2

Никогда в жизни я не летал на самолете, а потому первый шок испытал именно из-за этого. Единственное, что меня успокаивало, — так это время. Полет Москва — Венеция должен был продолжаться всего час и пятнадцать минут. Чтобы хоть как-то себя отвлечь, я начал вспоминать, как это будет по-итальянски. В свое время я не то чтобы выучил, но немного ознакомился с языком, воспользовавшись старым учебником и словарем, доставшимся мне после бабушки. «Е’ l’una е un quatro» — так, кажется…

Стоит ли говорить о том, насколько усердно я налегал на легкое вино, полагавшееся пассажирам бизнес-класса. Две вещи меня особенно нервировали — легкая вибрация стенок и те, к счастью, не слишком частые моменты, когда самолет словно бы начинал «останавливаться». В эти мгновения казалось, что еще немного — и он просто рухнет вниз.

Впрочем, кроме страха, было еще удивление и восхищение. Земля внизу проплывала так медленно, что хотелось попросить «лететь немного побыстрее»; тем более, что встречный самолет промелькнул под нами в течение нескольких секунд. А как красиво было лететь над облаками — словно над Антарктидой. Земля внизу казалась покрытой огромными хлопьями снега, которые особенно эффектно смотрелись на фоне голубой линии горизонта.

И все равно красота — красотой, но поскорее бы добраться. Нет, но всем «челнокам», турагентам и стюардессам я лично вручал бы медали «За отвагу» как представителям самых мужественных профессий!

Чтобы немного отвлечься, я заглянул через плечо своей соседки — массивной, мужеподобной дамы лет сорока пяти с короткой стрижкой и сильными толстыми пальцами. Она сидела в соседнем кресле и невозмутимо курила «Яву», время от времени перелистывая страницы книги, которая показалась мне знакомой… Один раз дама энергично взглянула на меня — как раз тогда, когда я слегка наклонился над ее плечом, пытаясь выяснить до какого места она дочитала, — после чего решительно захлопнула книгу.

— Что, интересно?

— Да нет, ну что вы… — застигнутый врасплох, неуверенно пробормотал я, — просто…

— Что — просто?

Делать было нечего, пришлось сознаваться.

— Вы читаете один из восьми моих романов.

— Неужели? — она смягчилась и вновь открыла книгу. — Ну тогда скажи: чем кончается?

Несколько озадаченный этим обращением на «ты» я процитировал ей последнюю фразу, в которой упоминался Париж. Она проследила по тексту, улыбнулась и снова закрыла обложку.

— Верно. Писатель, значит?

— Писатель.

— А в Италию зачем — за новым романом?

— Совершенно верно.

— Ну тогда давай познакомимся — Тамара, — и она крепко пожала мне руку. — Когда вернусь в Россию, буду своим девчонкам рассказывать, с кем вместе летела.

У нее был открытый, пристальный взгляд серых глаз и отрывистая, командная манера говорить. Честно сказать, я не люблю таких людей вообще, а уж мужеподобных женщин на дух не переношу. Но делать было нечего, тем более — мне нужны были персонажи, а эта дама весьма колоритна.

Я начал расспрашивать, чем она занимается и зачем летит в Италию, и был немало изумлен ее ответами. Оказывается, Тамара являлась владелицей собственной фирмы по производству каких-то измерительных приборов, причем эта фирма настолько преуспевала, что уже завязались деловые отношения с партнерами в Азии — «последний раз я была в Сингапуре», — заметила она, а теперь появилась возможность выйти и на европейский рынок.

— Но тогда почему по туристической путевке? — поинтересовался я.

— Так дешевле, — просто ответила Тамара, закуривая очередную сигарету, — пока вы будете ездить по экскурсиям, я возьму напрокат машину и займусь деловыми визитами. А обратно тоже полетим вместе. Таким образом, авиабилет обойдется мне почти в половину обычной стоимости.

«Одета она весьма скромно, — отметил я про себя, окидывая взглядом ее простые серые брюки и белый свитер, — да и «Яву» курит… Скупость или пижонство наоборот? Та же Хакамада — вон какая холеная… Странные у нас деловые женщины — одна полуяпонка, другая — полумужчина».

— Тебя что-нибудь удивляет?

«А она весьма проницательна! Ведь я даже глазом не моргнул…»

— Ну что вы, Тамара, — улыбаясь, сказал я. — Разве в России можно чему-нибудь удивляться? Сам я перестал это делать после того, как съездил за своим отцом в санаторий для сердечников — он там отлеживался после инфаркта. Знаете, какие фильмы крутили в этом санатории по вечерам? Сплошную эротику и ужасы…

Она звучно расхохоталась и даже хлопнула меня по плечу.

— Молодец, писатель. Ты, кстати, женат?

— Нет.

— Вернемся в Москву, заезжай ко мне в гости. Я имею в виду фирму, вот тебе моя визитная карточка. У меня такие девушки работают, что и в Италии не найдешь.

Я бегло проглядел визитку и сунул ее в карман пиджака.

— Спасибо за приглашение. А вы уже были в Италии?

— Много раз, — кивнула она и вдруг выдала какую-то длинную итальянскую фразу, — видишь, как шпарить научилась.

— Здорово, — я искренне позавидовал, — наверное, и отдыхать сюда ездите?

— О нет! — и она энергично помахала рукой с зажатой между пальцами сигаретой. — Отдыхаю я на Севере — купила себе остров неподалеку от Соловков, выстроила дом и вожу туда детей и разведенную подругу с ее отпрысками. Италия — это пижонство, а мы люди простые…

За разговором незаметно летело время, но чем меньше оставалось до приземления, тем больше я начинал волноваться. Черт возьми! — тридцать пять лет и десять минут — и вот я, наконец, окажусь в своей мечте! Что меня ждет — потрясение, усталость, разочарование?

Сверху Италия выглядела не слишком интересно, напоминая неровно уложенный паркетный пол из половиц разных цветов и размеров. Дома были на редкость аккуратны и различались лишь величиной своих красных черепичных крыш.

А тем временем самолет уже начал разворачиваться над зеленовато-рифленой поверхностью моря, заходя на посадку. Темной акулой скользила по воде его тень. И чем меньше была высота, тем легче становилось у меня на душе — «ну, отсюда уже не так страшно падать!»

Первым итальянцем, которого я увидел из иллюминатора по приземлении, оказался невысокий лысый хмырь с большими красными наушниками, делавшими его похожим на марсианина.

— Нет, но это действительно Италия? — спросил я Тамару, жадно вдыхая ароматный морской воздух, когда мы сошли по трапу и направились к зданию аэропорта.

— Не будь таким простым, — отмахнулась она, — и помяни мое слово — через неделю ты будешь благодарить Бога, что наконец-то улетаешь обратно.

Я покачал головой, но не стал спорить. Тем более, что мы вскоре расстались, — Тамара прошла таможенный контроль первой, а я остался стоять в длинной очереди соотечественников, с любопытством рассматривая итальянских таможенников. Небритые, в джинсах и рубашках навыпуск, они больше походили на классических мафиози. Тем более, что и общаться с ними оказалось проще всего тем из представительниц нашей группы, которые имели короткие юбки и красивые ноги.

— А иде же наши сумари? — услышал я вопрос, который задал мужчина — явно хохол — своей жене.

— Та вот же они, за колонной, — вздохнула солидная дама могучих габаритов. — Який аэропорт махонький.

Я мысленно усмехнулся и полез за блокнотом, чтобы тут же записать этот колоритный диалог. Впрочем, очень скоро мне стало не до собирания материала для будущего романа.

Аэропорт Марко Поло находился в городе Тессера, расположенном на материке, в десяти километрах от Венеции. Хотя я и прилетел сюда с этой группой, но был как бы сам по себе. Дело в том, что еще в Москве я договорился, что меня встречают, устраивают в гостиницу и оставляют в покое. Я живу в Венеции три дня, потом сажусь на поезд и отправляюсь в Рим, где присоединяюсь к той же группе и вместе с ней возвращаюсь в Москву. Мне так давно надоели групповые экскурсии, соотечественники и русский язык, что хотелось, полагаясь лишь на самого себя, пожить в Италии одному. Ох, знать бы заранее каким шоком это для меня обернется!

Марина, владелица туристической фирмы «Марина трэвел», — худенькая и некрасивая женщина с фигурой девочки-подростка и хищной мордочкой крысенка — при первом нашем знакомстве держалась очень уверенно, постоянно говорила «о’кей!» и этим внушила мне некоторую надежду на наличие у нее деловых качеств. Оказалось все наоборот — именно у меня открылись спасительные деловые черты, которые и позволили успешно выкрутиться из той чудовищной ситуации, в которой я вскоре очутился.

Договоренность с Мариной была такова — начиная с четырех часов дня меня будет ждать на площади Сан-Марко переводчица ее фирмы, некая Нина, и отвезет меня в гостиницу. Кстати, группа, с которой я летел, была сформирована другой фирмой, так что рассчитывать на их помощь мне не приходилось. Конечно, во всем этом был некоторый риск, но что делать — после двадцати лет безвыездного проживания в Москве во мне вдруг пробудился дух авантюризма.

Сначала я хотел было выйти из здания аэропорта и пойти прямо на пристань, но затем, заметив бар, решительно свернул туда. Надо выпить, надо выпить, иначе проклятое волнение непременно меня одолеет. Я так переживал, что даже не стал проверять на бармене свои знания итальянского, сказав только два слова:

— Граппу, пожалуйста.

Он поставил на стойку рюмку с прозрачной жидкостью и вопросительно посмотрел на меня. Уже потом, спустя несколько дней, я обратил внимание на то, что итальянские бармены почему-то никогда первыми не называют сумму, пока ты сам об этом не спросишь. Я спросил, он назвал и, разумеется, ничего не понял. Однако на этот случай у меня были заранее припасены блокнот и ручка.

— Напишите мне, пожалуйста, — попросил я по-итальянски и, увидев четырехзначную сумму, немедленно расплатился. Еще в Москве я купил 200 000 лир — больше ввозить в Италию было запрещено, — а все остальные деньги взял в долларах. Помня о том, что в аэропорту не самый выгодный курс, я решил поменять их потом в каком-нибудь банке.

И вот я стою за стойкой и пью граппу. Какая гадость, хотя и мягче водки. Нет, но это действительно Италия?

Все было восхитительно-первым — и поездка в итальянском автобусе, где возле каждого сиденья торчала красная кнопка, с помощью которой можно было предупредить водителя о своем желании выйти на следующей остановке; и вид Кампанилле, возвышавшуюся над венецианской лагуной; и первая языковая неудача при попытке выяснить, где продаются трехдневные билеты на венецианские пароходики — вапоретто.

Но все это было такой мелочью по сравнению с самым главным — я плыву на вапоретто по Большому каналу! На ступеньках одного здания, поросших зеленым мхом, стояла большая белая чайка и, с любопытством клоня голову то в одну, то в другую сторону, смотрела на проплывающий пароходик.

Венеция — это город — убежище. Его основало иллирийское племя венетов, спасаясь от нашествия гуннов во времена Великого переселения народов. Но самая великая загадка его в том, что венеты создали не просто город — убежище, неприступную крепость, но город — шедевр, город — произведение искусства. Может быть, этой загадкой венецианской души и можно объяснить то, что ни один дворец не осквернен мраморной доской с золочеными буквами, какие сплошь и рядом встречаю в Москве и в Питере: «В этом здании вождь итальянского пролетариата выступал на собрании венецианской ячейки ВКП(б)».

Забегая немного вперед, скажу, что спустя день, гуляя по Венеции, я наткнулся на одно объявление. Оказывается, общество итало-кубинской дружбы организовывало некий вечер в поддержку Фиделя Кастро и «завоеваний кубинской революции»! Тьфу!

Наконец вапоретто приблизился к пристани, причалил, и пассажиры стали выбираться на набережную. Волнуясь до безумия, до темноты в глазах, до бешеных сердцебиений, я ступил на землю и, чуть не шатаясь, направился на площадь, вымощенную порфировыми и мраморными плитами.

В таком состоянии я с трудом воспринимал все великолепие этой площади, в центре которой высилась знаменитая колокольня, отбрасывая длинную тень на собор, построенный еще в девятом веке для хранения мощей одного из четырех евангелистов — святого Марка, — которые венецианцы перевезли из Александрии.

Между тем время уже приближалось к четырем, так что пора было отправляться на место встречи, между двумя колоннами на одной из которых стоял святой Федор на крокодиле, на другой — символ Венеции — крылатый лев.

Я уже несколько устал и поэтому с радостью присел за свободный столик летнего кафе, расположенного прямо на площади. На небольших сценах разместились оркестры, игравшие джазовые мелодии и вальсы Штрауса. Ко мне тут же подошел шикарный официант в черных брюках, галстуке-бабочке и белом кителе с красными погонами, которому я заказал банку пива. Только теперь я начал присматриваться не к зданиям, а к людям — площадь была буквально запружена туристами. Они держались свободно, уверенно, раскованно, смеялись, фотографировались, громко разговаривали… а я чувствовал себя зажатым, подавленным, растерянным.

Почему так случилось, что половину жизни я прожил словно в каком-то грязном сарае? Почему мне так не повезло родиться в своей несчастной стране? Ведь только случайно я попал в другой мир, обитатели которого обладают всей этой красотой всего лишь по праву рождения. Они не лучше и не хуже нас, но живут спокойно и свободно, не зная, что где-то есть и иная, омерзительно-бестолковая жизнь.

Они приветливы и доброжелательны, а я зол и агрессивен. В их странах все улыбаются, а в моей — грязь и свинство, безумные и беззубые старики и старухи с красными флагами и портретами Сталина; тупые, обрюзгшие правители и хамоватые демагоги, научившие голодных и злых ребят вскидывать руку вверх и вытягиваться в струнку. Бесконечные заказные убийства и аферы, связанные с разворовыванием самой богатой, но самой идиотской страны. Огонь, кровь, стрельба и бессилие властей…

Я пил пиво и плакал, плакал, закрывая глаза ладонью и стараясь сдержать рыдания. Почему все так несправедливо, почему?.. Слезы были горькие, тяжелые и лились непрерывным потоком. Так отчаянно я плакал дважды в своей жизни: в девятнадцать лет, когда моя первая любовь внезапно вышла замуж, и вот теперь. Я тогда напился в арбатском ресторане «Лабиринт», спустился в метро, сел на станции «Площадь революции» рядом с бронзовым матросом и горько разрыдался. Но тогда это было сожаление о потерянной любви, сожаление юношеское и наивное — сколько у меня потом было увлечений, к которым я уже относился намного спокойнее. Найти другую любовь можно, но как найти другую жизнь и другую молодость, чтобы прожить ее без портвейна, ментов, Политбюро, а среди всего этого великолепия?

— Perche Lei piange?

Что за черт? Я вздрогнул и поднял голову. Перед моим столиком стояла невысокая, стройная девушка чуть старше двадцати лет, очень хорошенькая, затянутая в голубые джинсы, с длинными, распущенными волосами. Ее карие глаза смотрели на меня с откровенным сочувствием. Но что она спрашивает? Ах, ну да!

Я вытер слезы, улыбнулся и выдал пусть и не самый понятный, но зато самый убедительный ответ:

— Потому что я из России.

Загрузка...