сил, а потом выползала на пляж и грелась на солнце, — улыбаюсь воспоминаниям и солнцу, согревающему нас обоих. Даже через континенты и годы солнце ощущается одинаково. — А когда вышла замуж, у нас был дом получше, в приятном районе, и прямо на пляже.

Это место очаровало меня и напугало одновременно. Это было похоже на дворец, в который я попала случайно, и все были слишком вежливы, чтобы послать меня к черту.

— Я часто ходила туда, когда дела шли плохо, что и произошло чертовски скоро после медового месяца, — добавлю я. — Соленая вода отлично смыла кровь и синяки. И, к счастью, не привлекла никаких акул. Но в то время я хотела, чтобы меня разорвало на части, — размышляю.

Руки Кипа крепче обхватывают меня. Сдерживаю закатывание глаз, не удивленная тем, что простое упоминание о моем прошлом насилии разозлило его. Хотя мне это отчасти понравилось.

— Одна из многих причин, по которой я поселилась здесь, – это океан, — говорю ему. — Океан и Нора были … любовью с первого взгляда. Но океан… я не знаю. Прозвучит слишком, но он … взывал ко мне, — смотрю на волны. — И, хотя я больше не живу в доме, где царит хаос и насилие, в моей голове творится много хаоса, — потираю живот. — Мне нужно это. Мне нужен песок, бриз, соленая вода, — я оглядываюсь на Кипа. — Ты этого у меня не отнимешь.

Он не выглядит особо счастливым, но, возможно, это было не слишком веселое путешествие по тропинке воспоминаний.

Он вздыхает, заправляя мои волосы за ухо.

Жду, что начнет спорить.

Вместо этого, Кип встает, и, поскольку я лежу на нем сверху, встает, держа меня на руках. Это довольно впечатляюще, учитывая мой прибавленный вес. Он не опускает меня на землю, как я ожидаю.

Идет прямо в океан.

Я выдыхаю, когда вода омывает наши тела, Кип увлекает нас глубже.

— Ты будешь плавать, — шепчет он мне в губы. — Со мной.

Хотелось поспорить, дать ему понять, что я могу пойти на пляж, когда захочу, черт возьми. Но потом руки Кипа крепче обхватывают меня, наши мокрые тела прижимаются друг к другу, и я наслаждаюсь ощущением того, что кто-то поддерживает меня на волнах.

Поэтому вместо того, чтобы спорить, я просто отвечаю: — Хорошо.

Глава 19

«Детская»

Кип пошел со мной на следующий прием к акушеру-гинекологу.

Я думала, что больше не надо ходить, но из-за несчастного случая меня стали проверять чаще.

Все было хорошо, хотя я еще не избавилась от накатывающего чувства страха, которое охватывало меня каждый раз, когда я заходила в кабинет. Рука Кипа все это время оставалась в моей, и черт бы меня побрал, если бы я не цеплялась за нее так, словно она привязывала меня к этой земле.

Его прикосновение отдалось мне с удвоенной силой.

Не только мне.

Но и нашей малышке.

Если его рука не была в моей, на заднице или не ощупывала мои растущие сиськи, она была у меня на животе. Это странно и в то же

время… чудесно?

Его рука была почти приклеена к животу, когда он почувствовал толчок.

Я больше не чувствовала покалывания. Нет. Я чувствовала ноги, кулачки и сальто моей малышки. Это было сюрреалистическое, чудесное чувство. Внутри меня двигалось маленькое существо. Вроде как инопланетянин.

Но мой инопланетянин.

— Что это было? — прошептал Кип, когда мы лежали на диване.

Я уютно устроилась между ним и спинкой дивана, а он лежал на спине – чего мне делать не разрешалось.

Его рука покоилась у меня на животе, пока мы смотрели шоу «90дневный жених», довольно иронично, учитывая нашу ситуацию.

Ох, канал «TLC» мог бы заработать на нас большие бабки.

Я только что съела половину баночки мороженого, Кип доел вторую половину, ворча о том, что тоже набирает вес во время моей беременности, потакая моей тяге к сладкому. Я закатила глаза, а моя дочь в унисон взбрыкнула.

Сильно.

Кип почувствовал это.

— Это наша дочь сказала, что сравнивать твой пресс с шестью кубиками и мой выпуклый живот очень оскорбительно и, откровенно говоря, опасно, — ответила я.

Она снова пнула, как бы подчеркивая мою мысль.

Глаза Кипа расширились от удивления, и он нежно потер то место, куда она толкнулась. Он смотрел с благоговением.

Мое сердцебиение замерло от выражения его лица. Я

становилась все мягче и нежнее по отношению к нему, поскольку он относился ко мне с удивлением каждый гребаный день. И трахал меня хорошо и жестко.

— Привет, малышка, — пробормотал он, наклоняясь вперед, чтобы коснуться губами моего округлившегося живота.

Она пнула в ответ.

Кип быстро заморгал.

— Да, это твой папа, — сказал он, поглаживая живот.

Еще один пинок.

Он посмотрел на меня. Его глаза остекленели от слез.

— Она меня слышит?

Я кивнула.

— Так говорят. Она знает своего отца, — я боялась, что мои собственные глаза, возможно, тоже немного заблестели.

Чертовы гормоны беременности.

— Я её п-папа, — заикаясь, пробормотал он.

Я потянулась, чтобы провести руками по его волосам.

— Да, ты её папа, — согласилась я.

С тех пор было намного сложнее соблюдать мое правило «трахаться, но не спать вместе», но я справилась. Кип, к его чести, не пытался давить на меня. Он играл в долгую игру.

Мы только что закончили последнее обследование. Быстрое УЗИ, чтобы увидеть, как она барахтается, услышать сердцебиение и убедиться, что она по-прежнему идеальна.

— Хорошо, увидимся через несколько недель, — сказал мой врач, вытирая крем с моего живота и помогая сесть.

— Звучит заманчиво, — ответила я с улыбкой.

Мне не терпелось убраться из кабинета, узнав, что моя дочь все еще жива и брыкается.

Кип прочистил горло, очевидно, собираясь что-то сказать. Мы оба посмотрели на него. Хотя мой взгляд был скорее свирепым.

— У нас было, э-э, много… — он умолк, отводя глаза и неловко потирая затылок.

Я сдержала улыбку, точно зная, что он пытался сказать, и находя смешным, что взрослому мужчине было так неловко говорить это.

Особенно взрослому мужчине, который так самоуверен, говоря на эту тему в любой другой обстановке.

Моя акушерка тоже улыбнулась, вероятно, уловив атмосферу и общее поведение Кипа. Она тоже не бросилась его спасать.

— У нас было много… секса, — сказал Кип, снова прочищая горло, его щеки порозовели. — И я знаю, что во всех книгах и на вебсайтах говорится, что это нормально, но, э-э, секс, о котором идет речь, был довольно… интенсивным.

Я проглотила смешок и одновременно заерзала на стуле, чтобы скрыть реакцию своего тела при упоминании об интенсивном сексе.

Кип хотел относиться ко мне подругому, мягче, но я была помешана на сексе, и вскоре он забыл о таких вещах, как бережное отношение ко мне.

Мой врач не сразу ответила Кипу. Она позволила ему переживать из-за его очевидного дискомфорта, и я полюбила ее за это еще больше.

Затем она оглядела его с ног до головы.

— Вы не причинили вреда ребенку, — решительно сказала она.

И тогда я уже не смогла сдержать смешок.

***

— А ты не думала о доуле? — спросил Кип, отрываясь от одной из бесчисленных детских книжек.

Он действительно читал их.

Я ела миндаль в шоколаде и смотрела реалити-шоу.

— Это запеканка какая-то? — спросила я его.

Он покачал головой, посмеиваясь.

— Нет, доула — это тренер по родам.

Я нахмурила брови.

— Тренер по родам? — повторила.

Он кивнул.

— У меня уже есть врач.

— Доула помогает не так, как врач. Она защищает, — объяснил Кип.

Я поставила на паузу шоу, не желая пропустить момент кошачьей драки в ресторане.

— Ладно, я подумаю об этом.

— Хорошие будут заняты, если мы в ближайшее время не выберем, — сказал он. — Я назначу несколько встреч, — он опустил взгляд на свой телефон, постукивая по экрану.

— Ты не сделаешь это, — сказала я ему, убирая ноги с его колен.

— Это всего лишь встречи. После этого ты сможешь сделать выбор.

Я положила миндаль на кофейный столик, выпрямляясь.

— Я сама решу, — сказала я, поглаживая свой живот. —Понимаю, что ты делаешь успехи, читаешь книги и пытаешься стать лучше, но несколько недель, когда ты ведешь себя прилично, не означают, что ты можешь принимать все решения сам, — огрызнулась я, потирая затылок, внезапно почувствовав жар.

— Я могу тоже что-то решать, — парировал Кип. — Это мой ребенок. Ты моя жена.

Я оттолкнулась от дивана, чтобы походить по комнате.

— Прекрати всю эту чушь типа «ты моя». Я не твоя, потому что ты так решил.

— Нет, это решил штат Мэн и ребенок внутри тебя, — ответил он.

Я сердито посмотрела на него.

— Пошел ты, — прошипела я. На этот раз я произнесла эти два слова как оскорбление, а не полушутливым тоном, который обычно использовала.

— Когданибудь ты должна простить меня, — сказал Кип, уловив мой тон и серьезное выражение лица. Хотя я терпела, что он был милым, позволяла ему тереться о мои ноги и доводить меня до оргазма, я ясно дала понять, что не простила его.

Я уставилась на него, остановившись на полпути.

— Должна?

Он уловил агрессию в моем тоне, потому что не заметить ее невозможно.

Тем не менее, он не отступил.

— Да, — сказал он. — У нас будет дочь, и я никуда не собираюсь уходить, и не хочу, чтобы она росла в замешательстве по поводу образа жизни своих родителей. Я не хочу, чтобы это был фиктивный брак. Он не фиктивный брак. Это настоящий брак.

Я прикусила губу, ярость кипела в каждой капле моей крови.

— Поздравляю, что ты умеешь высказывать свои желания.

Позволь мне взять ручку и бумагу, чтобы я составила список, и не забыла все, что я должна сделать для своего мужа, дать ему все, чего он хочет.

Я осталась на месте, свирепо глядя на него, мое тело, черт возьми, почти вибрировало от гнева. В эти дни я не очень хорошо

контролировала свои эмоции, но уверена, что, даже не будучи беременной, тоже злилась бы.

— Фиона…

— Нет, — сказала я, поднимая руку. — Я рада, что автомобильная авария заставила тебя переоценить вещи. Ты сбежал изза своего прошлого, — сказала я ему. — И оправдывался этим. И

якобы я должна простить тебя. Сочувствовать. Так и есть, я сочувствую.

Я ощущала, как это приближается. Какойто пузырь в глубине моего горла. Все то, что я сдерживала. Еще больше злости, которую я лелеяла, но не выпускала наружу, потому что чувствовала себя стервой из-за того, что злилась на Кипа, несмотря на то, что он рассказал мне о своей жене и дочери.

— Но меня тоже преследует гребаное прошлое, Кип, —огрызнулась я на него. — Не только мать-алкоголичка, но и отецпридурок, жестокий муж, дети, которые умерли внутри меня, чувство абсолютного одиночества.

Я продолжала расхаживать взад-вперед.

— Я справилась… с большей частью этого. Подавила настолько, что мне удалось стать в некотором роде взрослым человеком. Но вот это, — я указала на свой живот. — Катализатор, из-за которого все рухнуло.

Я положила туда руку, теперь нежнее, беспокоясь, что моя маленькая девочка ощущает мою ярость через плаценту или что-то такое. Это не нормально.

Я перестала расхаживать по комнате и сделала глубокий вдох.

Затем еще один. Затем посмотрела на Кипа, который сидел на диване и наблюдал за мной, опершись локтями на колени.

— Я понимаю, что ты травмирован, — тихо сказала я. — Но ты не можешь ходить так, как будто ты такой единственный особенный.

Ты знаешь, что я ношу эти серьги каждый день? — я указала на свои серьги. — Не потому, что они мне слишком нравятся. Или потому, что

они дорогие. На самом деле, золотое покрытие оставляет черные следы и вызывает зуд в мочках моих ушей. Но я должна носить их.

Потому они были на мне, когда я впервые помочилась на тест. Когда я впервые пошла к врачу и не узнала плохих новостей. Я подумала, что это какойто недорогой позолоченный талисман на удачу. Так что теперь я должна носить их каждый день. Потому что, если я этого не сделаю и случится что-то плохое, это будет потому, что я не надела серьги. И буду виновата, — я ударила себя в грудь, уже забыв, что должна сдерживать свою ярость, чтобы защитить ребенка.

— У меня есть около сотни крошечных хреновых вещей, с которыми мне приходится иметь дело, чтобы прожить день жизнерадостно, чтобы моя лучшая подруга не беспокоилась обо мне, хотя я провожу большую часть своего дня, чередуя радость, панику и ужас, — я крепко зажмурила глаза, потому что внезапно почувствовала, что вот-вот расплачусь. Я была зла. И если бы начала плакать, не уверена, что смогла бы остановиться.

Как только я почувствовала, что все под контролем, снова открыла глаза. Кип все еще сидел там, наблюдая за мной, ожидая продолжения.

— И знаешь что? — прошептала. — Я справляюсь, потому что у меня нет другого выбора. Это тяжело. Это ужасно. Но у меня нет другого выбора! Так что, заткнись, Кип, и дело с концом. У тебя тоже нет другого выбора, — я сделала паузу. — Ну, на самом деле есть. Ты можешь уйти. Так что либо уходи, либо соглашайся. Вот твой выбор.

В этот момент я тяжело дышала, довольно неожиданно свалив все на него.

Кип, возможно, что-то сказал. Я не знала, хочу ли слышать, что он сказал.

Стук в дверь нарушил тишину.

Это вывело меня из ступора.

— Я открою, — сказала я. — Ты… — я поджала губы. Уставилась на Кипа, который стоял там, приняв все, что я в него бросила, и

выглядел должным образом замученным и виноватым.

Мой гнев иссяк.

— Мне все равно, что ты будешь делать, — фыркнула я, разворачиваясь на пятках и выбегая за дверь, пока не сделала чтонибудь нелепое, например, не поцеловала его, или не простила, или не призналась в своей вечной любви к нему.

Я подумала, что человек за дверью, скорее всего, курьер. Мы уже с ним подружились. Я даже оставила для него маленький столик с закусками возле входной двери, из-за того, как часто он приезжал.

Это не могли быть Тина, Тиффани, Каллиопа или Нора. Их визиты сократились, когда врачи сказали, что все в порядке.

Но это был не курьер.

— О боже мой! — воскликнула Дейдре, притягивая меня в свои объятия.

Я расслабилась в этих объятиях, потому что невозможно сопротивляться, когда тебя обнимает Дейдре, а также потому, что это было… приятно. Прямо сейчас мне нужны были материнские объятия.

— Я так зла на тебя, — огрызнулась она, держа меня на расстоянии вытянутой руки, чтобы осмотреть. —Но как я могу злиться, когда у тебя такой красивый животик и ты просто сияешь.

Сияешь!

Она обхватила мои щеки и слегка покачала головой … нежно.

— Сумасшедшая, — пробормотала она, но в ее голосе не было злости. На самом деле, ее глаза были стеклянными, и казалось, что она вот-вот заплачет.

Эмоции переполняли меня, когда я задавалась вопросом, что она, возможно, чувствует. Ее сын не сказал ей, что женился — конечно, брак был фиктивным, но она этого не знала — и теперь она станет бабушкой, хотя он тоже не сказал ей об этом.

Я увидела это. Боль в ее глазах, которую она так хорошо скрывала. Кип потерял жену и дочь. Она потеряла дочь и внучку.

Потому что я не сомневалась, что она приняла в семью его покойную жену с той же теплотой и любовью, с какой относилась ко мне.

Ее глаза расширились от шока, когда она посмотрела вниз.

— О боже, что случилось? — в ужасе спросила она.

Я взглянула на свой гипс. Оставалось еще три недели, а все уже жутко чесалось, и принимать душ было противно. К счастью, остальные мои травмы хорошо зажили, так что Дейдре не видела их масштабов, и я могла преуменьшить значение несчастного случая.

— У моей машины были… разногласия с другой машиной, —сказала я ей. —Ничего страшного, — попыталась отмахнуться от ее испуганного взгляда. —Небольшая поломка крыла, из-за которой у меня появился новый аксессуар. И с ней все в полном порядке, —указала на свой живот.

Дейдре замерла.

— Девочка? — ее голос был тихим, надломленным.

Я улыбнулась и потянулась, чтобы сжать ее руку.

— Да. У тебя будет внучка.

Затем у нее потекли слезы, и на этот раз я притянула ее в свои объятия.

— Мама? — сказал Кип у меня за спиной. Это был только вопрос времени, когда он придет убедиться, что я не упала в обморок и не была похищена пришедшим.

Я отпустила Дейдре, и она шмыгнула носом, деликатно вытирая глаза.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, прижимаясь ко мне всем телом.

Несмотря на наш спор, я слегка прижалась к нему.

Выражение лица Дейдре изменилось.

— Я здесь, чтобы хорошенько отчитать своего сына за то, что он не рассказал мне о внучке! — огрызнулась она, хлопнув его по плечу.

— Узнала от Джилл Деррик, которая, конечно, предположила, что я уже знаю. Она уже вяжет вещички! — Дейдре покачала головой. —Когда ты собирался мне сказать? — спросила она. — После того, как она окончит колледж?

Кип вздохнул, выглядя соответственно виноватым за то, что сохранил тайну, и у меня на мгновение возникло чувство симпатии к этому человеку. Всё навалилось на него, пока он справлялся с чертовски тяжелыми эмоциями. Конечно, он не очень хорошо с ними справлялся.

— Я собирался сказать тебе, мам, — ответил он, его голос был как у ребенка.

Дейдре подняла бровь и многозначительно посмотрела на мой живот.

— Судя по всему, у твоей жены примерно половина срока, а это значит, что меня не было рядом в течение ужасного первого триместра, — она посмотрела на меня. — Утренняя тошнота?

Я кивнула.

— Как худшее похмелье в моей жизни.

Она строго посмотрела на сына.

— И каким бы милым ни был мой мальчик, я сомневаюсь, что он оказал поддержку, в которой нуждается женщина в течение первого триместра, потому что мужчины никогда, черт возьми, не смогут этого понять.

Я поджала губы, сильнее прижимаясь к Кипу, хотя меня должно было разозлить напоминание о первом триместре и невмешательстве Кипа.

— Ну, он, скорее всего, никогда не поймет, что такое яркие сны, тошнота, судороги, боли в спине и многое другое, но он готовит

замечательную запеканку из дорито, — сказала я.

Дейдре улыбнулась.

— Ну да, он всегда помогал мне в готовке. Я занималась по системе Монтессори18 до того, как это вошло в моду, — она подмигнула. — А теперь, — она хлопнула в ладоши, — Нужно мнгое наверстать, и нам есть чем заняться, так что давайте зайдем внутрь, и ты сможешь рассказать мне обо всем, что происходит, — она посмотрела на Кипа. — Будь другом, сбегай в пекарню, где работает Фиона, купи нам чего-нибудь вкусненького.

Затем она проводила меня внутрь и оставила Кипа за дверью.

После этого у меня не было ни минуты на размышление, потому что Дейдре не позволила. Не знаю, помогло ли это мне похоронить обиду на Кипа или разрешить ее.

***

Дейдре осталась на пару дней, помогла с покупками для детской, но не позволила мне заплатить ни за одну вещь. Нора и Тиффани были в восторге от такого поворота событий.

Кип взял пару выходных на работе — не знаю, Дейдре его заставила, или он сам захотел, — чтобы сделать кое-какой ремонт и усовершенствования в комнате для гостей, которая теперь должна стать детской.

Это означало, что у нас больше нет комнаты для гостей, но Дейдре была счастлива остаться у Каллиопы, они явно были хорошими подругами.

Дейдре была такой умелой, что я и не заметила, как мы избавились от всей мебели в гостевой — хоть убейте, я не знаю, куда все делось — и нанесли слой краски, добавив свежий ковер и детскую кроватку в дополнение к другой мебели, которая была в пути из различных элитных магазинов.

И только после того, как она ушла, я поняла, что потеря комнаты для гостей означала не только то, что я не могла принимать гостей, но и то, что Кипу больше негде спать.

Он спал со мной из соображений приличия — его мать вставала ни свет ни заря, чтобы приготовить нам завтрак по утрам, и не стеснялась приносить его нам в постель. Хотя мне нравилось, ведь Кип будил меня посреди ночи, чтобы трахнуть. И я спала лучше, чем за последние месяцы.

— Ты это спланировал? — спросила я, пока Кип готовил ужин.

Дейдре ушла днем со слезами на глазах и обещала возвращаться так часто, как только возможно. Во время этого визита не было упомянуто об отце Кипа, но я могла бы поклясться, что почувствовала напряженность между ними по этому поводу.

Кип посмотрел на меня снизу вверх, и черт бы его побрал за то, что он сделал это своими завораживающими голубыми глазами, полными восхищения и сексуального обещания.

— Ужин? — он пожал плечами. — Ну, ты угрожала моей жизни, если не получишь буррито в течение следующего часа, так что это скорее инстинкт самосохранения, а не план.

Я хмуро посмотрел на него, мой желудок заурчал из-за этого буррито.

— Не гребаный ужин. То, что она появилась здесь и силой заставила меня заняться детской.

Губы Кипа приподнялись.

— Поверь, я абсолютно не планировал визит моей матери, и если бы знал, что он состоится, я бы сделал все, что угодно, например, организовал какой-нибудь оползень, чтобы дорогу перекрыли, лишь бы она не приезжала, — он отхлебнул пива. — Но она бы все равно приехала.

Я пристально посмотрела на него, желая поспорить, но также зная, что, весьма вероятно, он говорит правду. Учитывая все, что произошло за последние несколько месяцев, я не могла представить,

чтобы Кип рвался сообщить своей матери, что она станет бабушкой —у меня опять появилась в сердце скорбь о том, что она тоже потеряла, — ведь он сам планировал отказаться. Я также не могла представить, чтобы Дейдре спустила бы своему сыну с рук что-то подобное.

А после несчастного случая и резкой перемены в поведении Кипа он был полон решимости с головой окунуться в роль преданного мужа.

Потом был секс, которым мы занимались постоянно… по всему дому, в любое время суток. Он любил свою маму, но он также хорошо знал ее, понимал, что она отнимет много времени и внимания — которые лучше использовать для секса.

А еще оставалось невысказанным скрытое напряжение семейной драмы, о котором мне бесконечно любопытно, но я отказывалась спрашивать, потому что, узнав больше о Кипе, я бы только еще больше запуталась в этом человеке.

Я и так уже порядком запуталась.

— Ладно, окей, значит, ты не планировал визит своей матери, —признала я, уставившись на стакан с слабо газированным лимонадом, жалея, что это не «Палома». — Вероятно, ты пришел к выводу, что, превратив гостевую комнату в детскую, тебе негде будет спать, —огрызнулась я.

Вспышка вины промелькнула на его лице.

— Ты все понял!

Он вздохнул, признавая поражение.

— Да.

— Значит, ты воспользовался моментом, пока я была занята, не думая ни о чем, — прошипела я. — Ладно, забудь. Ты спишь на гребаном диване, — я встала, намереваясь уйти в свою спальню. Затем посмотрела на сковороду, запах готовящегося мяса в кои-то веки показался мне аппетитным. Плюхнулась обратно на свое место. —Готовь буррито, но не разговаривай со мной.

Кип кивнул, изобразив, как поджимает губы.

Но я видела, как он ухмыльнулся.

***

Я ворочалась в постели.

Было уже поздно.

Не знаю, сколько времени.

Не знаю ничего, кроме того, что мои простыни были слишком тяжелыми, кожа - слишком чувствительной, а бедра нуждались в трении. Ладно, киска нуждалась в трении.

Моя киска нуждалась в кипе.

Или, точнее, в его члене.

Сначала я думала, что смогу справиться с этим. Большую часть своей жизни я прожила без члена Кипа. Я, несомненно, смогла бы пережить еще одну ночь.

Минуты тянулись вечно.

Я пыталась взять себя в руки, буквально, но оргазм ускользал от меня. Мои попытки еще больше расстроили меня.

— А! — я застонала, отшвырнув подушку для беременных и рывком поднялась с кровати.

Протопала весь путь до гостиной, где Кип лежал без сна, читая очередную детскую книжку при свете лампы.

Он притворился удивленным, увидев меня.

— Ты в порядке? — спросил он, садясь.

— Нет, — проворчала я.

Выражение его лица сменилось беспокойством, заострились, когда он вскочил с дивана, обойдя его за секунду.

черты

Его руки легли мне на живот, защищая.

— Что такое? — потребовал он. —Нам нужно ехать в больницу?

Я возьму ключи.

— Господи Иисусе, — воскликнула я, хватая его за запястье, чтобы он не бросился искать ключи и не запихнул нас обоих в свой грузовик в нижнем белье. —Я думала, ты серьезный крутой бывший морпех. Разве тебе не следует быть немного спокойнее под давлением?

Он пристально посмотрел на меня.

— Если бы горстка повстанцев открыто обстреливала этот коттедж, пытаясь проникнуть в него, тогда я был бы спокойнее, —ответил он.

— Хорошо, а что, если я захочу проникновения? —промурлыкала я, крепче сжимая его запястье, чтобы попытаться притянуть его ближе к себе.

Поза Кипа несколько расслабилась.

— Ты истеришь, потому что хочешь секса? — пробормотал он, протягивая руку, чтобы обхватить меня сзади за шею.

Мое тело растаяло и наэлектризовалось одновременно.

— Да, — простонала я. — Я хочу секса.

Рот Кипа нашел мой, и я мгновенно подчинилась ему.

Его язык работал умело, одна рука все еще была у меня на затылке, в то время как другая поглаживала мою задницу.

Я снова застонала, прижимаясь к нему и желая вскарабкаться и обхватить ногами его бедра, если бы не мое новое телосложение.

Кип оторвал свой рот от моего, но продолжал крепко держать.

— Значит ли это, что отныне я сплю с тобой? — спросил он хриплым голосом.

— Это значит, что меня нужно трахнуть прямо сейчас, — сказала я ему, наклоняясь вперед, намереваясь поцеловать.

Он схватил меня за волосы, удерживая так, чтобы в голове взорвалась нужная боль.

— Я не буду трахать тебя, пока не получу обещание, что буду спать с тобой в обозримом будущем.

Я уставилась на него.

— Ты пытаешься манипулировать мной, пока я уязвима и возбуждена? — спросила я. — Это нечестно.

Кип ухмыльнулся.

— Я не говорил, что буду честно воевать, детка.

— Ты засранец, — выпалила я в ответ.

Его свободная рука, та, что не держала меня за волосы, легла между нами, прямо между моих ног.

Я резко выдохнула, когда он нашел мой клитор, обводя его пальцем с точно таким количеством давления и трения, которое мне было нужно.

— Ты хочешь кончить? — спросил он у моих губ, продолжая двигать пальцем.

Мое тело откликнулось на него с энтузиазмом, его пальцы способны довести меня до оргазма через минуту, а я не могла достичь этого в течение последнего часа.

— Да, — отчаянно прошипела я.

Кип поцеловал меня, скользнув языком в рот, пока ласкал мой клитор.

Я поцеловала его в ответ, наслаждаясь вкусом.

— Ты кончишь, когда разрешишь мне спать с тобой, — сказал он мне в губы.

Мое тело напряглось, и я хотела сверкнуть глазами, но мой взгляд был затуманенным, все расплывалось.

— Ты гребаный мудак, — фыркнула я.

Кип перестал ласкать клитор.

Я издала звук протеста.

Он отступил от меня. Я пошатнулась на мгновение, прежде чем выпрямилась.

Он скрестил руки на груди, я видела, как его член напрягся сквозь нижнее белье, а мышцы словно были вылеплены из гребаного мрамора.

— Я хочу в твою киску, — прорычал он. — Но я также хочу быть в твоей постели. В нашей постели. Хочу просыпаться с тобой.

Моя грудь быстро поднималась и опускалась, как от ярости, так и от желания.

— Ты такой придурок, — выплюнула я.

— Ты отказываешься от моего члена? — спросил он хриплым, но все еще дразнящим голосом.

Я впилась в него взглядом, пялясь еще несколько мгновений.

Затем преодолела расстояние, обхватила его сзади за шею и поцеловала.

— Тебе придется долго ублажать меня, — сказала я ему после того, как вонзила зубы в его губу до крови.

Кип без усилий поднял меня на руки и повел в мою спальню.

— О, детка, я этого и ждал.

Глава 20

«Бу»

Кип вернулся домой и застал катастрофу.

Сработала пожарная сигнализация. Я махала на датчик метлой, слишком, блять, беременная, чтобы дотянуться. Черт бы побрал мое большое и неэлегантное тело.

— Детка, детка, я сам, — сказал Кип, бросаясь мне на помощь.

Я с радостью позволила себя спасти, но только для того, чтобы подбежать к дымящейся кастрюле, из-за которой завыла сигнализация.

Писк прекратился почти сразу, потому что Кип был выше и в целом более способным, чем я.

Меня это возмутило. Несмотря на то дерьмо, которое он мне наговорил о том, что набрал вес из-за привычки покупать мороженое, его торс остался плоским.

И, несмотря на то, что я обижалась из-за этого, я все равно пыталась сделать для него чтонибудь приятное. Пыталась и потерпела неудачу.

— Все испорчено! — воскликнула я, снимая крышку с кастрюли и осматривая почерневшее месиво.

К счастью, моя утренняя тошнота прошла в начале второго триместра, но эта вонь просто ужасна.

Я с грохотом захлопнула крышку обратно.

— Я бесполезная! — закричала я, слезы текли по моим щекам.

Кип бросил метлу на пол, затем подошел ко мне и схватил за бедра, притягивая к себе. Я растаяла в его объятиях, в его запахе, особенно грубом и мужественном после тяжелого рабочего дня.

— Я хотела сделать для тебя чтонибудь приятное, — рыдала ему в грудь. — Несмотря на то, что ты был мудаком в первом триместре, ты все равно заботился обо мне, — я вцепилась в рубашку и

посмотрела на него затуманенными глазами. — Теперь ты перестал быть таким мудаком… за исключением важных мест, — я посмотрела вниз.

Затем до меня донесся запах ужина.

Хотя ужином это не пахло. Пахло как от разлившегося химиката, смешанного с гниющим мясом.

Я посмотрела на Кипа, который был обеспокоен — что случалось с ним по умолчанию всякий раз, когда я не казалась счастливой, здоровой или довольной, — но теперь этот ублюдок улыбался.

— Не смейся! — я ударила его в грудь. — Я делала это для тебя.

Улыбка Кипа исчезла. Он погладил меня по волосам.

— Ты не обязана ничего для меня делать. На самом деле, это, —он погладил мой живот, — твой купон на то, чтобы ничего не делать.

Создание человека — это большая работа.

— Я хотела! — я взвизгнула. — А это очень важно, потому что обычно я не хочу ничего делать для мужчин, но в последнее время ты слишком много делаешь, и я подумала, что мне нужно попрактиковаться в приготовлении пищи для нашей икринки, потому что она захочет есть, как только отучится от груди. Я бы не хотела ее отравить.

Я не собиралась полагаться на то, что Кип останется рядом надолго, чтобы приготовить нашей дочери твердую пищу. Конечно, он перестал быть холодным роботом-человеком и теперь каждую ночь спал в моей постели, но это не означало, что он правда собирался стать мужем и отцом. Мы не говорили о долгосрочной перспективе. Это была бомба замедленного действия, и я знала, что рано или поздно мне придется заняться этим самой. Только, может быть, не тогда, когда меня одолевали страх, гормоны и изжога.

Кип молчал несколько секунд, выражение его лица было несколько обеспокоенным.

Я надеялась, что сейчас он не захочет обсуждать планы на будущее.

Затем, все еще держа меня, он двинулся, чтобы снять крышку с кастрюли и осмотреть содержимое. Я зажмурила глаза, задержала дыхание и истерично всхлипнула.

— Я бесполезна, — закричала я.

— Нет, — быстро сказал Кип, снова сосредоточившись на мне.

— Мне нравится.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня в макушку, отступив назад, чтобы обойти меня и взять тарелку.

— Не смей! — сказала я, угадав его намерение.

Кип проигнорировал меня. Он взял сервировочную ложку и начал накладывать себе на тарелку что-то, что можно было описать только как подгоревшие помои.

Я схватила его за запястье.

— Я серьезно. Конечно, у нас могут быть разногласия, но не хочу, чтобы ты умирал. К тому же полиция доберется до меня примерно через минуту. Беременная жена, отравившая своего мужа, —это долгий срок.

Он усмехнулся.

— У меня крепкий организм. И это вкусно пахнет.

Я отпускаю его запястье, чтобы положить руку себе на бедро.

— Тот факт, что ты говоришь это с невозмутимым лицом, серьезно беспокоит меня.

Кип, не сводя со меня глаз, схватил вилку, набрал себе большую порцию помоев и отправил в рот.

Я поморщилась, наблюдая, как он жует и глотает.

Выражение его лица не изменилось, но, клянусь, его глаза наполнились слезами.

— Вкусно, — сказал он, прочищая горло.

А потом этот ублюдок съел еще.

— Нет! — воскликнула я, бросаясь вперед и выхватывая у него тарелку. — Я понимаю, ты готов сделать для меня кучу всего, но я не буду на это смотреть.

Кип кашлянул.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Я закатила глаза, выливая помои в мусорное ведро, морщась от запаха. Затем достала пиво из холодильника, открыла его и насладилась исходящим от него свежим горьковатым ароматом, прежде чем передать Кипу.

— Прополощи рот, — сказала я.

Он взял пиво и поднес его ко рту, чтобы сделать большой глоток, прежде чем схватить меня и притянуть к себе для глубокого поцелуя.

Я наслаждалась его теплом, его прикосновениями, привкусом пива, которого я начала жаждать в невыносимую жару этого лета.

— Как насчет того, чтобы я приготовил нам чтонибудь еще? —предложил он, прижавшись к моим губам.

— Но я собиралась сделать тебе приятное, — простонала я.

— Ты сделаешь приятное… позже, — пробормотал он, сжимая мою задницу.

Мое тело загорелось желанием.

— Хм-м-м, ладно, — прошептала я.

Он поцеловал меня в нос.

— Хорошо. А теперь позволь приготовить моей жене ужин, чтобы у нее разыгрался аппетит.

Я позволила.

А позже сделала для Кипа кое-что приятное, что он воспринял как подарок.

Кип

Я наслаждался холодным и бодрящим пивом, наблюдая, как моя жена бегает по саду Роуэна и Норы, гоняясь за Аной.

В последнее время она бегала медленнее, и к счастью, намного осторожнее. Конечно, Ана только начала ходить, так что она не носилась по саду. Ее маленькие ножки все еще дрожали, и она часто падала, вставая с помощью Фионы и хихикая.

Тем не менее, я следил за каждым движением Фионы, мои конечности напряглись от беспокойства. Один неверный шаг, и она могла упасть, навредить себе или ребенку. Желание закричать на нее, сказать, чтобы она перестала, было почти непреодолимым.

Но я держал рот на замке, потому что уже знал, что произойдет, если я заговорю. Фиона сердито смотрела в мою сторону, посылала меня на хрен, подчеркивала это жестом руки и продолжала бегать по гребаному саду.

Тогда я в равной степени раздражался и возбуждался, и мой член побуждал броситься за ней, поднять ее на руки и найти место, где можно ее трахнуть.

И я уже боролся со своим членом, наблюдая, как ее платье колышется, когда она бежит.

Теперь она стала намного больше, и с каждым днем становилась красивее. За несколько дней до этого ей сняли гипс, и я знал, что она была счастлива избавиться от последнего напоминания о несчастном случае. Что касается меня, то это запечатлелось в моем мозгу.

— Кажется, между вами все хорошо, — заметил Роуэн.

Мой лучший друг постепенно возвращался ко мне. Наши отношения почти вернулись к нормальному состоянию. Все остальные, будучи в отряде Фионы, были немного настороженнее.

Тина отвела меня в сторонку и сообщила, что она отрежет мне яйца самым болезненным способом, какой только возможен, если я снова выкину какое-то дерьмо.

Они все ждали, что я снова облажаюсь. Подведу. Я их не винил.

И мне понравилось, что у Фионы были друзья, которые сделали бы это для нее.

— Да, — согласился я с Роуэном. Я не только трахал свою жену, но и теперь спал в ее постели. Спал в нашей постели.

Детская была готова, во многом благодаря моей маме.

Оглядываясь назад, я был рад, что она приехала. Но был слишком занят мыслями о том, как вернуть Фиону, беспокоился о ней, а затем трахал ее с тех пор, как она вошла в мою комнату в полночь, и не задумывался о том, что ждет меня в будущем. Например, о детской. О

коляске. Какую прикроватную люльку приобрести на первые несколько месяцев жизни ребенка.

Хотя технически это был не мой первый ребенок, я впервые проходил через все это. Я ничего не знал о таких вещах, как пеленальные столики и автокресла. От этого, чувство вины жгло меня изнутри, сожаление подкатывало к горлу, и я снова проклинал себя за то, что не был рядом с Габби, когда она была беременна.

По крайней мере, моя мама была рядом. И родители Габби. Это я сказал себе тогда. Вот как я жил.

— Она простила тебя? — спросил Роуэн.

Я отхлебнул пива, думая о последних нескольких неделях, и о том, как она пыталась приготовить мне ужин.

— В основном, — ответил я. — Это больше, чем я заслуживаю.

Он хлопнул меня по спине.

— То, чего ты заслуживаешь, находится прямо здесь, — он кивнул на Фиону.

— Я не отрицаю, — сказал я. — Я буду рядом с ней. С ними. Дам им жизнь, которую они заслуживают.

Роуэн кивнул.

— Это все, что мы можем сделать.

Пару мгновений мы молчали, пока я думал о том, о чем размышлял с того дня в больнице.

— Ее бывший поднимал на нее руку, — сказал я, все еще наблюдая, как Фиона визжала от смеха, пока Ана ползала по ней. —После того, как у нее случались выкидыши. Он столкнул ее с лестницы, — я крепче сжал бутылку, не сводя глаз с улыбки Фионы, мне нужно было следить за ней, потому что я не мог до конца в это поверить. Не мог до конца поверить ей. Все дерьмо, через которое она прошла, все дерьмо, с которым она боролась… по ней и не скажешь.

Это не притупило ее улыбку и не омрачило взгляд.

Роуэн тоже наблюдал за моей женой, когда я набрался храбрости отвести от нее взгляд. Его лицо было бесстрастным, но ноздри раздувались, уголки рта были опущены. Он тоже любил Фиону, и независимо от того, рассказала ему Нора эту информацию или нет, то, что я произнес это вслух, обеспокоило его.

Не так сильно, как меня.

— Это не дает мне спать по ночам, — сказал я, снова переводя взгляд на Фиону. — Я думаю о нем. Он на другом континенте. Живет своей жизнью, не заслуженно. Дышит, не заслуженно.

С той секунды, как Фиона рассказала мне, я подумывал о том, чтобы сесть в самолет и убить его голыми руками. Я уже знал, где он живет. В каком-то гребаном особняке в Сиднее. Снова женился.

Чертовски разбогател. Благодаря родителям.

Мы с Роуэн приобрели определенные навыки, пока были на службе, и завели связи. С людьми, которые не ушли в отставку, как мы.

Нет, они еще глубже вляпались, натворили всякого дерьма, о котором общественность пребывала в блаженном неведении.

Я все еще не исключал возможности небольшого путешествия.

Но это означало бы, что мне пришлось бы оставить Фиону. Я ни за что не стал бы этого делать, пока она беременна. Но мысль о том, что я

буду на другом континенте вдали от жены и дочери, тоже наполняла меня тревогой. В последний раз, когда я так делал, это закончилось плохо.

И Фиона ждала этого. Чтобы я ушел. Я видел, что она готовится к этому, не полностью отдавая себя мне. Не полностью доверяя. Она не говорила о будущем. Она обходила это стороной. И это на моей совести.

— Кому это поможет? — спросил меня Роуэн.

Я посмотрел на своего друга.

— Кому бы помогла его смерть? — уточнил он. — Она создала жизнь вдали от него, с головой окунулась в нее, — он кивнул на Фиону. — Конечно, она никогда его не забудет, никогда полностью не исцелится, но она не та женщина, которая позволит такому мужчине иметь над ней власть.

Я сжал кулак. Он прав. Фиона чертовски упряма. Слишком. Да, он ранил ее. Но не сломил. Ни один мужчина не сломил бы мою жену.

Даже я.

— Это эгоистично, — продолжила Роуэн. — Ты хочешь отомстить за нее, и единственный известный тебе способ сделать это — убить, — он посмотрел туда, где его жена доедала десерт. —Помочь ей ты сможешь только будучи рядом.

Я посмотрел на него.

— Ничего не делая? — это противоречило всему внутри меня.

— Будучи ее мужем, — возразил он. — Будучи отцом.

Я оглянулся на Фиону.

Будучи ее мужем.

Будучи отцом.

Это сложнее, чем перелететь через весь мир, чтобы убить человека.

И это пугало меня до чертиков.

***

На следующий день Фиона пришла домой с котом.

Она гуляла с Норой. Было чертовски тяжело позволить ей водить новую машину одной. У меня было непреодолимое желание потребовать, чтобы она никуда не ездила, если я не за рулем. Но, конечно, я знал, чем все это закончится. Итак, я попытался подавить свое беспокойство. Подавить гребаный страх, пробирающий до костей.

Я попытался напомнить себе, что молния не ударяет в одно и то же место дважды. Что у меня больше не отнимут жену и дочь.

И все же я смог вздохнуть понастоящему, только когда Фиона пришла.

— Это Бу, — объявила она, баюкая кота на руках и прижимая его к животу.

Я уставился на него, а кот уставился на меня в ответ. Он был сплошного черного цвета, большой, уже не котенок, и выглядел осуждающим.

— Что с ним не так?

Она нахмурилась на меня.

— Ничего. Он идеален, — отрезала она, поглаживая его шерсть.

— Просто родился без век.

Я моргнул. Это был предупреждающий тон, который означал, что она либо разрыдается, либо накричит на меня. Я не хотел, чтобы произошло ни то, ни другое. Хотя не возражал против споров, ведь они заканчивались сексом. А вот истерики — нет.

Не знал, что именно сейчас на подходе, поэтому действовал осторожно.

— Чей он?

Она продолжала баюкать его.

— Наш, — сказала она, как будто это самая очевидная вещь в мире. — Я приютила его.

Я поджал губы.

«Действуй осторожно», — напомнил я себе.

— Ты ненавидишь кошек, — сказал я, изо всех сил стараясь говорить ровным тоном.

— Не правда, — возразила она, поглаживая черное существо.

Я держал рот на замке. Было бы нехорошо сообщать ей о многочисленных разговорах, которые мы вели о кошках, и о том, что она считала их «стервозными».

— Ты же не будешь убирать за ним лоток, — сказал я вместо этого.

— Конечно не буду, — ответила она, морща нос. —Отвратительно. У нас не будет лотка. Бу будет ходить на улицу. Как собака.

И снова я задумался о том, как лучше всего пройти. Я уставился на кота. Он уставился на меня в ответ. Это кот, а не котенок, и поэтому, вероятно, уже обучена пользоваться лотком. Мы росли в собачьей семье, и я понятия не имел, как жить с котом, не говоря уже о том, как, черт возьми, приучить его перестать пользоваться лотком и не гадить на ковер.

— Ладно, — сказал я жене. — Звучит как план.

Она улыбнулась, и, черт возьми, я бы перевернул небо и землю, чтобы выяснить, как приучить к горшку взрослую кошку.

— Вещи в машине, — сказала она, целуя кота в макушку. — А

теперь экскурсия по дому, — Фиона направилась в сторону гостиной.

Я осторожно схватил ее, а затем провел рукой по выпуклости ее живота, когда она остановилась.

— Ничего не забыла? — спросил я ее.

— Нет, я принесла еду и специальные капли для глаз, лежанку и когтеточку, — ответила она.

Я подавил смешок.

— Нет, ты не войдешь в этот дом, не поцеловав своего мужа, —заявил я, все еще держа руку на ее животе.

Фиона наморщила нос.

— Не ты устанавливаешь правила в этом доме, приятель, —выпалила она.

Мой член напрягся. Она знала, что я чертовски ненавидел, когда она называла меня «приятель», и теперь она сделала это нарочно, чтобы разозлить. Потому что Фиона знала, что разозлить меня означал дальнейший секс. И моя жена с каждым днем становилась все более голодной по моему члену. С растущим животом мне пришлось проявить изобретательность. Я также старался, чтобы моя рука не лежала на ее животе, когда я был в нескольких секундах от оргазма.

Чувствовать, как моя дочь пинает меня по руке, пока я трахаю свою жену, было верным способом испортить оргазм.

Я наклонился, чтобы поцеловать Фиону, пока она ничего не сказала.

Она немедленно ответила на поцелуй, как делала всегда, независимо от того, насколько взбешенной была.

— Я введу еще несколько правил, как только заберу вещи из твоей машины, — сообщил я ей, мой член уже был твердым.

Веки Фионы затрепетали.

— Ты здесь не главный.

Я ухмыльнулся.

— Посмотрим, скажешь ли ты это через двадцать минут.

Двадцать минут спустя…

— Кто здесь главный, детка? — застонал я, входя в нежную киску моей жены.

Ее щеки раскраснелись от возбуждения и ярости, глаза горели, когда она посмотрела на меня.

— Пошел ты.

Мой член пульсировал внутри нее.

— Кто главный? — повторил я.

Она плотно сжала губы.

Я перестал двигаться.

Она издала стон.

— Кто главный, Фиона? — я спрашиваю в последний раз.

Она продолжала хмуро смотреть на меня несколько секунд.

— Ты, муженек, — выпалила она в ответ, в ее тоне слышался гнев.

— Хорошая девочка, — пробормотал я.

— Теперь трахни меня, — потребовала она.

И я сделал то, что приказала моя жена.

Потому что она была главной.

Глава 21

«Партнеры»

Фиона

Мои дни работы в кафе были сочтены. Даже сейчас рабочее время резко сократилось. Но я по-прежнему зависала там так часто, как только могла.

Тем более, что там было изобилие выпечки, пирожных и восхитительной сладкой еды, которую я могла переварить, а это было впечатляющее количество.

Мое тело быстро менялось, поскольку я официально в третьем триместре. Все осмотры и анализы проходили замечательно — на всех присутствовал Кип. У меня было много причин не волноваться. На самом деле, можно привести аргумент, что у меня почти не было причин для беспокойства. Но это дерьмо так не работает.

У Кипа тоже было много причин для беспокойства, но мужчина, о котором идет речь, не казался обеспокоенным или замученным. Мы не упоминали о его покойной жене и дочери после большого скандала в тот день, когда приехала его мать. Мы также не возвращались к спору. Я не могла решить, злюсь ли на него. Какая-то упрямая часть меня хотела злиться, может быть, просто из принципа, чтобы усложнить ситуацию. Впрочем, это была лишь малая часть. Большая часть смирилась с этим. Наслаждалась сексом, любящим мужем, кошаком, которого он успешно приручил ходить в туалет на улице, и предстоящим появлением нашей дочери.