Морские истребители

На разборе очень коротко выступил недавно прибывший новый заместитель командира полка по политической части майор Г. Пятницкий. Он сказал, что Красная Армия продолжает изгонять немецко-фашистских захватчиков с нашей священной земли. Нам надо настойчиво готовиться к будущим боям за Крым с учетом тех уроков, о которых говорилось на разборе. Пятницкий рекомендовал провести в эскадрильях партийные и комсомольские собрания по итогам боев.

В нашей эскадрилье было меньше потерь, чем в других. За два дня боев мы потеряли только Денисова. Я уже говорил, что мой друг остался жив.

После шестимесячного скитания по госпиталям и неоднократных мучительных операций он возвратился в полк и вопреки категорическим утверждениям врачей о невозможности допуска к полетам вновь стал летать па истребителе. Тогда же мы подробно узнали, что с ним произошло.

Четверка «мессеров» внезапно навалилась на звено Тарасова сверху, имея преимущество в высоте и скорости. Тарасову не удалось уравнять положение, и он оказался в роли обороняющегося, пытался виражом уйти от атак «мессеров». Строй распался, как бывает в таких случаях, на пары. Денисов не отставал от ведущего, он хороню видел обстановку, атакующих «мессеров» и переходом из одного пеленга в другой уклонялся от огненных трасс фашистов. Он прекрасно владел самолетом, спокойно а уверенно маневрировал в бою, используя малейшую возможность, чтобы прицелиться и дать очередь по «мессерам», которые пытались атаковать ведущего. Денисов четко и умело выполнял свои обязанности «щита» ведущего. В один из моментов боя, когда он пытался уйти из-под трассы одного «мессера», атаковавшего сверху, попал под снаряды и пули другого, пытавшегося нанести смертельный удар по Тарасову снизу. Осознанно, следуя чувству долга, боевого братства, С. Денисов своим самолетом прикрыл и спас ведущего от верной гибели.

Снаряды фашистского аса попали в мотор и кабину. Невыносимая боль пронзила тело. Лицо заливала кровь. Левая нога не повиновалась. Какая-то жидкость, бензин или вода, струей выбивалась на передний козырек фонаря кабины, затрудняя обзор, мотор начал давать перебои. Продолжать бой не представлялось никакой возможности.

Преодолевая боль, Денисов повел израненную машину на вынужденную. Полупереворотом спикировал вниз, к земле, и стал искать подходящую площадку. «Мессеры», к счастью, его не преследовали. Денисов чувствовал, что силы покидают его. Он открыл фонарь кабины, чтобы лучше видеть землю, и встречный поток воздуха немного освежил голову. Удалось перетянуть Керченский пролив, и через несколько минут он увидел стоянки самолетов, посадочный знак «Т». Мотор совсем прекратил работу, высота быстро падала. «Держаться, держаться… спасти машину!» - мысленно внушал себе Денисов, стиснув зубы и пересиливая боль. Временами на миг меркло сознание, глаза застилала какая-то темная пелена…

Только одна мысль жила в нем: дотянуть, во что бы то ни стало посадить самолет, ведь аэродром рядом, еще полминуты, еще немного… Выпущены щитки, в самый последний момент - шасси. Оставалось всего несколько десятков метров до земли, всего несколько секунд до касания колесами спасительной полосы аэродрома, но сил не хватило. Сергей, но сути дела, на выравнивании потерял сознание. Что происходило дальше, он не помнит. Ни удара, ни боли не почувствовал…

Неуправляемый самолет на большой скорости с креном ткнулся носом в землю, несколько раз перевернулся через нос и крыло, теряя по пути куски обшивки и детали, превратился в бесформенную груду дерева и металла. При ударе о землю Денисова выбросило из кабины.

Летчик лежал вблизи остатков самолета, переломанный и в крови. Но сердце у него еще билось. Спасибо нашим боевым братьям по оружию - армейским летчикам. Они сделали все необходимое, чтобы спасти Сергея. Ему на месте была оказана первая медицинская помощь, и уже вскоре он лежал на операционном столе в краснодарском госпитале. Благодаря своевременной помощи и мастерству фронтовых хирургов, жизнь летчика Денисова была спасена. У него был поврежден позвоночник, переломано в нескольких местах правое бедро, выбиты зубы, искалечена левая стопа. Сергей, проявив нечеловеческое терпение и железную выдержку, после длительного лечения вернулся в полк и продолжал летать. Почти девять лет пролетал Денисов после рокового полета 10 февраля 1944 года на различных типах истребителей, воспитал несколько десятков молодых летчиков, воздушных бойцов.

Вот так зачастую рождался подвиг на войне! Советский солдат в критической обстановке, в самый решающий момент боя, сознательно, по велению сердца, обвешанный гранатами, бросался под танк, закрывал телом амбразуру огневой точки противника, прикрывал своего командира от вражеской пули. Шел на смерть во имя победы над врагом.

Так и Сергей Денисов в воздушном бою закрыл своим самолетом от вражеских пуль и снарядов командира. Он и не мог поступить по-другому, у него и тени сомнения не было в правильности и необходимости такого поступка.

Во все времена на войне подвигом первой величины всегда считалось самопожертвование во имя спасения командира. И хотя нет в нашем распоряжении обобщенных данных, но можно с полной уверенностью сказать, что многие фронтовики могут назвать имена своих товарищей, защитивших командиров.

Вспоминая годы войны, своих боевых друзей - летчиков-истребителей, с полной достоверностью могу подтвердить, что подавляющее большинство из них были готовы в любой момент пойти на самопожертвование ради Победы, ради свободы и независимости Родины.

После второй мировой войны много писалось о японских летчиках-смертниках (камикадзе), которые нанесли значительный урон американскому флоту. Обреченные на смерть камикадзе верили, что они будут счастливы в потусторонней жизни, что их будут чтить, как святых, что их родные получат дополнительные материальные блага. Летчиков-смертников готовили и воспитывали в специальных японских школах, где им вдалбливали, что они являются избранниками бога, что высшая цель и благо для каждого из них - отдать жизнь за микадо-божество.

Советских людей вели к подвигу беспредельная вера в правоту и торжество идей ленинской партии, любовь к Родине, к советскому пароду, вера в счастливое будущее, ненависть к фашизму, поработителям и захватчикам.

Летчики нашей эскадрильи неоднократно вели жаркие споры об уроках воздушных схваток 10 и 12 февраля. Невольно возникал вопрос: почему фашистским летчикам удавалось иногда добиваться внезапности и мы оказывались в невыгодном положении обороняющихся? При прикрытии штурмовиков мы связаны их действиями, и здесь ничего не поделаешь - приходится обороняться. Совсем иная складывается обстановка, когда приходится прикрывать десант. Истребителям предоставлена, хотя ц относительная, свобода действий в выборе высоты барражирования, боевого порядка и маневра. Почему же, летая на хороших машинах, мы не всегда могли в бою полностью использовать их высокие летно-тактические характеристики? Напрашивался вывод: кроме хороших машин и подготовленных летчиков надо уметь тактически грамотно применять технику и оружие в бою с учетом техники и тактики врага. В наших действиях явно просматривались элементы недооценки и упрощенного подхода к выбору тактических приемов: шаблон при построении боевых порядков, недоставало хитрости.

Немало было разговоров вокруг основных слагаемых формулы воздушного боя, которая гласила: «Воздушный бой есть сочетание маневра и огня». Все летчики с большим вниманием относились к мнению командира звена А. Румянцева.

- Главное, определяющее значение для исхода воздушного боя имеет внезапность, а также преимущество в высоте или скорости, - утверждал он, жестикулируя правой рукой. - Как бы хорошо ни маневрировал, если оказался внизу и попал под удар «мессеров», то выбора нет, поневоле приходится обороняться. У нас явно просматривается недооценка внезапности и хитрости.

Иван Тарасов с присущей ему горячностью заявил:

- Ну а глаза у летчика-истребителя на что?… Чтобы не допустить внезапной атаки противника, надо первым увидеть его. Тогда, в зависимости от обстановки, можно сманеврировать и занять более выгодное положение. По крайней мере, не дать застать врасплох, уклониться от атаки и огня «мессеров». Нам надо лучше отрабатывать

осмотрительность.

Борис Акулов на этот раз проявил выдержку, слушал внимательно, что говорили его товарищи, но все же решил вступить в спор.

- Чтобы сбивать в воздушном бою, надо уметь стрелять. Вся беда в том, что мы слабо натренированы в стрельбе по воздушным целям. Поэтому и складывается впечатление о неуязвимости «мессеров». Стреляешь, стреляешь, а он, проклятый, не падает.

Командир эскадрильи В. Добров не прерывал спорщиков. Он был доволен, что летчики с такой заинтересованностью и откровенностью говорят об очень для них важных вопросах. Неожиданно он обратился ко мне:

- Ну а как ты считаешь?

Слушая высказывания моих командиров и товарищей, я был в нерешительности и на знал, что сказать. Мне казалось, что все они говорили правильно и затрагивали самые главные проблемы. После некоторого раздумья ответил:

- Мне кажется, в бою с фашистскими истребителями первостепенное значение имеет внезапность, а также преимущество в высоте и скорости. Мы неоднократно были свидетелями, когда «мессеры» не принимали боя и удирали от нас, если оказывались ниже, в невыгодном для себя положении. И второе, но не менее важное: это взаимовыручка и поддержка в бою. Хорошо бы в предвидении боя где-то в стороне и выше иметь хотя бы пару для поддержки, которая могла бы в нужный момент оказать помощь. Что-то вроде резерва в воздухе…

Меня прервал Тарасов:

- Чего захотел!… Иметь группу поддержки, какой-то резерв! Нам не до резерва, и так силенок не хватает…

- Подожди, не перебивай, дай человеку сказать, - остановил Тарасова командир эскадрильи.

Я не стал продолжать, молча сел. Добров встал и не спеша стал говорить, растягивая по привычке губы в стороны. Мы замечали, что он чаще так делал, когда сердился.

- Прежде всего, надо всем помнить, - говорил он, - что мы истребители и главное наше предназначение - уничтожение вражеских самолетов в воздухе. А коль это так, истребитель должен уметь в совершенстве пилотировать и метко стрелять. Основная формула воздушного боя - маневр и огонь, - определяет требования к подготовке летчиков-истребителей, в том числе командиров и ведущих. А что касается внезапности и хитрости в бою, - продолжал Добров, - то без этих элементов тактики истребителям никак нельзя рассчитывать на победу. Последние бои убедительно подтвердили этот вывод. Нельзя забывать и о взаимовыручке. Кто из вас потеряет своего ведущего, лучше не возвращайтесь на аэродром. Спрос будет жесткий. А ведущим надо лучше следить за своп-ми напарниками. Недопустимо, когда ведомого сбивают, а ведущий не видит. Мы в дни боев над Керчью потеряли Денисова. На счастье, он остался жив. Тарасову надо слетать в Краснодар и позаботиться о нем.

Я было заикнулся:

- Разрешите мне полететь с Тарасовым?… Добров посмотрел на меня и коротко сказал:

- A кто воевать будет? Хватит одного Тарасова. Он с ним летал и это его забота.

В этот момент я до глубины души был тронут и признателен Доброву за заботу и внимание к моему другу, оказавшемуся в тяжелом положении. Доброта и внимание к людям были отличительной чертой нашего командира. За эти замечательные человеческие качества его любили и уважали в эскадрилье.

Добров прошел суровую школу войны, за его плечами десятки освоенных самолетов-истребителей, немало схваток с врагом, в которых раскрылся его талант воздушного бойца. Не раз ему приходилось смотреть смерти в лицо. L! дни напряженных воздушных боев и сражений в небе Кубани летом 1943 года Добров был подбит в одном из боев и совершил вынужденную посадку в труднопроходимых кубанских плавнях. Несколько суток блуждал он в зарослях тростника, пытаясь выбраться к своим, но силы иссякли, и он был обречен на гибель. Случайно на него наткнулись наши разведчики. В полку его считали погибшим. И каковы же были удивление и радость, когда Добров через десять дней появился в Геленджике. Черед несколько дней он опять повел своих орлов в бой.

Надолго сохранились в нашей памяти тяжелые воздушные схватки в небе Керчи в феврале 1944-го. Надолго запомнились уроки и выводы, все, о чем говорилось на разборах и в кругу боевых друзей. Это поистине была школа боевой закалки, школа мужества, школа воспитания стойкости воздушных бойцов. Для нас, молодых летчиков, прошедших эту школу, наступила пора боевой зрелости. Мы многое видели своими глазами, многое испытали, многому научились. Мы стали «зрячими» в бою, мы могли лучше ориентироваться в боевой обстановке и принимать более разумные решения.

Около тридцати боевых вылетов, десять воздушных боев, два сбитых Ме-109 лично и один в паре - таков был мой боевой счет к тому времени. Естественно, изменилось и отношение к нам командиров, товарищей, в том числе и технического состава. К нам проявлялось больше доверия, больше уважения, как к опытным и проверенным в бою воздушным бойцам. На войне свой счет времени: молодые двадцатилетние парни быстро мужали в боях и становились в один ряд с бывалыми воинами.

В профессии летчика-истребителя очень важным является умение учиться не только на собственном опыте, но и на опыте своих товарищей по оружию. Особенно это необходимо в боевой обстановке. К чести наших молодых летчиков следует сказать, что все они постоянно, живо интересовались всеми новостями, событиями, связанными с боевыми действиями, чувствовали потребность в анализе каждого полета, каждого боя, принимали на вооружение все новое в тактике. И все это делалось для того, чтобы нанести врагу наибольший ущерб, победить его и не допустить неоправданных потерь.

Несколько дней спустя в нашей эскадрилье состоялись партийное и комсомольское собрания, на которых обсуждались итоги последних боев и задачи коммунистов и комсомольцев в повышении боевого мастерства. На комсомольском собрании с повесткой «В бою бери пример с героя» больше шла речь о самоотверженной работе технического состава, так как большинство комсомольцев были техническими специалистами.

В пример ставили работу механика по вооружению сержанта В. Нестеренко. Он был мастером на все руки. Прекрасно знал оружие, с закрытыми глазами мог разобрать и собрать пушку и пулемет, снять и поставить их на самолет. Он никогда не сидел без дела, все время что-нибудь мастерил: то приспособление для ускорения подготовки матчасти, то вытачивал деталь, нож или зажигалку. В общем, Нестеренко был неутомимым тружеником и рационализатором, каких немало встречалось в ту пору на фронте. Был он приметен в полку и тем, что считался одним из лучших спортсменов, ну и, конечно, своим двухметровым ростом. Худощавый, с вьющимися волосами, красивый, общительный, он всегда был готов прийти на помощь своим товарищам. И таких комсомольцев в нашей эскадрилье было очень много. Они служили примером для других, задавали тон в работе комсомольской организации. На этом собрании постановили: быть первыми, быть впереди как в бою, так и при подготовке авиационной техники.

Откровенно, не щадя своего самолюбия, выступил механик по авиационному оборудованию В. Проскурин. Он считал себя виновным в отказе системы электроспуска оружия на моем самолете в одном из боевых вылетов, говорил о недопустимости повторения подобных отказов и мерах по их предупреждению.

В тот момент я был признателен Володе за то, что он не упомянул о моем, мягко выражаясь, нетактичном поведении после того вылета. А дело было так.

Обычно при подходе к линии фронта я проверял готовность оружия к бою, включал тумблер «Оружие» на левом щитке, перезаряжал пушку и пулемет, иногда давал короткую контрольную очередь, чтобы убедиться в их исправности. В этом вылете я такой проверки не сделал, а ограничился перезарядкой и включением тумблера. И вот что произошло в бою. В один из моментов схватки я поймал в прицел «мессера» и нажал на кнопку управления огнем, но, к своему удивлению, не услышал привычной дроби пушки и пулемета. Вот так раз! Момент был упущен и «мессер» невредимым ушел вверх. Не теряя времени, быстро проверил положение выключателя - все правильно. Еще раз перезарядил пушку и пулемет, нажал на кнопки и опять тот же результат: мое оружие молчало. Пожалуй, трудно придумать более скверного состояния, чем то, в котором я оказался.

Конечно, это не означает неминуемую гибель: у истребителя есть еще оружие, правда, оно не стреляет и не поражает противника, оно является сугубо оборонительным - маневр самолета. Поэтому было правилом в подобной ситуации не выходить из боя, а продолжать маневрировать и имитировать угрозу противнику, сохраняя свое место в строю. Так я и поступил. И хотя в этом бою было немало выгодных моментов поразить врага, я ничего не мог поделать: пушка и пулемет молчали.

Электрическое управление оружием появилось на последних машинах. На старых истребителях (И-15бис, И-16, МиГ-3 и других) был механический спуск. Безусловно, введение электрического спуска и кнопочного управления оружием было более удобным. К сожалению, хоть и редко, но все же случались отказы электроспусков. Так произошло и на моем самолете.

Разъяренный, не разобравшись толком в причинах, выпрыгнул я из кабины после полета, подскочил к сержанту Проскурину, предполагаемому виновнику отказа, схватил его за грудки. Проскурин оторопел, не мог понять, в чем дело.

- Посмотреть бы на тебя там, в бою, когда оружие не стреляет! Что бы с тобой было, - накинулся я на него.

- Не может быть! Я проверял перед вылетом.

- Все может быть, - вмешался стартех Гриль, - надо найти причину.

А я никак не мог успокоиться. Не помню уже, что я там наговорил Проскурину, но, помню, потом, когда остыл, было мне изрядно стыдно за излишнюю горячность. Хотя можно в какой-то степени оправдать ее. Какой же истребитель без оружия? Тем не менее несдержанность и вспыльчивость не украшают командира. Они недопустимы даже на войне.

Бреющим над волнами

В марте 1944 года войска 4-го Украинского фронта, Отдельной Приморской армии и Черноморского флота начали подготовку операции за освобождение Крыма. Оказавшись в изоляции с суши, немецко-фашистское командование значительно увеличило интенсивность своих морских перевозок, особенно между портами Румынии и Севастополем. Противник морем доставлял в Крым боеприпасы и пополнение, а вывозил раненых и награбленные ценности. Морские коммуникации приобрели особо важное значение.

В связи с изменившейся обстановкой Ставка Верховного Главнокомандования в начале марта решила вывести Черноморский флот из оперативного подчинения Отдельной Приморской армии и подчинить его Ставке через народного комиссара Военно-Морского Флота. Черноморскому флоту была поставлена основная и главная задача - прервать коммуникации противника между Крымом и портами Румынии действиями подводных лодок, бомбардировочной, минно-торпедной, штурмовой авиации и торпедных катеров. Важная роль отводилась военно-воздушным силам флота.

В марте на аэродромы Скадовск и Сокологорное было перебазировано более 80 самолетов Пe-2, Ил-4 и истребителей. Боевые действия Скадовской авиационной группы на вражеских коммуникациях Констанца-Севастополь и Одесса-Евпатория были организованы в трех зонах: первая радиусом до 180 километров для самолетов Ил-2; вторая - до 280 километров для Пе-2 и третья - до 600 километров для Ил-4 и Б-3. Задача по уничтожению плавсредств противника в Керченском проливе, портах Феодосия и Киик-Атлама по-прежнему возлагалась на 11-ю Новороссийскую штурмовую авиадивизию и приданный 25-й истребительный авиаполк.

Наш, 6- й гвардейский авиаполк в марте в основном выполнял боевую задачу по прикрытию штурмовиков 8-го гвардейского и 47-го авиаполков, которые уничтожали плавсредства противника в портах Феодосия и Киик-Атлама. В течение марта и в начале апреля, до начала наступления наших войск, по порту Феодосия было произведено восемь сосредоточенных бомбоштурмовых ударов дивизии, в которых приняли участие 548 самолетов, в том числе 238 штурмовиков и 310 истребителей. За тот же период.по плавсредствам в порту Киик-Атлама нанесено четыре бомбоштурмовых удара с участием 247 самолетов (115 штурмовиков Ил-2 и 132 истребителя). Для обеспечения боевых действий 11-й штурмовой авиадивизии привлекались самолеты-разведчики 30-го разведывательного авиаполка и гидросамолеты МБР-2 от 18-й отдельной авиаэскадрильи в качестве спасателей.

Основными объектами бомбоштурмовых ударов были торпедные катера С-6 и большие десантные баржи (БДБ) противника. Особенностью этих плавсредств, как объекта действий штурмовиков, были малые размеры, что и создавало значительные трудности в их поражении. Например, торпедный катер С-6 имел длину тридцать метров, а ширину всего пять метров. Большие десантные баржи широко использовались противником на Черном море для перевозок грузов. На БДБ и катерах С-6 были установлены 20-миллиметровые зенитные автоматы «Эр-ликон». Бомбоштурмовые удары дивизии тщательно и всесторонне готовились с учетом значительного удаления объектов удара, наличия сильной противовоздушной обороны, основу которой составляли истребители Ме-109, базирующиеся на аэродроме Владиславовка, и зенитная артиллерия.

В каждом ударе обычно принимали участие от 24 до 36 штурмовиков Ил-2, от 14 до 20 истребителей Як-9 и от 10 до 16 ЛаГГ-3. Наш полк на Як-9 осуществлял непосредственное прикрытие, а 25-й полк на ЛаГГ-3 выполнял задачу расчистки воздуха и сковывания боем истребителей противника.

Ударные группы штурмовиков выполняли полет к цели на малых высотах, над морем, на удалении 20-30 километров от берега с целью маскировки и обеспечения внезапности. Удары наносились шестерками с разных направлений и применением различных средств поражения:

фугасных, осколочных авиабомб и пушечного огня. Специально для поражения малоразмерных целей применялись пушечные Ил-2, имеющие две 37-миллиметровые пушки. В этих ударах и проверялась их эффективность.

Большое внимание уделялось взаимодействию тактических групп штурмовиков и истребителей по времени и месту действий. Большую пользу на завершающем этапе подготовки приносили общие, с участием всего летного состава, розыгрыши - «пеший по-летному». Для проведения розыгрыша на летном поле готовили специальную площадку, с помощью песка и камней изображали объекты ударов - порты, расположение зенитных батарей, маршруты полета каждой ударной группы штурмовиков и истребителей. Розыгрыши проводились в присутствии командира дивизии Д. Манжосова и командиров полков.

Все участники полета па удар выстраивались в определенных местах по полкам и по сигналу начинали движение. Сначала «взлетали» ударные группы штурмовиков, за ними группы прикрытия истребителей и пристраивались к ним. Таким образом, разыгрывался весь полет от взлета до посадки, при этом главное внимание уделялось отработке взаимодействия в районе цели. Во время розыгрыша происходили личные знакомства летчиков - истребителей и штурмовиков, что в боевой обстановке имело немаловажное значение. При «совместном полете» на земле мы успевали познакомиться со своими подопечными, расспросить их о всех новостях и рассказать о последних встречах и боях с «мессерами». Ведущие шестерок штурмовиков подавали команды на «атаку цели», на «отражение» «мессеров». Атаку обозначали камнями, каждый стремился угодить непременно в цель прямым попаданием. Не обходилось, конечно, без шуток и смеха.

- Вот так бы бомбами попадали в цель, как сейчас камнями. А то иногда, бывает, и не увидишь, где они взрываются, - слышен голос Акулова.

Штурмовик Марков тут же отпарировал:

- В чужом огороде всегда огурец кажется больше. Лучше бы за «мессерами» смотрели, а не испарялись при их появления как «мимолетное виденье…»

С подобными разговорами, с веселым настроением прошли мы вместе с летчиками-штурмовиками по нашему маршруту до цели и обратно. После розыгрыша не хотелось расставаться с нашими боевыми друзьями, при перекуре нашлось время и для серьезного разговора «по душам». Тарасов высказал наше общее пожелание штурмовикам:

- Братцы, вы должны понять, что непосредственно каждую шестерку «плов» прикрывает только пара «яков» и нам очень сложно приходится, если вы нарушаете строй и «расползаетесь» в разные стороны. А «мессерам» только это и нужно, они и бьют отставших. Старайтесь держаться вместе, не отставать, особенно после атаки цели.

Надо отдать должное ведущим групп штурмовиков: командирам эскадрилий 8-го гвардейского полка И. Николаеву и Н. Пысину, 47-го полка Ю. Акаеву - они очень внимательно отнеслись к нашим пожеланиям и здесь же разъясняли отдельные вопросы своим летчикам. Нам было приятно сознавать, что такие заслуженные и опытные командиры и воздушные бойцы серьезно реагируют на наши слова.

- А если у вас что-то случилось повреждена машина и невольно приходится отставать, - продолжал Тарасов, - дайте немедленно знать и мы никогда не оставим та беде, прикроем надежно.

- И еще одно предложение, - вступил в разговор Румянцев. - После удара надо побыстрее уходить в море, а не ползти вблизи береговой черты. Всем известно, что «мессеры» боятся уходить далеко в море и прекращают преследование, а у берега они могут изрядно нас «пощипать».

Все летчики, и штурмовики, и истребители, были удовлетворены встречей и розыгрышем. Главное, у нас всех прибавилось уверенности в успешном выполнении задачи и ответственности за прикрытие друзей-штурмовиков.

При нанесении ударов по портам Феодосия и Киик-Атлама весь полет до цели и обратно проходил над морем. Всего сорок пять минут до цели и столько же обратно… Казалось бы, совсем немного, но какого мужества и высокого летного мастерства требовали эти полеты от летчиков - штурмовиков и истребителей. Сколько трудностей и неожиданностей подстерегало их над свинцовыми, холодными волнами моря за полтора часа полета, особенно при повреждении самолета в бою… Сложность не только и не столько в пилотировании самолета и ведении ориентировки при полете на бреющем над волнами, надо было в первую очередь победить себя, преодолеть чувство страха и неуверенности. Па первый план выдвигалась психологическая подготовка летного состава.

Для морских летчиков полеты над морем были обычным явлением, к этому их приучали с первых дней пребывания в боевом полку. Море занимало важное место в тактике морской авиации при нанесении удара по наземным или береговым объектам: в выборе способа боевых действий, маршрута и профиля полета до цели и после удара.

Черное море во время войны было нашим союзником, оно позволяло внезапно появляться над объектами врага и без потерь возвращаться па свой аэродром. Но летчики, летающие на колесных, обычных самолетах прекрасно понимали и другое, что в случае вынужденной посадки или покидания самолета с парашютом над морем значительно труднее выжить, чем над сушей, особенно в зимнее время, когда температура воды понижается до плюс семи градусов.

Помню такой разговор. При встрече с сухопутными летчиками-истребителями кто-то из наших спросил, почему они не летают над морем. За всех ответил один капитан:

- Вам можно летать, - сказал он не то с упреком, не то с сожалением в голосе. - У вас спасательные жилеты, а у нас ничего нет. Плюхнешься на воду и пускай пузыри… Так что летайте себе на здоровье над морем, вам сподручнее, на то вы и морскую форму носите, - закончил он примирительно и с долей шутки.

Он, безусловно, во многом был прав: каждый полет над морем к вражеским берегам был сложным и опасным. Поэтому при психологической подготовке ле1чиков это учитывалось. Обращалось внимание па необходимость и целесообразность таких полетов. Мы были твердо убеждены, что с морского направления легче добиться внезапности и, следовательно, более высокой эффективности выполнения боевого задания.

Отправляясь в полет над морем, мы верили в свою технику, знали, что она не подведет, но и не пренебрегали индивидуальными средствами спасения - лодкой и жилетом. Были случаи, когда экипажи и отдельные летчики по нескольку суток находились в море на этих самых лодках и жилетах, пока не подбирали их наши корабли или же гидросамолеты.

Если же говорить в целом, то морально-психологическая подготовка, партийно-политическая работа, которая велась непрерывно, давали положительные результаты…

Большинство бомбоштурмовых ударов но портам Феодосия и Киик-Атлама были успешными, и прежде всего потому, что ударным группам штурмовиков удавалось внезапно появляться в районе цели. Истребители противника опаздывали с вылетом на перехват наших «илов» и пытались атаковать их уже на отходе. Наши ударные группы Як-9 и ЛаГГ-3, как правило, пресекали эти попытки врага. Чаще штурмовики несли потери от зенитного огня, плотность которого в районе портов была высокой, особенно на малых высотах, когда в бой вступали фашистские зенитные автоматы «Эрликоны».

Одиннадцатого марта были нанесены два бомбоштурмовых удара по порту Киик-Атлама. 13 этот день воздушная разведка обнаружила в порту шесть торпедных катеров и две БДБ. Было принято решение поднять дивизию и уничтожить плавсредства противника, В первом ударе приняли участие четыре группы штурмовиков, всего двадцать пять Ил-2 под прикрытием шестнадцати Як-9 и десяти ЛаГТ-3. Вел штурмовиков командир 8-го гвардейского авиаполка Герой Советского Союза Н. Челноков.

Замыслом предусматривалось нанесение одновременного удара составом трех групп штурмовиков (девятнадцать Ил-2) с разных направлений. За три минуты до удара шестерка штурмовиков подавляла зенитные огневые точки, а десятка ЛаГГ-3 25-го авиаполка - группа расчистки воздуха - начинала барражирование в районе цели. Группу подавления зенитных точек вел командир эскадрильи 8-го полка старший лейтенант Н. Николаев. Первую ударную группу вел командир полка подполковник Челноков, вторую - командир эскадрильи капитан Данилов, третью - заместитель командира эскадрильи 47-го авиаполка лейтенант Акаев на пушечных машинах (так называли Ил-2, вооруженные двумя 37-миллиметровыми пушками).

В тот же день после доразведки по порту Киик-Атлама был нанесен повторный удар составом двадцати четырех Ил-2 под прикрытием четырнадцати Як-9 и двенадцати ЛаГГ-3. Как отмечалось, на разборе, эти два бомбоштурмовых удара были выполнены успешно. Прежде всего, достигнута внезапность. Хорошо было организовано взаимодействие штурмовиков с истребителями. Было сбито три Ме-109. Однако, как показал фотоконтроль, результаты ударов были невысокими. Уничтожен один и повреждено три торпедных катера врага С-6, в порту наблюдались взрывы и пожар. Главной причиной недостаточно высокой эффективности ударов была низкая мег-кость бомбометания и стрельбы из пушек летчиков-штурмовиков по малоразмерным целям.

Мне довелось принять участие в обоих вылетах и прикрывать шестерку «илов» 47-го авиаполка, которую вел Ю. Акаев. Море штормило, дул сильный северо-восточный ветер. Акаев со своими ведомыми прижимался к воде, шел на высоте 100 метров, по сути, па бреющем. Трудно было сохранять свое место в строю, порывами ветра самолеты швыряло в разные стороны. Понимая замысел Акаева - незаметно, на бреющем подсбраться к цели, мы пристроились к «илам» и шли с ними фактически общим строем. В эфире ни звука, строгое радиомолчанпе. Внизу серое, холодное и неприветливое Черное море. Пляшут и беснуются волны. Видно, как с их гребней срывается пена

и образуются длинные белые пенистые полосы. Невольно вслушиваешься в рокот мотора и чаще следишь за приборами, температурой воды и масла. Томительно тянутся сорок пять минут полета до цели.

Вот наконец-то справа в дымке появились очертания двух отдельно выделяющихся сопок. Это и есть мыс Киик-Атлама. Где-то между сопками располагается пункт маневренного базирования фашистских легких сил флота, где-то там отстаиваются и прячутся от шторма торпедные катера врага, которые доставляют немало неприятностей своими ночными вылазками на паши коммуникации в Керченском проливе и вдоль Кавказского побережья.

Оставив сзади справа сопки Киик-Атламы, Акаев развернул свою группу «илов» вправо на север и через некоторое время пошел в набор высоты. Теперь понятен замысел ведущего: атаковать вражеские катера неожиданно с северо-запада и далее, после атаки, без дополнительных разворотов уходить в открытое море. «Илы» полезли вверх на минимальной скорости, впечатление такое, как будто они зависли на месте. Нам терять скорость никак нельзя, нам надо сохранить ее, даже иметь запас на случай атаки «мессеров». Мы начинаем маневрировать над штурмовиками. Пока спокойно, вражеских самолетов не видно.

Набрав высоту 1200 метров для атаки катеров с пикирования, наша шестерка «илов» начала разворот на боевой курс. Мы парой с Акуловым перешли в левый пеленг, во внешнюю сторону, чтобы надежнее прикрыть штурмовиков с наиболее опасного направления. Цель близко. Отчетливо видна цепочка живописных сопок, уходящих на северо-запад и сливающихся на горизонте с хребтом Крымских гор. Слышен голос Акаева:

- За мной! В атаку!

«Илы» резко переходят в пикирование, и только в этот момент небо вокруг нас покрывается черными и белыми шапками разрывов зенитных снарядов, а через несколько мгновений с земли потянулись цветные трассы «эрликонов». Резко маневрируем и мчимся следом за штурмовиками вниз, в огонь. Нелегко заставить себя идти навстречу огненному шквалу. Но долг и честь превыше всего, без страха и раздумья только вперед, на врага!

Вижу, как от самолета ведущего потянулась трасса огня к земле, туда, где засел враг. Навскидку, не глядя в прицел, открываю огонь из пушки и пулемета: возможно, и мои снаряды достанут врага или отвлекут в какой-то степени огонь от штурмовиков. Они рискуют больше нас, весь огонь «эрликонов» сосредоточивается на них, Несколько секунд огневого противоборства наших «илов» и вражеских зенитчиков. Кто кого!

Проносимся бреющим над портом Киик-Атлама. От разрывов бомб и снарядов, от дыма трудно что-либо рассмотреть на земле, определить эффективность удара нашей группы штурмовиков, тем более, что здесь уже оставили свой след две впереди идущие группы штурмовиков 8-го авиаполка. Вот теперь надо смотреть в оба: на выходе из атаки «мессеры» могут напасть на штурмовиков. Тем более, что по радио слышны выкрики наших летчиков, вступивших в бой с истребителями противника:

- Орлы! Справа выше четверка «худых»!… Прикрой, атакуй!… Смотри, сзади… Наши «шары» отходят…»

Как обычно, после атаки, наши «илы» растягиваются, нарушают строй. Акулов нетерпеливо кричит по радио:

- «Шарики»! Не отставать, побыстрее на место! Они и сами прекрасно понимают, что растягиваться опасно, и на полных газах стараются побыстрее занять свое место. «Молодцы наши «шарики» сегодня, - думаю про себя, - быстро собрались».

Но и на этот раз нашей замыкающей группе не удалось избежать встречи с «мессерами». Я заметил пару фашистских истребителей, которые на большой скорости пытались атаковать группу сверху. Резко бросаю свой «як» влево навстречу «мессерам», надо огнем прервать атаку врага, не допустить их к штурмовикам. В тот же момент нажимаю на кнопку передатчика и кричу по радио:

- Слева пара «худых»! Прикрой!

Акулову этих четырех слов было вполне достаточно. Но после длинной заградительной очереди «мессеры» вышли из атаки и ушли вверх, в сторону суши. Они убедились, что их заметили, и решили не рисковать, тем более над морем, вдали от берега. Видно, кишка тонка у хваленых фашистских летунов. И приятно было сознавать, что боевая задача выполнена успешно, все наши подопечные возвращаются без потерь. А когда на горизонте показались очертания родного и желанного берега, на душе стало спокойно и радостно: мы дома…

Перед сном снова вернулись к разговору об увиденном и пережитом в этих трудных полетах над морем.

- А говорят, Черное море теплое и ласковое. Что-то я ни разу не видел его таким за последнее время, - начал я, с удовольствием потягиваясь на кровати.

- Разве ты не знаешь, что Черное море одно из самых бурных, - вступил в разговор Акулов, раздеваясь. - Знаешь, сколько людей погубило оно? В Крымскую войну такой шторм был, что у Балаклавы от эскадры французов и англичан вообще ничего не осталось.

- А хотите, братцы, я легенду расскажу про Чернов море, - раздался голос Кучумова.

Вот что мы услышали.

Жил на земле сказочный богатырь. И имел он волшебную золотую стрелу. Страшное это было оружие: там, где она проносилась, вспыхивал воздух, закипала вода, плавилась земля, гибло все живое. Перед смертью задумался богатырь: кому стрелу передать. Опасаясь, что волшебная сила стрелы может быть обращена против людей, злые, алчные люди могут поджечь весь мир и разрушить его, решил старый богатырь спрятать волшебную стрелу так, чтобы ее никто не смог отыскать вовеки. И повелел богатырь своим сыновьям: «Возьмите золотую стрелу и бросьте ее посредине Черного моря, самого глубокого моря в мире».

Поднялись сыновья на самую высокую гору, увидели внизу безбрежное, синее, спокойное море и выполнили наказ отца. Огненная волшебная стрела опустилась в морскую бездну. Потемнело от гнева море, закипело, заволновались его тихие воды. И с тех пор не может успокоиться Черное море. Нет-нет да и снова забурлит, заклокочет, поднимет громадные волны, пытаясь выбросить из своих недр смертоносное оружие.

В эту ночь нам во сне, как наяву, виделись штормовые волны Черного моря.

Каждое утро мы на стоянке с нетерпением ждали секретаря партийной организации полка В. Леонова или нашего комсомольца В. Климентова, чтобы услышать новости с фронтов. В сводке Совинформбюро от 14 января 1944 года сообщалось о переходе в наступление войск Ленинградского и Волховского фронтов. Затем появились сообщения об освобождении знакомых с детства городов и деревень Ленинградской области: Сиверской, Заозерья, Дружной горки.

Под ударами наших войск потерпела крушение сильнейшая оборона фашистов, которую они сами расценивали как неприступный и непреодолимый «северный вал», как «стальние кольцо» блокады Ленинграда. Чувство величайшей радости вызывали эти сообщения: Ленинград снова дышит полной грудью, черные дни блокады позади.

Были и другие сводки, после которых в нас вспыхивали гнев и возмущение: отступая, немецко-фашистские варвары творили чудовищные преступления. До сих пор помню страшное сообщение о преступлениях фашистов в Новгороде. Для меня этот город олицетворял силу и гордость русского народа, был символом свободы и независимости.

«Чудовищные злодеяния учинили немецко-фашистские мерзавцы в старинном русском городе Старая Русса, - сообщалось в другой оперативной сводке Совинформбюро, - немцы взорвали заводы и здания всех учреждений и уничтожили старейший русский курорт… Сожгли 18 школ. Разрушен и разграблен дом, в котором жил великий русский писатель Достоевский. Части Красной Армии, вступившие в этот многострадальный город, не застали в нем ни одного мирного жителя. Немецкие палачи расстреляли, повесили либо угнали на каторгу в Германию все работоспособное население Старой Руссы».

Сколько крови, слез и горя принесли фашисты на нашу землю! Мы не могли без содрогания и гнева читать и слушать подобные сообщения. Сердца переполнялись лютой ненавистью к фашистским людоедам: кровь за кровь, смерть за смерть!

Мы безгранично верили, что победа будет за нами, что придет час расплаты с фашистами за все их злодеяния.

Часто после чтения таких сообщений мы говорили о том, что будет, когда победим, как покараем Гитлера.

- А как вы думаете, братцы, где и как будут казнить Гитлера, когда победим? - задал вопрос Акулов и сам же продолжал:- Надо такую казнь придумать, чтобы гитлеры больше не появлялись…

- Всех бы их, палачей, повесить, - процедил Котов.

- Нет, не вешать надо. Это им слишком легко будет. Пусть они сначала по камешку, по бревнышку соберут, что разрушили, - вступил в разговор Тарасов.

Тогда, в начале 1944-го, не только мы, все советские люди уже задумывались над тем, как покарать главных виновников кровавой войны, что надо сделать, чтобы искоренить фашизм, чтобы больше никогда на нашей земле не появились новые фюреры.

В феврале неожиданно я получил письмо от своего брата Алексея, первое письмо за два с половиной года войны. Можно понять мои волнение и радость: «Жив Алексей!»

Брат писал, что он в сорок первом защищал Москву, а позже, в 1942 и 1943 годах, воевал на Северном Кавказе, был ранен. В настоящее время командир отдельного гвардейского дивизиона, капитан, награжден двумя боевыми орденами и воюет на юге. «Молодец, братишка, хороший из тебя получился солдат, - подумал я. - Но где же ты находишься сейчас? Что означает «на юге».

Я понимал, что Алексей не мог написать точнее свое место, нельзя. Но как узнать, куда же теперь забросила его война, куда привели фронтовые дороги. И в тот же день написал ответное письмо на полевую почту. Мне очень хотелось сообщить ему свое местонахождение, но как это сделать, как не допустить открытого наименования города Анапы? После некоторых раздумий придумал «шифр», который сводился к написанию совершенно безобидной и даже бессмысленной фразы, только слова в ней начинались с заглавных букв. И выглядела на бумаге эта фраза примерно так: «Аня Нашла Алексея и шлет Привет Андрею». Если брат догадается и прочтет только заглавные буквы фразы, то узнает, что я нахожусь в Анапе. Не знаю, как военный цензор, а Алексей разгадал мой нехитрый шифр.

Через несколько недель получил второе письмо. Алексей был рад, что наконец-то между нами установилась связь. Таким же образом написал «Баксы». Где же этот населенный пункт Баксы? Мы разыскали карту крупного масштаба и нашли его в нескольких километрах восточнее города Керчь. До войны это было большое село, а сейчас, по-видимому, остались только развалины да сплошные воронки от бомб и снарядов. Вот, оказывается, куда привели фронтовые дороги моего брата - в Керченский десант! Мы, оказывается, воюем вместе. Он па земле уничтожает гитлеровцев из реактивных установок «катюш», а я прикрываю его с воздуха от налетов фашистской авиации, помогая отстоять плацдарм на крымской земле.

Дороги войны! Судьбы людские!

Казалось совершенно невероятным встретиться или оказаться рядом через 960 дней войны. Война разметала людей по свету, по разным местам, фронтам и дорогам. В ней так легко было затеряться человеку. Война разъединяла. Но иногда совершались и «чудеса», когда она людей соединяла.

Теперь у меня прибавилось ответственности и забот при выполнении боевых полетов. Там, на керченском плацдарме, среди отважных десантников на переднем крае воюет и мой брат - Алексей. Может быть, наши фронтовые дороги и встретятся, когда прикончим гитлеровцев и освободим Крым.

Известие о том, что в Керченском десанте воюет мой брат, быстро стало достоянием летчиков и техников нашей эскадрильи. Борис Акулов предложил в очередном полете над линией фронта сбросить нашим десантникам вымпел, изготовленный из гильзы снаряда, с запиской для моего брата и красным флажком, чтобы был более заметным.

- Сбросим над Баксами, - говорил Борис. - Пусть Алексей знает, что ты тут.

Эту идею поддержали техники, и на следующий день было изготовлено несколько образцов вымпелов для сбрасывания с самолета. Но реализовать эту идею не удалось, так как мы переключились на прикрытие штурмовиков, действующих по уничтожению плавсредств противника в портах Феодосия и Киик-Атлама.

Были с братом мы рядом, а встретились только после войны. И вот что рассказал Алексей. Привожу его рассказ, чтобы читатель смог увидеть бои в Крыму не только глазами летчика, что называется «сверху», но и «снизу» - глазами солдата, который дрался за каждый клочок советской земли. В ноябре сорок третьего Алексей переправился через Керченский пролив с двумя батареями боевых машин БМ-13. Ему удалось без задержки увести все восемь машин в глубь полуострова к горе Хренова. Дивизион удачно проскочил вблизи вражеских позиций и избежал потерь, в отличие от второго дивизиона полка, который, задержавшись на переправе, попал под бомбовый удар фашистских пикирующих бомбардировщиков Ю-87. Дивизион потерял несколько боевых машин и более десятка убитыми и ранеными.

С первых дней высадки противник наносил непрерывные удары с воздуха и суши по нашим войскам на косе Чушка. С наблюдательного пункта, расположенного на горе Митридат, немцы корректировали огонь своей артиллерии, наводили и осуществляли целеуказание авиации. Много неприятностей приносил этот НП противника. Попытки подавить его огнем артиллерии и авиации не давали желаемого результата: после каждого огневого налета наблюдательный пункт вновь и вновь оживал. 3 этом состояла одна из трудностей для десанта. В светлое время и при хорошей видимости с Митридата все просматривалось как на ладони. Наши десантники чувствовали себя спокойнее только ночью и при тумане. Принимались энергичные меры по строительству укрытий. Всем было понятно, что только зарывшись в землю можно было избежать излишних потерь.

В начале декабря, после эвакуации Эльтигенского десанта, фронт в районе Керчи стабилизировался, наши войска были вынуждены перейти к обороне. В январе 1944 года командованием Отдельной Приморской армии и Азовской военной флотилии предпринималось несколько попыток продвинуться на запад и освободить город Керчь. Однако наступательные действия войск при поддержке морских тактических десантов, высаженных на побережье Азовского моря и в порту Керчи, не принесли успеха. Капитану Алексею Воронову пришлось в составе Керченского десанта в течение долгих пяти месяцев оборонять от непрерывных атак фашистов небольшой клочок крымской земли. Под непрерывным огнем артиллерии, вражеской авиации, невзирая на холод и непогоду, наши десантники стойко защищали захваченный плацдарм. Они накапливали силы, готовились к решающим схваткам за полное освобождение Крыма.

Зима выдалась холодной и ненастной. Часто над землей стелился плотный морской туман, нелегко было на голой местности найти укрытие от сильного промозглого ветра, дождя и мокрого снега. Но гвардейцы стойко переносили эти трудности и ждали своего часа.

С того дня, как Алексей узнал, что я тоже воюю здесь и прикрываю его от налетов вражеской авиации, он каждый раз, как только наши самолеты появлялись в воздухе, не спускал с них глаз. Однако ни он, ни его товарищи не могли различить тип истребителей, которые в светлое время и при сносной погоде непрерывно барражировали над ними. Все истребители они называли тепло и ласково - «ястребки».

Когда над десантом слышался непрерывный гул моторов, часто переходящий в продолжительное завывание, и доносились пулеметно-пушечные очереди, Алексей не мог усидеть на наблюдательном пункте и выбегал наверх, чтобы лучше видеть все происходящее в воздухе.

Артиллеристы, затаив дыхание, следили за многочисленными схватками в воздухе между фашистскими «мессершмиттами», «юнкерсами» и нашими истребителями. И если падал самолет с белыми крестами и свастикой, они громко кричали «Ура!» и подбрасывали в воздух шапки. У Алексея сердце замирало от страха, когда доводилось видеть подбитые наши «ястребки». «А вдруг это Володю подбили…»

Однажды в один из пасмурных дней, перед заходом солнца, вблизи позиции дивизиона произвел вынужденную посадку подбитый наш истребитель, как позже выяснилось, ЛаГГ-3. При посадке «на живот», без шасси, он пропахал глубокую борозду и чуть было не вмазал в походную кухню.

Алексей с группой солдат бросился к самолету, намереваясь оказать помощь летчику. Каково же было их недоумение, когда из кабины самолета выскочил летчик и побежал не к ним навстречу, а в сторону фашистских позиций. По-видимому, наших артиллеристов он принял за немцев. Алексей и солдаты начали кричать:

- Свои мы! Русские! Куда же ты бежишь?… Там немцы!

Пробежав около сотни метров по грязи, летчик споткнулся и упал. Его слух уловил родную речь. Отдышавшись, он через несколько минут поднялся и направился к десантникам.

Молодой летчик, невысокого роста, в общевойсковой форме без знаков различия, смущенно оправдывался:

- Знаете, братцы, после такого переплета, в каком я оказался, не мудрено забыть и как тебя зовут.

Позже, подкрепившись в землянке артиллеристов, летчик рассказал подробности воздушного боя. Он совсем недавно прибыл из училища и в этот день выполнял третий боевой вылет. Прикрывая Керченский десант, летчики-истребители перехватили большую группу «лаптей», бомбардировщиков Ю-87. Во время одной из атак он потерял своего ведущего и оказался один против нескольких «мессеров».

В неравном бою ему «спустили воду» - повредили мотор и систему охлаждения. Поэтому и пришлось идти на вынужденную. Выпрыгивать с парашютом он не решился, опасаясь, что сильный ветер снесет в сторону вражеских позиций. Тянул к своим сколько позволяла высота, но полной уверенности в этом не было. После всего пережитого в воздушном бою и не мудрено, что не сразу признал своих солдат.

- Ничего, на войне всякое бывает, браток, - сочувственно говорили артиллеристы.

Алексей принял самое активное участие в судьбе летчика. Он позаботился, чтобы его накормили и обогрели, приказал организовать охрану самолета, выделил автомашину и сопровождающего до переправы.

Прощаясь, Алексей не вытерпел и спросил:

- Лейтенант, а ты не встречал среди летчиков Владимира Воронова? Он тоже истребитель и находится в Анапе.

- Нет, капитан, не встречал, - ответил неожиданный гость.

Летчик поблагодарил артиллеристов за хлеб-соль, попросил сохранить самолет до прибытия техников и уехал к переправе через Керченский пролив. Почти месяц охраняли артиллеристы поврежденный ЛаГТ-3, но так никого и не дождались, а когда началось наступление, пришлось передать самолет тыловым подразделениям армии.

На войне как на войне

Эту поговорку мы любили повторять, когда пытались разобраться в некоторых фронтовых событиях. Боевая обстановка не терпит притупления бдительности, непредусмотрительности и верхоглядства. Стоило где-то допустить самоуспокоенность, недооценить возможности и силы противника, как сразу же это оборачивалось тяжелыми потерями, а порой и более серьезными последствиями.

12 марта в нашей землянке появился командир полка М. Авдеев в сопровождении высокого капитана. Без всяких предисловий он сказал, обращаясь к нам:

- Вот вам, орлы, новый командир эскадрильи, - Авдеев показал рукой па капитана. - Прошу любить и жаловать. Добров будет выполнять обязанности штурмана полка вместо Протасова.

Авдеев быстро повернулся и вышел из землянки. Капитан молча последовал за ним. Летчики в недоумении переглянулись. Во-первых, жаль было, что ушел Добров - наш хороший командир и добрый товарищ. Во-вторых, все уже привыкли, что в отсутствие командира эскадрильи обязанности выполнял его заместитель И. Тарасов. Мы хорошо знали и доверяли ему. И вот теперь такое решение.

Рано утром на следующий день нашей эскадрилье была поставлена задача: четверкой прикрывать разведчика, который должен был произвести фотографирование северного побережья Керченского полуострова от пролива до мыса Казантип и второй четверкой вместе с другими эскадрильями нашего полка сопровождать штурмовики 8-го и 47-го полков, наносившие бомбоштурмовой удар по плавсредствам в порту Феодосия.

Новый командир эскадрильи решил возглавить четверку на прикрытие разведчика и включил в свою группу наше звено: Румянцева, Акулова и меня. Четверку на прикрытие «илов» повел Тарасов.

Считая, что задание предстоит несложное, новый командир никаких указаний давать не стал, ограничился лишь одной фразой:

- Я пойду с Румянцевым парой справа, а Акулов с Вороновым слева.

Вот и весь разговор перед вылетом на боевое задание с пересечением линии фронта и на значительную глубину территории противника. «Значит, будем действовать по обстановке, как принято говорить в подобном случае», - подумал каждый из нас. Вопросов никто не задавал, и мы молча направились к самолетам. К назначенному времени над аэродромом появился двухмоторный разведчик Б-3. «По зрячему» мы быстро взлетели и заняли место в боевом порядке. К Керченскому проливу подошли на высоте 5000 метров, и разведчик взял курс вдоль береговой черты Азовского моря в сторону противника. Выше нас перистая облачность, с высоты как на ладони просматривается весь Керченский полуостров. Азовское море до горизонта закрыто ровной белой пеленой тумана. Я хорошо переносил высотные полеты без кислорода и па этот раз только изредка засовывал кислородный шланг за щеку, не надевая маски.

Временами мы маневрировали «ножницами», чтобы лучше просмотреть заднюю полусферу и не допустить внезапной атаки «мессеров». Я обратил внимание на то, что правая пара держалась слишком далеко. «На таком удалении ведущий может потерять нас и вовремя не окажет поддержки», - подумал я.

Первый галс был выполнен спокойно, со станции наведения никаких тревожных сигналов о появлении противника в воздухе не было. Мы рассчитывали, что задание на этом выполнено и можно следовать домой, но разведчик развернулся и стал делать повторный заход. «Нельзя же так долго «мозолить» глаза немцам, они могут нас прихватить». Так оно и получилось: длительное пребывание нашей группы над вражеской территорией не могло не привлечь внимания противника. Когда разведчик выполнил разворот в западной точке и взял курс к линии фронта, со стороны Азовского моря появилась пара «мессеров» на встречно-пересекающихся курсах. Я немедленно передал по радио:

- Орлы! Слева пара «худых».

Ведущий «мессер» энергично ринулся в атаку на разведчика. Акулов решил немедленно контратаковать врага, и мы парой резко развернулись на «мессера». Нарвавшись на плотный огонь, он прервал атаку и ушел вверх. Наша пара выполнила свою задачу в самом начале боя - своевременно отсекла ведущего «мессера» и не дала возможности ему атаковать разведчика. Но при выполнении маневра, мы, естественно, отстали от Б-3. Чтобы занять свое место в боевом порядке, потребовалось несколько десятков секунд. На большой высоте пилотировать значительно сложнее, самолет становится инертным и менее послушным.

Выполнив разворот на курс разведчика, мы увидели ведомого «мессера», который, обойдя пас справа, бросился в атаку на «бостона». Пары ведущего, на которую мы рассчитывали и которая должна была отразить атаку этого «мессера», по непонятной причине на месте не оказалось.

Дальше события развивались с молниеносной быстротой. Наш разведчик, увидев «мессеров», решил на полных газах со снижением оторваться от них за счет скорости.

Я - замыкающий, и перед моими глазами возникает следующая картина. Впереди с резким снижением на максимальной скорости идет разведчик, за ним гонится «мессер», а сзади, вытянувшись парой, мы с Акуловым выжимаем все, на что способны наши «яки». Идет гонка, состязание в скорости: кто кого догонит, тот и победит. У нас скорость предельная, стрелка перешла за 600 километров в час, машину начинает трясти. Вижу, как дистанция между разведчиком и «мессером» медленно сокращается, а между нашей парой и атакующим фашистом остается неизменной - более одного километра. Что же делать? Как защитить разведчика? Мы бессильны, все на пределе, из машины больше ничего не выжмешь. Какую роковую ошибку совершает командир разведчика, пытаясь оторваться на максимальной скорости! Фактически он отрывается не от «мессера», а от нас, истребителей прикрытия!

Вижу, Акулов открывает огонь по «мессеру», пытается заставить его отвернуть от разведчика. Но дистанция слишком велика. Невольно хочется крикнуть: «Где же пара ведущего?! Куда же она исчезла?!» Акулов, как будто угадав мои мысли, кричит по радио:

- «Мессер» атакует разведчика! «Мессер» атакует! - Голос его срывается…

От носа «мессера» потянулась цветная трасса к разведчику. Через несколько секунд на его правом моторе появился черный дым, а затем и языки огня. Все! Конец! Горящий Б-3, увеличивая постепенно угол пикирования, падает вниз, в Азовское море.

«Мессер» пошел круто вверх, увидев, что мы его настигаем, попытался на пикировании уйти на свою территорию. Но нам удалось сблизиться на дистанцию огня с нахальным фашистом, и уже на бреющем, далеко над территорией противника Акулов расстрелял его. При возвращении нам пришлось отбиваться от атак еще пары «мессеров». Но благодаря четкому взаимодействию и неразрывности нашей пары им не удалось поджечь нас. Невероятно тяжелый был бой…

Нас волновала судьба экипажа разведчика, и мы попытались вызвать спасательные катера, которые находились на дежурстве в Сенной пристани, недалеко от Темрюка. Пройдя несколько раз бреющим над катерами, мы взяли курс к предполагаемому месту падения разведчика и в разрывах низкой облачности обнаружили масляное пятно и мелкие обломки самолета. Никого из членов экипажа на воде найти не удалось. С тяжелым чувством вины и накипевшей злобы в адрес ведущего пашей группы мы произвели посадку на своем аэродроме.

Ведущая пара давно уже была дома. Высокий капитан первым подбежал к нам и, не дожидаясь доклада, с волнением и надеждой спросил:

- А где разведчик?

- А почему вы у нас спрашиваете? Где же вы-то были? Убежали! Струсили! - вырвалось у меня. Высокий капитан заморгал глазами.

- Как же докладывать командиру полка? - выдавил он из себя.

- Судить вас надо, по вашей вине сбили разведчика, - выкрикнул Акулов.

Мы долго не могли прийти в себя от пережитого в этом полете. И больше всего нас возмущало поведение высокого капитана. Высказали мы претензии и его напарнику, Румянцеву. Через некоторое время на КП эскадрильи приехал командир полка Авдеев. Он внимательно выслушал наши доклады об обстановке, сложившейся в бою, быстро понял причину потери разведчика. Не скрывая раздражения, он выругался и зло посмотрел на капитана.

Несомненно, главная причина гибели разведчика была в ошибке ведущего группы, который в самом начале боя оторвался от нас и участия в схватке не принимал. Но мы и парой могли бы на равных драться с «мессерами» и прикрыть Б-3, если бы он не допустил роковой ошибки, пытаясь уйти со снижением на максимальной скорости. Мы вспомнили, как при встречах некоторые летчики-разведчики, летающие на самолетах Б-3, вызывающе хвастались: «Куда вам тягаться с нами. Мы вас запросто обойдем в скорости, и вы за нами не угонитесь».

Вот к чему приводит переоценка своих возможностей и недооценка противника в бою. На следующий день к нам на аэродром прилетел командир 30-го разведывательного авиаполка подполковник X. Рождественский. Он интересовался обстоятельствами гибели самолета. Внимательно выслушав нас и мнение командира полка, Рождественский согласился, что командир экипажа Б-3 действовал в сложившейся ситуации неправильно. В свою очередь, Авдеев обещал усилить прикрытие разведчиков и выделять не менее шестерки истребителей.

Мы не слышали, что высказал Авдеев нашему новому командиру, но высокий капитан, пробыв в нашей эскадрилье всего несколько дней, исчез и больше не появлялся. Исполнять обязанности командира эскадрильи опять стал старший лейтенант И. Тарасов.

Тактика-дело серьезное

В тот же день, 13 марта, тяжелые потери понесли и наши штурмовики при нанесении удара по порту Феодосия, главным образом от истребителей противника. Утром воздушная разведка обнаружила пять торпедных катеров, две большие десантные баржи и два тральщика. Командир дивизии принял решение тремя ударными группами штурмовиков, по шесть Ил-2 в каждой, бомбами и пушечным огнем уничтожить катера. С целью обеспечения удара за две-три минуты двум группам (по шесть Ил-2) подавить зенитные батареи. Истребительное прикрытие состояло из группы расчистки воздуха (шестнадцать ЛаГГ-3) и группы непосредственного прикрытия (двенадцать Як-9).

При полете к цели первая группа подавления средств ПВО на высоте 1000 метров уклонилась от заданного маршрута на 8-10 километров в сторону побережья, занятого противником. В результате внезапность удара не была обеспечена: система противовоздушной обороны противника была своевременно оповещена и в воздух подняты истребители. Они еще до цели перехватили и атаковали наши ударные группы штурмовиков. Фашистам удалось малыми группами сковать боем истребителей ЛаГГ-3 25-го авиаполка, а основные силы бросить на наши штурмовики. Малочисленные группы непосредственного прикрытия не могли противостоять атакам «мессеров».

Ударные группы штурмовиков действовали разрозненно, строя не выдержали, после удара собирались медленно и попадали под удары истребителей противника. Только две группы «илов», ведомые командиром эскадрильи 47-го авиаполка майором Куняхом и заместителем командира эскадрильи того же авиаполка лейтенантом Акаевым, выполнили задачу и нанесли удар по катерам. Эффективность удара была невысокой, а потери необычно тяжелыми. В этот вылет было сбито шесть Ил-2, кроме того, один самолет произвел вынужденную посадку вне аэродрома и двенадцать Ил-2 получили повреждения, Тяжелый урок преподнес нам враг, сумев сосредоточить значительные силы истребителей и добиться превосходства в воздушной схватке. Эти бои еще раз подтвердили, как опасно недооценивать возможности противника, к каким тяжелым последствиям приводит отсутствие четкого взаимодействия между тактическими группами, штурмовиками и истребителями.

Несмотря на то, что в воздушных боях 13 марта наши истребители и сбили 7 вражеских самолетов, мы понимали и чувствовали свою вину за понесенные потери. Необходимо было детально разобраться в причинах, которые привели к таким тяжелым последствиям, проанализировать действия каждой группы штурмовиков и истребителей.

Для разбора боевых вылетов в Анапу прибыл командующий авиацией Военно-Морского Флота генерал-полковник С. Ф. Жаворонков, которого хорошо знали морские летчики. Член партии с 1917 года, участник гражданской войны, С. Ф. Жаворонков был стойким и преданным командиром ленинской закалки. На какие бы посты ни направляла его партия, везде Семен Федорович проявлял себя страстным пропагандистом ленинских идей, прекрасным организатором.

В 1926 году ЦК ВКП(б) направляет его в авиацию. В 1938 году С. Ф. Жаворонков назначается командующим военно-воздушными силами Тихоокеанского флота, а в 1939 году ему доверяется высокий пост командующего авиацией Военно-морского Флота. На этом посту особенно ярко проявился талант и способности Семена Федоровича как военного руководителя. Во время Великой Отечественной войны он часто бывал на действующих флотах, принимал участие в подготовке и руководстве многими операциями и боевыми действиями морских летчиков. По заданию Верховного Главнокомандующего и народного комиссара Военно-морского Флота генерал-лейтенант С. Ф. Жаворонков руководил подготовкой первых налетов авиации Балтийского флота на столицу фашистской Германии. Большое внимание уделял Семен Федорович вопросам подготовки летных кадров и оснащения морской авиации новой авиационной техникой и оружием. Были известны высокая требовательность и строгость командующего.

На разбор в штаб дивизии был приглашен руководящий состав штурмовых и истребительных полков, в том числе ведущие тактических групп. Встречаясь с некоторыми из них в послевоенные годы, я и узнал о содержании этого совещания. На разборе были командующий военно-воздушными силами Черноморского флота генерал-лейтенант В. В. Ермаченков, командир дивизии подполковник Д. И. Манжосов, командир 8-го гвардейского авиаполка подполковник Н. В. Челноков, помощник командира 47-го авиаполка капитан Н. Г. Степанян, командир 25-го авиаполка подполковник К. С. Алексеев, командир 6-го гвардейского авиаполка подполковник М. В. Авдеев и другие руководители авиации флота. С. Ф. Жаворонков задавал вопросы и уточнял отдельные моменты, поднимал командиров полков, требуя от них объяснений. В отдельных случаях он резко реагировал на ошибки и просчеты ведущих.

- Так воевать нельзя, - говорил командующий. - Нельзя забывать, что противник еще силен и на авось его не возьмешь. Разве можно пренебрегать вопросом обеспечения внезапности удара? У противника на горе Опук имеются специальные установки для обнаружения наших самолетов. Вы должны об этом знать и не идти к цели вдоль берега, на виду у врага. У нас есть возможности бить фашистов не растопыренными пальцами, а наносить мощные сосредоточенные удары. Сейчас не 1941 год. Командирам надо более четко организовывать взаимодействие тактических групп в ударе.

Командующий высказал серьезные претензии командирам истребительных полков М. Авдееву и К. Алексееву по поводу неудовлетворительных действий истребителей прикрытия.

- Они не справились с задачей прикрытия штурмовиков. Ударные группы оказались скованными боем, а истребители непосредственного прикрытия ввиду малочисленности не смогли надежно отразить атаки «мессеров». Надо усилить истребительное прикрытие, - обратился Жаворонков к командующему военно-воздушными силами Черноморского флота генерал-лейтенанту В. В. Ермаченкову, - нельзя допускать неоправданных потерь штурмовиков. Следует основательно разобраться и с причинами недостаточно высокой эффективности бомбоштурмовых ударов по малоразмерным целям.

С. Ф. Жаворонков указал на существенные недостатки в обеспечении боевых действий дивизии:

- Необходимо для обеспечения внезапности шире применять демонстративные действия с привлечением самолетов других полков ВВС флота.

В заключение дал указание, чтобы руководящий состав полков и дивизии чаще лично участвовал в боевых вылетах и показывал пример своим летчикам.

Пребывание командующего авиацией ВМФ в дивизии, участие его в разборе способствовало принятию эффективных мер по совершенствованию подготовки, организации и обеспечению боевых действий. 17 марта был нанесен сосредоточенный бомбоштурмовой удар дивизии по порту Феодосия. В ударе приняли участие двадцать семь Ил-2 и шестьдесят истребителей ЛаГГ-3 и Як-9. К прикрытию штурмовиков кроме 6-го и 25-го полков привлекался 3-й авиаполк на самолетах ЛаГГ-3.

При подготовке к нанесению удара учитывались уроки 13 марта. Детально были разработаны вопросы организации взаимодействия при следовании по маршруту, в районе цели, вопросы обеспечения удара.

В целях изматывания и отвлечения истребителей противника была создана демонстративная группа из четырех самолетов Б-3 30-го авиаполка. Эта группа за 45 минут до вылета штурмовиков выполняла полет на удалении 40-45 километров вдоль побережья противника, создавая видимость большой группы самолетов. Демонстративный полет заставил противника поднять свои истребители, которые к моменту подхода ударных групп штурмовиков вынуждены были уходить на посадку из-за выработки топлива. В результате бомбоштурмового удара были вызваны пожары на четырех торпедных катерах и в порту. Противник на отражение удара успел поднять всего несколько пар Ме-109. Наши истребители обеспечили надежное прикрытие штурмовиков и сбили двух «мессеров». Мы потеряли один Ил-2 от зенитного огня.

Хорошая подготовка удара, четкая организация взаимодействия между истребителями и штурмовиками позволяли успешно выполнять боевую задачу с минимальными потерями. Такие боевые вылеты вызывали у летчиков и всего личного состава чувство удовлетворения и уверенности, создавали хороший боевой настрой.

И в этом вылете мы выполняли задачу непосредственного прикрытия, опять вместе со штурмовиками шли на бреющем, прижимаясь к темным и холодным волнам Черного моря, шли через плотный зенитный огонь к цели. Этот вылет еще раз убедительно подтвердил необходимость и важность непрерывного поиска новых тактических приемов с учетом изменений, происходящих у противника в технике и тактике. Только при этом условии можно рассчитывать на успех в бою и победу.

В результате нанесения бомбоштурмовых ударов по портам Феодосия и Киик-Атлама в марте-апреле 1944 года было затруднено использование этих портов для перевозки войск и техники врага, были созданы благоприятные условия для наступления наших войск в Крыму.

О друзьях-товарищах

Мы жили на окраине города в маленьком домике у одиноких стариков и занимали одну комнату на

троих. Вместе со мной квартировали Борис Акулов и Николай Кучумов. Кроме трех железных кроватей, стола и трех стульев в комнате больше ничего не было. Не было и электричества. И мы пользовались для освещения испытанной на войне «катюшей» - коптилкой, изготовленной из гильзы 37-миллиметрового снаряда и заправленной бензином. Старик-хозяин изредка протапливал печку кизяком или другими горючими материалами, включая отработанное масло.

Развалины разрушенных зданий, неосвещенные улицы, труднопроходимая грязь, ненастная погода со снегом или дождем, с сильными ветрами не располагали к прогулкам по городу. После нескольких боевых вылетов, большой физической и моральной нагрузки, поужинав в столовой, мы обычно громились побыстрее добраться до нашей холодной холостяцкой квартиры.

По когда в одном из полуразрушенных домов устраивались танцы или показывали кино, наши летчики гурьбой отправлялись туда, преодолевая холод, темноту и грязь. Для молодежи и во время войны не было непреодолимых препятствий, всегда было желание и стремление повеселиться. Среди летчиков эскадрильи игнорировал танцы, пожалуй, только Борис Акулов. К ним он относился равнодушно, а в ответ на подначки товарищей обычно отвечал шуткой:

- Нам не до танцев. Лишь бы плотно поесть да крепко поспать…

Николай Кучумов, летавший в составе разведывательного звена ведомым у старшего лейтенанта Белозерова, наоборот, не любил сидеть дома, когда другие шли к импровизированному клубу. Часто по вечерам, когда выпадало свободное время, Николай несильным, но приятным голосом напевал наши любимые песни: «Темная ночь», «Землянка», «Синий платочек», «Огонек».

Удивительные песни. Казалось бы, совсем простые, но как они были близки сердцу каждого из нас, как волновали. Я и сегодня, спустя сорок лет после войны, не могу без волнения слушать эти поистине народные песни. А тогда они, глубоко запав в душу каждого, помогали нам преодолевать военные тяготы и лишения, рождали уверенность в победе.

Наш маленький домик был центром притяжения для летчиков эскадрильи. Здесь собирались они почти каждый вечер, говорили, спорили. У нас были общие интересы, общие разговоры, общие любимые песни, нас связывала крепкая фронтовая дружба.

В один из зимних вечеров нашу «обитель» посетил парторг полка капитан Леонов. А для гостя, известное дело, и место в красном углу. По возрасту Леонов был старше нас, слыл человеком заботливым.

- Ну выкладывайте, что волнует, какие донимают проблемы? - спросил он, растирая полные и покрасневшие на ветру руки.

- На трудности не жалуемся, всем ныне тяжко, а вот проблемы, секретарь, есть и не только меня волнуют… Всех, я думаю, - начал Борис Акулов. - Нам все же непонятно, почему наши союзники волынят со вторым фронтом. Договор был, обещание они дали, чего же тянуть…

- Не открывают и шут с ними. Без них обойдемся, - не дожидаясь, что скажет секретарь, отрубил Кучумов.

- Это ты так рассуждаешь, а Черчилль и Рузвельт с тобой не согласны, - вмешался в разговор Котов. - Они так полагают: раз нанесли воздушные удары по Германии, это уже помощь, это уже второй фронт…

- Ничего себе фронт, а чьи солдаты воюют, кто кровь проливает? - вспылил Кучумов.

- Подожди, Николай, не горячись… Я тебя понимаю, - сказал Леонов. - Тут нельзя бросаться в крайности: помощь наших союзников есть, но не такая она, чтоб имела какое-то решающее значение. Теперь всем ясно, у нас и своих сил хватит.

Разговор о втором фронте, о наших полковых делах незаметно перешел на другие темы. Перед этим добродушным и всегда внимательным к летчикам человеком, каким был наш партийный секретарь, у нас секретов не было. Леонов был искренне удивлен, увидев на нашем столе первый том «Капитала» Карла Маркса.

- Вижу, вы время даром не тратите, - потянулся он к книге. - Читаете?

- Не только читаем, но и изучаем, - ответил Борис Акулов. - Деньги - товар - деньги.

Чувствовалось, что Леонов был несколько озадачен: Акулов считался в полку человеком достаточно легкомысленным.

Теперь- то можно признаться, что «Капитал» принадлежал хозяину квартиры и мы увидели его здесь впервые. Возможно, нынешней молодежи покажется это странным, но мы, попавшие на фронт прямо со школьной скамьи, проходили наши университеты не в аудиториях, а в боях за Родину.

В январе в полк прибыло несколько летчиков из 8-й учебной эскадрильи. Среди них был человек уникальный - рядовой матрос М. Рыжкин, назначенный в нашу, третью эскадрилью. Он появился у нас в землянке в черном ватнике, флотских брюках, больших яловых ботинках и мичманке. Вид у него был, прямо скажем, неказистый и далеко не военный. Светловолосый, застенчивый, он сразу всем пришелся по душе. Рыжкин не скрывал своей безмерной радости по поводу того, что ему посчастливилось попасть в прославленный гвардейский полк и в нашу эскадрилью. Мы на правах старших покровительствовали ему, не давали в обиду, помогали Мише постепенно войти в боевой состав. Поселился он вместе с И. Котовым и частенько вместе с ним вечерами бывал у нас. Летчик в звании рядового матроса - редкий случай даже на войне. В первые же дни с ним произошел курьезный случай. В городе его увидел комендант, Рыжкин показался ему подозрительным.

- Кто такой? Почему болтаетесь по городу? - спросил старший лейтенант.

- Матрос Рыжкин, летчик гвардейского полка, отпущен командиром подыскать квартиру, - ответил Рыж-кин.

Старший лейтенант, конечно, не поверил ему:

- Бросьте заливать, матрос. Какой из вас летчик? Вот потопаете строевой в комендатуре часиков пять, тогда вспомните, кто вы такой.

У Рыжкина, как назло, не оказалось никакой справки, удостоверяющей его личность, это обстоятельство еще больше вызвало недоверие коменданта. С большим трудом Рыжкин, уже доставленный в комендатуру, добился, чтобы связались со штабом полка и получили подтверждение, что он действительно летчик. На следующий день его выпустили, но строевой ему пришлось позаниматься до пота под руководством сержанта…

Тяжело переживали мы гибель Иосифа Котова, которого в своем кругу звали Иоськой. В один из мартовских дней он не вернулся с боевого задания. При отходе от Феодосии нашим летчикам пришлось отражать настойчивые атаки «мессеров». В пылу боя никто не заметил, в какой момент был подбит самолет Котова и где он упал. Могилой летчика стало Черное море. Мы не могли примириться с мыслью, что он стал легкой добычей «мессеров». Котов был опытным летчиком, неоднократно встречался в воздухе с вражескими истребителями и знал их повадки. «Что же произошло?» - задавали мы себе вопрос. И невольно вспоминали его мрачное состояние в последнее время.

Иосиф Котов прибыл в нашу эскадрилью после длительного лечения в госпитале. В одном из воздушных боев он был подбит и, раненный в ногу, с трудом посадил машину. После этого он стал сильно прихрамывать. Среднего роста, с черными волосами и тонкими чертами лица, общительный и добрый, он быстро сходился с людьми. Иосиф был украинцем по национальности и в разговоре любил щегольнуть какой-либо поговоркой на родном языке. А их в памяти Котова хранилось великое множество.

- Як, хто чогось не хоче бачити, не поможе йому ни свичка, ни окуляри, - любил он повторять, когда приходилось долго убеждать некоторых не в меру распалившихся крикунов и спорщиков, особенно после воздушных боев. А если наш смех или веселье внезапно прерывало печальное известие, он, вздыхая, говорил:

- Смих и плач люди часто в одний торби носять.

Иосиф в числе немногих летчиков был женат, но в разговорах упоминал об этом редко. Однажды, когда мы возвращались на полуторке с аэродрома в город, увидели на обочине дороги высокую, стройную блондинку в серой офицерской шинели. Внезапно Иосиф забарабанил кулаком по кабине водителя и без каких-либо объяснений выскочил из кузова и бросился к женщине. Мы удивились, куда девалась его хромота. Тогда и поняли, что стройная блондинка - жена Котова. Позже мы узнали, что она в звании младшего лейтенанта административной службы состояла в органах прокуратуры флота.

В зимние месяцы она неоднократно появлялась в Анапе. В эти дни Котов был особенно радостным. Чувствовалось, что его с женой связывает настоящая любовь. Но как-то после очередной встречи с ней Иосиф приехал на аэродром темнее тучи. Был угрюм и молчалив, на вопросы товарищей отвечал неохотно.

На следующий день Котов заболел и вынужден был лечь в лазарет. Ничего не поделаешь. И на войне люди болеют. Через две недели он возвратился с черной бородой и усами и по-прежнему угрюмым. На наших глазах совершенно изменился человек. Было видно, что он о чем-то сильно переживает. Только после его гибели мы узнали о причине перемен в его поведении: Котов узнал об измене жены. Это его сильно мучило. Иосиф пытался выяснить отношения, найти пути примирения. Но его попытки ни к чему не привели.

Мы, молодые, еще не успевшие в большинстве своем по-настоящему полюбить, не могли тогда понять, что на войне казалось бы огрубевшие сердца и души солдат на самом деле особенно легко ранимы, что во фронтовой обстановке тяжело переживается горечь измены. Конечно, в таком состоянии нельзя было посылать Котова на боевое задание, надо было дать ему возможность успокоиться, преодолеть моральное потрясение.

…Как- то в нашей землянке появился летчик младший лейтенант Павел Пчелинцев, с раскосыми глазами, подвижный и общительный. Его появление у нас было неожиданным, поскольку после окончания училища он проходил службу в 7-м авиаполку.

- Паша, какими судьбами ты в наших краях? - удивленно спросил Акулов.

- Направлен на исправление в 47-й полк летать задом наперед на «илах», - с напускной веселостью ответил Пчелинцев.

Начались расспросы, как и почему?… Мы были наслышаны об одной слабости Пчелинцева, его пристрастии к «зеленому змию», что, несомненно, отражалось на службе и полетах.

Командование полка после многочисленных предупреждений и наказаний вынуждено было принять самые строгие меры и отстранить его от полетов. На Черноморском флоте применялась такая крайняя мера к летчикам. За различные тяжелые провинности их направляли в качестве воздушных стрелков на штурмовики Ил-2. Пожалуй, не было более тяжкого и в то же время более эффективного наказания для летчика. В подобных случая «обычно определялось количество боевых вылетов, которые должен выполнить провинившийся в качестве стрелка, чтобы затем при положительной характеристике получить право возвратиться в свой полк на летную работу. Вот такое наказание было наложено на Пчелинцева.

- Паша, ты не беспокойся, мы тебя отведем на Феодосию, - под общий смех летчиков сказал Акулов. - А все-таки номер самолета, на котором будешь летать, ты нам скажи, - продолжал он уже в другом тоне. - При случае мы за тобой присмотрим повнимательнее.

В общем эта неожиданная встреча превратилась в веселый, шумный разговор. Нашлись и советчики.

- Главное, Паша, не подставляй свой лоб «мессерам». Как увидишь их, закрывай глаза и пригибайся пониже в кабине.

Под общий хохот тут же кто-то дает другой совет:

- Плохи твои дела, Паша. В первом же вылете можешь выбросить за борт самолета все содержимое твоих карманов.

- Чего пристали к парню. Нет чтобы посочувствовать, - вмешался в разговор Тарасов.

После первой встречи Пчелинцев несколько раз заходил к нам. Он неоднократно высказывал просьбу помочь ему после выполнения штрафных полетов перейти в наш полк. Однако осуществить свою мечту Пчелинпеву не удалось. В одном из боевых вылетов на Киик-Атламу он погиб вместе со своим командиром от прямого попадания зенитного снаряда.

На фронте мы были свидетелями и участниками многих различных событий: значительных и мелких, трагических и комических. Одни на длительное время оставляли след в нашей памяти, другие мелькали и не вызывали глубоких переживаний.

Вечером в столовой мы обычно узнавали о всех полковых новостях. С радостью воспринимали сообщения об очередных победах в воздушных боях, с горечью и болью слушали известия о потерях, о гибели наших боевых товарищей.

В один из теплых мартовских вечеров нас буквально ошеломило известие о том, что с боевого задания не вернулся наш близкий друг Коля Кучумов. Все летчики тяжело переживали его гибель. Не хотелось верить, что мы больше никогда не увидим жизнерадостного, красивого и веселого Николая, никогда не услышим его голоса, его любимых песен.

Только на следующий день от командира разведывательного звена старшего лейтенанта Белозерова нам удалось узнать некоторые обстоятельства гибели Кучумова.

В тот день пара Белозеров - Кучумов вылетела на разведку вражеских аэродромов Керченского полуострова. Это было обычное боевое задание, особенно для Белозерова. Он много летал на разведку и всегда находил наиболее разумное решение при определении маршрута полета, направления выхода на объект разведки. Такая предусмотрительность позволяла Белозерову добывать ценные разведывательные данные о противнике и избегать встреч с истребителями врага. В мае 1944 года за мужество и отличное выполнение боевых заданий И. П. Белозеров был удостоен звания Героя Советского Союза.

В том памятном полете нашу пару перехватили «мессеры». В одну из атак противника со стороны солнца самолет Кучумова был подбит и упал в воду. По наблюдению Белозерова, попытки спастись с парашютом или дотянуть до своего берега Кучумов не предпринимал. По-видимому, он был убит в воздухе.

За два последних месяца мы потеряли четырех летчиков, которые летали ведомыми. Совершенно случайно спастись удалось только одному - Денисову, и только потому, что его подбили над сушей. Могилой остальных стали холодные волны Черного моря. В коротких извещениях родным, в отчетах о боевой деятельности полка будет написано: «…не вернулся с боевого задания». И никто не сможет сказать, где они похоронены. Такова судьба морского летчика. В ходе боевых действий над морем безвозвратных потерь значительно больше, чем над сушей. Это неизбежно. За весь период Великой Отечественной войны каждые три из пяти погибших летчиков-черноморцев упали в море. Эти уроки и опыт следует помнить и делать необходимые практические выводы, прежде всего в вопросах морально-психологической подготовки морских летчиков и совершенствования системы спасения с воды.

Мы здраво понимало известную истину: «На войне без потерь не бывает». Но избегать неоправданных потерь мы были обязаны. Почему гибли ведомые летчики? Видимо, не умели мы еще вовремя упредить противника, не допустить внезапной атаки его истребителей, в любой обстановке первыми увидеть врага… Ведомым не хватало умения сохранять свое место в строю, не всегда достигалось взаимопонимание между ведущим и ведомым. Были случаи, когда ведущие допускали ошибки и мало заботились в бою о своих напарниках, плохо следили за ними и зачастую не видели, как их ведомые попадали под удар врага и погибали.

В нашем гвардейском полку среди молодых летчиков большим уважением и доверием пользовались ведущие капитаны Гриб и Кологривов, старшие лейтенанты Румянцев, Маслов, младший лейтенант Акулов. Мы неоднократно убеждались, что они никогда не оставляют своих ведомых в беде, никогда не забывают о них в бою. Проблема ведущего и ведомого, вопросы взаимодействия и взаимопонимания в боевом полете и в воздушном бою по-прежнему стояли на первом плане.

Ведомый-щит ведущего

В комнату летчиков быстро вошел старший лейтенант Тарасов и без каких-либо пояснений сказал:

- Акулов и Воронов, срочно в машину. Вызывает командир полка на КП.

Мы с Акуловым вопросительно посмотрели друг на друга: такие вызовы, тем более рядовых летчиков, были ни частыми, грехов за нами вроде бы не водилось. Что же значит этот вызов?

- Ну, орлы, вам доверяется защищать честь полка в показательном воздушном бою с парой «лаггов» двадцать пятого полка над нашим аэродромом, - такими словами встретил нас Авдеев в своем кабинете. И, сделав небольшую паузу, продолжил:

- Имейте в виду, за боем будут наблюдать инспекторы Герои Советского Союза Львов и Курзенков. Я надеюсь на вас, как на лучших летчиков. Вылет через десять минут. Времени у вас мало. Быстро в машину и вылетайте.

Конечно, мы были горды, что выбор командира пал на нашу пару. Но одновременно вкрадывалось в душу и сомнение: сможем ли оправдать доверие? Конец сомнениям положил Борис. Садясь в полуторку, он сказал:

- В авиации, Володя, заднего хода нет. Главное - держись!

Я и без этих слов понимал, что такое главное. Мне надо вцепиться в ведущего и при любом маневре во что бы то ни стало сохранять свое место в строю. Наша главная задача - продемонстрировать высочайшую групповую слетанность пары. В Акулове, моем ведущем, я был уверен. Опытный воздушный боец, он умел сконцентрировать свои мысли, внимание, волю на качественном выполнении задания. Никаких отвлекающих мыслей. Все подчинено одному - предстоящему полету, внушал я себе в последние минуты перед вылетом.

Многократно я убеждался на собственном опыте в полетах и в бою, как важно для летчика уметь владеть собой, своими чувствами. Однако далеко не всем и не сразу удавалось управлять собой в боевой обстановке. В силу различных особенностей характера, воспитания, а также психического и физического состояния некоторые летчики не могли сосредоточить внимание на том или ином полете, задании, особенно если они связаны с риском для жизни. Вместо обдумывания деталей боя, возможных вариантов своих действий - как лучше вести осмотрительность, как надо маневрировать, чтобы лучше прицелиться по самолету противника, - у иных летчиков все мысли были заняты размышлениями: «А что будет, если меня подобьют? А вдруг откажет мотор над морем?»

Как важно для победы в бою уметь владеть собой! И в то же время как трудно научиться этому. Человек растет и крепнет физически вроде бы сам по себе. А способность управлять собой формируется многими обстоятельствами: укладом жизни, системой воспитания в семье, школе, армии, в учебных полетах, в бою. И конечно же самовоспитанием.

В предстоящем показательном воздушном бою надо было не только побить «противника», зайти ему в хвост, но и показать искусство владения машиной, монолитную слетанность и взаимопонимание ведущего и ведомого, чтобы с земли пилотаж выглядел зрелищно и привлекательно. Тем более, что за нами будут наблюдать опытные воздушные асы.

У самолета меня встретил верный товарищ и друг механик Шаронов. Он уже знал о предстоящем полете и, как всегда, не унывал.

- Все будет в ажуре, командир, - сказал он, помогая надевать парашют.

- Если бы, Толя, ты сумел добавить нашему «яку» хотя бы полсотни лошадиных силенок, вот тогда все было бы в ажуре.

- Ничего, командир, на нашей машине мотор, как зверь, никогда не подведет.

- Ну спасибо за поддержку, - ответил я Шаронову. Взлетели парой с Акуловым в плотном строю, «крыло в крыло», без зазора по интервалу. Мы могли позволить себе такой взлет, так как чувствовали машину «всеми фибрами души», сливаясь с ней в единое целое. Не успели набрать заданной высоты, обнаружили пару «лаггов», которые мчались в направлении нашего аэродрома. Акулов продолжал набирать высоту, чтобы не дать «противнику» достичь превосходства. Высоту всегда можно перевести в скорость, и наоборот. Набрав две тысячи метров, мы со снижением ринулись навстречу «противнику». После лобовой атаки рванули машину вертикально вверх. Теперь важно оказаться выше «противника». Перевернув машину на спину в верхней точке, наблюдаем, как же поведут себя «лагги». Как и ожидали, они тоже полезли вверх. И все же нам удалось в самом начале боя получить преимущество в высоте на несколько сот метров и завладеть инициативой. Выполнив косую петлю, устремляемся вниз в атаку, доворачивая самолеты на пикировании. Акулов выжимает предельные возможности из своей машины и не спускает глаз с «противника».

Я позабыл, где земля и где небо: все мое внимание сосредоточено на ведущем. Скорость на пределе, запаса мощности нет. В подобных условиях очень важно предвосхитить маневр ведущего на доли секунды, упредить его, только тогда можно удержаться в строю и сохранить свое место. Вращаю машину, ориентируясь только по положению самолета Бориса. В этот день влажность воздуха была высокой и с крыльев наших самолетов непрерывно срывались белые струи, затухая лишь в верхней точке, при уменьшении скорости. Выполнив атаку «противника» сверху, мы опять до предела лезем вверх. «Лагги» оказываются значительно ниже нас и во время очередной атаки пытаются уйти виражом. Нам переходить на горизонтальный маневр совершенно нецелесообразно, мы можем диктовать «противнику» свою волю, применяя вертикальный маневр. Именно так и поступает Акулов. Поединок продолжается. По-соколиному сверху, энергичным маневром на пределе возможного, со шлейфами струй на крыльях, мы проводили атаку за атакой. Пара «лаггов» растянулась. Мы поочередно «клюем» их сверху, с пикирования, и опять взмываем вверх. Видя невозможность уклониться от наших атак, «лагги» полупереворотом один за другим уходят вниз, к земле. Мы преследуем их, еще раз атакуем и взмываем вертикально вверх, иммельманом выводим самолеты в горизонтальный полет. После боя на максимальной скорости проносимся над аэродромом и крутим двойные восходящие бочки в разные стороны. Слышим по радио голос Авдеева:

- Молодцы, орлы! За отличные действия объявляю благодарность!

От сознания выполненного долга, от того, что мы с честью оправдали доверие командира и всего личного состава нашего гвардейского полка, сердце наполнилось радостью.

После посадки и заруливания попали в объятия летчиков и техников эскадрильи. Слышались слова одобрения, шутки, смех. Каждому хотелось поздравить нас с победой в этом показательном воздушном бою. Шаронов показал большой палец и сказал, улыбаясь:

- Ну что, командир, я же говорил, что наш «як» не подведет.

Подошел Румянцев:

- Вот так должны драться гвардейцы. Красиво вы разделались с «лаггами». Молодцы.

На следующий день в присутствии всех летчиков полка состоялся разбор. С коротким докладом выступил Герой Советского Союза капитан С. Курзенков. Мы с нескрываемым интересом и любопытством рассматривали красивого капитана с Золотой Звездой на груди. О его героических делах в Заполярье мы слышали много. Слышали и о его почти неправдоподобном падении с полураскрытым парашютом с высоты нескольких тысяч метров, когда он покинул подбитый «ястребок».

И вот он перед нами, герой-североморец.

- Пара истребителей, - говорил Курзенков, - наименьшая тактическая единица. Она ни при каких обстоятельствах не должна разрываться. Хорошо слетанная пара - залог победы в воздушном бою. Ведомый - щит ведущего. Все это блестяще было продемонстрировано в показательном воздушном бою парой «яков» Акулов - Воронов. Хороший пример для всех истребителей.

Затем выступил капитан С. Львов. Он воевал на Балтике и в 1943 году за боевые подвиги был удостоен звания Героя Советского Союза. Каждое его слово было для нас дорого. Он говорил, что на основе воздушных боев в первые годы войны мы пришли к выводу о необходимости перехода в построении боевых порядков истребителей от звена трехсамолетного состава к паре. В дальнейшем опыт войны подтвердил правильность этой концепции.

- В показательном воздушном бою,-отметил Львов, - гвардейцы показали отличную слетанность и умение вести наступательный бой на вертикальном маневре. Действия пары «яков» заслуживают самой высокой оценки.

Сидя в зале, я наблюдал за нашим командиром полка. По его лицу нетрудно было заметить, что он доволен и итогами боя, и ходом разбора.

- Гвардейцы не подведут в бою, - сказал Авдеев в заключение. - Мы заверяем партию и правительство, что в боях за освобождение Крыма и Севастополя летчики умножат боевую славу нашего гвардейского Краснознаменного полка.

Подобные показательные бои с последующим тщательным анализом имели неоценимое значение, они активно способствовали обобщению и распространению опыта боев на флотах, помогали подготовке и воспитанию воздушных бойцов. Об этом лично заботился командующий авиацией ВМФ С. Ф. Жаворонков. Кроме выездов наиболее опытных летчиков в боевые полки, штабом морской авиации выпускались информационные бюллетени с описанием наиболее характерных бомбовых, штурмовых ударов, воздушных боев с соответствующими выводами и рекомендациями. Эти публикации имели также немаловажное значение в подготовке летного состава.

В связи с последними событиями «черного дня» - 13 марта, после показательного воздушного боя, выступлений Курзенкова и Львова в полку было немало разговоров о проблеме ведущего и ведомого. Мы хорошо понимали распределение функций в паре. Ведущий ищет противника и атакует его, ведомый охраняет ведущего от атак противника с задней полусферы. Если обстановка позволяет, ведомый вместе с ведущим атакует врага, увеличивая мощь огня истребителей. Во время войны и родилась крылатая фраза, которая четко определяет основное предназначение ведомого: «Ведомый - щит ведущего».

Ведомый любой ценой, даже ценой своей жизни, должен защитить ведущего, создать ему благоприятные условия для уничтожения врага. Надежный ведомый - важное условие успеха в бою. Если ведущий уверен в своем напарнике, не беспокоится за свой хвост, то победа обеспечена. Прославленные асы Великой Отечественной войны постоянно заботились о своих ведомых, высоко ценили и понимали их важную роль в воздушном бою, а зачастую делили с ними успехи и победы.

Трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин в книге «Небо войны» с большой теплотой писал о своем напарнике: «Я чувствовал себя сильнее, когда знал, что Дьяченко летит рядом со мной. Надежный ведомый - это твоя опора, тебя уверенность, твоя окрыленность и твой успех».

В нашем гвардейском полку с большим уважением к ведомым, рядовым летчикам, относился командир полка Авдеев. Но летать с ним ведомым было очень сложно, так как Авдеев любил маневрировать в предвидении боя на максимальных скоростях и зачастую без учета возможностей ведомого.

Во время войны с целью тренировки летчиков-истребителей широко применялась и такая методика. Ведущий-командир ставил задачу своему напарнику удержаться у него в хвосте при любом маневре, при выполнении любых фигур сложного и высшего пилотажа с максимальной перегрузкой. Те, кто выдерживал подобное испытание, пользовались доверием и уважением, а те, кто не смог сохранить своего места и отрывался от ведущего, вызывали иронические улыбки и колкости.

Подготовить и воспитать летчика-истребителя, настоящего воздушного бойца, в том числе и ведомого, дело чрезвычайно сложное. Требуется вложить много сил и труда, проявить выдержку и внимание, умение подойти с учетом особенностей характера, уровня подготовки и способностей.

В нашем полку добрая слава ходила о слетанной паре первой эскадрильи Маслов - Гусаков. Оба небольшого роста, но крепкие ребята. Что касается их характеров, то они были совершенно разными. Борис Маслов - балагур и весельчак, Вася Гусаков - неразговорчивый и застенчивый парень. Они подружились и летали вместе еще в 62-м авиаполку. И у нас не хотели расставаться. Командир полка удовлетворил их обоюдное желание, назначив в одну эскадрилью. Летая вместе, они одержали немало побед в воздушных боях с фашистскими летчиками.

На войне очень важно сохранить пары истребителей для успеха в бою. Ведомый тогда успешно выполняет свои обязанности, когда он не только хорошо владеет самолетом, но и знает особенности пилотирования своего напарника, когда он может в какой-то степени предвидеть, как ведущий поведет себя при маневрировании в бою.

У каждого летчика-истребителя свой почерк в полете.

Мне неоднократно в воздушном бою приходилось на какое-то время терять из виду своего ведущего, но я безошибочно находил его среди других самолетов по особой манере пилотирования Акулова. И конечно, успешные действия в бою и взаимопонимание в воздухе приходят с дружбой и пониманием на земле. Дружили Маслов и Гусаков. Многое накрепко связывало и нас с Акуловым. Мы всегда и везде были вместе. Жили в одной комнате, сидели в столовой за одним столом, вместе ходили в город, в кино. И так жили не только мы, но и многие летчики полка.

Не случайно в военную пору говорили: «Групповая слетанность начинается с земли». Если летчики всегда вместе - это верный признак того, что перед вами дружная и слетанная пара или звено. Если же каждый из них занят своим делом и его не интересуют дела и заботы других, если нет потребности быть рядом, то можно с уверенностью сказать, что эта пара или это звено слетаны слабо.

Газета «Черноморский летчик» не раз писала о боевой дружбе среди летного состава. Помню, как-то была опубликована заметка о нас с Акуловым, которая называлась «Крылатые друзья», а потом за моей подписью появилась корреспонденция, где шла речь о роли и действиях ведомого в различной обстановке воздушного боя.

Говорю об этом подробно потому, что понятие - слетанность пары имело важное значение. Если встречались недооценки, то за них приходилось платить потерями, порой жизнью. Так случилось 1 апреля в воздушном бою с «мессерами» при прикрытии катера в море. В тот день утром мы сопровождали штурмовиков на Феодосию. При отходе от цели я увидел подбитый Ил-2 в районе мыса Чауда. У него, видимо, был поврежден мотор, и летчик тянул сколько возможно над морем к своему берегу. Но надежды летчика явно не оправдались: мотор остановился и самолет, поднимая каскады брызг, плюхнулся в воду. Через несколько секунд самолет опустил нос и, задрав хвост, скрылся под волнами. Кто был в том самолете и жив ли он, я не знал. Даже если жив, то как его спасти за сотню километров от нашего побережья? А продержаться летчик долго не сможет: температура воды не более десяти градусов. У экипажа была возможность после посадки покинуть самолет, но час, полтора, больше организм не выдержит. После посадки немедленно доложили на K1I полка о месте и времени вынужденной посадки Ил-2 на воду. И уже минут через пятнадцать взмыла в воздух пара разведчиков. В беде оказался помощник командира дивизии майор В. Жумбакис, который принимал участие в этом боевом вылете на Феодосию.

Для спасения экипажа направили сторожевой катер из Анапы, а нашей эскадрилье поставили задачу прикрыть его на переходе морем.

Исполняющий обязанности командира эскадрильи старший лейтенант Тарасов, посчитав задание простым и безопасным, а появление «мессеров» в районе нахождения катера маловероятным, решил назначить в состав группы прикрытия недавно прибывших летчиков с целью тренировки и втягивания их в боевую работу. Командиром группы в составе шести Як-9 был назначен командир звена старший лейтенант М. Селянкин, прибывший несколько дней тому назад. Ведомым у него был молодой летчик младший лейтенант Ширшов. Ведущим второй пары был определен младший лейтенант Л. Лобанов, он вылетал с прибывшим на стажировку из училища старшим лейтенантом Н. Леонтьевым. Третья пара - мы с Акуловым. Таким образом, три летчика из состава группы впервые вылетали на боевое задание и две пары из трех были совершенно не слетаны, они даже не успели потренироваться в группе. Справедливости ради надо сказать, не только Тарасов, но и мы с Акуловым считали это задание простым и вылетали с уверенностью, что встречи с противником не будет. Вся подготовка на земле свелась к определению состава пар и высот барражирования над катером. Старший лейтенант Селянкин барражировал на высоте 1500 метров. Ниже на 500 метров располагалась пара Лобанова, а с превышением относительно пары командира группы на 500 метров маневрировали мы с Акуловым.

Выше, на высоте 3000 метров, начиналась сплошная облачность - предвестник приближающегося атмосферного фронта. Погода явно ухудшалась. Усилился северовосточный ветер, море заштормило, на гребнях волн появились белые барашки. Мы смотрели вниз и с трудом различали среди беснующихся волн небольшой катер.

Первые двадцать минут патрулирования прошли спокойно, мы выписывали восьмерки над катером, наблюдая за воздухом. Но что это? Мое внимание привлекли неясные очертания пары самолетов под нижней кромкой облаков. Они то появлялись, то исчезали в облаках. Я насторожился. Внимательно присмотревшись, понял, что пара «мессеров», маскируясь облачностью, намеревается подкрасться к катеру.

- Тридцатый, слева под облаками пара «худых», - передал я немедленно ведущему. Акулов заметил противника и на максимальных оборотах набрал высоту под самую кромку облаков.

Не доходя до катера, «мессеры» нырнули в облака. Вот и гадай: где и когда они вынырнут? В считанные секунды сложилась весьма сложная и опасная для нас обстановка. Что же противопоставить противнику? Как сковать маневр «мессеров»? Командир группы, услышав по радио о появлении истребителей, никакого решения не принял. Обе пары, Селянкина и Лобанова, продолжали маневрировать внизу под облаками.

На нашу долю выпала задача - связать боем «мессеров». Но и самим не попасть под их удар. Их надо было перехитрить. И завязался трудный и своеобразный воздушный бой. Он больше походил на игру «в кошки-мышки» - кто кого обманет.

Мы с Акуловым ныряем в облака, а через некоторое время выскакиваем, осматриваемся, находим «мессеров» и немедля атакуем их. Оказавшись в невыгодном положении и заметив нас, «мессеры» поспешно уходят вверх и скрываются в облаках. Что делать нам? Мы тоже скрываемся в облака, только в противоположную сторону…

При первой же атаке я обратил внимание на необычный камуфляж фашистских истребителей, фюзеляж был покрыт серо-желтыми пятнами, а кок винта окрашен в белый цвет. «Белолобые и пятнистые, как орловские рысаки, - подумал я. - Откуда такие?» Но раздумывать нет времени. Несколько раз мы расходились с «мессерами» в разные стороны. В облаках быстро меняли курс с тем, чтобы ввести противника в заблуждение и при выходе занять выгодную позицию для атаки, подловить его. Но к этому же стремились и опытные фашистские асы.

В этом бою нам неоднократно довелось сходиться в лобовую. По собственному опыту мы знали, что фашистские летчики обычно избегали подобных атак. На этот раз они не отворачивали. Лобовая атака, причем зачастую на виражах… У кого нервы крепче? Кто первый отвернет, тот погиб. Это хорошо понимаем мы и наш враг. Вот сошлись. Доворачиваю нос своего «яка» в лоб «мессера», ловлю его в прицел и жму на кнопки управления оружием. Вокруг белого кока «мессера» пламя огня. Противник тоже ведет огонь по мне. Не отворачивать! Сжимаюсь в комок. Все напряжено до предела. Кажется, столкновение неизбежно. Вот сейчас. Еще мгновение и… тень «мессера» проносится совсем рядом, в нескольких метрах от моего самолета. И сразу - мысль: «Где ведущий? Держаться во что бы то ни стало, не терять его из

виду и в облаках».

Жарко. По лицу и спине стекают струйки пота. Исход боя решают мгновения. Малейшая оплошность подобна смерти. Связанные боем с парой «мессеров», мы не заметили появления еще одной пары противника. Выскочив из облаков, они атакуют наш одиночный «як». Что делать? Бросаемся на выручку, пытаемся огнем прервать смертельную атаку фашистов. Кричу по радио:

- «Як», уходи, сзади «мессер»!

Но мы опоздали. Проскакивая мимо атакованного нашего «яка», мы попали под обломки, которые разлетались после пушечных очередей вражеских истребителей. Откуда взялся этот «як»? Почему он остался один? Где его напарник? Кто оказался жертвой «мессеров»? Глянув вниз, в сторону падающего «яка», мне удалось уловить квадратный купол парашюта - летчик выпрыгнул. Возможно, с катера наблюдают за боем и сумеют подобрать его с воды.

Бой продолжался с нарастающим ожесточением. Я в недоумении: где же Селянкин и Лобанов? Почему они не пришли на помощь вовремя? Уже который раз Акулов пытается связаться с КП полка.

- «Волна»! «Волна»!-кричит он.-Веду бой с четверкой «мессеров». Я «Орел-30». Веду бой…

Командный пункт молчит, никакого ответа. Неужели не слышат нас? Мы потеряли счет времени, казалось, что бой длится бесконечно. Выскочив из облаков, я увидел, что к самолету моего ведущего устремился «мессер» и готов уже открыть огонь. Дистанция между нами около сотни метров, нельзя медлить. Быстро доворачиваю самолет, накладываю центр прицела на нос «мессера» и открываю огонь. В то же время кричу по радио диким голосом:

- Борис, сзади «мессер», «мессер»!

Вижу, мои снаряды бьют по цели, а через секунду из мотора вырвались черные клубы дыма и «мессер» резко пошел вниз. Акулов успевает рвануть машину в сторону, опередив врага на какую-то долю секунды. Ведущий спасен. Это главное. Опоздай я на какой-то миг, и Акулов был бы непременно сбит.

Фактически нам парой пришлось вести бой с четверкой «мессеров». Сборные и неслетанные пары Селянкина и Лобанова рассыпались и не смогли дать отпора фашистам. Бой продолжался. Но потеря одного пятнистого «мессера» снизила пыл противника. Их атаки стали более редкими и не такими настойчивыми, как ранее.

Обернувшись назад, я увидел какой-то самолет и резко рванул машину. Присмотревшись, опознал, что за мной увязался «як». Понял, кто-то из нашей четверки. «Правильно поступил. Видно, не новичок», - подумалось мне. По номеру определил: к нам пристроился Лобанов. Опытный боевой летчик. Но почему один? Где же Леонтьев? Не он ли, оторвавшись от ведущего, попал под удар противника и был сбит?

Внизу больше наших самолетов не видно. Тройкой продолжаем вести бой. Горючее на исходе, пора уходить на посадку. Наконец-то слышим по радио о прибытии смены, шестерки «яков» второй эскадрильи во главе с командиром эскадрильи Кологривовым. «Почему так поздно? Где же вы были?» - невольно вырвалось у меня.

Бой уже закончился и «мессеры» ушли восвояси. Подошли бы наши пораньше минут на тридцать, исход схватки мог бы быть другим. Пикируем отвесно вниз, до воды, и тройкой идем на посадку на последних каплях бензина. Продолжительность боевого полета составила два часа четыре минуты, из них почти полтора часа непрерывного воздушного боя. Такого напряжения сил мне не приходилось испытывать.

Не вернулись с боевого задания Селянкин и Леонтьев. Напарник Селянкина произвел посадку намного раньше нас. Что же произошло? С появлением второй пары «мессеров» пришлось вступить в бой Селянкину и Лобанову. Но их пары рассыпались из-за плохой слетанности и слабой подготовки летчиков. Напарник Селянкина бросил своего ведущего и ушел на аэродром. Лобанов наблюдал, как «мессеры» подожгли самолет Селянкина и он, объятый пламенем, упал в море. Не повезло и Леонтьеву, он не сумел удержаться, оторвался от Лобанова и был сбит.

Непростым оказалось задание на прикрытие катера и непосильным для неопытных и необстрелянных летчиков. Ошибочным было и назначение командиром группы только что прибывшего командира звена Селянкина. Он не организовал взаимодействие между парами и боем, по сути, не руководил. Командованием эскадрильи был допущен просчет, в результате чего погибли два наших товарища.

Сторожевой катер, который мы прикрывали, из-за сильного шторма не смог пройти к месту приводнения майора Жумбакиса и ночью возвратился в порт Анапа, никого не подобрав. Селянкин и Леонтьев погибли в штормовом море, ибо выжить в таких условиях на воде практически невозможно.

Выстояла и одержала очередную победу в этом воздушном бою только наша пара, опять сказался боевой опыт, летное мастерство и отличная групповая слетанность. Сбитый нами «белоносый» фашистский ас был сотым самолетом врага на боевом счету третьей эскадрильи 6-го гвардейского авиаполка.

Наступление началось

8 апреля войска 4-го Украинского фронта перешли в наступление. Прорвав оборону противника, 11-го овладели важным опорным пунктом - станцией Джанкой и устремились на Симферополь. Под угрозой окружения всей группировки немецко-фашистских войск на Керченском полуострове командование противника было вынуждено принять решение об отводе своих сил.

Войска Отдельной Приморской армии, преследуя отступающего врага, 11 апреля освободили Керчь, 13-го - Феодосию и продвигались по двум направлениям: на Карасубазар и по приморской дороге на Ялту и Балаклаву.

В ходе крымской наступательной операции активно действовали корабли и авиация Черноморского флота. Они блокировали фашистские войска в Крыму с моря, нарушали морские перевозки врага, а также помогали сухопутным войскам на приморских направлениях. В первые дни наступления нашей 11-й Новороссийской штурмовой авиадивизии была поставлена задача помешать врагу использовать порты Феодосия и Судак для эвакуации войск.

Среди личного состава царил небывалый боевой подъем. Наконец-то началось наступление, и мы можем принять самое активное участие в боях за освобождение Крыма. Каждый из нас стремился совершить как можно больше боевых вылетов и нанести врагу максимальные потери.

В первый день наступления на Керченском полуострове 11 апреля мне с боевыми товарищами удалось выполнить четыре боевых вылета. Рано утром в паре с Акуловым мы сходили на воздушную разведку портов Феодосия и Киик-Атлама, а затем в течение дня трижды вылетали на сопровождение штурмовиков 8-го и 47-го полков, которые наносили бомбоштурмовые удары по плавсредствам в порту Феодосия. Они выполняли по нескольку заходов на цель до полного израсходования боезапаса. Истребители противника противодействия не оказывали, так как им пришлось срочно оставить передовые аэродромы Багерово и Владиславовка.