Молодость века

ТАШКЕНТ

Ташкент нас поразил. До этого я никогда не был на Востоке. Теперь трудно себе представить, каким Ташкент был сорок лет назад.

Как только вы переходили по мостику из русской части в так называемый Старый город, перед вами открывался необычайный мир.

Узкие улицы скрывали за глинобитными стенами затейливые дома, окруженные садами, в которых звонко журчала арычная вода. Все женщины ходили в длинной одежде, с закрытыми чадрой лицами. Попадалось множество стариков в чалмах и самых затейливых халатах. С утра и до вечера гудела человеческая толпа на базаре Старого города и звенели цепями вьючные лошади.

После голодного Харькова и еще более голодной Москвы обилие всякой еды производило удивительное впечатление. На каждом шагу шипели шашлыки на жаровнях, везде пекли лепешки, из огромных котлов продавался плов. Пряные запахи восточных блюд неудержимо тянули прохожего в чайхану, где, сидя на корточках, пили чай и ели бухарцы, узбеки, туркмены, киргизы, таджики. Множество лавок торговало всем чем угодно. Вы могли увидеть головки сахару в синей бумаге, пачки чаю в фирменной упаковке — «Высоцкий и сыновья», морозовское полотно «шесть нулей», расписные чайники Кузнецова и кальян со всеми приспособлениями для курения. Пронзительно визжали трубы около большой мечети при входе в Старый город. Среди пестрой толпы выделялись приезжие из русских городов — худые, бледные, одетые в военную форму, ошеломленные этим изобилием фруктов, мяса, хлеба. Люди покупали, продавали, меняли, ругались, кричали и толкали друг друга.

После первой прогулки по этому базару я вернулся в гостиницу, раздумывая над тем, что мостик, разделявший две части города — новую, где все было национализировано, а торговля шла по карточкам, и старую, где можно было купить все что угодно, фактически соединял два разных мира. Между прочим, тогда были и два разных исполкома — Нового и Старого города.

Туркестан с только что присоединившимися к нему Бухарской Народной Республикой и бывшим Хивинским ханством глубоко вклинивался в Среднюю Азию и граничил с Афганистаном, Северо-Западным Китаем и Персией. На его территории жило много народностей, и сложной жизнью этого огромного края руководило несколько высших организаций.

Помимо ЦК КПТ, ТуркЦИКа, и ТуркСНК, были еще Турккомиссия ВЦИКа, Реввоенсовет Туркфронта и представительство Наркоминдела. Уполномоченным Наркоминдела в Средней Азии был Д. Ю. Гопнер.

Тогда все на Среднем и Ближнем Востоке находилось в движении. Образовался независимый Афганистан, в Персии старая династия доживала последние дни, рухнули Бухарский эмират и Хивинское ханство. Синцзян и Кашгар фактически управлялись самостоятельно, не завися от Центрального Китая. Туда бежали остатки белогвардейских армий Дутова и Бакича.

Новое боролось со старым. Но тогда, сорок лет назад, это все-таки был еще Восток, с его в течение многих веков создавшимися формами управления, традициями, религиозным фанатизмом. И старое то переплеталось с новым, то сталкивалось с ним, ежедневно создавая неожиданности в форме сложных комбинаций.

Чтобы во всем этом разобраться и уметь принять нужное решение, иногда немедленное по ходу событий, помимо ума, нужно было обладать сильной волей и большой работоспособностью.

Д. Ю. Гопнер обладал этими качествами в полной мере.

Так как у меня было несколько обязанностей, то в один из первых дней по приезде я после того, как секретарь ЦК КПТ В. М. Познер позвонил Гопнеру, отправился к нему.

Гопнер — человек среднего роста, скромно одетый, с удивительно умными глазами, как бы освещавшими его бледное лицо, производил обаятельное впечатление. Он познакомил меня со своими помощниками и попросил приехать на следующий день в два часа.

В. В. КУЙБЫШЕВ

Но на следующий день я был приглашен на одно заседание под председательством руководителя ТуркЧека Я. Петерса, на котором присутствовали председатель Ташкентской чека Д. Вихорев, командующий войсками округа Л. Гордон и начальник милиции города Ташкента Ф. Цируль.

Приехав к Гопнеру на час позже, я застал у него в кабинете крупного человека, с серыми глазами, большим покатым лбом и зачесанными назад волосами. Он был в гимнастерке, подпоясанной армейским ремнем, и брюках, заправленных в сапоги.

Посетитель, по-видимому, собирался уходить. Я услышал конец его фразы:

— Так вот… Уезжаю я из Бухары в Москву с чувством беспокойства…

Тут он оглянулся на меня и нахмурился.

Гопнер улыбнулся:

— Ничего, ничего, продолжайте, этот товарищ будет У нас работать по Афганистану, познакомьтесь!

Человек с серыми глазами повернул ко мне широкое лицо и протянул руку:

— Куйбышев, — назвался он и продолжал: — Дело заключается в том, что большинство постов занято младобухарцами, которые никогда не думали о ломке старого государственного аппарата, о ликвидации ханского землевладения и феодальных пережитков, а представляли себе революцию как некое парламентарное ограничение власти эмира. Они и неспособны на радикальные революционные действия. А раз так, то реакционное духовенство, беки, купечество, остатки старого чиновничьего аппарата используют это при первом удобном случае. К тому же эмир бежал за границу, захватив с собой значительные ценности, и, вероятно, мечтает снова вернуться на престол…

Гопнер помолчал, потом тихо сказал:

— Все это совершенно верно. Но верно также и то, что в условиях Бухары провести коренные социальные преобразования в несколько месяцев невозможно…

Куйбышев, как бы соглашаясь, кивнул головой.

— Следовательно, именно там нужна величайшая бдительность…

Неожиданно он улыбнулся и стал удивительно похож на своего брата. Но он был гораздо крупнее Николая, и главное, чем была привлекательна его внешность, — это огромный, покатый лоб мыслителя…

— Кстати, — сказал я, — в Москве перед отъездом я видел вашего брата. Не знаю, застанете ли вы его, он должен был уехать на Кавказский фронт.

— Так вы видели Николая? — спросил, оживляясь, Куйбышев. — Как же он себя чувствует?

Я коротко рассказал ему о нашей встрече. После этого Куйбышев стал прощаться.

Подавая ему руку, Гопнер с грустью сказал:

— Здесь, в Туркестане, нам будет вас не хватать.

На меня Куйбышев произвел тогда впечатление человека большого ума и редкой скромности. В Красной Армии он пользовался репутацией талантливого организатора, способного иногда принимать самые рискованные решения. В историю гражданской войны вошла его экспедиция на Закаспийском фронте в тыл врага по пескам пустыни Кара-Кум в шестидесятиградусную жару, продолжавшаяся четыре дня. Красноармейцы должны были 110 километров тащить на себе грузы, которые не удалось разместить по вьюкам на лошадях и верблюдах. Вся операция до деталей была разработана командующим Г. В. Зиновьевым, В. В. Куйбышевым и председателем Реввоенсовета Закаспийского фронта Н. А. Паскуцким. На станции Казанджик были захвачены 1000 солдат и офицеров, 9 паровозов, 5 поездов, 3 бронепоезда, 16 орудий, 20 пулеметов, 1200 винтовок и много снаряжения. Однако путь к Ашхабаду прикрывала другая узловая станция — Айдын, район которой занимала отлично снабженная артиллерией, бронепоездами и бронеавтомобилями деникинская дивизия под командованием генерала Литвинова. Никому в штабе этой дивизии и в голову не могло прийти, что крупный отряд может зайти ей в тыл, в обход по пустынным пескам. Когда один из белых разведчиков доложил генералу Литвинову вечером, накануне атаки, что он заметил в тылу красноармейский отряд с двумя артиллерийскими батареями, генерал наложил на его рапорте резолюцию: «Арестовать паникера. Чтобы в четырех верстах могли очутиться красные, — это исключено. Генерал Литвинов». И лег спать. А утром генерал Литвинов в исподнем белье с несколькими всадниками бежал в пустыню.

Дивизия его вместе с бронепоездами, броневиками и артиллерией была взята в плен. Это решило исход борьбы на Закаспийском фронте.

Первое впечатление почти всегда бывает правильным. Семь лет спустя, когда я уже довольно часто встречался с В. В. Куйбышевым в Москве, особенно ярко бросалась в глаза основная черта его характера — скромность, переходящая в застенчивость. Приведу только один пример. В это время В. В. Куйбышев был уже членом Политбюро, председателем ВСНХ, словом, занимал самые высокие посты в государстве. Однажды осенью, купив заранее два билета в кинотеатр «Унион», у Никитских ворот, я отправился вечером смотреть какой-то фильм. Начался проливной дождь. Подъехав к кинотеатру, я увидел перед кассой на улице длинный хвост желающих попасть на сеанс. В очереди стоял высокий мужчина, в шляпе с широкими полями и в непромокаемом, довольно старом пальто с поднятым воротником. Что-то знакомое показалось мне в его облике. Я подошел к этому человеку и обомлел — это был В. В. Куйбышев.

— Валериан Владимирович, что вы здесь делаете?

— Как видите, — отвечал он хмуро, наклоняя голову, чтобы вода стекла с полей шляпы, — стою в очереди…

— Ведь есть правительственные места, глупо будет, если вы простудитесь…

— Другие люди стоят за билетами в очереди, почему я должен быть исключением?..

— Ну так вот вам один билет, и идите в театр.

Он подозрительно посмотрел на меня:

— А вы как пройдете?

— У меня есть второй и, кроме этого, именной пропуск главреперткома на служебное место.

Куйбышев потоптался по мокрому тротуару в своих черных, тоже довольно поношенных ботинках и наконец сказал:

— Раз уже так совпало, что у вас действительно есть лишний билет, тогда, пожалуй, пойдем…

Когда мы вошли, он, отряхиваясь, посмотрел на свой плащ и задумчиво проговорил:

— Стал промокать. А ведь когда-то идешь в любой дождь, и ничего… Да, все изнашивается: и люди и вещи…

Д. Ю. ГОПНЕР И В. М. ПОЗНЕР

Владимир Ильич Ленин считал Народный комиссариат иностранных дел лучшим из комиссариатов того времени по подбору сотрудников, качеству и четкости работы и умению в полной мере осуществлять директивы Центрального Комитета партии в области внешней политики. Объяснялось это также и тем, что Г. В. Чичерин, к личности которого я вернусь позднее, был одним из лучших дипломатов своего времени. Этот своеобразный по характеру и в некоторых отношениях удивительный человек являлся идеальным осуществителем замыслов В. И. Ленина в области внешней политики.

Вот как Г. В. Чичерин описывает их совместную работу:

«В первые годы существования нашей республики я по нескольку раз в день разговаривал с ним по телефону, имея с ним иногда весьма продолжительные телефонные разговоры, кроме частных непосредственных бесед, и нередко обсуждал с ним все детали сколько-нибудь важных текущих дипломатических дел. Сразу схватывая существо каждого вопроса и сразу давая ему самое широкое политическое освещение, Владимир Ильич всегда в своих разговорах делал самый блестящий анализ дипломатического положения, и его советы (нередко он предлагал сразу), самый текст ответа другому правительству могли служить образцами дипломатического искусства и гибкости».

Естественно, в те годы аппарат НКИДа и его представительств за границей был небольшой, как невелико было и число стран, с которыми у нас поддерживались дипломатические сношения. Поэтому Г. В. Чичерин фактически лично подбирал кандидатов на все ответственные должности и проводил их через ЦК. Что касается послов, или так называемых полномочных представителей, то их, естественно, назначал ЦК, предварительно, однако, обсуждая возможные кандидатуры с наркомом. В основном это были старые большевики, с большим опытом пребывания за границей, имевшие там широкие связи и отлично знавшие иностранные языки.

К этому следует добавить, что Г. В. Чичерин, в отличие от других наркомов, превосходно знал практику старого министерства иностранных дел. Поэтому все сотрудники Наркоминдела быстро усвоили технику работы. Одним из основных правил являлась многократная проверка сообщаемых сведений, точность и ясность изложения.

Д. Ю. Гопнер был человеком чичеринской школы. Уже из первых бесед с ним я понял, как сложна обстановка в Средней Азии. Афганистан, независимость которого мы признали первыми, находился в своеобразном положении. В Англии в тот период ведущими политическими фигурами был лорд Керзон и сэр Уинстон Черчилль, то есть представители тех кругов, которые тогда не могли даже себе представить падения колониального могущества Британской империи. Наоборот, только что выигранную войну с Германией они рассматривали с точки зрения возможности захвата немецких колоний в Африке и новых территорий на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. Проиграв войну с Афганистаном, англичане вовсе не намеревались от него отказаться. Они располагали многими средствами для осуществления своих целей. К числу таких средств относились горные и кочевые племена, с вождями которых всегда можно было договориться, реакционное духовенство, феодалы, среди которых у англичан были старые связи, и, наконец, торговля.

Афганистан все получал из Индии или из России, которая в результате гражданской войны перестала быть поставщиком и покупателем. В Иране (или, как тогда говорили, Персии), третьей пограничной стране, сидели те же англичане. По всей нашей границе с Афганистаном и Ираном жили племена, кочевавшие и на нашей, и на чужой территории. Война с басмачеством отличалась от борьбы с бандитизмом в других республиках вследствие феодального, религиозного и пограничного характера басмачества.

Отношения у нас с Афганистаном были нормальные, но джемшиды, хорошо вооруженное племя, массами кочевавшее вдоль границы по афганской территории, часто переходили границу, захватывали людей, скот и уводили их с собой. Басмаческие шайки в Фергане и Восточной Бухаре делали то же самое. Эмир бухарский, бежавший в Афганистан, активно подготовлял восстание в Бухаре. Все эти вопросы для своего разрешения требовали времени. Басмачество, подобно махновщине на Украине, могло быть ликвидировано только в результате совокупности политических, экономических и военных мероприятий. К тому же граница как со стороны Афганистана, так и с нашей охранялась в те времена плохо, и ни одна из сторон не могла поставить в вину другой то, что на ней происходило. Чувствовалась и рука англичан. Хотя Афганистан освободился от английской зависимости и стал вполне суверенным государством, англичане сохранили там многие старые связи.

Изучив все материалы, я пришел к убеждению, что укрепление наших отношений с Афганистаном нужно начинать с восстановления торговли. Только что закончилось освобождение Бухары и Хивы, прошло всего несколько месяцев после занятия нами Ашхабада, Красноводска и ликвидации Закаспийского фронта. Поэтому высказываемый мною взгляд вызывал улыбки и даже недоумения. Да и какая торговля могла вестись во времена военного коммунизма, когда существовали карточки и закрытые распределители? Но, будучи по характеру своему человеком упрямым, я при поддержке Д. Ю. Гопнера продолжал настаивать на этом, и секретарь ЦК КПТ В. М. Познер, человек редкого ума и культуры, оказал мне содействие в этом деле.

В первую очередь я предложил выявить экономические возможности Туркестана и для этого устроить в Ташкенте среднеазиатскую экономическую выставку. Меня назначили председателем комитета по организации выставки. Надо сказать, что эта странная для того времени идея нашла горячий отклик среди производственников, хозяйственников и работников сельского хозяйства. Директора предприятий, руководители совхозов, председатели кооперативных объединений много сделали для того, чтобы их стенды и отделы выглядели возможно лучше. Временный аппарат выставки включал большое число художников и экспертов-экономистов. Когда выставка открылась, выяснилось, что Туркестан может производить почти все в области легкой и пищевой промышленности. Разумеется, тогда на выставке не было никаких машин, но афганских, персидских и китайских (из Синцзяна) купцов, которые были приглашены на нее, машины не интересовали. Помимо внешнеторгового значения, эта выставка оказала большое влияние на развитие производительных сил в крае. Афганский генеральный консул в Ташкенте, пожилой, тучный, представительный мужчина, ходил на выставку несколько дней подряд. Наконец, осмотрев все и выяснив цены, он спросил меня, можно ли все эти вещи покупать. Ведь, насколько он понимает, обычной торговли у нас нет, как же афганские купцы будут их покупать?

— Обыкновенным способом, — отвечал я. — Ваши купцы зайдут в Управление Внешторга, заключат договор и в определенные сроки получат товар или его доставят им на границу…

— Поразительно… — сказал он. — Вы не представляете себе, что это значит. Ведь товары из Кабула в Герат караванами идут тридцать пять дней, а от вашей границы они придут через пять дней, не говоря уже о ценах…

Я был тронут, когда в местных газетах мне была объявлена благодарность от имени ЦК КПТ за организацию экономической выставки и отмечено ее большое значение.

НАЗНАЧЕНИЕ В АФГАНИСТАН

18 марта 1921 года я вошел в состав временно образованной в Ташкенте «чрезвычайной тройки». Кроме меня, в эту тройку входили Ф. Цируль (имя которого носит один из клубов Москвы), начальник милиции города и командующий Сыр-Дарьинским военным округом, известный участник гражданской войны, уже тогда дважды награжденный орденом Красного Знамени Л. Гордон. По должности на всех заседаниях присутствовал председатель Ташчека Ф. Вихорев.

Следует сказать о каждом из них несколько слов. Фриц Янович Цируль был человек высокого роста, полный, в очках, с бородкой и усами. Какое-то особенно серьезное выражение было свойственно его серым немигающим глазам. Аккуратно одетый, представительный и спокойный, он всем своим внешним видом как бы олицетворял непоколебимость власти. Цируль был очень характерной фигурой для всей многочисленной категории латышей-коммунистов, которые в первые годы Советской власти работали на самых опасных и ответственных постах. Он с большим уважением относился к науке и интеллигенции. Я помню, когда некоторые не в меру ретивые товарищи в те довольно беспокойные дни предложили произвести всеобщее переселение непролетарских элементов из центра города на его окраины, Цируль, страшно рассердившись, сказал с характерным для него акцентом:

— Это есть глупый вытумка и польше ничего. Как можно переселить профессор или какой-нибудь ученый? Он толшен шить спокойно и учить пролетариат. Мы толшны запотиться о культура фо фсех отношениях…

Теперь это ясно каждому, но в те годы находилось немало людей, которые были сторонниками крайних мер, даже когда они не вызывались необходимостью.

Население любило Фрица Яновича за его доступность, справедливое отношение к людям и честность.

Лев Михайлович Гордон, кавалер двух орденов Красного Знамени, отличный кавалерист и на редкость красивый мужчина, был одним из офицеров[8] примкнувших сразу после Октября к большевикам. Человек умный, хороший организатор и талантливый командир, он даже бывалых людей удивлял своей сумасшедшей храбростью. Однако Гордон не всегда мог сдержать свой темперамент.

Однажды, наблюдая в цирке скачку наездников через препятствия, он приказал привести своего коня и, к восторгу зрителей, сам взял все барьеры подряд. Случалось, что въехав по лестнице на первую площадку гостиницы, он кричал: «Ординарец, прими коня!» — и потом спокойно направлялся к себе в номер. Товарищ он был замечательный и пользовался большой популярностью среди командиров и бойцов.

Ф. Вихорев, председатель Ташчека, был грузный, высокий человек, в очках, редкой душевной доброты. Присутствуя как-то при допросе арестованного им контрреволюционера, я не мог сдержать смеха, чем вызвал его удивление.

Задав арестованному несколько вопросов и перелистав его дело, Вихорев глянул на него поверх очков и сказал с сокрушением:

— Как же ты, брат, оказался таким подлецом?..

Наша «тройка» работала очень слаженно, и мы навсегда остались в самых дружеских отношениях.

Через несколько дней, при пожаре в гостинице «Регина», где мы жили, я потерял близкого мне человека и пережил большое личное горе. Мое душевное состояние было очень тяжелое. Мне никого не хотелось видеть. Кроме одного товарища, который иногда посещал меня по поручению ЦК КПТ, ко мне никто не заходил. Однако вскоре меня вызвали в ЦК Коммунистической партии Туркестана, и секретарь ЦК В. М. Познер сообщил мне, что, по согласованию с Москвой, я назначен генеральным консулом в Афганистан, в город Герат. Подробные указания мне даст Д. Ю. Гопнер.

Приготовления к отъезду были короткими. Получив патент и нанеся визит афганскому генеральному консулу в Ташкенте, я собирался вместе с поступившим в мое распоряжение молодым комсомольцем, а ныне почтенным, седовласым полковником А. Х. Баратовым, выехать в крепость Кушку.

Хорошо помню унылый вечер в номере ташкентской гостиницы, где я сидел, вспоминая подробности недавней катастрофы. За окном шелестела свежая листва только что распустившихся деревьев, журчала в арыках вода, раздавались веселые молодые голоса. Иногда притаившаяся под самым окном пара выдавала свое присутствие шепотом или звуком поцелуя. Но мне не хотелось видеть людей, и я продолжал сидеть в темной комнате у окна. Я был предупрежден насчет опасности моей поездки. Но предупреждения эти меня нисколько не беспокоили. Неожиданно раздался стук в дверь. Она открылась, и вошел Лев Вениаминович Никулин. В те времена он был сравнительно молодым человеком, а вовсе не старым, почтенным писателем. Но за глаза его называли ласково «старушка», потому что говорил он медленно и, говоря, иногда жевал губами. Теперь «старуха» стояла передо мной и смотрела на меня с сочувствием и грустью. Никулина я знал с ранних лет моей юности, но последний раз видел в 1919 году, перед эвакуацией нашими войсками Киева, откуда он уехал в Москву, а затем в Петроград, на Балтийский флот. В Киеве он носил штатское платье и имел по тем временам довольно элегантный вид. Теперь же был в шлеме и в форменном армейском костюме. После ряда взаимных расспросов он мне сообщил, что прибыл с Ф. Ф. Раскольниковым, который назначен полпредом в Афганистан вместо Я. З. Сурица.

Ф. Ф. РАСКОЛЬНИКОВ И Л. М. РЕЙСНЕР

Не было ни одного матроса, красноармейца или партийного работника, который бы не слышал о Раскольникове. Раскольников был председателем Кронштадтского комитета большевиков; он поднял Кронштадт вместе с Дыбенко, Коллонтай и Рошалем. Раскольников сражался против англичан на Балтике, когда началась интервенция, был взят в плен и выменен на 17 английских офицеров. Раскольников был связным у Ленина, когда Владимир Ильич скрывался в Разливе, по указанию Ленина руководил потоплением Черноморского флота в Новороссийске и с отрядом матросов пробился оттуда через Ставрополь — Царицын — Котельниково на Москву. Он был организатором Волжской военной флотилии, которая прославилась в боях с белыми, взял с ней у англичан персидский порт Энзели. Затем Раскольников командовал Балтийским флотом и ушел с флота вследствие ссоры с Зиновьевым. Кронштадтский мятеж произошел, когда его на флоте уже не было.

Поезд Раскольникова стоял недалеко от станции и был окружен вооруженными матросами. Большинство из них были в дореволюционное время боцманами. Это были могучие люди огромного роста; у многих на шее висела дудка, а в ухе поблескивала серьга. Люди бывалые, серьезные, они любили порядок и знали службу. Весь сопровождающий Раскольникова персонал, за исключением Никулина, состоял из морских штабных офицеров. Это были командир линкора «Воля» Владимир Андреевич Кукель, который потопил Черноморский флот, выкинув сигнал «Погибаю, но не сдаюсь», капитан 1 ранга Сергей Андреевич Кукель, капитан Синицын, Семен Лепетенко, Михаил Калинин и другие. Все они были уже награждены орденами Красного Знамени, прославлены в боях и сохранили тот стиль вежливого и спокойного обращения, который был принят среди морских офицеров. К тому же они прекрасно знали английский язык.

Сам Раскольников был очень красив и в этом смысле составлял удивительную пару со своей женой Ларисой Михайловной Рейснер, выдающийся ум и красота которой поражали каждого встречавшегося с ней человека. Федор Федорович был человек высокого роста, с голубыми глазами, тонкими чертами лица, которому нежный румянец придавал юношескую свежесть, и редкими по форме, я бы даже сказал по изяществу, руками. Говорил он тихо, но, увлекаясь, начинал возвышать голос, и тогда его глаза загорались, румянец заливал щеки, и становилось понятно, почему этот человек мог повести за собой тысячи людей. Он был подлинным фанатиком революции и никогда не признавал никаких компромиссов. И в то же время какая-то истеричность и неуравновешенность чувствовались в нем. Бывали случаи, когда он впадал в ярость. Тогда самые бывалые моряки бледнели и, зная его нрав, старались не попадаться ему на глаза. Лариса Михайловна Рейснер была молодая женщина, крупного, но удивительно пропорционального, я бы сказал, сильного телосложения, с большими серыми глазами, копной светлых волос и обаятельной улыбкой. К тому же у нее был чарующий, мягкий голос. Отец ее, автор проекта первой советской конституции профессор Михаил Андреевич Рейснер, был начальником политотдела Балтийского флота. Брат, Игорь Михайлович Рейснер, впоследствии профессор, был тогда первым секретарем полпредства в Афганистане и уже в те годы считался выдающимся знатоком Афганистана и Индии.

И вот, сидя в салон-вагоне поезда Раскольникова и разговаривая с этими вежливыми и приятными людьми, я вспомнил рассказы о том, как Лариса Рейснер стояла на верхней палубе одного из судов Волжской флотилии, рядом с пулеметчиками, на виду у белых, обстреливавших флотилию с берега, как она в качестве разведчицы проникла в занятую белыми Казань и как сумела убежать из неприятельского штаба.

Уже тогда, во время беседы, я заметил в Раскольникове одну странность. Взгляд его вдруг становился отсутствующим, и он не слышал того, что ему говорят. А через несколько минут, как бы очнувшись, спрашивал: «Простите, что вы сказали?»

Потом, уже в Советском Союзе, мне приходилось по службе часто встречаться с Раскольниковым. Однажды я спросил его, чем объясняется такая рассеянность.

Он покраснел и ответил:

— Вы знаете, у меня бывают иногда какие-то провалы в сознании. Я долго болел в связи с этим, даже находился в больнице…

Вероятно, именно по этой причине Раскольников, человек легендарной храбрости, потерял способность управлять собой, когда столкнулся с жестокой действительностью. Иногда история требует от человека большего, чем физическая храбрость.

На следующий день я выехал в Афганистан через пограничную крепость Кушку. Раскольников должен был приехать недели через две и застать меня уже в Герате.

Маленький салон-вагон, в котором ехали я, Баратов и бывший полковник генерального штаба Петров, потерявший руку в бою под Эрзерумом, был прицеплен к маршрутному поезду. И все-таки застрял в Мерве. Баратов, комсомолец из Нагорного Карабаха, только что начавший военную службу, нагнал такого страху на дежурного по станции, что тот решил прицепить наш вагон к поезду-«водянке», который снабжал водой все маленькие полустанки до самой Кушки. И мы медленно поползли дальше. Направо и налево простиралась бесконечная пустынная степь. Изредка попадались два — три верблюда; на них можно было увидеть самовар, привязанную сбоку трубу, туркменку, в высоком головном уборе, с трубкой в зубах и ребенком за спиной, и ее мужа, в мохнатой шапке и с ружьем поперек седла.

Когда поезд останавливался на каком-нибудь полустанке, все местное население — железнодорожники, рабочие, красноармейцы и их семьи — бежали с ведрами и бидонами за драгоценной водой. В обе стороны от полустанка, сразу же за линией дороги, начиналась степь, уходящая в пустыню. От плоской, нагретой палящим солнцем земли поднимался пар. Пахло горькими травами и медом. В золотом воздухе, на фоне синего, как эмаль, неба летали стаи влюбленных жаворонков. В степной тишине слышался непрерывный шелест сухих трав.

Неожиданно раздавался хриплый гудок паровоза, все бежали на свои места, и «водянка» медленно ползла дальше.

Наконец показались горы, и маленький паровоз, тяжело фыркая на подъемах, потащился вверх, волоча за собой длинный хвост «водянки» и подбираясь к стальным воротам крепости.

Кушка — это не просто крепость на краю пустыни и самая южная точка бывшей Российской империи.

Тридцать восемь лет назад англичане задумали с помощью афганского эмира Абдурахман-хана прощупать русские границы. Опытные колониальные английские полковники, подобрав подходящие отряды, быстро заняли в 1883 году оазис Пендэ. Царское правительство насторожилось, но выжидало. Когда же бойкие полковники захватили Таш-Кепри — важный пункт, открывавший путь в Туркестан, генерал-лейтенанту (а впоследствии генералу-от-инфантерии) генерального штаба и начальнику Закаспийской области Александру Виссарионовичу Комарову было приказано «по возможности без кровопролития и сверхсметных ассигновок со стороны казны унять английских полковников».

Генерал-лейтенант А. В. Комаров, археолог, этнограф и нумизмат, до этого около тридцати лет прослужил на Кавказе и по части подобных экспедиций был великий мастер. Поэтому, подобрав соответствующий отряд, он 13 марта 1885 года учинил английским полковникам жестокую трепку. Когда один из офицеров английской военной миссии пожелал с ним разговаривать, Комаров не признал его как правомочное лицо и заключил с Афганистаном соглашение, точно определяющее границы. Это соглашение Англия не без зубовного скрежета подтвердила в конце 1888 года.

Учитывая все это, русское правительство решило раз навсегда обезопасить границу от подобных неожиданностей и выстроило Кушку — цитадель русского могущества в Средней Азии. Конечно, подлинно добрососедские, отношения между Афганистаном и Советской Россией возникли лишь после того, как Афганистан сбросил с себя иго английской зависимости, а в России к власти пришел пролетариат. Тогда только Афганистан перестал находиться между «молотом и наковальней».

Если бы Афганистан сделал попытку начать войну за свою независимость до Октябрьской революции, не может быть никакого сомнения, что Россия воспользовалась бы этим, чтобы, как писал 14 ноября 1916 года статский советник Калмыков действительному статскому советнику Петряеву, построить железную дорогу через Афганистан в Индию и таким образом облегчить работу Мурманского и Сибирского пути. Это, по мнению Калмыкова, был бы «единственный путь, который остался для России и неугрожаем подводными лодками».

ПРИПОДНЯТАЯ ЗАВЕСА

Начиная с 1919 года (кроме подпольного периода) мой распорядок дня стал меняться. Все больше не хватало дневных часов для срочной работы и все позже приходилось ложиться спать. То же самое было и в 1920 году, и в последующее время, тем более, что в Афганистане и Турции было трудно работать днем из-за жары. Так я научился ложиться спать в четыре часа ночи и продолжаю делать так до сих пор. Все осуждали эту вредную привычку, и единственный человек, который очень обрадовался, узнав, что я веду такой образ жизни, был Г. В. Чичерин, который также работал по ночам, уверяя всех, что это и есть наилучшее для работы время.

После полуночи я обычно занимался теми вопросами, которые требовали особо тщательной разработки.

Направляясь в Афганистан, я не ограничился изучением отношений с этой страной за последние полтора года. Меня интересовал вопрос, что происходило в Афганистане во время первой мировой войны и каким образом он достиг независимости.

Мне удалось получить некоторые секретные документы — русские, английские и немецкие, относящиеся к Афганистану периода первой мировой войны. Этот период чрезвычайно интересен. События, происходившие тогда в Афганистане, напоминают самый увлекательный исторический роман. До сих пор эти документы известны, вероятно, лишь самому узкому кругу специалистов. Поэтому читатель меня извинит, если я ненадолго прерву рассказ о своем путешествии и приподниму завесу над тем, что происходило в Афганистане с 1915 по 1919 год, то есть до его национального освобождения.

Сентябрь 1915 года. Германские армии неудержимо двигаются вперед. На Западном фронте они опрокидывают союзные войска под Аррасом, у Лооса и в Шампани. Итальянское наступление приостановлено. Русская армия разбита. По всему Восточному фронту, вплоть до Карпат, наступает затишье. Варшава, Ковно, Гродно, Вильно в немецких руках. Русский верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич перемещен на Кавказ. Генерал Гинденбург переводит свой штаб в Ковно. Генерал-фельдмаршал Макензен переходит с Восточного фронта на Балканы, совместно с двенадцатью пехотными дивизиями только что присоединившейся к немцам Болгарии в два месяца уничтожает сербскую армию и подходит к границам Греции. Он сознательно не занимает Салоники, чтобы находившиеся там союзные войска не были переброшены на Западный фронт.

С другой стороны, австрийцы, пройдя Черногорию и Албанию, также добираются до греческой границы. Восстанавливается железнодорожное сообщение между Берлином и Константинополем. Союзники оставляют полуостров Галлиполи. Проливы прочно закрыты. У России остается единственный выход к внешнему миру — через Мурманск, куда прокладывается, но еще не закончена железная дорога из Петрограда.

Немцы организуют наступление турок на Суэцкий канал с диверсией на Египет, реконструируют Багдадскую дорогу. Сотни германских грузовиков двигаются сплошными колоннами к Евфрату и Тигру. По обеим рекам открывается пароходное сообщение. Кроме того, немцы совместно с турками на подводных лодках доставляют оружие в Триполи и Бенгази и вызывают там восстание.

Румыния и Турция по особым договорам снабжают Германию продовольствием и сырьем. Швеция отказывает России в провозе военного снаряжения.

В этих условиях верховное германское командование было крайне заинтересовано в том, чтобы закрепить достигнутые успехи. Между тем в Англии вместо прежней вербовки добровольцев был введен обязательный набор, и британское командование получило возможность полнее использовать свои военные ресурсы в Индии. С января по сентябрь 1915 года из Индии на Западный фронт было отправлено более 200 тысяч солдат. Америка, еще не вступившая в войну, снабжала союзников в масштабах, становившихся гигантскими. Франция, Англия и Япония спешно перестраивали свою промышленность. Человеческие ресурсы России казались неисчерпаемыми.

И вот германское командование почувствовало необходимость такого маневра, который мог бы одновременно парализовать Англию и Россию, приостановить фланговым ударом по Месопотамии и Сирии начавшееся там наступление англичан и открыть немцам доступ в новую, нейтральную страну, обладающую огромными запасами сырья и продовольствия.

Такой страной был Афганистан. Он граничил с Туркестаном, в котором было сосредоточено множество немецких, австрийских и турецких военнопленных и мусульманское население которого находилось в состоянии готовности к поголовному восстанию. В случае если бы это восстание удалось организовать, германское командование рассчитывало получить в Афганистане готовую армию из перешедших границу военнопленных в числе до 20 тысяч человек. Афганистан врезался в Северную Индию пограничными племенами момандов, массудов, афридиев, вазиров и т. д. Все эти племена находились в состоянии постоянной войны с англичанами. Наконец, из Афганистана можно было проникнуть непосредственно в Персию и соединиться с турецкими войсками в Персидском Азербайджане, а также в Северо-Западный Китай и Тибет.

Отношения Афганистана с Англией определялись договором 1907 года, обеспечивавшим первому внутреннюю независимость, при формальном контроле со стороны индийского вице-королевства над его внешними сношениями. Фактически англо-индийское правительство, отправив все свои боеспособные части на Западный фронт и распоряжаясь только немногочисленными мусульманскими дивизиями, не могло и думать о войне с Афганистаном. Между тем панисламистские тенденции, чрезвычайно сильные при афганском дворе, послужили причиной возникновения в этой стране враждебно настроенной англичанами партии во главе с братом эмира Насруллой-ханом и принцем Амануллой-ханом.

Кроме того, стремление к национальному освобождению больше, чем когда-либо раньше, охватило самые широкие круги афганского населения, способствуя нарастанию антианглийских настроений в стране.

Помимо принца Амануллы-хана, большое влияние на младоафганские патриотические круги имели военный министр Сардар Сипахсалар Мухаммед Надир-хан[9] и его братья — шах Махмуд-хан и шах Вали-хан.

Таким образом, к сентябрю 1915 года верховное германское командование признало желательным использовать эти благоприятно сложившиеся обстоятельства для соответствующей диверсии в Афганистан. Основной задачей являлось: склонить Афганистан к войне с Англией в Индии, произведя, в случае надобности, соответствующий государственный переворот, организовать восстания в русском и китайском Туркестане, использовав для обеих целей австро-германских военнопленных, и, наконец, проникнуть в Северо-Западный Китай и Персию.

В борьбе со своими противниками германскому империализму неизбежно пришлось вооружать независимые племена северо-западной Индии, боровшиеся против англичан, помогать Афганистану в его техническом перевооружении для завоевания своей независимости. Так Германская империя, сама имевшая колонии и глубоко враждебная по своей сущности всякому революционному духу, в силу мировых империалистических противоречий невольно оказалась вынужденной косвенно содействовать дальнейшему развитию освободительного движения на Востоке.

Эти же противоречия, неизбежные спутники всякого империализма, заставили двух союзников (читатель увидит это из следующих глав) — Англию и Россию, вместо совместной борьбы против германской экспансии в Афганистане, стараться направить ее друг против друга.

Противоречия, существовавшие между капиталистическими странами, проявились впоследствии и в Турции, когда Антанта пыталась ее расчленить. И Кемаль-паше, обладавшему вначале ничтожными ресурсами, удалось с братской помощью Советского Союза освободить свою страну от иностранной зависимости.

Итак, германское верховное командование со свойственной ему тщательностью готовило экспедицию. Генерал фон Бартенверфер — начальник политического отдела; подполковник Николаи — начальник германской разведки; майор фон Штюльпнагель — впоследствии генерал и министр национального воспитания гитлеровской Германии, а тогда представитель верховного командования в Берлине, начали с того, что связались с индийскими националистами, эмигрировавшими в Америку. Кумар Махандра Пратап и Маулеви Баракатулла вместе с группой индусов, главным образом из пограничных провинций, должны были сопровождать германскую экспедицию. Из состава пленных солдат английской армии были изъяты афридии, массуды, вазиры и т. д., которым было предложено вместе с немцами «бороться за ислам». Во главе экспедиции был поставлен полковник Нидермайер, к которому прикомандировались капитан-лейтенант Вагнер, лейтенанты Фойгт и Рер. Доктор Хентиг, впоследствии немецкий посол в одной из прибалтийских стран, вместе с группой сотрудников возглавлял дипломатическую работу экспедиции. Полковнику Хеллеру, австрийскому атташе в Тегеране, было предписано к моменту прибытия туда членов экспедиции организовать переход австрийских, германских и турецких военнопленных из русских пограничных районов в Персию для формирования из них будущего ядра реконструируемой афганской армии. Эти люди также должны были присоединиться к экспедиции. В дальнейшем из числа бежавших из Туркестана в Афганистан военнопленных германская миссия в Афганистане получила много ценных сотрудников, например, капитана Шрайнера, лейтенанта Руланда, капитана Рыбичку и других. Кроме того, большое значение имели турецкие офицеры и инженеры, работавшие вместе с немцами, например, Хайри-бей, Риза-бей, Махмуд Сами-бей…

Не отвлекаясь описанием чрезвычайно трудного перехода всех этих людей по персидским пустыням в Афганистан, скажу только, что германский империализм умел выбирать своих агентов, и Нидермайер вполне соответствовал своему назначению.

В сентябре 1915 года миссия прибыла на афганскую территорию.

Надо сказать несколько слов о том, в каком положении находился Афганистан ко времени прибытия туда германской миссии. Соглашением между Россией и Великобританией от 31 августа 1907 года Россия признавала Афганистан и Тибет входящими в сферу английского влияния. Это не значило, конечно, что царское правительство перестало интересоваться этими странами. В специальной инструкции российскому императорскому консулу в Индии предписывалось организовать целую систему секретной информации, в первую очередь именно в отношении Афганистана и Тибета: «Особо зоркое наблюдение за ходом постройки стратегических дорог по направлению к Афганистану и Памирам и за всем происходящим в Афганистанском ханстве представляется совершенно необходимым и входит в вашу первейшую задачу». В этой же секретной инструкции отмечалось усиление турецкого влияния в Афганистане и указывалось, как должна пересылаться шифрованная корреспонденция, чтобы «содержание ее не могло дойти до сведения англо-индийского правительства». С другой стороны, туркестанский генерал-губернатор через целую систему пограничных и полицейских учреждений должен был следить за тем, чтобы «великобританское правительство соблюдало возложенные на него обязательства в отношении русских интересов». Таким образом, эмир афганский находился как бы между молотом и наковальней, ибо, как это будет видно из дальнейшего, обе стороны — Россия и Великобритания — именно через Афганистан старались доставить друг другу как можно больше неприятностей.

Эмир Хабибулла-хан, толстый, ленивый и осторожный человек, был лишен всякого государственного темперамента. У него была прекрасная восточная кухня, обширный гарем и великолепные охоты. Хабибулла-хан мало интересовался армией, боялся всяких осложнений с соседями, но был далеко не глупый человек и в той своеобразной игре, которая называется восточной политикой, был первоклассным игроком. Он с самого начала понял, насколько выгодно положение Афганистана в условиях развивающейся великой войны. Его не соблазняла ни государственная независимость, ни присоединение какой-нибудь чужой территории, ни даже личная слава как мусульманского государя. Единственную реальную выгоду он видел в звонкой монете. И Хабибулла-хан твердо решил вытянуть как можно больше денег из всех трех заинтересованных государств.

Прибытие немецко-турецкой миссии на афганскую территорию произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Лондон, Петербург, Дели, Ташкент, Калькутта засыпали друг друга телеграммами. Русский посол в Лондоне и генеральный консул в Калькутте требовали от англичан немедленного давления на Хабибуллу-хана для выдачи «германской шайки».

Между тем вице-король Индии лорд Хардинг со свойственным англичанам спокойствием не торопился предъявлять такого требования. Он совершенно справедливо полагал, что если «германская шайка» может нанести вред Индии, то совершенно такой же вред, и даже больший, она может причинить России; следовательно, вопрос заключается в том, против кого в первую очередь начнут действовать немцы, находящиеся в зависимости от афганского эмира.

Российскому генеральному консулу Набокову было сообщено, что Хардинг лично написал эмиру письмо (индийское правительство трактовало эмира как самостоятельного правителя) по поводу проникновения немцев в Афганистан. Эмир ответил, что он намерен твердо соблюдать нейтралитет; что же касается проникновения «банды», то об этом ему ничего не известно; если же она прибудет, то, конечно, будет разоружена. Когда царское правительство попыталось настоять на более решительных мерах, то получило от Набокова следующий ответ.

На самом же деле германская миссия торжественно въехала в Кабул, причем за городом ее встретил турецкий офицер Хайри-бей — помощник Энвер-паши по триполитанской кампании и почетный караул из состава учебного и образцового батальонов и одной батареи.

Правда, вначале эмир пытался воздерживаться от официальных сношений с прибывшей миссией и, во всяком случае, внешне не проявлять к ней дружелюбия. Однако постепенно влияние партии его брата Насруллы-хана и принца Амануллы, усилившаяся тяга индусских мусульман-эмигрантов в Афганистан и быстро налаженная немцами пропаганда возымели свое действие. Эмир начал переговоры с германской миссией, а вслед за тем целиком поручил ей реорганизацию своей армии. Одновременно начал осуществляться широко задуманный немцами план возведения укреплений вокруг Кабула и превращения его в особый крепостной район. Все эти работы начаты были под руководством полковника Нидермайера, а соответствующие немецкие и австрийские офицеры были назначены инспекторами армии: Фойгт — по артиллерии, Шрайнер — по пехоте, Руланд — по саперным и техническим войскам, Рыбичка — по топографии и военной разведке. Надо сказать, что немцы наряду с младоафганскими деятелями сыграли решающую роль в деле превращения так называемой афганской армии того времени в боеспособные войска.

«Бабур-шах», где помещалась германская миссия, стал центром кипучей деятельности. Там был выработан полевой устав для афганской армии применительно к особенностям последней войны. Оттуда исходили первые военные инструкции и учебники на персидском языке с соответствующими чертежами и рисунками, карты афганской территории и т. д. Там же формировались первые образцовые отряды пехоты, пулеметные команды, штурмовые батальоны со значительным количеством немецких и австрийских унтер-офицеров и солдат.

Началась широкая реконструкция артиллерии. Уже и раньше у афганцев имелось большое количество орудий, в том числе несколько крупповских скорострельных батарей. Однако ни прицельных приспособлений, ни упряжи, ни артиллеристов не было, так как, экономя снаряды, афганцы не производили обучения. Армия имела примитивное деление на гунды, состоявшие из батальона пехоты, эскадрона кавалерии и никогда не стрелявшей батареи, была вооружена старыми ружьями Мартини (за исключением гвардейских частей, имевших скорострельные винтовки). Кабульский арсенал походил на музей старого оружия.

Немцы со всей энергией взялись за реконструкцию артиллерии, за унификацию вооружения и создание боеспособных частей. Из армии удалены были все сверхсрочные и неспособные солдаты. Обучение производилось в полном объеме немецких требований, включая военную гимнастику. На горе около «Бабур-шаха» была установлена станция беспроволочного телеграфа, перехватывавшая радиопереписку англо-индийского правительства. Крепостные сооружения возводились с необыкновенной быстротой. Была установлена связь с северо-западными племенами и организовано несколько сильных набегов на Пешавер. Следует сказать, что северо-западные племена, ныне находящиеся на территории Пакистана (Пуштунистан), всегда считали своей родиной Афганистан и были непосредственно заинтересованы в его независимости. Наконец, были созданы опорные пункты для регулярного перехода немецких и австрийских военнопленных из Туркестана в Афганистан.

Уже 27 декабря 1915 года тот же Набоков в своем письме министерству иностранных дел сообщал, что в Афганистане усилилось течение в пользу «священной войны» против англичан, что туда прибыла «вторая немецкая банда» и что сами англичане признают ежедневную возможность всяких неожиданностей.

16 января 1916 года преемник Набокова, Лисовский, телеграфировал министерству, что агитация немецко-турецких эмиссаров чрезвычайно сильна; индийское правительство опасается возможности покушения на жизнь эмира со стороны фанатиков.

Через три дня, 19 января, он же в подробном письме вновь сообщает об опасениях англичан за безопасность эмира, а также и о том, что население Афганистана совершенно распропагандировано младоафганцами, немцами и индийскими эмигрантами. Англичане не могут предъявить эмиру афганскому сколько-нибудь решительных требований, ибо в случае выступления Афганистана мусульмане Индии поднимут восстание в помощь единоверцам. В Бенаресе, Лагоре и других городах раскрываются обширные заговоры, связанные с деятельностью немцев. Англичанам с трудом удается поддерживать порядок в районе северо-западной границы.

Между тем через шесть месяцев после начала работ немцев по реконструкции армии, в марте 1916 года, укрепления вокруг Кабула, вооруженные крупповскими батареями, были возведены, и первый этап широкой военной реформы афганской армии закончился.

Тогда встревожилось не на шутку и индийское правительство. Многочисленный штат осведомителей подробно доносил о происходивших в Афганистане событиях. Но англичане хорошо знали эмира Хабибуллу, а эмир столь же хорошо знал англичан. Началась ожесточенная торговля. По мере возведения крепостных укреплений и проведения военных реформ Хабибулла требовал все больше денег. Вместо 1 миллиона 800 тысяч рупий, которые он ежегодно получал от индийского правительства, он требовал уже 2 миллиона 800 тысяч. Англичане соглашались дать 2 миллиона, потом 2,5, но только при условии удаления немцев из Кабула. Неизвестно, сколько времени продолжались бы переговоры, если бы не тактическая ошибка немцев.

Неожиданно в Туркестан прибыли несколько афганцев во главе с индийским раджой — эмигрантом Махандрой Пратапом из Хатреса. Они привезли письмо на имя российского императора и сообщили, что цель их приезда — предложить от имени немецко-турецкой миссии и эмира афганского заключение секретного договора для борьбы против англичан в Индии.

Все пришло в движение. Генерал Куропаткин, состоявший при нем дипломатический чиновник Чиркин, министерство иностранных дел, британское посольство в Петрограде и русское в Лондоне, генеральное консульство в Индии и индийский вице-король забросали друг друга спешными депешами. Русское правительство не хотело, конечно, идти на измену своему союзнику Великобритании путем какой-то секретной сделки с малоавторитетными «туземцами». Но оно не хотело также и разрушать иллюзию индусов и афганцев, надеявшихся на помощь со стороны России в их борьбе с англичанами в Индии. Началось с того, что генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа Куропаткин очень ласково принял посланцев. Через некоторое время, 28 марта 1916 года, начальник азиатского департамента министерства иностранных дел Клемм в довольно краткой телеграмме сообщил генеральному консулу в Индии для передачи вице-королю, что «в Ташкент из Кабула прибыл неизвестный индийский раджа с письмом на имя государя императора, содержание коего неизвестно».

Индийское правительство, уже имевшее сведения об этом факте от агентов британского посла в России и от своих агентов в Афганистане, было приведено таким лаконическим сообщением в крайнее негодование и пожелало знать как имена посланцев, так и содержание привезенного ими письма. После длинного обмена телеграммами русское правительство наконец назвало фамилии двух посланцев и сообщило, что «они прибыли просить дружественной помощи». Когда же англичане узнали, что второй посланец Мирза Мухаммед Али-хан — начальник канцелярии самого эмира, то среди индийских властей началась настоящая паника. Для них стало очевидно, что эта поездка не могла состояться без ведома самого эмира и что карты в игре с афганцами переходят в руки «дорогого союзника» — России.

Англичане потребовали от русского правительства ареста посланцев. В ответ на это требование последовал меланхолический ответ министерства иностранных дел.

Все это заставило англичан согласиться на требуемую эмиром сумму. В Кабул прибыл огромный караван, нагруженный слитками золота и звонкой монетой. Однако непременным условием выдачи денег эмиру было поставлено прекращение деятельности немцев против Индии, причем вице-король намекал, что «буде немедленное удаление германской миссии окажется несовместимым с его достоинством, как независимого правителя, то возможна локализация этой деятельности путем направления немцев в северные провинции Афганистана». Другими словами, англичане говорили: пусть немцы действуют, но только против России, а не Индии, и находятся не в Кабуле, а в Герате.

Военно-организационная, пропагандистская и политическая деятельность немцев в Кабуле приняла к этому времени уже такие масштабы, что не только не могла быть остановлена немедленно, но, как показали события, продолжала развиваться и после отъезда основного ядра немецкой миссии, до осуществления намеченных ею целей. Мало того, это основное ядро, разбившись на группы, выехавшие в Северный Китай, русский Туркестан, Персию и Сеистан, способствовало возникновению значительных восстаний во всех этих областях.

К моменту получения эмиром Хабибуллой обусловленной суммы деятельность немцев достигла апогея. На территории «Михман-хане» архитектор Клотценер выстроил здание для немецко-австрийского отряда. Оно состояло из длинного ряда комнат, каждая на четыре человека, с соответствующей мебелью и оборудованием. Немцами было сделано здесь все, вплоть до невиданных раньше в Афганистане железных кухонных плит. Внутри здания кипела работа: солдаты и унтер-офицеры изучали персидский язык и военную терминологию по специально составленному немецко-персидскому словарю, историю и географию Афганистана, особенности быта и т. д. Велась огромная работа по налаживанию связи с северо-западными племенами. Все прибывающие индусские революционеры составляли как бы особую группу штаба во главе с Баракатуллой и Хайри-беем.

Помимо средств из немецких источников, на эту работу давали крупные суммы и наследный принц Аманулла-хан, брат эмира Хабибуллы — Насрулла, и еще многие афганские националисты. Организован был учет оружия, бойцов, технического имущества, имевшегося на территории северо-западных племен и в Хайберсском проходе. Лейтенант Руланд должен был наладить прямую телефонную связь между германской миссией в Кабуле и северо-западными племенами.

Большая агитационная работа, проведенная среди духовенства, вождей пограничных племен, группы националистов, молодого купечества, офицерства и даже в гаремах, создала в Кабуле напряженное положение и общее ожидание войны. Даже родной брат Хабибуллы-хана, наиболее доверенное его лицо, Насрулла-хан агитировал за разрыв с англичанами и присоединение к центральным державам.

Поэтому, когда эмир вынужден был выполнить взятое на себя перед англичанами обязательство, то ограничился прекращением использования немцев для государственных целей, но германскую миссию оставил по-прежнему в Кабуле. Однако немцы, вполне наладив работу, решили, что демонстративный отъезд основного состава миссии лишь накалит атмосферу, да, кстати, еще и снимет с них ответственность за насильственное удаление эмира в случае, если оно окажется необходимым.

Особенно сложны были отношения эмира с вождями пограничных племен. Они уже подготовились к войне, ожидали богатой добычи и освобождение от англичан считали верным делом. Неожиданный отъезд германской миссии их до крайности раздражил. Эмиру пришлось потратить немало денег, чтобы добиться хотя бы временного успокоения.

22 мая немцы несколькими группами двинулись в разных направлениях. Группа Фойгта двинулась в Сеистан; Хентига — через Памир в Китай; Нидермайера и Рера — в русский Туркестан и Персию. Вагнер переехал в Герат, чтобы оттуда действовать против России.

Таким образом казалось, что англичане достигли своей цели: германская миссия формально из Кабула выехала, а часть ее, в Герате, работала против России. Русское же правительство воображало, будто немцы действуют только против англичан, и царские дипломаты были этим весьма довольны.

В шифрованной телеграмме управляющего 3-м политическим отделом министерства иностранных дел Клемма, посланной незадолго до этих событий (29 апреля 1916 года) русскому генеральному консульству в Индии, имеется следующее место:

Не прошло и нескольких месяцев, как русским чиновникам пришлось горько разочароваться в своем оптимизме.

Если они еще недавно могли доставить себе удовольствие испортить настроение англичанам появлением индийских посланцев в Туркестане, то теперь наступила очередь английским чиновникам, как говорилось когда-то, «получить преферанс».

После отъезда из Кабула основного состава немецкой миссии события начали развиваться быстрым темпом. Полномочия уехавших перешли к оставшимся немецким и австрийским офицерам: Шрайнеру, Руланду и Рыбичке. Опираясь на Амануллу-хана и брата эмира, пользуясь их средствами, а также и покровительством афганских чиновников, они начали готовить выступление пограничных племен. В то же время Вагнер из Герата руководил подготовкой восстания в Туркестане. Путем создания ряда опорных пунктов на русской границе и одновременного восстания военнопленных австрийцев и немцев, работавших на постройке туннеля и железной дороги, предполагалось перебросить всю массу этих солдат в Афганистан. Огромное количество воззваний было отправлено в лагеря Туркестана. Были сформированы особые отряды проводников, снабженные оружием, ракетами, сигнальными флажками, лодками и лошадьми. Вся пограничная афганская стража на русской границе по распоряжению Насруллы-хана была приведена в боевую готовность и инструктирована для приема перебежчиков. В свою очередь Вагнер направил свое внимание на Фергану, где началось сильное брожение. Именно в этот момент царское правительство впервые мобилизовало мусульманское население Туркестана для выполнения рабочей повинности. По всей Средней Азии начались волнения.

Один из членов немецкой миссии в Кабуле — Рыбичка вместе с четырьмя офицерами должен был перейти границу с Туркестаном, чтобы руководить всеми операциями на русской территории.

Однажды несколько тысяч туркмен перешло из Туркестана через афганскую границу. Вслед за этим Хайри-бей, турецкий офицер генштаба, ранее командовавший особыми частями эмира Хабибуллы-хана, исчез из Кабула и вскоре оказался во главе повстанческого штаба северо-западных племен Индии. Одновременно из Кабула готовились к выезду группа Руланда для помощи Хайри-бею и группа Рыбички для руководства действиями в Туркестане.

Царское правительство подняло шум. Туркестанский генерал-губернатор, небезызвестный по японской войне генерал А. Н. Куропаткин, в ряде телеграмм обвинял в близорукости и неосведомленности русское посольство в Лондоне и генеральное консульство в Индии. В обширнейшей телеграфной переписке приняли участие премьер-министр и министр иностранных дел России Штюрмер, контрразведка, посол в Лондоне, генеральный консул в Индии, Клемм, посол в Персии, генерал Куропаткин, состоявший при нем дипломатический чиновник Чиркин и еще многие лица. Куропаткин и органы разведки утверждали, что афганцы сосредоточивают войска на русской границе, готовятся к войне и при содействии немцев организуют восстания, а представители английского правительства, отвечая на запросы царских дипломатов, категорически все это отрицали.

Ко всему этому присоединились наступление турок на персидскую территорию и связанная с этим опасность проникновения их в Афганистан, что уже безусловно вызвало бы военную акцию последнего против союзников.

Вот три окончательных ответа англичан на русские запросы. Первая телеграмма русского генерального консула в Индии от 28 августа 1916 года:

Вторая телеграмма того же генерального консула от 1 сентября 1916 года:

Индийское (то есть английское) правительство, конечно, лгало, так как оно не могло не знать, что в Кабуле находятся около двух десятков немецких, австрийских и турецких офицеров и восемьдесят унтер-офицеров и солдат.

Третья телеграмма из Туркестана от 1 сентября 1916 года:

Нечего и говорить, что после этой телеграммы русские полковники и генералы по приказанию Куропаткина немедленно сели на коней и помчались к границе.

Волнения в Туркестане подавлялись с невиданной даже в этой царской колонии жестокостью. Но, помимо этого, англо-индийскому правительству было недвусмысленно заявлено, что «буде неприятельские войска действительно проникнут на территорию Афганского ханства, российским войскам придется занять эту окраину, если, впрочем, англо-индийское правительство не озаботится обузданием афганистанского эмира».

Тут уж шутить не приходилось: англичане прекрасно помнили, как в свое время русские полковники с большим успехом побили английских полковников в Пендинском районе, после чего понадобилось много усилий, чтобы урегулировать вопрос о границах. Поэтому Хабибулле-хану были на этот раз предъявлены энергичные требования и приостановлена выплата субсидий.

Эмир был взбешен. Несколько сотен кавалеристов было послано на розыски Хайри-бея. Рыбичка, Руланд, Шрайнер, Клотценер и другие немецкие и австрийские офицеры были изолированы и переведены вместе с солдатами в загородное помещение. По отношению к Насрулле, своему брату, и Аманулле-хану, своему сыну, эмир применил ряд ограничений: у первого отнял право управления государственной казной, второй попал в немилость.

Однако Хайри-бея не удавалось поймать, несмотря на обещание крупной награды, а военнопленные продолжали переходить границу. Турки и индусские мусульмане возбуждали народ, указывая на враждебные действия эмира по отношению к немцам — союзникам турок в деле освобождения всех мусульман. Помимо того, Аманулла-хан, Насрулла-хан и Сипахсалар Надир-хан пользовались большой популярностью в народе: положение опальных только усиливало их популярность.

Немцы дважды предпринимали попытки к тайному отъезду, но обе попытки были неудачны.

В это время приехала английская миссия, в задачу которой входило заключение договора с Хабибуллой-ханом и, если возможно, вовлечение Афганистана в мировую войну на стороне союзников. Хотя переговоры велись втайне, англичане содержались за городом, а эмир вел себя по обыкновению крайне уклончиво, в индийской прессе вдруг появились статьи, что Хабибулла-хан безусловный англофил и в связи с получаемой субсидией обещает сделать все возможное в пользу англо-афганского сближения. Это поставило эмира в щекотливое положение и настроило против него широкие круги мусульманского духовенства, националистов и чиновников.

В одном из своих писем управляющему 3-м отделением русского министерства иностранных дел генеральный консул в Индии Лисовский делает совершенно правильный анализ положения в Афганистане на основе английской информации. В этом письме (от 15 декабря 1916 года) он говорит о сложности положения эмира, о нежелании англичан допустить русские войска к разрешению афганского вопроса, а в следующем письме (от 30 января 1917 года) указывает еще и на то, что малейший промах эмира может стоить ему головы. Большинство племен, говорит он, население и войска больше считаются с Насруллой-ханом и Амануллой-ханом и находятся под немецким влиянием.

Что Афганистан действительно находился между молотом и наковальней, было очевидно для всех. Недаром немцы через подставных лиц пытались заключить соглашение между Афганистаном и Россией. Однако царское правительство не только не шло на такое соглашение, но с каждым годом войны все ближе подходило к выводу о необходимости найти третий путь к морю — через Афганистан в Индию. Об этом пишет новый российский генеральный консул в Индии Томановский, об этом думают чиновники Азиатского департамента русского министерства иностранных дел. Вот выписка из служебного письма от 14 ноября 1916 года:

Однако немцы и афганские националисты, возглавляемые Насруллой-ханом и Амануллой-ханом, все-таки не оставляли попыток изменить свое положение «между молотом и наковальней».

Следя за операциями турецких войск в Персии, они еще раз попробовали заставить турок сделать диверсию на Афганистан оттуда. По-видимому, брат эмира Насрулла-хан и будущий эмир Аманулла-хан сами взялись выполнить эту задачу; впрочем, их поездка была совершенно законспирирована. В секретных документах имеется о ней только одно сообщение. Это — секретная телеграмма русского посланника в Тегеране от 7 декабря 1916 года за № 1113:

Февральская революция ослабила империалистическую активность России. Октябрьская революция и признание Советской властью Афганистана как суверенного государства дали возможность афганцам начать борьбу с Англией за свое освобождение от иностранной зависимости.

В течение 1917 и 1918 годов немцы продолжали действовать при постоянной поддержке со стороны националистов, Насруллы-хана и Амануллы-хана. От времени до времени англичане добивались того, что положение их ухудшалось, и тогда немцы помышляли о бегстве. Но, с другой стороны, именно нападки на них со стороны эмира способствовали их популярности. К тому же германскому правительству удавалось поддерживать с ними довольно регулярную связь, и они достаточно широко субсидировались из разных источников. Это дало им возможность создать условия, при которых произошло убийство эмира Хабибуллы-хана.

С 20 на 21 февраля 1919 года эмир ночевал в охотничьей палатке около Джелалабада в Лагмане. Хабибулла-хан был последним эмиром, поддерживавшим типичную для индийского Востока традиционную роскошь быта. Его охоты на слонах были блестящими увеселительными поездками в сопровождении свиты, гарема и сановников. Под утро, когда все спали, в палатке эмира раздался выстрел, и стража, вбежавшая туда вместе с военным министром Надир-ханом, увидела труп эмира. Надир-хан объявил о происшедшем. Начали расправляться с охраной, но убийцу не нашли. Надир-хан немедленно потребовал у коменданта Шах Али Риза-хана ключи от джелалабадского арсенала.

На следующий день брат эмира, Насрулла-хан, находившийся в Джелалабаде, провозгласил себя эмиром.

Всевозможные слухи наполнили страну. Обвиняли в убийстве и Надир-хана, и Риза-хана, и Насруллу-хана, и целый ряд сердаров, у которых Хабибулла отнял молодых и красивых жен. Покойник был большой любитель женщин и добывал их, не стесняясь в средствах.

Характерно, что о законном наследном принце в это время все как бы забыли.

Насрулла-хан арестовал Надир-хана и некоторых сердаров из племени махмудзаев, составлявших охрану покойного.

В это время Аманулла-хан, находившийся в Кабуле, объявил виновником смерти своего отца Насруллу-хана, отказался признать его и тоже объявил себя эмиром. Оба претендента начали готовиться к войне. При почти одинаковой численности регулярных войск, которые имелись у того и у другого, Насрулла-хан мог еще опираться на горные племена, зато Аманулле-хану не трудно было вооружить городское население Кабула, среди которого он был популярен. Аманулла сделал все для организации своей победы: богатыми подарками переманил племенных вождей Кугистана, мобилизовал эмигрантов из Индии, турок и немцев, увеличил жалованье своим солдатам. В те времена победителем в междоусобной войне на Востоке часто оказывался тот, у кого имелось больше денег. В Кабуле находилась государственная казна. Никто не мешал Аманулле ею бесконтрольно распоряжаться. Поэтому, несмотря на начавшуюся в Кабуле панику, вздорожание и исчезновение продуктов, уже через три дня, 23 февраля, по совету Улии Хасрет, популярной в стране матери Амануллы, Насрулла-хан отрекся от престола. 27-го Аманулле-хану присягнул Джелалабадский гарнизон. Арестованы были не только Насрулла, но и наследный принц Инаятулла-хан (хотя он ни на что не претендовал и ни в чем не участвовал), Надир-хан и многие другие. Однако, когда дело дошло до суда, виновным был признан один полковник Шах Али Риза-хан, который сдал ключи арсенала своему начальнику — военному министру Надир-хану по его приказанию.

Теперь было очевидно, что после вступления на престол Амануллы-хана, руководившего антианглийской партией, война Афганистана за свою независимость с англо-индийским правительством неизбежна. К тому же Советская Россия признала Афганистан; стало известно, что она заключила мир с Германией и даже воюет с англичанами в Закаспии. Таким образом, с ее стороны опасности не было. Однако понадобилось около двух месяцев, чтобы эмир, утвердив свое положение внутри страны, мог приступить к действиям. Афганцы рассчитывали на волнения среди мусульман в Индии и среди северо-западных племен, отъезд чисто британских частей на Западный фронт и довольно сильную холерную эпидемию в английской армии.

3 мая регулярные афганские части перешли границу и в течение нескольких дней дошли до берегов Инда. Однако уже 18 мая англичане сосредоточили автомобильные части, танки, аэропланы, броневики, артиллерию и к полудню 19 мая разгромили афганцев на хайберском фронте. Стратегический план афганцев заключался в том, чтобы заманить англичан в горный район между Кабулом и Джелалабадом, перерезать их коммуникации и попутными операциями в районе Хоста и северных британских фортов нанести им фланговые удары. Но афганцы не приняли в расчет возросшего значения авиации. Британские аэропланы, летая на малой высоте, преследовали отступавшие афганские части. Даже прибывшая вместе с многочисленными муллами и шейхами на фронт в Нимлу германская инструкторская группа не могла остановить наступления. Немцы были в бешенстве, потому что только за месяц до этого они отправили сто германских и австрийских унтер-офицеров на фронт в качестве инструкторов.

Афганская армия откатилась до Сурхпуля — горной местности, откуда открывалась дорога в Джелалабад. В это время обе стороны начали переговоры о перемирии. Это дало возможность афганцам остановить бегущие части, назначить нового командующего и подготовить контрнаступление. Через несколько дней военные действия возобновились, и англичане начали воздушную бомбардировку Кабула, ограниченную по размерам, но очень точную. Гораздо сильнее они бомбардировали Кандагар. Между тем партизанская война племен развертывалась весьма успешно, так же как и операции амнистированного талантливого военачальника Надир-хана в районе Хоста. Были и другие причины, сдерживавшие наступление англичан. Из парламентских отчетов, доклада главнокомандующего генерала Монро, сообщений лорда Челмсфорда и других документов того времени явствует, что англичан испугало необычайное развитие холерной эпидемии в главном месте сосредоточения войск — крепости Дакка, массовое дезертирство из их армии мусульманских солдат и недостаток транспортных средств. Но решающим фактором был патриотический подъем всего афганского народа в борьбе за национальное освобождение.

Все это привело англичан к соглашению с Афганистаном, по которому афганцы, отдавая небольшую пограничную полосу, фактически им не принадлежавшую, получали признание независимости своей внешней политики. Этим самым открывалась новая страница в афганской истории.

Октябрьская революция не только дала возможность афганцам начать войну с англичанами за независимость страны; она прекратила и борьбу империалистов в Афганистане. Наконец, своим признанием Советская власть положила начало расширению дальнейших международных отношений уже независимого Афганистана — именно через Советскую Россию первая афганская миссия проехала в Европу.

Политика Советского Союза в отношении Афганистана, способствовавшая дальнейшему развитию национальной независимости этой страны, привела к тому, что никакие интриги англичан не могли вернуть ее в прежнее состояние британского вассала.

Приведенные выше материалы ни в какой степени не потеряли своего значения и в наши дни как яркая иллюстрация борьбы империалистов между собой в полуколониальных странах. А в те дни они были необходимы для моей личной ориентации, прежде чем я переступил афганскую границу.

В КУШКЕ

По дороге от Мерва до Кушки мы так покрылись сухой степной пылью, что, сколько я ни мылся, оставалось ощущение, будто я весь в пыли.

Кушка, с ее тенистыми от старых деревьев улицами, великолепными постройками, большой радиостанцией, пороховыми погребами, казармами, фортами, складами, казалась чудом на фоне окружающих унылых песчаных гор.

К тому же она была как бы воплощением русской доблести, воинской славы и верного служения народу.

Когда отрезанный от России Туркестан задыхался в тисках английских частей, белогвардейских отрядов и басмаческих шаек, комендант крепости генерал старой русской армии А. П. Востросаблин объявил, что Кушка останется верной Советской России. У него было всего восемьдесят солдат и десять коммунистов-героев. На крепость налетел казачий полковник Зыков с полуторатысячным отрядом. Месяц сопротивлялась крепость, отражая беспрерывные атаки белогвардейцев. Наконец, к Кушке прорвался сводный красноармейский отряд под командой С. П. Тимошкова. Деблокада этой крепости сыграла решающую роль в укреплении Советской власти в Туркестане. Достаточно сказать, что Кушка отправила отрезанному от России Ташкенту 70 орудий, много винтовок и пулеметов, 3 миллиона патронов и 80 вагонов артиллерийских снарядов…

ПРОИСКИ АНГЛИЧАН В ТУРКЕСТАНЕ

О нашем приезде комендант крепости был извещен телеграммами из штаба Туркестанского фронта и Наркоминдела. Мы познакомились с несколькими старожилами крепости, в том числе с одним замечательным старым, усатым горнистом. Слушая их рассказы, я вспомнил свою последнюю беседу с начальником 4-го отдела штаба Туркфронта Дмитрием Романовичем Ипполитовым о действиях англичан в Туркестане.

Весной восемнадцатого года в Туркестан прибыла «военно-дипломатическая» миссия во главе с подполковником Д. М. Бейли в составе Л. Блейкера, бывшего английского консула в Кашгаре Д. Маккартнея и американского консула Тредуэлла под предлогом «оказания помощи». «Помощь» они оказали довольно быстро, создав контрреволюционную подпольную организацию под названием «Туркестанская военная организация». Одновременно английское правительство выделило специальную «военную миссию для Туркестана» во главе с генерал-майором сэром Вильхоридом Маллесоном, которая прибыла в Мешед. Англичане обещали русским офицерам, входившим в «Туркестанскую военную организацию», что, как только те поднимут восстание, англо-индийские войска перейдут границу, займут Ашхабад и двинутся в глубь Туркестана на помощь.

Выступление «Туркестанской военной организации» должно было произойти одновременно во всех крупных городах и узловых железнодорожных центрах и послужить сигналом для наступления английских и белых частей на Закаспийском, Семиреченском и Актюбинском фронтах, войск Дутова, эмира бухарского, хивинских и ферганских басмачей. Англичане не сомневались, что в случае реализации этого плана Советская власть в Туркестане падет.

Как только генерал Маллесон прибыл в Мешед, к нему выехал из Ашхабада представитель правых эсеров граф А. Доррер, и они наметили план захвата власти в Закаспийской области.

17 июня в Ашхабаде началось белогвардейское восстание под руководством эсеров, но оно было быстро подавлено. Однако прибывшие из Ташкента представители «Туркестанской военной организации» вместе с английскими агентами и эсерами быстро создали под видом «Союза фронтовиков» тайные боевые отряды.

ЦИК и Совнарком Туркестана послали в Закаспий чрезвычайного комиссара А. И. Фролова. Прибыв в Ашхабад и объявив город на осадном положении, Фролов издал приказ об обязательной сдаче оружия населением и уехал в Кизыл-Арват.

Оставшиеся на свободе руководители неудавшегося ашхабадского восстания эсеры Фунтиков, Доррер, Немцов и Дохов немедленно подняли новое восстание и, перерезав связь с Кизыл-Арватом, выслали туда отряд.

12 июля 1918 года мятежники окончательно захватили Ашхабад, а к 21-му — всю Закаспийскую область, за исключением Кушки. Эсеры создали «Закаспийское правительство» под председательством Фунтикова, в которое вошли граф Доррер, Немцов, Дохов, Архипов, Козлов.

Это «правительство» без суда расстреляло почти всех большевиков области, а также захваченного в плен народного комиссара труда Туркестана П. Г. Полторацкого.

Генерал Маллесон прибыл в Ашхабад и 19 августа от имени британского правительства заключил с «Закаспийским правительством» договор, по которому обеспечивал белогвардейцев оружием, снаряжением и дополнительными войсками; эсеры, со своей стороны, передавали англичанам запасы хлопка, нефти, среднеазиатскую железную дорогу и Красноводский порт.

Из Персии начали прибывать английские части. Первыми приняли участие в боях с советскими войсками 19-й Пенджабский батальон, Хемпширский полк, 28-й кавалерийский полк и 44-я батарея полевой артиллерии.

12 сентября в Красноводск, находившийся под контролем англичан, прибыл пароход «Туркмен» с 26-ю бакинскими комиссарами. По приказу английского коменданта Красноводска полковника Баттина они были заключены в тюрьму. Генерал Маллесон поручил капитану Тиг-Джонсу обсудить с эсерами и меньшевиками, из которых состояло «правительство» Фунтикова, организацию расправы над коммунистами. Под руководством Тиг-Джонса 26 бакинских комиссаров были зверски умерщвлены ночью в песках, в 207 верстах от Красноводска.

Вскоре после этого генерал Маллесон, выступая на одном банкете, сказал, что «британские представители явились добрыми вестниками, приблизившимися к русскому народу».

Такова была обстановка, когда в Ташкенте начались аресты членов «Туркестанской военной организации», которая должна была явиться главным козырем в игре англичан.

Видя, что дело проваливается, руководитель этой организации, состоявший одновременно военным комиссаром Туркестанской Советской республики, авантюрист из бывших прапорщиков К. Осипов решил, не откладывая, поднять мятеж. Для руководства им 27 декабря был создан так называемый «временный комитет».

В ночь на 19 января 1919 года заговорщикам удалось заманить на территорию военного городка почти всех ответственных работников Туркестана во главе с председателем ТурЦИКа В. Д. Вотинцевым и председателем Совнаркома В. Д. Фигельским. Все они были расстреляны. К утру 19 января почти весь город был в руках мятежников. Однако ташкентские большевики сумели в этих, казалось бы, безнадежных условиях организовать рабочих, и к 21 января мятежники, основное ядро которых составляли эсеровские отряды и группы бывших офицеров, были разбиты, а сам Осипов со своим штабом бежал.

Это окончательно убедило англичан, что их ориентация на эсеровско-меньшевистскую контрреволюцию совсем непрочна. Собственно говоря, они это предвидели. Еще 1 января, то есть за восемнадцать дней до начала мятежа в Ташкенте, генерал Маллесон выразил сомнение в способности эсеро-меньшевистского правительства «осуществлять государственную власть». А после провала заговора Маллесон просто арестовал главу «признанного Великобританией правительства» Фунтикова, посадил его в тюрьму, взял власть в свои руки и ввел для населения настоящий колониальный режим. Руководство операциями на фронте было поручено бригадному генералу Битти. Маллесон выпустил множество денежных обязательств с текстом на английском и русском языках:

Однако вскоре и английским войскам, и самому генералу Маллесону пришлось под ударами советских войск спешно удирать туда, откуда они пришли. Все, что мог сделать Маллесон, это уговорить генерала Деникина взять Закаспийскую область «под свою защиту». И уж, конечно, он не заплатил ни одной копейки по своим денежным обязательствам обманутому населению.