Глава 5

Альбина Дормич ничего не видела, кроме кромешной тьмы. Она просто физически не могла раскрыть глаз, или, вернее, то, что от них осталось. Впрочем, она представления не имела, ЧТО от них осталось, и что вообще осталось от её лица. Боль была настолько жуткой, что даже сильнейшие болеутоляющие не могли унять её. Казалось, на все лицо надели раскаленный лист железа и оно продолжает прожигать кожу насквозь, пробираясь разъедающим жаром не только до костей, но и до самого мозга. Альбина находилась в таком состояние уже несколько дней, то приходя в сознание, то вновь проваливаясь в бездну. Врачи думали, что это проявления болевого шока, на самом же деле её организм, а вернее мозг, просто-напросто отказывался приходить в себя полностью. Разум отказывался воспринять реальность произошедшего, а уж тем более не было ни сил, ни желания смирится с последствиями.

Почему это произошло именно с ней? Она никогда не придавала значение чувствам других людей, и уж тем более не могла допустить мысль о том, что кто-либо способен её ненавидеть. Завидовать, соперничать, восхищаться, недолюбливать — да все что угодно, но не ненавидеть до такой степени, чтобы превратить её в чудовище! Жизнь изменилась раз и навсегда. Она сама изменилась. Теперь она верит во все темное и отвратительное, во все мерзостное и гадкое, на что только способен человек. Мир показал ей самую чудовищную из своих сторон, о которой она никогда не подозревала. Или то, что она так долго жила, обернутая в сладкую вату, являлось лишь прелюдией к страданию? Её приторную пилюлю жизни не разбавляли специально, заготовив всю горечь на последок? А как еще можно было объяснить то, что с ней случилось? Она снова впала в забытье, отключившись от реальности.


— Ну что, так и не приходила в себя? — этой пациентке перевязки делал исключительно сам профессор Булевский, по известным ему одному причинам не подпуская к ней никого. Он внимательно взглянул на пациентку, чье лицо было скрыто под многослойными повязками, пытаясь уловить её состояние.

— Нет, профессор, вроде бы датчики иногда показывают, что она реагирует на звуки и прикосновения, то есть в сознании, но при этом она не шевелится и не произносит ни звука. Странно как-то всё это. — медсестра Света привычными движениями раскладывала на перевязочном столике все необходимое. — Начнем?

Булевский кивнул, поправив резиновые перчатки. Затем осторожно снял пинцетом повязки, одну за другой, слой за слоем, обнажая обезображенное серной кислотой лицо. Остатки лица. Даже ему, видавшему с своей жизни немало обожженных тел, невероятно изуродованное, фактически уничтоженное лицо казалось страшным. Обнаженный череп с сохранившимися глазами и кусками расплавленного мяса.

Альбина слабо шевельнулась.

— Вы обезболивающее вкололи?

— Конечно, профессор, но она все равно реагирует, видимо, боль ужасная… — медсестра вздохнула. За свою жизнь она насмотрелась страданий и похуже, но никогда еще так не сопереживала. Про эту пациентку говорили абсолютно все. Конечно, будь она просто симпатичной девушкой, её бы тоже жалели, но не так. Дормич была известной ведущей передачи о моде, её фотографии украшали обложки глянцевых журналов, красовались на гигантских рекламных щитах вдоль улиц. Правильный овал лица, большие, неестественно фиолетовые глаза, обрамленные темными густыми ресницами, скулы и нос, словно вылепленные умелым скульптором, чувственные губы, каскад блестящих темно-каштановых волос. Образ женщины-искусительницы, так успешно используемый рекламщиками, неизменно имел успех. Такому лицу не требовалось много косметики, оно и так было настолько ярким и запоминающимся, что требовалось лишь мельком взглянуть на неё, чтобы уже никогда не забыть. Девушки, вроде Светы, отчаянно завидовали таким красавицам, думая о них, как о недосягаемых звездах, богинях, достичь уровня которых им никогда не светит. И вот надо же — такая трагедия…

В госпиталь то и дело заглядывали журналисты, вынюхивая информацию о её состоянии, даже у неё, Светы, взяли интервью. Всем перепало по кусочку внимания и тени от славы пострадавшей звезды. Но, казалось, саму жертву вся эта суета абсолютно не трогала… Она практически не двигалась и ничего не произносила. И только слабые стоны время от времени выдавали её боль.


Альбина равнодушно сносила боль от перевязки, слушая разговор медиков. Лишь изредка вздрагивали пальцы. Жалеют. А чтоб их всех… Пусть жалеют кого-нибудь другого. Она все равно не собирается жить. ТАК жить. Ни за что. Это она решила сразу же, как только осознала, что с ней произошло. Не надо было обладать большим воображением, чтобы представить, как она сейчас выглядит. Бинты скрывают не просто открытую рану, они заключили в свои объятия потерянное будущее, веру в себя, надежду на счастье. Эти лоскутки белой сетки скрывают от внешнего мира начало конца. Они призваны оберегать рану от инфекции, но разве инфекция — это просто бактерии, летающие в воздухе? Гораздо страшнее та инфекция, которая таится в безжалостном мире, неспособном на сочувствие проигравшим. Этот мир затопчет упавшего, и понесется дальше, усмехнувшись его слабости. Пока она в больнице, обмотанная бинтами, она в безопасности, но потом бинты снимут, и исчезнет и эта последняя тонкая защита. Зачем ждать? Альбина решила, что как только появится возможность, она первым делом перережет себе вены. Или ширнётся такой дозой, что отключит её навсегда…


Перед глазами проносилась одна и та же картина. Словно в замедленной киносъемке она вновь и вновь видела перед собой это мерзкое лицо с рыбьими глазами. Лицо безумца, ненавидящего её. С необъяснимым ужасом она смотрит в эти бесцветные глаза сквозь стекло своих солнцезащитных очков. В следующее мгновение он выплескивает на неё обжигающую жидкость. Все. Дальше — невыносимая боль, миллиардами иголок пронзившая лицо. И темнота под слипшимися веками, не отпускающая её с тех пор.

Её жизнь кончена. Кого волнует ходячая уродливая голова? Альбина, дитя своего мира, всегда жалела некрасивых людей, считая некрасивость своего рода убожеством. Она прекрасно осознавала, что её внешность является одной из главных составляющих успеха. Мозги у Альбины, конечно, тоже были на месте, но умных много, а вот умных красавиц намного меньше. Дочь известных людей, актрисы Руны и журналиста Бориса Дормич, она с раннего детства поняла, что свои данные надо использовать на все сто, чтобы как можно быстрее пробиться на вершины успеха. Уже в тринадцать лет она дефилировала на подиуме, демонстрируя модели самых известных российских модельеров. Конечно, родительские связи сыграли тут не последнюю роль, но без внешних данных связи в модельном бизнесе мало что значат. Поездив по миру, в девятнадцать лет она решила учиться журналистике. Мир моделей нравился ей поначалу, но, насмотревшись на судьбы тех, кто к тридцати годам уже не знал куда себя девать, она твердо решила, что обеспечит себе будущее заранее, и преуспела в этом. Легко получив место ведущей передачи о моде, она, наряду с этим, продолжала карьеру модели, но уже больше в качестве фотомодели, рекламируя известные марки косметики и парфюмерии. Её жизнь была образцом успеха и предметом зависти.

Никогда не знавшая ни в чем отказа, Альбина привыкла получать все по щелчку пальцев, она имела в этой жизни слишком много, пресыщаясь деньгами, славой, наркотиками, любовниками. Имея все и так легко, человек быстро теряет чувство реальности. Ему начинает казаться, что все в этом мире предназначено для него. В свои двадцать семь лет Альбина была твердо уверена, что человечество делиться на счастливцев и неудачников. Причем, неудачники рождены исключительно для того, чтобы обеспечивать комфорт таким, как она. В мире, в котором она выросла и жила, шагать по головам являлось привычным делом. Настолько привычным, что она и не замечала уже эти головы. Окружающие знали её, как законченную стерву и эгоистку, а она и не пыталась скрыть это. Она считала, что уж у неё-то для этого есть все основания. Успех и конкуренция — тяжелое бремя, любила повторять она, где нет места соплям и сантиментам. Насмешливое и надменное выражение лица менялось лишь перед камерой, где она профессионально надевала на себя то выражение, которое требовалось для данного снимка.

В тысячный раз вспоминала она тот ужасный день, все до мелочей, последний день её нормальной жизни. День не заладился с утра. Встав пораньше, она съездила в тренажерный зал, где выяснила, что её личный тренер Паша заболел. С другим тренером она заниматься категорически отказалась, испортив настроение администратору заявлением, что не потерпит такого отношения и что клиентов надо бы предупреждать об отсутствии тренера заранее.

Затем она вернулась домой и включила автоответчик. Звонил Веня, её продюсер, и просил срочно перезвонить ему.

— Что там у тебя? — недовольно спросила она, заваривая крепкий кофе. Домработница Валя опаздывала. Придется пригрозить увольнением. За такие деньги можно сделать усилие и появляться на работе вовремя.

— Альбиночка, солнышко, у нас тут небольшая проблемка нарисовалась! — заверещал Веня. По его взволнованному голосу можно было понять, что проблемка эта Дормич не понравится.

— Что еще? Не тяни резину, Веня, ты же знаешь, как я это не люблю.

— В одиннадцать Жданов просит нас подъехать на совещание.

— А съемки? Они что — отменили съемки программы? Они думают, что я потом ночами буду отрабатывать? — заорала Альбина. — Что они о себе вообразили?

— Не знаю, солнышко, ничего не знаю. За что купил, за то продаю. У них какие-то нововведения намечаются, как я понял.

— Что еще на нововведения? Вот, блин, только поставишь все на нужные рельсы, деньги идут, все счастливы, как какой-нибудь мудак решить креативность проявить!

— Альбина, за тобой заехать? — прервал её Веня, зная, что возмущения её могут продолжаться не одну минуту.

— Сама доеду, — буркнула она и швырнула телефонную трубку.

Ну, что за народ? Сколько раз она говорила им, ничего за её спиной не обсуждать, так нет, все не можется этому Жданову, директор канала, надо же показать, что он самый умный!

На встречу она опоздала. Когда она появилась в приемной Жданова, секретарша сообщила, что все уже собрались и ждут её одну. Альбина распахнула дверь кабинета шефа и, не торопясь, вошла, всем своим видом показывая свое отношение к совещанию.

— А, Альбина, проходи, мы уж заждались. — Жданов жестом хозяина указал на свободное кресло у стола. Оглядев собравшихся, Альбина заметила новое лицо в команде — женщину лет тридцати — тридцати пяти, подтянутую, ухоженную, с выражением лица хищницы. Длинные отманикюренные ногти, превосходный макияж, великолепный деловой костюм, сжатые губы и стальной взгляд — уверенная женщина, знающая себе цену. Она сидела, откинувшись на спинку стула, скрестив на груди руки, не выказывая никакого видимого дискомфорта от того, что находилась в новом для неё коллективе.

— Альбина, знакомься. — несколько устало сказал Жданов. — Это мой новый заместитель Алла Полякова.

Альбина удивленно вскинула брови. С каких пор назначения делаются так скоропалительно и втайне от сотрудников? Но говорить ничего не стала, с шефом не спорят. Но ведь её вызвали и отменили запланировали съемки не только ради представления новой Поляковой. Что еще приготовил Жданов?

— Очень приятно, — вслух сказала она. — Альбина Дормич.

— Ну, вам-то представляться нужды нет! — несколько снисходительно, с улыбкой, произнесла Алла. — Вас и так все знают.

Альбина улыбнулась одними губами на этот нехитрый ход.

— Ну, вот что. — Жданов привычным жестом затарабанил пальцами по столу. Он всегда тарабанил, когда нервничал. — Альбина здесь, можно и к делу приступить.

Веня при этом заерзал на кресле и упорно не смотрел в глаза Альбине. Она насторожилась. Что-то не так.

— Алла пришла к нам не с пустыми руками, а только что после стажировки в Штатах. — продолжал шеф. — откуда привезла пакет идей и предложений.

Дормич откинулась на спинку кресла и прищурилась. Ну, ну… Алла заметила её движение и, в свою очередь, наклонилась вперед, облокотившись о стол, словно приготовившись к атаке.

— Нам давно уже необходима свежая струя и новый подход, и это именно то, что предлагает Полякова. Мы пересмотрим многие программы и начали мы, как вы догадываетесь, с «Подиума». Я надеюсь, все члены команды продемонстрируют свою готовность к переменам и поддержат начинания Аллы. — При этом Жданов повернулся в сторону Альбины, кинув многозначительный взгляд.

— Ну, шеф, не стоит из нас закоренелых консерваторов тут делать! — улыбнулась Альбина. — Мы полны внимания, что за новые идеи вы решили применить к нашей программе, которая и так, прошу заметить, приносит немалые деньги и вся реклама по косметической продукции и одежде идет в первую очередь через наше эфирное время.

Жданов опять затарабанил пальцами по столу и кивнул Поляковой, давя ей слово.

— Именно поэтому мы и начали с «Подиума», — уверенным тоном начала она. — На пике популярности и надо ошеломлять зрителя переменами и новыми поворотами. Если же ждать, пока зрителю надоесть привычная форма, и рейтинг поползет вниз, то может оказаться поздно.

— А если ваши ..эээ… идеи окажутся провальными? Кто будет вытаскивать программу обратно из ямы? — Альбина скептически скривила губы. Приходит какая-то новенькая выскочка, пусть даже с супер образованием, и начитает с попыток показать всем, что она самая умная, а остальные, усилиями которых столько циклов программа держит высокий рейтинг, выходит, дураки.

— Альбина, не кипятись, — вмешался Жданов. — Ты же еще не выслушала предложение Аллы.

— Я не кипячусь, Алексей Палыч, просто хочу предупредить, что не хотела бы стать свидетельницей провала моей программы.

— Вы неизменно придете к этому, если не будете двигаться и меняться. На западе никто не будет держать одну и ту же передачу в неизменном виде столько времени!

Дормич поджала губы и метнула взгляд на Веню. Молчит, трус, боится испортить отношения с новой протеже шефа. Продюсер еще называется…

— Я считаю, — Полякова встала и начала марш вокруг стола. — что «Подиуму» необходимо сменить декорации. Пора выйти из студии и начать снимать передачу в разных модельных агентствах, за кулисами показов высокой моды, вовлекая модельеров и моделей в соведущие. Свежие лица, свежие идеи, свежие коллекции!

— Очень оригинальная идея! — воскликнула Дормич, невинно хлопая глазами. — Правда, слегка напоминает «Fashion TV», не находите? Нас в плагиате не обвинят?

— Нет, не обвинят. — со спокойствием удава отреагировала Полякова. — Мы ведь не живую трансляцию предлагаем, как у них, а лишь используем некоторые элементы этого. При ваших-то связях в мире моды, Альбина, я удивлена, как это вы раньше не пришли к этой идее.

Это уже удар ниже пояса. Прямым текстом обвинять её в тугодумии?

— А о стоимости ваших нововведений вы не подумали? — обратилась она к Жданову. — Это же поездки по всему свету, отели, билеты на шоу, оплата моделям и модельерам, они, знаете ли, люди избалованные.

— Знаем, — многозначительно парировала Алла, явно намекая на саму Дормич. — но это настолько повысит рейтинг передачи, что затраты окупятся.

— Ладно, народ, — Жданов почувствовал, что его миссия выполнена и теперь, пока девочки не разберутся между собой, вопрос решать бесполезно. — у меня нет больше времени тут оставаться, так что оставляю вас обсудить детали и жду вас завтра с готовым проектом. И никаких отмазок, ясно? — обвел он глазами всех сидящих. — Съемки придется делать ускоренными темпами. Если начнем завтра же после обеда, то успеем к субботе.

Альбина вышла вслед за ним, сославшись, что ей необходимо переговорить с Веней. Веня засеменил за ней, внутренне проклиная все на свете, зная, что ничего хорошего он сейчас не услышит.

— Почему ты мне заранее не сказал, что за бомбу они приготовили? — зашипела Дормич на одетого с иголочки, но все равно выглядевшего довольно тщедушно продюсера.

— А я сам узнал только что. Думаешь, они мне сказали? Я кто? Я — человек маленький. — заверещал он.

— Ты хоть понимаешь, что это значит? Да эта дура, похоже, нас вообще хочет выжить из программы со своими шизанутыми идеями! Я же знаю это «Fashion TV», там вообще нет ведущих, вот и она туда же клонит. Стерва!

— Да ну почему ты так решила? Да куда они без тебя, Альбина? Ты же лицо передачи, да «Подиум» без тебя умрет!

В голове же Вениамина Прохорова в это время вертелись совсем другие мысли. Если Дормич права, и они на самом деле по какой-либо причине решили избавиться от взбалмошной ведущей, то продюсер им все равно будет нужен, а значит надо держаться Поляковой. Король умер, да здравствует король! Вслух же он продолжал подмазывать разъяренную Дормич.

— Ты же звезда, это все знают, а она кто? Ну, побарахтается в нашем болоте, захлебнется и уйдет, а ты останешься!

— Если Жданов будет её так поддерживать, то я уйду на НТВ, мне давно уже предлагают там контракт на любых условиях. Посмотрю я тогда, как они тут за кулисами высокой моды проживут со своими модерновыми идеями! Ладно, пошли. Госпожа Полякова, поди, заждалась уже. — скривилась Альбина.

Остаток совещания Дормич провела за рассматриванием своих ногтей, предоставив вспотевшему от нервного напряжения Вене доводить «до ума» предложения Поляковой. Завтра с утра я зайду к Палычу, размышляла она, и поставлю вопрос ребром — или «Подиум» со мной, как был, или, как его видит Полякова, но без меня. У меня и другие источники доходов есть и предложений не меряно. И Влад поможет, если что. Так что пусть решает. А сегодня незачем тратить нервы на эту стерву, пусть сотрясает воздух своим бредом.

— Альбина, вы так и не хотите ничего нам сказать? — обратилась к ней Полякова, с трудом сдерживая нарастающее раздражение. Эта красотка начинала её выводить.

— Нет, я думаю, мой продюсер разбирается в вопросе не хуже меня. Я ему доверяю.

— Ну что же, тогда можем считать проект-предложение завершенным. Увидимся завтра у Жданова.

Алла собрала бумаги и вышла, кипя от злости. Она ожидала сопротивления со стороны Дормич и была готова к отстаиванию своих позиций, тем более шеф дал ей полный карт бланш, но полное игнорирование её предложений со стороны Альбины могло вывести из себя кого угодно.

Альбина даже толком не попрощалась с Веней, кинув лишь «увидимся», и направилась к машине. Поглядев на часы, она чертыхнулась. Сегодня еще встреча с Зиновьевым, наверное, станет уговаривать продлить контракт на рекламу часов фирмы его любовника. Ну, если повысит гонорар, можно и продлить, думала она, выруливая к зданию модельного агентства. С такими тенденциями на телевидении придется брать больше контрактов на рекламу.

— Привет, Венера, — кинула она на ходу секретарше в приемной. — Влад у себя?

— Доброе утро, Альбина. — широко и радужно улыбнулась Венера, словно увидела любимую подругу. — Да, Владимир Николаевич у себя, только подъехал.

Владимир Николаевич, он же Влад, был держателем акций этого агентства, но на деле не принимал никакого участия в его делах, спихнув управление на других. Заходил он сюда обычно только для того, чтобы подписать бумаги и расслабиться. Будучи человеком занятым, он находил здесь все для души и тела, без посторонних глаз, под прикрытием работы. Альбина тоже входила в программу расслабления, правда сама она на это смотрела по-другому, считая себя королевой, удостоившей вниманием мечту многих красавиц столицы. Их связь длилась около полугода, она сопровождала его на многие мероприятия и закрывала глаза на однодневные связи с другими девочками, считая себя выше этого. Он же помогал ей с карьерой и обеспечивал тыл. Иногда Альбина задумывалась о том, что Влад не испытывает к ней ничего, кроме желания потешить свое тщеславие, но так как сама она тоже никого не любила, её это пока вполне устраивало. Ты мне, я тебе — принцип сегодняшних дней. Он её никогда не подводил.

— Киса, рад тебя видеть, — встретил её Влад, не отрываясь от бумаг.

— Что-то не видно, — игриво ответила она и обошла кресло сзади, обхватив его за шею.

— Сейчас, сейчас, киса, вот только подпишу все и поедем пообедаем, я с утра ничего не ел.

— Может, ко мне заедем? Закажем что-нибудь и у меня пообедаем, заодно отдохнешь?

— Нет времени. Может, вечером заскочу.

— Жаль, что не сейчас… — вздохнула она.

— Что это ты такая ласковая сегодня? — взглянул он, наконец, на Альбине. — А у самой глазки так и сверкают, кто обидел мою кошечку?

— Скорее, тигрицу, а не кошечку, — засмеялась она. — Кто обидел, тому мало не покажется.

— Глядите, какие мы сегодня грозные! Что, весы показывают лишние сто грамм?

— Ой, слушай, вот еще твоих подколов мне сегодня не хватало! —огрызнулась она и убрала руки с его шеи. — Выпить есть?

— В баре, знаешь же.

Она налила себе джин с тоником и уселась на диване.

— Ты еще долго?

— Минут десять.

— Пойду, в порядок себя приведу. Куда пойдем обедать?

Он пожал плечами и ничего не ответил. В кабинете был отдельная ванная комната, куда она и направилась, прихватив сумочку. В сумочке находился заветный пакетик с белым порошком. Один вдох — и настроение в лучшем виде! Зайдя в туалет, она уселась на крышку унитаза и втянула носом свою дозу. Вот теперь можно и обедать идти, и с Владом спать, и вообще! Завернув пакетик в туалетную бумагу, она швырнула сверток в мусорное ведро. Взгляд упал на использованный презерватив. Затуманенный кокаином мозг не стал долго думать и через минуту она, пошатываясь, потрясала брезгливо зажатым между двумя пальцами «доказательством преступления».

— Ты что, совсем спятил? — заорала она. — Ты уже прямо здесь перепих устраиваешь, да? Зная, что я приду? А твоя секретарша мне лапшу вешает, что ты только приехал? И с кем это, интересно, так невтерпеж было?

— Киса, успокойся. С каких пор ты в мусорных ведрах ковыряешься? — засмеялся он.

— А с каких пор ты в такого кобеля превратился?

— Да давно уже. Разве ты не знала? Раньше тебя это устраивало. Какая муха сегодня укусила мою кису?

— Да иди ты! Плевать мне на тебя и твоих подстилок! Пошли вы все к черту!

— О-о-о, — присвистнул Влад, глядя в её поплывшие глаза, — я смотрю, наша киса в туалете время не теряла.

— Знаешь, что, шел бы ты куда подальше! — Альбина схватила сумку с ручки туалетной двери и вышвырнулась из кабинета, сопровождаемая взглядом изумленной Вероники. Будь Альбина в нормальном расположении духа, она бы нашла силы посмеяться над произошедшим, но утренняя стычка и кок обострили её восприятие и притупили чувство юмора. Она завела машину и поехала домой, в свою квартиру на Чистопрудном бульваре, где забралась в джакузи и закрыла глаза, отключившись от всего мира. Действия наркотика постепенно смягчалось и она уже пожалела о затеянном скандале. Влад, сто процентов, и не подумает позвонить. Придется тащиться к нему самой, хотя он уже так осточертел со своим выпендрёжем. Может, найти другого? Правда, сочетания хорошего секса, денег и связей не часто встретишь, вздохнула она. Значит, придется все же тащиться.

Со стороны казалось, что Альбина довольна жизнью. Настолько, насколько это возможно. Пожалуй, тщательно следуя имиджу успешной красавицы, добивающейся всего, чего хочет, она никогда никому не призналась бы, что живет двойной жизнью. Одна жизнь проходила наяву, её все видели знали, другая — ночью, после того, как голова касается мягкой подушки, мозги отключаются от повседневной реальности, мысли уносятся в другом направлении. Туда, где она видела себя обнаженной, с вывернутыми наизнанку мыслями и нутром. Самым удивительным было то, что в этих снах она словно заново проживала некоторые моменты своей жизни, но видела себя со стороны, как посторонний наблюдатель, наделенный способностью видеть насквозь. Сны эти по большей частью были мучительны, потому что в этом ирреальном (а, может быть, как раз реальном) мире у неё не было способности контролировать ни свои поступки, ни свои оценки.

Этого постороннего наблюдателя она называла своим вторым «я». Было довольно тяжело осознавать, что твое второе «я» буквально ненавидит тебя, вернее даже было бы сказать — презирает, потому что считает все твои поступки насквозь фальшивыми, продиктованными ложными представлениями типа «я должна быть такой». Альбина выросла в обстановке самых грандиозных ожиданий от неё — она должны быть самой красивой, самой модной, самой умной, самой успешной, самой заметной, самой-самой! Она довольно легко следовала этой нарисованной для неё дорожке, но путь в итоге привел к такому устоявшемуся поведению, что любой шаг за рамки сложившегося казался невозможным. Она сама поместила себя в эти рамки. Да и общество, в котором она выросла и прошла стадию формирования, ожидало от неё условной модели поведения. Будь звездой, требуй от всех вокруг поклонения, обожания, поддержки, не разбрасывайся на сентиментальные ерундовины, так как ты сильная, ты яркая, ты стерва, иначе ты никому неинтересна, никому не нужна. Любой шаг в сторону — и ты можешь ослабить интерес к себе, можешь сойти с пьедестала, можешь потерять звездность. А это равносильно смерти.

Второе «я» презрительно смеялось над реальной Дормич, высвечивая отвращение, с которым она общалась с людьми только по признаку нужности, злость, с которой она выслушивала снисходительные отзывы о ней «власть имущих», омерзение к собственному телу, когда она занималась любовью с мужчинами, не вызывавших в ней ни малейшего отклика. Особенно последнее. Мир секса она открыла для себя довольно рано, как часть познания мира вокруг. Поначалу ей это нравилось, она упивалась властью своей красоты над мужчинами, да и над женщинами тоже. Да, ради интереса она попробовала и женщин, не нашла в этом ничего неприятного для себя, но и никаких преимуществ перед сексом с мужчинами тоже не оказалось. Тогда еще её тело было живым, чувствовало энергию партнера, откликалось на неё, секс доставлял ей удовольствие, давал ощущение внутреннего взрыва.

Лет до двадцати она шла на поводу своих желаний, своих стремлений, полагалась на свои инстинкты. Она могла себе это позволить, потому что еще не маячила впереди долгосрочная карьера, потому что её молодость и красота еще открывали для неё все желаемые подиумы и модельные агентства без использования связей. А потом… Потом началась жестокая реальность судьбы модели, обнаруживающей, что кожа семнадцатилетней девушки значительно отличается на фотографии крупным планом от кожи двадцати двухлетней, что работодатели очень внимательно изучают дату твоего рождения прежде, чем смотрят на твое лицо.

Впрочем, сообразительная Альбина позаботилась об этом заранее, поступив на факультет журналистики и создав себе базу для будущего. Но этого оказалось мало. Какими бы звездными не были её родители, их связей оказалось недостаточно для запросов Альбины. Она не могла довольствоваться малым ни в журналистике, ни в мире моды. Так в первый раз она переспала с одним влиятельным дядечкой, от которого зависел её контракт. И вот тут-то Дормич обнаружила весьма приятную вещь — её тело, столь любимое и обожаемое до каждого миллиметра тело, имеет магическое влияние на мозги мужчин, не просто доставляет им наслаждение, но и имеет гипнотический эффект на их мысли, заставляя их делать то, что она хочет. Это было на самом деле открытием для Альбины, так как сама она никогда не хотела никого настолько, чтобы это занимало её разум, контролировало её поступки.

С того первого секса по расчету спать для удовольствия стало казаться пустой тратой времени, разве что в качестве отпуска иди под действием алкоголя или наркотиков. И вроде бы все шло хорошо, сумма в контрактах вновь взлетела вверх, она получила передачу с отличным эфирным временем, звезда удачи светила ярко и радовала глаз. Кроме одного маленького «но» — возник неожиданный побочный эффект. Любовь к собственному телу постепенно стала сменяться презрением и ненавистью. Тогда же впервые появились те странные сны, вторая реальность, выворот наизнанку. Постепенно жизнь начала казаться пустой и отвратительной. Дорога, так тщательно выкладывающаяся по камешку столько лет, вела в итоге в никуда. Сны рисовали картинку будущего — Альбина лежала на чужой кровати, с пеной у рта от передозировки наркотиками, окруженная пустотой…

А еще это противное второе «я» иногда напоминало о Тёме. Напоминало эдакой иголочкой, которую втыкают в затянувшуюся ранку, чтобы напомнить о её существовании. В отличие от всего другого, в этом случае Альбине было чем возразить. Тёма — не её вина. Он сам выбрал то, что получил. Или ей так только казалось?

Ничего романтичного в их встрече не было. Альбина тогда только окончила школу и встречалась с Олегом, начинающим журналистом. Олег взял у неё интервью, откровенно восхищался ею, да и статья получилась замечательная — без подколов и иронии, гламурная и светская. Ей это польстило, они начали встречаться и проводить вечера вместе. Бары, клубы… Отношения доставляли обоим приятные минуты, но, пожалуй, не более того. Друг Олега, Тёма, возник на горизонте как-то незаметно, присоединялся к ним один или с девушками, по большей части молчал, слушал, иногда рассказывал странные истории, слишком серьезные по мнению Альбины.

Тусовка, где они вращались, собирала людей самых разных интересов, но с одним общим стремлением хорошо провести время. Впрочем, Тёма несколько выделялся из толпы. Прежде всего тем, что появлялся не так регулярно, как остальные, все был занят учебой в университете. Альбина посмеивалась над ним, называя ботаником, хотя к ботанике его будущая профессия не имела никакого отношения. Выделялся молчанием, серьезным взглядом, отсутствием стремления ставить из себя кого-то, кем не являлся. Альбину он невзлюбил. Она была в этом уверена с самого начала. Ей даже казалось порой, что он и на Олега влияет, пытаясь изменить его мнение. Почему невзлюбил, она не знала. Но все признаки были налицо. Тёма избегал её взгляда, частенько иронизировал над её словами, всячески исключал любое соприкосновение, даже рукопожатие. Альбину это даже забавляло.

— Неужели я так противна, что ты даже руку мне пожать не хочешь?

Он лишь пожимал плечами и переводил разговор на другую тему.

— Слушай, а может твой друг голубой и ревнует тебя ко мне? — спросила она однажды Олега.

— С чего ты взяла?

— А почему он так откровенно меня ненавидит?

— Да кажется тебе все это. А почему тебя это волнует?

Вопрос был на засыпку. Действительно, почему? Уязвленное тщеславие? Возможно. До сих пор никто так открыто не выказывал к ней неприязни.

— Да не волнует меня твой ботаник. Откуда только у тебя такие друзья?

Олег лишь смеялся в ответ.

Вскоре, однако, обнаружилась довольно любопытная деталь, зацепившая Альбинино внимание. В один из ленивых вечеров, когда они, как обычно, собрались расслабиться, Тема взялся заказывать всем выпивку. Когда очередь дошла до нее, она лишь неопределенно пожала плечами, мол, заказывай, что хочешь.

— Крепкое или не очень? — уточнил он.

— Давай покрепче. Я сегодня не в тонусе, так что не помешает.

— Кальвадос мне и даме. — бросил Тема бармену.

— Кальвадос? — Альбина уставилась на него, словно на привидение. Когда-то в юности она зачитывалась Ремарком и «Триумфальная арка» зацепила ее больше других произведений. Она представляла себя порой Жоан, и Кальвадос, напиток, так обожаемый героями романа, взбудоражил ее воображение. Она заказала его через знакомых, так как в Москве найти не удалось. Попробовав в первый раз, она не сразу поняла в чем его ценность, но образ Жоан протянул ниточку между ней и напитком, и яблочный аромат навсегда вошел в ее кровь, превратившись навсегда в символ страсти.

— Не подходит? — Артем жестом остановил бармена. — Давай закажу что-нибудь другое.

— Да нет, наоборот. Просто… Олег вот, например, всегда прикалывается надо мной, что я люблю кальвадос. Мало кто понимает, за что я обожаю эту простенькую яблочную водку.

— Сказала тоже, простенькая. — Тема неодобрительно усмехнулся. — Такой аромат еще поискать надо.

— Да я-то сама так не считаю, — непонятно зачем стала оправдываться Альбина. — это так другие говорят, когда узнают мое тайное пристрастие. Ты, значит, тоже поклонник Кальвадоса…

— Угу. Могу даже рассказать, как все началось.

— Погоди, попробую угадать. Ты прочел «Триумфальную арку» Ремарка, да? Прочел о стакане с Кальвадосом на подоконнике, о глотке в темноте, о глазах, полных страсти…

Артем впервые за долгое время посмотрел ей в глаза, долго и внимательно, без улыбки, просто изучал.

— Ты тоже?

— Да, я тоже. Как прочла о Кальвадосе, так и загорелась непременно попробовать. А уж когда попробовала, так сразу и влюбилась в него окончательно и бесповоротно.

— Похожая история. — на этот раз Тема улыбнулся широкой теплой улыбкой, словно встретил старого друга из детства.

В это время подошел Олег. Увидев у них в руках рюмки с терпко пахнущим напитком янтарного цвета, он расхохотался.

— Только не говорите мне, что нашли друг дуга! Я и забыл, что Тема тоже любит эту фигню. Кальвадосники несчастные!

— Тебе не понять, — парировала Альбина. — Это не для таких, как ты.

— Ну конечно! Куда нам до ваших утонченных вкусов!

— Утонченность тут не при чем. Это напиток любви, простой, ничем не прикрашенной любви. Страсти, если хочешь. — Альбина наклонилась к Олегу, состроив томное лицо.

— Я и без Кальвадоса страстный мужчина, разве ты не знаешь?

— Конечно, знаю, котик. Но лишнее подтверждение не помешает…


Тема отошел, оставив голубков продолжать воркование. Но Альбина заметила, как он, уходя, кинул на нее еще один внимательный взгляд, будто пытался сложить в уме сложные составляющие, никак не поддающиеся сложению.


Однажды после небольшой презентации, где Альбина представляла продукцию начинающей упаковочной фирмы, оказалось, что фотограф запорол пленку и для буклета пришлось собирать непрофессиональные снимки по знакомым, снимавшим больше друг друга, чем моделей. Среди фотографировавших оказался и Тёма. Как бы Альбине не претило обращаться к нему, она все же поехала к нему домой, так как пока среди набранных пока фотографий не нашлось ничего примечательного. А Тёма, по словам Олега, занимался фотографией давно и серьезно.

Тёма был откровенно не рад её визиту, а когда узнал, зачем она пришла, так вообще заторопился, засобирался, сославшись на срочные дела.

— Ты знаешь, мне надо уходить сейчас, а где та пленка, я даже не знаю. Я даже не помню, распечатал я её или нет. Скорее всего — нет. И где сейчас искать её среди всех пленок? Я ведь не подписываю их. Может, я поищу позже и тебе позвоню?

— Да, да, конечно…

Альбина рассеяно слушала его, разглядывая тем временем его комнату.

— Знаешь, Артем, — говорила она тихо, не глядя на него. — Я знаю, что ты… ты очень близкий друг Олега и не очень-то….ммм… тепло воспринимаешь меня в качестве его девушки.

— Я не понимаю, о чем ты.

Тема заложил руки за спину, словно не знал, куда их деть. Лицо его было абсолютно спокойно, но общий вид, жесты, выдавали некую нервозность, беспокойство.

— Я тут подумала, — продолжала она, — что, может быть, если ты не против, конечно, мы могли бы… могли бы попытаться стать друзьями.

— Да мы, вроде бы, и так…

Тема зачем то подошел к столу, заслонив его.

— У тебя тут интересно.

Альбина тоже приблизилась к столу, усмехнувшись царящему там «порядку». Заваленный книгами, полных хаос. На стене над столом, как впрочем и по всей комнате, коллекция фотоснимков на стенах, скорее всего, не его, уж слишком хорошо сделаны.

— А это что? — Альбина вытащила за уголок снимок, прикрытый книгой на столе. На фотографии была она, крупным планом. Вслед за этой фотографией из-под книги показались и остальные снимки из пачки, освободившись от скрывающего их груза.

Тёма молчал. Альбина, затаив дыхание, перебирала фотографии, одну за другой, переполняясь изумлением. Время от времени она оборачивалась к нему, пытаясь что-нибудь сказать, но слов не находилось.

На всех фотографиях, абсолютно на всех была изображена она, Альбина. С разных ракурсов, в темноте и в лучах света, улыбающаяся и задумчивая, вычурно позирующая специально для камеры и естественная, как ребенок. Издалека и вблизи. Профиль и анфас. Полутона. И везде — она, она…

— Но, почему…? — вопрос застрял у неё в горле. — Ты ведь никогда…Ты даже не разговаривал со мной никогда толком.

— Мне пора идти. — ответил он, не глядя ей в глаза. — Надеюсь, ты нашла, что искала. Отбери, что тебе нужно. Захлопнешь дверь, когда будешь уходить.

В дверях он остановился и обернулся.

— Теперь ты понимаешь. Инстинкт самосохранения… — кулак взлетел, словно намереваясь стукнуть стену, но вместо этого лишь бессильно опустился.

Тёма выскочил за дверь, оставив её одну в его квартире. Альбина была настолько потрясена снимками, потрясена своим открытием, что не могла думать ни о чем другом. Даже не смогла выбрать снимки для рекламы. Она просто смотрела бесконечное количество раз на свое изображение, как будто увидела себя впервые. Так её не удавалось заснять даже самым крутым фотографам. Это был не просто объектив фотоаппарата. Не просто внимательный взгляд беспристрастного фотографа. Намного больше…

После этой встречи она довольно долго не видела его. А потом была вечеринка в клубе. Олег напился в стельку и не мог не то, что Альбину довезти до дому, но и себя самого. Альбина фыркнула, оставила его на попечения друзей в четыре утра и отправилась ждать вызванное такси за дверьми клуба.

— Я поеду с тобой.

Тёма подошел к ней незаметно, догнав её уже у дороги.

— Я не из пугливых… — удивленно взглянула она на возникшую рядом фигуру.

— Я знаю. Но я поеду с тобой.

Сказано это было так, что возражения отметались сами собой. А потом были бесконечные минуты в такси. Руки, коснувшиеся друг друга и отлетевшие в разные стороны, словно обжегшись. Прикосновение головами, опять таки случайное. Напряженная тишина.

Они вели себя, как подростки, совершенно не понимающие, что делать со своими эмоциями, ощущениями. Как слепые новорожденные котята, знающие инстинктивно, что они умеют ходить, но еще не понявшие, как это делать. Таксист несколько раз взглянул на них в зеркало, напряженные, вытянутые в струнку, ни единого звука. Он решил, что везет рассорившихся влюбленных и улыбнулся.

Он вышел вслед за ней, отпустив такси. Зачем, он сам не знал. Проводил до дома. Она все молчала, язык почему-то прилип к небу. Во рту пересохло. Она жила одна и могла пригласить его к себе. Боже, никогда она не переживала так по такому простому поводу. Пригласить к себе понравившегося парня. Что за проблема? Но на этот раз проблема была, реальная, она билась там, где обычно бьется сердце, она пыталась выпрыгнуть и застревала где-то в области горла, сжимая его, не давая вымолвить банальные слова приглашения, такие простые и доступные в любой другой момент, и такие недоступные именно в это мгновение.

Тема облегчил задачу. У подъезда он спешно попрощался и ушел, так и не дав ей вымолвить ни слова. Альбина прислонилась к стене, силясь совладать со своим сердцебиением. Плохой знак. Она теряет контроль. Надо собой, над ситуацией. Она раздваивается и перестает принадлежать себе.

Они продолжали встречаться только на людях. Никогда не звонили друг другу, никогда не оставались наедине. Олег посмеивался, что теперь они точно превратились в настоящих врагов.

— Вы что, на самом деле поцапались? Даже смотреть друг на друга не хотите. И что за кошка между вами пробежала, не понимаю.

Альбина пожимала плечами, Тёма молчал.

Однажды Олег буквально подтолкнул их на совместный танец, решив примирить. Альбина не ощущала его рук на талии, она чувствовала, словно вся окутана его телом, его дыханием, его близостью. Ее собственное тело отозвалось каждой клеточкой, растворяясь в ощущениях. Её захватила волна оргазма и она закрыла глаза, отдаваясь горячему потоку. Альбина благодарила бога, что в клубе темно, иначе её пылающее лицо выдало бы её с головой. Когда она вновь нашла силы взглянуть на Тёму, она встретилась с его пристальным взглядом. Его мысли были спрятаны за маской внимания, но выдала кожа, предательски покрывшись бисеринками влаги.

— Спасибо, — вежливо сказал он, ведя за локоть к столику. Музыка еще не кончилась, но им обоим необходимо было сесть. Продолжать танец казалось пыткой.

Альбина пропустила мимо ушей насмешку Олега, что они даже один танец не могут станцевать, надела маску улыбки и стала отчаянно опустошать бокал с виски. Он все понял, стучало в её голове. Он знает. Он знает, что с ней твориться. И он тоже в плену той же паутины. И те фотографии. Это началось давно. Почему же он молчит?

На следующий день она не выдержала. Позвонила и попросила его приехать. Он ничего не ответил, просто положил трубку. Но приехал. Не сразу, но приехал. Открыв дверь, Альбина несколько секунд стояла молча, ощущая себя полной идиоткой. Ну почему она не знает, как себя вести с ним? Почему он такой сложный и не похож на других мужчин? Ведь все ясно и так, без слов, без лишних движений. Все давно решено и предопределено между мужчиной и женщиной, остается лишь следовать инстинкту, желанию, зову сердца…

Она не могла больше стоять и бездействовать. Подошла и поцеловала его. Буквально впилась губами, наверстывая упущенные моменты. Через несколько мгновений они уже лежали на полу и Альбина срывала с него одежду, едва справляясь с прерывающимся дыханием.. Внезапно он отстранился.

— Что? Что? — закричала она, задыхаясь от желания, от непонимания, от страха.

— Я не могу. Ты и Олег… Он мой друг. Я не могу.

Его трясло. Он поднялся, поспешно оделся и вышел.


Так и оставшись лежать на полу, Альбина ощутила резкую боль внизу живота. Такую острую, что даже не смогла сдвинуться с места. Ей хотелось закричать ему что-нибудь очень обидное, злое, оскорбить… Но язык не слушался. Лишь заплакала. Горько, как маленькая девочка. Это был и так сложный период в её жизни. Проблемы с мамой. Бесконечные обиды на жизнь. На семью. Стена боли. И теперь вот Тёма. Глупо.

Они встретились еще один раз. Всего один раз. И опять оказались вместе в одном такси. В темноте. До этого весь вечер она издевалась над ним, высмеивала так зло, как только могла. Он не реагировал. Совсем. Словно слышал не то, что говорит её рот, а то, о чем стонет сердце. И взглядом вел с ней совсем другой диалог.

В такси он взял её за руку. Нежно, не торопясь, перебирал её холодные пальцы. Потом осторожно взял за подбородок, повернул к себе её залитое слезами лицо.

— Ты ведь все понимаешь, да? Мы не можем предавать друзей, это … так нельзя…

Так нельзя. А как? Как можно? Когда все внутри готово разорваться тротиловой бомбой, как можно?

— А любовь? — выдавила она. — А себя? Свое сердце мы предавать можем?

Она отодвинулась, забилась в самый угол, натянула берет на глаза, закрылась, отгородилась от него ладонями.

— Я больше не хочу тебя видеть, — шепот сквозь слезы. Бесполезная влага, мешающая говорить. — Никогда. Я не хочу… не хочу мучений. Исчезни, ясно тебе? Исчезни!

Он остановил машину и вышел в темноту. Исчез. В полном смысле этого слова. Больше она его не видела. С Олегом они вскоре расстались. Он и так никогда не был ей дорог, а теперь и вовсе превратился в напоминание о Тёме. О неудаче. О непонимании. Она окунулась головой в свою обычную жизнь. Новые мужчины. Новые страсти. Она забыла о нем. Она, но не второе «я», напоминавшее о несостоявшемся «нечто», что, возможно, и было единственным истинным.

Во второй реальности это напоминание звучало очередной издевкой. Она ненавидела эти сны, она ненавидела погружение в это состояние, она оттягивала время сна насколько, насколько могла, заполняла ночи чем угодно, только бы не спать. Но спать все равно приходилось. Да и бессонные ночи сказывались мешками и синяками под глазами. И тогда, проспав вынужденно и вновь побывав там, за чертой реальности, Альбина усилием воли заставляла себя забыть об увиденном. Таким образом, она научилось с этим жить, разграничив сны и жизнь с открытыми глазами, заставив себя поверить, что сны — это просто сны, игра больного воображения. Ничего более. К психотерапевту она никогда не обращалась и держала свои открытия в себе, запрятав глубоко-глубоко. Как постыдные фотографии, сделанные случайно, в дурмане, но отражающие то самое, настоящее выражение лица.

Сейчас, задремав под струями джакузи, Альбина опять стала погружаться в мир со своим вторым «я», перед глазами поплыл отвратительный образ невменяемой девицы, унизительно выясняющей подробности происхождения использованного презерватива из мусорного ведра. До какой же степени надо себя презирать, чтобы совершать столь тошнотворные поступки, смеялось второе «я». Посмотри на себя, словно проститутка, упавшая в цене, цепляющаяся изломанными ногтями за любой намек на деньги.

Альбина закашлялась и очнулась. Оказалось, что, забывшись, она соскользнула ниже и вода затекла к ней в нос. Инстинкт к жизни моментально привел её в чувство. И, как всегда, она быстренько, умело закрыла видение плотной ширмой. Огляделась, взяла с полу журнал. Фотографии мира моды окончательно вернули её в действительность. Перелистывая страницы «Vogue», она наткнулась на рекламу новой коллекции аксессуаров в бутике «Элле». Надо бы порадовать себя, расправить скомканный день, решила она, и выползла из воды, не трудясь заворачиваться в полотенце. Одинокая жизнь прививает определенные привычки, иногда принимаемые за признаки свободы…

Запив обезжиренный йогурт минеральной водой, накинув одежду, она отправилась за покупками.


Потом…. Потом был тот самый бутик, и стайка восторженных школьниц, и … и мерзкий человечишка с бесцветными прозрачными глазами, поставивший крест на всей её жизни. Все кончено. Она понимала, что единственное, что её ожидает, это жалость и насмешки. На какое-то время. А потом все забудут про неё, убогую. Просто перешагнут и забудут, как это всегда делала она сама. Забвение — смерть…

Загрузка...