Глава 7

Они повели меня к выходу из забегаловки, а потом за угол, где стояла «краун-виктория» без обозначений принадлежности полиции. Впрочем, то, что это полицейская машина, не секрет ни для кого из жителей современного города. Только копы все еще не пересели на модели меньших размеров теперь, когда бензин подорожал до семи баксов за галлон. И только копы могут позволить себе поставить машину во втором ряду посреди улицы Ван-Несс в нарушение уму непостижимых правил парковки в Сан-Франциско, не боясь, что их тачку отбуксируют эвакуаторы, которые непрерывно колесят по городу в поисках добычи, а затем взимают хищническую мзду за освобождение со штрафной стоянки угнанного ими автомобиля.

Сопливый высморкался. Он сидел рядом со мной на заднем сиденье. Его напарник расположился впереди и тыкал одним пальцем по кнопкам древнего ноутбука в износоустойчивом корпусе. Судя по внешнему виду, им могла пользоваться еще семейка Флинтстоунов в своем каменном веке.

Сопливый выжидательно посмотрел на меня.

— Мы просто зададим вам несколько формальных вопросов.

— Могу я видеть ваши значки? — попросил я, не сомневаясь, что эти парни из полиции. Просто пусть убедятся лишний раз, что мне известны мои права.

Сопливый на мгновение вынул значок и тут же спрятал, но Прыщавый повернулся с переднего сиденья и держал свой достаточно долго, чтоб я успел рассмотреть номер полицейского дивизиона и четырехзначный личный номер, который легко запомнил: цифрами 1337 хакеры обозначают буквосочетание «leet» — «элита».

— У вас есть при себе какой-нибудь документ, удостоверяющий личность? — Оба вели себя очень вежливо и даже не пытались запугивать меня, в отличие от дээнбистов, когда я попал к ним в лапы.

— Я арестован?

— Вы временно задержаны в интересах обеспечения вашей и общественной безопасности, — объяснил Сопливый.

Я протянул ему свое водительское удостоверение. Сопливый передал карточку Прыщавому, а тот стал медленно впечатывать данные в компьютер. Я заметил, как он сделал ошибку, и чуть не поправил его, но сдержался, решив, что лучше не высовываться попусту.

— Ты не хочешь рассказать нам о чем-нибудь, Маркус, или ты предпочитаешь, чтоб тебя звали Марк?

— Сойдет и Маркус, — ответил я. Сопливый вроде бы ничего парень. Если, конечно, не считать того, что он затащил меня к себе в машину против моей воли.

— Ну так как, Маркус, тебе есть что рассказать мне?

— Что, например? Вы меня допрашиваете? Я арестован?

— Пока нет, — ответил Сопливый. — Хочешь, чтоб мы тебя арестовали?

— Нет, — сказал я.

— Вот и хорошо. Мы наблюдаем за тобой с той минуты, как ты вышел из метро. Твой фастпасс отметился во многих необычных местах и в самые необычные часы.

Я почувствовал, как у меня в груди что-то расслабилось. Значит, речь идет вовсе не об икснете, не сейчас, во всяком случае. Кто-то отслеживал мои передвижения в метро и хочет знать, по каким непонятным маршрутам я раскатываю. Вот идиотизм!

— Значит, вы, парни, следите за каждым пассажиром метро, который ездит больше, чем в одном направлении? У вас должно быть много работы!

— Не за каждым, Маркус. Если в поле нашего зрения возникает человек с нетипичным маршрутным графиком, для нас это сигнал, чтобы принять решение о начале расследования. В твоем случае нам стало интересно, почему у смышленого на вид подростка такая странная статистика поездок?

Вместе с растущей уверенностью, что меня не собираются немедленно бросить в тюрьму, во мне стала закипать злость. Неужели у этих уродов нет других забот, кроме как шпионить за мной? И метро, черт возьми, должно заниматься своими прямыми обязанностями — перевозить пассажиров, а не участвовать в никому не нужной слежке за ними! И где, интересно знать, засветился мой гадский проездной билет и дал им повод заподозрить меня в «нестандартных перемещениях»?

— Кажется, я уже хочу, чтоб меня арестовали, — пробормотал я.

Сопливый откинулся на спинку сиденья и вопросительно поднял брови.

— Неужели? И что за преступление ты совершил?

— То есть как? Разве не преступление ездить в общественном транспорте непонятно куда и зачем?

Прыщавый устало закрыл глаза и потер их костяшками больших пальцев.

Сопливый притворно вздохнул.

— Маркус, пойми, мы не враги тебе. Но мы используем методы, направленные на то, чтобы выявить и обезвредить наших общих врагов — террористов и наркодилеров. Предположим, что ты в самом деле торгуешь наркотиками. Проездной билет дает тебе удобную возможность распространять их по всему городу: кто ты, откуда — никому неизвестно.

— Чем плохо оставаться неизвестным? Томаса Джефферсона, к примеру, вовсе не парило, что немногие знали о его авторстве текста Декларации независимости. Да, кстати, я уже арестован?

— Отвезем его домой, — предложил Прыщавый. — Заодно с родителями поговорим.

— Вот отличная идея, — подхватил я. — Моим родителям наверняка будет очень любопытно узнать, как расходуются доллары, уплаченные ими в виде налогов на…

Я все-таки перегнул палку. Сопливый уже протянул было руку, чтоб открыть дверь, но, услышав мои слова, резко развернулся ко мне, злобно оскалясь, с набухшими венами на шее.

— Почему бы тебе не заткнуться прямо сейчас, пока у тебя еще есть такая возможность? После всего, что произошло за последние две недели, ты мог бы напрячься немного и содействовать работе полиции. А знаешь, что — тебя, пожалуй, стоит арестовать! Посидишь денек-другой в тюрьме, пусть твой адвокат побегает, поищет тебя. А за это время многое может случиться. Очень многое! Ну так как, ты все еще хочешь, чтоб мы тебя арестовали?

Я промолчал. Только что у меня со злости голова шла кругом, а теперь от страха потерялся дар речи.

— Простите меня, — выдавил я, испытывая знакомое ненавистное чувство к самому себе за сказанное.

Сопливый пересел на переднее сиденье, Прыщавый включил передачу, и мы покатили по Двадцать четвертой и дальше через Портеро-Хилл. Мой адрес они прочитали в удостоверении.

На их звонок дверь приоткрыла мама, не снимая цепочки. Она оглядела посетителей через щель, увидела меня и спросила:

— Маркус, кто эти люди?

— Мы из полиции, — сказал Сопливый. Он показал маме свой значок, дав ей время хорошенько рассмотреть его — не махнул небрежно, как у меня перед носом. — Можно войти?

Мама прикрыла дверь, сняла цепочку и впустила их в дом. Копы ввели меня вместе с собой. Мама обозрела нас троих суровым взглядом, как у нее иногда здорово получалось.

— Что все это значит?

Сопливый показал рукой на меня.

— Мы хотели задать вашему сыну несколько формальных вопросов по поводу его передвижений, но он отказался отвечать. Тогда мы решили привезти его сюда, надеясь, что вы нам поможете.

— Он арестован? — Мамино английское произношение звучало особенно заметно. Милая мама!

— Мэм, вы гражданка Соединенных Штатов? — спросил Прыщавый.

Мама бросила на него взгляд, от которого посыпалась бы штукатурка.

— А что, не видно? — сказала она с прикольным южным акцентом. — Может, я арестована?

Копы переглянулись.

Прыщавый продолжал вызывать огонь на себя.

— Похоже, наш разговор начался немного не так. Видите ли, действуя в рамках новой проактивной программы обеспечения безопасности, мы идентифицировали вашего сына как пользователя общественного транспорта с нестандартной схемой передвижений. В наши обязанности входит проведение дальнейшего расследования в отношении лиц, чьи поездки по городу носят необычный характер либо чья внешность соответствует описанию подозреваемых.

— Постойте-ка, — перебила его мама. — Откуда вам известно, по какой схеме передвигается мой сын общественным транспортом?

— Проездной билет, — пояснил Прыщавый. — По нему можно проследить маршрут.

— Вон оно что, — протянула мама, скрещивая руки на груди. Этот ее жест не предвещал для копов ничего хорошего. Уже то, что она не предложила им по чашке чая, по маминым понятиям, считалось недружественной акцией. Почти все равно что заставить их общаться с хозяевами дома через почтовую щель в двери. Но раз уж она скрестила руки на груди — для них это добром не кончится. В эту минуту мне страшно захотелось пойти и купить ей большой букет цветов.

— Ваш сын отказался объяснить нам, чем обусловлен необычный характер его передвижений.

— И вы утверждаете, что можете причислить моего сына к террористам только из-за того, как он ездит на автобусе?

— Таким способом мы охотимся не только на террористов, — начал растолковывать ей Прыщавый. — На торговцев наркотиками. На членов подростковых банд. Даже среди магазинных воришек попадаются достаточно сообразительные, чтобы после кражи постараться запутать следы.

— Значит, вы полагаете, что мой сын торгует наркотиками?

— Нет, мы не утверждаем… — начал Прыщавый, но мама хлопнула на него в ладоши, чтобы он заткнулся.

— Маркус, дай-ка мне свой рюкзак!

Я так и сделал.

Мама расстегнула молнию и стала рыться в моей сумке, повернувшись к нам спиной.

— Господа полицейские, теперь я могу однозначно утверждать, что в сумке моего сына нет ни наркотиков, ни взрывчатых веществ, ни краденых товаров. Думаю, на этом инцидент исчерпан. Но прежде чем вы покинете мой дом, позвольте мне записать номера ваших значков, пожалуйста!

Сопливый насмешливо скривил рот.

— Леди, сейчас в судах рассматриваются иски АСГС уже на три сотни копов из полицейского управления Сан-Франциско. Так что вам придется занять очередь.


Мама заварила мне чашку чая, потом отругала за то, что я поужинал, хотя она сегодня приготовила фалафель, и мне об этом было известно. Когда пришел с работы папа, мы еще сидели за столом и принялись наперебой рассказывать ему о сегодняшнем происшествии. Он покачал головой.

— Лилиан, полицейские просто выполняли свои обязанности. — Он еще не успел переодеться и сидел в синем блейзере и брюках цвета хаки, которые надевал, когда консультировал в Силиконовой Долине. — Мир уже не тот, каким был неделю назад.

Мама опустила на стол свою чашку с чаем.

— Что за нелепость, Дрю! Твой сын не террорист. Он пользуется общественным транспортом, как пожелает, и это не может стать причиной для полицейского расследования.

Папа снял пиджак.

— Нам на работе приходится заниматься примерно тем же каждый день. С помощью компьютеров мы отыскиваем всевозможные ошибки, искажения и отклонения. Сначала даем программе задание определить параметры среднестатистической позиции в базе данных, а затем отыскать те позиции, чьи параметры больше всего отличаются от среднестатистических. Эта операция является составной частью так называемого «байесова анализа», известного уже на протяжении столетий. Без него мы не смогли бы отфильтровывать спам…

— То есть ты хочешь сказать, что полиция должна просеивать всех без разбора наподобие спам-фильтра? — вырвалось у меня.

Раньше папа никогда не сердился, если я начинал с ним спорить, однако сегодня возражать ему было явно опасно. Но меня тоже понесло — ну как же, родной папа и становится на сторону полиции!

— Я хочу сказать, что полиция совершенно обоснованно начинает свое расследование со сбора и обработки информации с помощью электронных устройств, а затем подключает к работе ноги, то есть человеческое существо как таковое, с целью непосредственно убедиться в наличии или отсутствии аномалии. Вряд ли можно считать разумным, если компьютерная программа будет подсказывать, кого надо арестовать, просеивая виртуальный стог сена в поисках реальной иголки.

— Но они сами создают себе этот стог сена, сгребая в кучу информацию из системы общественного транспорта! — не унимался я. — Для полиции это просто гора мусора с информационной точки зрения, им там вовек не найти ничего полезного, только зря время потеряют!

— Я понимаю, Маркус, что эта система тебе не нравится, поскольку доставила определенные неудобства. Но и ты должен с пониманием отнестись к принимаемым мерам безопасности, поскольку они обусловлены серьезностью ситуации. Тебе ведь не причинили никакого вреда, не так ли? Даже привезли домой.

«Они угрожали бросить меня за решетку», — просилось у меня на язык, но я смолчал, так как видел, что отцу ничего не докажешь.

— Кроме того, ты до сих пор не рассказал нам, где тебя черти носили, так что твой нестандартный график передвижений даже привлек внимание полиции!

Тут уж меня прорвало.

— Ты, кажется, верил в мой здравый смысл и не собирался шпионить за мной? — Отец не раз говорил мне это. — А теперь хочешь, чтоб я отчитывался перед тобой за каждую поездку?


Поднявшись к себе в комнату, я сразу включил иксбокс. Теперь проектор у меня был подвешен к потолку, и луч падал на стену перед кроватью. Чтобы освободить место, мне пришлось убрать свой культовый иконостас из афиш концертов панк-рока, которые я поснимал с телефонных столбов и наклеил на большие листы белой бумаги.

Я ждал, пока загрузится программа, наблюдая за процессом на освещенной стене. Мне хотелось послать электронные сообщения Ванессе и Джолу, поделиться с ними своими мыслями по поводу сегодняшней истории с копами. Я уже положил пальцы на клавиши, но остановился.

У меня на душе вдруг стало очень паршиво. Почти такое же отвратное чувство я испытал в ту минуту, когда понял, что моего старого, многострадального «винегрета» завербовали в стукачи. А сейчас мне пришло в голову, что любимый мной икснет может запросто барабанить дээнбистам о местонахождении каждого из своих пользователей.

Вспомнились отцовские слова: «Сначала мы даем программе задание определить параметры среднестатистической позиции в базе данных, а затем отыскать те позиции, чьи параметры больше всего отличаются от среднестатистических».

Надежность икснета заключается в том, что его пользователи не связаны напрямую с Интернетом. Они как бы перескакивают с иксбокса на иксбокс, пока не отыщется тот, что подключен к Интернету. Тут и происходит передача информации в нечитабельном, зашифрованном виде, так что непонятно, какие из гуляющих по Интернету сообщений икснетовские, а какие всего лишь обычные банковские переводы, коммерческая корреспонденция и прочая криптованная переписка. Нет никаких концов, привязывающих интернетовский трафик к икснету и, тем более, к пользователям икснета.

Да, но как насчет упомянутой отцом «байесовой статистики»? Я довольно хорошо знаком с этим математическим приемом. Мы с Даррелом как-то взялись написать собственную фильтрующую программу против спама, а в таком деле без байесовой математики не обойтись. Британский математик Томас Байес жил в XVIII веке в полной неизвестности, и только спустя два столетия после его смерти ученые-программисты по достоинству оценили предложенный им метод статистического анализа большого объема данных. Именно с его помощью они сумели свернуть современные информационные Гималаи.

Байесова статистика работает примерно так. Скажем, ваш почтовый ящик завалило спамом. Сначала вам надо подсчитать количество повторений каждого отдельного слова во всех рекламных объявлениях. В итоге вы получите «гистограмму частотности употребления слов», которая указывает степень вероятности, что тот или иной объем словесной информации окажется спамом. Теперь проделайте то же самое с тонной е-мейла, который заведомо не спам (на профессиональном сленге его именуют «хэм», «ветчина», в отличие от «спам», названия мясных консервов, чья реклама и породила обобщающее название для всякой ненужной информации в Интернете, засоряющей электронные почтовые ящики).

Затем подсчитайте количество слов в только что поступившем по е-мейлу сообщении и по частотной гистограмме определите, к какой «куче» — спама или хэма — оно принадлежит вероятнее всего. Если окажется, что это спам, подкорректируйте гистограмму в соответствии с новыми данными. Существует множество способов усовершенствовать этот метод — например, подсчитывать слова парами, периодически вычищать устаревшие данные, — но принцип работы остается тот же. В общем, как все гениальное, идея простая и очевидная, когда ее преподнесут тебе на тарелочке.

Для нее найдется уйма применений. Вы можете поставить перед компьютером задачу сосчитать линии на картинке и проверить, чему больше соответствует результат: гистограмме частотности линий «собака» или гистограмме частотности линий «кошка». Программа сумеет выявить порнуху, банковские махинации, словесные флейм-войны на веб-форумах и чатах. Полезная штука.

Но для икснета она не предвещала ничего хорошего. Представьте, что ДНБ держит на подслушке весь Интернет (а так оно, наверное, и есть). Они, конечно, не могут определить отправителей икснетовских сообщений по их зашифрованному содержанию.

Зато дээнбисты могут запросто вычислить, кто шлет в несколько раз больше шифрованного материала, чем основная масса пользователей Интернета. Для обычного сеанса онлайновой связи соотношение открытого и шифрованного текста составляет примерно 95 процентов к пяти. Если же в чьей-то исходящей почте это соотношение имеет обратную пропорцию, то ДНБ, наверное, захочет отрядить парочку своих шестерок вроде Сопливого и Прыщавого, только башковитых по компьютерной теме, чтобы поспрошать тех отправителей, не занимаются ли они терроризмом или сбытом наркотиков.

У китайцев такое происходит сплошь и рядом. Кое-кто из местных диссидентов просекает фишку и пытается обойти Великую «Веб-упорную» Стену — цензорскую систему, контролирующую связь с Интернетом по всей стране — используя зашифрованную связь с компьютером, находящимся где-нибудь за границей. Китайским партийцам непонятно, что выискивает диссидент в Интернете — может, порнуху, а может, инструкцию по изготовлению бомбы; обменивается с кем-то материалами политического характера или похабными шуточками со своей подружкой на Филиппинах, или получает утешительные вести о положении дел в сайентологии. А им и не надо понимать. Им достаточно, что объем шифрованного трафика у этого парня много больше, чем у его соседей. Достаточно для того, чтобы заслать этого парня в трудовой лагерь в назидание всем китайцам, каким взбредет в голову не согласиться с политикой правящей партии.

Я все еще был готов делать ставку на то, что икснет находится в мертвой зоне радара дээнбистов, но засечь его для них лишь вопрос времени. После сегодняшней истории я бы не сказал, что ощущаю себя комфортнее, чем диссиденты в Китае. И все люди, приобщенные мной к икснету, теперь подвергаются опасности. Правоохранительным органам плевать, действительно ли вы нарушаете закон; они поместят вас под микроскоп за одно только статистически аномальное поведение. Главное, события развиваются так быстро, что теперь уже ничего нельзя повернуть вспять; икснет живет собственной жизнью, и его не остановить.

Я должен найти какой-то иной способ уладить это дело.

Жалко, что рядом со мной нет сейчас Джолу. Он работает в интернет-провайдерской конторе «Пигсплин-Нет», которая приняла его на работу еще в двенадцатилетнем возрасте. Естественно, Джолу гораздо глубже меня разбирается в сети и что-нибудь посоветовал бы. Кому как не ему знать наилучший способ в этой ситуации уберечь наши задницы от тюрьмы.

Хорошо, что Ван, Джолу и я договорились встретиться завтра после школы в нашей любимой кафешке в Мишн-дистрикт. Вообще-то это ставшее привычным продолжение наших еженедельных плановых встреч в качестве команды «Харадзюку-Фан-Мэднес», но теперь, когда игру отменили, и с нами нет Даррела, они больше похожи на поминальные посиделки, дополняемые в остальные дни неоднократными телефонными звонками и посланиями по моментальной почте примерно такого содержания: «Ты как, в порядке? Неужели это действительно случилось с нами?». Хорошо, когда есть с кем поговорить.


— У тебя крыша съехала! — сказала мне Ванесса. — У тебя конкретно, реально, в натуре, железобетонно заклинило чердак!

Ван мучительно стеснялась своей школьной формы, состоящей из безрукавки прямого покроя, плиссированной юбочки и гольфов — ну копия Сейлор Мун. Она не успела съездить домой переодеться, поскольку ей пришлось бы сначала долго добираться до самого моста Сан-Матео, а потом возвращаться обратно в город на принадлежащем ее женской школе челночном автобусе. У Ванессы с самого начала испортилось настроение, потому что в кафешке тусовались малахольные эмо, которые в сравнении с ней казались взрослыми и кульными, и при ее появлении зафыркали в свои чашки с латте.

— А что мне делать, по-твоему, Ван? — спросил я, чувствуя, что сам начинаю заводиться. Харадзюку накрылась, Даррела нет, в школе зеленая тоска: целый день, сидя в классе, я утешал себя тем, что мне предстоит встреча с остатками моей команды. И вот, пожалуйста, встретились — и меня же отругали!

— Перестать подвергать себя риску, M1k3y! — У меня даже волосы на голове зашевелились. Мы, конечно, обращались друг к другу по никам на собраниях команды, но теперь, когда мой никнейм стал известен всему икснету, очень уж стремно было слышать его при народе.

— Никогда не называй меня так в общественном месте! — шикнул я на Ванессу.

Ван сокрушенно покачала головой.

— Вот об этом я и говорю. Кончится тем, что ты очутишься за решеткой, Маркус, и других за собой потянешь! Причем многих. После того, что случилось с Даррелом…

— Я занимаюсь этим ради Даррела! — Студентки за соседним столиком обернулись на мой голос, и я сбавил обороты: — Пусть не думают, что им все просто так сойдет с рук!

— Если ты надеешься остановить их, у тебя действительно с головой не в порядке. Они выполняют решения правительства!

— Все равно это наша страна! — доказывал я. — Мы имеем право постоять за себя!

У Ван стало такое лицо, будто ее душат слезы. Она два раза судорожно вздохнула и встала из-за стола.

— Извини, я не могу участвовать в этом безумстве. И не могу просто наблюдать со стороны, как ты шагаешь прямиком к краю пропасти. Это все равно что смотреть в замедленном воспроизведении видеозапись автокатастрофы. Ты обрекаешь себя на гибель, а я слишком люблю тебя, чтобы пережить подобное зрелище.

Ван вдруг наклонилась, порывисто обняла меня обеими руками и крепко прижалась губами к моей щеке, прихватив уголок рта.

— Береги себя, Маркус, — сказала она дрогнувшим голосом. Я чувствовал, как у меня жгло краешек рта в том месте, где его коснулись губы Ван. Она повторила с Джолу ту же процедуру, правда, поцелуй пришелся ему точно в щеку. А после Ван ушла.

Мы с Джолу еще с минуту молча таращились друг на друга.

— Вот черт, — первым пробормотал я и закрыл лицо руками.

— Да ладно, образуется, — промямлил Джолу, похлопал меня по плечу и заказал мне еще один латте.

— Уж казалось бы, Ван должна понимать, как никто другой. Ее родители были северокорейскими беженцами. Они прожили десятилетия под гнетом отмороженного диктатора, но сумели переехать в Америку, чтобы обеспечить своей дочери более счастливую судьбу.

Джолу пожал плечами.

— Может, потому она и сдрейфила. Ей лучше знать, насколько стремно все может обернуться.

Я понял, о чем он. После того как семья Ван уехала в Штаты, два ее дяди угодили за решетку и бесследно исчезли.

— Да уж, — вздохнул я.

— А ты чего не вышел в икснет вчера вечером?

Я обрадовался возможности сменить тему, принялся объяснять Джолу все о байесовых заморочках и поделился опасениями, что мы можем залететь, если будем и дальше пользоваться икснетом. Он слушал молча, чего-то соображая.

— Так, я понял. Проблема в слишком большом объеме шифрованного материала на отдельном канале связи с Интернетом. Это делает его заметным. А если не шифровать, плохие ребята будут просто перехватывать твою информацию.

— Ага. Я сегодня весь день над этим голову ломал. Может, нам следует уменьшить интенсивность передачи, рассеять ее за счет использования большего числа чужих соединений?

— Не годится, — сказал Джолу. — Для того чтобы растворить отдельную связь в общем информационном потоке, придется практически остановить икснет, а в этом нет смысла.

— Да, ты прав, — согласился я. — А что еще мы можем сделать?

— А что, если изменить параметры нормы?

Вот почему Джолу приняли на работу в «Пигсплин», когда ему еще только стукнуло двенадцать. Дайте ему задачку, у которой есть два решения, причем оба оставляют желать лучшего, и он найдет третье, совершенно неожиданное, основанное на оригинальной посылке, не имеющей ничего общего с прежними. Я отчаянно закивал головой:

— Ну-ка, давай рассказывай!

— Предположим, среднестатистический пользователь Интернета в Сан-Франциско будет иметь в своем обычном, ежедневном трафике намного больше зашифрованной информации. Если нормальная пропорция между открытым текстом и шифровкой составит, скажем, пятьдесят на пятьдесят, тогда пользователи икснета на этом фоне практически перестанут выделяться.

— Но как это сделать? Большинство пользователей не настолько волнует сохранение в тайне их личных интересов, чтобы выходить в Интернет по шифрованной связи. Им в принципе до лампочки, почему чужому дяде не терпится разнюхать, чего они хотят надыбать в «Гугле».

— Да, но веб-страницы — это лишь малая часть трафика в Интернете. Если мы добьемся того, что пользователи будут привычно загружать по несколько гигантских закриптованных файлов каждый день, это в сумме создаст шифрованный текст, равный тысячам веб-страниц.

— Ты говоришь про индинет, — догадался я.

— Ага, — подтвердил Джолу.

индинет — всегда со строчной буквы — сделал «Пигсплин-Нет» одним из самых успешных независимых интернет-провайдеров в мире. Было время, когда крупные фирмы звукозаписи инициировали судебные процессы против пользователей Интернета, которые бесплатно скачивали музыку. Многие независимые звукозаписывающие компании и исполнители ужаснулись и возмутились в связи с этой попыткой выколотить деньги из своих же клиентов.

Учредительница «Пигсплина» нашла выход из ситуации. Она предложила сотрудничать всем исполнителям, кто предпочтет работать, а не судиться со своими фанатами. В обмен на дистрибьюторскую лицензию «Пигсплин» делился с исполнителями доходами от продажи своих услуг подписчикам.

Чем популярнее музыка артиста, тем больше его доля в прибыли интернет-провайдера. Для независимых исполнителей настоящая проблема заключается не в пиратском скачивании, а в неизвестности. Кому понадобится красть музыку, которой никто не знает?

Идея сработала. Контракты с «Пигсплин» подписали сотни независимых исполнителей и студий звукозаписи. Вместе с количеством музыки росло и число подписчиков интернет-провайдера, а следовательно, и суммы вознаграждений исполнителям. За один год «Пигсплин» приобрел сто тысяч новых клиентов, а теперь их численность составляет миллион — больше половины всех широкополосных сетей в Сан-Франциско.

— У меня уже несколько месяцев руки не доходят довести до ума кодировку индинета, — продолжал Джолу. — Ту программу, что поставили вначале, писали второпях, начерно, и если ее чуть подчистить, от нее будет гораздо больше толку. Но сейчас на это просто нет времени: Труди повесила на меня срочную работу, и я только тем и занимаюсь, что целыми днями шифрую подключения.

Учредительницу «Пигсплина» зовут Труди Ду. В Сан-Франциско она легендарная личность, бывшая соло-вокалистка анархо-феминистской группы «Спидхорс». У нее бзик по части обеспечения права на невмешательство в личную жизнь, поэтому я бы не удивился, если б она решила закодировать не только коммуникационные соединения, но и музыкальные услуги своей фирмы.

— Трудно это? То есть я хочу сказать, когда ты сможешь закончить кодировать индинет?

— Хм, на свободный онлайн понадобятся, конечно, тонны шифровального кода, — сказал Джолу.

Как всегда, когда он сталкивался с серьезной компьютерной проблемой, его глаза принимали отсутствующее выражение, а ладони начинали барабанить по столу, расплескивая кофе на блюдца. Мне вдруг захотелось смеяться от радости — весь мир может провалиться в тартарары, захлебнуться в страхе и дерьме, но Джолу напишет этот код.

— Хочешь, помогу?

Джолу посмотрел на меня в упор.

— Думаешь, без тебя не справлюсь?

— Ты чего?

— А то! Ты мне даже не намекнул про свою затею с икснетом. Слова не сказал. Я уж подумал, что ты решил меня задвинуть.

Меня будто холодной водой окатило.

— Ты чего? — повторил я ошеломленно, а Джолу уже завелся по-черному. Видать, его это давно грызло. — Джолу…

Он опять поднял на меня глаза, и в них сверкнула реальная обида. Ну и баклан же я, умудрился прощелкать, в каком он трансе!

— Ладно, чувак, забудь, — сказал Джолу, но таким голосом, что стало ясно — он-то как раз забыть и не может. — Просто, понимаешь, ты даже не спросил, не поинтересовался, в деле я или нет. А ведь Даррел и мой друг, мне тоже хочется опустить ДНБ. Вдвоем-то это проще сделать.

Я был готов сунуть голову между коленей.

— Слушай, Джолу, я просто недоумок. Понимаешь, у меня тогда будто крыша съехала, я занимался этим в два часа ночи. У меня…

Я не мог ничего сказать толком в свое оправдание, потому что Джолу был совершенно прав. Пусть я занимался этим в два часа ночи, но мог бы поговорить с ним назавтра или через день. Но я не поговорил, зная, что он скажет — это стремный хак, и надо все хорошенько продумать. Джолу всегда доводил до ума мои полуночные идеи, отчего на практике они претерпевали существенные изменения. А мне приспичило загрести этот проект под себя. Я поступил, как последний M1k3y.

— Прости, друг, — сказал я Джолу. — Мне правда очень, очень жаль, что так вышло. Ты все правильно говоришь. Я здорово струхнул тогда, задергался. Мне реально нужна твоя помощь. Без тебя я не справлюсь.

— Ты серьезно?

— Конечно, серьезно. Из всех, кого я знаю, ты чемпион по кодам. И вообще ты чертов гений, Джолу. Ты меня здорово уважишь, если согласишься работать со мной.

Он с неуверенным видом побарабанил пальцами по столу.

— Просто, знаешь… Ты в команде главный. У Ван соображалка работает. Даррел был… вроде твоего заместителя, типа организатора, полевого командира… Я всегда выполнял обязанности программиста, поэтому, когда ты… Я так понял, что я не у дел…

— Кончай, говорю же, я баклан! Джолу, лучшего специалиста, чем ты, мне не найти. Прости меня, если можешь, я на самом деле…

— Ладно, все! Проехали. Верю. Честно говоря, мы действительно оказались в цейтноте. Поэтому — да, конечно, ты можешь помочь. Контора тебе даже заплатит, мне выделили небольшой бюджет для найма программистов со стороны.

— Серьезно?! — Мне еще ни разу не доводилось писать программы за деньги.

— Ну да! — Джолу ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу. — Лиха беда начало; глядишь — разбогатеешь на этом деле! — Джолу хорош тем, что очень редко заморачивается. Вот почему я так замежевался поначалу.

Я заплатил за кофе, и мы пошли к Джолу домой. Я позвонил предкам и поставил их в известность, где нахожусь и чем занимаюсь. Мама Джолу настрогала нам сандвичей; мы с ним заперлись у него в комнате, сели за компьютер и надолго погрузились в захватывающий мир программирования. Ближе к полуночи у него в доме все улеглись спать; тогда мы похитили с кухни кофеварку, обеспечив себя постоянной подпиткой чудотворной жидкостью.

Если вы никогда в жизни не писали компьютерную программу, вам стоит попробовать. Испытаете ни с чем не сравнимые ощущения. Просто кайф видеть, как компьютер послушно делает в точности то, чего вы от него хотите. Это все равно что конструировать механизм — любой механизм, например, автомобиль, водопроводный кран, поршневой доводчик на дверь, — пользуясь инструкциями, схемами, чертежами, делая необходимые математические расчеты. Чувство благоговения преисполнит вас перед творением разума и рук ваших.

Компьютер — самая сложная машина, какой человек пользуется в повседневной жизни. Она состоит из миллиардов микроскопических транзисторов, которые можно объединить в конфигурацию для любой доступной воображению программы. Стоит вам сесть за клавиатуру и написать строчку кода, эти транзисторы сделают то, что вы им велите.

Вокруг нас очень мало людей, которые когда-нибудь в своей жизни построят автомобиль. И вряд ли кто-то из них создаст авиационную систему. Возведет здание. Заложит город.

Эти конструкции слишком сложны, чтобы их сумели создать обычные люди вроде нас с вами. Однако компьютер, может быть, в десять раз сложнее, но готов плясать под вашу дудочку. Простой код можно выучить за пару часов. Начните с языка программирования, который называется «Python». Его написали специально для неквалифицированных пользователей, чтобы перед ними шире раскрылись возможности их компьютеров. Напишите свой код, даже если он понадобится вам только на один день, на один час работы. Если хотите, чтобы компьютер не напрягал вас, а, наоборот, помогал вам, облегчал ваш труд, научитесь писать код.

Мы с Джолу написали много кода в ту ночь.

Загрузка...