Глава 4

Как только я открыл глаза и увидел потолок, то сразу все вспомнил. Я немного сомневался в том, как это произошло в реальности, но не сомневался в самих фактах. Я потрогал голову и почувствовал боль, которую нельзя было отнести целиком на счет виски. Однако я лежал на канапе на спине, под головой у меня была подушка. Я находился в темном кабинете, дверь в переднюю была открыта, и там горел свет. Я попытался сначала сесть, а потом и встать. За окном была ночь. Я взглянул на часы: половина четвертого. Я осмотрел квартиру – никого.

На подносе стояла бутылка сливового ликера, и моим первым желанием было осушить ее. Однако меня бросило в дрожь, и я чуть не умер, но все же удержался на ногах, а через несколько секунд мне стало лучше. На кровати, на месте подушки, лежала записка, написанная на листке, вырванном из моей новой телефонной книжки:

«Очень сожалею, что пришлось вас ударить, но я действительно не могла вызвать полицию. Все, что я сказала вам о наркотиках и бомбах, – чистая правда, так что вы должны понять. Жаль, что вы не смогли мне помочь. Еще раз выражаю сожаление о случившемся».

Записка была написана моей шариковой ручкой и подписана «М. Ш.» заглавными буквами.

Я решил сделать себе компресс и снова лечь спать, но вместо этого достал из-под канапе чемодан и стал его разбирать. Там находились нужные мне телефон и адрес.

Трубку сняли на восьмом гудке и сердитый голос сказал:

– Алло!

– Прошу прощения за беспокойство, мадам, но мне нужно срочно поговорить с Эрве Шапюи по очень важному делу.

Она спросила, знаю ли я, который час, и я ответил, что три часа сорок пять минут, и повторил, что дело очень важное, и на вопрос, кто говорит, я сообщил, что жандарм Эжен Тарпон, и что нет, это не шутка, и что я подожду.

– В чем дело? – спросил некоторое время спустя мужской голос, и я повторил свою литанию, объяснив, кто я и как сожалею о беспокойстве и все такое, но что мне срочно требуется получить кое-какие сведения.

– И вы называете это демократией, – риторически спросил Эрве Шапюи, – когда бывший жандарм может себе позволить беспокоить честных людей в четыре часа утра?

– Я ничего не говорил о демократии.

– Тем лучше для вас. Какая у вас проблема?

– Вы помните, во время интервью на съемки приехала девушка, хрупкая шатенка, которая владеет рукопашной. Вы понимаете, кого я имею в виду?

– Да, ну и что дальше?

– Мне необходимо знать ее имя и адрес.

– Зачем?

– Я не могу вам это объяснить, – сказал я.

– Ай-ай-ай, – сказал Эрве Шапюи. – Вы хотите меня заинтриговать. Вы могли бы сказать: «Я только что проснулся весь в поту, увидев ее во сне, и страстно возжелал ее. Если я ее сейчас же не увижу наяву, я сдохну». Так было бы намного понятнее. Вы же предпочитаете окутать это тайной, жандарм.

Последовало молчание. Я вздохнул.

– Я не могу вам объяснить, – повторил я. – Я не причиню ей зла – это все, что я могу вам сказать.

– Дело серьезное?

– Да.

Снова молчание.

– Сексуальное? – спросил Эрве Шапюи.

Я крепко сжал трубку в руке. Господи! За что ты сделал его ослом? Я набрал в легкие воздуха, чтобы выдохнуть нечто оскорбительное, но режиссер опередил меня.

– Ладно, – сказал он. – Ее зовут Мемфис Шарль. Будь осторожен. В последний раз, когда я решил соблазнить ее, она плеснула в меня грогом.

– Что это за странное имя? – спросил я.

– Она сама его выбрала, – ответил он и дал мне адрес. – Теперь повесьте трубку, – добавил он, – и оставьте меня наедине с угрызениями. Мне не каждый день приходится выдавать друзей полиции. Вы мне перезвоните и расскажете, а?

– Расскажу что?

Он бросил трубку. Сумасшедший тип.

Наконец-то я нашел ботинки. Они были в чемодане. Алкоголь убивает, подумал я, зашнуровывая ботинки. Я завязал вокруг шеи темно-коричневый трикотажный галстук, надел пиджак, проверил, на месте ли документы, и вышел на улицу.

Я взял такси на Севастопольском бульваре. Мемфис Шарль (ну и имечко!) жила в девятнадцатом округе. Метро еще было закрыто.

Шофер остановил такси на авеню Генерала Леклерка.

– Это напротив, – сказал он. – Вы хотите, чтобы я переехал на противоположную сторону?

– Нет, нормально.

– Тридцать два франка, – сказал он.

– Всего-то?

– Плюс чаевые, – незамедлительно добавил он.

В этом отношении я его разочаровал. Когда я вышел, он высунулся в окошко.

– Не знаю, какого черта я работаю ночью, – сказал он. – Все время нарываешься либо на шпану, либо на жмотов. В следующий раз пойдешь пешком, папа.

Трогаясь с места, он прижал меня к тротуару.

Я благоразумно подождал, когда он уедет, чтобы перейти на другую сторону. Если сведения режиссера точны, то Мемфис Шарль должна жить на вилле «Огюст Вантре». Я подошел к калитке.

– Входите, – сказал властный голос.

Из привратницкой вышел полицейский в форме и потащил меня внутрь виллы, как дрессированная овчарка.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Простая проверка, – ответил он. – Вы здесь живете? Предъявите ваши документы.

– Я здесь не живу. Я просто проходил мимо.

– Пожалуйста, документы.

В привратницкой был еще один полицейский в форме. Я полез за бумажником.

– Я проходил мимо, – повторил я. – Я дышал воздухом. У меня бессонница.

– Вы говорите, что проходили, но вы приехали на такси, – уточнил полицейский. – Такси остановилось на другой стороне, и вы перешли дорогу и проходили мимо...

Он взял мой бумажник, потому что ему казалось, что я долго вожусь, и стал просматривать документы, среди которых была моя визитная карточка: «Э. Тарпон, частный детектив». Он улыбнулся.

– Прошу вас пройти со мной, – сказал он.

Он сунул мой бумажник в свой карман и взял меня за локоть. Мы вошли в большой квадратный двор с лужайкой посередине. Вдоль четырех стен квадратного двора стояли четырехэтажные здания. В одном из углов четырехугольника на аллее застыла полицейская машина, невидимая снаружи. Первый этаж здания был ярко освещен, и в открытое окно были видны силуэты находящихся внутри людей. Внезапно сверкнула фотовспышка. Стоящие на крыльце полицейские советовали жильцам в халатах вернуться к себе, уверяя их, что смотреть нечего. Я и полицейский прошли мимо «пежо-404», внутри которого человек в штатском разговаривал по радиотелефону. Мой сопровождающий обратился к своим коллегам.

– Месье подождет, – сказал он. – Вы не уйдете? – спросил он меня, хлопая по карману, в котором лежал мой бумажник.

Ко мне подошли двое полицейских и встали по обе стороны от меня, с интересом меня разглядывая, в то время как мой сопровождающий входил в здание. Я оперся на автомобиль.

– Не опирайтесь, – сказал один из охранников.

– Почему? Вы можете пнуть меня?

Я не должен был этого говорить. Я оторвался от машины. Полицейский ничего не сказал, но не спускал с меня своих огромных карих глаз. Это был крупный детина с красным лицом. Тип живчика. Он походил на многих жандармов, которых я знал. Я отвернулся и стал наблюдать за освещенной квартирой. Подоконник был несколько выше уровня моих глаз, так что я мог видеть только верхнюю часть комнаты, а именно: этажерки с книгами, одну этажерку без книг, но с большой красной ароматной свечой для благовония. В другом конце комнаты располагались книжные стеллажи и на стене висел огромный фотоснимок популярного певца, имя которого у меня выскочило из головы. Гайгер? Джегер? Что-то в этом роде.

Я видел также часть боковой стены, выбеленной известью, и на ней отчетливо выделялась коричневая полоса, видимо крови.

В поле моего зрения появился фотограф. Он нацелил на что-то фотоаппарат, на что-то, находящееся на полу или на низком диване, и щелкнул.

Две электрические лампы, устремленные вниз, медленно перемещались по лужайке и клумбам. Небо начинало светлеть, но во дворе было еще темно. Мой первый ангел-хранитель вышел из здания с молодым человеком в плаще, волосы у которого были длиннее моих.

– Вот он, – сказал тот, что был в форме, указывая на меня пальцем.

Мужчина в штатском держал в руке мой бумажник. У него был очень большой нос, черные блестящие глаза и бледное лицо.

– Почему это окно было открыто? – спросил он, но вопрос предназначался не мне. – Следуйте за мной, господин Тарпон, – добавил он и направился к зданию. Я последовал за ним.

Первая дверь слева была открыта. Он впустил меня и закрыл ее. Мы оказались в маленьком коридоре, в который выходили четыре двери: две двери вели в комнаты, одна – в кухню размером с телефонную будку и еще одна – в совмещенный санузел.

Во всех комнатах горел свет и было полно полицейских, казавшихся крупнее, чем обычные люди.

Большеносый прошел в комнату, выходившую во двор, и я пошел за ним, задев локтем шедшего мне навстречу фотографа. Большеносый осторожно закрыл окно, стараясь не стереть с него отпечатки. В комнате стояли соломенный туфяк, пуфы, два низких столика из белого пластика и диван, на котором лежала мертвая девушка.

Она была блондинкой, но корни волос у нее были темными. Она была пухленькой – не моего вкуса, – но должна была многим понравиться, так как у нее были большие крепкие груди, большой рот, черные глаза (они были открыты и смотрели в потолок) и крутые бедра. Ее короткое черное платьице контрастировало с молочно-белой кожей. Оно было разорвано сверху донизу, и одна пуговица валялась на диване, а другая – на полу. Трусишки были разрезаны на две части, не разорваны, а именно разрезаны острым лезвием. Горло было перерезано таким образом, что виднелась сонная артерия и яремная вена, и это было ужасно. Тело девушки было исцарапано и искусано, по крайней мере, мне так показалось на первый взгляд и с расстояния двух метров. Все тело было в крови, и одна струйка стекала до самого пупка. Меня от этого не тошнило, я только почувствовал глубокую скорбь.

– Проходите, проходите! – сказал мне большеносый, отвернувшись от окна.

– Извините, – пробормотал я и вышел из комнаты. – Вы сказали, чтобы я следовал за вами.

– Пройдите сюда.

Он пригласил меня в другую комнату, похожую на первую, тем не менее отличную от нее. Большеносый крикнул с порога людям, столпившимся в коридоре, что здесь тесно для носилок, и все согласились, что нужно вынести труп через окно. Я стоял посередине комнаты, которая, на мой взгляд, принадлежала Мемфис Шарль. Голубой диван. Белые стены. Шкаф. Кухонный стол с подносом «Формика», электропроигрывателем «Филипс» и стопкой пластинок. Верхний диск назывался «Семь шагов к небу». Очень кстати. На полу, у стены, рядом с диваном стояли книги, телевизор и полиэтиленовый мешок с бигуди.

Рядом со столом, на одном из двух одинаковых стульев, сидел толстый тип. Он держал в руке записную книжку и враждебно смотрел на меня. У него были седые волосы ежиком, квадратное лицо, маленькие серые глаза. Другой полицейский, в штатском, молодой, подтолкнул меня к столу.

– Эжен Тарпон, – сообщил он. – Частный детектив, бывший сотрудник Национальной жандармерии. Гамлен задержал его у входа в виллу. Он приехал на такси и остановился на другой стороне улицы. Он собирался войти, но утверждает, что шел мимо, прогуливаясь.

– Я этого больше не утверждаю, – сказал я.

На моей карточке он не мог прочитать, что я бывший сотрудник Национальной жандармерии. Наверное, он нашел в моем бумажнике что-то другое, свидетельствующее об этом.

– Садитесь, Тарпон, – сказал тот из них, который сидел.

Я сел на другой стул, большеносый оперся о стену рядом с дверью.

– Я комиссар Кокле, – сказал сидящий. – А это офицер полиции Коччиоли.

– Очень рад, – заверил я. – Криминальная полиция?

Он кивнул.

– Хорошо, – сказал я и замолчал в ожидании вопросов. Они тоже, казалось, ждали продолжения.

– Зачем вы пришли сюда? – спросил наконец Кокле.

– Хотел навестить знакомую. Мемфис Шарль. Это молодая девушка, несмотря на имя. Впрочем, это псевдоним, сценическое имя. Я не очень хорошо знаю ее.

– Она шлюха, – подсказал Кокле.

– Откуда вы ее знаете? – почти одновременно с Кокле спросил Коччиоли.

– Насколько мне известно, она не шлюха. Откуда я знаю ее? В прошлом году я давал интервью для телевидения для передачи «Поле и глубина» о жандармерии. Эта девушка была на съемках. У нас возникла взаимная симпатия.

– Поэтому вы пришли к ней ночью, – сказал Кокле.

– Эжен Тарпон! – воскликнул Коччиоли.

Мы с комиссаром посмотрели на него. Он поднял палец.

– Так вот где я вас видел! По телевизору.

– Да, – сказал я.

– Вы убили человека, не так ли? На службе. Рабочего, участвующего в манифестации, в Сен-Бриек?

Я кивнул.

Кто-то постучал в дверь.

– Что там? – раздраженно спросил Кокле.

– Тело отправлено, – сообщил полицейский. – И мы нашли нож, кажется, тот самый, орудие убийства.

– Покажите.

Полицейский сделал знак, и в комнату вошел другой человек в штатском. Я видел его в «пежо», он болтал по радиотелефону. В руке у него была коробка, которую он протянул комиссару. Она была открыта, и в ней лежал перепачканный в крови нож, лезвие и рукоятка.

– Он лежал на клумбе, рядом со входом во двор, – объяснил полицейский в штатском.

– Хорошо. Занимайтесь отпечатками, – сказал Кокле, и штатский вышел с коробкой, а комиссар устремил на меня свои маленькие серые глазки.

– Значит, вы убили человека, – протянул он. – Плохо.

– Не будем об этом, – попросил я.

– Вы испытывали взаимную симпатию, – вернулся он к прежней теме разговора. – И теперь вы навещаете ее ночью, я хочу сказать – Мемфис Шарль.

Он произнес «Чарлз», на английский манер. Очень довольный собой. Редкая птица. Я не понимаю людей, которым легко дается учеба и которые тем не менее становятся полицейскими.

– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Я знаю, что все это кажется странным, я хочу сказать, что это совпадение, то, что я пришел сюда сразу после того, что здесь произошло... Но я пришел навестить ее первый и единственный раз. Если вы возьмете у меня кровь на экспертизу, то обнаружите алкоголь. Я накануне надрался.

– Почему?

– Гм.

– Почему вы надрались?

– У меня была депрессия, – сказал я.

– Почему?

– В конце концов, вы меня достали, – заметил я.

Он улыбнулся, словно был рад тому, что я начал нервничать. Он встал, и я увидел, что он немного ниже меня.

– Тарпон, – сказал он, – вы понимаете, что, с учетом всего происходящего, вы вызываете интерес.

– Понимаю.

– Не считая того, что вы... (он хотел сказать какое-то грубое слово, но вовремя спохватился) частный детектив или я не знаю, кто еще. Как по-вашему, что я должен обо всем этом думать? Я думаю, естественно, о том, нет ли здесь определенной связи. Может быть, вас кто-нибудь вызвал сюда? Эта девушка, Мемфис Шарль?

– Нет.

Он постучал карандашом по зубам.

– Предположим, что этой Мемфис Шарль есть что скрывать, – сказал он с отсутствующим видом. – Вы не думаете, что в этом случае она обратилась бы к вам?

– Я не знаю. Я уже сказал, что недостаточно хорошо ее знаю. Разве не она вас вызвала? Ведь кто-то же позвонил вам? Мне кажется, что, если бы ей было что скрывать, она не обратилась бы к бывшему жандарму, который, очевидно, стоит на стороне закона.

– Есть два типа частных сыщиков, – сказал Коччиоли, – бывшие полицейские и бывшие уголовники. И если судить по их методике работы, то иногда эту грань провести достаточно трудно.

– Господи, – сказал я. – Речь ведь идет об убийстве, а не об адюльтере. С убийством не шутят.

– Где ты был в момент совершения убийства? – спросил Коччиоли.

«Дурак», – подумал я и спросил:

– Это было в котором часу?

– Пока еще не установлено, – сказал Кокле. – Скажите, ваша приятельница случайно не употребляла наркотики?

– Наркотики? – повторил я. – Что-нибудь вроде ЛСД? Нет. Я хочу сказать, что точно не знаю. Я вам уже говорил, что знаю ее плохо.

– Убийство в состоянии дурмана, – объяснил Кокле. – Это было бы смягчающее вину обстоятельство.

«Ничего себе, смягчающее вину! – подумал я. – Значит, они уже обнаружили наркотики». Я почувствовал, что вспотел под мышками. Значит, бомбы в подвале – это тоже правда? Во что я ввязался? Я посмотрел на Кокле и чуть было не выложил ему все, что знал, в подробностях. В конце концов, плевать мне на эту Мемфис.

– Послушайте, комиссар, – начал я. – Напрасно вы меня прощупываете. Я вам все сказал, и я устал. Я понимаю, что вам надо убить время в ожидании результатов вскрытия, отпечатков пальцев и прочего. Я предлагаю отправить меня в комиссариат, чтобы мои показания были официально зарегистрированы.

Кокле поднялся.

– Это может подождать до завтра. У вас действительно усталый вид. Возвращайтесь к себе, ложитесь спать, а я вас позднее вызову.

Я тоже встал и посмотрел на него. У него было открытое лицо. В какой-то момент мне показалось, что он собирается ударить меня, но я ошибался.

– Верните ему бумажник, – сказал он Коччиоли.

Тот протянул мне бумажник, я сунул его в карман, попрощался и вышел.

Я вышел из квартиры, и никто не задержал меня.

Выходя из здания, я заметил, что полицейские открыли маленькую дверь под лестницей.

– Предупредите комиссара, пусть придет посмотрит, – услышал я.

Я подошел к маленькой двери.

– Эй! Куда это вы направились?

Я быстро спустился по лестнице, около пятнадцати ступенек вниз. Под подошвой скрипел шлак.

– Эй, вы! Остановитесь, черт вас подери!

Я оказался за спиной двух полицейских, которые обернулись и свирепо посмотрели на меня. Тем не менее мне удалось увидеть поверх их широких плеч маленький погреб, освещенный электролампой, доску, поставленную на мостки, и шесть упаковок со взрывчатой смесью. Меня схватили.

– Простите, – сказал я, – где этот чертов выход?

Подбежал третий полицейский и вывернул мне руки назад.

– Не нервничайте, – посоветовал я. – Я просто заблудился. Это не преступление.

Я поднялся назад, отряхнул пиджак и брюки. Кокле вышел из квартиры и смотрел на меня с сожалением.

– Вы и правда пьяны, – заметил он. – Чтобы перепутать вход в погреб с выходом на улицу...

– Упрячем его за пьянство, оскорбление и противодействие, – предложил полицейский, который выворачивал мне руки.

Кокле покачал головой.

– Отпустите его. Этот человек сломлен алкоголем и угрызениями совести. Пусть спокойно идет.

Они проводили меня пинками под зад.

Загрузка...