ТРЕСТ ПО УНИЧТОЖЕНИЮ ИСТОРИИ

«Trust for destruction of history, Weltgeschichtevernichtungstrust — TDH -международная тайная организация, задача которой — остановить прогресс. Вы, конечно, понимаете, что события, происходящие в современном мире, пагубны для таких выдающихся личностей, как, например, Вы, подавляют их, лишают свободы в первую очередь из-за ликвидации частной собственности, этой гарантии независимости, которая заменяется господством монополий или, что еще хуже, государственными предприятиями. Поэтому и был создан наш трест — объединение, защищающее интересы последних частников, стремящихся остановить прогресс, мечтающих о свободе и независимости, жаждущих уберечь личность человека-предпринимателя от наступления человека-служащего. Мы обращаемся к Вам с призывом помочь нам, препятствуя прогрессу в Вашем городе и на занимаемом Вами месте, ибо теперь, когда потерпели крах все попытки военного вмешательства, достижение успеха возможно только путем объединения усилий исуинных мужей всего мира…»

Корейс посмотрел на подпись. Сначала письмо показалось ему нелепой шуткой. Но бумага была хорошая, листовка, несомненно, печаталась за границей, так как все чешские значки над отдельными буквами были проставлены от руки. Он посмотрел на своего бывшего друга. Так вот чем ты сейчас занимаешься…

— Интересно, — сказал Корейс, смущенно возвращая ему листовку. — Но сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог остановить ход истории, а тем более повернуть ее вспять. Я, во всяком случае, не могу. Гараж мой пуст, а в кармане ни гроша. Сегодня у меня отобрали последний автомобиль.

— Нам не нужны твои деньги. И в транспортных услугах мы не нуждаемся. Наоборот, предоставим тебе новую машину.

Тонда осторожно оглянулся и левой рукой приподнял брезент, покрывавший старомодную машину, на которой он приехал. Корейс увидел направленные прямо на него отполированные детали какого-то реактивного устройства, напоминавшего «катюшу» в миниатюре.

— Для чего это? — спросил он, так как вообще интересовался машинами.

— Ты можешь надолго приостановить прогресс в Чехии. Не знаю, помнишь ли ты, как мы в сорок пятом году помешали нацистам взорвать пражский мост? Благодаря этому русские вошли в Прагу раньше американцев и сыграли решающую роль в том, какой социальный строй установился в нашей стране. А знаешь ли ты, почему нам тогда удалось перестрелять отряд нацистских подрывников? Потому что ты предоставил нам машину и подвез нас к пражскому мосту с тыла, лесной дорогой. У тебя тогда была отличная машина.

— Я назвал ее «Рихардом», — улыбнулся Корейс. — Сам собрал из утиля. Ни один «газик» или «додж» не мог за ней угнаться. Ее-то у меня сегодня и отобрали.

— Вот потому ты и созрел для поступления в наш трест. Кто на фабрике будет теперь заботиться о твоих автомобилях? Кто станет отдавать им всю свою любовь, посвящать жизнь? Ты последний экспедитор в Чехии. Последний энтузиаст своей профессии. На твое место придут только лодыри, воришки и служащие, которым все безразлично. Им на автомобили наплевать. Они в своей работе не заинтересованы. Ты этого не должен допускать.

— Но как? — спросил Корейс и повел Тонду в свою опустевшую мастерскую. — Много умников пыталось еще до нас это сделать и погорело.

— Они не владели нашим методом. Эта машина перенесет тебя в тысяча девятьсот сорок пятый год. Ее счетчик отсчитывает не километр-часы, а годы. А в остальном ею управляют так же, как твоим любимым «Рихардом». Мы нарочно сконструировали ее по твоей модели. Вернешься в тот решительный день, никого не отвезешь к пражскому мосту, ребята пойдут туда пешком, явятся слишком поздно, и русские задержатся у реки. А на следующее утро в Прагу войдут американцу. Ты переделаешь историю. Так же, как другие будут делать это в других местах. Такие меры, разумеется, изменят современный мир радикальнее, чем любая интервенция. В наше время, при наличии атомного оружия, нет других возможностей, если мы хотим изменить ход истории и все же сохранить жизнь на земле.

Корейс больше не сомневался:

— Ты сошел с ума, — сказал он и большими шагами направился к своему дому.

Тоник пошел следом за ним. Клялся, что все это правда, показывал документы, свидетельства, специальные полномочия, доллары и особый бесшумный пистолет. Он допускал, что такая поездка может оказаться опасной, что из подобных путешествий в прошлое многие не возвращались, льстил Корейсу, взывал к его героизму. Ведь если он тогда сумел собственноручно укокошить начальника команды подрывников, то теперь сумеет сдержаться и не убивать его, спасет человечество, цивилизацию, себя и свою семью от разорения.

— Неужели ты забыл, что тогда боролся вместе с нами? Что на том мосту потерял правую руку? — Корейс неделикатно указал на протез Тонды.

Тоник объяснил, почему он так изменился, почему пошел на службу в «Трест» — ведь его потом выгнали из армии и даже арестовали за то, что он будто бы проворовался в Пограничье. Ему пришлось бежать за границу, и с тех пор он думает только об одном: как исправить свою ошибку. Это он разработал такой план и предложил его правлению треста, именно он догадался, что современное политическое положение в Чехии является результатом той поездки Корейса, что, собственно, Корейс на своей машине привез в Прагу социализм… Но Корейс, даже не попрощавшись, захлопнул дверь перед его носом.

Дома его ждали, сидя за остывшим ужином. Тесть — воплощение ехидства — ходил вокруг стола. Марта упорно рассматривала собственные руки.

— Знаешь, что велели передать твои товарищи? — язвительно спросил тесть. — Знаешь, какое поручение дали Марте? Мало того, что они отобрали все твои автомобили, но ты еще должен уплатить налог. Теперь можешь идти выпивать с ними. Что я тебе говорил? — Это была его ежедневная песня.

— Машины забрали потому, что они были имуществом фабрики. Если бы вы переписали их на меня, мы пользовались бы ими по сей день, — нехотя огрызнулся Корейс. Сегодня он не мог как следует разозлиться даже на этого сгорбленного старикашку.

— Верно. Это я знаю. Ради них ты и вошел в нашу семью. Воображал, что я тебе все отдам. А потом ты вышвырнешь меня вместе с моей дочерью.

— Вас вышвырнули другие, — сказал Корейс и отодвинул тарелку. Есть ему не хотелось. Марта только взглянула на него. Она была еще уродливее, чем всегда.

— Завтра утром надо внести десять тысяч. Они передали, что подождут до завтра только ради тебя. — Она произнесла это медленно и тихо. Знала, что в доме нет ни гроша, если не считать тех денег, которые в свое время припрятал отец и, разумеется, никому не даст. — А ты, мол, можешь водить машину для фабрики.

Корейс вскочил. Характер у него был вспыльчивый.

— Твое дело кончено, — крикнул тесть, — выхода у тебя нет. Я это всегда предсказывал.

Но он изрекал свои предсказания уже в пустой комнате — Корейс вышел из дому. По пути он захватил с полки в передней бутылку рому, отбил горлышко о косяк двери и несколькими большими глотками выпил весь ром.

Тонда все еще стоял у двери подле своей таинственной машины.

— Я еду, — бросил ему Корейс и сел за руль, словно отправлялся куда-нибудь в Мотол к огороднику за цветной капустой. В последний момент Тонда перевел под машиной какой-то рычажок и быстро отскочил в сторону. Мотор зарычал; видимо, это был дизель. И все-таки Корейсу показалось, что машина едва движется. Он выглянул — Тоник уже исчез. Но он заметил, что светит солнце и неподалеку цветет яблоня. В ноябре. Спустя секунду на ветвях лежал снег. Еще миг, и на деревьях уже висели плоды. Однако он понял, что происходит, лишь тогда, когда исчез его гараж и вместо него появились старый забор и сарай, которые он снес в сорок седьмом году. Ландшафт за окном машины менялся, как в ускоренном фильме. У Корейса даже голова закружилась. Он услышал выстрелы, и машина резко остановилась. Тряхнуло так, что ему пришлось ухватиться за руль. На нем он увидел название фирмы:

ТРЕСТ ПО УНИЧТОЖЕНИЮ ИСТОРИИ

а на счетчике дату: 1945 год. Стрельба доносилась откуда-то издали, видимо, со стороны Роудниц. Били тяжелые орудия или танки. Он быстро отвел машину в кусты за оградой и вышел из нее. Все было точь-в-точь как тогда. Вот остановилась команда фашистских подрывников на автомобилях-амфибиях с фаустпатронами. Их было человек пятнадцать, и все матерые убийцы. И я должен пощадить их ради своей машины? Горизонт осветило пламя пожара. Корейс вспомнил о детях, сожженных в соседних деревнях. И сразу почувствовал, что у него не хватит сил. Видно, ход истории вообще невозможно остановить.

— Они хотят взорвать мост. Мы должны пробраться лесом и опередить их. Подвези нас, — сказал кто-то, дернув его за рукав. Это был Тонда, только совсем молодой. И дергал его своей здоровой правой рукой. Рядом с ним стояла Ирена. Ну, конечно. С коротко остриженными белокурыми волосами, в одежде узника концентрационного лагеря, с винтовкой. Ирена, которую он тогда любил.

— Не ходи туда, Тонда. Лишишься руки. И потом тебя арестую.

— Это не Корейс, — оттолкнула его Ирена.

— Что вы здесь делаете? Кто вы такой? Прячьтесь! — крикнули остальные товарищи и кинулись во двор, осторожно перелезая через забор, чтобы их не увидели с улицы. Все они были вооружены.

Почему они не узнали его? Корейс лихорадочно размышлял. Искал глазами какое-нибудь зеркало или хотя бы осколок, но тут же увидел самого себя выходящим из дому и вынужден был ухватиться за забор, чтобы не вскрикнуть. При этом он порезался о старую ржавую рекламу мыла «Эллада». Увидел, как он сам советуется с Тондой, входящим со всем отрядом в дом, на чердак. Оттуда они будут наблюдать за подрывниками и выработают свой военный план. Марта по обыкновению была на кухне.

— Неважно, кто я, — говорил он потом Марте на кухне. — Я знаю, что ты ревнуешь к Ирене, знаю, что с Корейсом ты со вчерашнего дня не разговариваешь, но знаю также, что в конце концов вы все-таки останетесь вместе. Я пришел лишь затем, чтобы вам в будущем было хорошо. Хочу, чтобы вы были счастливы.

В это время кто-то выстрелил из автомата в открытое окно. Нацисты боялись снайперов. Он вспомнил, что они застрелили у шофера двоих детей. Чем дальше, тем меньшее значение приобретала для него его собственная машина.

— Не пускай его на мост…

— Откуда вы это знаете? — теперь уже вправду ужаснулась она и вскрикнула бы, если бы он не зажал ей рот. Корейс почувствовал в своих руках тело жены, так хорошо знакомое ему, но ставшее на несколько лет моложе. Это неожиданно взволновало его, и он поцеловал ее.

— Мы должны испортить его машину, только так можно помешать им вовремя добраться до моста. Дай мне ключи от гаража…

Он рылся в бельевом шкафу, зная, что запасные ключи хранятся где-то под детскими распашонками — жена упорно шила их для детей, которые так никогда и не родились. Она ударила его по руке:

— Вы что, спятили? Испортить наш автомобиль? Теперь, перед самым концом войны? А на что мы будем жить?

Корейс хотел спросить ее, на что они будут жить, если этого не сделать, но он только оттолкнул ее и продолжал рыться в белье. Она не решилась сопротивляться: он был сильнее ее. Корейс схватил ключи и ринулся к гаражу.

— Это мой автомобиль. И мой гараж. А я твой муж, — крикнул он, убегая. Она выбежала вслед за ним, и тут Корейс увидел себя рядом с нею в зеркале, висевшем в передней. Он был намного старше ее. Таких осложнений он, конечно, не ожидал. Вбежал в гараж. Схватил нож и пропорол все четыре покрышки. Нанес такую рану своему любимцу. Корейс готов был просить прощения у автомобиля — он часто разговаривал с ним, причем гораздо нежнее, чем с людьми. Но в этот момент дверь за его спиной открылась, и в ней появился другой Корейс — намного моложе его, разъяренный, воинственный Корейс, герой всей округи, освободитель Праги. Они набросились друг на друга. Однако Корейс знал, где тот, молодой Корейс держит свой пистолет, и потому бросился к шкафчику с инструментами раньше, чем сам это когда-то сделал. Вообще он все знал заранее, знал и о тайнике под полом, где был спрятан армейский авбмат. И не ослабел за эти годы. Во время этой странной борьбы он даже смог произнести:

— Я делаю это ради тебя. Чтобы у тебя через пять лет было двадцать «Рихардов» и работало десять шоферов, чтобы ты жил лучше тестя…

— Плевать мне на это, — кричал, борясь не на жизнь, а на смерть, молодой Корейс. — Предатель! Коллаборационист! Скотина! Хочешь, чтобы всех нас перестреляли, а деревню сожгли! Да я отдам последнюю рубашку, чтобы нам избавиться от нацистов! — и поднял с пола гаечный ключ. Слышно было, как на улице затарахтели мотоциклы: это двинулась команда подрывников. В дверях гаража появился Тонда с пистолетом в руке.

— Я уже достал машину, — крикнул этот стервец, уличая самого себя во лжи, которую будет твердить позднее. — Идем скорее…

Он не заметил будущего Корейса, притаившегося в углу. Во дворе остановился старый легковой «форд» тестя Корейса. История была спасена. Тесть вышел из машины в сокольской форме. Растроганно пожимал всем руки. Но он не был вооружен. И когда герой уехали, остался с дочерью.

— И вы еще будете меня всю жизнь поучать, чтобы я с ними не якшался, — усмехнулся будущий Корейс.

— В конце концов все армии уйдут. А наш народ останется здесь. И мы не должны восстанавливать его против себя. Пусть перебесится… как в восемнадцатом году… У нас после войны остались полные склады, надо быть осторожными…

— Для кого, папенька? Для кого? — спросил Корейс.

— Вы родственник моего зятя? Похожи на него.

— Немного, — ответил Корейс и медленно пошел прочь. Дурацкая идея — уничтожить историю. Плечи у него еще болели после драки. Придется вернуться в современность с шишкой. Он с трудом поставил правую ногу на подножку автомобиля, открыл дверцу и нащупал женское бедро.

— Что ты здесь делаешь? — изумился он. За рулем сидела Марта с чемоданчиком на коленях; она была намного моложе и даже не запыхалась от спешки. — Немедленно вылезай. Я не могу взять тебя с собой. Знаешь, куда я еду? — Но она не шелохнулась. — Понимаю, ты злишься из-за того, что он уехал, что он рискует жизнью, из-за того, что с ним поехала Ирена, вы поругаетесь с ним, но в конце концов помиритесь. Ты нужна ему. Да и тебе самой не найти никого другого.

— Я уже нашла.

— Кого? — и он перечислил тех, за кого отец пытался ее выдать, — ведь все они сбежали.

— Вас. Вы похожи на Корейса, но гораздо разумнее его, мы с вами договоримся. У нас одинаковые взгляды.

— С чего ты взяла? — Корейс возражал, хотел ее вытолкнуть из машины, а между тем на мосту начался бой, стрельба усилилась и издали донеслось русское «Ура!» — Убирайся! — Но она и не думала уходить. Видно, даже перенесясь в другое время, ему не удастся избавиться от нее. — Как ты отнесешься к себе самой, той, какой ты станешь в будущем? Я еду туда. А ты уже там. Выходи, а то устроишь самой себе сцену. Ведь ты знаешь, какая ты ревнивая…

Но, кроме того, она была еще упрямой. И не хотела выходить, пока Корейс ей все не объяснит. Он не стал долго говорить — сунул руку под сиденье и бросил ей на колени листовку ТРЕСТА ПО УНИЧТОЖЕНИЮ ИСТОРИИ

— Вздор! — заявила она, прочитав. В это время первые пули вонзились в забор подле самого автомобиля времени.

— Верно. Это и я понял. Выходи скорее.

— Наоборот. Поеду с вами. Глупо было ехать в сорок пятый год. Вся сумятица в Европе началась гораздо раньше. Когда распалась старая Австро-Венгрия. И знаете, кто виноват в этом в Чехии? Мафия. И мой собственный отец, давший в те решающие годы много денег этой мафии. Нам надо вернуться в семнадцатый год и уговорить отца, чтобы он их не поддерживал. Расскажем ему все, предостережем его. Ведь он потом всю жизнь сокрушался изза этих денег. Говорил, что это его единственная ошибка… Я поеду с вами.

— Это бессмысленно.

— Машина работает, так почему же бессмысленно? Вы очутились в прошлом или нет? Очутились. Ну так поехали! В семнадцатый год… — и сама включила мотор. В деревне появились первые освободители. На домах вывешивали красные флаги. Корейс сам не заметил, как дал газ. А она вырвала из его рук баранку и повернула машину к фабрике своего отца, находившейся в конце деревни. Из лесочка выехали русские танки, казалось, машина вот-вот столкнется с ними, но танки вдруг превратились в коров, испуганно разбежавшихся перед автомобилем. Они миновали жестокую зиму двадцать девятого года, встретили толпу забастовщиков, увидели перед фабрикой жандармов; чем ближе к ней подъезжали, тем старомоднее становились соседние дома, показались двуглавые орлы, жандармы с султанами на шляпах, исчез асфальт, колеса их автомобиля уже утопали в пыли староавстрийской проселочной дороги. Им оставалось проехать не более пятисот метров, когда Марта вдруг громко вскрикнула — фабрика исчезла! Они остановились перед лачугой с гордой вывеской:

«Иржи Воженил, первое христианское производство мыла в землях королевства святого Вацлава».

Счетчик показывал 1917 год.

В передней они встретили тестя. Выглядел он даже моложе Корейса. И одет был все в ту же сокольскую форму.

— Папа! — бросилась ему на шею Марта. — Ты еще не отдал этих денег?

На пороге кухни появилась женщина с маленькой девочкой на руках.

— А это что за особа? Опять одна из твоих девок? — раскричалась она.

— Маменька…

— Какая я вам маменька, я не старше вас! И к тому же порядочная женщина. Вы только посмотрите, как одета эта шлюха, уж не сбежала ли она часом из цирка? Вот какие у тебя друзья!

— Но она и вправду похожа на тебя. Кто вы, собственно, сударыня? — осторожно спросил отец. Марта в ответ нерешительно указала на девочку, которая тут же разревелась.

— Мы ничего не станем вам объяснять, — попытался выйти из затруднительного положения Корейс. — Хотим только предостеречь вас. Не давайте денег мафии. Вы будете жалеть об этом всю жизнь, а на старости лет это погубит вас. Вы должны остановить ход истории.

— Что?! — во всю глотку заорала стоявшая на пороге женщина, и Корейс мысленно возблагодарил провидение за то, что его жена не унаследовала характер матери. — Ты им все-таки отвалил деньги? Окончательно выжил из ума!

У тестя лопнуло терпение!

— Все вы посходили с ума, откуда бы вы ни взялись. Я хочу после войны открыть в нашей деревне фабрику. А если здесь останется Рихтенбаум, то я могу сматывать удочки. Меня спасут только патриоты, чешские заказчики. Я вложил эти деньги в лучшее предприятие на земле и стану самым крупным фабрикантом мыла в освобожденном чешском королевстве. Да здравствует его превосходительство Крамарж, милостью божьей король чешский! — восторженно воскликнул он.

Тут раздались удары в ворота. За ними стояли два жандарма в старинной форме, которые пришли арестовать путешественников. Корейс отбивался от них чуть ли не целый час. В конце концов его вместе с тестем повели в наручниках в жандармерию. Тесть шел с таким видом, будто идет туда играть в карты.

— Как хорошо, что вы не шпик. А я было заподозрил вас, — шепнул он Корейсу. — Но теперь вижу, что вы ненавидите австрийцев так же, как я. Мафия назначит вас на высокий пост.

— Я люблю австрийцев! Да здравствует Австрия! Да здравствует император! Не хочу независимости! — шагая по улице, кричал Корейс, пока ему не заткнули рот. За углом жандармы остановились. Тесть сунул им по гульдену. Они кивнули:

— Но смотрите, хотя бы неделю не показывайтесь в деревне. Пока разводящий не забудет о вас.

Оба жандарма отдали честь и степенно направились к трактиру.

— Можешь больше не притворяться, не ори и не лезь на рожон, — улыбнулся молодой тесть, позвякивая мелочью. — Недельку отдохнем в замке и что-нибудь подыщем для тебя.

— Нет! Не стану я снова повторять ту же бессмыслицу. Не буду способствовать прогрессу во времена, когда меня еще на свете не было! — крикнул Корейс и опрометью бросился к своей машине. Но, добежав до угла, остолбенел. Военные только что осмотрели автомобиль, впрягли четверку лошадей и, оцепив машину ротой солдат, отвозили ее в свою казарму.

— Мне очень жаль, — сказал тесть, догнав Корейса. — Но столько гульденов, сколько здесь потребуется на всех, у меня нет. — Там было добрых двести солдат. — Укроемся пока в замке, дружище,

В замке, находившемся в четыре километрах от деревни, как раз заседали местные патриоты. Главным образом представители ремесленников. Председательствовала ее светлость княгиня Гортензия, которой было уже за восемьдесят, и слышала она только, когда все орали хором. Обе Марты уже давно были там. Спутница Корейса подошла к нему:

— Княгиня говорит, что ее дедушка добровольно отменил крепостную зависимость крестьян в нашем крае и этим положил начало прогрессу во всей стране.

— Ну и пускай. Никуда я больше не поеду. Дождусь двадцать восьмого октября будущего года и вернусь домой. Буду работать на фабрике. Пойду на службу. Бессмысленная идея. Прогресс никаким техническим изобретеньем не остановишь.

— Но она спиритка, думает, что мы перевоплотились, и ничего странного в этом не видит. Даже хочет послать своему дедушке письмо.

— Недавно я целую неделю разговаривала с одним ламой из тибетского монастыря «Голубые ворота»… — кричала Гортензия.

Корейс никогда не слушался своей жены. Всю жизнь спорил с ней. Но в тот же вечер он явился к командиру гренадеров и предложил продемонстрировать им свою машину, которую, мол, предлагает австрийской армии. Гренадеры окружили его с карабинами наготове. Тут шла игра, в которой ставкой была жизнь. Залп раздался уже в будущем, а машина времени, созданная трестом, ринулась в прошлое с такой головокружительной быстротой, что огни снаружи слились в сплошную цветную полосу. На этот раз они легко перенесли дорогу. Марта смеялась. Мечтала о том, как будет выглядеть ее деревня сто пятьдесят лет назад. А Корейс, который подвыпил на тайном заседании патриотов, по дороге разбрасывал из окна машины листовки своих хозяев — ТРЕСТА ПО УНИЧТОЖЕНИЮ ИСТОРИИ

Когда они остановились перед замком, он сверкал новизною. Их окружили стража и челядь. И тотчас же отвели к феодалу.

— Передайте господину Калиостро, что я по горло сыт его шуточками, — крикнул барон на плохом чешском языке. — В прошлый раз он послал мне двух обитателей Луны, а сейчас эту пару. Я прикажу всыпать вам плетей и натравить на вас собак. Не дам больше ни талера на эти нелепые опыты… Вон!

Им пришлось бросить письмо Гортензии к его ногам. Слушать их он бы не стал: уже привык к волшебствам, и его ничто не удивляло. К счастью, он узнал почерк жены. У Гортензии был такой же почерк, как у ее бабушки.

«Они не мошенники. Это знамение божие. Крестьяне должны остаться крепостными. Не вводите иноземные новшества», — писала Гортензия.

— А кто их будет кормить? Мне это не по карману. Я освобождаю их потому, что у меня ни гроша не осталось. Избавлюсь таким образом от обязанностей. Получу свободу сам. Теперь на меня будут работать только те, кто мне нужен. Понимаете?»

Он раскричался на всех. Супруги Корейсы очутились в тюрьме. Тюремщики принесли две скамьи. Приготовили плети.

— Обитатели Луны после двадцатого удара признались, что рни циркачи из Лоун. Интересно, сколько продержитесь вы, — берясь за плеть, сказал старший тюремщик. Но Корейс умел драться. Он размахивал скамьей, как дубинкой. Тюремщики были потрясены.

— Поднял руку против господ! Это бунт! Смерть ему! — закричали они и бросились за подкреплением. К счастью, в это время в окна полетели первые камни. Перед тюрьмой столпились крестьяне. И среди них было много предков Корейса. Когда-то его род начинал в этом крае борьбу за прогресс. Но они не узнали своего потомка, хотя он очень походил на них.

— Не станешь же ты убеждать их, чтобы они позволяли себя сечь и вешать, чтобы рабски надрывались на господских полях? Их сопротивление будет непрерывно расти, и никто их не остановит, никто нас не остановит, — сказал Корейс, как бы поучая жену.

Они спрятались в своей машине, и вовремя, так как барон действительно натравил на них собак. Затем барон громко прочел крестьянам декрет об отмене крепостной зависимости.

— Хочу домой, — вздохнул Корейс. — Пропади он пропадом, этот ТРЕСТ ПО УНИЧТОЖЕНИЮ ИСТОРИИ

Но в спешке, окруженный разъяренными собаками, он переставил рычаг не в ту сторону и помчался к самым истокам истории. Когда он это заметил, машина развила уже большую скорость.

— Я очень довольна, — кричала неисправимая Марта. — Я очень довольна, ведь мы вернемся в рай.

В райские времена вокруг деревни расстилались болота. А вдали резвились какие-то крупные звери, похожие на гигантских бобров, и странные маленькие животные. Корейс оперся лбом о руль и отказался выходить из машины.

— Кого нам здесь спасать? — спросил он. — Здесь прогресса не остановишь. Где-то среди этих болот зарождалась история человечества, и мы не можем уничтожить всех первобытных людей в этом краю за то, что они наши прародители. Надеюсь только, что на этот раз никто из них не будет похож на нас…

Они стояли у высокой горы, в которую превратился холм, находившийся за их деревней. Вершина горы дымилась. В те времена она была еще действующим вулканом. Лишь через несколько минут они заметили, что у подошвы горы испуганной стайкой жались друг к другу обезьяны. Исполинский саблезубый тигр выбирал среди них жертву, как волк в стаде овец.

— Смотри! Смотри! — воскликнула Марта и выскочила из машины. Быстро зажгла ветку и пошла навстречу этому чудовищному хищнику. Он отступил. Марта кивала безволосым обезьянам. Должно быть, думала, что это люди, обитатели рая. Один из огромных сайцов вырвал из ее рук горящую ветку, второй схватил ее. Марта сорок пятого года исчезла в этом раю. Вместо того чтобы остановить прогресс, она на заре истории отдала за него жизнь…

Корейс наблюдал все это, сидя в кабине машины. Он был слишком измучен, чтобы вмешаться. Да и бессмысленно было бы вступать в борьбу с целым стадом. Возбужденные видом огня, обезьяны вдруг начали неистовую драку. Перед Корейсом мелькали их лица, клыки, челюсти и низкие лбы. Глядя на этих обезьян, он думал о том, что эти полулюди, полуобезьяны, быть может, так же мало напоминают нас, как мы людей будущего, которых в конце концов породит прогресс.

Корейс осторожно перевел рычаг и снова отправился в путешествие по времени, закрыв опротивевшую ему, как бы насмехавшуюся над ним надпись:

ТРЕСТ ПО УНИЧТОЖЕНИЮ ИСТОРИИ

Вышел из машины он уже в нашей эпохе, где за это время прошло всего несколько секунд.

— Ну что? — подскочил к нему однорукий Тонда. Вид у него был испуганный.

— Это невозможно, — выходя из машины, сказал Корейс.

— Но почему? Я сам вчера для проверки вернулся на неделю назад, а перед сдачей в эксплуатацию каждая машина испытывается, на ней возвращаются вспять на целое столетие. Это не липовое изобретение. Мы уже приступили к массовому выпуску.

— И напрасно. Историю вам не уничтожить. Вы должны это понять, пока вас самих не уничтожили.

— Но ведь ты исчез, — твердил Тонда, забираясь в кабину. — Какое-то время тебя не было, я это видел…

Он нечаянно нажал рычаг и тоже исчез. Попал прямо в доисторический пожар. И больше его никогда в деревне не видели.

На следующий день Корейс приступил к работе на бывшей фабрике своего тестя. Стал служащим. И начал коллекционировать всяческие находки, относившиеся к первобытным людям. Некоторые из них, по его словам, замечательно подошли бы для семьи его тестя. Со своей женой он ссорится по нескольку раз в день. Уверяет, что жизнь меняется, а она остается прежней. И такие люди как раз и тормозят прогресс.

Загрузка...