Моя миссия в Париже

Игнатьев граф Павел Алексеевич

Моя миссия в Париже

{1} Так помечены ссылки на примечания.

{*1} Так помечены ссылки на примечания к документам.

Аннотация издательства: В книге П.А. Игнатьева в художественной форме описаны операции русской военной разведки в Европе, непосредственным участником которых он являлся. В ней впервые публикуются секретные документы Второго бюро генштаба французской армии (военная контрразведка), раскрываются подлинные события противоборства разведслужб России и Германии в годы первой мировой войны. Книга вышла в Париже в 1933 году после смерти автора и на русском языке издается впервые.

Содержание

Предисловие к французскому изданию

Полковник граф Павел Игнатьев (биографическая справка)

Русская разведка во время войны

Эвакуация Львова (Лемберга)

Швейцарский гражданин

Вступление Румынии в войну

Артистическая пропаганда. Вступление в войну Болгарии

Первая поездка в Париж

Испанская танцовщица

Мисс Дэзи

Организация Франческо

Друг Эммы

В России с октября по декабрь 1916 года. Предвестники революции

Николай II и сепаратный мир

Наш сотрудник Милич

Летчик Зозо

Фабрикант зонтиков

Львовские укрепления

Портфель дипломата

Конец нашей службы

Французская разведка о деятельности графа П. А. Игнатьева (документы)

Комментарии и приложение

Предисловие к французскому изданию

В последнее время появилось много книг о разведке и контрразведке в дни [первой] мировой войны: однако эти произведения принадлежат перу руководителей спецслужб, агентов или даже просто писателей, получивших в свое распоряжение документы: все они - англичане или французы. До сего дня не последовало никаких публикаций с русской стороны. Что произошло у русских? Каково было истинное положение в их армии? Какими организациями они располагали? Все эти события окутаны глубокой тайной, а их история не написана.

Сегодня приподнимается уголок этого покрывала. Страницы, которые вы прочтете, - иногда забавные деталями и изобретательностью, которые проявили русские руководители в различных сложных обстоятельствах, - полны бесконечной грусти. Они рисуют нам армию без оружия и боеприпасов, лишенную всего необходимого, вынужденную сражаться холодным оружием. Сегодня мы лучше понимаем отчаяние, охватившее массы людей, и легкость, с которой они отказывались от выполнения своего долга.

Автор книги - полковник Российского Генерального штаба граф Павел Игнатьев, который был начальником контрразведки сначала на австрийском фронте, затем в Париже и который умер в нашей столице в декабре 1930 года. Мне выпало большое счастье и удовольствие быть одним из его близких друзей. Очень часто он заглядывал ко мне вечерком, чтобы обсудить происшествия дня. Весьма скромный, он никогда не выпячивал свою роль и хранил полное молчание относительно серьезных событий, в которых был непосредственно задействован Безупречный джентльмен, абсолютно порядочный человек, он вызывал симпатию. Поэтому я был сражен его кончиной, последовавшей после непродолжительной болезни. Русская национальная партия потеряла в его лице активную силу, которая проявила бы себя наилучшим образом среди прочих сил в ходе близящихся событий.

Его супруга, графиня Игнатьева, по праву пекущаяся о доброй памяти своего мужа, благоговейно собрала его разрозненные заметки, написанные на русском языке. Вместе с сестрой, г-жой Кривцовой, она перевела их и оказала мне честь - доверила доработку этих страниц.

Я сохранил нетронутым французский текст, ограничившись исправлением описок и некоторых временных глагольных форм. Другими словами, произведение полковника сохранено целиком, с его быстрым темпом повествования и солдатской четкостью изложения. Оно должно послужить суровым уроком для всех правительств, которые, позволяя идеологии разрушения увлечь себя, забывают свой высший долг: исправить до мельчайших деталей допущенные ошибки и восполнить понесенные потери.

Мы сами чуть было не стали жертвами этих жалких идей и демагогов, бывших их выразителями. Между ними и предателями была весьма тонкая линия раздела Не будем повторять их ошибку, воображая, будто мы в одиночку можем исправить человечество. Восстанавливая вновь эти печальные события, полковник граф Павел Игнатьев оказывает тем самым услугу Франции, которую он так любил.

Эжен Юнг,

бывший вице-резидент Франции в Тонкине, литератор.

Полковник граф Павел Игнатьев

(биографическая справка)

Автор этих мемуаров принадлежит к одной из наиболее знатных фамилий прежней России. Его дядя, генерал Николай Игнатьев{1}, видный и широко известный дипломат, был русским послом в Константинополе. Он из тех, кто подписывал знаменитый Сан-Стефанский мирный договор в 1877 году, положивший конец русско-турецкой войне и провозгласивший независимость Болгарии.

Его отец, генерал граф Алексей Игнатьев, на момент рождения сына Павла командовал гвардейским кавалерийским полком в Санкт-Петербурге, полковником которого была жена императора Александра II императрица Мария Федоровна. Через некоторое время граф был назначен Сибирским, а затем Киевским генерал-губернатором. Отозванный впоследствии в столицу, он стал членом Высшего Государственного совета. Убежденный монархист, известный своей абсолютной преданностью императорской фамилии, он был убит эсером Илирским 9 декабря 1906 года во время выборов губернского предводителя дворянства в Твери{1}.

Мать графа Павла Игнатьева - урожденная княгиня Софья Мещерская. Она проживает в Париже. Сам полковник женат на г-же Левис оф Менар, урожденной Вен-гловской.

Граф Павел Игнатьев родился 31 декабря 1878 года в Санкт-Петербурге Он блестяще закончил Киевский лицей, затем учился в Петербургском университете, где получил диплом лиценциата права. Военную службу проходил в лейб-гвардии гусарском полку в Царском селе, где выдержал экзамен на офицерский чин. В 1906 году поступил в академию Генерального штаба, которую закончил офицером генштаба. После объявления войны командовал 2-м эскадроном лейб-гвардии гусарского полка и в этом качестве участвовал во всей Восточно-Прусской кампании{3}. В одной из стычек с германцами рядом с ним был убит офицер того же полка, великий князь Олег Романов{4}, ставший первой жертвой войны в императорской фамилии Во время отступления полк чуть было не утонул в тине, окружающей Мазурские озера. Благодаря смелости и хладнокровию великих князей Игоря (убит во время революции) и его брата Гавриила{5}, находящегося в настоящее время во Франции, большая часть людей была спасена.

Сразу после отступления граф Павел Игнатьев был назначен помощником начальника штаба 2-й кавалерийской дивизии и произведен императором в полковники в знак оказанных услуг.

Вынужденный уйти со строевой военной службы из-за серьезного повреждения ноги, он был направлен в штаб Юго-Западного фронта, где занимался вопросами контрразведки. Оттуда в декабре 1915 года прибыл во Францию для создания разведывательной службы в интересах русской армии Через некоторое время возвратился в Санкт-Петербург, затем снова прибыл в Париж в качестве начальника Русской миссии в Межсоюзническом бюро при военном министерстве Франции.

В книге описаны различные эпизоды до сих пор неизвестной истории этой службы, о которой нам рассказывает полковник.

Русская разведка во время войны

После окончания мучительной трагедии прошли годы. Я меланхолично перечитываю газетные статьи, посвященные событиям, в которых должен был по приказу сыграть свою роль и которые могли бы послужить победе нашей дорогой Русской армии. Увы! У нас слово "ничего" имеет такое же значение, как "мактуб" (судьба) у арабов. Это не гальванизация энергии, скорее наоборот. Результат налицо. Моя Родина подпала под власть космополитических подонков. Проснется ли она когда-нибудь вновь? Увидит ли она снова берега Балтики? Никто не знает.

Я решил опубликовать свои дневники. Они покажут то, что неизвестно публике: тогдашнее состояние нашей армии, беспорядок, царивший повсюду, за исключением отдельных штабов, руководители которых были замечательными офицерами, и наконец, отсутствие воли и умения руководить у людей, стоявших у власти. Упомяну также о нескольких характерных эпизодах повседневной борьбы, которую вел против наших врагов. Однако сегодня я пока еще не могу рассказать все. Приютившая нас Франция может пострадать от этого, поскольку каждый день на шахматных досках всего мира разыгрываются важные политические партии, и отдельные разоблачения могли бы иметь нежелательные последствия. Не буду также раскрывать никаких имен, за редким исключением и в тех случаях, когда это не будет иметь определенного значения. Те, кто были секретными сотрудниками и моими преданными друзьями, могут быть уверены в моей скромности. Я сохранил глубокую благодарность к ним, поскольку видел их в деле, презирающими опасность, храбрыми до безрассудства, видел в той трудной роли, которую они играли для меня.

Из этих страниц читатели поймут, сколько нужно было иметь хладнокровия, присутствия духа и незыблемого спокойствия, чтобы доводить до конца дела, в которых мои друзья действовали изолированно, без моральной поддержки и чувства локтя, без поддержки сражающейся армии. Один на один с дамокловым мечом, постоянно висящим над головой, с расстрельным взводом или коротким револьверным выстрелом, от которого он исчезнет навсегда, оставался неизвестный герой этой жаркой, скрытой, таинственной и беспощадной борьбы.

Я видел не только парадную сторону этих тайных поединков, о которых не сообщалось ни в одном коммюнике, но также и их изнанку.

Для непосвященных следует сказать, что разведывательная служба состоит из двух частей: разведки и контрразведки. Разведка собирает поступающие к ней сведения о военном, экономическом и моральном состоянии противника, сведения, которые в целом собираются на национальных территориях противника или в нейтральных странах. Контрразведка, напротив, действует исключительно на территории заинтересованной страны, которая стремится обеспечить собственную безопасность и разоблачить агентов противника, действующих в ней.

В начале войны я получил под командование кавалерийский эскадрон и принимал участие в Восточно-Прусской кампании. Позднее я был назначен начальником штаба кавалерийской дивизии. После ранения лежал в госпитале г. Ковно, где мне была вручена телеграмма следующего содержания: "Полковник Игнатьев, вам приказано немедленно явиться в штаб Юго-Западного фронта".

Чего от меня хотят? Собираются ли разлучить меня с солдатами, с которыми я прожил четырнадцать лет и которых война, ее опасности и лишения сделали мне еще дороже? Я с грустью перечитал эту телеграмму.

Генерал Алексеев{6} принял меня весьма любезно.

- Полковник, - сказал он, - мне нужен офицер штаба, умеющий говорить и писать на иностранных языках. Вы один из них, не правда ли?

- Так точно, ваше превосходительство.

- Какими языками владеете?

- Французским, английским, немецким, итальянским и немного испанским.

- Великолепно. Представьтесь завтра утром генерал-квартирмейстеру штаба генералу Дитерихсу{7}.

Я откланялся, а утром был на встрече. Вошел, все еще хромая, в большую комнату лицея, превращенную в рабочий кабинет, где обосновался штаб. Генерал Дитерихс, который впоследствии сыграл столь важную роль в Сибири, во время гражданской войны, пошел мне навстречу. С любезной улыбкой и явной симпатией, он поинтересовался моим ранением, и его приветливость, столь редкая у наших высших военачальников, сильно меня растрогала.

- Дорогой полковник, - сказал он, - счастлив видеть вас вместе с нами. Но я оторвал вас от ваших солдат. Без сомнения, вы об этом очень жалеете, однако мне нужен штабной офицер с вашими способностями, поэтому у меня особые виды на вас. Пока вы будете прикомандированы к разведывательной службе.

- Но, ваше превосходительство, я не знаю этого рода работы и боюсь, что не смогу быть полезным.

- Не пугайтесь заранее, это не так сложно. Через три недели вы будете в курсе дела.

Я ушел от молодого генерала, покоренный его благожелательностью и вежливостью и счастливый от того, что мне придется служить под его началом. Однако я был немного растерян, задавая себе вопрос: на какую же должность меня назначат? Эти довольно мрачные мысли скоро развеялись. Шел май 1915 года, и солнечный весенний день согревал сердце. Кроме того, мои товарищи оказали мне такой прием, что всякие грусть и заботы улетучились.

Бюро состояло из начальника и нескольких офицеров. Начальником был молодой, однако весьма способный, полковник Москов, который переходил от нас к генералу Алексееву. Два молодых офицера целый день занимались расшифровкой телеграмм, поступающих со всего фронта. Три подполковника находились в постоянных разъездах по делам, которых я вначале не понимал. Один доброволец, бывший чиновник на пенсии, знавший венгерский язык, дополнял персонал: он был поглощен зашифровкой телеграмм. В начале революции этот несчастный был зверски убит толпой. Что же касается жандармского полковника Н., то он занимался контрразведкой.

Что меня удивляло первое время, так это количество ложных донесений, поступающих к нам. В каждом еврее подозревали шпиона. Могу утверждать, что 90 процентов этих доносов заслуживали корзины для бумаг, однако крайне добросовестный полковник желал сам все изучить и проверить. Штаб фронта, как правило, основывался на сведениях авиаразведки или на данных, полученных от военнопленных, показания которых порой были весьма интересными. Когда они исходили от чешских офицеров, то имели высшую ценность. Я в этом убедился сразу же после моего поступления на эту службу.

Наши войска только что взяли в плен несколько тысяч австрийских пленных, среди которых находился один командир батальона, чех по национальности. Он выразил желание быть выслушанным офицером штаба без свидетелей. Я приказал доставить его в мой кабинет.

- Садитесь, майор, - сказал я. - Вот папиросы. Изложите все, о чем вы хотели рассказать.

Майор достал бумажник из кармана и вынул какие-то документы.

- Извольте, г-н полковник.

Я прочел.

- Как вы видите, я чех по рождению, и это позволит вам лучше понять мое поведение.

Затем, разворачивая военные карты, он объяснил мне, как случилось, что он попал в плен и сдал свой батальон, офицеры которого почти все были австрийцами. Я допросил его о группировке войск противника и предложил показать на карте их расположение, а также рассказать мне о замыслах командования.

- О, г-н полковник! - сказал он в заключение, - вы не догадываетесь о чувствах, которые движут чехами. Мы испытываем к своим угнетателям жестокую ненависть, но что бы мы ни делали, не сможем причинить им такое же зло, какое они причинили нам. Мы хотим быть свободными.

Я искренне его поблагодарил. Гораздо позднее, в Париже, поддерживая постоянные связи с высокопоставленными чешскими деятелями, находившимися во Франции в качестве беженцев, я вспомнил о своей беседе с майором и лучше понял силу национального чувства, которое владело им.

Мало-помалу я освоил разведслужбу. И вскоре получил в подчинение двух офицеров-пограничников, которые сохранили связь с контрабандистами, обосновавшимися вдоль австрийских границ. Так как в то время разведчикам III армии не удавалось больше получать сведений о вражеских позициях, нужно было как можно быстрее исправить это положение. Жандармский полковник Р. и я решили обратиться за помощью к контрабандистам.

Наши боевые позиции и позиции противника разделялись небольшой рекой, берега которой густо заросли лесом. Мы собрали солдат, и после долгих обсуждений они решили, что двое из них попытают удачи. Они изучили местность в дневное время, чтобы узнать, в каком направлении легче пробраться.

В полночь небо затянуло тучами и начался дождь. В окопах прямо перед нами царила полнейшая тишина. Два наших солдата в сопровождении товарищей, дававших последние наставления, бесшумно скользнули в реку. В течение времени, необходимого для переправы, я и мой коллега испытывали сильное беспокойство; мы ожидали тревоги. С рассветом заволновались еще больше: река была пуста.

Отдав распоряжения командиру батальона, оборонявшего свой сектор, мы отошли недалеко в тыл, чтобы обсудить обстановку с товарищами.

- Ваше мнение? - спросили мы их.

- Вашему высокоблагородию нечего бояться.

- Тем не менее эта непонятная тишина, эта задержка...

- Остап и Василенко - ловкие и хитрые. На наш взгляд, они где-нибудь спрятались и ждут ночи, чтобы воротиться.

- Хотелось бы вам верить, но...

Я и полковник Р. обменялись тревожными взглядами. Что делать? Прошел день, долгий и полный беспокойства. Наступила ночь, мы приблизились к реке, и вдруг на ее гладкой поверхности появились две тени. Это были разведчики.

- Извините нас, - сказали они, - но этой ночью мы припозднились из-за погоды.

- Расскажите все, однако сначала переоденьтесь.

Контрабандисты стали избавляться от массы бумаг и нескольких портфелей, отделения которых были набиты документами, а затем стаскивать австрийские шинели, в которые были переодеты. Они отошли на время в сторонку, чтобы сменить одежду. Наконец умытые, высушенные, ублаготворенные доброй чаркой водки, они рассказали нам о своей экспедиции.

- Когда мы переправились на другой берег, все спали, даже часовые, и мы смогли беспрепятственно пересечь вражеские окопы. Это была настоящая прогулка. Мы продолжили наш путь в тыл и пришли в небольшую деревушку, самый большой дом которой был частично освещен. Слушая долетавшие оттуда шум и слова, мы поняли, что это штаб полка и что все собрались там после ужина в большом зале. Денщики собирались пьянствовать в своей компании. Тогда мы, словно воры, воспользовавшись приоткрытым окном в неосвещенной части дома, проникли внутрь. Тут и там валялись шинели офицеров и их сумки. Мы перерыли и забрали все, а также те бумаги, что лежали на столах в этой комнате, которая была, без сомнения, канцелярией. Накинув на плечи австрийские шинели и надев кепи, мы вышли. К несчастью, все это отняло у нас много времени, и когда мы без помех прибыли к реке, стало рассветать. В это время нечего и думать о переправе, тем более что в окопах зашевелились. Нам ничего не оставалось, как найти укромное место и переждать день; единственным таким местом была река, берега которой заросли густым тростником. Мы дожидались ночи, сидя по шею в воде. Вот и все.

Это было рассказано без рисовки, спокойным тоном, словно такое терпение, такое хладнокровие были самыми простыми вещами. Не стоит и говорить, что оба солдата были щедро вознаграждены. Пока они праздновали свой успех за обильным ужином, я и полковник Р. изучали ворох документов, похищенных у офицеров противника. Некоторые из них были неразборчивыми из-за долгого пребывания в воде, однако другие, напечатанные на машинке или в типографии, были целыми и представляли очевидный интерес. Наша операция прошла успешно благодаря храбрости простых крестьян, которым грозили арест и расстрел на месте, если бы противник захватил их. Это было прекрасной прелюдией к заданиям, выпавшим на мою долю, и я сохранил о ней незабываемые воспоминания.

А тем временем события становились угрожающими. Немцы концентрировали против нас армию Маккензе-на{8}, которая через две недели прорвала фронт нашей III армии{9}. Был ли наш штаб предупрежден об этих приготовлениях? Имею все основания считать, что нет, равно как и Ставка. Генерал Драгомиров{10} казался очень нервным; генерал Дитерихс напрасно искал выход из положения, которое, как он чувствовал, становилось трагическим; командующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов{11} явно терял голову. Полковник Москов уехал, и я временно возглавил разведслужбу.

Когда я в воспоминаниях переношусь в это тяжелое для нашей армии время, оказавшее определенное влияние на судьбы российского государства, то вновь вижу эти тоскливые дни и мысленно присутствую при тяжелом отступлении Юго-Западного фронта в 1915 году, отступлении, которое вызвало отход войск по всем фронтам.

Эти события являются для меня тем более живыми, поскольку они совпали с решением, оказавшим важное воздействие на всю мою карьеру.

Однажды генерал Дитерихс вызвал меня. По-прежнему приветливый, он сказал:

- Генерал Иванов приказал организовать разведывательную службу в тылу: разведсведения должны носить стратегический характер. Изучите этот вопрос, составьте план действий и представьте мне как можно скорее рапорт. Как только он будет утвержден, тот же час принимайтесь за дело.

После моего назначения в штаб я ко многому привык, однако идея стать исключительно "начальником шпионов", как говорили мои друзья, вызвала у меня большое неудовольствие. Лицо, должно быть, выдавало мои чувства, поскольку генерал, дружески положив руку мне на плечо, сказал:

- Помните, полковник: долг каждого солдата - жертвовать ради Родины самым дорогим, что у него есть, то есть собственной жизнью. Однако поставить на кон свою честь иногда бывает потруднее, чем умереть. Идите и чтобы завтра ваш рапорт был готов.

Я удалился из кабинета генерала полный горечи. Фраза "поставить на кон свою честь" не выходила у меня из головы. В моменты испытаний, когда задача становилась слишком трудной, слова моего начальника, а также его весьма благожелательное отношение служили мне утешением. С этого вечера и до ноября 1917 года я был призван исполнять обязанности начальника разведывательного бюро против Германии, Австрии и Турции.

Эвакуация Львова (Лемберга)

Когда весной 1915 года армии Юго-Западного фронта были вынуждены отступать одна за другой, генерал Иванов предпринял все необходимые меры, чтобы оставить в тылу врага некоторое число агентов. Мы действительно желали быть всегда точно осведомленными о расположении австро-германских армий, о получаемых ими подкреплениях и районах их сосредоточения. Идея генерала была логичной, но трудно выполнимой. Прежде всего, было не так легко найти людей, не вызывающих никаких подозрений со стороны противника, способных собирать сведения подобной важности. Затем - и это главное - как агенты сумеют незамедлительно передавать нам документы? У нас не было никакой организации ни в Швейцарии, ни в Дании, ни в Румынии - единственных странах, могущих служить центрами связи.

В штабе Юго-Западного фронта, а затем в Ставке, где находился великий князь Николай Николаевич{12}, долго спорили по этому поводу. Мы имели в своем распоряжении только незначительные средства исполнения. Высшие руководители решили в конечном итоге использовать троих офицеров; каждый из них должен организовать разведывательный центр в различных пунктах: Львове, Перемышле и так далее. Это было трудно, однако приказы не обсуждают.

Не буду распространяться о том, как мне удалось выполнить такую неблагодарную задачу: это было бы бесполезным; однако не лишены интереса некоторые факты, происшедшие до и во время эвакуации Львова, который был занят армией генерала Брусилова{13}. Капитан Р. создал резидентуру в этом городе. По прогнозам, наши войска могли еще неделю удерживать свои позиции.

Однажды, по возвращении из поездки, я собирался представить рапорт полковнику Б. Он едва меня выслушал и неожиданно сказал мне:

- Отправляйтесь завтра рано утром во Львов и установите связь с капитаном Р. Он познакомит вас с агентами, которых вы посетите, затем составит список человек на тридцать, которых вы арестуете и направите в тыл в случае эвакуации города.

В сопровождении жандармского ротмистра Л. рано утром я сел в мощную дрезину. Чем ближе мы подъезжали ко Львову, тем больше глубокое спокойствие галицийских полей сменялось лихорадочной суетой этого тылового города. Гром пушек становился все отчетливей. Столица Галиции, такая мирная и тихая, превратилась в военный лагерь. Улицы были запружены грузовиками. Поэтому мы с большим трудом пересекли город и прибыли в гостиницу "Краков".

Капитан Р. нас ожидал. Обычно весьма веселый, он выглядел озабоченным: новости с фронта, которые он нам сообщил, не вдохновляли. Отложив завтрак, я направился в штаб VIII армии. Мой старый товарищ, майор К., возглавлял разведслужбу. Он нам подтвердил то, что рассказал капитан Р.: положение было если не отчаянным, то крайне сложным. Договорились, что ночью он направит в мое распоряжение дюжину казаков для проведения арестов. Затем я решил познакомиться с агентами, завербованными Р., и, чтобы сбить со следа австрийских шпионов, которые могли находиться во Львове, переоделся в гражданское платье и пошел пешком.

В небольшой уединенной улочке рядом с железной дорогой я разыскал один из адресов. На мой звонок вышел хозяин дома, высокий и тощий старик с внешностью малороссийского среднего собственника, бывший железнодорожный бухгалтер, ныне пенсионер, живший один после замужества дочери.

- Генерального штаба полковник Игнатьев, - отрекомендовался я.

- Владимир С., - представился в свою очередь старый господин. - Милости прошу.

Я зашел в скромное, чистое жилище. На столе мурлыкал самовар. За чаем мы разговорились.

- Как я уже сказал капитану Р., - уточнил мой хозяин, - вы можете рассчитывать на меня. Ах, кто мог предвидеть сию печальную коллизию, что русская армия будет вынуждена отступать перед австрийцами! Скажите мне, господин полковник, как это могло случиться?

- Увы! Ни мы, ни наши союзники не ожидали войны, в то время как наши противники подготовили все до малейших деталей. Их вооружение превосходно. А у нас всего недостает{14}. Храбрость наших солдат не может заменить техники.

- И что же теперь?

- Терпение, мой друг, скоро мы возьмем реванш. А пока нам нужно организовать службу, которой до сих пор не хватало, поэтому мы обратились к таким патриотам, как вы.

- Повторяю, вы можете на меня положиться.

- Ваша роль будет совсем нетрудной, вы так превосходно устроены - прямо рядом с вокзалом.

- Я выбрал квартиру поближе к работе, а теперь, хотя она мне и великовата, остаюсь в ней, потому что мне будет чего-то не хватать, если я перееду - привык слышать шум поезда, гудки паровозов...

- Вот об этом-то и речь, - сказал я, подойдя к окну. - Вам нужно только подсчитывать число поездов, прибывающих с запада и выгружающих либо войска, либо боевую технику, орудия. Хорошенько запоминайте их количество.

- Во время моего отсутствия меня заменит моя старая служанка, которая рада принести пользу нашей стране.

- Превосходно. А вы выходите по вечерам поговорить с людьми?

- Да, встречаюсь со старыми друзьями, играем в карты и болтаем.

- В таком случае нет ничего легче получить дополнительные сведения.

- А кому я должен передавать все это?

- Капитан Р. сообщит вам необходимые детали.

Мы расстались, довольные друг другом, однако мой бравый бухгалтер вытер слезу при прощании.

После других, столь же утешительных, визитов я отправился в небольшую, скромную на вид виллу. Какая-то старуха довольно неприятной внешности впустила меня в салон. Он был обставлен с большими претензиями и плохим вкусом. Своими дешевыми вазами, украшенными искусственными цветами, и многочисленными портретами офицеров в австрийских мундирах он напоминал подпольные дома в небольшом пригороде Петрограда, где собирались молодые студенты, чтобы провести вечер в компании девиц легкого поведения.

Хозяйка виллы, вошедшая в салон, положила конец моим размышлениям. Еще молодая, стройная, отлично сложенная, с красивым лицом, освещенным громадными черными глазами, она грациозно протянула мне руку, пригласила сесть и сказала:

- Прислуга служанка сказала, что вы пришли от капитана Р....

- Да, сударыня.

- Какой очаровательный человек! Как приятно принимать его, однако он слишком занят, чтобы быть по-настоящему галантным.

- Признаюсь, со стороны военного это непростительно, но не стоит забывать, что мы на войне.

- Ах, эта война! Мы были так счастливы, так спокойны, ездили туда-сюда, принимали, кого хотели, а я люблю гостей, люблю видеть вокруг себя веселых молодых людей, с которыми жизнь кажется приятней.

- Особенно австрийских офицеров, - сказал я, указав на портреты.

_ Неважно! Это были прекраснейшие друзья. Национальность на чувства не влияет.

Два часа прошли в бесконечной болтовне, и я понял, что молодая женщина была если не дамой австрийского полусвета, то, по крайней мере, ветреной особой весьма легкого нрава. После ряда бесплодных попыток мне удалось начать серьезный разговор и объяснить, какого рода услуг я от нее ожидаю.

- Охотно, - ответила она мне, - потому что я русская по рождению, однако не слишком много смыслю в этом деле. Когда со мной говорят о театре, танцах, спорте, кинематографе, а также о любви, я чувствую себя в своей стихии.

- Однако при случае вы можете повторить нам все, что услышите, поскольку молодые офицеры бывают иногда возбужденными.

- Без сомнения.

- Позвольте, - добавил я, достав бумажник и показав пачку денег, вручить вам вот это на покрытие расходов, которых потребует получение информации, и это только начало.

Глаза молодой женщины заблестели, она схватила деньги.

- Мерси, но вы уже уходите? - сказала она, увидев, что я встаю.

- Время поджимает, сударыня.

- Как жалко! Мы могли бы провести вместе прекрасный вечер.

Я откланялся и ушел в убеждении, что с деловой стороны здесь ничего не выйдет. К счастью, я позаботился о том, чтобы не оставить ничего, могущего скомпрометировать нашего резидента. С грустью возвращаясь в штаб, я пересек этот город, спокойствие которого словно улетучилось, однако добродушие моих товарищей и благожелательный прием генерала Брусилова рассеяли мои мрачные мысли.

Поскольку штаб проинформировал меня, что армия останется еще два-три дня во Львове, я не отдал приказа немедленно арестовать лиц, указанных мне Р., и отметив, что взвод казаков находится в моем распоряжении, возвратился в гостиницу, полумертвый от усталости. И тот же час заснул. Меня должны были разбудить в три часа утра.

Посреди ночи стук в дверь внезапно прервал мой сон. Я открыл и увидел капитана Р., запыхавшегося, бледного, в полурасстегнутой одежде.

- Штаб уехал, штаб уехал, - беспрестанно повторял он.

- Успокойтесь, дорогой капитан. Это неожиданная новость, должно быть, произошел новый прорыв нашего фронта; однако расскажите подробней.

- Извольте, господин полковник. В девять утра, когда вы ушли от нас, не произошло никаких изменений в известных вам распоряжениях. Через три часа генерал Брусилов отдал приказ штабу фронта и штабам корпусов отойти за оборонительные линии Львова. Связь с фронтом прервана.

- Это действительно серьезно. Не будем терять времени.

Через несколько мгновений мы были готовы и с рассветом покинули гостиницу. Время от времени мы встречали отступающие пехотные войска и отдельные артиллерийские батареи. В штабе II армии несколько солдат поспешно укладывали в фургоны документы и имущество. Офицеры, наблюдавшие за их сборами, сообщили нам, что вместе с VIII армией все корпуса отходят за линию обороны. Я вручил двум из них список лиц, подлежащих аресту: коммерсантов, банкиров и, между прочим, парочку дам высшего света, которых мы из-за их поведения не были заинтересованы оставлять в тылу. Эти дамы из осторожности не ночевали дома и их нельзя было захватить врасплох. Были арестованы и переданы казачьему подразделению для отправки в Броды двадцать человек. Пока мы изучали документы, отобранные у арестованных, раздался сильный взрыв: взлетел на воздух вокзал. Сообщение по железной дороге прекратилось.

Мы вернулись в гостиницу пообедать. Весьма поучительная деталь: официант-австриец, который нас обслуживал, был так же корректен, как и накануне. Зато когда мы усаживались в автомобиль, львовские обыватели, собравшиеся в биллиардной, бросали на нас враждебные взгляды. Накануне они казались преданными России. Теперь с австро-венгерскими знаменами в руках, в парадной одежде, они готовились встречать своих солдат.

После возбуждения и шума последних дней город казался мертвым. Зато дорога в направлении Гелиповского{*1} монастыря была забита отступающими войсками, на которые падали вражеские снаряды. После многочисленных перипетий мы сумели добраться до Ковно, где находился штаб.

Через две недели прибыл казачий унтер-офицер, командир отряда, конвоировавшего пленных. Он довел до Брод всего десять человек: остальные попытались бежать и были убиты по дороге. Все найденное при них он передал мне.

Много времени спустя нам удалось установить связь с агентами, оставленными во Львове. Старый бухгалтер вел регулярные записи, как и было условлено. Что же касается прелестной женщины, то мы о ней ничего не узнали. Позднее я встретил ее в Париже во время моей миссии. Что она там делала? Я сообщил о ней во 2-е бюро.

Швейцарский гражданин

В конце 1915 года события на Юго-Западном фронте развивались с удивительной быстротой. Каждый день германские войска атаковали нашу III армию. Нуждаясь в резервах и боеприпасах, она не могла контратаковать войска генерала Маккензена и отступала. Высшее командование теряло самообладание. Генерал Иванов слал телеграмму за телеграммой, требуя все, чего нам не хватало.

Однажды утром, после ночи, проведенной полностью за расшифровкой телеграмм, я был вызван к телефону комендантом станции Холм. Он срочно вызывал меня. Я немедленно выехал.

В Холме среди пассажиров, прибывших ночью, был человек, крайне плохо изъяснявшийся по-русски, паспорт которого показался подозрительным. Взятый под наблюдение комендантом, который не мог добиться от него никаких объяснений, этот господин проявлял чрезмерное волнение и требовал присутствия начальника разведывательного бюро.

- Как его зовут? - спросил я.

- В его паспорте значится имя г-на Л. Л., но правда ли это?

Я не знал никого с таким именем в моей службе. Что же касается паспорта, то он был испещрен столь многочисленными и разнообразными визами, что подозрительность коменданта Холма мне показалась вполне оправданной. Четко виднелась австро-венгерская виза. Более того, мне передали револьвер, найденный у этого типа.

В этот момент открылась дверь. Из-за широкой спины жандармского унтера появился человек, который немедленно принялся говорить. Он мешал русский и французский, он был настолько возбужден, что я его не понимал.

- Месье, - прервал я его, - вы кажетесь чересчур возбужденным. Успокойтесь. Если все в порядке, то вам не сделают ничего плохого, но вы хорошо понимаете, что во время войны нужно заботиться о некоторых предосторожностях, особенно когда имеются документы, доказывающие, что вы прибыли из вражеской страны. Можете верить моим словам, я исполняю обязанности начальника разведслужбы.

Услыхав мои слова, мой собеседник сразу же изменил поведение. Он облегченно улыбнулся, как человек светский, и протянул мне руку.

- Буду счастлив, господин полковник, поговорить с вами наедине, это очень срочно.

Я согласился и попросил унтера выйти. Г-н Л. сел. Это был мужчина невысокого роста, полноватый, шапка курчавых волос обрамляла его круглое лицо, золотое пенсне украшало крупный нос.

- Ах, господин полковник, прежде всего я должен протестовать против обращения жандармов. Непозволительно заставлять человека терять драгоценное время. Представьте себе...

Я снова прервал его.

- К чему эти упреки? Что сделано, то сделано. Изложите ваше дело.

- Извольте. Я швейцарец, военный корреспондент американской газеты. Более того, я не питаю никаких симпатий к Центральным державам{15} и часто спрашивал себя: чем я могу быть полезен вам и вашим союзникам.

Превосходно владея немецким и венгерским языками, я думал, что, используя положение американского журналиста, я смогу наблюдать за армией ваших противников, собирать разведывательные сведения и даже организовывать агентурную службу.

- Весьма резонно, - скептически заметил я.

- Я выполнил часть своей программы и смог добраться до какой-то станции, расположенной к западу от германской армии, наступающей против вас. Я сумел выявить подготовку быстрой переброски войск. Выпивая с солдатом, я также узнал, что ожидается прибытие нескольких дивизий противника. Тогда, ускользнув от проверки австрийской контрразведки, много раз меняя поезда и направления, я приблизился к румынской границе. Нелегко было проникнуть в эту страну, поэтому я был вынужден идти пешком. Прибыв на вашу границу в Унгены, я разыскал жандармского ротмистра, который, видя, что мне известны имена всех офицеров вашего штаба и всех ваших начальников, разрешил мне следовать в Холм. И вот я здесь.

Несмотря на все эти объяснения, на его сбивчивый рассказ, я все же не смог преодолеть своей недоверчивости.

- Прошу назвать ваше настоящее имя, - суховато предложил я.

Не проявив никакого смущения, г-н Л. рассмеялся так, что все его коренастое туловище затряслось, а пенсне соскочило с носа.

Успокоившись, он встал и сказал:

- Надворный советник Г., преподаватель гимназии в X. Простите, господин полковник, я так привык к моему псевдониму, что почти забыл свое настоящее имя.

- А вам бы следовало его назвать пораньше. Теперь все ясно. Два месяца тому назад наш штаб поручил вам выполнение некоей миссии и теперь с нетерпением ожидает вашего возвращения.

Я позвонил генералу Дитерихсу, который приказал немедленно доставить Г. в мой кабинет, где он присоединится к нам. Мы выехали на автомобиле.

Не успели мы прибыть, а вестовой приготовить чай, как приехал начальник штаба. Он подверг Г. тщательному допросу и попытался найти погрешности в его рассказе, но безуспешно. Г. ответил на все вопросы, не задумываясь долго и без колебаний. Итак, обсудив все интересующие его пункты нынешнего положения армий, довольный генерал встал.

- Мои искренние поздравления! - воскликнул он. - Вы заслуживаете повышения. Вы все видели и все поняли. Услуги, которые вы оказываете, имеют решающее значение. Наконец-то я все ясно вижу и теперь отдам необходимые приказы. Что же касается вас, г-н полковник, то ждите моих инструкций сегодня же. Главное, не расставайтесь с г-ном Г., ему предстоит выполнить другое срочное задание.

Г., расплывшись в улыбке, поклонился. Он чувствовал себя счастливым и гордым и после ухода генерала поделился со мной радостью по поводу того, что его поняли и оценили.

Днем штабы III и VIII армий отдали необходимые приказы по срыву замыслов противника.

На следующий день, на докладе, генерал Дитерихс сказал мне, не теряя времени:

- Следует воспользоваться агентурной сетью, созданной Г. в Австро-Венгрии. С этой целью обсудите вместе с ним, как вы сможете создать в Румынии еще одну агентурную сеть, которая будет использоваться для связи с первой. Представьте мне, по согласованию с Г., детальный план.

Через сутки работа была сделана, представлена и одобрена. Мы немедля взялись за дело. Швейцарский гражданин Г. был снабжен без всякого труда необходимыми бумагами для въезда в Румынию в качестве представителя крупного международного телеграфного агентства.

- Будьте особенно осторожны, - посоветовал ему я. - Бухарест небольшой город, где все друг друга знают и обсуждают любой поступок новичка, в частности журналиста. Поэтому в румынской столице имеются многочисленные агенты и сторонники Центральных империй.

- Ничего не бойтесь. Никто не будет знать истинную цель моего пребывания там. Я разыщу основные газеты и предложу им серию статей по России и союзным странам.

- Хорошая идея. Вы нам будете служить в двух качествах. Не забудьте главное, самое сложное: связь с агентами. Не теряйте времени, выбор трудный, поскольку от него зависит жизнь многих людей, не говоря уж об абсолютной необходимости знать армию противника.

- Я постоянно думаю об этом. Мне нужно быть на месте, чтобы принять решение.

Г. был ловкий человек. Я обнаружил у него первостепенное качество способность завязывать связи и внушать доверие во всех слоях общества, в которых он вращается. Его ловкость, приветливость привлекали к нему симпатии, и во время простой беседы он умело выуживал у собеседника секретные сведения.

Г. уехал. Прошел месяц, пока я получил от него весточку. Он нашел человека, который требовался, и просил меня приехать познакомиться с ним. Я выехал. В бюро нашего резидента я увидел молодого, элегантного мужчину с моноклем, с живым лицом, который любезно мне улыбался.

Г. представил:

- Г-н Эдгар де М., француз, консул одной южноамериканской республики.

- К несчастью, не годящийся к военной службе, - добавил француз.

- Г-н Г. сказал вам?

- Да, и я согласился с большой охотой. Оказывая вам услугу, я служу своей стране, так как из-за военных действий я остался не у дел и смогу заполнить свободное время.

- Г-н де М. также писатель и журналист, он будет мне помогать, - сказал Г.

- Я благодарю вас, г-н Г., за удачный выбор, а вас, г-н консул, за то, что вы согласились. Работы с избытком.

Я раздобуду вам специальные пропуска для пересечения русской границы, когда вы захотите передать нам документы. Ваш дипломатический иммунитет является самым важным залогом.

- Я буду всепроникающим дипломатом.

Это вдохновение, эта веселость даже в столь трагических обстоятельствах мне бесконечно нравились. Только у французов такой темперамент. Обернувшись к Г., я сказал:

- А каковы ваши успехи в газетах?

- Оказанный мне в трех основных газетах прием был теплым.

- Как вам удалось? В последнее время они проявляли колебания. Однако вы так и не воспользовались нашим кредитом.

- Нужно уметь экономить средства.

- Но все-таки как?

- Очень просто. Разыскал редакторов и пайщиков этих газет. Среди них есть представители одного важного банка. Организовал встречу с директором этого финансового заведения и, поскольку нахожусь в курсе биржевых операций, производимых в Базеле, сумел сообщить ему, какова котировка ценных бумаг; он этим немедленно воспользовался. Теперь мы встречаемся каждый день, он обо всем советуется со мной и в обмен на оказанные услуги предоставил в мое распоряжение три газеты.

- Вы волшебник!

- Вот уже несколько дней они печатают статьи, благоприятные для России, изменяя тем самым общественное мнение и подготавливая вступление Румынии в войну на нашей стороне. Это еще не все. По приезде сюда я познакомился с полковником П., которому румынское правительство поручило закупку лошадей в Венгрии. Сейчас он там, но скоро вернется.

- Вы с ним ни о чем не договаривались?

- Предпочел воздержаться и предоставил двум военным договориться между собой. Штатский может только помешать.

Я ждал двое суток Полковник П. приехал, и мы сразу же с ним встретились. Это был прекрасный человек лет сорока, принадлежащий к высшему свету Бухареста. После обмена банальными приветствиями он сказал мне:

- Я испытываю большое удовольствие от встречи с вами. По крайней мере, могу говорить, не опасаясь, что мои откровения будут разнесены, как сплетни, черт знает где. Я рад переменам, происшедшим в нашей прессе, мне об этом сообщили сразу же по выходе из поезда. Кому мы обязаны этим поворотом? Теперь я не сомневаюсь.

Я рассмеялся.

- Я не хочу присоединения моей страны к вашим врагам. Никто не мог сорвать их гнусные замыслы. Вы прибыли вовремя. Спасибо. Если бы вы знали, как я ненавижу венгров! Мои многочисленные родственники проживают в Трансильвании, страдают от венгерского господства и мечтают о независимости румын. Это может произойти, если мы встанем на вашу сторону.

- Вы поедете вновь в Австро-Венгрию?

- Я могу это делать многократно, если захочу, и каждый раз для закупки лошадей. Австрийцы надеются, что мы станем их союзниками, поэтому широко открывают передо мной все двери и облегчают мою задачу. А почему вы спрашиваете?

Я разъяснил полковнику П., чего жду от него: прежде всего обеспечить связь с нашими сторонниками, с которыми не может контактировать консул Затем сообщить все разведсведения, которые он сумеет собрать во время своих поездок и которые военный понимает лучше, чем какой-либо штатский агент.

- Договорились, - заявил полковник П., - вы будете удовлетворены.

По окончании нашей встречи полковник П. не терял ни минуты Он воспользовался всеми своими связями и всеми правдоподобными предлогами, чтобы продолжить закупку лошадей Вскоре он снова уехал по рекомендации посольства Австро-Венгрии, как мне сообщил об этом через неделю в Одессе г-н Г.

Полковник быстро вошел в курс дела. Через некоторое время бухарестский банкир получил объемистый пакет с некоторыми зашифрованными военными сведениями Г расшифровал все письма и после обеда продиктовал консулу пассажи, касающиеся нас. На следующее утро в купе первого класса г-н М, с неизменным моноклем в глазу, просматривал газеты, в которых были опубликованы его статьи. В Яссах он пересел на другой поезд, в котором совершил передачу связнику документов о более скорой и надежной службе нельзя было и мечтать.

Вступление Румынии в войну

Благодаря выступлениям наших артистов в Румынии увеличилось число сторонников России. Справедливости ради следует добавить, что наш посол Поклевский-Козелл{16}, замечательный дипломат и человек редкого ума, в значительной мере способствовал этому счастливому результату. Поэтому лето 1915 года было интересно и поучительно для стороннего наблюдателя, находившегося в это время в Бухаресте. С одной стороны, высшее румынское общество не скрывало своих профранцузских и прорусских настроений, с другой - крупные дельцы и богатые капиталисты объявляли себя сторонниками Центральных империй. Этот ежедневный антагонизм странным образом оживлял небольшую столицу, раздираемую такими противоречивыми мнениями.

Австро-германцы слыли мастерами в искусстве пропаганды. Газеты нейтральных стран, особенно Румынии, ежедневно получали тенденциозные новости. Опровержения же приходилось ждать долго. К ежедневным выпадам добавлялась другая акция, тем более опасная, что она оперировала изображением, действовала повсюду и имела заметное влияние на общественное мнение. Румыния была наводнена германскими фильмами, которые без конца обновлялись, не давая нам никакой передышки. Впрочем, у нас не было никакой необходимой специальной организации, чтобы вовремя дать опровержение. В этих фильмах показывали разгром наших армий, долгие рассуждения военнопленных, "победоносные" атаки на французском фронте, триумфальные вступления в города, захваченные в 1914 году. Театры и мюзик-холлы были переполнены германскими артистами обоего пола, они ставили спектакли и исполняли германскую музыку.

- Я должен похвалить, - сообщил мне однажды за завтраком наш посол, успешную деятельность г-на Г.... Благодаря ему мы можем бить в печати наших противников. К сожалению, мне, с моей стороны, не хватает необходимых средств для того, чтобы им противостоять. Однако по некоторым другим делам я могу заключить, что Петроград проявил кое-какую расторопность в покрытии необходимых расходов: ведь подобная скаредность нам дорого обходится.

- О чем они там думают? Известно ли вам что-нибудь на сей счет?

- Во всех политических кругах обсуждают роль, которую Румыния может сыграть, если выступит на нашей стороне.

- Как всегда, словеса вместо действий. Очевидно, наши первые успехи в Галиции парализовали германское влияние. Однако после нашего отступления трудно судить об истинных замыслах руководящих классов. Лучше подождем.

Спустя несколько дней после этого разговора я был приглашен на чай к генералу Иванову в штаб Юго-Западного фронта. Весьма любимый всеми офицерами, он получил у солдат прозвище "дедушка". Генерал Дите-рихс присутствовал при нашей беседе. Четко изложив свою точку зрения на Румынию, он сказал мне:

- Полковник, теперь наша очередь проинформировать вас как можно точнее. Ваша пропаганда ведется очень успешно, и я восхищен ее результатами, а также разведсведениями, добытыми вашими агентами. Но этого недостаточно. Вы знаете материальное положение нашей армии на Юго-Западном фронте, оно незавидное. Перед тем как сделать последний нажим на румынский королевский двор, необходимо узнать, не станет ли румынская армия мертвым грузом, который добавится к нашему, или же наоборот, ее вступление в войну на стороне России взбодрит вашу армию... В первом случае необходимо продолжать соблюдение нейтралитета, во втором - немедленное соглашение.

- Ваше высокопревосходительство, что хотели бы вы знать?

- Я хочу знать реальное положение этой армии, ее личный состав, материальную часть, ее потребности. Вы также должны изучить следующий важный вопрос: достаточно ли сильны румыны, чтобы удержаться в Карпатском коридоре, прикрываясь с юга Дунаем, если они будут обеспечивать наш левый фланг.

- Это секретное задание?

- На сей раз нет. Вы будете направлены официально и снабжены соответствующими документами, подтверждающими вашу миссию.

Я выехал в Одессу, где ко мне присоединился швейцарский агент Г. Я попросил его предупредить румынского военного министра о моем приезде в качестве посланца генерала Иванова и договориться о том, чтобы мне был оказан хороший прием.

Прибыв в Бухарест, я узнал от Г., что министр, генерал Илиеску{17}, с нетерпением ждет меня и что он выделяет в мое распоряжение офицера сопровождения. Этот демонстративный прием был хорошим знаком.

- Господин полковник, - сказал министр при моем появлении в его кабинете, - направление вас в Бухарест генералом Ивановым растопило лед, который разделял наши армии. Чем я могу быть полезен?

- Ваше превосходительство, позвольте поблагодарить за прием, который вы изволили оказать посланцу генерала Иванова. Генерал желает иметь хорошие отношения со своими румынскими соседями, в чувствах которых по отношению к нам хорошо осведомлен. Он просит по возможности проинформировать нас обо всем, что касается нужд вашей армии, и готов использовать все свое влияние для их удовлетворения.

- Предложение конкретное, и оно мне нравится. Подойдите, пожалуйста, к столу, я вам все покажу.

Генерал Илиеску открыл досье и показал мне список имущества, которое было совершенно необходимо его армии.

- Что касается деталей, то мой адъютант отправится с вами в военное министерство, где вы можете все узнать и сделать пометки, какие сочтете необходимыми.

После долгого рабочего дня я собрал нужные документы. Мое первое впечатление было неважным: румынская армия, например, имела всего 12 пулеметов в резерве! Ей не хватало шинельного сукна для новобранцев, многих тысяч рулонов ткани, артиллерия нуждалась в 4000 лошадей, а ее отдельные подразделения использовали быков в качестве тягловой силы. И все - в таком же роде! На следующий день я представил свой доклад послу, которого счел необходимым поставить в известность об этом, и уже укладывал вещи, как кто-то постучал в дверь: это был французский вице-консул.

- Господин полковник, не могли бы вы незамедлительно заглянуть к г-ну Г.? Он ожидает вас вместе с моим человеком.

Я пошел вместе с моим тайным сотрудником, и у Г. мне представили молодого человека.

- Г-н З. - руководитель трансильванских националистов, - сказал мне Г.

- Рад вас видеть, - ответил я. - Не сообщите ли, что вас привело к нам?

- Как только что сказал г-н Г., я руководитель трансильванских националистов. Преследуемый в Венгрии, я нашел здесь убежище, однако поддерживаю постоянные отношения со сторонниками независимости и воссоединения с нашей истинной Родиной - Румынией. Многие рабочие и представители интеллигенции входят в наши подпольные группировки.

- Что вы можете предпринять? Румыния пока еще нейтральна. Что же касается нас, то вы знаете, что в данный момент мы вынуждены находиться в обороне. Ваше восстание стало бы поражением для всех, как для вас, так и для нас. Поэтому объясните ваш план.

- В Венгрии и Трансильвании немало заводов, изготовляющих военное имущество. Мы можем взорвать один из них и остановить производство, - сказал по-французски румын.

- Хорошо, в принципе я согласен, однако при двух условиях. Для того, чтобы быть эффективными, эти разрушения должны вызвать остановку производства, по крайней мере на месяц. Кроме того, вы должны пускать в дело вашу взрывчатку только после того, как рабочие закончат работу. Мы не хотим жертв.

- На этот счет будут даны точные инструкции, - отвечал румын.

- А взрывчатка?

- У нас имеются склады в Румынии в нескольких местах, совсем рядом с границей.

- Договоритесь с другими руководителями движения, оставшимися в Венгрии.

- К моему большому огорчению, это невозможно. Я не могу отлучиться из Бухареста, не привлекая внимания посольства Австро-Венгрии, так как за мной следят.

После этой беседы состоялся настоящий военный совет. Было решено, что один из моих агентов разыщет членов повстанческой группировки и передаст им все, что нужно. Все детали экспедиции были тщательно разработаны, и на рассвете г-н Г. принялся за дело.

Поздно вечером я сел в поезд на Унгены, однако через полчаса вышел на полустанке и пересел в другой поезд, шедший в противоположном направлении. В купе я встретился с Г. Сел напротив него, но мы не обменялись ни словом, и любой, видящий нас, не догадался бы, что мы знакомы.

Прибыв в Синаю, очаровательный, однако уже полупустой городок, мы остановились в небольшой гостинице, которую нам порекомендовал трансильванский руководитель. Познакомившись с хозяином гостиницы, мы вместе с ним наметили необходимый план действий.

- Сегодня же вечером, - сказал нам хозяин, впоследствии проявивший себя весьма ловким и преданным агентом, - я отвезу вас на автомобиле на границу, где нас ждут.

Наступила ночь. На Карпатское предгорье уже опустился туман, когда наша автомашина остановилась перед небольшим домом дровосека. Тот, сначала сдержанный, изменил поведение, когда мы назвали ему пароль.

- Объясните мне, что следует говорить и делать. Дайте то, что вы хотите передать, и я пойду, - предложил он.

Я подумал, что не совсем желательно доверять все детали наших дел простому крестьянину, который может упустить главное, и заколебался.

- Я пойду с этим смельчаком, - решил Г.

- Вы?

- Ну да. Мое знание венгерского языка облегчит задачу.

- А знаете ли вы, сударь, - прервал нас хозяин гостиницы, - что граница в четырех километрах отсюда и что повсюду рыщут венгерские патрули? То, что вы замышляете, весьма опасно.

- Ну, - сказал Г., - опасность меня не пугает. Отдайте мне все золото и банкноты, которые у вас есть, а себе оставьте мой револьвер и документы.

- Вы хотите пойти безоружным?

- Деньги лучше оружия.

С полными карманами Г. отправился вместе с дровосеком, несшим в мешке две адские машины. В нашем сопровождении они прошли вдоль небольшого леса, затем исчезли в чаще. Только время от времени легкий шум капель, падающих на мокрые от ночного тумана листья, нарушал тишину заснувшего леса.

Прошел час. Два венгерских солдата с винтовками наперевес прошли мимо меня и моего спутника, не заметив нас. Они болтали и курили папиросы. Мы молчали, спрятавшись между деревьями, и ждали. На рассвете увидели новые венгерские патрули. Один из них остановился на небольшой тропинке, шедшей вдоль леса, и, казалось, стал внимательно вслушиваться, глядя в ту сторону, откуда должны были возвратиться Г. и его спутник. С той стороны раздались голоса. Хозяин изготовился напасть на патруль, однако я удержал его. Венгры, расположившиеся на дороге, положили на землю винтовки. Мне показалось, что все закончится хорошо. Действительно, Г., окликнутый начальником патруля, приблизился к солдатам и сердечно протянул им руку. Он поговорил несколько минут с ними и, дав им время размыслить, положил в руку каждого горсть золота. Венгры спрятали в карманы этот нежданный подарок, поблагодарили его и ушли.

Дровосек и хозяин гостиницы были щедро вознаграждены, и я вместе с Г. уехал поездом в Бухарест. Там мы зашли пообедать в большой респектабельный ресторан, чтобы отметить наш приезд и определить, как действовать дальше.

Три недели спустя венгерские газеты сообщили, что в Трансильвании, как раз там, где мы были, взорван завод боеприпасов. К несчастью, из-под обломков было извлечено пять изуродованных трупов. Трансильванский руководитель сообщил нам. что среди убитых два его человека, которым было поручено задание. Они, не подозревая о грозящей опасности, не сумели вовремя уйти. Каждый из этих несчастных патриотов имел большую семью, и генерал Дитерихс счел долгом гуманности обеспечить их дальнейшее существование.

По возвращении в Россию я был извещен штабом, что полковник П. из румынской армии направлен к нам в командировку, и получил приказ дождаться его в Одессе и сопроводить в Петроград. Там я был срочно вызван к генерал-квартирмейстеру в Главное управление Генерального штаба{18}.

- Полковник, - объявил мне весьма нелюбезно начальник штаба, - я не могу объяснить себе присутствие здесь полковника П и г-на Г. Об этих персонах мне сигнализировали как о нежелательных лицах, и я не имею никаких оснований сомневаться в точности моих сведений.

- Однако, ваше превосходительство...

- Эти два типа, - прервал меня генерал, - опасные шпионы. Извольте телеграфировать генералу Дитерихсу, чтобы он отдал приказ об их высылке в Румынию.

- Уверяю ваше превосходительство, что вами получены ошибочные сведения. Уже несколько месяцев я пользуюсь услугами полковника П. и г-на Г. и могу засвидетельствовать их абсолютную преданность, смелость и верность нашему делу.

- Мое мнение неизменно, - отрезал он.

- Ваше превосходительство, разрешите доложить, что вы введены в заблуждение тайными агентами врага. Высылка полковника П. имела бы бессчетные негативные последствия для успеха нашего соглашения с Румынией. Генерал Дитерихс поддерживает меня по всем пунктам, и он не поймет мотивы, побудившие вас высказать подобную просьбу.

Как подчиненный я зашел слишком далеко, однако не мог согласиться с мнением генерала, на которое, к сожалению, оказали воздействие корыстные сплетники.

- Ваше превосходительство, - добавил я, - не благоволите ли напрямую связаться со штабом Ставки и подождать ответа? Что касается меня, то я не оставлю полковника П., и вы будете информированы о каждом его шаге.

Генералу ничего не осталось, как согласиться с моим предложением. Два дня спустя я был вызван к генералу Беляеву, начальнику Генерального штаба{19}.

- Полковник, - сказал он мне, - мы получили сведения относительно полковника П. и г-на Г., они подтверждают ваши слова. Поэтому я отдаю приказ Одесской комиссии поставить 4000 лошадей полковнику П.

Последний был, разумеется, в восторге. Поскольку другие дела требовали моего присутствия в Бердичеве, он отправился в Одессу один. Там его ожидали новые испытания. Начальник Генерального штаба в Петрограде был вынужден смириться с указаниями генерала Дитерихса, но сообщил о своих подозрениях в Одессу. Раздосадованный комендант города попросил полковника П. носить все время военную форму. Но полковник был в штатском и имел в багаже только блестящий парадный мундир. Можно представить, каково было его огорчение, когда он заметил, что все взгляды направлены на него. Это становилось нестерпимым. Полковник послал отчаянную телеграмму в штаб Юго-Западного фронта, который откомандировал в Одессу офицера для урегулирования этого инцидента.

В этот момент я должен был уехать в Париж. Только там я узнал, что полковник вернулся в Румынию, привезя с собою 4000 лошадей.

Артистическая пропаганда. Вступление в войну Болгарии

Помимо разумных и очень полезных действий нашего швейцарского агента Г. и его бесценных помощников - полковника П. и вице-консула, мы не имели других возможностей сорвать усилия наших противников, гораздо лучше нас оснащенных и, что особенно важно - располагающих значительными денежными средствами. Однако если мы хотели активизировать в Румынии движение в поддержку России, которое так успешно было начато тремя крупнейшими бухарестскими газетами, то следовало придумать что-нибудь сенсационное.

Мы много раз обсуждали это в штабе Юго-Западного фронта, Одна любопытная идея, выдвинутая в ходе таких бесед, вызвала всеобщую поддержку. Она позволяла нам проникнуть в высшее румынское общество, включая окружение самой королевы Марии, и, благодаря этому, организовать контрразведывательную службу для противодействия интригам наших врагов. Эта, по существу, весьма простая идея заключалась в том, чтобы создать в Бухаресте Русский артистический центр, который позволил бы румынам оценить наше искусство и, в частности, красоту русской народной музыки. Дело было за артистами.

Находясь по службе в Петрограде, я воспользовался несколькими часами свободного времени, чтобы нанести визит г-же К., салон которой пользовался успехом, где я смог встретить полезных людей и собрать интересную информацию. Любезная хозяйка дома представила мне казачьего унтера, награжденного Георгиевским крестом, красивого парня с великолепной выправкой, в безупречно сидящем военном мундире, что так характерно для всех казаков.

- Г-н Борис Мезенцев, - сказала мне г-жа К, - весьма талантливый артист. У него прекрасный голос, баритон, и я уверена, что вы с удовольствием его послушаете. Я подумала, что немного музыки и песен в это время рассеют наши мрачные мысли.

Одна из красивых молодых женщин в салоне села за рояль. В течение долгого времени, постоянно прерываемый аплодисментами и охотно повторяя на "бис"5 унтер-офицер пел русские песни, может быть, немного задумчивые, но столь родные нашему сердцу.

Слушая его, я думал о все еще не реализованном проекте в Бухаресте. Борис Мезенцев был человеком, которого я искал. Поэтому, подойдя к нему, я сказал:

- Не согласитесь ли пообедать завтра со мной? У меня есть одно предложение, которое, уверен, вам понравится.

- К вашим услугам, г-н полковник! Благодарю за оказанную честь!

На следующий день мы сидели за столиком в зале лучшего петербургского ресторана.

- Поздравляю, - начал я, - мне редко приходилось слышать столь прекрасный, как у вас, голос. К тому же так очевидно, что вы вкладываете всю душу, чтобы выразить тончайшие нюансы песен, то печальных, то веселых. В них - вся жизнь наших крестьян, да и горожан, которую вы воссоздаете со всей присущей ей широтой, степной вольностью или же утонченностью городской жизни. Вы настоящий артист.

- Вы меня смущаете, г-н полковник.

- Я говорю о том, что испытал, слушая вас. Мои слова выражают чувства всех ваших слушателей. Поэтому я и обратился к вам. Прежде всего, состоите ли вы на воинской службе?

- Я в бессрочном отпуске из-за тяжелого ранения.

- Вижу, вы прекрасно отличились. Георгиевский крест не часто дается унтер-офицерам. Мезенцев скромно промолчал.

- Не хотели бы вы поехать в Румынию?

- Куда пожелаете, г-н полковник, если вы считаете, что я смогу там быть полезен нашей Родине.

- Весьма полезен.

Я разъяснил молодому человеку план нашей артистической пропаганды, и он загорелся.

- Очень хорошо, - сказал я, - молчите обо всем этом. Через несколько дней я вас вызову. Приготовьтесь и подумайте, каких артистов вы хотели бы взять с собой.

В тот же день я запросил сведения на Бориса. Полученные на него данные из Бердичева были прекрасными. Я вызвал унтера.

- Со штабом все улажено, - сказал я. - Немедленно организуем небольшую группу. Вы подумали о сотрудниках?

- Да, ваше высокоблагородие. Для сопровождения большинства моих песен я отобрал хор из мужчин и женщин среднего таланта, потому что большие звезды эстрады будут нам дорого стоить, а вы дали понять, что хотели бы ограничить расходы. Женщины молоды, а две из них даже красавицы. Все они, равно как и мужчины, умеют танцевать. С нами будет и несколько подготовленных музыкантов.

- Вы можете собрать их? Я хотел бы обсудить с ними все детали.

- Я также подумал об одном сенсационном номере.

- Вы полагаете, что одного вас недостаточно?

- Не заставляйте меня краснеть, ваше высокоблагородие. Я думаю, оркестр балалаечников будет иметь громадный успех у румын, наша небольшая труппа позволит готовить разнообразные привлекательные программы, а также привлечет особое внимание.

- Особое?

- Да, если вам удастся заполучить знаменитого виртуоза Трояновского, он может дирижировать этим оркестром.

- Я знаю Трояновского, это настоящий патриот, он не откажется.

- Тогда, ваше высокоблагородие, успех обеспечен. Трояновский, с которым я незамедлительно встретился, согласился с энтузиазмом.

- Господин полковник, - сказал он, - можете мне довериться. После нескольких концертов германская музыка будет отброшена на второй план. Это будет настоящая битва, и мы ее выиграем.

Встреча труппы была назначена в Одессе, куда мы направились вместе с унтер-офицером после перехода в распоряжение штаба Юго-Западного фронта, который выдал нам необходимые документы.

В ходе этих приготовлений наш бухарестский вице-консул даром времени не терял. Он готовил почву своими статьями о русском музыкальном искусстве, о русских песнях и танцах. Затем объявил о возможном приезде известного казачьего баритона с тщательно подобранным ансамблем. И, наконец, в заключение своего повествования, интерес к которому возрастал изо дня в день, объявил, что скоро зрителей ожидает сюрприз, который необыкновенно их восхитит.

Остроумный француз провел все настолько тонко, что во всех кругах Бухареста - политических, аристократических, светских и буржуазных - только и говорили, что об артистическом турне, которого ожидали с лихорадочным нетерпением.

Для большего эффекта наш баритон вышел сначала один, не считая своего небольшого хора. Когда румыны услыхали, с какой захватывающей ностальгией он поет печальные или веселые песни, они поняли простоту и красоту души русских, которые спокойно идут на смерть под свои протяжные песни. С первого же вечера прекрасный голос Бориса сотворил чудо. В живописном кавказском наряде, окруженный артистами, одетыми в костюмы горцев, он производил волшебное впечатление, заставлял всех вскакивать с места, вызывал неописуемый восторг. Кроме этого, талант, репутация отчаянного рубаки, подтвержденная крестом Святого Георгия, увеличивали престиж певца.

Когда прибыл Троянский с оркестром балалаечников, он произвел фурор. Зал всегда был полон народа, концерты шли один за другим. В разгар войны, почти без развлечений - и вдруг такой прекрасный ансамбль, столь высококлассное, новое и захватывающее представление с такой простой и щедрой музыкой; это было нежданной и чарующей отрадой для глаз и ушей. Многочисленные комментарии в прессе призывали королеву Марию пригласить певцов и музыкантов во дворец. Это был столь желанный для нас результат. Рассказывают, что посол Австро-Венгрии, приглашенный на это праздничное представление, выглядел весьма обескураженным. На следующий день он был еще больше уязвлен, узнав из газет, что, согласно пожеланию короля, в одном кавалерийском полку будет организовано выступление оркестра балалаечников под управлением Трояновского.

Конечно, внимание вражеской контрразведки было привлечено к этой группе артистов. Она искала среди них тех, кто мог бы заниматься сбором информации, нужной для нашей армии. Пока австро-германские шпионы зря теряли время в поисках, мы воспользовались предоставленной передышкой для организации собственной разведывательной службы. К сожалению, я был взят на заметку как часто посещающий Бухарест, и за мной было установлено плотное наружное наблюдение. Поэтому пришлось сократить число моих визитов и даже ограничиться только краткосрочными появлениями в Яссах и на границе Буковины. Именно здесь, как я уже отмечал в другой главе, имелась организация контрабандистов, которая отдала себя в наше полное распоряжение и снабжала меня сведениями о военных поездах, проходящих по основным железным дорогам. Через посредство контрабандистов я связался с проживавшими в этом районе евреями - крупными скупщиками зерна и скотопромышленниками. Среди них был прежний поставщик австро-венгерской армии г-н X., хорошо рекомендованный в министерствах, который стал для нас бесценным сотрудником. Естественно, сначала я серьезно его проверил, прежде чем полностью довериться. Обещанное щедрое вознаграждение заставило его отбросить последнюю щепетильность, и он назвал имена лиц, способных служить нам.

В одной из встреч на вокзале в Яссах швейцарский агент Г. рассказал, что представители противника упоминали обо мне и были весьма заинтригованы, что не видят меня больше в Бухаресте. Г. уклончиво отвечал на их вопросы. Подозрения со стороны австро-германцев обеспокоили меня: я опасался, что они раскрыли мои связи с негоциантами и особенно со старым иудеем. Я обедал один в уголке вокзального буфета, поскольку Г., по своей привычке, исчез. Зал был почти пустой, и я погрузился в размышления, не придавая никакого значения тому, что происходит вокруг. Внезапно подняв голову, я заметил одного типа, который упорно меня разглядывал, по виду - обычный румынский коммерсант. Сидя напротив, он открыл свой чемодан и достал небольшой квадратный пакет, который повертел в руках. Его движения были настолько неуловимыми, что я понял их, только услыхав щелчок затвора. Меня сфотографировали. Мне нельзя было рассердиться, чтобы не вызвать скандала. Закончив обед, я вышел и увидел, как Г. встретился с нескромным фотографом и дружески с ним поздоровался. Это меня немного успокоило. Однако случай этот послужил для меня уроком и заставил усилить меры предосторожности и ограничить мои пребывания в Яссах.

Через двадцать минут я и Г. сели в одесский поезд. Вечером, устроившись в номере гостиницы "Лондонская", мы обсуждали, как активизировать наши действия в Румынии. В этот момент в дверь постучали. Коридорный протянул Г. визитную карточку, которую тот передал мне с просьбой принять посетителя. Это был К., петроградский банкир, которого я знал только по имени и по его репутации. Высокий, тонкий, изысканно одетый, он внешне напоминал знатного синьора. Его солидный возраст, красивое лицо, освещенное умными и добрыми глазами, внушали мне симпатию и доверие.

- Рад вас видеть, господин полковник, - сказал он, - поскольку должен сообщить серьезные сведения.

- Слушаю вас.

- Я прибыл из Софии, где выполнял поручение, данное мне государем. А поскольку по возвращении я должен предоставить отчет о поездке Его Величеству, то могу сказать, что у меня сложилось глубокое убеждение: при первом же случае Болгария выступит на стороне наших противников. Я счел необходимым предупредить вас об этом, проезжая через Одессу.

- Болгария! Которая обязана нам своей независимостью!

- Вас это затрагивает лично, полковник, и я понимаю ваши эмоции. Не ваш ли дядя, генерал Николай Игнатьев, посол в Константинополе в 1877 году, подготовил и подписал Сан-Стефанский мирный договор{20}, устанавливающий эту независимость?

- Да, и вот благодарность. Однако чему вы приписываете этот поворот?

- В первую очередь отсутствию солидарности между союзниками, а затем разногласиям, существующим между различными русскими ведомствами и партиями. Повсюду не хватает единого руководителя, военного, а также экономического и дипломатического. Здесь, в России, не понимают серьезности проблемы. Кое-кто думает, что такая маленькая нация, как болгары, будь она с нами или против нас, не имеет большого значения. Однако это создаст угрозу одному из наших фронтов и парализует усилия Румынии, если она присоединится к нам. Пока еще ничего не потеряно, если наша дипломатия сумеет проявить себя более активно и если наш министр финансов согласится не трястись над расходами.

- Государь может вмешаться и выразить свою волю.

- Да, конечно, однако рассматривает ли он вопрос под тем же углом зрения, что и я? А, кроме того, сможет ли он действовать достаточно энергично?

- Прошу вас, объясните суть этой проблемы.

- Все довольно просто. Болгария переживает серьезный экономический кризис. Чтобы выстоять, ей нужно продать будущий урожай пшеницы, что требует значительных издержек. Союзники, другими словами Франция и Англия, должны бы содействовать этой операции, и прорусские болгарские партии обещали свою поддержку в реализации этого проекта, тем более выгодного для их страны, что болгарский народ все больше и больше задыхается под германским экономическим бременем. Однако из всех стран только Германия ведет переговоры с Болгарией о закупке натуральных продуктов ее земель.

- Никакие колебания с нашей стороны недопустимы. Даже если нам придется вывезти урожай болгарской пшеницы в один из черноморских портов или затопить его при случае, в наших высших интересах - не поставить против себя эту небольшую, но храбрую армию, которой командует германский генштаб; скорее, наоборот, мы должны принудить ее атаковать во фланг австро-германскую армию. Тем самым Турция окажется изолированной от Центральных империй и, не получая помощи в виде орудий и боеприпасов, запросит мира. Война будет быстро закончена.

- В Петрограде колебаться не будут, поверьте мне.

- Я думал об этом, однако зная некоторые очень активные прогерманские круги при государе и видя инерцию наших дипломатов и послов Антанты, начинаю сомневаться в успехе моего плана, поскольку дорога каждая минута. Малейшая задержка все погубит.

Мы расстались на рассвете. Я лег в постель, однако не мог заснуть. Дорогие лица моих болгарских друзей по военному училищу проходили перед глазами. Звуки их национального гимна, исполняемого хором по случаю успешной сдачи очередного экзамена, звучали у меня в ушах. Я представлял тогда, как мы выпьем за исполнение нашей общей мечты - освобождение Константинополя. Прошло четыре года. Не хотелось допускать, что вчерашние добрые друзья смогут повернуться против нас и осмелятся направить оружие против своих освободителей.

Прошло несколько недель. Я находился в Петрограде, встретился с банкиром. Он был подавлен. Энергия и энтузиазм, которые когда-то оживляли его лицо, исчезли. Наш одесский разговор мы могли возобновить лишь на следующий день за ужином.

- Ну как? - спросил я.

- Не захотели понять, - ответил он. - Несмотря на мои тесные связи с самыми высшими властями, дипломатами, финансовыми верхами, я не получил никакой поддержки.

- А вам привели доводы?

- Жалкие доводы! Нужно иметь свободные средства для закупки сырья и материалов, в которых остро нуждается наша армия и промышленность. Это главенствует над всем. Великобритания желает эффективные гарантии.

- Какое торгашеское и эгоистичное племя! Я думаю также, что англичане нисколько не желают нашего вступления в Константинополь.

- Почему вы так думаете?

- Экспедиция в Дарданеллы{21} была задумана и осуществлена вопреки здравому смыслу, в то время как план генерала д'Амада, предусматривавший наступление через Малую Азию на соединение с нами, мог бы закончиться совсем другим результатом. Вот причина, по которой англичане потребовали для себя руководство и командование над их экспедицией. Если бы она удалась, то тогда бы англичанин управлял Константинополем и сохранил бы его за собой или же передал его туркам. Француз выполнил бы свои обязательства.

- Какая неприглядная подоплека! Рукопожатие и взгляды, которыми мы обменялись при расставании, выражали наше разочарование и грусть.

* * *

Этот один из наиболее характерных случаев бездеятельности руководства отвлек меня от наших музыкантов в Бухаресте. Мезенцев продолжал делать полные сборы, и его повсюду приглашали. Ему даже удалось, благодаря большой гибкости ума, а также симпатии и восхищению, которые он вызывал, подружиться с массой людей, среди них многие согласились стать нашими полезными помощниками. К сожалению, у человека имеются слабости, неотделимые от его натуры. Нельзя безнаказанно быть кавалером ордена Святого Георгия в чине унтер-офицера, красивым парнем, талантливым певцом, не будучи объектом лестного, но иногда коварного интереса со стороны хорошеньких женщин. Некая прелестная румынка, предмет интенсивного ухаживания со стороны мужчин, предпочла Бориса всем прочим своим пассиям. Однако меня предупредили, что эта опасная Цирцея{*2} была австрийской шпионкой. Я написал Мезенцеву письмо с предложением порвать, не мешкая, с этой женщиной, никогда больше не встречаться с ней и привел неопровержимые доводы.

Певец, разумеется, не хотел верить в двуличие той, которую обожал. Во всяком случае, он захотел встретиться с ней, быть может, в последний раз, и назначил свидание у себя дома. Когда она ушла, он обнаружил исчезновение моего последнего письма, которое не могло нас скомпрометировать, и кража не имела особого значения, однако прелестная румынка тем самым себя разоблачила.

Для Бориса это был тяжелый удар. Он написал прощальные письма родным, мне, в которых говорил о своем раскаянии и стыде из-за того, что не сумел сдержать слова, сожалел о том, что отдал всю душу недостойной женщине, - а затем выстрелил из револьвера в сердце. К счастью, рана оказалась не смертельной. Тем не менее его карьера певца на этом закончилась, и после выздоровления Борис Мезенцев возвратился в Россию.

Первая поездка в Париж

Осенью 1915 года общая обстановка на нашем фронте, казалось, стала проясняться с двух точек зрения - дипломатической и военной. При помощи союзников мы предприняли усилия по улучшению положения. Кроме того, дипломатические демарши, о которых я упоминал в предыдущих главах, сделали свое дело. Мы были почти уверены в том, что Румыния выступит на стороне России, а наш штаб предвидел, что это событие произойдет весной 1916 года, когда российское правительство поставит румынам необходимые боеприпасы и имущество.

Генерал Дитерихс хотел использовать эти несколько месяцев передышки, чтобы внимательно изучить документы о состоянии тыла австро-германцев, а затем разработать наши возможные действия по проникновению на вражескую территорию. Эта тема долго обсуждалась при активном участии нового генерал-адъютанта Духонина{22}. Замечу в скобках, что этот несчастный генерал был одной из первых жертв большевистской революции в 1917 году. Его дико мучили, а затем убили руками его собственной охраны.

После дискуссий, напоминающих настоящие военные советы, меня вызвал генерал Дитерихс.

- Полковник, - сказал он, - вы весьма преуспели в выполнении моего поручения. Ваша служба разведки и пропаганды добилась результатов, превосходящих все наши надежды. Теперь вам предстоит сменить поле деятельности. Чтобы быть точно осведомленными о происках наших противников, об их приготовлениях, мы не должны останавливаться на достигнутом. Что вы скажете о командировке в Западную Европу?

- Ваше высокопревосходительство, я в вашем распоряжении и готов сделать все для победы. Однако признаюсь, что, на первый взгляд, задача кажется мне трудноватой.

- Может быть, но я уверен, что вы добьетесь удивительных результатов.

- А в чем, ваше высокопревосходительство, будет заключаться моя миссия?

- Она состоит из нескольких поручений. Вы поедете в Париж. Сначала нам нужно, чтобы офицер штаба, хорошо знакомый с нашим общим положением, точно информировал об обстановке на фронте союзников, на которых могла подействовать постоянная вражеская пропаганда. Она ведется в нейтральных странах секретными агентами или их местными сторонниками в различных организациях, политических и интеллектуальных кругах. Вы должны разъяснить положение людям, борющимся вместе с нами. Установите контакт со Вторым межсоюзническим военным бюро{23} в столице Франции, изыщите возможность вместе с офицерами, которые служат там, документально подтвердить это и получить от них соответствующие документы.

- Это задание легкое.

- Да, но другая его часть более деликатна. Используя нейтральные страны, такие, как Голландия, Швейцария и даже, может быть, Испания, вы должны найти таких агентов, которые сами или через третьих лиц смогут проникнуть на вражескую территорию - в Германию и Австрию. Вам надлежит также следить за враждебными организациями: другими словами, ваши люди будут играть двойную роль - разведчиков и контрразведчиков.

- Мне понадобится специально подготовленный персонал. Могу ли я для начала использовать преданных сотрудников, которые помогали мне до сих пор?

- Нет, поскольку они нам самим нужны: они знают страну и своих корреспондентов. Отвлекать их от первичной задачи - значит дезорганизовать службу разведки на нашем фронте.

- Новые люди! Возможно, их придется долго искать.

- Я верю в вашу находчивость. Вряд ли стоит добавлять, что вам даются необходимые организационные полномочия и что вы подчиняетесь непосредственно мне. Переписку поддерживать только со мной! Договоримся о специальном шифре для ваших депеш. Не останавливайтесь ни перед какими соображениями политическими или даже финансовыми. Вы получите любые средства, какие запросите.

- Не знаю, как вас благодарить за этот знак высокого доверия, ваше высокопревосходительство.

- Вы его заслужили. Да, я забыл! Вы будете официально представлены и аккредитованы при французском правительстве, однако в течение первых месяцев, чтобы облегчить становление службы и не привлекать к себе внимания, вы должны публично представляться корреспондентом крупной петроградской газеты и под измененным именем. Подумайте об этом и загляните ко мне через двое суток. Время не ждет.

При выходе из штаба мне в голову пришла счастливая идея: надо повидать моего большого друга, редактора одной из крупнейших столичных газет, чтобы поведать ему о моих затруднениях. Я долго не раздумывал и отправился в редакцию.

- Знакомы с Б.? - спросил меня редактор.

- Старым революционером?

- С ним самым. Вы знаете, что он пользуется большим уважением в своем кругу и за границей. Несмотря на свои идеи, он настоящий патриот. Повидайтесь с ним.

Я уверен, встреча с ним возымеет счастливые последствия для успеха вашего предприятия. Вот вам рекомендательное письмо, и он вас дружески примет.

Не мешкая, я поспешил к Б. До сих пор вспоминаю об этой волнующей встрече. В небольшом номере скромной гостиницы напротив Николаевского вокзала я застал Б. у большого самовара и протянул ему письмо моего друга.

- Пожалуйста, садитесь, полковник, - пригласил он, прочитав письмо. Кажется, вы должны сообщить мне что-то важное. Слушаю вас.

Мой хозяин был еще молод на вид, с живыми и умными глазами. Он внушал инстинктивное доверие. Я подробно объяснил назначенную мне роль:

- Я пришел просить вашего содействия. Думаю, что у вас в Париже много друзей, принадлежащих к вашей группировке; их у вас много за границей. Поскольку вы как истинный патриот добиваетесь прекращения войны, так как для вас и для нас Родина - прежде всего, то я прошу ввести меня в круг ваших друзей. Уверен, они будут прекрасными помощниками, а помощники мне нужны, поскольку я один и немного растерян.

- Правильно сделали, что пришли, полковник. Да, Родина прежде всего. После революции мы вернемся к нашей социальной программе. Только сначала добьемся победы нашего оружия. Завтра я дам вам несколько писем для кое-кого из наших за границей. Сам я намереваюсь присоединиться к вам в Париже: это может ускорить дело. Однако выпустят ли меня?

- Я передам вам выправленный паспорт.

- Тем лучше. До завтра.

Я откланялся очень довольный. Умолчу о некоторых внутриполитических соображениях, между прочим поведанным моим собеседником. Не имея как военный возможности спорить, я воздерживался от высказывания своих мнений, которые могли бы изменить добрые намерения Б. Однако отмечу, что некоторые соображения последнего мне показались весьма логичными и были проявлением здравого смысла. Если бы их приняли накануне войны, то наша Россия не знала бы нынешних ужасов поражения.

Я поспешил доложить об этой беседе генералу Дитерихсу.

- С Б. и его друзьями у вас уже есть крупный козырь в руках, - сказал он, - я очень рад этому успеху. Когда рассчитываете отбыть?

- Я готов, ваше высокопревосходительство.

- Не угодно ли через четыре дня? Я уже приказал подготовить ваши документы. Завтра получите паспорт Б., который отдадите ему взамен обещанных писем, и деньги на необходимые расходы. Скажите ему, что мы не собираемся его подкупать. Пусть он сохраняет свои идеи. Сегодня важна только Россия.

На следующий день генерал дал мне последние указания. Развернув передо мной подробную карту Галиции, хранимую под замком, он отметил основные направления готовящегося наступления на Луцк, которое после его успеха было названо "Брусиловским прорывом"{24}.

- Только не забудьте, - добавил генерал, - что ваши первые усилия должны быть направлены в эту сторону. Мне нужны подробные сведения о крепостях и укрепрайонах, созданных в тылу противников. Мы хотим знать, какие железные дороги Германии используются для переброски войск с Западного фронта на наш, внутренние водные пути, которые тоже используются для их перевозки, а также малейшие, даже незначительные детали на этот счет.

- Будет выполнено по всем пунктам, ваше высокопревосходительство!

Я откланялся, сопровождаемый напутствиями моего начальника.

В утро отъезда я сбрил усы, снял гусарский мундир императорской гвардии и, снабженный паспортом на имя Павла Истомина, журналиста, военного корреспондента, холодным декабрьским днем сел в поезд на Финляндском вокзале. Купе было пустым, а пассажиров в вагоне первого класса мало. Удобно устроившись в уголке, я начал задремывать, как вдруг меня разбудил пассажир, прибывший в последнюю минуту, в момент, когда дали второй свисток к отправке. Этот господин положил чемоданы в багажную сетку и сел напротив меня.

Меня одолел сон. Однако внезапно я проснулся от странного ощущения, что меня пристально разглядывают, и, открыв глаза, заметил взгляд, направленный на меня в упор. Оглядел моего попутчика и почувствовал, что уже где-то его видел, однако где? Поняв, что я полностью проснулся, он обратился ко мне со следующими словами:

- Извините, сударь, за нескромность, вы случайно не офицер?

- Нет, сударь, - ответил я довольно сухо, не желая затевать разговор с незнакомцем. Тем не менее он упорствовал:

- Время в пути тянется долго, особенно для меня, все время путешествующего. Я персидский коммерсант, а это говорит о многом. Надеюсь через месяц возвратиться на Кавказ, снова проездом через Петроград.

Меня как осенило. Акцент моего собеседника носил характерный немецкий оттенок, что позволило мне узнать его. Это был некий П., которого я встречал во всех шикарных заведениях столицы: на скачках, в модных ресторанах, театрах, кафе-шантанах. Обладатель германской фамилии, он возглавлял большую импортную фирму. Он искал знакомств с военными и имел сомнительную репутацию; даже до войны его считали подозрительным. Я старался не разговаривать с ним, односложно отвечая "да" или "нет". Прибыв на границу, в Хапаранду, я соскочил на перрон, зашел в жандармское отделение, офицеры которого были предупреждены о моем проезде.

- Хорошенько проверьте документы и багаж пассажира, расположившегося в моем купе, - сказал я им, - а если нужно, установите за ним наблюдение. Это некий господин П., который не внушает доверия.

Прошло полчаса. П., выйдя из жандармского отделения и вернувшись в вагон, имел очень недовольный вид. Большая часть его бумаг была конфискована. Его настроение настолько ухудшилось, что он не сказал мне ни слова. Прибыв в Стокгольм, я потерял немца из виду, однако вечером заметил его в ресторане моего отеля. Он сделал вид, что не узнал меня, и продолжил свой ужин, не поднимая глаз.

Вернувшись поздно в свой номер, я заснул. Среди ночи меня разбудил слабый луч света, который проникал в приоткрытую дверь. Я увидел, как нескромная рука просунулась в щель, пытаясь дотянуться до моего ночного столика. Резко повернувшись, я включил свет. Рука мгновенно исчезла, дверь закрылась. Все успокоилось. Я сообщил об этом в администрацию. Ночной дежурный осмотрел соседний незанятый номер и не заметил ничего подозрительного. Пришлось забаррикадироваться перед тем, как снова заснуть. Утром, когда я покидал гостиницу, директор пришел извиниться, однако не смог ничего объяснить. Я узнал только, что персидский коммерсант уехал в шесть утра.

Это была не единственная тревога во время поездки. Какая тяжелая поездка! По бурному Северному морю, затем в британский Ньюкасл, где я с невероятным трудом вырвался из лап недоверчивых английских таможенников; потом в затемненный Лондон, где вокруг Вестминстерского аббатства с жужжанием крутились германские самолеты; наконец, ночной переход через пролив Па-де-Кале. В Париж я прибыл в конце декабря.

Мои до тех пор довольно грустные впечатления изменились тот же час благодаря горячему приему, оказанному мне министром, офицерами генштаба и начальником разведывательной службы. Мне сразу же показалось, будто я всегда жил рядом с этими товарищами - так спешили они быть приятными, услужливыми и предупредительными. Естественно, я нанес визит нашему послу Извольскому{25}, который, будучи предупрежден о моем приезде, выразил желание встретиться со мной.

- Тем более приятно принимать вас, - сказал он после обмена обычными любезностями, - чтобы сразу сказать вам следующее: шпионские дела мне совеем не нравятся, они вызывают бесконечные осложнения и часто заканчиваются скандалами.

- Однако, ваше превосходительство, у меня никогда не возникало приключений подобного рода в моей службе в России.

- Там может быть, охотно вам верю. Однако здесь вы находитесь в иностранном государстве, пусть даже и союзном. Вы также будете распространять свое влияние на соседние, более или менее нейтральные страны. Без всякого сомнения, в случае осложнений поступят требования разъяснить, провести расследование и прочие подобного рода штуки, которые я так ненавижу. Поэтому, полковник, не рассчитывайте ни на меня, ни на кого бы то ни было из моих подчиненных. Я знать не хочу, что вы там будете делать.

- Позвольте, ваше превосходительство, заметить, что недавно, например, ваш коллега в Румынии Поклевский-Козелл поддерживал мои усилия и позволил успешно довести их до конца. Эта столь утешительная поддержка мне сильно помогла. Я надеялся встретить в нашем посольстве в Париже такой же прием и получить подобную помощь.

- Я сказал свое последнее слово, полковник.

- Ваше превосходительство, можете быть уверены, что я вам не буду надоедать. Буду действовать без вашей поддержки.

Стоит ли добавлять, что впоследствии весь персонал посольства помогал мне, несмотря на позицию его руководителя.

Письма г-на Б. очень пригодились и послужили поводом для моих поездок в Швейцарию, Голландию и другие страны, как это будет видно из следующих глав. Порученная мне организация обрастала плотью, становилась мощной и оказывала ценные услуги. Следует уточнить, что некоторые влиятельные политические фигуры, как французские, так и иностранные, оказали мне помощь, однако я могу упоминать об этом только между строк, а их имена никогда не будут названы.

Испанская танцовщица

Как я уже рассказывал, прием нашего посла по приезде в Париж несколько разочаровал меня. Для этого видного дипломата не существовало ничего ценного вне старых традиций, которыми он гордился, а разведка и контрразведка ему представлялись методами действий более или менее сомнительного качества, эффективность которых весьма условна. Не располагая достаточной властью для того, чтобы изменить его мнение, я вынужден был примириться с его решением игнорировать меня. Совсем другим был прием, оказанный мне французскими властями, дипломатическими и военными. В этих весьма осведомленных кругах старались любым путем быть мне полезными, помочь организовать мою службу. Всякого рода трудности, с которыми я мог бы столкнуться, рассеивались даже до того, как я высказывал свои пожелания, в частности, относительно отправки телеграмм, выдачи паспортов, передвижения моих агентов, перевода денег и повседневных связей со 2-м бюро Военного министерства, занимающегося разведкой и контрразведкой. Так же я вступил в контакт с моими коллегами из других союзных стран. Через несколько часов у меня на квартире был установлен телефон. Эта предупредительность глубоко меня тронула. Я понял, что действительно нахожусь у друзей. Я уже обожал Францию, а позднее еще больше полюбил ее за верность союзной России.

Мне полагался французский адъютант, полностью осведомленный обо всех административных делах, в которых я мог запутаться и, таким образом, потерять драгоценное время. Кабинет военного министра сумел подобрать человека, который великолепно подходил для этого, г-на Марселя В., офицера, в прошлом - комиссара полиции, известного, следовательно, и Сюрте Женераль, и префектуре полиции. Он мне был весьма полезен как источник всех нужных мне сведений, в которых я мог нуждаться, касалось то некоего агента или подозрительного лица. Но его роль этим не ограничивалась. Чтобы облегчить мою задачу, мне нужно было иметь некоторые связи, особенно на швейцарской границе, позволяющие мне и моим агентам быстро переходить ее. В Дивонне и Аннемасе Марсель Б. организовал необходимые службы, работающие безукоризненно. У него были наготове автомобили, чтобы отвезти нас туда, куда пожелаем; заранее готовились запасы, а в помещениях имелось все для часто необходимого переодевания.

Марсель Б. был человеком лет 45, слегка полноватым. Умный, умеющий вращаться в свете, с честным и открытым лицом, с первого взгляда внушающим доверие, он оказывал разнообразные услуги в любое время. Добавлю, что это был веселый малый, любящим пожить, не пренебрегающий изысканным обедом и хорошим вином, особенно в дружеской компании. Задолго до войны ему было поручено сопровождать нашего императора с семьей в заграничных поездках, и он сохранил о тех временах глубокие воспоминания. Романовым г-н Марсель был предан душой и телом, хотя прежде всего был добрым патриотом и превосходным французским офицером. Он с гордостью выставлял напоказ ордена Святого Станислава и Святой Анны, которыми он был награжден за услуги, оказанные государю.

Именно благодаря Марселю Б. я установил отношения с г-ном Альфредом, о котором я часто упоминаю в своих заметках и который стал моим другом. Именно через него я познакомился с моим первым агентом-женщиной. Эту историю стоит рассказать.

Однажды вечером мы с Марселем Б. пошли в мюзик-холл.

- Посмотрите-ка хорошенько на эту танцовщицу, - вдруг сказал мой спутник.

Я взял бинокль и навел его на молодую женщину.

- Она мне кажется интересной, - сказал я ему, - утонченной, изысканной, с чем-то таким, что ее отличает от обычных звезд кафе-шантанов. Вместе с тем она красива и, что ее нисколько не портит, восхитительно танцует. В былые времена она бы имела громадный успех в Петербурге. Но почему вы посоветовали внимательно посмотреть на нее?

- Потому, что через нее мы можем найти женщину, нужную для вашей службы в Швейцарии.

- Значит, вы с ней близко знакомы?

- Я знавал ее еще ребенком в том квартале, где был комиссаром полиции. Ее родители - почтенные коммерсанты, они рано умерли, оставив дочь пятилетней сиротой. Жанну X. взяла ее бабушка, которая заботливо воспитала внучку. Она получила прекрасное образование. Когда началась война, старушка из-за нехватки клиентов оставила торговлю антиквариатом, а немного погодя ее разбил паралич. Что делать? Жанна пожертвовала собой. Девушка умела хорошо танцевать, а также брала частные уроки пения и иностранных языков. Она выбрала танец и поступила в мюзик-холл, где быстро стала одной из ведущих актрис. Тем самым Жанна смогла зарабатывать себе и бабушке на жизнь.

- Вот как?

- Да, несмотря на окружение, она сохранила благоразумие. Однако повстречав молодого человека, весьма трудолюбивого, она пылко его полюбила. Они собирались пожениться, как вдруг разразилась война. Накануне отправки жениха на фронт она, чтобы внушить ему веру в себя и смелость, отдалась ему. Через месяц он был смертельно ранен. Жанна добилась разрешения приехать к нему во фронтовой госпиталь, однако было слишком поздно. Молодой солдат незадолго умер с ее именем на устах.

- Бедное дитя!

- Да, бедное дитя, вынужденное, несмотря на свои страдания, каждый вечер участвовать в спектаклях и улыбаться. Даже ребенком она слышать не могла о Германии. Посудите сами, какие чувства испытывает она сегодня к тем, кто убил ее жениха. Жанна готова на все, чтобы отомстить.

- Это крайне интересно.

- Не хотите ли встретиться с ней после спектакля?

- Охотно.

- Я передам ей записку через контролершу.

- Очень хорошо.

Занавес опустился, мы вышли, а мадемуазель Жанна вскоре присоединилась к нам в ближайшем ресторане. Простая, немного бледная от переживаний и житейских забот, одетая кокетливо и со вкусом, она имела решительный вид, который мне понравился.

Пока мы вкушали с молодой женщиной скромный ужин, Марсель Б. разъяснил ей характер услуги, которую мы от нее ожидали.

- Дорогая Жанна, - сказал он, - нам нужны важные сведения о германской армии, ее численном составе и перемещениях внутри Германии, особенно тех, которые имеют отношение к боевым действиям на русском фронте. Господину, являющемуся моим начальником...

- И вашим другом, - вставил я.

- Благодарю... г-ну Истомину нужна молодая, красивая и умная женщина, которая может поехать в Женеву, крупный центр международного шпионажа. Там ей нужно познакомиться с германскими представителями или офицерами-отпускниками и, благодаря отношениям, которые сложатся, собирать все возможные сведения. Вы видите, насколько это деликатное задание и, я бы еще добавил, трудное, так как следует отбросить все угрызения совести. Мы подумали, что артистке легче сыграть эту неблагодарную роль, так как она быстрее становится предметом обожания, нежели любая другая женщина. Вы, конечно, хорошо знаете ваших подруг и, может быть, сможете найти среди них подходящую даму. Не торопитесь с ответом, у вас есть время, чтобы обдумать предложение.

- Извините, что навязываем вам это ярмо, - добавил я.

Слушая Марселя Б., Жанна совершенно изменилась. Лицо ее превратилось в маску непреклонной воли, взгляд горел, все тело трепетало.

- Месье Б., - воскликнула она, - я хорошо поняла, чего вы хотите. Искать кого-то бесполезно. Вы меня знаете с детства, вам известны мое поведение и патриотизм. Я согласна исполнить роль, которую вы назначите, несмотря на мое отвращение к немцам. И, принося им как можно больше вреда, я забуду всякую щепетильность при контакте с ними.

- Но, мадемуазель... - запротестовал я, взволнованный столь редким самопожертвованием, особенно в этом возрасте.

- Только одно могло бы помешать мне уехать, если это не будет решено в соответствии с моими желаниями. Я хочу, чтобы было обеспечено материальное благосостояние моей бабушки. А тогда - по мне - будь что будет!

- Согласен, - ответил я. - Все, чего вы желаете и что считаете необходимым, будет улажено до вашего отъезда.

- Что вы собираетесь делать в Швейцарии? - спросил Марсель Б.

- Просить ангажемента в женевском мюзик-холле. Полузвезда из парижского варьете всегда будет благожелательно принята директором и зрителями. Я представлюсь испанской танцовщицей.

- А если в Женеве есть испанцы? - задал вопрос я.

- Не бойтесь, месье, по-испански я говорю так же, как и по-французски.

- Поздравляю.

- Жанна говорит также по-немецки и по-английски, - добавил Марсель Б.

- Трудно встретить у одной женщины столько достоинств одновременно, сказал я.

От такой откровенной похвалы молодая женщина покраснела.

Мы встречались на следующий и в другие дни, чтобы разработать детали поездки, определить соответствующее вознаграждение и уточнить дополнительные инструкции для Жанны во время работы в Швейцарии. Было оговорено, что она будет ежедневно отправлять мне иностранные газеты, где специальным образом станет накалывать буквы, составляющие слова, чтобы доложить обо всем, что узнала. Через две недели после ее отъезда я услышал от одного агента, что она подписала блестящий ангажемент с самым крупным мюзик-холлом Женевы и что с первого же вечера добилась беспрецедентного успеха и всегда окружена поклонниками. Она часто встречалась с молодым элегантным человеком, похоже, германским офицером.

Мадемуазель Жанна посылала мне газеты, содержащие собранные ею весьма серьезные сведения о перемещениях германских войск. Она даже сообщала номера полков, следующих на русский фронт. Каждый день эти бандероли регулярно доставлялись мне, свидетельствуя о том, что моя корреспондентка сумела пробиться в избранные и весьма осведомленные круги. Однажды она объявила мне о воздушном налете на Париж, целью которого было сбросить зажигательные бомбы и вызвать панику среди населения. Предупреждение было точным: в последующие ночи начались и регулярно продолжались бомбардировки немецкой авиации.

Мадемуазель Жанна казалась неутомимой. Вечером она танцевала, ночь проводила со своим другом, а зачастую и ужинала с ним в компании его друзей, германских офицеров. Днем Жанна накалывала газеты. Эта работа была долгой и кропотливой. Она добилась большого влияния на своего германского офицера и, весьма ловко делая вид, будто не знает ни немецкого, ни английского языка, безмятежно сидела и слушала тяжеловесные шутки коллег своего друга, узнавая самые важные новости, которыми они обменивались, не обращая внимания на ее присутствие. Они были уверены: красивая танцовщица понимала только по-испански и по-французски, и ничуть не стеснялись.

Однажды ее друг вопреки привычке проснулся очень рано и ушел, сославшись на то, что ему надо зайти к кому-то поблизости.

- Ты можешь оставаться, - сказал он Жанне, которая собиралась уйти в свой номер. - Здесь теплее.

Едва он закрыл дверь, как Жанна заметила большое досье на столе, соскочила с кровати и перелистала его. Находка оказалась очень важной: это были последние сведения с Восточного и Западного фронтов с подробными распоряжениями, отданными на предстоящее наступление, сведения, которые следовало передать в нейтральные газеты с добавлением зачастую ложных деталей о донесении союзниками потерях и вновь занятых позициях. Жанна быстро оделась, взяла наугад самые важные бумаги, спрятала их под манто и, чтобы избежать любой случайности, посмотрела на пустынную улицу. Успокоившись, она открыла дверь и замерла на пороге: перед ней стоял ее друг.

Взгляд его устремился на стол. Он застыл на месте. Повернувшись к Жанне, схватил ее за плечи, сорвал манто, нашел спрятанный пакет, а затем грубо швырнул ее на постель.

- Несчастная, - прорычал он, не в силах добавить ни слова.

Глаза его вылезли из орбит, кровь прилила к лицу, из горла вырывалось хриплое дыхание; все конвульсивно дрожало. Немец едва держался на ногах. Происшедшее взбесило его. Наконец он немного овладел собой и, меряя громадными шагами комнату, повторил:

- Несчастная шпионка, ты, такая наивная, такое нежное дитя, на котором я собирался жениться после войны, считая тебя идеальной женщиной! Ты, которой я так верил, которую любил изо всех сил, всей душой, играешь эту гнусную роль! Каким же демоном ты являешься? В твоем возрасте ты стала самой искушенной интриганкой из всех авантюристок! А я дал себя убаюкать, словно ребенок! Притворство у тебя, должно быть, в крови. На какой же грязи ты замешана? Отвечай!

Сидя на краю кровати, Жанна, сначала сильно испугавшаяся, вновь обрела спокойствие и смотрела на мужчину, не говоря ни слова. Ее молчание обескуражило немца, который бросился к ней с протянутой рукой. Девушка не пошевелилась. Он грубо схватил ее пальцами, казалось, ища ее горло; однако сдержался.

- Ах, - воскликнул он снова, - сколько дней и ночей провел я в поисках агента, который предупреждает противников о всех наших мероприятиях, который выдает все секреты, и о чем мы наконец догадались. И вот он, предатель, добавил он с горькой усмешкой. - Это - женщина, худшая, чем уличные девки. Она разыгрывает любовь, преданность, провоцирует доверие. А я подозревал секретаря, садовников, даже своих товарищей! Я заставлял следить за ними, устанавливая, с кем они водятся, контролируя их расходы! И в конце концов вышел на тебя. Мне претило устраивать тебе проверку, которую считал унизительной. Скрепя сердце, я решился на нее, обещая себе искупить еще большей любовью мои подозрения, если они окажутся ложными. О, несчастная! Ты будешь отвечать? На кого ты работаешь? Что тобою движет? Любовь к деньгам? Давай, отвечай!

Стоя перед ней со сжатыми кулаками, с наклоненной вперед головой, он пожирал ее взглядом.

Жанна, спокойная, энергичная, поднялась и, скандируя, произнесла на чистом немецком языке:

- Я француженка. Я вас ненавижу. Вы вторглись в мою страну и опустошили ее. Вы убили моего жениха. Я вам отомстила.

Услышав, что Жанна изъясняется на его языке, офицер побледнел.

- Доннерветтер! - прорычал он. - Оказывается, она знает немецкий! Ах, змея, я не стану тебя убивать, это слишком просто, а наказание было бы слишком скорым и легким. Хочу, чтобы ты всю свою жизнь вспоминала этот день. Хочу, чтобы ты стала объектом презрения для всех... А, ты увидишь, как умеет мстить немец!

Он вышел и запер дверь на два оборота ключа. Жанна не потеряла присутствия духа, мгновенно оценив критическую ситуацию. Вылезти через окно, спустившись при помощи занавески, - значит возбудить любопытство прохожих и привлечь внимание полиции. Подойдя к двери, она услыхала, как горничная, убирая, мурлычет песню. Жанна сильно постучала в филенку и, к счастью, услышала ее ответ. Служанка спросила, что случилось.

- Не знаю, куда задевался ключ. Не могли бы вы открыть мне дверь своими ключами?

Служанка немедленно повиновалась.

Жанна забрала все бумаги, зашла в свой номер, уложила их вместе с драгоценностями в чемодан, спустилась по черной лестнице и предупредила портье, что будет отсутствовать двое суток. Затем она взяла такси и, пообещав шоферу большие чаевые, доехала до границы. В Париже она попросила проводить ее прямо ко мне и рассказала эту историю, передав бесценные документы. Я был взволнован больше, чем героиня этого фантастического приключения.

Я приказал моему агенту в Швейцарии переправить багаж мадемуазель Жанны и рассчитаться в гостинице. Марсель Б. и я постарались обеспечить жизнь прелестной и преданной молодой женщины, однако ее роль агента закончилась, по крайней мере, за границей. Она "сгорела".

Мисс Дэзи

Во время моего первого пребывания в Париже мы с женой проживали в доме 22 по ул. Фэзандри. Хозяин дома и консьержка знали меня под вымышленным именем, проставленном в паспорте, - г-н Истомин, корреспондент крупной русской газеты. Многочисленные выходы в город, обусловленные становлением такой сложной организации, как контрразведывательная служба, конечно, привлекли ко мне внимание соседей: стук пишущей машинки по ночам, хотя и заглушаемый войлочной подушкой, пробудил весьма понятные в это время подозрения. Во время войны люди быстро становятся подозрительными, поэтому часто информируют тайную полицию. Однако, отдавшись целиком своей работе, я не думал об этих мелочах.

Самым трудным для меня была вербовка надежных агентов, особенно резидентов, что вынуждало вести поиски во всех сферах общества. Мое обучение ремеслу оказалось нелегким, однако его начало принесло мне одну интересную находку.

Однажды по рекомендации моего друга, французского журналиста, ко мне пришел некий англичанин, высокого роста, белокурый, со спортивной выправкой, очень молодой.

- Сколько вам лет? - спросил я г-на Л. после взаимных приветствий.

- Шестнадцать, сударь.

- Что вы хотите?

- Воевать.

- В вашем возрасте об этом не стоит и думать.

- Тем не менее я хочу.

- Вас невозможно взять в действующую армию. Л. на минутку умолк, размышляя, затем сказал:

- Пусть меня используют на любой службе, но только используют, я не хочу сидеть сложа руки. Послушайте, сударь, я чувствую в себе способности сыщика. Я прочел всего Конан Дойля, и меня привлекла логика его дедуктивного метода, ум и тонкость, с которыми он его излагает. Я хочу пойти по пути Шерлока Холмса. Не сомневайтесь. Я говорю на нескольких языках, пошлите меня куда хотите, например, в Германию, и вы убедитесь.

- Об этом и не думайте, молодой человек. Хотя вы мне кажетесь весьма развитым и искушенным, несмотря на ваши шестнадцать лет, для того, чтобы выполнять подобные задания, необходимы знания, которыми вы пока еще не обладаете, знания политики, стратегии, коммерции и глубокие навыки конспирации. Я уж не говорю об опасности...

- О, ничего не бойтесь!

- Понимаю, однако к чему подставлять себя под расстрел, не принеся никому пользы.

- Испытайте меня, сударь!

- Ваша решимость трогает меня. Итак, с кем вы знакомы в Париже?

- О, с кучей людей! Конечно, со спортсменами, поскольку я занимаюсь самыми разными видами спорта. Далее, с писателями, артистами.

- С Монпарнаса?

- Пропадаю там целыми вечерами.

- Хорошо. Может быть, здесь следует попытаться. Не подавая вида, слушайте все разговоры - женщин, мужчин, и если сочтете, что кто-то из них способен оказывать нам услуги, повстречайтесь с ним, только не здесь. Выберите малолюдное место, где можно спокойно побеседовать. Вас это устраивает?

- Олл райт!

- Вы будете моим агентом-вербовщиком. Только никому об этом ни слова.

После крепкого рукопожатия он ушел окрыленный, с победным видом, словно отправляясь завоевывать мир, а я улыбался, забавляясь этим юношеским задором, который, возможно, мог нам пригодиться. Я ошибся. Действительно, через несколько дней Л. возвратился и победоносно объявил мне, что раскопал первоклассного агента.

- Немцы, - добавил он, - несмотря на их превосходную организованность, ни за что не сумеют ее вычислить, напротив, они будут рады включить ее в ряды своих агентов.

- Ее? Так, значит, это женщина?

- Да, и шикарная.

На следующий день я отправился в небольшую гостиницу на левом берегу Сены, расположенную на пустынной улочке, где встретился с Л. и завербованной им женщиной.

- Мисс Дэзи Р., - представил он ее.

Высокая, тонкая, белокурая, с большими соблазнительными глазами, примерно 28 лет, она произвела на меня хорошее впечатление. Ее уверенная повадка мне также нравилась.

- Англичанка? Американка? - спросил я.

- О да, американка, - сказала она с акцентом, который выдавал ее происхождение.