Молчаливый профессор

ГЛАВА 7

Меган надела в дорогу маленький серый жакет и юбку из узорчатой ткани; рядом с ней стояли ее чемодан, сумка с самыми необходимыми в дороге вещами и корзинка с Мередитом. Когда «роллс-ройс» профессора остановился перед ее домом, он вышел из машины, поздоровался и стал укладывать ее вещи. Меган отдала ключи соседям, поставила корзинку с котом на заднее сиденье и села в машину. Профессор все делал основательно, без спешки, и через пять минут они отъехали.

Профессор вел машину молча. Только недовольное урчание Мередита нарушало тишину.

— Я надеюсь, Мередиту будет хорошо, — сказала Меган. — У нас он всегда чувствовал себя привольно.

— Если будет плохо, я заберу его к миссис Трамбл.

— Значит, вы вернетесь? — Она почувствовала разочарование. — Я думала, вы останетесь в Голландии.

— Какое-то время я там пробуду, потом снова вернусь сюда, — мягко ответил он. — В Голландии у меня лекции и прием экзаменов.

Было еще рано, движение на дорогах небольшое, и они ехали не задерживаясь.

— Чтобы добраться до Дувра, нам нужно свернуть? — спросила Меган.

— Нет, мы можем поехать по автостраде M 25, а затем по автомагистрали до Дувра. Так что никаких проблем.

Потом он разговорился, и она не смогла задать ни одного вопроса, хотя их было множество, все они так и остались без ответа.

Дома вся семья Меган была в сборе. Колину позволили пропустить школу, а отец не пошел к себе в адвокатскую контору. Все подошли к воротам, когда машина профессора остановилась, начался общий беспорядочный разговор. Потом все пошли на кухню, выпили кофе с сандвичами, приготовленными миссис Роднер и Мелани. Меган давала подробнейшие указания насчет Мередита, который, к ее радости, уже сидел возле Януса с таким видом, будто всегда жил в этом доме.

— Если ему здесь не понравится, профессор ван Белфелд может забрать его, экономка профессора любит кошек.

На другом конце стола профессор неторопливо беседовал с отцом Меган, будто никаких других дел у него и не было. Но, поймав ее недоуменный взгляд, спросил:

— Минут через пятнадцать мы можем ехать? — и обратился к мистеру Роднеру: — Вы не могли бы посмотреть мотор? Там что-то не ладится...

Колин отправился за ними, а Мелани заметила:

— Он чудо, твой профессор, Мег. Ну, хорошо, не твой... Все равно он очень милый, и эта великолепная машина... Разве все это не впечатляет?

— Пожалуй, впечатляет... А мне интересно испробовать себя на новом месте, за это время я решу, что делать потом.

Меган говорила очень весело, немного чересчур весело, подумала миссис Роднер.

— Профессор останется пока в Голландии? — спросила она.

— Думаю, останется. У него там дела, но где он будет, я не знаю. Скорее всего, мы не увидимся, — сухо ответила Меган. — Он был очень добр и помог мне.

— Да, в самом деле, — спокойно согласилась миссис Роднер.

А сама думала, что вовсе это было необязательно — тратить столько времени и сил, чтобы устроить Меган на работу в Голландии. В конце концов, она без труда могла найти место в Англии. Миссис Роднер не верила, что он женат, и скорее всего, он делал это, потому что был влюблен в Меган. Своим материнским инстинктом миссис Роднер безошибочно угадывала это. Но Мег, кажется, не испытывает к нему ни малейшего интереса.

— Ну, дорогая, ты готова? — спросила она. — Когда сможешь, звони, и пиши нам подробные, длинные письма, когда у тебя найдется время. Мы позаботимся о твоем коте, не волнуйся. И будь осторожна, Мег. Я желаю тебе счастья.

Прощаться с родными было нелегко. Они не привыкли показывать свои чувства, но любили друг друга по-настоящему. Меган обняла каждого, в том числе Януса и Мередита, и села в машину. Глупо, но она готова была заплакать, она, уже взрослая женщина, совсем как в далеком детстве. Меган помахала дорогим ей людям, стоявшим у ворот родного дома, и вдруг услышала слова профессора:

— Мы вернемся сюда...

Не очень было ясно, что он имеет в виду, и все же с его стороны было очень мило как-то ободрить ее.

Двести тридцать миль до Дувра они ехали в основном по автострадам, и хотя профессор вел машину на большой скорости, вид у него был как у человека, которому некуда торопиться. Он хорошо рассчитал время, сразу по прибытии в порт они поднялись на корабль. За чаем с печеньем Меган изучала путеводитель по Голландии, который ей протянул профессор. Она заранее просмотрела буклет об этой стране, но путеводитель, который ей дал профессор, подробно рассказывал о местах, представляющих особый интерес, сообщал сведения даже о маленьких деревушках, откуда она и узнала, что детский дом, где ей предстояло работать, находился в одной из самых маленьких — там всего несколько домов, церковь и магазин, одновременно служивший и почтой. Зато стояла она среди дюн, одной стороной обращенная к морю, а другой к лесу. Город Кастрикум был близко, и, конечно, туда ходили автобусы. Профессор оторвался от газет, которые достал из портфеля, и улыбнулся, когда она спросила:

— В Кастрикум и Геемскерк ходят автобусы?

— Разумеется, хотя зимой они ходят значительно реже. Там все ездят на велосипедах. Вы умеете?

Она кивнула.

— Вот и хорошо. Наверняка для вас найдется лишний велосипед. Это лучший вид транспорта.

Он снова углубился в газеты, а она сидела, глядя в окно на гладкую поверхность воды и пытаясь представить себе, что ее ждет в ближайшее время.

Теперь им предстояла самая длинная часть пути: от Кале до Гента и Антверпена, потом уже по Голландии по автостраде до Роттердама, потом на Хемстеде и Лейден. Профессор вел машину на большой скорости, и, так как автострады миновали большие города, Меган могла любоваться деревнями и церквушками. День уже клонился к вечеру, она подумала, что в детский дом они приедут поздно, хотя и надеялась, что все же какая-нибудь еда найдется. Меган невольно представила себе, что бы такое она сейчас съела, и от этих мыслей еще больше захотела есть. Поэтому почувствовала себя неловко, когда профессор сказал:

— Вы, должно быть, голодны. Потерпите еще немного, уже недалеко.

Наконец он свернул с автострады на узкую, выложенную кирпичом дорогу, ведущую через красивый лесок, уже погруженный в сумеречную мглу. Море, наверное, где-то близко, подумала Меган, вспомнив путеводитель, и дюны тоже. Она не смотрела на дорожные указатели, когда они сворачивали на эту дорогу, но мелькнувшая впереди водная гладь подтвердила ее догадки, хотя дюн пока еще не было видно, только маленькие рощицы и поля. Профессор сбавил скорость, когда они приблизились к деревне, и Меган увидела церковь, деревенскую площадь, дорогу и дома, стоящие вокруг площади. Она заметила пару магазинов, но дюн поблизости все не было, впрочем, уже достаточно стемнело, и от света фар темнота казалась еще гуще. Проехав деревню, профессор свернул к открытым воротам, развернулся и остановил машину.

— Какое замечательное место для детского дома, — сказала Меган, когда профессор помог ей выйти.

Поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, она старалась увидеть как можно больше. Дом и в самом деле был великолепный: с белыми стенами, тяжелыми зеленого цвета ставнями на больших окнах и роскошной дверью, к которой вела лестница с коваными железными перилами.

Профессор едва заметно улыбнулся.

— Это не детский дом, Меган, это мой дом. — И в ответ на ее вопросительный взгляд добавил: — Нет, нет, пожалуйста, не смотрите на меня так. Сегодня уже слишком поздно, чтобы везти вас в детский дом. Здесь вы поужинаете и переночуете.

Он взял ее под руку и повел к дому, но, сделав несколько шагов, она остановилась.

— Это не очень удобно, профессор, разве ваша жена ждет меня? К тому же вы, наверное, хотите побыть с ней и детьми наедине, без посторонних.

Он обнял ее за плечи и встряхнул, как это делают пожилые люди; затем взялся за ручку, посмотрел на Меган и на мгновение помедлил перед закрытой дверью.

— Давайте внесем ясность, Меган. У меня нет ни жены, ни детей.

— Но я сказала... вы сказали...

— Подождите, дайте мне закончить. Я никогда не говорил вам, что у меня есть жена и дети. И если вам нравилось считать меня отцом семейства, это ваше дело и виновато лишь ваше живое воображение.

— Но ведь не было никакой нужды скрывать это, — упрекнула Меган с некоторой досадой и, когда встретилась с ним взглядом, добавила: — Конечно, не потому, что меня интересует ваша личная жизнь. — Она покраснела. — Но если у вас нет жены, я тем более не могу у вас остановиться.

Он взял ее за руку.

— Вы только подумайте, моя дорогая, я — профессор медицины, могу ли я рисковать своей репутацией? Пожалуйста, проходите. Я всегда считал вас благоразумной женщиной. В этом доме живет моя самых строгих правил бабушка, замужняя экономка средних лет и две горничные, обе тоже в возрасте. Ну, теперь вы, может быть, согласитесь войти? Я голоден...

Больше не было смысла спорить, она едва не рассмеялась и поднялась за ним по ступенькам. Двери им открыл пожилой мужчина, морщинистое лицо которого расплылось в улыбке, когда они вошли. Профессор обменялся с ним несколькими словами на голландском и затем представил его Меган, назвав Литманом.

Меган пожала его руку, и он сказал по-английски с сильным акцентом:

— Добро пожаловать, мисс.

А потом еще что-то профессору, который ласково положил руку ему на плечо.

— Стокье, горничная, покажет вам, где можно привести себя в порядок, затем я представлю вас моей бабушке. Не торопитесь. Я подожду вас здесь.

Меган провели в туалетную комнату в конце холла, и она с тревогой посмотрела в зеркало, чувствуя, что волнуется перед встречей с пожилой леди, но особенно долго задерживаться было нельзя. Она причесалась, напудрила нос и вышла в холл, где ее ожидал профессор.

Они прошли в красивую комнату: потолок был высокий, с искусной лепкой, стены бледно-абрикосовые и такого же цвета тяжелые шелковые занавеси на узких длинных окнах. Сразу бросался в глаза камин, по обе стороны которого стояли застекленные шкафы с голубым делфтским фарфором. Полированный пол был почти целиком застлан тонкими шелковыми паласами, несколько кресел и два дивана были большими и удобными. Комната оставляла впечатление роскоши, и в то же время чувствовалось, что здесь живут.

В одном из кресел, очень прямо держась, сидела старая леди. Ее седые волосы были убраны в высокую прическу, обращал на себя внимание гордый, орлиный нос. Одета она была в бледно-серое платье из тонкой материи, сшитое по моде прошлых лет, которое прекрасно сочеталось с маленькими бриллиантами, сверкавшими на ее длинных пальцах. На коленях у леди лежал рыжий кот, при их появлении он лениво открыл и тут же закрыл глаза, а две собаки, золотистого цвета Лабрадор и старая борзая, сидевшие у ее ног, подбежали с громким лаем, виляя хвостами. Радостно приветствуя профессора, они деликатно обнюхали Меган.

— Рози и Свифт, — тихо представил их профессор и быстро подошел к креслу старой леди.

Наклонившись, он поцеловал ее в щеку и что-то прошептал, от чего она засмеялась. Затем представил ей Меган, и старая леди протянула руку.

— Рада познакомиться с вами, дорогая; жаль, что вы не надолго.

Ее английский был безупречен, как и у ее внука, только небольшой акцент выдавал в ней иностранку.

— До вашего отъезда у нас, возможно, будет время поговорить, а сейчас, мне кажется, вам надо поужинать. Я пойду в свою комнату, но, если вы не очень устали, зайдите ко мне перед сном. На несколько минут...

Меган осторожно пожала протянутую ей костлявую руку.

— Я обязательно зайду к вам, мефрау ван Белфелд, благодарю вас.

Профессор стоял рядом, наблюдая за ними.

— Сейчас мы пойдем ужинать, бабушка. Думаю, Меган будет у тебя примерно через час.

Ужин им подали в маленькой, обшитой панелями комнате в конце холла. Они сидели друг против друга за круглым столом, покрытым скатертью из белого дамаста, на которой блестели хрусталь и серебро, радовал глаз тонкий фарфор. Меган с удовольствием поглощала суп из спаржи, и ей казалось, что сейчас часов восемь вечера, а никак не полночь. За супом последовало суфле из копченой лососины с салатом, затем ранняя клубника со сметаной и кофе. Вряд ли только от еды ее стало клонить ко сну: день был длинный и трудный, и Меган чувствовала, что уснет, едва коснется подушки.

Литман прислуживал им за столом, и разговаривали они мало. Когда кончили пить кофе, профессор сразу проводил ее наверх на галерею, от которой отходило несколько коридоров. Он повел Меган в один из них и постучал в дверь комнаты, находившейся в конце коридора. Затем открыл дверь, Меган вошла и оказалась в большой комнате с окнами, выходившими на обширную лужайку, окруженную деревьями, сейчас залитыми лунным светом. Меблировка в комнате была в стиле бидермейер. Старая леди, опираясь на подушки, сидела на внушительных размеров кровати, рядом с ней разлегся рыжий кот. Когда профессор и Меган вошли, старая леди отложила книгу.

— Садитесь, дитя мое, — она показала место подле себя. — Я не задержу вас долго, а ты, Джейк, отправляйся спать. Мис приготовит комнату для Меган.

Профессор весело хмыкнул и заметил, обращаясь к Меган:

— Теперь вы видите, как строго моя бабушка следит за соблюдением правил приличия? Спокойной ночи.

Он подошел к кровати, поцеловал старую леди, затем, к удивлению Меган, поцеловал ее тоже и предупредил:

— Не опаздывайте к завтраку. Мы должны выехать рано.

Когда он ушел, старая леди сказала:

— Присядьте на кровать, Меган. Я не очень хорошо слышу. Джейк мне говорил, что вы работали в одной с ним больнице. Вы старшая сестра отделения, не так ли? И вы такая красивая девушка, у вас, конечно, есть жених?

Меган ответила было «да», но тут же спохватилась и сказала «нет», потом, отвечая на вопрос старой леди, немного рассказала о своей семье, и та удовлетворенно закивала головой:

— Джейк сделал правильный выбор. Вам, моя милая, будет хорошо у нас в Голландии. — Она повернула к Меган улыбающееся лицо. — Можете меня поцеловать, детка, вы уедете много раньше, чем я встану. Я была очень рада увидеть вас. А сейчас Мис отведет вас в вашу комнату.

Меган поцеловала старую леди в щеку и вышла в сопровождении Мис, которая показала ей красиво убранную маленькую спальню в другом конце галереи, где уже была приготовлена постель и задернуты занавески. Мис открыла краны в ванной, примыкающей к спальне, и вышла, сказав на прощание «Wel te rusten»[7]. Меган не имела ни малейшего представления, что это значит, но прозвучали эти слова тепло и приветливо.

Свернувшись калачиком и уже засыпая, она думала о том, как ей понравился этот славный дом и как жаль, что больше она его не увидит...

Утром они с профессором наскоро позавтракали и еще до восьми часов выехали. Меган не знала, в каком направлении они едут, но вскоре увидела впереди дюны и спросила:

— Уже близко?

— Да, за этой деревней.

Они проезжали мимо домов, стоявших рядом с церковью.

— Затем по дороге, выложенной кирпичом. А море уже за дюнами.

Детский дом занимал длинное белое здание под красной крышей, окруженное просторной лужайкой, которая была обсажена деревьями. Напротив дома, в дальнем конце лужайки, яркими цветами пестрела клумба.

— Вон тот маленький участок земли полностью отдан детям. Они там выращивают, что захотят, — прервал молчание профессор.

Он подъехал к широкой двери дома, помог Меган выйти из машины, позвонил в большой колокольчик, висевший на стене, и вошел в холл, где их встретила полная, по-матерински ласковая женщина с ярко-голубыми глазами на приветливом лице, одетая в скромное темно-серое платье с белым воротником и манжетами; большие часы-брошь были приколоты у нее на высокой груди. Она пожала руку профессору, приветствуя его как старого друга, и обменялась с ним несколькими словами, прежде чем он представил ей Меган.

— Катье, это Меган Роднер; Меган, познакомьтесь с директрисой детского дома, юффрау Бал. Она скоро побеседует с вами, а сейчас вам покажут вашу комнату, мы же пока кое о чем поговорим, но недолго. Я должен быть в Гааге к половине одиннадцатого.

Этого Меган не ожидала. Его дом был так близко отсюда, и она рассчитывала, что они станут видеться, пока он не вернется в Англию. Ведь он говорил, что пробудет в Голландии несколько недель. Ее охватила полная растерянность: он оставляет ее одну, без всякой надежды увидеться. Хотя, может быть, он приедет к ней сюда... Но его слова развеяли ее последнюю надежду.

— Уверен, вам будет здесь хорошо, — сказал он, — и вы вернетесь в Англию полная новых планов.

Она посмотрела на профессора, и взгляд ее был так красноречив, что глаза профессора, прикрытые ресницами, тоже загорелись, однако он ничего не сказал, только пожал ей руку, попрощался спокойно и дружески вежливо. А Меган оставалось лишь последовать за девушкой, которую позвали, чтобы показать ей комнату, где она поселится на это время. Поднимаясь по лестнице, она обернулась: он даже не смотрел в ее сторону. Она глядела, как он уходит вслед за директрисой из холла, и едва удерживала себя, чтобы не броситься за ним и не сказать ему наконец, что для нее никаких новых планов быть не может, если она никогда больше его не увидит. И уже в своей комнате она с печалью должна была признать, что любит профессора ван Белфелда.

Комната эта, маленькая, но очень мило обставленная и безукоризненно опрятная, с розочками на занавесках и постельном покрывале, находилась в передней части дома. Девушка, сопровождавшая Меган, сказала, что ее зовут Сине, она была высокой, худощавой, немного старше Меган, со славным открытым лицом; говорила приветливо на хорошем английском языке.

— Прекрасная машина, — Сине подошла к Меган и тоже посмотрела в окно на профессорский «роллс-ройс». — Профессор барон ван Белфелд — богатый человек, очень хороший и добрый...

— Барон?

— А вы не знали? — Сине удивленно взглянула на Меган. — Наверно, в Англии его называют просто профессором?

Меган кивнула. Услышав эту новость, она почувствовала, что профессор как бы удалился от нее еще больше. Впрочем, печально размышляла она, теперь он может быть хоть графом, если, конечно, есть такой титул в Голландии.

Вскоре профессор и директриса вышли, попрощались, он сел в машину и уехал. Он так и не посмотрел вверх на ее окно, да и зачем?

— Вот так, — проговорила Меган. — Можно распаковываться? Я должна надеть форменное платье?

Сине кивнула.

— Пожалуйста, наденьте и, когда разберете вещи, пройдите к директрисе. Минут пятнадцать вам будет достаточно?

— Да. Спасибо, Сине.

Оставшись одна, Меган быстро распаковала чемодан, все аккуратно развесила и надела форменное платье из светло-голубого хлопка, очень милого фасона — с короткими рукавами и высоким воротом. Еще она обнаружила целую кипу белых передников, но после недолгих колебаний передника решила не надевать. Сине же была без передника. Меган поправила прическу, тщательно напудрилась и вышла из комнаты. Детей не было видно, но повсюду слышались детские голоса и плач младенцев. Постучав в дверь с табличкой «Директор», Меган вошла.

Директриса, сидевшая за столом, встретила ее улыбкой.

— Садитесь, пожалуйста, мисс Роднер. Пока вы еще не освоились у нас, но скоро почувствуете себя свободнее. Сине покажет вам наш дом, вы познакомитесь с нашим коллективом. А сейчас я объясню вам ваши обязанности. Я бы хотела, чтобы вы работали с младенцами. ИХ у нас семеро, самому младшему около трех месяцев, старшему — год. С ними работает еще одна девушка, работа посменная: одна сменщица работает с трех часов дня до десяти вечера, вторая работает в ночь. Следующую неделю одна начинает работу в семь утра каждый день и работает до трех часов. Каждую неделю у вас будет один выходной. В этот день вас заменит девушка, работающая неполную рабочую неделю. Сине объяснит вам все подробнее. На время обеда вы заменяете друг друга. В штате есть еще две девушки, к которым можно обратиться, когда требуется помощь. Работа трудная, но очень нужная, к тому же у вас будет оставаться время и для себя. У вас большой опыт? Дело в том, что у нас есть изолятор, и если кто-то из детей заболеет, надеюсь, вы справитесь с обязанностями медсестры и сиделки. Вообще же дети у нас здоровые. Старшие ходят в школу в деревню, у младших по утрам игровые занятия. У младенцев своя комната, но по возможности их выносят гулять. — Она замолчала. — Что еще вам сказать? Вас не пугает такая работа?

Меган улыбнулась.

— Нет, что вы, для меня это перемена обстановки после Лондона.

— Вот и хорошо. В молодости я была в Лондоне. Прекрасный город, но я скучала по морю, по деревне. Сейчас Сине отведет вас попить кофе, а затем вы осмотрите наши службы и выйдете на дежурство сегодня в три часа, одна из девушек будет вам помогать. Еще я должна вас предупредить, что здесь все обращаются друг к другу по имени. Это проще и вам, и детям. Как вас зовут, мисс Роднер? Меган? Красивое имя. — Директриса улыбнулась, нажала кнопку звонка на столе и, заканчивая разговор, сказала: — Надеюсь, вам понравится у нас.

Детский дом производил хорошее впечатление: стены залитых солнцем комнат были выкрашены в светлые тона, спальни на восемь-девять человек, большая комната для игр, комната поменьше для старших детей и расположенные по всей длине здания, выходящие окнами на дюны комнаты, отделенные одна от другой комнатами для переодевания младенцев со свободно стоящими кроватками. По фасаду здания проходил крытый балкон со съемными стеклянными панелями, которые защищали от холода зимой. Сине заверила Меган, что так устроено большинство детских домов в Голландии. Затем они прошли в изолятор с двумя боксами, где стояло по одной кровати, и еще был один бокс с кушеткой. Здесь было все необходимое для больных детей. Меган сказала об этом Сине, и та ответила:

— У нас поблизости нет больницы, поэтому мы держим у себя все нужное в экстренных случаях.

— А врач к вам приходит?

— Да. Каждую неделю, а если нужно, то и чаще.

Они спустились вниз.

— Сейчас мы попьем кофе и затем пойдем, я покажу тебе окрестности.

Кофе пили в небольшой комнате, где стояли столы на четверых; стены здесь также были выкрашены в приятный голубой цвет, а с окон спускались занавеси из плотной темно-голубой материи. В комнате находилось несколько девушек постарше Меган, и Сине познакомила ее с каждой из них. Меган немного смущали их труднопроизносимые имена, но она с облегчением обнаружила, что все они, кто лучше, кто хуже, говорят по-английски. Она решила, что, даже если и пробудет здесь недолго, обязательно постарается хоть немного выучить голландский. Все девушки показались ей приветливыми и дружелюбными.

— Завтра, — сказала Сине, — у тебя свободное утро, и кто-нибудь из девушек сходит с тобой в деревню, а потом будешь ходить одна.

— А где можно отправить письма? Здесь есть почта? — спросила Меган.

— В деревне есть, но сюда каждый день приходит почтальон, ему можно отдать письмо для отправки. А телефон в холле, им можно пользоваться. Я тебе покажу.

Значит, есть все, что может понадобиться в первую очередь, подумала Меган и, кончив пить кофе, пошла в свою комнату, чтобы взять бумагу, конверты и деньги. Сначала, окруженная добровольными помощницами, она позвонила матери, а потом, накинув жакет, так как с моря дул прохладный ветер, отправилась осматривать территорию детского дома. Маленькие грядки детского огорода и большие «взрослого» содержались в образцовом порядке. От дюн территорию детского дома отделяла ограда с калиткой, от нее шла тропинка, в конце которой было несколько ступенек, ведущих вниз на просторный песчаный пляж. Меган хотела пойти дальше, но ее предупредили, что обед подается в две смены, она определена в первую, то есть на двенадцать часов. Тогда Меган решила написать короткое письмо домой и, если останется время, открытку профессору с благодарностью за помощь. Но ведь адрес придется узнавать у директрисы, сам он не предлагал ей писать, а может, и не хотел, чтобы она знала его адрес... Меган решительно запретила себе думать о профессоре и принялась за письмо родным. Когда она закончила, до обеда оставалось пять минут.

Сине уже ждала ее и познакомила еще с двумя девушками за их столом — Хелене и Аннеке. Аннеке, с которой Меган предстояло в этот день работать, была розовощекая, с круглым лицом и едва говорила по-английски, да и Хелене знала лишь несколько английских слов. Несмотря на это, они с удовольствием болтали, уплетая gehalt balletjes, голландский вариант котлет с отварным картофелем и морковью, затем следовал йогурт и большая чашка кофе — обед был простой, но хорошо приготовленный.

— Вечером в шесть часов, — объяснила Сине, — brood maaltijd — блюдо из хлеба — и снова кофе.

Она не стала вдаваться в подробности, а Меган не хотела расспрашивать. Блюдо носило очень скромное название, но, глядя на пышущих здоровьем девушек, она утешала себя, что, очевидно, на хлеб будет что-то положено.

До начала работы оставалось часа два, и когда Аннеке предложила сходить к морю, Меган согласилась, отложив на потом письмо к профессору. Они вышли из калитки и по тропинке между дюнами, а потом по деревянным ступенькам спустились вниз. Перед ними, сколько хватал глаз, расстилалось море холодного голубого цвета, омывавшее золотистый песок пляжа.

— Красиво? — спросила Аннеке.

— Очень. А дети ходят сюда?

— Только старшие, младенцев сюда не выносят. Когда у тебя будет время, ты сможешь пройти несколько километров пешком до Хелдера или в другую сторону — до Харлема. Только не зимой. — Аннеке засмеялась.

— Зимой холодно, но ведь зимой тебя не будет здесь, — добавила Сине.

«Жаль, — подумала Меган. — Здорово было бы гулять по пляжу в шторм, когда волны обрушиваются на берег. А еще лучше не одной, а с профессором...» Меган прервала свои мечты. Не надо о нем думать. Она то и дело говорила это себе, но следовать столь мудрому решению не могла.

Впрочем, позднее, в детской, у нее уже не было времени думать ни о профессоре, ни о чем-нибудь вообще. Младенцы требовали постоянного внимания: кормление, смена белья, купанье, а троих старших еще следовало развлекать. Аннеке была само терпение и выносливость, она знала, где что лежит, знала все привычки и капризы каждого малыша. Младенцы были ухоженными, их часто брали на руки, ласкали.

— Они все сироты? — спросила Меган.

— Как ты сказала? Они подкидыши. Маленького Яна, — она кивнула на самого младшего из детишек, которого Меган в это время кормила, — нашли в дюнах в бумажном пакете. Ему было всего несколько дней... А посмотри, какой это сейчас красивый мальчик! Правда?

Меган взглянула внимательнее на малыша, которого держала на руках.

— Красивый. И будет счастлив здесь.

— А Лизе, она на второй койке отсюда, профессор нашел на улице в Бевервийке. Он любит детей, очень внимателен к ним.

— Уверена, он в самом деле добрый. — Меган почему-то покраснела.

Наконец в свой первый рабочий день на новом месте она осталась одна. Дважды в день директриса делала обход всего детского дома, беседовала с персоналом и с детьми. У Меган же спросила только, хорошо ли она провела этот день, и ничего больше не добавила. Работы было много, но это-то и нравилось Меган — не оставалось времени сидеть без дела и жалеть себя. Когда Меган была свободной, одна из девушек непременно ходила с ней в деревню или гуляла по берегу моря. В конце недели она перешла в утреннюю смену; теперь она освобождалась во второй половине дня, и в первый же день одолжила велосипед и поехала в Кастрикум. Это был прелестный маленький городок с несколькими магазинами и рестораном на Дорпсстраат, где она перекусила, перед тем как ехать дальше на север, в Эгмонд. Здесь Меган сделала остановку и попила чаю на бульваре. Надышавшись свежим воздухом, она чувствовала себя бодрой и медленно возвращалась обратно, конечно же думая о профессоре, всем сердцем желая, чтобы он сейчас был рядом с ней.

— Он уже забыл обо мне, — печально вздыхала она, — но как он был прав, уговорив меня ехать сюда. Здесь я слишком занята, чтобы предаваться грустным мыслям о своей участи, а когда я свободна, эта тишина и покой так помогают мне...

Все-таки она написала ему коротенькую записку, на сочинение которой у нее ушло несколько часов. Профессор прочитал эту записку, улыбнулся и, аккуратно сложив, спрятал в карман плаща. Он приехал в Голландию на несколько недель, у него была не одна возможность повидаться с ней, посетив детский дом, но, как бы он ни хотел этого, он откладывал свой визит, считая, что Меган нужно дать время разобраться в своих чувствах.

Меган быстро подружилась с девушками, уже через несколько дней старалась употреблять при разговоре голландские слова, а девушки подбадривали ее. Они приглашали Меган с собой либо прогуляться по золотым пескам, либо в деревню за марками или отправить письма, а их она писала достаточно — домой, друзьям в Регентскую больницу. Еще Меган отправила открытку Оскару, в которой восхищалась местными красотами и сообщала, что новая работа ей очень нравится. Однако профессору она больше не писала, послав ему лишь одно письмо на адрес больницы в Лейдене, как ей посоветовала директриса. Меган не рассчитывала получить ответ, хотя где-то в глубине души у нее теплилась надежда.

На десятый день ее работы в детском доме, когда она кормила детей, в комнату вошла директриса в сопровождении моложавого мужчины среднего роста, полноватого, с белокурыми волосами и приятным открытым лицом. Он был одет в светлый костюм и рубашку с расстегнутым воротом.

— Доктор Тимус, — представила его директриса. — Он посещает нас регулярно, и мы вызываем его в случае особой необходимости. — Она улыбнулась Меган. — А это Меган. Она из Англии, заменяет Мин, которая на время уехала в Канаду. Ну, я вас покидаю. Меган, покажите детей доктору Тимусу, и не волнуйтесь, он прекрасно говорит по-английски.

Доктор Тимус тоже приветливо улыбнулся.

— А вы пробовали говорить по-голландски?

— Я еще почти ничего не знаю, — засмеялась Меган. — А что, в Голландии все говорят по-английски?

— Нет, не все, но очень многие. И мы всегда рады случаю попрактиковаться. Что ж, приступим к делу. Какие у вас проблемы с детьми?

— Пожалуй, все в порядке. Маленькому Яну не повезло, его бросили в бумажном пакете, но он хорошо кушает, любит, чтобы его брали на руки; он прибавляет в весе.

Меган подняла ребенка и показала его доктору. Мальчик забеспокоился, но не заплакал, а когда доктор Тимус взял его на руки, по его виду можно было понять, что он доволен.

— Бедный маленький чертенок, — сказал доктор. — Но раз он попал к нам, все будет в порядке. А как поживает наша Лизе? Она была совсем больная, когда профессор ван Белфелд принес ее сюда. Вы его, конечно, знаете?

Меган почувствовала, как ее щеки заливает краска.

— Да. В Лондоне я работала в Регентской больнице. Это он рекомендовал меня сюда.

— Он прекрасный человек. Немного жесткий, но совершенно замечательный.

Доктор Тимус протянул ей Яна, и они обошли всех младенцев.

Уходя, доктор Тимус как бы между прочим сказал:

— У меня практика в Кастрикуме. Может быть, когда вы будете свободны, я показал бы вам город.

— Спасибо, буду очень рада.

— Хорошо, мы договоримся.

Он попрощался, а Меган снова вернулась к кормлению и повседневному кругу забот, сразу же перестав думать о докторе Тимусе, потому что, как она ни старалась забыть, думала только о профессоре, и ни о ком другом. Каким бы жестким он ни был, для нее на свете не существовало другого мужчины.