Суббота

16 января 1960 года


В общем, сегодня за ужином в присутствии Дэвида я наконец отважилась. Бифштексы с картошкой – любимая еда всей семьи, только маме приходится тяжко: надо присматривать и за бифштексами на косточках, которые жарятся на огромной сковороде, и за ломтиками картошки во фритюре. Гэвин и Питер уплели по три порции каждый, и даже Дэвид попросил добавки. На сладкое дали пудинг «пятнистая колбаска» с заварным кремом, который тоже все мы любим, так что за столом царило благодушное настроение, когда мама с бабушкой наконец закончили разливать чай. Наступил мой час.

– Знаете, какая у меня новость? – спросила я.

Никто не удосужился отозваться.

– Я сняла квартиру в Кингс-Кроссе и теперь переселяюсь туда.

Все по-прежнему молчали, только в комнате воцарилась полная тишина. Не звякали ложечки, не хлюпала чаем бабуля, не кашлял стосковавшийся по куреву папа. Потом папа вытащил пачку «Ардата», предложил ее Гэвину и Питеру, и все они прикурили – причем втроем от одной спички! Ничего хорошего это не предвещало.

– В Кингс-Кроссе, – наконец повторил папа, уставившись на меня в упор. – Детка, ты дура. Ладно, могло быть и хуже. В Кингс-Кроссе живут только дураки, цыгане, всякая богема и потаскухи.

– Никакая я не дура, папа, – отважно возразила я. – И уж тем более не потаскуха и не цыганка. А богему в наше время называют битниками. Я подыскала себе самую приличную квартирку в самом приличном доме, который по чистой случайности находится в Кроссе, причем в лучшей его части, возле Чаллис-авеню. Почти в Поттс-Пойнте.

– Весь Поттс-Пойнт кишит моряками Королевского флота, – возразил папа.

На маму было больно смотреть – казалось, она вот-вот расплачется.

– Но зачем тебе это, Харриет?

– Мне уже двадцать один год, я хочу жить самостоятельно. Теперь у меня есть работа, я неплохо зарабатываю, а квартиры в Кингс-Кроссе сдаются так дешево, что за год я сумею даже накопить на поездку в Англию. Если бы я нашла жилье в другом месте, мне пришлось бы снимать его еще с двумя или с тремя девушками, а это не лучше, чем жить дома.

Дэвид не проронил ни звука, только сидел справа от папы и глазел на меня так, будто у меня выросла вторая голова.

– Твоя очередь, умник, – хмыкнул Гэвин, обращаясь к нему. – Может, скажешь чего-нибудь?

– Я не одобряю это решение, – ледяным голосом процедил Дэвид, – но предпочел бы поговорить с Харриет наедине.

– Вот и славно. – Питер обхватил пальцами мое запястье, изображая наручник. – Самостоятельность тебе не повредит, Хэрри.

Кажется, эти слова подействовали на папу, и он вздохнул.

– Не силой же тебя удерживать. Хорошо еще, ты не в добрую старую Англию собралась. А в случае чего из Кингс-Кросса я тебя живо увезу.

Гэвин взорвался гоготом, повалился на стол и влез галстуком в масло, а потом поцеловал меня в щеку.

– Молодчина, Хэрри! – выпалил он. – Первая подача разыграна, а ты не дрогнула. Держи биту наготове, сейчас начнется!

– И когда ты все успела решить? – часто моргая, спросила мама.

– Когда миссис Дельвеккио-Шварц предложила мне жилье.

В нашем доме эта фамилия прозвучала неуместно. Папа нахмурился.

– Какая миссис? – переспросила злорадно озирающаяся бабуля.

– Дельвеккио-Шварц. Дом принадлежит ей. – Я вспомнила, что еще не все объяснила. – Там живет Пэппи. Она и познакомила меня с миссис Дельвеккио-Шварц.

– Так я и знала, что эта китаянка тебя испортит, – сказала мама. – С тех пор как ты с ней познакомилась, тебе стало не до Мерл.

Я вскинула подбородок.

– Это Мерл теперь не до меня, мама. У нее новый парень, она забыла обо всем на свете. Про нашу дружбу она вспоминает, только когда ее бросят в очередной раз.

– А квартира и вправду приличная? – осведомился папа.

– Две комнаты. И общая ванная у нас с Пэппи.

– Пользоваться общей ванной негигиенично, – влез Дэвид.

Я усмехнулась:

– А разве здесь у меня собственная ванная?

Он заткнулся.

Мама решила смириться.

– Ладно, – сказала она. – Наверное, тебе понадобятся посуда, столовые приборы, кастрюльки-сковородки. И белье. Постельное можешь забрать отсюда.

Об этом я не подумала, но ответила сразу:

– Нет, мам, спасибо. Там же двуспальная кровать. Здорово, правда?

Все умолкли и разинули рты, будто представили гигантскую двуспальную кровать с приделанной сбоку кондукторской сумкой, в которую надо класть плату за пользование.

– Двуспальная? – побледнел Дэвид.

– Вот именно.

– Харриет, незамужние девушки спят на узких кроватях.

– Очень может быть, Дэвид, – пожала плечами я, – а я не замужем и буду спать на широкой!

Мама торопливо встала.

– Ребята, посуда сама не вымоется! – укоризненно напомнила она. – Бабуля, «Сансет-Стрип, 77» начинается.

– «Детка, детка, одолжи мне гребень!» – вскакивая, замурлыкала бабуля. – Ну наконец-то! Харриет переезжает, и вся комната будет моей! Не откажусь от двуспальной кровати, хи-хи!

Папа и братья убрали со стола с рекордной скоростью, вдвое быстрее обычного, и оставили меня с Дэвидом.

– Ну и чего тебе не хватало? – сухо спросил он.

– Личной жизни.

– У тебя есть кое-что получше, Харриет. Дом и семья.

Я ударила кулаком по столу.

– Дэвид, как можно не видеть дальше собственного носа? Я живу в одной комнате с бабулей и ее горшком, мне негде даже разложить вещи – приходится сразу же убирать их! У меня в этом доме нет своего угла, всюду толкутся мои близкие. Но теперь я буду роскошествовать в собственной квартире.

– В Кингс-Кроссе.

– Да, черт возьми, в Кингс-Кроссе! Где есть доступное жилье.

– В доходном доме, который принадлежит иностранке. Новой эмигрантке.

Не выдержав, я расхохоталась ему в лицо.

– Это миссис Дельвеккио-Шварц-то иностранка? Она самая настоящая австралийка, и здешний акцент у нее такой густой – хоть ножом режь!

– Еще хуже, – не сдавался он. – Австралийка с наполовину итальянской и наполовину еврейской фамилией? В прошлом у нее по меньшей мере мезальянс.

– Сноб, вот ты кто! – заявила я. – Откуда в тебе столько нетерпимости? Чем кичиться нам, австралийцам? Мы же поголовно потомки каторжников! По крайней мере новые эмигранты приехали сюда по своей воле!

– Да, с эсэсовскими номерами под мышкой, с туберкулезом и чесночной вонью! – рявкнул он. – Хороши свободные переселенцы, нечего сказать, если им продавали льготные билеты со скидкой в десять фунтов!

Я не выдержала. Вскочив, я наградила его двумя звучными оплеухами. Бац, бац!

– Отцепись, Дэвид, понял? Катись к чертям! – кричала я.

И он покатился. На лице Дэвида отчетливо читалось, что у меня просто очередной «больной день» и что это не помешает ему попозже предпринять еще одну попытку.

Вот так все и закончилось. Хорошие у меня родичи, свои в доску. А Дэвид – католик, измученный запорами, правильно Пэппи говорила. Какое счастье, что я хожу в англиканскую церковь.

Загрузка...