Могила тамплиера

Глава 16

Часы лежали на столе – старинная луковица с репетиром, в массивном золотом корпусе, со сложным циферблатом и гравировкой на внутренней стороне крышки.

Надпись была сделана каллиграфическим почерком, с твердыми знаками и ятями, и уведомляла, что оный хронометр пожалован действительному статскому советнику Захарьину за видные заслуги перед Отечеством сентября месяца четвертого числа года одна тысяча девятьсот третьего от рождества Христова.

Нынешний хозяин часов давно уже отчаялся выяснить, кто такой был этот статский советник Захарьин и какие именно его заслуги перед Отечеством удостоились такой награды. В сущности, ему это было безразлично; главное, что часы до сих пор с завидной точностью показывали время. Репетир тоже пребывал в полной исправности и, если нажать на головку, нежно вызванивал "Боже, царя храни". Часы лежали на столе и звонко стрекотали, отсчитывая секунды и минуты. Эти единицы измерения быстротекущего времени сами собой складывались в часы, которые, в свою очередь, один за другим скатывались в вечность – туда, откуда нет возврата. Их скатилось туда уже очень много – пожалуй, даже чересчур, чтобы продолжать сохранять спокойствие. Время таяло, как кусок рафинада в стакане с крутым кипятком, а в дверь до сих пор никто не позвонил. Молчал и телефон, но это как раз было неудивительно: все, что нужно, по телефону уже было сказано. Она позвонила уже давно и сказала, что выезжает. Времени прошло более чем достаточно. Ну, и где она в таком случае?

Гроссмейстер, Мастер – словом, ОН – тяжело поднялся из-за стола, сходил в гостиную и, порывшись в ящиках, отыскал пачку сигарет, которые держал для гостей. Сигареты здорово пересохли, и первая почти целиком высыпалась на стол раньше, чем он спохватился и догадался ее перевернуть. Смяв сигарету в кулаке, он рассеянно отбросил бумажный комок и достал новую, на этот раз соблюдя все необходимые меры предосторожности. Закурил, глубоко затянулся, смакуя полузабытое ощущение, сразу же закашлялся, но упрямо затянулся опять и, с силой выпустив длинную струю дыма, сдул со стола рассыпанный табак.

Сигарета догорела слишком быстро. Он попытался вспомнить, куда последний раз сунул пепельницу, не вспомнил и, бросив окурок на пол, растер его подошвой. Закурив еще одну сигарету – катитесь к черту, годы воздержания! – он опять стал думать о себе и о женщине, которую ждал. О себе он думал, как все: не просто с большой буквы а большими, прописными, буквами: Я или, в третьем лице ОН. Называть себя МЫ было пока рановато, и он подозревал, что это время вряд ли когда-нибудь наступит, ничуть по этому поводу не печалясь: власти ему хватало той, что у него имелась, считать каждую копейку не приходилось, и слава богу. А впрочем... Может быть, тот журналист, Дубов, был не такой уж дурак? То есть дурак-то он дурак, этого у него не отнимешь, но ведь случается иногда и дураку угадать что-то, что в умные головы просто не могло прийти! А вдруг в нанесенной на энклапион гравировке действительно зашифровано некое послание, указывающее путь к тайнику, где хранится чаша Святого Грааля? Почему бы, собственно, и нет? Ведь что бы ни сочиняли про тех, кто жил в Средние века, в том числе и про тамплиеров, люди они были очень неглупые и в высшей степени практичные. И легенды, кстати, на пустом месте не возникают. Если чаша действительно существует, спрятана она где-то совсем недалеко – по современным меркам, естественно. Ведь путешествие, на которое в ту пору уходили месяцы, теперь занимает считаные дни, а то и часы – были бы деньги. Так что, если покойный Дубов правильно истолковал истинное значение энклапиона, тот, кто им завладеет, со временем получит полное право именовать себя так, как ему заблагорассудится. Для человека, обладающего такой властью и могуществом, еще и титула-то не придумано. Ничего, придумают. Те самые умные головы, что потешались над Дубовым, и придумают – по крайней мере, будет им хоть какое-то занятие...

Так ОН думал о себе. Что же до женщины, застрявшей где-то вместе с энклапионом, который, по ее же словам, находился в данный момент при ней, то о ней Гроссмейстер в последние годы привык думать скорее как о подчиненном, как о своей правой руке, чем как о возлюбленной. Хотя спать с ней, естественно, продолжал – во-первых, отказаться от этого было дьявольски тяжело, другой такой любовницы днем с огнем не сыщешь; а во-вторых, бабы с таким темпераментом подолгу не простаивают – оглянуться не успеешь, как найдет тебе замену. А это будет означать потерю не только женщины, которая делит с тобой постель и готовит по утрам яичницу, но и, как уже было сказано, верного соратника и незаменимого помощника.

Только вот куда он запропастился, этот хваленый соратник?

В последнее время ей пришлось потрудиться, и это была совсем не та работа, к которой она привыкла. В эти дни они мало виделись, мало разговаривали, а если разговаривали, то совсем не так, как обоим хотелось бы: ОН отдавал приказы, а она сообщала новую информацию. Выглядела при этом, как всегда, превосходно, но ОН отлично понимал, чего ей это стоило. Она здорово устала, но это, черт возьми, не причина, чтобы сходить с дистанции в самый последний момент!

А может, дело вовсе не в усталости? Отношения между ними уже давно стали далеки от идеальных, а кровавый марафон последних недель, пройденный в паре с этим белокурым мясником, не мог, конечно, способствовать укреплению их давней связи. Они не были женаты, но разве в этом дело? Можно подумать, штамп в паспорте способен удержать человека, который решил уйти...

Вот оно: уйти. Пересмотреть свои взгляды на собственную жизнь и поступки, кое-что осознать, кое в чем раскаяться... Уйти не просто так, а нанеся на прощанье предательский удар в спину, который, как ей, наверное, кажется, поможет хоть что-то исправить. А раз так...

ОН снова посмотрел на часы, потом бросил взгляд в окно. Ждать было уже не просто бесполезно – это было смешно. Нужно было что-то делать. Что именно следует делать, ОН знал.

Уже ни на что не рассчитывая, взял лежащий на краю стола мобильник и набрал ее номер. Аппарат был отключен либо находился вне зоны досягаемости. ОН полагал, что верно и то и другое: скорее всего ее телефон действительно был выключен, находясь при этом уже очень далеко от последней ретрансляционной антенны. Уезжая, она всегда включала роуминг, но в этот раз это было ни к чему: она вовсе не собиралась поддерживать с ним связь.

ОН догадывался, куда она могла поехать, и первым его побуждением было схватить такси и гнать в аэропорт. Усилием воли взял себя в руки. Там ее уже нет, а самолет на такси не догонишь. Надо просто позвонить этому "гитаристу", пусть он ей сыграет, как в песне поется, "самый популярный в нашей синагоге отходняк". Неизвестно, каким рейсом она вылетела, но встретить ее белокурый мясник вряд ли успеет. Это не так страшно: в конце концов, накроет двух птичек в одной клетке, на то у него и пистолет.

Приняв решение, Гроссмейстер нажал клавишу быстрого набора, вызвав номер блондина, который, по его расчету, уже должен был подъезжать к месту назначения. У этого, слава богу, телефон работал и роуминг был включен.

– Привет, это я, – сказал ОН, из-за владевшей им озабоченности даже забыв выделить личное местоимение интонацией, намекающей на необходимость писать его с прописной буквы: "Я". – Послушай, для тебя есть еще одно небольшое дельце. Ты сейчас где?

Ему ответили. Ответ был коротким и совершенно неожиданным, а затем в трубке наступила тишина, и на экране дисплея появилась надпись "Соединение завершено". Зарычав сквозь стиснутые зубы, ОН повторно набрал номер. Телефон работал, об этом свидетельствовали длинные гудки, но никто не отвечал.

– Ах ты подонок, – пробормотал Гроссмейстер. Уловив в собственном голосе нотки растерянности, ОН рассвирепел. Мощная ладонь сжалась в кулак, внутри которого все еще находился мобильник. Послышался жалобный хруст, и, когда ладонь наконец разжалась, на пол посыпались обломки серебристой, как брюхо упорхнувшего самолета, пластмассы.

Первый утренний рейс на Ригу отправлялся через сорок пять минут, и регистрация пассажиров уже началась. Билетов в кассе не было. Миловидная служащая аэропорта, которой был очень к лицу синий форменный китель, выразила Глебу свое глубокое и явно неискреннее сочувствие, а затем предложила лететь следующим рейсом, отправляющимся через два часа с какими-то минутами – с какими именно, Сиверов не расслышал, но с небольшими.

Он в нерешительности покусал губу и с большим трудом подавил очередной зевок. Два часа, пусть даже и без каких-то там дополнительных минут – срок немалый. За два часа можно многое успеть, особенно если опасаешься погони. Противник и так получил огромную фору; правда, он едет поездом, но к тому времени, как Глеб сойдет с трапа самолета в Рижском аэропорту, поезд будет давным-давно стоять в тупике, а этого их Гроссмейстера и след простынет. Даже этот, самый первый, авиарейс прибудет в Ригу слишком поздно. Одна надежда, что Круминьш не сразу подастся в бега, а для начала все-таки заглянет домой или хотя бы в этот свой клуб – похвастаться перед соратниками удачным приобретением...

А для самого Сиверова такая задержка означала два лишних часа мучительной борьбы со сном, тревоги и бесплодных догадок. Нет, ждать два часа он не мог.

– Вы не понимаете. Я не могу ждать два часа! Мне нужно срочно быть в Риге, я и так ужасно опаздываю!

Это было сказано негромко, но с таким напором, что голос говорившего проник сквозь заполнявший терминал гул голосов и шарканье бесчисленных подошв, как винтовочная пуля сквозь диванную подушку. Сразу чувствовалось: человек, который это произнес, находится на грани нервного срыва. Голос был женский, с легким прибалтийским акцентом, что с учетом обстоятельств было ничуть не удивительно. Глеб повернул голову. У соседней стойки стояла сногсшибательная брюнетка с короткой стрижкой. Приталенный жакет подчеркивал стройность фигуры и впечатляющий объем груди, а узкая, длиной ниже колена, юбка украшена разрезом, который тянулся чуть ли не до самой талии. Да и то сказать, такие ноги грех прятать!

Служащая за стойкой что-то ответила, отрицательно покачав головой. Ее лицо все еще сохраняло непроницаемо-любезное профессиональное выражение, а вот рекламной аэрофлотской улыбки уже не наблюдалось: видимо, брюнетка осаждала стойку уже не первую минуту, и время улыбок прошло.

Мысленно посочувствовав незнакомке, которую, судя по голосу, в Риге действительно ждали очень спешные и не слишком приятные дела, Глеб запустил руку во внутренний карман и осторожно, чтобы не привлекать внимания окружающих, показал служащей удостоверение.

– Вызовите, пожалуйста, начальника смены.

Служащая, которая явно сидела тут не первый день и давно научилась понимать все с полуслова, молча поднялась со своего места. Когда она, повернувшись к стойке спиной, двинулась к дверям служебного помещения, стало видно, что торс у нее стройный и гибкий, талия тонкая, а все остальное, увы, как будто взято от человека совсем другой весовой категории: широкий, тяжелый таз, низкие, чересчур массивные бедра и короткие полные ноги с толстыми лодыжками и большими, немного косолапыми ступнями. Сиверов, очень не любивший испытывать жалость к людям из-за их внешности, которую он был не в силах изменить, невольно отвел взгляд, и тот сам собой, как намагниченный, скользнул в сторону и остановился на соседней стойке.

Брюнетка все еще была там и с надеждой смотрела на служащую, которая с суровым и неприступным видом что-то искала в своем компьютере – вернее, делала вид, что ищет, потому что искать там, как уже понял Глеб, было нечего. Смотреть на брюнетку было приятно, как на хорошую картину или красивый пейзаж, но тут явился начальник смены – молодой, поджарый, темноволосый, с аккуратно подстриженными усами и с кучей треугольных шевронов, в которых Глеб, к стыду своему, до сих пор не научился разбираться. Начальник смены бегло, но очень внимательно изучил предъявленное ему удостоверение, рассеянно кивнул в ответ на поданную Сиверовым стандартную реплику: "Служебная необходимость" – и повернулся к служащей, которая уже успела сесть за компьютер, вернув себе тем самым прежнюю миловидность.

– Что, совсем ничего нет?

– Если что, я могу и в кабине, – вставил Глеб.

Начальник смены не обратил на него внимания – он смотрел на свою подчиненную, которая, как и ее коллега за соседней стойкой, что-то сосредоточенно высматривала на экране компьютера.

– Есть два места, – сказала она, – но это броня.

– Какая броня, – отмахнулся начальник смены, – когда регистрация через пять минут заканчивается! Выписывай билет. Если что, товарищ действительно долетит в кабине. Зато насчет террористов можно не волноваться...

– Давайте оба, – приняв решение, непринужденно заявил Слепой и со значительностью повторил: – Служебная необходимость.

– Выписывай, – распорядился начальник смены и, коротко кивнув Глебу, быстрым шагом удалился восвояси. Он был очень деловитый и озабоченный человек, а может быть, просто хотел таким казаться.

– На чье имя второй билет? – так же деловито и озабоченно осведомилась служащая, с пулеметной скоростью внося в компьютер данные из предъявленного Глебом паспорта.

– Минуточку, – сказал Сиверов, – сейчас выясню.

Служащая бросила на него быстрый удивленный взгляд, но Слепой уже направлялся к соседней стойке. Здесь он деликатно кашлянул в кулак и, когда это не возымело никакого действия, сказал:

– Простите, я совершенно случайно услышал... Вы ведь летите в Ригу?

Брюнетка обернулась к нему. Анфас она выглядела ничуть не хуже, чем в профиль; такие лица можно разглядывать часами, получая от этого занятия огромное удовольствие и даже не жалея о том, что ноги и все прочее остаются при этом вне поля зрения. Правда, вид у нее был довольно усталый; похоже, она то ли не спала ночь, то ли была чем-то сильно озабочена. Глеб подозревал, что и сам в данный момент имеет далеко не цветущий вид, только он, в отличие от брюнетки, не был напуган.

Потом в ее глазах мелькнула тень понимания. Брюнетка, несомненно, знала, какое действие оказывает на мужчин, и уже приготовилась дать вежливый (а может, ввиду усталости и всего прочего, и не очень вежливый) отпор очередному кандидату в ухажеры. "Представьте, я тоже лечу в Ригу. Проклятых билетов нет, следующий самолет через два часа, так, может быть, мы с вами где-нибудь посидим за чашечкой кофе?" – "Очень жаль, но, когда я была девочкой, мама запретила мне знакомиться в транспорте и на улице. Я всегда ее слушалась и, вообразите, ни разу об этом не пожалела..."

– Допустим, – сказала она сдержанно. – Но вас это не касается.

Да, ей действительно было не до флирта, и она открыла беглый огонь на поражение едва ли не раньше, чем противник поднялся из траншей, чтобы пойти в атаку. Если первая половина фразы была простым ответом на поставленный вопрос, то вторая представляла собой откровенное и недвусмысленное предложение катиться ко всем чертям, грубость которого была лишь слегка завуалирована холодной вежливостью тона.

– Как знать, – сказал Сиверов. – А вдруг я – добрый волшебник и у меня есть один лишний билетик до Риги?

Женщина приподняла правую бровь, которой природа и твердая, опытная рука владелицы придали безупречную форму.

– "Вдруг" или есть?

Тон у нее теперь был совсем другой: по-прежнему напряженный и настороженный, но вместе с тем деловой. Ей действительно нужно было срочно попасть в Ригу, и она была готова принять любые условия.

Прозвучавшее по радио предупреждение о том, что регистрация на рейс до Риги заканчивается, укрепило ее решимость, и, когда Глеб сказал: "Идемте", она только молча кивнула и устремилась вслед за ним к соседней стойке, откуда на них уже нетерпеливо поглядывала служащая.

Последняя бросила на Сиверова еще один быстрый взгляд, в котором сквозила явная ирония. Чувствовалось, что ей до смерти хочется ввернуть что-нибудь ядовитое по поводу так называемой служебной необходимости, которая, надо полагать, требует наличия вблизи каждого уважающего себя агента национальной безопасности сногсшибательной красотки. Ход мыслей симпатичной служащей был Глебу предельно ясен: с его стороны имело место явное использование служебного положения в личных, и притом очень неблаговидных, целях. Сначала более или менее грубое и откровенное заигрывание в самолете под бесплатную аэрофлотскую выпивку, затем продолжение банкета в каком-нибудь рижском кабаке с пьяной похвальбой и швырянием направо и налево казенных денег... а может, и сразу в гостиничном номере. А потом отправленный с большого похмелья рапорт начальству: агент, мол, на связь не вышел. Или, наоборот, вышел, но потребовал, сволочь такая, дополнительной оплаты. Так что переведите на мой счет еще долларов пятьсот, а лучше уж сразу тысячу... На пиво. Вот и вся служебная необходимость.

Читая мысли служащей, Сиверов не забыл заглянуть в паспорт прекрасной незнакомки. Звали это дивное создание Анной; фамилия была латышская, как и акцент, длинная, труднопроизносимая, а паспорт – российский.

– Счастливого пути, – сказала служащая, протягивая через стойку паспорта и билеты. И, не удержавшись все-таки, добавила, бросив на Глеба еще один красноречивый взгляд: – Удачи в делах.

– Большое спасибо, – опустив со лба на переносицу темные очки, нейтральным тоном ответил Сиверов.

Регистрация уже закончилась, посадка тоже близилась к концу, и ему пришлось снова воспользоваться удостоверением офицера ФСБ, чтобы проложить себе и своей спутнице дорогу в обход стойки таможенного досмотра. Предполетные формальности, таким образом, отняли совсем немного времени; по пути в самолет Глеб без особого раскаяния думал о том, что за последнюю четверть часа успел наследить, как корова в валенках, и что герои шпионских романов так себя не ведут.

– Вы не волшебник, – сказала его спутница по имени Анна, – вы просто господь бог.

– Бросьте, – сказал Слепой не без легкой досады. – Вы же видели мою волшебную палочку.

– Это плохо?

– Ничего особенного, – вздохнул он. – Но...

– Понимаю. Я ничего не видела, а если видела, то уже забыла, что именно.

Глеб рассмеялся. Ему, в отличие от большинства мужчин, нравились умные женщины – те из них, что действительно умны, а не только считают себя умными.

– Меня зовут Федор, – представился он именем, записанным в его паспорте и удостоверении.

– Хорошее русское имя, – сказала она. – А теперь еще и редкое. А я не стану представляться. По-моему, в этом нет необходимости.

Глеб еще раз отметил про себя, что спутница ему досталась необыкновенная. Мало того что красива и умна, так еще и замечает все вокруг – мгновенно оценивает происходящее и фиксирует, как шпионская видеокамера.

– Вы мне действительно очень помогли, – сказала Анна. – Я ваша должница.

Глеб подумал, что сплав ума и красоты на самом деле страшное оружие. Недаром, ох недаром его так боятся мужчины! Бог знает о чем она в действительности думает, эта Анна, что чувствует в данный момент; она машинально, по привычке, а может быть, и с каким-то тайным умыслом уже раскинула паутину своего неотразимого очарования и продолжает выбрасывать все новые нити, каждым произнесенным словом, каждой мимолетной улыбкой и взглядом из-под ресниц укрепляя и расширяя смертоносную для мужчин сеть. К счастью, в данный момент Сиверов был в полной безопасности: поскольку знакомство их было мимолетным и не имело видимых перспектив продолжения, никакого умысла в поведении его спутницы просто не могло быть. Очаровывать мужчин было ей присуще так же, как включенной лампе – светить, не более того.

Придя к такому выводу, Слепой расслабился – ровно настолько, насколько мог себе позволить, – и отдался во власть ее очарования. Их места в салоне самолета были рядом – видимо, бронировала их какая-то семейная, а может быть, просто приятельская пара. Теперь такой парой стали Глеб и Анна – временно, на какой-нибудь час. Они немного поболтали; ни на что не рассчитывая (и не собираясь в силу множества причин ничего предпринимать в данном направлении), просто чтобы не обманывать ожиданий привыкшей к повышенному мужскому вниманию красавицы, Сиверов предложил встретиться вечером и где-нибудь посидеть. Как он и ожидал, это предложение было встречено вежливым отказом: мол, я бы с удовольствием, но близкий мне человек серьезно болен, жизнь его находится под угрозой, так что, сами понимаете... Это было очень похоже на правду; Глеб выразил сочувствие, предложил помощь и снова получил отказ – по-прежнему теплый, даже дружеский, но абсолютно недвусмысленный. Все, что в силах человеческих, будет сделано и без него, а на большее он вряд ли способен, поскольку волшебником все-таки, как ни крути, не является. Сиверов выразил надежду, что все кончится благополучно, а потом самолет набрал высоту, и спутница, сославшись на смертельную усталость, с извинениями попросила разрешения хоть чуточку вздремнуть.

– Признаться, я и сам сегодня глаз не сомкнул, – сообщил он.

– Шпионские страсти? – улыбнулась Анна.

– Просто работа, – возразил Глеб. – Абсолютно ничего интересного. Скучища смертная. Надоело.

Женщина не стала с этим спорить – возможно, потому, что сама знала, какой скучной и рутинной бывает порой не только работа агента спецслужб, но и любая работа вообще, даже горячо любимая. Но скорее всего, ее молчаливое согласие со словами Сиверова было продиктовано обыкновенной усталостью и желанием поскорее покончить с вежливой, ничего не значащей дорожной болтовней. Еще раз одарив его милой улыбкой, она откинулась в кресле, закрыла глаза и почти сразу задышала глубоко и ровно.

Несмотря на ее полную неподвижность и это медленное, сонное дыхание, Глеб почему-то был уверен, что его спутница не спит. Откуда у него такая уверенность, он не знал, да и какое это имело значение? В конце концов, нет лучшего способа прервать надоевший тебе разговор с попутчиком, чем притвориться спящим.

Некоторое время он разглядывал Анну из-под темных очков. Да, она была очень красива – не как профессиональная модель с фигурой бамбукового удилища и грудью, похожей на парочку недозрелых слив, а как греческая богиня. Правда, теперь, когда ее обладавшие почти гипнотической силой глаза были закрыты, стало заметно, что она старше, чем казалось вначале. Она смутно напоминала кого-то Глебу. Существует не так уж много разновидностей строения черепа, которые определяют черты лица; неповторимое своеобразие человеческой физиономии придает уникальное сочетание мелких, а порой и значительных отклонений от нормы. А если лицо правильное, то оно, во-первых, считается красивым, а во-вторых, кажется окружающим смутно знакомым, уже виденным где-то, и, возможно, не раз. И в большинстве случаев это ощущение не обманывает: при сегодняшнем развитии индустрии красоты то, что оказалось не под силу природе, делают пластические хирурги и косметологи, без проблем тиражируя эталонные губы, носы, брови и уши, не говоря уж о молочных железах. Женщина просто приходит к врачу и говорит: хочу губы, как у Клаудии Шиффер. Или, к примеру, как у Шерон Стоун...

"Вот оно, – подумал Сиверов. – Шерон Стоун! Если бы не темные волосы – крашеные, конечно, – я бы заметил это раньше. И прибалтийский акцент – легкий, но заметный. И летит, между прочим, в Ригу. Очень мило! Значит, это вот она и есть – таинственная сотрудница журнала "Вокруг света", так поразившая воображение аспиранта Гены Быкова. Сидит себе рядышком со мной, а в сумочке у нее, разумеется, преспокойно лежит энклапион. Завернутый в салфетку. Или в носовой платок. Я помог ей взять билет, и я же, размахивая служебным удостоверением, провел мимо таможни без досмотра. Аи да я! Нет, надо поспать, иначе работник из меня будет никакой. Уже и бред начинается, а пока долечу до Риги, как раз начнутся галлюцинации..."

Посмеявшись над тем, что казалось ему не слишком умной, но довольно забавной шуткой, Глеб закрыл глаза и привычным усилием воли выключил сознание. Ему показалось, что прошел всего миг, прежде чем его разбудил голос стюардессы, которая просила пристегнуть ремни, но, бросив взгляд на часы, он понял, что полет окончен – самолет заходил на посадку. Перебросившись парой слов со своей красивой попутчицей, которая теперь выглядела куда более усталой и взволнованной, чем в московском аэропорту, и поняв, что разговора не получится, Сиверов замолчал и стал терпеливо ждать приземления, напоследок еще раз продумывая предстоящие действия.