Я вообще много делаю такого, что не влечет за собой прямой выгоды. Но потом неизменно пригождается. К тому же такая активность интересна мне самой. Сейчас я приезжаю в Америку и на всех уровнях чувствую себя в своей тарелке. Знаю проблемы, знаю, как подойти к тому или иному человеку, как построить разговор. Мне нравится, что со мной общаются люди самых разных слоев. И отнюдь не потому, что я великий тренер.
- Насколько публичен ваш муж?
- Игорь всегда с удовольствием общался с окружающими. Но при этом никогда не стремился к публичности. А это нужно делать. Потому что публичность способствует достижению результата. Она превратилась в обязательную часть работы. Либо ты занимаешься этим сам, либо нанимаешь специального менеджера.
Когда мы оказались в Америке, я даже пошла в фирму, которую через своего мужа мне рекомендовала Робин Вагнер. Стоимость услуг пиар-менеджера составляла 5 тысяч долларов в месяц – с гарантией определенного количества публикаций в таких журналах, как Elle. При этом фирма не давала никаких гарантий, что это действительно поднимет популярность спортсменов, поможет найти спонсоров и так далее.
Я очень внимательно изучила тот контракт и пришла к выводу, что нанять такого менеджера на полгода означает просто выбросить на ветер 30 тысяч долларов.
- Как вы думаете, кому в Америке было тяжелее – вам, или Игорю?
- Конечно мне. Потому что на мне лежала вся организация жизни. Нашей с Игорем, Оксаны Казаковой с Артуром Дмитриевым, которые к тому времени начали кататься в профессиональном спорте, Лены Бережной с Антоном Сихарулидзе... Все же были без языка. А там - налоги, аренда жилья, оплата счетов, переезды, автобусы, машины... А еще ж нужно было работать. Плюс – организовывать контракты на выступления в шоу, в соревнованиях, контактировать с администрацией катка.
Поэтому когда после Игр в Солт-Лейк-Сити мне предложили взять к себе Таню Тотьмянину и Максима Маринина, я поняла, что не смогу этого сделать. Просто не потяну.
* * *
В декабре 1999-го, когда группа Москвиных уже прочно обосновалась в Хакенсаке, я оказалась там проездом и решила заглянуть на каток. И сразу же стала свидетелем семейной сцены. «Игорь, подожди немного, сейчас отвезу домой, дождь на улице», - убеждала Тамара Москвина мужа. «Вот еще! - следовал нарочито ворчливый ответ. - У тебя журналисты - ну и занимайся ими. Можно подумать, у меня нет своего транспорта».
«Транспорт» стоял здесь же, пристегнутый за раму к стенке. Москвин, церемонно распрощавшись на пару часов, вывел велосипед под дождь и неторопливо покатил по улице. Москвина же осталась на катке. Одна из ее пар – американцы Киоко Ина и Джон Циммерман была на льду, а Бережная и Сихарулидзе должны были появиться несколькими часами позже. В Хакенсаке был обычный рабочий день.
- Вы здесь? - Москвина неожиданно появилась из-за стеклянной двери. - Пойдемте скорее, познакомлю с директором катка.
По пути на второй этаж я была представлена молодой американке Кэрол Радел, издающей бюллетени, посвященные Бережной и Сихарулидзе. Затем Москвина перехватила жену Артура Дмитриева, известную в прошлом гимнастку-художницу, а впоследствии - хореографа группы Татьяну Дручинину и отправилась с ней разговаривать, сдав меня на руки представительному американцу: «Это Том Гарсиа. Директор и наш благодетель».
В кабинете директора царил легкий сумбур. «Рождество, - пояснил хозяин. - Не обращайте внимания».
- Почему вы решили пригласить к себе русского тренера? - с ходу поинтересовалась я.
Директор задумался.
- Сейчас мне кажется, что все просто удачно для нас сложилось. Каток был построен в январе 98-го. Знаете, в Америке бум коньков. Даже НХЛовские клубы медленно, но верно расползаются по самым южным районам. Особенно популярны детские школы. Я не ожидал, что так много людей хотят прийти на каток и просто покататься в свое удовольствие. Но ведь должна быть и реклама. Поэтому я решил, что было бы хорошо заполучить к себе тренера с мировым именем. И тут случайно узнал, что Тамара ищет место для тренировок. Так получилось, что Игорь, ее муж, приехал в Хакенсак раньше и какое-то время жил у нас дома. Они удивительные люди. Несмотря на различия в культуре и традициях между нашими странами, нам было очень легко вместе. Знаете, бизнес есть бизнес, но при этом очень важно чувствовать, что с партнером тебя связывают не только деловые отношения, но и человеческая симпатия. Поэтому я делаю все от меня зависящее, чтобы Москвиным не захотелось уехать куда-то еще.
Там же, в Хакенсаке я услышала от Москвиной:
- Америка учит бизнес-поведению лучше, чем любая другая страна. Это касается не только тренировок, но и отношений с людьми, которые помогают добиваться результата, с прессой, с представителями шоу-бизнеса, которым в США является профессиональное фигурное катание. Я прилагаю очень много сил, чтобы не просто научить Лену и Антона побеждать, но и выработать у них соответствующую психологию.
Тогда в Хакенсаке Бережная и Сихарулидзе только начинали по-настоящему становиться профессионалами. Деньги, заработанные фигуристами после Игр в Нагано (там фигуристы завоевали серебряные медали), позволили им поселиться в самом престижном доме города. Платить за квартиру приходилось более тысячи долларов в месяц, но Москвина одобрила выбор жилья («Они элитные спортсмены и должны чувствовать это сами. Даже когда речь идет о бытовых мелочах».)
В Хакенсаке у фигуристов родилось кредо: «Надо не экономить, а зарабатывать». В американскую жизнь они вливались с удовольствием: Лена обставила квартиру очаровательной, тщательно подобранной антикварной мебелью, сделав жилье очень теплым и уютным, Антон первым делом приобрел огромный плазменный телевизор. Оба выучили язык, получили водительские права, обзавелись роскошными - по российским меркам того времени - «лексусами».
Когда я поинтересовалась у Москвиной, почему для подготовки своих спортсменов к Играм в Солт-Лейк-Сити она выбрала крошечный пригород Нью-Джерси, тренер ответила:
- Незадолго до того, как я всерьез задумалась о переезде в США, мы были на показательных выступлениях в Бостоне. И как-то за завтраком я встретились со своей давней приятельницей Робин Вагнер и ее мужем. Муж у нее бизнесмен и юрист. Сейчас он - финансовый консультант американской федерации фигурного катания, входит в Совет федерации, ведет всю финансовую политику. Сама Робин тогда работала с Сарой Хьюз – как раз в Нью-Джерси. Муж Робин и предложил мне подумать о работе на этом катке. Вполне возможно, что он просто искал интересную компанию для жены. Зарабатывать деньги тренерством ей не было никакой нужды, поскольку она и без этого очень состоятельная женщина, так что работала она исключительно ради собственного удовольствия.
В Колорадо-Спрингс, куда мы с Игорем и спортсменами приезжали много лет на сборы, нам могли предложить только сдельную работу. Перелет должны были оплачивать мы сами, проживание – тоже. То есть жили бы, как и раньше, в семье знакомых, но все равно платили какие-то деньги. А кто бы принял моих ребят? Никто.
Колорадо к тому же далеко. Туда неудобно и дорого добираться. И выбираться оттуда сложно. А Нью-Джерси – практически центр. До Нью-Йорка рукой подать, одних аэропортов три штуки.
Мы сразу сняли там хорошую квартиру, поскольку контракт вполне позволял такие траты. Мы были единственными, кому платили не за конкретную тренировочную работу, а за рекламу нового катка. Я, естественно, при каждом удобном случае везде упоминала, где именно мы работаем, что это за каток, рассказывала, какой он замечательный.
На катке в Хакенсаке к нам прекрасно относились. Как к иностранцам. Свои тренеры – это ведь всегда наемная сила. Перечить хозяевам нельзя, нарушать правила нельзя - сразу могут уволить. Ходишь по струночке. А мы...
Доходило до смешного. Первые годы когда я приезжала с соревнований, по факсу или телефону сообщала директору катка номер рейса. И он всегда лично приезжал за мной в аэропорт. Лишь через два года я поняла, что веду себя довольно вызывающе, срывая человека с работы когда мне нужно и вынуждая его полтора-два часа тратить на дорогу в аэропорт.
Но директор никогда не говорил мне ни слова. И уважительно-предупредительное отношение по отношению к нам с Игорем со стороны всех его сотрудников я чувствовала всегда.
На каток нельзя было, например, приносить собственную еду. Даже специальное объявление на этот счет висело. Мы поначалу этого не знали. Брали с собой бутерброды с икрой, конфеты. Один раз я обратила внимание на то, что старший тренер нашей школы сидя за столом иногда наклоняется над выдвинутым ящиком своего стола и что-то жует. И запах копченой колбасы – на всю комнату. Я не выдержала однажды и говорю: «Крэг, дай колбаски, так вкусно пахнет...»
Он и сказал, что если кто-то узнает, что он ест на рабочем месте, его тут же выгонят. А мы думали, что он – просто жадина.
В Хакенсаке у меня был свободный доступ к директорскому телефону, можно было звонить, куда захочется. Был бесплатный интернет, свой стол, отдельный офис, бесплатный кофе – в общем, куча мелких привилегий. Мы не обязаны были платить катку комиссионные за то, что используем общие помещения дворца – коридоры, парковку. По правилам, если какой-либо тренер занимался со своими фигуристами в этих местах – делал разминку или отрабатывал поддержки – он был обязан за это платить. Нам же никто ни разу не сказал ни слова. То есть своих тренеров там держали в черном теле.
Когда я с Бережной и Сихарулидзе вернулась в Хакенсак после каких-то соревнований, которые Лена с Антоном выиграли, то месяц спустя как-то спросила директора, почему нас мэр города к себе не приглашает? Казалось бы – предвыборная компания в разгаре. И по его реакции поняла, что в Америке это просто не принято. Тем не менее, когда мы собирались уезжать на Олимпийские Игры в Солт-Лейк-Сити, директор катка устроил специальный прием, куда пришли сенаторы, другие влиятельные люди. И вот тогда нас проводили уже торжественно.
Контракт с катком был у нас подписан на 4 года и, когда он закончился, продлевать его с нами уже не стали – предложили остаться и работать на общих основаниях. Сдельно.
Работать с утра и до вечера чтобы продолжать безбедно жить в США мы не захотели. Да и цели такой никогда не было – там остаться. Дети наши тоже в Америку никогда не стремились.
В 2006-м После Игр в Турине нас звали в США для развития парного катания. Но мы отказались. Потому что это предполагало, что постоянно жить мы будем в Колорадо-Спрингс, мне придется ездить по стране и смотреть, где что происходит, а Игорь был бы вынужден оставаться дома и постоянно просить кого-то отвозить его на каток. Зачем?
- Муж знает, что вам делали такое предложение?
- Да, мы обсуждали это дома. И решили, что ради заработка, работая только с чужими спортсменами, ехать туда не стоит. Тем более что в Америке тренер не имеет по большому счету никакого влияния. Это в России я – всем известная Москвина. А в США любой тренер – это обслуга. Там главный – спортсмен. Тебе принесли деньги, и ты, как миленький, надел коньки и пошел на лед заниматься с тем, кто заплатил. Завтра твой спортсмен захотел взять уроки у другого специалиста – и ты остался у разбитого корыта.
* * *
Одержать единоличную победу на Играх в Солт-Лейк-Сити Бережной и Сихарулидзе, как известно, не удалось. Фактически они выиграли – обошли канадцев Джеми Сале и Давида Пеллетье одним голосом. Но после протеста, поданого канадской стороной и сопровождавшегося дикой шумихой в прессе, Международный союз конькобежцев принял решение вручить в парном катании два комплекта золотых медалей. Соответственно, призерам было предписано еще раз выйти на награждения для того, чтобы канадцам в торжественной обстановке вручили золотые награды вместо серебряных.
Согласие Москвиной повторно вывести свою пару на награждение осуждали тогда многие. В том числе – ее собственный муж.
- Я бы поступил, как поступили китайцы, - сказал он тогда. – Не вышел бы. Если мои спортсмены выиграли, и это зафиксировано судьями, о чем вообще можно говорить? Но это решала не Тамара, а федерация. С женой я на эту тему не разговаривал. Хотя если бы меня спросили, я не рекомендовал бы выходить на награждение.
Как тренер Москвина была тоже возмущена решением МОК вручить канадцам второе золото. Зато как менеджер наверняка мгновенно просчитала все возможные варианты и в итоге из унизительной на первый взгляд ситуации сумела извлечь максимум пользы. Прямо в Солт-Лейк-Сити чемпионская четверка получила предложение заключить длительный контракт со Stars on Ice, посыпались приглашения из Канады и США, причем логично было предположить, что гонорары обеих пар в случае совместных выступлений должны быть одинаковыми. То есть такими, каких Бережная и Сихарулидзе никогда не получили бы за океаном, выступая вдвоем.
Весь первый год выступлений в Stars on Ice (неизвестно, кстати, был бы заключен этот контракт с россиянами или канадцами в случае единоличной олимпийской победы кого-то из них) одним из кульминационных моментов шоу был совместный номер, поставленный для чемпионов Солт-Лейк-Сити известным американским хореографом Сандрой Безик. Другими словами, скандальный парный финал Игр-2002 обернулся для россиян предельной выгодой.
Год спустя я спросила Тамару:
- Решение вторично выйти на награждение в Солт-Лейк-Сити принимали вы?
- Да, хотя многие не советовали. В том числе и близкие к правительственным кругам люди.
- А если бы сказали «Нет»?
- А зачем? Неизвестно чем бы это могло обернуться в дальнейшем. Живем мы, все-таки, по законам Международного союза конькобежцев. И если там посчитали, что выйти надо, со всех точек зрения было правильнее подчиниться.
- Не могу не отметить, что у вас - репутация человека, который во всех случаях жизни руководствуется прежде всего здравым смыслом. А поддаться эмоциям вы способны? Поступить так, как хочется, а не так, как правильно?
- Я часто делаю именно то, что хочу. Взять даже наше с мужем возвращение в Санкт-Петербург. Многие ведь спрашивали, зачем? Сидели бы, мол, в Америке, деньги заколачивали. Да захотелось! В Петербурге мне гораздо лучше. И наплевать на деньги!
Глава 16. ЭМИГРАНТ ПОНЕВОЛЕ
«Игорь Борисович – альтруист и бессеребренник, - сказала как-то о муже Москвина. – Всегда считал, что если его знания и работа нужна государству, то государство и должно создавать для этого все условия. Я же помню период, когда моя официальная тренерская зарплата стала составлять в пересчете 13,5 долларов в месяц. Но у меня были спортсмены. Я могла проводить семинары за границей с их участием, нас охотно приглашали».
- А если бы Игорь Борисович отказался ехать в Америку?
- Мы же ехали не навсегда. Не помню, чтобы у нас были долгие перегворы на этот счет. Тем более что и до этого неоднократно вместе ездили в Колорадо-Спрингс на летние сборы.
- Не хотели оставлять Игоря одного, или чувствовали себя без него некомфортно?
- В нашей семье как-то сразу повелось быть вместе. Не потому, что это – двойной заработок, а просто в нашем понимании семья должна быть вместе.
* * *
Когда в 1990-х государство перестало существовать, для Москвина это стало колоссальным потрясением. Рушились все устои привычной для него жизни.
- Мне было очень стыдно, - позже как-то сказал он мне. - И грустно. Не потому, что обесценились или потерялись какие-то деньги, а просто так, в целом. Я очень постоянный человек. Всегда считал, что лучшее враг хорошего. Поэтому довольно болезненно воспринимал, когда стали объявлять плохим и ненужным даже то, что было нужно и хорошо.
- Поэтому и уехали вместе с супругой в Америку?
- Отчасти да. Тамаре тогда нужно было доводить до конца свою работу с парами. Мы и до этого часто ездили в США – в Колорадо-Спрингс. Проводили семинары. Это исключительно практические занятия: собираются тренеры разного уровня, в том числе и ведущие. Сами за это платят. Кто-то из фигуристов демонстрирует элементы на льду.
Программы моих семинаров разрабатывала Тамара. Это касалось не только узких технических вещей, но и глобальных - того, как ставится программа, например. Что в ней логично, что нет. Я рассказывал о законах сценического мастерства – так, как сам это понимаю. Изысков в английской речи у меня тогда не было, поэтому объяснял достаточно примитивно. Периодически спрашивал: «Интересно?» - «Да, интересно».
Случалось и по другому. Когда мы только начали приезжать в Колорадо, Тамара как раз начинала работать с Оксаной Казаковой и Артуром Дмитриевым и Леной Бережной с Антоном Сихарулидзе. Я в основном занимался тем, что пытался наладить тамариным девочкам прыжки. А заодно подрабатывал занятиями с американскими фигуристами. В основном это были спортсмены бывшей тамариной ученицы Иры Воробьевой. Тамара ее и пристроила в свое время в Колорадо-Спрингс работать тренером.
Тогда я обратил внимание, что почти на каждой моей тренировке в уголке катка сидит какой-то человек и снимает все наши занятия на видеокамеру. Все шаговые комбинации с подготовительными наездами для прыжков - я тогда как раз показывал, как сделать один и тот же прыжок с пяти-шести различных подходов.
Через некоторое время выяснилось, что все это не только было отснято, но неоднократно размножено и даже издано в США книжкой - с рисунками и фотографиями.
Работал я и с ледовым балетом. В Англии несколько лет гастролировал театр Татьяны Тарасовой «Все звезды», потом он распался, но часть труппы осталась и продолжала кататься уже в другом шоу. Его хозяйка меня и приглашала два года подряд - в сентябре после летних каникул ввести артистов в рабочее состояние. Ледовый театр – достаточно специфическая вещь. Маленькая площадка, балетные спектакли. К тому же туда, как правило, приходят уже взрослые, сложившиеся люди с определенным набором знаний и умений. То есть ничему новому их не научишь.
К сентябрю было уже известно, какой именно спектакль собираются ставить. Моя задача заключалась в том, чтобы ввести людей в форму. Кроме подводящих тренировочных занятий мы делали большой объем работы на улице, потом на льду – то есть весь день так или иначе проходил в работе. Я непременно читал сценарий – специально для наших фигуристов он распечатывался и на русском языке. Предлагал какие-то постановочные идеи. Все это в итоге пригождалось.
- В чем заключается специфика подготовки фигуриста к сезону?
- Прежде всего в выборе музыкального сопровождения для новых программ. Параллельно идет функциональная проработка всей мышечной системы - и головы в том числе. Очень важно, чтобы человек понимал то, что ему предстоит делать.
Помимо этого нужно определить круг технических элементов, на базе которых ты собираешься ставить программу. Разрабатываются новые шаги, спирали, подходы к элементам, выходы из них. Мне не интересно, оценивается ли тот или иной элемент с точки зрения новых правил. Интересна сама работа.
- Кого из тех, с кем вы работали, было тяжелее всего готовить к сезону?
- Тамару – уже когда она стала тренером. Из всех моих упражнений она до сих пор не принимает ничего. Меня, естественно, это раздражает. Тем более что простые элементы вовсе не являются гарантией чистоты исполнения. Если уж падать – так с интересного элемента.
В 1998-м, когда мы уже решили, что будем перебираться в Нью-Джерси, я работал два месяца с Сарой Хьюз и с ее тренером Робин Вагнер. Саре тогда было 13 лет, и Вагнер не очень хорошо представляла себе, как работать с одиночницами. Как строить программы, как подчеркнуть то, что хорошо, и спрятать то, что плохо.
Я объяснял, видел, как меняется ее работа. Как прогрессирует Сара. Хотя поначалу коньковой техники у нее было немного. В то время я как раз начал тренировать Юко Кавагути – она каталась у нас с Тамарой вместе с Александром Маркунцовым. Во время моих занятий с Хьюз Юко обычно сидела на верхнем ряду трибуны и смотрела, как мы работаем. И как-то на одной из своих тренировок она подъехала ко мне и спрашивает: «Игорь, посмотри пожалуйста, я правильно делаю то, чему ты учил Сару?»
У меня даже слов не нашлось тогда. Не ожидал от спортсменки такой внимательности.
Еще я работал с Аленой Савченко и Робином Шолковы, когда Алена перебралась из Украины в Германию и стала кататься у Инго Штойера. Пригласил меня туда президент немецкой федерации фигурного катания. Алена только начинала учить немецкий язык, многого не понимала, мой же немецкий на разговорном уровне был вполне хорош.
В Германии я проводил по целому месяцу. Оплачивала мое пребывание и работу с фигуристами федерация. Это было еще до того, как выяснилось, что у Штойера во времена ГДР были связи со Штази, и федерация прекратила его поддерживать.
Инго - очень дисциплинированный человек. И работал всегда интересно. Много думал. У нас с ним было много приватных бесед, и я постоянно говорил: «Инго, ты ни в коем случае не должен ограничиваться тем, что делал сам. Нужно идти дальше. Делать что-то такое, чего от твоих спортсменов не ждут. Подкупать неожиданными конструкциями, перестроениями...»
- Получается, чувство патриотизма отсутствует у вас в принципе?
- Мой патриотизм заключается в том, чтобы делать свою работу на пользу тому делу, которым я занимаюсь всю жизнь. Я не говорю за всех, не произношу слов «советская школа - самая лучшая школа в мире». Говорю только за себя. Делать плохо другим, пусть даже они и соперники, я не могу. Потому что в моем представлении это – наносить вред фигурному катанию в целом. А я хочу, чтобы то, чему я успел научить, осталось в фигурном катании.
Я, например, счастлив, что Наташа Павлова, которую я считаю очень хорошим тренером, унаследовала от нашей совместной работы что-то такое, что, может быть, она пока сама не осознает. Мы много лет работали вместе. Я часто наблюдал за Наташей и думал: что бы я хотел подправить? По композиции, по музыке, по элементам. И приходил к тому, что не могу придраться ни к чему.
- В вашем понимании есть категория великих тренеров?
- Карло Фасси подготовил много олимпийских чемпионок, у Тамары на Играх побеждали четыре ее пары...
- А Татьяна Тарасова?
- Знаете, я отдаю отчет в том, что в фигурном катании, да и в спорте вообще, если ты берешь к себе уже хорошо наученного спортсмена, очень важно «не испортить» его, довести до самого верха. Но в моем понимании «научить» гораздо важнее и сложнее.
- Но вы согласны с тем, что выиграть Олимпийские игры – это совершенно особенное достижение?
- Когда ты уже вышел на этот уровень и способен бороться на равных – да. А когда люди только бегут вверх к своей первой вершине, то и чемпионат Европы и тем более чемпионат мира – это великая вещь. На каждом жизненном этапе есть свои совершенно определенные задачи. И если ты эти задачи выполняешь, то уже достоин уважения и восхищения.
Если бы мы, когда в 1955-м выехали на свой первый чемпионат Европы в Париж, стали бы чемпионами, это, уверяю вас, был бы великий шаг даже в масштабе мирового фигурного катания, а не только в масштабе страны. То же самое и сейчас. Вершины бывают разные. Даже у Эльбруса их две. И каждую нужно покорять.
В этом плане у каждого в жизни есть свои Олимпийские игры.
* * *
В Америке, когда Москвины перебрались туда уже на относительно постоянное место жительства, Игоря Борисовича сильнее всего напрягала непонятность быта. Бесконечные счета, кредиты, кредитные карточки... Английский язык, который тренер начал учить еще во времена кратковременных приездов на семинары в Колорадо-Спрингс, был весьма ограничен.
- Я ведь не учил его никогда, - вспоминал Москвин. - Приходилось учиться по ходу работы. Тамара писала мне на бумажке основные слова – вперед, назад, вправо, влево, какие-то технические термины, предлоги - и я учил их наизусть. Плюс – было какое-то общение.
Первое время после приезда в Нью-Джерси мы жили в семье у знакомых. Глава семьи был банкиром, по воскресеньям все семейство ходило в церковь, сами работали в саду.
Тамара много ездила по турнирам с Бережной и Сихарулидзе и так получилось, что в своей мансарде я чаще оставался один. С хозяйским котом – рыжим, противным, с зелеными глазами. Звали его Сникерс. До нашего приезда мансарда была в его распоряжении и, естественно, он всячески пытался мне показать, кто там хозяин. Демонстративно презирал, прыгал, царапался.
У нас когда-то очень давно тоже был кот. Весил килограмм 15 и ел только вымя. Это было выгодно – вымя было совсем дешевым и продавалось в магазине на углу от дома, где мы жили с мамой и бабушкой. Потом на даче мы как-то подобрали собачку. Ее звали Дружок и она знала правила уличного движения. Я убедился в этом случайно: пошел как-то в баню, и Дружок увязался за мной. Вот я и обратил внимание на то, что собака даже не пытается перейти через улицу, пока горит красный свет. А стоит светофору переключиться на зеленый, сразу срывается с места и бежит впереди меня.
В бане я тогда попросил у банщика разрешения оставить собаку в помещении, пока сам буду мыться. Он разрешил. Но потом пришел его сменщик и Дружка выгнал.
Я обошел тогда все улицы вокруг бани, все дворы, пришел домой расстроенный, а Дружок лежит в прихожей на коврике, как ни в чем не бывало.
А потом мы с Тамарой должны были куда-то уезжать, и Дружок пропал. Как моя мама потом рассказала, встал со своей подстилки и ушел, едва за нами дверь закрылась. И больше не возвращался.
Со Сникерсом мы потом все-таки подружились. Но это отсутствие привычного комфорта и постоянное напряжение совершенно неожиданно обернулись большой проблемой со зрением. В один из дней я отправился на тренировку и вдруг заметил, что машины ведут себя как-то странно: одна едет мне навстречу, другая – под углом к ней. Я закрыл один глаз рукой – вроде все нормально. Убираю руку – опять свистопляска какая-то. Потом все нормализовалось, но от вождения автомобиля пришлось отказаться навсегда: я перестал чувствовать машину.
Потом, когда мы купили свое жилье, перевели из Англии в Америку младшую дочку Аню, чтобы всем нам не очень скучно было, и она заканчивала университет уже в Нью-Йорке. До этого Аня училась в школе секретарей в Лондоне – там обучали всему: как одеваться, если работаешь в офисе, как разговаривать по телефону, давали основы делопроизводства. После окончания этой школы дочь даже успела поработать в крупной компании.
В Ленинграде, когда наши девочки были еще совсем маленькими, Аня, помню, обижалась на нас с Тамарой: дома был целый фотоальбом посвященный Ольге – старшей дочери. А с Аниными снимками такого альбома не было. Вот ей и казалось, что старшую дочку мы с Тамарой выделяем больше. Я долго, помню, объяснял, что первый ребенок слишком сильно меняет жизнь родителей, поэтому и хочется запечатлеть основные вехи.
По себе помню, что когда у нас с Тамарой появилась Ольга, я долгое время не мог равнодушно смотреть на картину Аркадия Пластова «Весна». На ней был изображен открытый предбанник русской бани, пол, устеленный соломой и на этом полу на коленях стоит обнаженная молодая женщина и одевает девочку. Девочка закутана теплым платком, а мама такая счастливая, что совсем не обращает внимания на то, что сама раздета.
Аня в конце концов тем моим объяснением удовлетворилась. Или сделала вид.
Сразу после поступления дочка жила вместе с нами в Нью-Джерси, я никак не мог понять, почему учеба стоит таких больших денег – слишком легким даже по сравнению с нашим школьным образованием был университетский курс. Потом мама одного из мальчиков, который у меня катался, подыскала ей небольшую квартирку в Нью-Йорке с окнами на Бродвей.
Я довольно часто там бывал, когда надо было что-либо поправить по хозяйству. В своей квартире тоже многое делал сам. Как-то мы с Тамарой решили поменять плиту. Ее притащили двое черных работяг, долго возились, пытаясь отвинтить какие-то крепления, потом говорят мне: «Мистер, вам придется вызвать специальную службу, потому что у нас нет нужных инструментов». Оставили телефонный номер. И сумму назвали, которую потребуется заплатить за установку – 99 долларов, плюс вызов.
Я сказал им, что обязательно позвоню, а сам взял обычный разводной ключ (весь инструмент у меня был в Америке с собой) и все сделал. Через неделю снова пришли мастера, посмотрели, как все сделано, удовлетворенно сказали, что все в порядке и поставили пломбу. Таким образом я сэкономил кучу денег.
- В своей питерской квартире вы тоже все делали сами?
- Нет, Тамара нанимала мастеров. Если бы я занимался ремонтом сам, то никогда не положил бы в кухне деревянный пол - взял бы плитку. Никогда не сделал бы планировку квартиры таким образом, что в ней практически не осталось дополнительных спальных мест. Мне не нравится, когда в дом приезжают гости, а я вынужден доставать для них раскладушки.
До ремонта в нашей квартире было значительно уютнее, на мой взгляд. А после ремонта лишь второй этаж остался прежним. Деревянную лестницу туда я делал сам, а помещение обустраивал вместе с приятелем. Сначала замышляли, что там будет спальня, но потом сделали музей. Отдыхать на втором этаже не очень комфортно – там слишком жарко из-за отсутствия вентиляции.
Точто так же я недоволен новой дачей. У нас много лет был старый, но крепкий дом 50-х годов постройки, с горячей и холодной водой, газом, достаточным количеством комнат. Когда приезжали гости, всегда было, где их положить.
Сам дом мы когда-то переделали – сразу после покупки. Снесли лишние перегородки, сделали ванную, пристроили веранду, причем очень многое я делал вместе с друзьями. Наверху в доме была установлена большая подпорка, которая держала потолок, но от времени она прогнила и упала. Мы придумали заменить ее металлической жердью. Поставили на старую палку специальные хомуты, чтобы ее временно закрепить, нашли железную жердь, отрезали по размеру и столкнулись с проблемой: как ее на дачу-то везти? Она ж четыре метра в длину – ни в какую машину не войдет.
В конце концов прожгли мы специальным прутом в палке дыру, через эту дыру продели крепеж, прикрутили жердь к бамперу и с диким грохотом поволокли ее на буксире через весь Лисий Нос. Потом еле-еле водрузили эту палку на место – пришлось даже соорудить специальную лесенку, по которой ломиком мы передвигали эту палку со ступеньки на ступеньку.
Отопление тоже делали сами. От котла трубы шли наверх, а там расходились в две стороны. Надо было сбалансировать диаметр всех труб, чтобы циркуляция в одной половине не отнимала тепло у другой. Так что пришлось повозиться.
Ну а потом Тамара решила, что деревянная дача – это уже немодно. Что-то переделывать в старом доме она не решилась, потому что знала, что меня это очень огорчит. И купила новый дом - каменный. Хозяин, который его продавал, все внутри оборудовал, обставил - вплоть до огромного телевизора. Это, подозреваю, жену и соблазнило. Хотя я до сих пор жалею, что мы туда переехали – мне всегда очень нравился запах дерева в доме. Такой нажитый, ни с чем не сравнимый дух. На той даче мы постоянно Новый год с друзьями встречали. Здорово было. А может, это сейчас так кажется: все-таки тогда все помоложе были.
С другой стороны, уже лень заставлять себя заниматься чем-то глобальным. Пусть уже дети решают, что делать с этими домами.
* * *
Свой 70-летний юбилей Москвин отмечал в Америке. Один из подарков был совершенно особенным: статуэтка Чарли Чаплина с маленьким мальчиком. Ее Москвину прислали из Южной Кореи Наталья Бестемьянова и Игорь Бобрин. Статуэтка потом долго стояла дома у Москвиных в Хакенсаке и именно она дала толчок к созданию знаменитой программы «Чаплин» для Лены Бережной и Антона Сихарулидзе.
- Москвин много лет вообще не разговаривал с Игорем после того, как тот ушел к Юре Овчинникову, - рассказывала мне Наташа. - С одной стороны он вроде бы сам был инициатором того, чтобы Игорь ушел к другому тренеру, а с другой – его, видимо, сильно обидело, что любимый ученик так легко согласился уйти.
Меня он долгое время вообще никак не воспринимал. Как он относился ко мне в те годы, когда я каталась, я не помню и не знаю, как это было на самом деле. Когда у нас с Бобриным начались отношения, Игорь уже был у Овчинникова. А вот когда мы уже поженились и много лет спустя приехали в Питер и появились в «Юбилейном, Игорь Борисович посмотрел на меня и очень неодобрительно сказал: «Подобие Тарасовой».
Те слова прозвучали так обидно, словно я сама, как фигуристка, ничего вообще собой не представляю. А просто копирую своего бывшего тренера – вплоть до того, что пользуюсь такой же косметикой. Я даже подумала, что Москвин, видимо, за что-то сильно Тарасову не любит.
Страшно тогда расстроилась. Думала: ну что же я такого сделала, чтобы ко мне так относиться? Попереживала, поплакала и решила, что вообще не буду обращать на это внимание. А спустя некоторое время поняла, что сама была виновата. Пришла на каток накрашенная, с прической, с непроницаемым лицом – и Игорь Борисович сразу был ранен этим внешним высокомерием. А ведь оно совершенно не нужно в общении с ним. Потом много раз убеждалась: если подойти к Москвину, обнять его, расцеловать – он мгновенно тает. Ему очень важны простые человеческие эмоции.
В Хакенсак мы с Игорем попали после того, как очень много лет не виделись. Игорь Борисович был тогда нездоров, но когда мы пришли, Тамара первой обратила внимание на то, что дома очень вкусно пахнет. Оказалось что специально к нашему приезду Москвин собственноручно нажарил котлет. Хотя чувствовал на тот момент себя просто ужасно – ему делали операцию, он с трудом видел.
Потом мы часто встречались, когда Игорь по приглашению Москвиной начал работать хореографом с Антоном и Леной. Москвин тоже всегда был на льду. Иногда он отзывал во время этих тренировок моего Игоря в сторонку чтобы не слышала ни Тамара, ни ученики, и делился с ним своим видением того или иного элемента. Иногда складывалось впечатление, что мы с Игорем – единственные люди, кто может донести эту информацию до спортсменов. Тамара с учениками уже просто друг друга не слышали – такое бывает, когда люди долго и напряженно работают вместе. И у меня было полное ощущение, что Игорь Борисович понимает это, отдает себе отчет в том, что его они тоже не слышат, и пытается донести это через нас.
Он очень обидчивый человек. Ранимый. Особенно сильно обижается, когда его не слышат или не слушают. А слышать, когда темп тренировки уже задан, иногда просто нет возможности. Тамара берет на себя очень много лидерских функций. При этом на самом деле всегда следует советам мужа, просто не всегда показывает это. Такой характер. Я уверена, что если бы не их постоянные разговоры на тренировках и дома, она никогда не стала бы таким сильным тренером.
Когда у моего Игоря был 50-летний юбилей, это снималось в Петербурге для телевидения и всем выступающим отводилось какое-то фиксированное время: все ж понимали, что нельзя нарушать телевизионный формат. Москвин был единственным человеком, кому об этом не сказали ни слова. Я не исключала, что он вообще скажет что-нибудь не очень приятное для Игоря. А он сказал фантастические слова. Такие чудесные... Мы с Андреем Букиным откатали фрагмент из Ромео и Джульетты. Москвин восхитился тогда новаторству. Сказал, что кроме Бобрина такую постановку не смог бы придумать никто другой.
Мы потом долго вспоминали, как боялись выступления Москвина, и как тепло и пронзительно он говорил. Он абсолютно непрогнозируем. И мы до сих пор не знаем, что от него ждать.
* * *
За те годы, что Москвины провели в Нью-Джерси, американская пара Москвина Киоко Ина/Джон Циммерман пять раз становилась чемпионом страны. Тогда же Игорь Борисович стал тренировать Юко Кавагути и Александра Маркунцова.
Всего через два года фигуристы стали вторыми на юниорском первенстве мира. Выступали за Японию на взрослом мировом первенстве.
Девять лет спустя, когда Юко – уже у Москвиной – готовилась с Александром Смирновым к своему первому олимпийскому сезону, она прислала прежнему наставнику трогательное смс-сообщение: «Осталась неделя. Будем постараться, чтобы вас порадовать» .
Глава 17. ЯПОНСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
Личное дело: Юко Кавагути. Родилась 20 ноября 1981 года в Айши (Япония). До перехода в группу Москвиных выступала как одиночница. Первый партнер – Александр Маркунцов (дуэт выступал за Японию). С ним – вице-чемпионка первенства мира среди юниоров (2001). Чемпионы Японии 2002/03. 14-е место на чемпионате мира-2003.
Второй партнер – Дэвин Патрик (США).
С 2006 года живет и тренируется в паре с Александром Смирновым в Санкт-Петербурге.
Александр Смирнов. Родился 11 октября 1984 года. Выступал в парном катании с Александрой Даниловой, Екатериной Васильевой.
В паре с Кавагути – трехкратные чемпионы России (2008-2010). Бронзовые призеры чемпионата Европы-2008 и чемпионатов мира 2009-10. Серебряные призеры чемпионата Европы-2009. Чемпионы Европы-2010. 4-е место на Олимпийских играх в Ванкувере (2010).
Появлению в группе Москвиной японки Юко Кавагути и Александра Смирнова предшествовала откровенно неудачная в жизни тренера полоса. Тамара начала было работать с Юлией Обертас и Сергеем Славновым, но через некоторое время спортсмены решили вернуться к прежним тренерам – супругам Николаю и Людмиле Великовым, поскольку просто не справлялись с «напором» и требованиями Москвиной. Затем аналогичная участь постигла Марию Мухортову и Максима Транькова.
Сплетничали, что Москвина тогда просто договорилась с Великовыми. Вернула им Обертас и Славнова в обмен на более юную и перспективную пару. А Кавагути со Смирновым просто пошли в комплекте – для спарринга.
Как бы то ни было, сценарий вышел иным. Мария с Максимом продержались в группе великого тренера недолго. А вот необычный, совершенно экзотический для российского парного катания дуэт с японской партнершей остался.
Примерно тогда же я услышала от Алексея Мишина:
- Как же Тамаре повезло на старости лет. Иметь такую ученицу, как Кавагути – мечта любого тренера.
В желании Юко перейти в группу Москвиной не было ничего удивительного. Она по-сути выросла в этой группе, придя в нее, когда Москвины работали в США. Просто занимался ей и ее тогдашним партнером Александром Маркунцовым в большей степени Игорь Борисович. А Тамара Николаевна была постоянно занята Еленой Бережной и Антоном Сихарулидзе – готовила их к Олимпийским игрм Солт-Лейк-Сити.
- Юко уже тогда была очень серьезной девочкой. Очень внимательной, - вспоминал Москвин. - Она никогда не рассуждала, прав тренер, или нет. К нам с Тамарой Кавагути пришла с определенными техническими дефектами. Например, один из прыжков – сальхов – она долгое время делала с серьезной ошибкой - только за счет характера. Когда у спортсмена в голове сидит мысль, что элемент должен быть выполнен любой ценой, работать с ним над техникой очень сложно. На переучивание ушло довольно много времени. Тем более, с Юко и не занимались особо: с Маркунцовым она каталась недолго, а тратить время на тех партнеров, которые были после, не было смысла.
Когда Москвины вернулись в Питер, Кавагути поехала следом и занималась с ними еще три года. В 2006 году она была вынуждена перейти в группу Великовых, поскольку именно там ей нашли партнера – Александра Смирнова. Обратно к Москвиным Юко вернулась через три месяца – вместе с партнером. И сразу включилась в работу на максимальный спортивный результат.
Разговоры о том, что Москвина просто переманила фигуристку, заметно раздражали тренера. Мне она однажды довольно резко заметила по этому поводу:
- Ну я же не буду вам рассказывать, как расплатилась с Натальей Павловой, от которой в свое время к нам в группу пришла Оксана Казакова, или Великовыми? Хотя никто никогда этого не делал. В частности, после того, как Юко рассталась с Николаем Матвеевичем, мы с ним сели и определили наши дальнейшие финансовые отношения. Честно говоря, когда у меня в Америке катались Бережная и Сихарулидзе, а Казакова и Дмитриев уже ушли в профессионалы, я готовила пару Кавагути/Макунцов как замену Лене и Антону. Но так получилось, что тогда партнеры расстались. А сейчас… Сейчас у Юко подготовлены все документы для того, чтобы она начала выступать за Россию.
* * *
На тот момент в тренерскую бригаду Москвиной, помимо ее и мужа, входили Казакова, Дмитриев и тогдашняя супруга Артура Татьяна Дручинина.
- Думаю, Тамара отдает себе отчет в том, что справляться одной уже становится тяжело, - говорил по этому поводу Артур. - Поэтому подтянула к работе Оксану, меня. Тамара Николаевна, кстати, вообще не боится признаться, что чего-то не умеет. С ней интересно еще и потому, что она постоянно ищет какие-то новые подходы. Даже в рутинной работе идет постоянный процесс творчества. Ей самой это нравится. Попробовала с одной стороны - не получается. С другой - не получается. С третьей - не получается. Значит, надо еще раз первый вариант попробовать... Иногда наблюдать за этим смешно. Но работать приятно.
Комплексные усилия, брошенные на подготовку российско-японской пары, быстро дали плоды: выступление Кавагути и Смирнова на этапе «Гран-при» в Москве в ноябре 2006-го стали самым ярким впечатлением турнира в парном катании. В связи с отсутствием какого бы то ни было международного рейтинга фигуристы вообще не должны были попасть в число участников тех соревнований. Они вышли на лед в Лужниках лишь потому, что страна-хозяйка имеет право выставить одного участника в каждом виде программы по собственному усмотрению.
Шанс, как выяснилось, был предоставлен дебютантам не зря. Все имеющиеся в арсенале элементы были выполнены предельно чисто и аккуратно, с единственной помаркой в произвольной программе - партнерша коснулась льда рукой на приземлении с тройного выброса. Несмотря на необычную внешность – совсем худенькая, ушастенькая, тонконогая девочка и крепкий, но неопытный мальчишка с испуганными глазами - пара произвела впечатление сверхскоростного самолета, еще не набравшего высоту, но неудержимо рвущегося в небо.
- Вы сделали все, что умеете, или просто не рискнули включить в произвольную программу более сложные элементы? - спросила я фигуристов после выступления.
- Мы сделали все, что умеем на этой неделе, - очень серьезно и на хорошем русском языке ответила мне Юко. - На следующей неделе будем уметь больше.
До выступления в Лужниках было принято считать, что Кавагути и Смирнов - пара с весьма лимитированной международной перспективой. Дело было даже не во внешности. Смешанная национальная принадлежность позволяет спортсменам выступать на любых соревнованиях вплоть до чемпионатов мира, но не на Олимпийских играх. То, что Юко может захотеть отказаться от японского подданства, никому не приходила в голову. Однако в Москве фигуристка заметила:
- В Японии действительно не разрешено иметь два паспорта. Но я намерена встретиться с премьер-министром страны и попросить его сделать для меня исключение. Я очень хочу выступить на Олимпийских играх.
Несколько дней спустя Кавагути сломала ногу…
Случилось это на приземлении с тройного выброса. Тренировка пары в тот день считалась облегченной, и выброс решено было попробовать в самом конце занятия. То ли сказалась несобранность спортсменки, то ли сыграл роль несчастный случай, но впору было вспоминать фразу из знаменитого фильма: «Упал, очнулся, - гипс».
Два месяца спустя фигуристы снова появились на льду. На ничего не значащих соревнованиях в Твери. От Москвиной я с удивлением узнала, что первый прокат после травмы уже имел место несколькими днями раньше.
- Я устроила ребятам прокат короткой программы в рамках юниорского турнира памяти Станислава Жука, - сообщила Москвина. - Обратилась к организаторам, и они разрешили моей паре выступить сразу после окончания соревнований - перед церемонией награждения. Этот турнир проводился на новом катке, на жестком льду и я, признаться, очень довольна тем, что мои ребята сумели мгновенно, без тренировок, приспособиться и к меньшему размеру катка, и к непривычной для себя жесткости. Они сделали тройной тулуп, тройной выброс «сальхов» - причем все это - с приземлением на сломанную ногу. То есть, психологический барьер нам тоже удалось успешно преодолеть. Была лишь одна помарка - в параллельном вращении, но это объяснимо: Юко и Александр не так долго катаются вместе.
Скажу вам больше: мы не планировали приезжать в Тверь. Но раз уж руководство российской федерации фигурного катания решило произвести замены в сборной команде, все-таки решили туда поехать и еще раз выступить с короткой программой. Чтобы показать, в каком состоянии мои спортсмены сейчас находятся. У тех, кто принимает решение, должны быть основания. Нельзя же претендовать на место в команде, предлагая «кота в мешке»? Значит моя задача, как тренера, сделать все, чтобы такие основания появились.
Все отдельные элементы произвольной программы Кавагути и Смирнов тоже выполняют в тренировках. Абсолютно все элементы - прыжки, выбросы, поддержки, подкрутки - идут, как я уже сказала, с приземлением на травмированную ногу. Другое дело, что мне не хотелось бы форсировать подготовку. Перелом-то был совершенно конкретный. После таких травм люди восстанавливаются по шесть месяцев. К тому же я не сторонник того, чтобы демонстрировать широкой публике «сырую» программу. Но уверена, что уже в середине марта мы будем в состоянии показать на достойном уровне обе композиции.
На чемпионате мира в Токио дебютанты сборной заняли девятое место. А после исполнения короткой программы и вовсе шли четвертыми.
* * *
В конце 2007 года я узнала, что с Кавагути и Смирновым стали работать дизайнер по костюмам и стилист.
- Я еще год назад понимала, что над внешним видом пары нужно серьезно работать, - объяснила Москвина. – Просто до этого не доходили руки. А в этом сезоне уже хотелось добиться некой законченности облика. В прошлом году первостепенной задачей было научить ребят кататься вместе, по-возможности поднимая уровень сложности их выступлений. Дополнительно к этому Юко пришлось бороться с травмой.
В этом сезоне все несколько иначе. Можно уже говорить о совершенствовании, о дальнейшем развитии.
В собственных силах я не была уверена по той причине, что сама много лет ношу короткую стрижку. И вряд ли бы сумела сделать прическу из более длинных волос так, чтобы это выглядело и стильно, и современно, и шло Юко, и сочеталось с соревновательными костюмами. Поэтому и доверила это работу специалисту. Заодно он поработал и с Сашей.
- Вы не слишком торопитесь наполнить программу своих спортсменов чрезмерной сложностью, - рискнула спросить я. Москвина пожала плечами:
- Этим путем, если вспомнить, всегда шли все советские пары, начиная с Родниной. В том числе и я сама. Это касалось всех моих спортсменов: Валовой-Васильева, Бечке-Петрова, Мишкутенок-Дмитриева, Казаковой-Дмитриева, Бережной-Сихарулидзе. Отсутствие опыта соревновательной борьбы, отсутствие позиций в мировом фигурном катании, отсутствие узнаваемости, отсутствие артистического навыка катания в различных стилях у Кавагути и Смирнова все еще имеют место. Чем же им тогда выигрывать у других пар? Чистотой катания? Сейчас многие катаются чисто. И стоят по всем перечисленным позициям выше. А сидеть сзади не хочется…
Могу сказать одно: убрать из программы избыточную сложность очень легко. Насколько результативна тактика, которую мы выбрали, покажут соревнования. Прав тот тренер, чьи спортсмены побеждают, только и всего.
* * *
В самом начале олимпийского сезона, когда я специально приехала в Питер – написать о группе Москвиных и их первой паре, я невольно подслушала традиционно-ироничную пикировку между супругами:
- Помнишь, Тамара, канадскую пару, которая пыталась выиграть в Солт-Лейк-Сити? Он взял ее за руку, она на него посмотрела – и сердце замирает.
- Папочка, это называется chemistry. Этому учатся.
- Почему же ты сама не учишь?
- Потому что Юко и Саша катаются вместе всего четвертый год.
- Ну так ты не учишь, тем не менее. Надо же объяснять...
- Вот ты и объясни этой японке, что на партнера, как бы она к нему не относилась, надо смотреть, как... А она смотрит исподлобья. На всех. И на меня. И на тебя.
- Неправда, на меня она смотрит не так.
- Ну, если ты ее хорошо накормишь, тогда она улыбается...
Татьяна, сестра Москвиной, на плечи которой тоже легла необходимость заботиться о Кавагути, отнеслась к ней настороженно:
- Я же по образованию – физиолог, - говорила мне она. – Понимаю, что для того, чтобы работать, нужно правильно питаться. Но Юко ведь ни черта не ест! Только то, что ей из Японии присылают. Так же невозможно! Непонятно, что у этих японцев на уме!
Тамара воспринимала ученицу, скорее, как делового партнера.
- Я даже проверяю на ней правильность каких-то своих решений. Например, когда и как лучше поехать на тот или иной турнир. Причем разговариваю с ней в этих случаях, как с коллегой. Наши мнения часто совпадают. К тому же Юко – западный человек. Более четкий, более прагматичный, нежели это свойственно тем спортсменам, которые живут в России. На льду Юко, безусловно, лидер. Но когда речь идет о каких-то организационных вопросах, на первую роль выходит Саша. Таким образом в отношениях сохраняется баланс, который дает каждому из спортсменов ощущение собственного достоинства.
Юко прекрасно говорит по-русски, хотя сложные слова, отражающие какие-то нюансы исполнительского мастерства, понимает не всегда. Когда я это чувствую, то просто перехожу на английский.
- По жизни она с вами советуется?
- Нет. Меня не должно быть много в ее жизни – нужно оставлять личное пространство. Я и так много советую – насчет учебы, насчет партнеров, квартиры, недвижимости, банков, будущей работы…
Что касается Москвина, он просто старался сделать все возможное, чтобы Юко чувствовала себя в Питере как можно комфортнее - слишком хорошо помнил, как мучался в чужой стране сам. Хотя скорее тот «американский» период жизни был одинаково сложным как для тренера, так и для его японской ученицы.
Кавагути вспоминала об этом так:
- Сначала и речи не было о том, что я уеду из Японии надолго. Мы просто договорились с Москвиной о двухнедельных уроках. Я очень хотела кататься в паре: на нашем катке в Чибо с танцевальными парами работал русский тренер - Виктор Рыжкин, и еще на этом же катке целых три года катался Алексей Тихонов со своей партнершей. А у меня партнера не было. Японских мальчиков парное катание вообще не интересует. У Москвиной на примете тоже никого не нашлось. Поэтому она сказала, что мне нужно пока кататься одной.
А потом появился Саша Маркунцов. Москвина сразу мне позвонила из США, и я приехала к ней, но тренировать нас стал Игорь Борисович.
Маркунцов вообще не говорил по-английски, а я не знала почти ни одного русского слова. Только «здравствуйте», «спасибо» и «до свидания» - то, что запомнила еще на катке у Рыжкина. Когда Саше нужно было что-то мне объяснить, он просто брал меня, как куклу, и поворачивал руки, ноги, голову. Я тогда совершенно не могла объяснить, удобно ли мне то или иное движение. Просто старалась все выполнить. И у нас каким-то образом все с Сашей выходило именно так, как хотел Игорь Борисович.
Ну а потом Саша решил закончить кататься. Продолжать выступать за Японию он просто не видел смысла. Каждые два-три месяца мы были вынуждены приезжать туда из Америки на соревнования или просто визы сделать.
Иногда получалось, что в этих переездах и перелетах мы проводили больше времени, чем на льду. Или должны были три месяца находиться в Японии без тренера ради того, чтобы получить какую-то бумажку. Вот Саша и принял решение уйти.
Я же осталась у Москвиных в Америке. Начала кататься с американцем Девином Патриком и уже тогда стала учить русский язык. Старалась запомнить слова, которые говорит Игорь Борисович, очень внимательно слушала Тамару Николаевну, если она вдруг начинала с кем-то разговаривать по-русски. Но до приезда в Россию очень многого не понимала.
- Представляю, насколько тяжело вам пришлось поначалу.
- Нет. Мне не было тяжело. Пусть я не могла говорить, но я все время слушала. На катке, на улицах. Было тяжело, конечно, когда мы расстались с первым партнером, но я умею сразу «выключать» неприятные мысли. Пусть что-то случилось. Но оно уже случилось. Значит, нужно думать о том, что будет завтра.
Точно так же я рассуждала, когда сломала ногу. Ну да, нога сломалась. Но не могла же я повернуть время таким образом, чтобы она снова стала целая? Травмы - это вообще такая вещь, которая может случиться с кем угодно. Поэтому я думала только о том, чтобы побыстрее восстановиться.
Сейчас уже хочу гораздо большего, чем когда только начинала кататься в паре. Но стоит задуматься о том, чего именно хочу, и как будто кто-то внутри меня говорит, что об этом думать не нужно. Потому что сразу начинает уходить удовольствие от катания. А без удовольствия не получается вообще ничего. Вот с этим я борюсь постоянно. Раньше ведь мне не доводилось выступать на таком уровне, как сейчас. Я вообще не думала, что такое будет возможно.
Тамара Николаевна требует очень многого, и это для меня бывает сложно. Я вообще медленно учусь. На то, чтобы сделать аксель - самый обычный, в полтора оборота, - мне потребовалось три года. Три! А сейчас мы что-то учим на каждой тренировке, и нужно делать это сразу и на очень хорошем уровне. Приходится постоянно думать, думать, думать. Я очень устаю от этого.
* * *
За год до Олимпийских игр в Ванкувере Москвина вместе с бывшим фигуристом Петром Чернышовым поставила для Кавагути программу «Лебедь» Сен-Санса. Танец настолько полюбился японке, что его было решено оставить еще на один сезон. Юко тогда сказала:
- Я сразу для себя решила: если смогу выступить с этой программой на Олимпийских играх, одно это стоит того, чтобы принять российское гражданство.
В январе 2010-го Кавагути и Смирнов стали чемпионами Европы в Таллине.
Когда в самом конце соревнований на лед таллинской арены «Саку Суурхалль» вышли фавориты – выступающие за Германию двукратные чемпионы мира Алена Савченко и Робин Шелковы - я подсела на трибуне к известному российскому специалисту Виктору Кудрявцеву. Об этом тренере Игорь Москвин как-то сказал, что считает Кудрявцева лучшим в мире учителем техники. Человеком, который научил прекрасно кататься всех своих учеников. Игорь Борисович даже заметил в том разговоре: мол, да, от Кудрявцева уходили многие из его учеников. Но тут уж ничего не поделаешь – не все спортсмены способны выдерживать постоянную и очень высокую конкуренцию.
В Таллине Кудрявцев с большим интересом наблюдал за тем, как выступает сильнейшая группа пар и на мою просьбу поделиться впечатлениями о катании Юко Кавагути и Александра Смирнова, ответил:
- Мне очень понравилось, как они катались. Эти спортсмены бросились мне в глаза еще несколько лет назад. Их катание всегда было «сюжетным». Была хорошо видна тренерская идея, которая на мой взгляд оказалась очень правильной. На то, что Кавагути и Смирнов делают на льду, хотелось смотреть. У них долгое время были погрешности, нестабильность, нескатанность, но даже при этом пара всегда отличалась от всех остальных. Элементами, рисунком, подходами к элементам.
Их катание в Таллине – именно парное катание в том виде, как его понимаю я, – было доведено до совершенства. Дело даже не в чистоте исполнения элементов и хорошей синхронности. Главное – программа до последних секунд держала внимание. Если бы Кавагути и Смирнов выполняли более сложные элементы чем те, что показывает немецкая пара, думаю, на этих соревнованиях они однозначно стали бы непобедимыми...
В этот момент нашего разговора на табло показали оценки Савченко и Шелковы. За свою новую произвольную программу они получили на 1,63 меньше россиян и это означало, что пара, одержавшая более чем уверенные победы на трех предыдущих чемпионатах Европы подряд, на этот раз осталась второй.
Кудрявцев же добавил:
- Это прежде всего победа Тамары. То, что она сумела сделать с этой парой за четыре года, не сделал бы ни один тренер в мире.
Тогда я неожиданно вспомнила нашу достаточно давнюю беседу с Москвиным, свой вопрос: «Вы верите, что Кавагути и Смирнов когда-нибудь смогут бороться за олимпийское золото?» и ответ тренера: «Верю».
* * *
Тремя неделями позже, 15 февраля 2010 года в олимпийском турнире спортивных пар в Ванкувере наша страна впервые за 46 лет осталась без медалей. Кавагути и Смирнов стали лучшими из российских фигуристов, но заняли лишь четвертое место.
Первым ощущением, непроизвольно возникшим после выступления питомцев Москвиной, было: «Это - крах!»
На двенадцати предыдущих Олимпиадах начиная с 1964 года мы не просто поднимались на подиум, но завоевывали золотые медали. Две из этих побед были на счету Игоря Москвина, четыре стали заслугой его жены. В Ванкувере, где череда этих побед прервалась, я вдруг вспомнила, как в 1993-м на чемпионате мира в Праге, где в парном катании победили канадцы Изабель Брассер и Ллойд Айслер, знаменитый немецкий тренер Ютта Мюллер после соревнований в моем присутствии сказала Москвиной: «Мне почему-то казалось, что в этот день должно обязательно что-то произойти: землетрясение, наводнение...»
Когда же я вслух выразила недоумение по поводу слов великой немки, ответом был столь же недоуменный взгляд: «Вы до сих пор не поняли, что произошло? Вы проиграли парное катание. Ваша страна проиграла!»
Наверное, кому-то действительно не приходило в голову, что Россия когда-либо может потерпеть олимпийское поражение в этом виде программы. Москвина слишком сильно приучила болельщиков к тому, что и она сама, и ее ученики могут все. Хотя предпосылки к поражению были на протяжении всех последних лет. В том же Солт-Лейк-Сити в 2002-м лишь самые закоренелые оптимисты верили в успех Елены Бережной и Антона Сихарулидзе. Понимали, что выиграть эти спортсмены могут разве что чудом. Они тогда победили канадцев Джеми Сале/Давида Пеллетье одним судейским голосом. Уже потом итоги турнира были пересмотрены, и Международный союз конькобежцев под давлением МОК согласился вручить российской и канадской парам по золоту. Но сразу после первоначального объявления результатов на смену нежданной радости пришла необъяснимая уверенность: мы снова - первые, и так будет всегда.
Проблема в Ванкувере заключалась вовсе не в том, что у России не было шансов. Они были. Просто никогда еще, если не считать самого первого нашего олимпийского успеха в Инсбруке в 1964-м, страна не привозила на Игры спортсменов, за плечами которых не было бы многократных побед на мировых первенствах или опыта предыдущих Олимпиад.
На то, чтобы довести до олимпийского уровня Кавагути и Смирнова, их тренеру Тамаре Москвиной потребовалось четыре года. В послужном списке тренера уже были спортсмены, подготовленные в сжатые сроки. Чуть меньше четырех лет ушло на то, чтобы создать дуэт Оксана Казакова/Артур Дмитриев и выиграть с ними Олимпиаду в Нагано. Но то была все же иная ситуация: за плечами Артура уже имелось золото олимпийского Альбервилля и серебро Лиллехаммера. Про Игры он знал все, что только может знать о них спортсмен. Соответственно для Казаковой Дмитриев стал не столько партнером, сколько играющим тренером. Почти наравне с Москвиной.
А вот для Кавагути и Смирнова Игры в Ванкувере оказались первыми. Причем на них по-прежнему лежала не столько реальная, сколько традиционная для пар Москвиной задача сражаться за медали.
Могли ли фигуристы биться в Ванкувере за золото? После короткой программы, где Кавагути и Смирнов заняли третье место, проиграв трехкратным чемпионам мира Сюэ Шень/Хунбо Чжао всего 2,5 балла, казалось, что да. Очень хотелось верить, что курс, которым вела спортсменов Москвина, окажется выверен и выдержан до конца. Ведь вплоть до приезда в Ванкувер этот курс был почти безошибочным. Программы становились все более накатанными и чистыми, результат неуклонно рос.
Другое дело, что со стороны не всегда можно было заметить, что пара словно идет по лезвию ножа.
Фигуристы раз за разом старались усложнять свою произвольную программу, долгое время с переменным успехом пытались исполнять в соревнованиях уникальный для парного катания четверной выброс – элемент, который Юко начала осваивать еще тренируясь с американским партнером у Москвина, - но в конце концов были вынуждены от него отказаться. Одна из причин заключалась в том, что Юко мучила тяжелейшая травма плеча - привычный вывих.
На январском чемпионате Европы в Таллине это плечо выскочило из сустава прямо в середине программы. Фигуристка сориентировалась мгновенно: якобы поправляя платье, сама вправила вывих и, превозмогая нечеловеческую боль, продолжила кататься как ни в чем не бывало.
Чемпионка мира в танцах на льду Албена Денкова, наблюдавшая за выступлением пар с трибуны, сказала мне тогда:
- Я думала, что на такое способны только русские. Никто больше не умеет так терпеть и так преодолевать себя.
Парадоксально, но сбой у Кавагути и Смирнова в Ванкувере произошел в большей степени по тренерской вине: в день заключительного выступления в заявочном протоколе появилась информация, что российские спортсмены все-таки намерены выполнить в самом начале произвольной программы тот самый выброс в четыре оборота.
В попытках найти ответ на вопрос «Зачем?» я тогда провела целый день, но ответа так и не нашла. Пойти ва-банк, при том что на всех последних соревнованиях Юко и Александр этот выброс не выполняли? На Москвину это не было похоже, ей куда больше всегда был свойственен трезвый расчет. Напугать соперников? Тоже неубедительный аргумент. Или пара все-таки отрабатывала выброс на тренировках и чувствует себя достаточно уверенно, чтобы не сомневаться в успехе?
Ответа у меня на самом деле нет до сих пор. Есть только печальная картинка, сложившаяся на основании того, что говорили после проката фигуристы. Они действительно были готовы пойти на сложнейший элемент. Но уже после разминки Москвина дала отбой. Приказала не рисковать - оставить выброс тройным.
Перед тем, как началось выступление, тренер долго и непривычно напористо что-то втолковывала Кавагути у борта, и уже по этой картинке было понятно, что спортсменку клинит от волнения. Перекроить настрой на программу в оставшиеся до выступления секунды Юко и Александр просто не сумели. Заход, высота выброса и траектория полета получились мощнейшими, вполне позволяющими выкрутить четыре оборота. Но после третьего Кавагути раскрылась в воздухе, не успев погасить инерцию вращения. Ее заметно «повело» на приземлении, и уже на первой минуте катания она окончательно растерялась. А следом растерялся и партнер.
Для новичков это было бы совершенно нормально. Для людей, от которых ждут медали, прокат стал катастрофой. Юко упала на втором выбросе, неудачно подставив руку, и плечо снова вылетело из сустава. Фигуристы стойко довели программу до конца, но это уже было вымученное катание. Без каких бы то ни было шансов на успех.
* * *
За год до Игр в Ванкувере Москвина говорила про своих спортсменов:
- Когда я узнала, что Сочи выиграл право проведения Игр, то первым делом подумала: «Неужели придется работать до этого времени?» Причем имела в виду не столько Кавагути и Смирнова, сколько себя. Но парадокс в том, что у Юко с Сашей к этому времени будет и опыт Олимпийских игр, да и физически они иссякнуть не успеют. Они только начинают выражать себя творчески. Катаются вместе лишь четвертый сезон. То есть в спорте высоких достижений они не так давно. Соответственно и психика у обоих свежая. Это очень важно. Много неистраченных ресурсов – прежде всего, психологических. Главное – чтобы было здоровье…
Спустя две недели после того, как олимпийский сезон был закончен, я получила электронное сообщение от Москвиной в характерном для нее телеграфном стиле: «Юко сделали операцию в Японии. Через три недели она прилетает в Питер. Начинаем подготовку к новому сезону...»
Глава 18. ВСЕ ТОТ ЖЕ ШЕФ...
Свое стихотворение, написанное специально к семидесятилетию Игоря Москвина, его ученик Игорь Бобрин десять лет спустя в разговоре со мной вспомнить уже не смог. А может быть просто не захотел читать его вслух – слишком личными получились адресованные тренеру слова, чтобы декламировать их постороннему в общем-то человеку, да еще под включенный диктофон.
Я нашла эти строки позже – в биографическом повествовании о жизни Бобрина, где фигурист вспоминал своего тренера с необыкновенной теплотой и любовью.
Сейчас неважны объясненья,
Сегодня непристоен блеф.
В семидесятый день рожденья
Вы для меня все тот же Шеф!
Не слыша Вас, представить я готов,
Как Вы оцените те мысли, что родились.
Скрыв добрый взгляд за строгостью очков,
Вы говорите мне: иди, твори из снов,
Которые другим еще не снились!
* * *
Десять лет спустя - летом 2009-го, накануне 80-летнего юбилея великого тренера я специально приехала в Санкт-Петербург.
- Не говорите Игорю, что вы приехали из-за него, - заговорщицки предупредила меня Москвина. – В связи с юбилеем мужа начали так сильно донимать вниманием журналисты, что он теперь вообще наотрез отказывается общаться с прессой. Просто приезжайте на каток. Мы с Игорем подъедем туда вдвоем, но у меня будет тренировка, а вот он будет свободен.
Я удивилась тогда. Поинтересовалась, с каких пор Москвин свободен во время тренировок группы и почему перестал работать с парой Ксения Озерова и Александр Энберт, с которой персонально занимался довольно много времени.
- Такое решение приняла я, - после паузы ответила Тамара, причем было заметно, что говорить на эту тему ей тяжеловато. - Игорю 80 лет. Ему уже сложно ездить с фигуристами на соревнования, а не ездить нельзя. К тому же он наотрез отказывается принимать новые правила. Я же считаю такое отношение бессмысленным. В жизни, согласитесь, вообще много правил, которые вызывают внутренний протест. Вас же, как водителя, наверняка раздражают какие-то правила ГИБДД? Но их, тем не менее, нужно выполнять.
Но дело даже не в этом. Игорь очень азартен в работе. В тренировках это можно только приветствовать. А вот когда азарт сочетается со стрессом соревнований – это прямая угроза инфаркта. Я не хочу потерять мужа.
* * *
Москвин удивился, увидев меня на катке. Даже, как мне показалось, обрадовался. Но стоило мне достать из сумки диктофон, Игорь Борисович с сомнением в голосе спросил:
- Думаете, нужно? Ведь ничего хорошего я о современном фигурном катании не скажу.
- Почему?
- Потому что не вижу творческого продвижения наверх. Слишком сильно все заключены в клетку новых правил. Все, что этими правилами не предписано, просто не оценивается.
Удобно устроившись за столиком кафе, куда мне все-таки удалось затащить тренера «на разговор», Москвин продолжал:
- В парном катании, например, есть ряд важных для меня позиций. Например, расстояние, на котором партнеры в процессе выступления находятся относительно друг друга. Чем оно ближе, тем сложнее и рискованее катание. Это, если разобраться, и есть самое сложное. Но об этом сейчас говорится разве что мимоходом. А сложность высасывается из совершенно непонятных мне вещей.
Взять, к примеру, подкрутку. Если партнерша во время полета прижимает руки к груди – это одна стоимость. А вот если у нее руки над головой – уже другая, несколько выше. Я спросил на одном из семинаров: а если у партнерши над головой будет одна рука? А второй спортсменка будет, скажем, в носу ковырять? Это ж тоже сложно – на тройном обороте пальцем в нос попасть.
- Смеетесь?
- Отнюдь. Еще пример приведу. Когда я работал с Ксенией Озеровой и Александром Энбертом, то придумал такой композиционный ход: спортсмены исполняют параллельное вращение, затем на выезде расходятся в разные стороны и делают прыжок навстречу. У тех, кто смотрит со стороны судейской ложи или с трибуны, в этот момент душа замирает. Потому что складывается впечатление, что фигуристы летят друг на друга. Алексей Мишин, когда это у нас в тренировке увидел, очень впечатлился: «Вот это фишка!»
Но ведь это же не может никаким образом отразиться на оценке. Ни на сложности, ни на чем. И зачем тогда тренеру вообще думать?
- Но вы же думаете?
- Думаю. И много лет работал именно так. Взять вращения: сейчас, например, придумали, что фигурист должен в процессе вращения менять точку опоры. Зачем? Разве это – суть элемента? Почему тогда не предложить балеринам исполнять фуэте на пятках? Не нужны эти нелепости, понимаете? Во вращениях самое главное – это скорость, центровка и различие поз. Какое кому дело, на каком ребре это делается?
Не говорю уже о том, что в моем понимании правила – это закон. Который должен быть непреложным хотя бы на протяжении четырехлетнего олимпийского цикла. Его нельзя уточнять каждый сезон. Мы же постоянно вынуждены что-то усложнять или переоценивать. Когда Тамара привезла мне новую редакцию правил и я их прочитал, у меня возникло слишком много вопросов.
- Именно поэтому вы перестали тренировать?
- Да.
- Но по-прежнему помогаете супруге работать с парами?
- Официально – нет. Официально я на пенсии.
* * *
Разговаривать с Москвиным о фигурном катании можно было бесконечно.
- В 1955-м я поехал на чемпионат мира в Вену, - вспоминал он. – Не выступать, а в качестве наблюдателя. Знакомый снабдил меня кинокамерой, показал, как нужно ее заряжать, и с этой камерой я поехал. Старался снимать как можно больше.
Этот фильм существует в моей домашней видеотеке до сих пор. Понятно, что пленка пересыхает, лопается, трескается, да и проекторов под такую пленку уже не выпускают, но пленки все в сохранности - около трехсот больших дисков.
Я снимал потом все соревнования, на которых приходилось бывать. С 1955-го и до самого конца 60-х. В Москве существовали специальные мастерские, где обрабатывали кинопленки, мне проявляли все, что удалось отснять, разрезали, убирали лишние кадры, стыковали, потом все перематывалось на кассету...
Нередко я делал все это сам – у меня дома даже был специальный монтажный стол.
Мы часто собирались вместе со спортсменами, смотрели эти фильмы, разбирали увиденное. Придумывали даже новые элементы, причем очень интересным образом: брали пленку и прокручивали ее задом наперед.
Интересная история была связана с одним из тодесов Белоусовой и Протопопова. Раньше ведь существовал только один вид тодеса – «назад-наружу». Как-то на одной из тренировок Милу раскрутило в этом элементе слишком сильно, она подставила на лед правую ногу и несколько мгновений стояла на внутреннем ребре. Я случайно это заметил и ухватился мертвой хваткой: мол, давай-ка еще раз - все то же самое, только уже сознательно.
Мила и сделала. С первой же попытки проехала на внутреннем ребре половину круга. Вот так из нечаянной ошибки родился совершенно новый элемент. Тодес «назад-внутрь», или, как его впоследствии стали называть, «Спираль смерти».
Тодесы вперед – другая история. Их первыми начали делать Тамара с Лешей Мишиным. Когда они выучили тодес «вперед-внутрь» мы назвали новый элемент «Цветок»: Тамара в нем очень изящно держала ногу. Тем более тогда было принято давать элементам красивые и даже поэтические названия.
Мила и Олег, естественно, все это видели, кое-что перенимали. Мы хоть уже и не работали вместе, но продолжали кататься на одном льду. Никто ни от кого ничего не скрывал. Это потом Протопопов потребовал, чтобы все окна на нижнем ярусе «Юбилейного» были завешены непрозрачной тканью, чтобы посторонние не подсматривали за тем, как они с Милой катаются.
Кстати, нечто подобное пытался воспроизвести Леша Мишин. Когда из его группы ушел Леша Ягудин и остался только Женя Плющенко, Мишин попросил заклеить бумагой окна тех комнат на втором этаже, которые выходят на лед. Мол, кто-то постоянно подсматривает за тренировками, снимает и выкладывает ролики в интернет.
- Мишин, помню, часто высказывал недовольство тем, что другие тренеры и спортсмены заимствуют все его наработки.
- Конечно, бывает обидно, когда придуманные тобой элементы тиражируют другие. Тамара, например, в свое время первой сделала на льду вращение в вертикальном шпагате. Причем сделала за двадцать лет до того, как в фигурном катании это вращение показала швейцарка Дениз Бильман, после чего элемент и был назван ее именем – «Бильман». Нам ведь в те годы и в голову не приходило ничего фиксировать.
Фотографии этого элемента в исполнении Тамары имелись, но только и всего. К тому же Дениз Бильман почти сразу после своего появления стала чемпионкой мира. Понятно, что к ее катанию было приковано всеобщее внимание. А кем по сравнению с ней была одиночница Тамара Братусь? Никем. Ее и не помнил никто.
- Артур Дмитриев сказал мне как-то, что очень жалеет, что не записывал за вами все, что вы придумывали на тренировках.
- Я ведь придумывал постоянно. Те же шаги. Причем делал это не ради самих шагов, а для того, чтобы дополнительно развивать механику и автоматику движений на льду. И, соответственно, совершенствовать катание в целом. Шаги в фигурном катании – это своего рода экзерсисы, тренировка владения коньком. Ведь любое самое высокое мастерство основано на умении хорошо делать элементарные вещи. Это – закон.
Очень часто, обучая того или иного спортсмена какой-то комбинации, я говорил: «А теперь – все то же самое, но с другой ноги и в другую сторону». Львиная доля времени при этом у многих уходит на то, чтобы сообразить, куда какую ногу ставить и на каком ребре ехать.
- А новые поддержки вам придумывать приходилось?
- Все поддержки, которые существуют сейчас, так или иначе сделаны с моим участием. Мы ведь вышли на мировую арену в парном катании когда из поддержек делалось только «лассо» и так называемая «свечка», когда партнер держит партнершу за бедро. Правила того времени предписывали исполнять поддержки так, чтобы они представляли собой единое плавное движение. Сначала вверх, потом вниз. Это сейчас, подняв партнершу вверх, партнер ходит с ней по льду. Тогда подобное просто запрещалось.
И правильно, кстати. Самое сложное в поддержке – это поднять и опустить. Все остальное - сущая ерунда.
* * *
Во время беседы у Москвина вдруг зазвонил телефон. Услышав голос в трубке, Игорь Борисович расплылся в улыбке.
- Юко, здравствуй! Ты все переживаешь, что я огорчил тебя своим напоминанием, что на тулупе нужно идти вперед? Я корю себя за то, что слишком часто напоминал тебе об этом. Но ты не забывай. Иначе хорошего выезда у тебя не будет.
Дождавшись, когда тренер закончит разговор, я спросила:
- Скучаете по серьезной работе?
- Дело не в этом, - вздохнул Москвин. – Я работаю сейчас с довольно маленькими детьми. Одной девочке 13 лет, она не очень хорошо учится в школе и маме хочется, чтобы девочка поступила в институт физкультуры. Для этого нужен спортивный разряд. Но дело в том, что девочка с самого начала была научена плохо. Не понимает движений, не может воспроизвести. Переучивать – это как сеять на паханной-перепаханной земле. Никогда нет уверенности, что вырастет что-то достойное. Работать, ни к чему не стремясь, только для того, чтобы получать деньги, я не приучен. А родители думают, что я – волшебник. Тим-тим-тирибум! Выдернул волосок из бороды, и человек, который за семь-восемь лет ничему не научился, стал чемпионом.
Я прекрасно понимаю Тамару. Может быть, она внутренне и соглашается с моим мнением, когда речь идет о фигурном катании, но никогда не показывает этого. Мне любит повторять: «Ты смотришь очень узко». В свое время я говорил, например, что хорошо бы в параллельном прыжке поставить фигуристов поближе друг к другу. Но Тамара руководствуется тем, что за большое расстояние между партнерами судьи оценку не снижают. Значит, не стоит тратить на это время.
Если бы мне было 40 лет, или 50, я бы боролся. Старался бы изменить ситуацию, учить людей. Правида – это не догма. Тем более безграмотные правила. Есть же законы. Законы той же сцены. И не надо говорить, что это – правила Международного союза конькобежцев - ИСУ. ИСУ – это конкретные люди. Многие из них не катались сами, не учили других людей. Откуда они могут знать, как должно быть? Просто людям захотелось остаться таким образом в истории фигурного катания. Своего рода вехой. А веха – это совсем другое.
Художественный подход к фигурному катанию, который начался с эпохи Белоусовой и Протопопова, был вехой, новым словом. Благодаря им стали появляться программы с вступлением, развитием, кульминацией, финалом. Как у Станиславского – если ружье висит на стене, оно обязательно должно выстрелить. Когда в мужском одиночном катании появился Толлер Крэнстон, это было продолжением развития той же самой линии.
Потом таких фигуристов не стало, пошел набор сложных прыжков. Но усложнение того, что есть – не веха. Это – естественное развитие вида спорта.
- С такими взглядами вам должно быть интереснее, кто как катается, а не кто побеждает.
- Так оно и есть. Просто за тех же Юко и Сашу я болею, поскольку немало с ними работал. Поэтому их результат мне интересен. Даже при том, что я не согласен с некоторыми вещами в их исполнении.
- Выходить на лед в коньках вы перестали после перенесенной в Америке болезни?
- Значительно раньше. Когда Тамара носила нашу старшую дочку,у нее сильно отекали ноги, и она пользовалась моими коньками. Но их украли. Зачем – непонятно. Старые ведь были. Потом пошла мода на короткие ботинки, к которым моя нога не привыкла. На этом катательная эпопея закончилась. Может, к лучшему. Когда сам не катаешься, взгляд более точный. Не говоря уже о том, что тренер на коньках создает дополнительные неудобства тем, кто на льду. Его ведь надо объезжать постоянно.
- Мне как раз казалось, что тренер на льду в некотором роде играет роль циркового дрессировщика с хлыстом.
- Этого не нужно. У тренера должны найтись слова, чтобы объяснить спортсменам, что ты от них хочешь. Это гораздо полезнее. В свое время я много думал о том, почему, например, великие чемпионы не становятся сильными тренерами – по крайней мере в нашем виде спорта так часто получается.
- И нашли ответ?
- Конечно. Потому что великие чувствуют себя великими. Отталкиваются не от какого-то анализа или законов физики и биомеханики, а от своих собственных ощущений. Стараются передать их ученикам и искренне уверены, что это - тот самый прием, который принесет успех. А нужно просто делать все правильно.
Как фигурист, мне, например, всегда очень нравился Брайан Бойтано. Он был очень изобретательным. Как и Курт Браунинг. Особенно в те годы, когда начал выступать, как профессионал, и на него перестала давить нервная обстановка больших соревнований.
Еще в более ранние времена мне очень нравился канадец Дональд Джексон. Перед тем, как выиграть чемпионат мира в 1962 году он начал делать тройной лутц, причем выезжал его всего раз пять за все время, что учил. Шестой раз пришелся на соревнования и Джексон прыгнул! За счет этого и опередил чеха Карла Дивина, хотя тот со значительным преимуществом выиграл на том чемпионате обязательные фигуры. Это была сенсация. Даже Дивин потом восторгался, что Джексон все-таки сделал этот лутц. И стал первым, кому удалось выполнить тройной лутц на соревнованиях.
А тот же Дивин совершенно потрясающе владел техникой конька. Прыжок в волчок он делал так, как даже сейчас никто не делает: Коленка аж под мышкой была во время вращения. На обязательных фигурах его никогда не корежило, стоял всегда ровненько, полностью чувствовал вес и инерцию своего тела.
Когда такие фигуристы начинают учить других, они редко задумываются, что кто-то может чувствовать то же самое движение совершенно иначе. К тому же нельзя одинаково обучать мужчин и женщин. Но переломить себя в этом отношении очень сложно.
Совершенно другая категория – хорошие тренеры. Брайан Орсер не был великим фигуристом, но у него была великолепная коньковая техника, прекрасное чувство баланса. Наверное поэтому и научить умеет так, как надо. Спортивным «потолком» великого Карло Фасси были две победы на чемпионатах Европы в 1953-м и 54-м. То есть чемпионом он был средней руки. Но учил замечательно. Никогда, кстати, не давал персональных уроков – работал исключительно в групе. Как и Ютта Мюллер. Ее козырем всегда была сильная группа и железная дисциплина.
В целом же, как любил говорить мне Николай Панин, первый и основной закон фигурного катания заключается в постоянном владении собственным весом и инерцией своего тела при постоянных скручиваниях и раскручиванием верхней части тела относительно нижней. Допустим, конек идет влево, а верх поворачивается вправо. Для того, чтобы создать крутку для прыжка, одна часть тела должна стоять неподвижно, а вторая – делать замах и создавать инерцию. Тогда все получится. А вот если встать на мыльный пол – ничего не выйдет.
* * *
Когда интервью было закончено, и мы с Москвиной отправились из «Юбилейного» в Академию фигурного катания, чтобы продолжить разговор в машине, Тамара вдруг сказала:
- Игорь – гораздо более хороший тренер, чем я, и я признаю это не для красного словца, а потому что так оно и есть. Он первым привнес в парное катание хореографию - еще в те времена, когда я каталась, как одиночница, приглашал на каток хореографа Кировского театра Дмитрия Кузнецова. Для Юры Овчинникова приглашал известного балетного танцовщика Барышникова: Миша приходил к нам в Юбилейный и помогал ставить программы. А главное – муж сделал то, что не удалось больше никому: сначала подготовил очень большую плеяду тренеров, работая в институте, а потом тренерами стали работать все его бывшие спортсмены. Не потому, что больше деваться было некуда, а потому, что Игорь потрясающе умел заразить тренерской работой, привить к ней любовь.
Благодаря ему я поняла, что заставлять окружающих делать все так, как хочешь ты, в жизни совершенно не главное. Не нужно заставлять человека застегивать последнюю пуговицу на рубашке и повязывать галстук, или надевать пиджак, вместо свитера, зная, что из-за этого у него портится настроение. В любом деле, будь то семья, или работа, можно рассориться за один миг. И не факт, что потом отношения удастся восстановить.
- Вам важно мнение мужа о том, что вы делаете?
- Да.
- А его, когда он с вами работал, интересовало мнение окружающих?
- Думаю, нет. Игорь всегда был очень в себе уверен. И долгое время был для меня ориентиром. Однажды, правда, когда я начала тренировать самостоятельно, как-то заметил по поводу одной из моих задумок: «Не делай этого». Я не послушала, рассудив, что сама уже все знаю. А спустя десять лет пришла к нему и сказала: «Игорь, помнишь, как ты предупреждал меня, что этого делать не нужно? Какая же я дура, что потратила 10 лет на то, чтобы убедиться: ты был прав».
* * *
В фигурном катании любят говорить, что настоящая пара – это лишь та, где партнеров совершенно невозможно представить отдельно друг от друга. Белоусову без Протопопова, например. Или Катю Гордееву без Сергея Гринькова. Когда Сергей трагически и внезапно ушел из жизни, Катя больше никогда не выходила на спортивный лед с другим партнером. Просто не могла представить, как можно впустить третьего человека в тот мир, который много лет принадлежал только ей и Сергею.
Мне доводилось знать немало не только спортивных пар, но и тренерских. Москвины – совершенно особый случай. Каждый раз когда я вижу их вместе, стоящих у борта или привычно конфликтующих на тренировке, ловлю себя на том, что начинаю улыбаться. И никогда не спешу подойти ближе – не хочется нарушить удивительную и очень осязаемую химию. Они всегда неразрывно вместе. Даже когда стоят по разные стороны катка, расходятся по разным комнатам в квартире или на даче или вообще находятся в разных уголках страны и разговаривают друг с другом по телефону.
«Тамара никогда ничего не боится, потому что за ее спиной всегда есть Игорь, - сказала мне как-то Татьяна Тарасова».
Это действительно так. Мы продолжаем регулярно встречаться на соревнованиях и каждый раз я по-женски слегка завидую Москвиной. Да и себе тоже – что имею счастье общаться с Игорем Борисовичем и Тамарой.
Это похоже на объяснение в любви? Я хочу, чтобы было похоже…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги