Мужчина-вамп

— Не забудь колбасы. В здешнем сельмаге плохая. И вина. Отметим твой отпуск. Ну, все. Жду. Целую. — И Зойка отключилась.

Подруга давала последние наставления перед нашей грядущей встречей. Она уже целую неделю дышала свежим воздухом в деревне с романтическим названием «Малые Петушки». А теперь и мне предстояло слиться с природой на территории означенного населенного пункта. А все потому, что нынешним летом сложилась уникальная ситуация — наши с Зойкой отпуска совпали.

Предвкушая совместный отдых, мы уже с марта начали обдумывать варианты его проведения. В воздухе витали ароматы южных ночей, слышались томные тягучие звуки гавайской гитары, голова кружилась от предполагаемых курортных безумств. Намечтавшись досыта, мы набрели-таки на приемлемый вариант. Тетка Варвара, которая доводилась Зойке дальней родственницей, собралась на один летний месячишко скатать в гости к брату. Ее деревенский дом (почти дача, по словам подруги) оставался без присмотра, что по теперешним временам было рискованно. Вот Варвара и предложила своей молодой одинокой родственнице, то бишь моей подруге Зое, похозяйничать месяц в Малых Петушках. А что — щедрое предложение! Деревня расположена на реке, рядом лес. Купание-загорание, грибы-ягоды, парное молочко и прочие прелести сельской жизни нам гарантировались. Причем совершенно бесплатно. Всех забот — за домом приглядеть, да огород полить кое-когда и грядки прополоть по мелочи. Ерунда, говорить не о чем.

— Только представь, Сима! Свобода, покой, тишина, — вдохновенно живописала подруга грядущие удовольствия. — А воздух какой! Хоть на хлеб намазывай вместо масла. Посмотри на себя, — тут она подсовывала мне под нос раскрытую пудреницу. — Ты вся зеленая от городской жизни.

Такая уж у нее манера. Вечно меня опекает, как заботливая матушка свое неразумное чадо. Хотя у самой цвет лица тоже не особо розовый. Что поделать! Мы обе горожанки, и нам уже, увы, не по семнадцать лет.

Да я и не возражала. Деревня так деревня. Все лучше, чем париться летом в пресловутых асфальтовых джунглях. Поскольку на Гавайи наши с Зойкой кошельки не тянули. И, честно говоря, на местный дом отдыха тоже.

В общем на том и порешили. Тетка Варвара, получив наше согласие, в одночасье собралась и уехала. А Зойка воцарилась неделю назад хозяйкой роскошной усадьбы, как уверяла она меня по телефону. И просила поторопиться со сборами, поскольку ей не то чтобы скучно одной, — просто уплывают прекрасные деньки, а я все копаюсь.

Мне и в самом деле нужно было решить кое-какие хозяйственные вопросы. Но теперь все благополучно утряслось, и с завтрашнего дня начинается полноценный отдых на природе. Я еще раз посмотрела на бумажку с торопливыми записями, которые сделала под диктовку подруги. Сначала на электричке около часа, а потом от станции пешком четыре километра. «Если повезет, доберешься на попутке. Только аккуратней. К кому попало в машину не садись», — напутствовала меня Зоя. Хм, а как я отличу этого «кого попало»? Сейчас все так смешалось! Иной раз смотришь — рожа самая что ни на есть бандитская, руки в наколках, а пообщаешься — скромняга парень, мухи не обидит. И наколки сделаны по молодости, по глупости. А у серийного убийцы внешность сельского учителя.

Так рассуждала я сама с собой, укладывая в сумку нехитрые курортные пожитки. Главное — купальник не забыть и крем для загара. Остальное, думаю, и на даче найдется.

Сон вволю, легкий труд в удовольствие, приятная компания… Можно считать, отпуск удался!

Электричка, заполненная сельским людом и «косящими» под селян дачниками, тормозя, заскрежетала колесами. Красиво, почти как в московском метро, объявили название нужной мне станции. Приятный, хорошо поставленный женский голос совершенно не вязался с обликом раздолбанного вагона.

Я уже давно с сумкой наготове отиралась в тамбуре, опасливо поглядывая на нетрезвого разухабистого парня, который отчаянно строил мне глазки. Под левым у героя-любовника разноцветной радугой раскинулся внушительный синяк. Господи, неужели он выходит вместе со мной? Еще увяжется следом. Четыре километра мне бегом не пробежать.

Обшарпанные двери электрички зашипели и разошлись в стороны. Я опрометью вылетела на платформу. Мой дорожный кавалер многообещающе качнулся следом, но потом все-таки остался стоять в тамбуре. Вот всегда так! Роман закончился, не успев начаться. Коварные мужчины!

Я с облегчением перевела дух и огляделась. Народу из вагонов высыпало немного. Видно, здешние места не пользовались у дачников особым спросом. А зря! Прямо к железнодорожному полотну с одной стороны подступал светлый и какой-то радостный лес, весь пронизанный солнечными лучами. По другую сторону раскинулась бескрайняя поляна, заросшая высокой некошеной травой. Кузнечики звенели, пахло медом и немного грибами. Вот он, обещанный Зойкой рай! Я блаженно закрыла глаза и тут же открыла их вновь. До полного рая еще предстояло топать и топать.

От ступеней платформы в разные стороны бежали три тропинки. А где же камень бел-горюч с вдохновляющей надписью? Дескать, куда ни пойдешь, все равно что-нибудь да потеряешь. Камня не было. Вместо него прямо передо мной выросла шустрая старушонка. И хотя выглядела она ровесницей древнего сказочного монолита, но топала бодро. Через сухонькое плечико были перекинуты две связанные между собой кошелки, перед внушительными габаритами которых моя походная сумочка просто бледнела.

— Извините, пожалуйста! Не подскажете, как добраться до Малых Петушков?

— Отчего же не подскажу! Обязательно подскажу! — обрадовалась чему-то бабуля. — Тебе, дочка, надо вот сюда, — она указала на самую проторенную тропинку. — Иди, не сворачивая, через лес. Выйдешь на тракт, а он уж сам приведет точнехонько к Малым Петушкам. Не промахнешься. Только путь неблизкий. На-ко тебе на дорожку.

Старушка ловко выудила из кошелки спелый бордовый помидор и протянула мне. А я уж приготовилась от нее волшебный клубок получить, который побежит-покатится по траве и приведет меня прямо в тридевятое царство. Но сочный помидорчик — тоже неплохо. Я от души поблагодарила щедрую бабушку и тронулась в путь.

Зойка была права! Чистый лесной воздух, проникая в легкие, омывал мой истомившийся за год организм живительной свежестью. От избытка кислорода слегка кружилась голова. Ноги без усилий ступали по утоптанной лесной дорожке, чуть пружиня на прошлогодней хвое. То и дело приходилось притормаживать, поскольку глянцевые красные ягоды земляники, казалось, нарочно лезли на глаза из-под узорных листьев, чтобы потом немедленно перекочевать в рот.

Так с небольшими остановками я довольно быстро проскочила лесной участок и действительно вышла на проселочную дорогу. Здесь уже заблудиться было невозможно, поскольку кривобокий указатель, упираясь облезлой металлической стрелкой в горизонт, заботливо направлял путников в Малые Петушки. Идти по пыльной грунтовке не так приятно, как по лесу. К тому же солнце поднялось уже довольно высоко и начало ощутимо припекать. Через какое-то время я почувствовала, что сумка подозрительно тяжелеет и оттягивает руки, а ноги цепляются за каждый бугорок. Утомилась, одним словом, и сама себе объявила привал.

Как хорошо бухнуться на обочину в душистую траву, стащить кроссовки и подставить разгоряченное лицо прохладному ветерку! Так я наслаждалась уже минут пятнадцать и даже коварно подумывала о том, не отломить ли приличный кусок от батона полукопченой колбасы, купленной в качестве городского гостинца, как вдруг вдали послышался шум мотора. В том же направлении, что и я, двигалась какая-то машина. Ура, вот и обещанная попутка! Ой, а вдруг там маньяк? Хотя вряд ли маньяки ежедневно снуют по пустынной сельской местности исключительно в поисках очередной жертвы. Наверное, это просто местный житель, который сжалится над бедной одинокой женщиной и поможет ей добраться до Малых Петушков — вожделенной точки отпускного блаженства.

Я на всякий случай натянула обувь, подхватила пожитки, постаралась придать себе измученный вид и вышла на дорогу. По «убитому» деревенскому тракту двигалась аккуратная, закругленная машина, кажется «Опель». Автомобиль издалека напоминал серебристую каплю ртути, зигзагами перекатывающуюся по колдобинам и осторожно обтекающую ямы. Точно «Опель». Теперь я хорошо видела его сияющий даже сквозь пыль капот, а также двух мужчин за ветровым стеклом. «Ртутная капля» пронеслась мимо, подняв серое пыльное облако, которое тут же забило мне нос. Я обиженно чихнула, подняла глаза и увидела, что «Опель» затормозил. Из его приоткрытой дверцы со стороны пассажира высунулся человек и приглашающе помахал рукой. Неужели повезло!

— Здравствуйте, девушка! — Мужчина лет пятидесяти, крепкий, темноглазый, не растерявший под грузом лет своего обаяния, дружелюбно улыбнулся. — Куда путь держите? В Большие Гуси или в Малые Петушки?

— В Петушки, в Петушки, — закивала я энергично.

— Значит, нам по пути. Садитесь в машину.

Я торопливо протиснулась в салон, напоминающий стильную коробочку из-под дорогого мужского парфюма и так же благоухающий. Мне даже стало несколько неловко за свои старенькие кроссовки и распаренное от жары лицо.

Пассажир, полуобернувшись, с интересом взглянул на меня:

— Живете в Малых Петушках или в гости?

— В гости.

— То-то я смотрю, лицо мне ваше незнакомо.

Тут настала моя пора удивляться. Пассажир щегольского «Опеля» мало напоминал фермера и тем более крестьянина. Разве что крутым загаром. Да и то такие ровные шоколадные тона приобретаются не на сенокосе, а либо на южных морях, либо в солярии. Летний костюм из дорогого светлого льна выгодно оттенял загорелую кожу. Когда мужчина приподнимал левую руку, из-под безупречно чистой манжеты мелькали швейцарские часы «Тиссо». Как я понимала, совсем недешевые. Нет, точно не фермер.

Не зря мама говорила про меня: «Что в душе, то и на лице». Очевидно, респектабельный незнакомец уловил мое замешательство. Он улыбнулся еще шире:

— Будем знакомиться! Алексей Михайлович Подлубняк. Житель Петушков… э-э… в некотором роде. А это мой водитель Матвей.

— Очень приятно! Сима. Серафима Александровна Нечаева, — ответила я в тон и перевела глаза на водителя. Он даже ухом не повел, молодой спортивного вида красавчик. Конечно, я со своими прилично за тридцать кажусь этому юнцу глубокой старухой.

Подлубняк… Подлубняк… Где-то я уже встречала эту фамилию, но только не в связи с сельским хозяйством.

— Вы случайно не к Старцевым в гости? Хотя нет, не к ним, — как бы опомнившись, проговорил мой новый знакомый.

— Мне надо на улицу Социалистическую.

— Хо-хо! — развеселился хозяин машины. — Сразу понятно, что вы в первый раз едете в Петушки. Я тоже живу на Социалистической. И вся деревня там живет. В Петушках только одна улица и есть. Зато места-а — сказка! Левитан! Сейчас приедем, сами увидите.

И впрямь, вскоре машина проскочила небольшой мост через мелкую речку, прихотливо извивающуюся между живописными кустами, и въехала на окраину населенного пункта под названием «Малые Петушки».

Деревня тянулась неровной лохматой лентой вдоль реки, повторяя все ее извивы. Вероятно, эта лента и была улицей Социалистической. В стороне от дороги, ближе к лесу, обособленной кучкой возвышались строения, каждое размером с небольшой дом отдыха. Казалось, постройки соревновались друг с другом в грандиозности архитектурных замыслов и дороговизне исполнения, надменно поглядывая на противоположную сторону улицы. Там, словно оттесненные элитными соседями к самой воде, разбрелись деревянные домишки, выбивавшие слезу своим патриархальным, а то и просто убогим видом.

— Нам сюда, — сказал Алексей Михайлович, указывая на особняки. — А вам?

Я неуверенно взглянула на дворцы. Было бы здорово, если б один из них принадлежал тетке Варваре, но это вряд ли.

— Пожалуй, я выйду здесь.

— В таком случае, всего хорошего! Надеюсь, еще увидимся.

Дверца хлопнула, и я осталась одна посреди пустынной улицы. Косматая собака, спавшая в теплой пыли, приоткрыла один глаз, глянула на меня и снова закрыла. Ей было неохота даже гавкнуть. В маленьких, заросших лопухами палисадниках за покосившимися заборами, кое-как собранными из разнокалиберных досок и старых прикроватных спинок, притаилась ленивая истома философского безделья.

Я пошла вдоль избушек, надеясь, что дачей Варвары окажется хотя бы вон тот крепкий крестовый дом под зеленой крышей, весь в цветах и резных ставнях. Я почти угадала. Зажиточный бревенчатый крепыш числился под номером 12, а сразу за ним застенчиво выглядывала крохотная лачужка, к тому же слегка завалившаяся набок. Это и был дом номер 14 по улице Социалистической. Сердце мое оборвалось. Так вот где предстояло провести мне золотые деньки долгожданного отпуска. Ну, Зойка, ну, удружила!

Я вошла в доверчиво распахнутую калитку. Высокие мальвы цвета запекшейся крови окружали шаткое деревянное крыльцо. Позади домика, словно компенсируя его скромные размеры, раскинулся необъятный огород, весь покрытый буйной растительностью. Причем, как мне показалось, дикой. Все ясно. Сиротливое строеньице — обещанная дача, а эти бесконечные гектары — маленькие грядочки, которые предполагалось необременительно полоть. Уж не повернуть ли мне обратно, пока не поздно.

И тут посреди зеленых зарослей произошло какое-то шевеление. То, что сначала показалось мне непонятным пестрым холмом, было на самом деле деревенской теткой. А за холм я ее приняла потому, что труженица полей стояла наклонившись низко к земле, отчего зад ее торчал вверх. Тетка разогнулась, повернулась ко мне и… Да это же Зойка! В непонятном драном одеянии, в каких-то чунях на босу ногу и с пучком зелени в руках. Было от чего упасть в обморок. Моя утонченная подруга, которая никогда не выйдет из дому без макияжа, которая может объявить траур по поводу сломанного ногтя, стояла на грядке, и на ее чумазом лице высвечивалось выражение абсолютного счастья.

— Симочка! Приехала! А я тебя к обеду ждала. Заходи в дом, я сейчас, — засуетилась она и кинулась мыть руки в подозрительной бочке, привалившейся к углу дома.

Главное — не расслабляться и не поддаваться на ее уловки. Сначала я ей выскажу все, что думаю по поводу ТАКОГО отдыха, а уж потом…

Не успела я рта раскрыть, как Зойка накинулась на меня с дружескими объятиями, схватила мою сумку и потащила в дом. Что делать! Пришлось идти следом. Уже в полутемных сенях меня окутало прохладой и приятным запахом старого дерева и сухих трав. В тот же момент в душе родилось странное ощущение покоя и равновесия. В маленькой комнатке, обставленной допотопной мебелью, это ощущение только усилилось. Словно я хлебнула удивительного наркотика. Три окошка на одной стене (и почему это в деревенских домах столько окон?) были украшены веселенькими ситцевыми занавесками, чистые домотканые половики холодили босые уставшие ноги. На круглом столе, покрытом старой вышитой скатертью, стоял букет свежих ромашек. А подруга уже командовала:

— Сначала покушаем, потом на речку. А вечером баньку затопим. Вода колодезная, мягкая, волосы после нее как шелк. Переодевайся пока. — И она выскочила в сени.

Я и сама чувствовала, что надо переодеться. Тело просило свободы и простора. Джинсы вдруг стали до ужаса неудобными, блузка липла к спине. Я достала шорты и новую футболку, купленную по случаю отпуска.

— Нет, нет, эту футболку не нужно, — незаметно вернувшаяся подруга решительно отобрала у меня модную вещицу. — Ее в городе будешь носить, а здесь деревня. Возьми вот.

Зойка выдвинула ящик старинного комода и достала что-то ветхое и безразмерное. Я покорно примерила. Мягкая линялая одежка неведомого покроя неуловимо пахла лавандой и мятой. Она невесомо скользнула по плечам, пробудив неясное воспоминание о нежном мамином прикосновении. И это было то, что надо.

— Большого зеркала нет, но тебе отлично. Поверь на слово. Настоящий винтаж!

Я верила. А Зойка уже манила меня на малюсенькую веранду, на которую я сначала и не обратила внимания. А там, между прочим, умещался небольшой столик и пара самодельных скамеек.

— Вот наша столовая. Здесь и будем готовить. В избе есть печь, но летом жарко. Ты не думай, Петушки — деревня цивилизованная. Электричество даже на верандах.

Продолжая радостно ворковать, подруга быстро накрывала на стол. Если не считать привезенной мной колбасы, меню было преимущественно вегетарианским. Зеленый салат, огурцы, рассыпчатый картофель с укропом… Все благоухало и радовало глаз сочными красками.

— Ешь, непокупное, экологически чистое!

Меня не надо было уговаривать. Прогулка на свежем воздухе сделала свое благое дело. Если так пойдет и дальше — прощай фигура! А еще обещано молочко парное.

Мы разлили вино по белым фарфоровым чашкам, потом еще разок. Мысли обрели ясность, глаз — зоркость. Теперь я разглядела дворик внимательней. Он был не таким уж убогим, как показалось мне в первую минуту. С одной стороны стену избы подпирала раскидистая черемуха. Очень удобное место для устройства пикников и завтраков на свежем воздухе, сказала Зойка. Надворные постройки тоже имелись. Во-первых, баня. Игрушечный домок, сложенный из круглых, смолистых бревен. Во-вторых, «скворечник»… гигиенического предназначения. Аккуратная поленница березовых чурок, колодец (собственный! С такой исключительной водой, что, по словам все той же Зойки, из других домов попрошайничать ходят) и еще кое-какое деревенское барахлишко. Немного пугали размеры плантации, обозначенные незатейливой городьбой. Вспоминались печальные судьбы героев американской литературной классики. «Хижины дяди Тома», например.

— Зоя, мы что, должны это все обрабатывать? — Я испуганно обвела огородные просторы рукой.

— Необязательно! — беспечно отмахнулась подруга. — Само растет. Я так копаюсь, для души.

Ну и ну! Чтоб Зойка! На огороде!! Для души!!! Воистину здешний воздух творит чудеса. От сердца чуть отлегло. Я повеселела. Может быть, от болгарского «Муската», а может, от более радужных перспектив сельского проживания.

— Вечером после бани будем лениться. А сейчас айда на реку. Самое время. — Зойка даже не стала особенно наводить порядок на столе. Только кое-что стаскала в холодильник, остальное прикрыла чистым полотенцем.

— Зоя, а вдруг без нас кто зайдет? Все в свободном доступе.

— Ты что, это же де-рев-ня. Шалят, конечно, но куски со столов не тягают. До этого пока не докатились.

Окончательно успокоенная, я вытащила из сумки пляжные принадлежности, и мы двинулись в путь. Наше неторопливое движение по горячей и пустынной улице Зойка сопровождала ознакомительной экскурсией:

— Сейчас в Петушках местного народу совсем мало осталось. В основном только старики да еще те, кому в городе нипочем не выжить. Ну, у кого мужики по-черному пьют. А когда-то большая деревня была, входила в состав богатого колхоза.

— А это? — я указала на величественные особняки.

— Это, сама понимаешь, дачники чистой воды. Состоятельные городские люди. От них сельскому хозяйству пользы никакой. Поля не возделывают, скотину не держат. Деревенские возле них кормятся немного: цветники обрабатывают, в домах прибирают. Или какая мелкая дворовая работа. Но не любят этих дачников страшно. При каждом удобном случае стараются им напакостить. — Зоя вздохнула. — Считают их буржуями и мироедами. Пролетарская зависть и пролетарская ненависть. Оно и понятно — водку пить легче и приятнее, чем работать.

— Слушай, меня сегодня подвез один мироед по фамилии Подлубняк. Не могу вспомнить, кто такой.

— Ты что, Сима! Молоко-то покупаешь.

Точно, как я сразу не сообразила, — господин Подлубняк, владелец молочных заводов и сети специализированных магазинов. Его фамилия красуется на многочисленных рекламных проспектах и даже на творожных пачках.

— Так это он?

— Он, — подтвердила Зойка. — А рядом особняк Старцева, хозяина нескольких ночных клубов.

Вот почему любезный Алексей Михайлович осекся, когда строил предположения относительно того, к кому я еду в гости. Не подумал сразу. И действительно, вряд ли гостья Старцевых стала бы топать пешим ходом со станции в разбитых кроссовках.

— Значит, Подлубняк тебя подвез. Либерал! А в гости заходить случаем не приглашал?

Я засмеялась:

— Он либерал не до такой степени.

Зойка пожала плечами, дескать, все может быть, и продолжила:

— С самим молочным королем мне беседовать не доводилось, а с его Кирой общалась пару раз.

— С Кирой?

— Ну да! Сам Подлубняк в деревне только наездами бывает. Бизнес! — Тут подруга с важным видом подняла палец. — Постоянно здесь живет Кира. Девчонка лет двадцати. Вроде как дочь. А может, и не дочь. Кто их разберет. Мы с ней у одной хозяйки молоко покупаем.

— Дочь владельца молокозаводов покупает молоко у деревенской хозяйки?!

— Сима, ты меня удивляешь. Что тут особенного? Подумай сама — или магазинное, порошковое, вообще невесть какое, или парное, нормальной жирности, от домашней коровки. Богатые в этом как раз хорошо толк понимают.

Зойка свернула на едва приметную тропку между кустами, и вскоре мы оказались на небольшом деревенском пляже. Мелкий песочек был идеально чистым. Дощатое сооружение, что-то вроде раздевалки, выглядело только что покрашенным.

— Видишь, как хорошо в соседях иметь влиятельных людей! Пожалуйста, местный «Солнечный берег». Всегда прибрано, дно безопасное. И компания бывает приличная. Деревенские сюда не ходят во избежание недоразумений.

— А мы кто?

— Мы? — подруга задумалась. — Мы — прослойка. Бедная, но безвредная. Нам можно. Правда, существует что-то вроде негласного графика посещения пляжа. Но иногда пересекаемся.

Последних слов подруги я почти не слышала, потому что торопливо стягивала халатик. Прохладная чистая река притягивала, словно магнит. В такие минуты особенно четко осознаешь, что жизнь появилась именно в воде. И я кинулась в нее, будто в родную колыбель.

Солнце почти село. От реки поднимался легкий туман, который невесомым влажным холодком окутывал улицу Социалистическую. В воздухе пахло дымком от прогоревших березовых дровишек. Как сказали бы парфюмеры, с нотой вишни, поскольку в банную печурку пошли и засохшие вишневые ветки. С полным ощущением отделения души от тела я сидела на стуле под черемухой и пила чай из старинного самовара. Уже четвертую чашку. На голове у меня красовалась чалма из полотенца, к голому колену прилип листочек от дубового банного веника. Шевелиться не хотелось. Хотелось растекаться любящей всех субстанцией по стулу, по огороду, по деревне, по земному шару. Я блаженно вздохнула и зачерпнула ложечкой вишневое варенье. Темно-рубиновая капля сорвалась с ложки и упала на столешницу, предусмотрительно застеленную разноцветной клеенкой. К варенью тут же пристроилась деловитая оса и стала быстро затягивать каплю внутрь своего тощего, вертлявого тельца. Чаепитие в Мытищах, да и только. Вернее, в Петушках.

— Эх, замечательно! — Я лениво сдула обнаглевшую от дармовщинки осу с края чашки.

— Вот видишь, а ты испугалась. Хотела в город возвращаться. — Зойка с лукавой улыбкой выглянула из-за латунного самоварного бока.

Хорошо, что я и так была уже пунцовой и от бани, и от чая и подруга не увидит моего стыдливого румянца.

— Ничего я не испугалась.

— Испугалась, испугалась, не оправдывайся. По тебе все сразу заметно. Ну, что, поживешь или уедешь?

— Поживу немножко, так и быть.

И словно струнный аккомпанемент к моим словам, усилился стрекот кузнечиков, по двору растеклось благоухание ночной фиалки.

— А, сволочи! Затаились!

Я вздрогнула и плеснула чаем себе на ногу. Спасибо, что успел остыть. Злобный крик за калиткой разорвал благолепие тихого летнего вечера.

— Зоя, это что?

— А вот, изволь видеть, народный мститель Коля. Не трясись, угрозы не в наш адрес. Если любопытствуешь, подойди тихонько к забору и полюбуйся на бесплатный спектакль с социальной направленностью. Я уже нагляделась.

Высокие мальвы прятали меня с головой, а прореха между досками открывала достаточный обзор на происходящее. Посреди улицы стоял мужичонка в жеваном пиджаке и драных спортивных штанах. Судя по его шатким движениям и неестественно грозному виду, он принял на грудь около литра сорокаградусного спиртного. Мужичок грозил кулаком богатым особнякам:

— Воры, капиталисты проклятые! Разграбили Россию! — Он пьяно шмыгнул носом и ударил себя в чахлую грудь. — Ишь, понастроили. А трудовому народу жрать нечего!

— Видала, каков обличитель? — Зойка подошла сзади, невозмутимо дожевывая ватрушку. — Жрать нечего, а пить есть чего. Трудовой народ! Первый в деревне лентяй и алкоголик. Четверо детей, между прочим. Если б не жена… Ей надо спасибо сказать. Да еще корове. Это в их дворе я молоко покупаю, самое лучшее в деревне. Только тем и живут. Ой, смотри, смотри, как бушует.

Коля вдруг поднял с земли камень и нетвердой рукой попытался кинуть его в сторону особняка:

— Дождетесь, сволочи, пустят вам «красного петуха», как в семнадцатом году! — Он громко икнул и погрозил пальцем. Величественный дом, укрытый за высоким забором, оставался безмолвным, словно египетская пирамида.

— Вот придурок. Семнадцатый год вспомнил. У самого небось по истории двойка была. Он первым и дождется. Лопнет у Подлубняка терпение когда-нибудь.

— Не лопнет, Зоя. Для них этот Коля, как муравей для слона.

Между тем к исходящему праведным гневом селянину приблизился мальчик-подросток:

— Папа, хватит, пойдем домой. — Он конфузливо потянул Колю за рукав. — Пойдем, люди смотрят.

— Пускай смотрят, — куражился правдоискатель. — Мне скрывать нечего, я весь на виду.

— Это уж точно! — фыркнула Зойка. — Вся дурь как на ладони.

— Пусть капиталисты боятся! — продолжал орать Коля. — Ничего, сынок, будет и на нашей улице праздник.

Он снова хлюпнул носом, хотел погладить мальчика по голове, но промахнулся и чуть не упал.

— Детей жалко. Каково им такого папашку иметь. Сын взрослый, все уже понимает. — Зойка возмущенно покрутила головой.

— А жена?

— Что жена! Куда ей деваться. Терпит. Наверное, любит. Хотя как такого можно любить! Ладно, пошли чай допивать, не могу я на это безобразие смотреть. — Подруга развернулась и ушла в глубь двора. Я тоже пошла за ней следом.

Какое-то время с улицы Социалистической еще доносились угрозы, но постепенно шум утих. Наверное, мальчику удалось увести Колю домой.

Инцидент с пьяным Колей немного подпортил настроение, но в целом день прошел хорошо. Перед сном мы еще посмотрели немного маленький телевизор, потом поболтали, затем Зойка постелила мне на диване. Простыни так же пахли мятой, как давеча одежда из комода. Деревянные стены дома не пропустили в комнату дневную жару. Казалось, что где-то непрерывно работает невидимый кондиционер. Только в отличие от мертвого, охлажденного воздуха он гонит в дом чистую речную прохладу, настоянную на прибрежных травах.

«Действительно, хоть на хлеб намазывай», — вспомнила я слова подруги, улыбнулась в темноту без городских звуков, без фонарных бликов и уснула легко и радостно.

Уже несколько дней я живу в деревне. Неторопливое здоровое однообразие сельского отдыха действует весьма благотворно на все мое естество. Нервы приходят в порядок, мозги очищаются от всякого хлама, тело крепнет. Мы с Зойкой плывем по реке времени, не сопротивляясь течению и разбавляя иногда монотонность бытия небольшими праздниками. Вчера, например, устроили во дворе пикник с барбекю. Сложили из кирпичей примитивный очаг и полдня жгли угли. Причем Зоя сгоряча развела настоящий пионерский костер до неба. Я даже испугалась, долго ли до пожара в такую сушь. Но ничего, обошлось. И скоро на решетке от старого холодильника аппетитно зашкворчали предварительно замаринованные куски курицы и сосиски.

А так обещанная программа развлечений строго выдерживается. Лес, пляж, вечерние походы за молоком, ежедневная баня и неспешное чаепитие перед сном. Удивительно, но даже телевизор смотреть не хочется. В одночасье сползла вся городская шелуха и обнажилась великая и простая житейская суть: умеренный физический труд, безыскусная натуральная еда, крепкий сон. Философские беседы и хорошие книги. Покой и безмятежность.

Места в округе, и в самом деле, замечательные. Прав был Алексей Михайлович Подлубняк, когда сравнивал местные тихие красоты с пейзажами Левитана. Кстати, после нашего дорожного знакомства я больше с ним ни разу не встретилась. Обитатели богатых коттеджей жизнь ведут довольно обособленную, скрытую от посторонних глаз. Своей компанией тусуются, конечно. Иногда за тем или иным забором слышна музыка, оживленные голоса. Но потом гости разъедутся пестрой и шумной кавалькадой — и опять тишина. Как течение Гольфстрим, которое хоть и находится в толще океанской воды, но имеет границы и со всем океаном не перемешивается.

Коля громко обличал пороки местных капиталистов еще пару раз. Особую ненависть он почему-то выказывал в отношении дома Подлубняка. Наверное, борца за социальное равенство до невозможности раздражала дорогостоящая крыша из настоящей черепицы. Я уже перестала дергаться во время этих ораторских упражнений и воспринимала нетрезвого мужика как часть сельского пейзажа.

С женой правдоискателя мне тоже довелось познакомиться. На второй вечер моего пребывания в Петушках Зойка взяла чистую банку и объявила, что мы идем за молоком. Колина семья жила на самом краю улицы Социалистической. Дом их знавал лучшие времена, изгородь, как и положено, была развалена. Главным богатством немалого семейства являлась корова Рыжуха. Действительно рыжей масти, круторогая, она выделялась на фоне своих мычащих товарок ухоженным видом и огромным выменем, которое гордо волокла каждый вечер с пастбища, оставляя на сельской дороге сочные запашистые лепешки навоза.

Жена местного революционера Люся, судя по внешнему виду, тоже знавала лучшие времена, но недолго. Природная миловидность, которая проглядывала в живых голубых глазах, и некогда стройная фигура были истреблены в неравной борьбе с судьбой и пьяницей-мужем за более-менее сносное существование семьи и четверых детей.

Рыжуха кормила всех и приносила своей хозяйке живые деньги. Люся и корова работали в режиме маленького пищевого комбината, производя разнообразную молочную продукцию вплоть до собственного домашнего сыра.

Когда постоянные клиенты приходили после вечерней дойки за парным молоком, Коля, если не был пьян, хоронился в глубине сарая, стараясь никому не попадаться на глаза. Люся смущенно улыбалась:

— Стесняется. Опять вчера шумел. Беда мне с ним. Он, когда трезвый, мужик неплохой. И руки золотые. Любую технику починить может: хоть мотоцикл, хоть трактор.

Зойка недоверчиво слушала оправдания хозяйки, но молчала, терпеливо пережидая, пока та нальет через марлевый лоскуток полную банку. Молоко поднималось в узком горлышке кружевной сливочной шапкой.

— Вот бабы дуры! — возмущалась подруга всю обратную дорогу. — Руки золотые! А забор совсем повалился. Ни на одной работе больше трех месяцев не задерживается. Хороший, видите ли, когда трезвый. А когда он трезвый? Никогда! — ожесточенно выносила она приговор несчастному Коле.

А молоко и вправду было на редкость вкусным. Уж какие такие травки выбирала умная Рыжуха на солнечных полянах, но утром в кружке с холодным молоком отстаивалось на три пальца сливок. Кстати, сливки мы тоже покупали. Это было удивительное лакомство. Они текли только первые два часа после сепарации, а потом застывали нежнейшим натуральным кремом, так что есть их можно было лишь ложкой. Что я и делала с превеликим удовольствием, начисто забыв о лишних калориях и вредном холестерине.

И еще хлеб! Колбаса в местном магазине действительно была привозной и невкусной. Зато хлеб выпекали неподалеку в районном центре. Пышный, еще теплый, с легкой ржаной кислинкой, он был прекрасным дополнением к молоку коровы Рыжухи.

И сейчас я сооружала себе пирожное, перед которым меркли все изыски городских кондитерских. На ломоть свежего хлеба намазала толстый слой сливок, сверху щедро положила земляники, тертой с сахаром, и украсила все изумрудным листочком мелиссы, сорванной только что во дворе. Каково! С чувством, с толком, с расстановкой перекушу и пойду на пляж. Сегодня без подруги. Зойка придумала себе насморк и решила повременить с водными процедурами. Я-то знаю, что никакого насморка нет и в помине. Просто ей хочется покопаться в огороде. У моей насквозь урбанизированной подруги вдруг прорезалась неодолимая тяга к овощеводству. И на здоровье! Я не возражала. Полежу на берегу одна, тем более пора уже заглянуть в новый детектив любимой писательницы, который я прихватила в дорогу.

Песчаная полоска у реки была пустынна. Я расстелила свое походное полотенце под кустом, раскрыла книгу и с удовольствием погрузилась в хитросплетения сюжета. Так увлеклась, что не услышала легких шагов по песку. Очнулась только тогда, когда глаз боковым зрением уловил присутствие на пляже еще одного человека. Я подняла голову. На берегу стояла молодая девушка и с любопытством разглядывала меня.

— Добрый день! — Она была хорошо воспитана и, если судить по дорогому пляжному прикиду из тех, что рекламируются в модных журналах, хорошо обеспечена. Значит, обитательница коттеджей. Красивое лицо с легким макияжем выглядело наивным и порочным одновременно.

— Здравствуйте! — Я приветливо улыбнулась. С соседями надо дружить.

— Как вода сегодня? — Девушка начала раздеваться.

— Не знаю, еще не купалась.

— Тогда я вам скажу. — Незнакомка стремительно кинулась в реку, подняв целый сноп серебряных брызг.

Она плескалась и резвилась, словно гибкая очаровательная наяда, получая откровенное наслаждение от купания.

Я снова уткнулась в детектив, но чтение не шло. Юная купальщица против воли занимала мое воображение.

Между тем девушка, наплескавшись досыта, вышла на песок и растянулась на пледе неподалеку от меня.

— Вода теплая, — сообщила она доверительно. Чувствовалось, что ей хотелось пообщаться.

Я отложила в сторону книгу, демонстрируя, что готова к общению.

— Хорошо здесь, только скучно. Общества не хватает. А вы из какого дома? — Вероятно, юная леди посчитала, что я тоже из особняков. Лицо у меня такое, что ли? Я вспомнила рекламный слоган магазина «секонд хенд»: «Выгляди, как бедный, думай, как богатый». Наверное, я думаю, как богатая. А поскольку все отражается на лице… Ну и так далее.

— Мы с подругой приехали отдохнуть, живем здесь неподалеку. — Я уклончиво махнула рукой в сторону непрестижной части улицы.

— А-а! — девушка поняла. Но, кажется, она была не снобка. — Вашу подругу Зоя зовут? Мы с ней немного знакомы. Встречались у Люси. Я к Люсе за молоком хожу. Можно договориться, чтобы в дом носила, но мне нравится ходить самой. Так интереснее, — продолжала беспечно болтать «наяда».

— Так вы Кира?

— Да! — радостно согласилась девушка. — Кира Тоцкая. Во-он из того коттеджа.

Ухоженный, тщательно наманикюренный пальчик ткнул в сторону черепичной крыши, возвышающейся над зеленью кустов. Вероятно, Кира и впрямь сильно скучала без компании.

— А я Серафима Нечаева. Сима.

— Ой, какое имя прикольное! — Моя собеседница была сама непосредственность.

— Кира — тоже довольно редкое имя, — тонко польстила я девичьему самолюбию.

Девушка радостно улыбнулась. Она напоминала ребенка. Странного ребенка, слишком рано познавшего взрослые запретные стороны жизни.

— Что вы читаете? — Кира потянулась к книге. — О, детектив! Я обожаю ее детективы, — сказала девушка, имея в виду автора. — Этот, кстати, не самый свежий. Последняя книга называется «Греховный пожар страсти». Вы читали?

— Нет.

— Хотите, дам почитать. У меня есть дома.

— Если это удобно.

— Удобно, удобно! Можем пойти прямо сейчас, — девушка с готовностью вскочила с песка.

— Сейчас, пожалуй, не стоит. Я еще не купалась.

— Тогда вот что, Сима. Приглашаю вас в гости. Часа в четыре, идет? Не беспокойтесь, я буду одна.

Мне стало смешно. Кира, наверное, думает, что я робею при виде богатых людей.

— А я и не беспокоюсь. Приду в четыре.

— Здорово! — малышка даже в ладоши хлопнула. — У меня есть отличное вино. Алексей Михайлович привез. Устроим маленькую пирушку. Можете и Зою с собой взять, я буду рада. Мне сейчас пора идти, — она открыла крышку крошечного сотового телефона и глянула на часы, — а в четыре увидимся. Не забудьте!

Кира прощально помахала мне рукой и исчезла в прибрежных зарослях ивняка.

Вот оно, первое деревенское приключение. Светский визит в богатый дом, почти как в старинных романах. Барышни скучают на дачах и развлекаются тем, что ходят друг к другу в гости. Играют в фанты, пьют чай и сплетничают. Иногда музицируют или ставят домашние спектакли. Например, на тему «Принц и нищий». Вот Зойка удивится!

Я еще повалялась на пляже, искупалась пару раз и потопала домой. Приближалось время обеда, а там и до четырех часов недалеко. Детектив так и застрял на первой главе.

— Курортница явилась! — Зоя стояла на грядке и изображала из себя рассерженную хозяйку. — Если думаешь, что тебя ждет накрытый стол, то ошибаешься. Будем готовить вместе.

Вместе так вместе. Никаких проблем! И чего там особо готовить. Овощи намыть-нарезать да квасу в окрошку плеснуть. Не прошло и двадцати минут, как мы уже сидели перед тарелками.

— Между прочим, — небрежно сказала я, стараясь подцепить ложкой сметану и огурец, — мы сегодня приглашены в гости к Подлубняку.

— Что ты говоришь! — Подруга чуть не поперхнулась. — Закадрила-таки дяденьку!

— Зоя, какая ты испорченная женщина. Одни дяденьки на уме. Нас пригласила Кира. Кстати, она ему не дочь. У нее другая фамилия.

И называет она Подлубняка Алексеем Михайловичем, вспомнила я.

— Я вовсе не испорченная, а вполне нормальная. И реально воспринимаю жизнь. Подлубняк — мужчина на все сто! Включая и материальное обеспечение, между прочим. Так что, если бы ваше случайное знакомство имело перспективу, то это было бы весьма и весьма…

Я грустно улыбнулась:

— Да, ты не испорченная женщина. Ты — наивная женщина. Разве мы сейчас можем заинтересовать таких, как ты говоришь, дяденек? На сегодняшний день мы с тобой товар, — я покрутила в воздухе рукой, — слегка лежалый, а потому уцененный. А господа вроде Подлубняка предпочитают продукцию класса «премиум». И это резонно. С их деньжищами можно позволить.

— Знаешь что, не нравится мне твой товарно-торговый пессимизм. — Подруга аппетитно захрустела листиком салата. — Цена каждой женщины такая, какую она сама себе определила.

Жаль только, что мужчины не всегда с этим согласны, подумала я.

— Ну что, в гости-то идем?

Зойка подергала себя за нос и решительно тряхнула головой:

— Ты как хочешь, а я не пойду. Тем более лично меня никто не приглашал. Что-то есть в этом унизительное.

— О-о, это комплексы!

— Пусть так. «У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока», — с выражением продекламировала подруга.

— Зоя, ты случайно не от Коли заразилась? Может, теперь с ним на пару будешь звать Россию к топору?

Зойка конфузливо захихикала:

— Ладно тебе! Иди одна, мне еще свеклу прополоть надо.

Так бы сразу и сказала, а то начала под свой сельскохозяйственный раж подводить социальную базу. Лично меня приглашение Киры заинтересовало. Во-первых, в самой девушке было что-то такое… А потом, мне же обещали новый детектив.

Так или иначе, но в четыре часа я уже стояла у глухой калитки, вделанной в массивный кирпичный забор. Нажала на кнопку звонка и машинально дернула круглую металлическую ручку. Калитка открылась сама собой без всяких проблем. Надо же, какое доверие! Я-то думала, что обитатели сидят за десятью запорами. Два осторожных шага — и передо мной раскинулся ухоженный участок. Тут тебе и газон с аккуратно подстриженной травой, и куртины цветов, и даже замысловатая беседка… И как же они калитку держат открытой? А ну, заглянет ненароком кто из сельского протестного электората? При виде такого благолепия как не задохнуться праведным гневом? Я продолжала быстро оглядывать двор. Чуть в стороне от дома площадка для шашлыков и барбекю. Цивилизованная, на белом уплотненном песочке и со всеми кулинарными прибамбасами. Да, это вам не старая решетка от холодильника. На первом этаже красивая застекленная веранда, вся увитая каким-то невиданным плющом с огромными воронками цветов. Под зданием большой гараж, не меньше чем на три машины. Тихо и пусто. Ни сторожей, ни собак.

— Сима! Проходите, я вас жду, — улыбающаяся Кира спускалась по высокому каменному крыльцу.

Неудобно с ходу приставать с вопросами, но я не удержалась:

— Кира, вы что же, здесь одна живете? — Я взглядом обвела просторный двор и особняк.

— Нет, конечно! То есть… по большей части все-таки одна. — Девушка как-то странно замялась. — А так женщина из деревни приходит каждый день убирать и готовить. Сторож еще есть, но сегодня у него выходной по семейным обстоятельствам.

— Калитка практически нараспашку, — добавила я осторожно.

— Ах, да. Калитка… Замок сломался еще на той неделе. Все забываю Алексею Михайловичу сказать. Ничего, это нестрашно. В самом коттедже двери металлические, запоры хорошие. Собственно, и бояться некого. Хотя у Старцевых стекла разбивали пару раз, — добавила она задумчиво. — Но это когда они в отъезде были. А так ничего. Хотите усадьбу посмотреть или сразу в дом? — живо сменила она тему.

Типичное поведение богатых людей. Считают, что все к ним ходят только для того, чтобы полюбоваться на роскошь. По большому счету они, конечно, правы. Но я подавила свое любопытство усилием воли:

— Я не знаток ландшафтного дизайна.

Кира поняла:

— Тогда проходите в дом.

С просторной веранды, утопающей в цветах, мы вошли в огромную комнату с камином. Мебели было немного. Пара дорогих пухлых, словно надутых, диванов, низкие столики, вазы с цветами — и, пожалуй, все. По широкой лестнице с резными балясинами можно было попасть на второй этаж. Очевидно, там располагалась приватная часть жилища. Гостиная дышала прохладой, пахло сосновой смолой. Я поискала глазами кондиционер. Кира, словно угадав мои мысли, сказала:

— Вообще-то дом сложен из дерева. Только снаружи кирпичом облицован. Алексей Михайлович считает, что дерево для здоровья полезней. В жару здесь прохладно и без кондиционера. По сути дела кондиционер только вредит. Вы читали, что он может вызывать легочные заболевания?

Я неопределенно пожала плечами. Лично мне подхватить заболевание от кондиционера точно не грозит. Есть и в бедности свои приятные моменты.

Видно было, что Кира к моему приходу готовилась. На столике сервирован… полдник? ужин? Одним словом, угощение. Бутылка французского вина, фрукты, конфеты, дырчатый аппетитный сыр. Она разлила ароматную золотистую жидкость в высокие бокалы, продолжая щебетать какую-то ерунду. Я вежливо улыбалась, кивала, а сама потихоньку разглядывала интерьер первого этажа. Все примерно так, как описывает в своих трагически-жалобных книжках одна модная писательница с Рублевского шоссе, которая воспевает тяжелую жизнь миллионеров. Что-то вроде: «Боже мой, как трудно жить! Куда ни сунусь — везде деньги. В шкафах деньги, в кастрюлях деньги, в унитазе деньги. Ни покушать толком, ни пописать. Кошмар!»

Конечно, здесь провинция, не Москва, и Петушки — не Рублевское шоссе, но сопоставимо. Только, разумеется, в уменьшенном масштабе.

И все время вертелся на языке бестактный вопрос, кем же доводится Кира молочному королю? И тут она сама заговорила об этом:

— Мы дачу начали строить лет шесть назад. Я еще в школе училась. Болела часто. То ангина, то воспаление легких. Вот Алексей Михайлович и решил, что надо жить в деревне. Подлубняк — мой отчим. Они с мамой поженились, когда мне было десять лет.

Ага, вот почему у Киры другая фамилия. И вот почему она не зовет своего благодетеля папой.

— Я здесь живу практически безвылазно уже три года. Скучно, зато болеть перестала.

— А мама в городе живет?

Я не ожидала, что мой совершенно невинный вопрос вызовет такую бурную реакцию. Кира вдруг вспыхнула, нахмурилась, глянула на меня исподлобья. Словно я сказала что-то обидное или неприличное.

— Мама с Алексеем Михайловичем в разводе.

— Извините, я не знала.

В разговоре образовалась томительная пауза.

— Кира, а детектив? — я постаралась разрядить внезапно обострившуюся обстановку. Кажется, это удалось.

— Вот, — девушка протянула томик в яркой обложке. — Интересный сюжет. Мне понравилось.

Она успокоилась, заулыбалась, отпивая маленькими глотками легкое вино. Оно и в самом деле был замечательным.

И в этот момент затренькал сотовый Киры. Она глянула на дисплей, и снова на ее лицо вернулось сердитое выражение. Я бы сказала, даже злое.

— Извините, я сейчас.

Девушка вышла на веранду. Через неплотно притворенную стеклянную дверь до меня долетали обрывки разговора. По-моему, хозяйка дома с кем-то ссорилась. Вдруг ее голос усилился почти до раздраженного крика:

— Мальвина, ты что, мне угрожаешь? Совсем мозги не варят? Если ты не прекратишь свои выходки, я пожалуюсь Алексею. Так и знай! — она прибавила еще пару резких фраз.

Мне стало неловко. Не люблю быть свидетельницей чужих разборок. К счастью, разговор закончился. Или оборвался. Кира с раздражением швырнула трубку на плетеный столик веранды и вернулась в комнату. Щеки ее пылали злым румянцем, ноздри раздувались, как у норовистой лошадки. Она схватила свой бокал и залпом допила остававшееся в нем вино.

Кажется, беззаботной сельской пирушки у нас все же не получилось. Я кое-как выкарабкалась из мягкого кресла, в котором сидела, утонув по самые уши.

— Спасибо за угощение и за книгу. Постараюсь прочесть быстро.

— Оставьте себе, — великодушно сказала девушка. — Я по второму разу детективы не читаю. Эти книги, как презервативы. В определенную минуту очень нужны. А потом можно выбросить.

Ого! Я чуть не поперхнулась от неожиданного сравнения. В таком случае, если продолжить эротические аналогии, классика — это вибратор. Пользуйся и пользуйся, постоянно получая удовольствие. Нестандартно мыслит юная дама.

Тут Кира встрепенулась и стала опять похожа на безобидного ребенка:

— Вы уже уходите, Сима? — Она разочарованно оттопырила полную нижнюю губку. — Посидите еще. Алексей Михайлович сегодня ночует в городе. Если хотите, выйдем в сад. Там у нас такая малина! Крупная, элитная.

Разумеется, подумала я, здесь все элитное и крупное. Деньги — такой стимулятор роста, почище радиации.

Но, пожалуй, для первого знакомства достаточно впечатлений.

— Еще увидимся, Кира. Может быть, теперь вы к нам в гости заглянете, — вежливо выговорила я, с внутренним содроганием представляя скромную обитель тетки Варвары. То-то будет забавно набалованной девчонке! Следующий пункт нашей экскурсии — этническое поселение. Здесь, уважаемые господа, вы можете лицезреть быт простых крестьян, живших на этих землях много лет назад. Кто поставил телевизор? Уберите немедленно! Он нарушает историческое правдоподобие.

— Загляну непременно, — обрадовалась Кира.

Мы подошли к приоткрытой калитке. От английского газона и цветущих розовых кустов пыльную деревенскую улицу отделяло лишь тонкое дверное полотно. Но это была не просто калитка. Это была дыра в другой пространственно-временной континуум. Я скользнула в дыру и оказалась в своем мире. А Кира осталась в своем.

— До свидания!

— До свидания!

— Значит, сподобилась! Приобщилась! — Зойка, как мне казалось, ревниво косилась на книгу. На деревню уже опустилась короткая летняя тьма. Электрическая лампочка в ржавом металлическом конусе болталась под крышей веранды и честно освещала ее пространство, прихватывая часть двора. В круге света весело толклись мошки и ночные бабочки. Некоторые счастливицы подбирались вплотную к раскаленному стеклу и от невыносимого блаженства замертво падали на стол. Зойка щелчком сбивала блеклые трупики на пол.

Я не отреагировала на ее выпад. Было хорошо и уютно сидеть перед шумящим самоваром, прихлебывать горячий чай с душицей и слушать Зойкину воркотню, не вникая в смысл. Тем более что сегодня ожидалась ночь звездопада. По сообщениям синоптиков, хвост какой-то там кометы вошел в нашу атмосферу и аккурат нынче ночью собирался сгореть фейерверком над городами и весями. В том числе и над деревней Малые Петушки. Понятно, что не звезды будут падать с неба, а пылинки и камушки, но все равно страстно хотелось загадать на них ну хотя бы с пяток заветных желаний. Поэтому я твердо решила дождаться глубокой ночи, выйти на воздух и раскрыть свою душу огонькам из космоса. А вдруг поможет!

Зойка еще что-то поворчала слабеющим голосом, потом начала зевать, клевать носом и, наконец, не выдержала:

— Все, пошли спать!

Лежа на своем диванчике, я изо всех сил таращилась в темноту, стараясь не уснуть. Но уснула, внезапно и незаметно. Трудно бодрствовать в блаженной тишине, до мурашек накупавшись в реке, надышавшись чистейшим воздухом да еще налопавшись на ночь без удержу оладушек из кабачков.

Сколько спала — не знаю. Наверное, немного, потому что, когда я проснулась, словно от толчка в бок, еще даже не начинало светать. Я тихонько поднялась и, стараясь не скрипнуть рассохшимися половицами, прокралась на улицу. Деревня спала глубоким первобытным сном. Изредка где-нибудь сбрехнет собака, ей сонно ответит другая — и опять тишина. Как я была босиком, так и встала в мягкую траву у крыльца. На нее уже пала прохладная роса, и ступни сразу намокли. Над головой расправил бархатную черноту ночной купол, весь утыканный звездными блестками, как в старом планетарии Дома пионеров. Я привычно отыскала ковш Большой Медведицы — единственного созвездия, которое определяла безошибочно, — попыталась в конце его «ручки» увидеть дополнительную крошечную звездочку, но не смогла. Зрение уже, увы, подводило.

Так я стояла на грядке, задрав голову кверху, когда до слуха донесся тихий шум мотора. На краю улицы остановился автомобиль. К кому-то глубокой ночью пожаловали гости. Ну и что, собственно говоря? Мне бы повернуться и уйти в свежее тепло бревенчатого дома, где мирно посапывает подруга, стучат древние ходики и шуршат мыши в подполе. Проклятое женское любопытство, оно никогда не доводит до добра! Я не успела еще ничего подумать, как ноги сами понесли меня к забору. Действительно, недалеко от дома Подлубняка стоял автомобиль без единого огонька, темный, как стог сена. Если бы небо не усеивало сегодня так много звезд, то его вообще можно было не разглядеть. Да еще ветер с реки доносил едва уловимый запах выхлопных газов. Значит, Алексей Михайлович все-таки приехал к падчерице, несмотря на поздний час. А почему нет? На свежем-то воздухе не в пример приятней находиться, чем в душном городе.

Я покрутилась еще у забора, потом увидала-таки пару летящих к земле огоньков, успела загадать самые главные желания из своего безразмерного списка и отправилась досыпать.

Однако выспаться в эту ночь мне было не суждено.

Занимался рассвет, но какой-то странный. Солнечные лучи метались в окнах, плясали в глазах рыжими пятнами даже сквозь плотно сомкнутые веки. И вместо утреннего радостного пения птиц на дворе трещало и подвывало. Я сердито попыталась натянуть на голову простыню. Не помогло. Треск усилился, а свет в избе становился все ярче. Сон в раздражении махнул призрачным крылом и окончательно улетучился. Я открыла глаза и села на диване. В ту же секунду на своем ложе села Зойка и сонно уставилась на меня.

Комнату заливал пугающий свет. Он плясал багровыми бликами по беленому потолку и стенам. В воздухе ощутимо пахло гарью. Мы с подругой встретились взглядами.

— Мы что, горим? — прошептала она. И тут же заорала во все горло: — Батюшки! Караул! Пожар!! — Зойка пулей вылетела из постели и кинулась к двери. Но с полдороги вернулась и начала бестолково меня тормошить: — Сима, скорее, ну скорей же! Поднимайся, бежим!!

Меня уже не надо было упрашивать.

— Зоя, где документы? Сумки хватай!

Зойка вилась по комнате подстреленной птицей, тычась во все углы:

— Где же эти чертовы сумки?! О-о-о!

Господи, а вдруг сейчас дверь заклинит. Или крыша обвалится. Плевать на документы, надо срочно выбираться на воздух. Я поймала подругу на лету:

— Все, бежим!

Мы буквально вышибли дверь и кубарем скатились по ступеням крыльца. Кажется, спасены!

Я стояла на коленях среди помидорных кустов и боялась обернуться на дом. Вокруг было светло как днем. Только свет отливал красным, словно к солнцу приделали специальный фильтр. Но это сияло не солнце. На руку мне упали жирные хлопья сажи.

Удивительно, что мы не задохнулись сразу же. Ведь говорят, что люди сперва задыхаются во сне, а уж потом сгорают. А мы вроде дышали нормально. Бедный домишко тетки Варвары, какой ужасный конец! Что же теперь будет?

Эти мысли и им подобные хаотично кружились в моей голове.

— Ничего не понимаю! Где горит-то?

Я обернулась. Зойка, потирая ушибленный локоть, разглядывала дом. Никаких видимых изменений. Балки не рушатся, из окон не рвутся языки пламени. И сажа летит откуда-то с улицы.

— Сима, а ведь это не у нас пожар.

— А у кого?

Не сговариваясь, мы кинулись к калитке. Картина, которая открылась нашим испуганным глазам, ужасала и завораживала одновременно. Горел коттедж Подлубняка. Горел мощно, ровно, словно факел великана. Мириады золотых искр сыпались на землю. Пламя радостно гудело, пожирая свою добычу. Горел не только могучий деревянный сруб. Горела и плавилась вся химия и синтетика, которой был напичкан особняк. Внутри его что-то взрывалось и звенело. Над пожарищем висела отвратительная вонь. Мы стояли в оцепенении, будто лицезрели конец света. Вдруг мимо нас с криком пробежал какой-то мужчина. Я встрепенулась:

— Зоя, неси телефон! Надо срочно вызывать пожарных!

Подруга кинулась в дом.

— Что стоишь! Ведра бери, обливай дом, — сердито закричала на меня пожилая женщина в ночной сорочке и тапочках.

— Разве такой пожар ведрами загасить? — спросила я очумело.

— Дура! Этот огонь уже ничем не загасить, пока все не сгорит. Свою избушку спасай. Не дай бог, от искр займется. — И она торопливо кинулась прочь от забора.

Не помня себя от страха, я схватила с грядки ведро и рванула к колодцу. На улице были слышны крики, жители Малых Петушков подбегали со всех сторон. Я крутила колодезный ворот и таскала воду к стене, выходящей на улицу. Обливала бревна и снова бежала к колодцу. Только бы крыша не загорелась, молила я про себя. Несколько раз мы чуть не сшиблись с Зойкой, которая тоже носилась по двору с лейкой в руках.

Вдруг раздался страшный треск. Это рухнула крыша особняка. Огонь взвился до неба и сразу пошел на убыль. Наверное, он проглотил уже основную часть своей страшной пищи. Искры перестали долетать до нашего двора. Я бросила ведро. У меня от напряжения дрожали руки и ноги. Рядом обессиленная Зойка повисла на забор, словно большая белая тряпка.

— Кошмар! Ужас!! — бормотала она тихо.

— Ты пожарных вызвала?

— А? — Подруга очнулась и обреченно помотала головой. — Нет, связи не было. Да хоть бы и вызвала. Пока они из города приедут… — она красноречиво махнула рукой.

Возле нашей калитки остановились двое деревенских мужиков.

— Ох, и огонь! Силища! — сказал один восхищенно, закуривая сигарету. — Ты не знаешь, в доме-то был кто?

— А хрен его знает, — ответил другой. — Если кто и был, то все. Амба!

Я почувствовала, как земля уплывает из-под ног. Кира! В доме была Кира!! И, наверное, Алексей Михайлович. Он ведь приехал незадолго до пожара. Там стояла его машина. Я глянула в конец улицы. Никаких машин. Сквозь черный дым проглядывало рассветное солнышко.

Алексей Михайлович Подлубняк молча смотрел на то, что еще вчера было его роскошной усадьбой. Ему позвонили рано утром, сообщили о несчастье. Он даже не стал вызывать Матвея. Кинулся в машину и полетел. Как на пожар. Это дурацкое выражение непрестанно вертелось в мозгу Подлубняка: как на пожар, как на пожар. Он уже знал, что Кира погибла. Его девочка, его чудная, милая девочка. Она сгорела. Словно лист бумаги, словно ветка, словно эти бестолковые деревяшки. Алексей Михайлович с силой пнул обуглившуюся ножку кресла, все, что осталось от щегольского гарнитура.

— Выводы делать пока рано, Алексей, но я думаю, что это поджог. — Илья подобрал с земли какую-то тряпку и вытер ею ладони. Илья был школьным другом Подлубняка, работал в милиции. Вообще-то он занимался другими делами, но, когда Алексей позвонил ему сегодня и мертвым голосом рассказал о пожаре, Илья понял: Подлубняк ждет от него помощи.

— У тебя самого есть какие-нибудь соображения? Враги, конкуренты?

Подлубняк молчал. Он даже плохо понимал, о чем спрашивает его друг.

Рядом кто-то деликатно кашлянул. Илья оглянулся. Человек в милицейской форме, судя по всему участковый, делал городскому коллеге незаметные знаки. Да, с Алексеем пока говорить бесполезно. Илья повернулся к участковому:

— Вы что-то хотите сказать?

— Понимаете, — замялся деревенский страж порядка, — есть сильное подозрение… У нас тут один местный регулярно грозился сжечь усадьбу. Надо бы проверить.

— Кто такой?

— Да Колька, пьяница. На том конце деревни его дом. Последние несколько дней хлестал беспробудно и все орал, что подожжет Подлубняка… то есть Алексея Михайловича.

Илья поманил участкового пальцем:

— Идемте!

Они обогнули черные развалины и остановились у кучи обгоревшего хозяйственного хлама. Приезжий нагнулся и поднял с земли небольшую мятую канистру:

— Эта вещь вам случайно не знакома?

Участковый повертел жестянку в руках:

— Колькина канистра. Точно его! Видите, на дне буквы выбиты «н.е.». Николай Ерохин. Деревенские всю алюминиевую утварь сейчас помечают, тем более канистры. Есть у нас такие орлы, воруют у своих же соседей. А потом в районе сдают как цветмет и деньги пропивают. Прямо беда. Вот и приходится помечать. Только плохо помогает. Все равно воруют.

Местный Анискин вздохнул, снял фуражку и протер ее изнутри не очень свежим платком. Совсем народ испоганился. А он разве углядит за всеми, когда в его ведении несколько таких полумертвых деревнюшек? Дач понастроили, а штат милицейский все тот же. Машина разбитая, зарплата копеечная. Колхоз давно развалился, работы нет. Клуб растащили на дрова. Эх, да что говорить!

От пепелища тянуло сильным жаром. Участковый встрепенулся:

— Ну, Колька, ну, поганец! Допился. Какой грех на душу взял!

Илья бросил канистру на землю и зачем-то понюхал пальцы. Хотя от канистры и так за версту несло бензином.

— Показывайте, где этот ваш Ерохин живет.

И они пошли вдоль улицы Социалистической, а впереди них уже летела молва, что Колька-пьяница претворил-таки в жизнь свои жуткие угрозы.

Привычный ритм деревенской жизни был сломан в один момент. Казалось просто кощунственным идти купаться, неторопливо пить молоко и даже обыденно полоть грядки в присутствии страшной беды, приключившейся с соседской дачей. Мы с Зойкой все никак не могли прийти в себя и бесцельно слонялись по двору, время от времени бросая взгляды на пепелище. Около особняка или вернее того, что от него осталось, часам к девяти утра собралось довольно много автомобилей, включая пожарную машину и карету «Скорой помощи». Как видно, и той, и другой делать здесь уже было нечего, поскольку они постояли непродолжительное время и укатили, для чего-то пронзительно завывая.

Не хотелось думать, что кто-то погиб в огненном смерче. Я гнала мысли о моей новой знакомой, уговаривая себя, что девушка, вероятней всего, уехала в город на ночной машине, а дом потому и загорелся, что остался без присмотра. Но Зойка, которая осмелела и сходила ко двору погорельцев «на разведку», как она сказала, принесла совсем неутешительные вести:

— Ох, там Подлубняк приехал. На него страшно смотреть. Говорят, Кира-то погибла. — Подруга сморгнула слезу. — Я ее и видела всего раза два, а все равно жалко девчонку. Горе какое!

У меня зашлось сердце.

— Деревенские считают, это Колька дом подпалил, как и грозился. Он последние дни пил не просыхая, — продолжала выкладывать новости подруга.

— Да ну! Быть не может!

— А что? По пьянке запросто «с катушек» соскочил. Белая горячка.

Зойка скорбно поджала губы и пошла чистить картошку. А я тем временем осторожно выскользнула за калитку.

Толпа возле сгоревшего дома заметно поредела. Чего стоять попусту, рассудили селяне, все интересное уже закончилось. Издалека было видно, как хозяин дачи и еще какой-то незнакомый мужчина вышли из распахнутой калитки и остановились у закопченной ограды. Мужчина что-то говорил Подлубняку, а тот лишь скупо кивал головой, почти не реагируя на внешние раздражители. Еще бы! Такой шок! Картина была тягостной и понятной без слов. Я уж хотела было вернуться в свой двор, чтобы не оскорблять пострадавшего праздным любопытством, но тут по проселочной дороге промчался пыльный вихрь, и на улицу Социалистическую буквально влетела бежевая «десятка». Завизжали тормоза, машина со всего разбегу затормозила у пепелища, чуть не развернувшись вокруг своей оси. Хлопнула дверца, из салона выскочила женщина лет сорока. Красивая, по-молодому стройная и совершенно вне себя. Казалось, она плохо понимала, что происходит вокруг. Дико повела безумными глазами на дымящиеся развалины и кинулась к Алексею Михайловичу:

— Убийца! Подлец!! Я знала, я чувствовала, что этим кончится! — Она замолотила кулаками по его груди, пытаясь дотянуться до лица. — Где моя дочь? Где Кира?!

— Лена, Лена… — Подлубняк крепко обхватил женщину руками, прижал к себе. Но она вырвалась и снова с рыданиями набросилась на него:

— Ты ее убил, грязный развратник! Ненавижу! Будь ты проклят!! Кира, доченька… — Тут силы покинули приезжую, и она тяжело осела на землю.

Я не стала дожидаться конца душераздирающей сцены и шмыгнула на свою территорию. Сердце и без того колотилось как бешеное. А крики у сгоревшей усадьбы то затихали, то усиливались вновь. Любопытные жители из соседних домов опять повыскакивали на улицу, боясь пропустить халявный спектакль, но вскоре послышался шум отъезжающих машин. И все стихло. Через час возле пожарища лишь гордо вышагивал дядька Федор, покрикивая на проходивших мимо односельчан:

— Идите! Нечего тут…

— Федор, ты чего командуешь? — Острая на язык баба Маня остановилась перед мужиком, уперев руки в бока.

— Мне Алексей Михайлович поручил его добро сторожить. А то здесь много охотников до чужого. Вмиг все растащат. Эти… как их… мародеры!

— Да какое добро-то! Все сгорело подчистую.

— Мало ли какое, — туманно ответил Федор, косясь на черный двор.

— И много он тебе отвалил за такую службу? — завистливо спросила баба Маня.

— Сколько ни отвалил, все мое. Иди давай отсюда!

— Ишь нанял надсмотрщика! — зло прошипела баба Маня мне через забор. Наверное, она втихаря все-таки думала покопаться в недогоревшем имуществе Подлубняка, как, подозреваю, и другие жители Петушков, и помеха в лице Федора ее сильно напрягла. — Слышали, что жена-то кричала. Дескать, сам хозяин поджигатель и есть.

— Баба Маня, она не называла его поджигателем, — вступила в разговор Зойка.

— A-а, все едино! — махнула рукой баба Маня. — Раз обвиняла, значит, было за что. А Кольку-дурака забрали, — добавила она неожиданно тихим голосом.

— Как забрали?

— Очень просто. Пришел участковый наш, — пояснила она, — и еще какой-то городской. Колька-то пьяный в сарае валялся. Растолкали его кое-как — и в машину. Люся кидалась заступаться, не виноват, мол. Да какое там! Уволокли. А она лежит теперь, сердешная, пластом в избе и воет. Конечно, мужик он был никудышный. Прямо скажем, хлам, а не мужик. А все равно жалко. Дети без отца остались.

— Так разберутся, если он не виноват, — неуверенно высказала предположение Зоя.

— Как же, разберу-утся! — ехидно парировала баба Маня. — Все, считай, пропал Колька! А может, и поделом! Может, от его рук дом сгорел, и девчонка погибла, — бабка кивнула в сторону бывшего коттеджа. — Экое злодейство!

Она по-мужицки сердито сплюнула в серо-черную пыль и заковыляла прочь.

День прошел безрадостно. Чтобы хоть как-то занять себя, мы в конце концов перебуровили все грядки и сделали генеральную уборку в избушке. Но от традиционного вечернего чая все же решили не отказываться.

Накрыли, как всегда, на веранде и пили ароматный настой молча, глядя, как солнце падает за реку. Я первой нарушила печальное безмолвие:

— Знаешь, Зоя, не нравится мне вся эта история с пожаром.

— Господи, Сима, а кому она нравится!

— Понятно, происшествие ужасное. Но я не в этом смысле.

Если бы у моей подруги были уши, как у сторожевой собаки, то они непременно встали бы сейчас чуткими столбиками. Ложка с медом не дошла до рта, зависнув на половине пути.

— Ну, выкладывай!

— Видишь ли, Зоя, — начала я осторожно, — прошлой ночью мне не спалось.

Хорошее начало для детективной истории. Подруга замерла, как под гипнозом, и вся превратилась в слух.

— Мне не спалось, и я вышла на улицу. И тут услышала, что к дому Подлубняка вроде бы подъехала машина. По-моему, это был «Опель» Алексея Михайловича.

— Ты видела автомобиль? — быстро спросила Зойка. Ни дать ни взять — следователь.

— Кажется, да.

— «Да» или «кажется»?

— Да. Кажется…

— Ну-у, Сима! — Подруга с шумом перевела дух и облизала ложку. — Заметь, ты трижды употребила слова, выражающие сомнение и предположение: «вроде бы», «по-моему» и «кажется». А я-то и в самом деле уж подумала, что ты видела поджигателя.

— Если б я видела поджигателя, то сейчас давала бы показания у следователя, можешь не сомневаться. И все равно — не нравится мне эта история.

— А может, Кира и сама виновата. Неосторожное обращение с огнем, например. — Зоя выудила из банки очередную порцию меда.

Я усмехнулась:

— Ну да, уснула в пьяном виде с непотушенной сигаретой во рту. Нет уж! Если сразу появился подозреваемый, значит, милиции очевиден поджог. Только подозреваемый ли подпалил дачу — вот в чем вопрос.

— Ага! — Зойка нарочно сделала глубокомысленное лицо. — Все ясно. Подлубняк приехал ночью и собственноручно сжег загородный дом обалденной стоимости. Притом вместе с дочерью.

— С падчерицей.

— Какая разница! И так понятно, что это полная чушь.

— Разве я настаиваю, что приезжал именно Подлубняк? Возможно, машина была только похожа. Но она была.

— Это ровным счетом ничего не значит. Думаю, что в данном случае твоя хваленая интуиция тебя подводит. Так что не бери в голову. — Подруга поднялась и стала убирать со стола грязную посуду.

Мне оставалось только меланхолически молчать. Я ведь не сказала Зойке, что накануне своей страшной гибели юная обитательница коттеджа с кем-то ругалась по телефону. И уж точно не с пьяным Колькой. С Мальвиной. И неведомая Мальвина, похоже, ей угрожала. Хотя, возможно, это тоже просто совпадение.

Пора было укладываться спать. Я пошла чистить зубы и чуть не свалилась с крыльца, запнувшись о ведро с водой. Моя напуганная подруга втихаря выстроила у порога целую батарею заполненных емкостей. Я только головой покрутила. А если сегодня ночью будет потоп? Надо бы на всякий случай плот сколотить. Вот тебе и тихое сельское бытие!

Мы долго ворочались, прислушиваясь к разным таинственным шорохам, на которые раньше и внимания не обращали. Но прошедший день был слишком бурным и утомительным. Зою, как всегда, сморило первой, за ней, наконец, уснула и я.

Мне снилось нечто неясно-тревожное. Неприятное чувство во сне было таким сильным, что я проснулась. Пыталась вспомнить сновидение, но суть уходила, оставляя лишь томительное ощущение беспокойства. Я полежала, безрезультатно пытаясь вновь задремать. Было непривычно душно, как перед дождем, хотелось пить. Так, вода в чайнике. Чайник на веранде. Хочешь не хочешь, а придется вставать.

Сегодняшняя ночь была спокойной. Не то что вчера. Запах гари почти развеялся, звезды сияли, цветы благоухали. Я напилась и почувствовала, что спать совсем не хочется. На воздухе было свежей, чем в доме, приятней. Я посидела немного на крыльце и вдруг неожиданно для себя решила взглянуть на сгоревшую усадьбу Подлубняка. Это было, конечно, странное желание, но что-то внутри шептало мне: «Раз уж ты не спишь, взгляни, все ли там спокойно». Хотя что там могло быть неспокойного? Федор с вечера демонстративно устроил себе лежанку из старого тряпья прямо у калитки, собираясь всю ночь честно гонять сельских мародеров. Вряд ли кто-то полезет наживать себе позор и неприятности из-за пары уцелевших плошек. Тем более ночью, когда среди обгоревших остатков дачи и не разглядеть ничего. И тем не менее я вышла на дорогу и тихо двинулась в сторону бывшего дома Алексея Михайловича. Ничего особенного, просто гуляю, дышу ночным прохладным воздухом, уговаривала я сама себя.

До пепелища оставалось всего чуть-чуть, когда возле кирпичного ограждения в траве мелькнул желтый огонек. Я застыла как вкопанная. Не хватало нам здесь еще «огней святого Эльма». Огонек погас, потом опять возник и метнулся в сторону, выхватив из тьмы часть стены. Это было похоже на луч фонарика. Хрустнуло разбитое стекло, и желтое пятно исчезло. Точно фонарик! Кто-то осторожно обходил усадьбу, шаря лучом по траве. Федор? А чего ему таиться? Наоборот. По логике вещей, борец с любителями чужого добра должен был производить как можно больше шума. Еще и в колотушку постукивать на манер ночного сторожа. А человек с фонариком крался осторожно и явно не хотел, чтобы его заметили.

Фонарик опять вспыхнул, светлое пятно заскользило по земле. Нет, это не был мародер. Неизвестный, казалось, что-то искал у забора. Я до рези в глазах вглядывалась в темноту, но не могла ничего разобрать. Надо было подойти поближе. Стараясь даже не дышать, я сделала несколько маленьких шагов и… черт! Нога попала в невидимую выбоину, и я, словно мамонт в охотничью яму, рухнула на дорогу. По крайней мере шума произвела не меньше. Ох, как некстати!

— Кто там? — послышался встревоженный голос из-за калитки. — Эй, у меня ружье. Счас как пульну!

Это проснулся новобранец вневедомственной охраны. Смотри-ка, ружьем грозится. Я не испугалась. Ружья у Федора никакого нет в помине. Однако хуже было другое. Фонарик в ту же секунду погас, и раздалось быстрое легкое шуршание гравия. Таинственный человек убегал от коттеджа в сторону леса. Я вскочила и кинулась за ним, игнорируя боль в ободранной коленке. Конечно, я не сумасшедшая. У меня и в мыслях не было поймать убегающего. Еще чего! Неизвестно, с какими намерениями он тут шатался и чем могут закончиться тесные контакты с ночным визитером. А рассмотреть его хоть немножко стоило. Но силы были неравны. Я начала отставать и, наконец, остановилась ввиду явного преимущества лидера гонки. А он тем временем вылетел на поляну. В неясном холодном свете, льющемся с неба, я успела разглядеть высокую стройную фигуру в брюках. Последний рывок — фигура нырнула в темную чащу леса и растворилась там без следа.

По деревне залаяли собаки. Федор выскочил за калитку и продолжал грозить невидимым злоумышленникам, поднимая все больше шума. Кое-где в домах загорелся свет. Пора было сматывать удочки, пока меня саму не поймали, как воришку. Прихрамывая, я спустилась к реке. Если пойду направо, то выйду точно к нашему огороду. Так и получилось. Я перебралась за условную изгородь тетки Варвары и остановилась, пытаясь унять дрожь в ногах. Все! Я на своей территории, а следовательно, в безопасности. Лишь бы Зоя не проснулась. А то она очень удивится моим полуночным прогулкам среди морковных грядок. Вряд ли мне удастся убедить подругу, что из-за бессонницы я вышла пополоть сорняки.

Но мои тревоги оказались напрасными. Зойка сладко спала, причмокивая во сне губами. Только когда я скользнула под простыню, она заворочалась и спросила сонным голосом:

— Сима, все в порядке?

— Да, да. Спи. Я ходила пить воду, — прошептала я успокоительно.

Подруга перевернулась на другой бок и начала ровно похрапывать. А я лежала на своем диванчике и никак не могла успокоиться. Кто был этот человек? Высокий, в брюках… Мужчина? Необязательно! Девушек высоких много. И на опасную вылазку никто из них не пойдет в бальном платье. Так что брюки ничего не объясняют. Ночной гость скрылся в лесу. Значит, не из деревни? Тоже необязательно! Поднялся шум, человек побежал туда, где легче спрятаться. Сейчас пересидит немного и прокрадется огородами в свою избу. Между прочим, я сама так же прокралась.

Вообще жаль, что я так глупо свалилась. Удалось бы подобраться поближе, возможно, разглядела б лицо человека с фонариком. И к тому же ноет разбитое колено. Ладно. Зойке скажу, что ходила пить и ударилась в темноте. Что же все-таки пытались найти у забора Подлубняка? Вопросы так и кружились, сталкиваясь и разбегаясь, в моей голове до самого утра.

Утро следующего дня началось, как обычно. Если не считать громкого повествования Федора о том, как практически голыми руками он отбил нападение целой шайки грабителей. Мужик чувствовал себя героем и всем желающим вновь и вновь живописал подробности ночной битвы. И с каждым новым слушателем число нападавших росло и появлялись леденящие душу подробности. В конце концов Федор даже начал показывать на теле какие-то раны и царапины. То, что царапины были недельной давности и получены на уборке сена, когда Федор, слегка перебрав традиционного лекарства от усталости, неудачно скатился со стога, — об этом рассказчик скромно умалчивал. Я стала подозревать, что теперь ревностный сторож потребует с хозяина дополнительной платы на лечение и за моральный ущерб.

Меня как магнитом тянуло к забору сгоревшего коттеджа. Я хотела побродить вокруг при свете дня так же, как бродил ночью незнакомец с фонарем. Может, что-нибудь пойму. Вот только как это сделать, не вызывая подозрений? Да и поторопиться надо. Вдруг из города приедет Алексей Михайлович или еще хуже — какая-нибудь следственная бригада, которая и сама ничего не найдет, и мне не даст. Но пока все было тихо. Местная Фемида сгребла пьяного Колю и успокоилась на время.

Теперь надлежало придумать пристойное объяснение моему желанию побродить возле сгоревшего дома. Что-нибудь правдоподобное и невинное. Скажем… заготовка лечебной травы. Почему бы и нет! Тем более что у забора погорельцев привольно раскинулись заросли подорожника.

Идея возникла сама собой.

— Зоя, я тебе не говорила, какую мне на работе девчонки рекомендовали омолаживающую маску для лица? Говорят, эффект потрясающий. И главное — просто и быстро.

Зойка, любительница косметических изысков, отреагировала мгновенно:

— Ну?

— Значит, так, — начала я с выражением, — берешь ложку сухих листьев подорожника, измельченных, разумеется, запариваешь их кипятком и растираешь в такую зелененькую кашицу. Потом эту кашицу смешиваешь с ложечкой сметаны — и все! Крем можно накладывать на лицо. Через пятнадцать минут умоешься, физиономия, как новенькая. Особенно актуально, если после работы предстоит куда-то выйти в свет: на свидание, в театр, в гости. Представь, ты приходишь вечером, еле передвигая ноги. Настроение в лоскуты, лицо, как жеваная занавеска. И тут за несколько минут становишься молодой и красивой. Причем без всякой химии и почти без денежных затрат. Наша Леночка очень рекомендует, а она в этом деле специалистка.

— Стоит попробовать.

— И пробовать нечего, надо сразу внедрять в жизнь. Вот собираюсь отправиться на заготовку подорожника, — я встряхнула сухим полиэтиленовым пакетом и сделала самое невинное лицо, на какое была способна.

Зойка оживилась, я бы сказала, даже слегка занервничала, словно кто-то у нее прямо из-под рук собирается перекупить последний экземпляр модной новинки. Я свою подругу знаю. Теперь начни я, предположим, упираться, она сама меня за подорожником погонит. Так и случилось.

— Симочка, нарви и на мою долю, — подруга сунула в руки мне еще один пакет. — Только уж, пожалуйста, бери листики ровненькие и чистые. Чтобы полная экология.

— Не беспокойся, я присмотрела, где самый хороший подорожник растет. Во-он там, у забора. В общем, буду работать не спеша, отбирать только самые здоровые экземпляры.

Отлично, все получилось как нельзя лучше! Теперь я могу ползать вокруг ограды сгоревшего дома хоть до вечера. Алиби обеспечено.

Я отправилась к пожарищу и приступила к поискам, не забывая между делом щипать сочные кожистые листья волшебного растения «подорожник». Знать бы еще, что искать!

Солнце уже припекало вовсю. Становилось жарко. Капельки пота стекали со лба и почему-то скапливались на кончике носа. Да, не так-то просто ходить на карачках в высокой траве, исподтишка ощупывая землю руками. При этом ничего интересного не попадалось, только всякая дрянь вроде засохших кусков навоза. Не спорю, навоз — ценное органическое удобрение. Но ведь не ради него бродил здесь ночью таинственный незнакомец. Я уже начала впадать в уныние, как внезапно что-то острое впилось в мою голую коленку. Острое, прохладное, металлическое. Я сдвинула ногу, и в висках тут же сильно застучало. Под роскошным лопухом скромно притаился небольшой серебристый предмет. Это была изящная и, очевидно, дорогая зажигалка. Я быстро накрыла свою находку ладонью, словно она была синей птичкой удачи, готовой упорхнуть в любую минуту. Мог полуночный гость прийти сюда за потерянной щеголеватой безделушкой? Определенно мог! Мало того, что потеряна ЗА-ЖИ-ГАЛ-КА, так на ней, как я успела заметить, еще и какие-то буквы нацарапаны. Заготовку подорожника следовало сворачивать. Тем более и пакеты уже почти полные.

С чувством хорошо выполненного долга я вернулась в наш двор. Зойка напекла румяных блинов, очевидно, чтобы как следует поощрить добытчицу чудодейственного растения. Но мне не хотелось блинов. Мне хотелось немедленно уединиться и рассмотреть внимательно свой трофей. Наскоро проглотив немного блинчиков и рассеянно дав указание подруге, что сушить листья надо непременно в тени, я схватила полотенце и отправилась на пляж. Вернее, будто на пляж. А сама укрылась «под сенью древ и кустов» подальше от нескромных глаз.

Стальной прямоугольник, солидно тяжелый, элегантный в своей простоте, действительно был украшен гравировкой. С одной стороны красовалась фирменная надпись «Zippo». Ну, это мне неинтересно. А вот с обратной стороны зажигалки гравер старательно вывел: «М от Л». И все! Да, негусто. А я что воображала? Что на зажигалке будет указующая надпись вроде: «Эту зажигалку такого-то числа обронил господин (госпожа) имярек после совершения злодейского поджога»? Размечталась! Эх, Серафима, бога гневишь. Провидение твоему пытливому уму и ясному взору подкинуло улику. И улику серьезную, которой только надо распорядиться умеючи. Например, что ты скажешь по поводу посещения граверных мастерских? Тебе как искусствоведу это должно быть интересно. Кстати, сколько в нашем городишке граверов, работающих в сфере широкого обслуживания населения? Кажется, всего два. Ну вот, работы на полчаса. Что? Надпись может быть сделана где угодно и необязательно в нашем городе? Перестань, пожалуйста, сразу о трудностях!

Так, дискутируя сама с собой, я щелкнула зажигалкой, полюбовалась секунду на голубоватый ровный язычок пламени и тщательно упаковала стильную штучку в платок. А завтра, пожалуй, стоит съездить в город.

Вечер прошел, как всегда, в незатейливых сельских хлопотах. Телевизионные передачи не вдохновляли. На лоне первозданной жизни, почти незамутненной цивилизацией, хотелось более высоких духовных радостей. Поэтому Зойка принялась в который раз листать слегка устаревший журнал мод, время от времени издавая невнятные одобрительные звуки, а я достала детектив, подаренный мне бедняжкой Кирой в первый и последний день нашего знакомства. Теперь претенциозное название книги казалось зловещим. Я горестно вздохнула и стала перелистывать небольшой томик, пытаясь вспомнить, на чем остановилось мое чтение в прошлый раз. Углы страниц загибать — плебейство и моветон, а про закладки всегда забываю. Я так основательно шуршала листиками, что от этого сотрясания из глубин книги выпал и спланировал мне на колени маленький плотный кусочек картона. Видимо, кто-то заложил им нужную страницу. И, возможно, именно хозяйка детектива, поскольку в руках я держала визитную карточку модного и дорогого салона красоты. На карточке от руки было написано «мастер Соколова Наталья». Нет, правда, сегодня просто мой день. Находка за находкой. И с мастером Соколовой, пожалуй, стоит познакомиться. Ведь где люди охотнее всего откровенничают с малознакомыми собеседниками? Во-первых, в поезде — это хрестоматийно. Кроме того, в больнице. А женщины еще и в салонах красоты, болтая со своими мастерами. Я думаю, хорошие парикмахеры и массажистки знают столько тайн о своих постоянных клиентках, сколько не дано знать и близким подругам. А уж тем более мужьям или любовникам. Я и сама так иногда разболтаюсь в парикмахерской! Все вывалю. В чем секрет подобного доверия — трудно сказать. Наверное, женщина расслабляется во время манипуляций, предвкушая свое чудесное превращение в красотку, а хороший мастер сродни платному врачу-психотерапевту. Тоже поднимает настроение и тоже за деньги.

Я зевнула и сказала лениво:

— Завтра в город съезжу. Котов надо навестить, продуктов подкупить. Может, задержусь денька на два.

Зойка встрепенулась:

— Колбаски привези.

Вот колбасная натура! Такие, как она, и продали светлые идеи всеобщего равенства за кусок полукопченой колбасы. Теперь кусок имеем, а равенства как не было, так и нет. И не предвидится. Ладно, спасибо хоть за колбасу. Какой-никакой, а прогресс. Кстати, насчет города я почти не покривила душой. Мои любимые животные, красавица-сиамка Муся и бандитского вида беспородный Матроскин, на время отпуска перешли под патронат добродетельной соседки. Хотя коты у меня порядочные и денег я оставила на их содержание вдоволь, но проведать своих питомцев все-таки стоило. Мало ли что. Против этого аргумента Зойка возражать не будет никогда, поскольку с некоторых пор сама питает к моим животным тайную слабость. Любовь к кошкам — вне обсуждения.

А про остальное умолчу. Иначе Зойка опять начнет меня ругать, что я влезаю не в свое дело. Что поделать, мне интересно — это во-первых. А во-вторых, как сказал Вася Рогов из сериала «Убойная сила», — «хочу, чтоб было справедливо». Ведь сейчас совсем несправедливо. Я это чувствую всякий раз, когда встречаю на деревенской улице детишек Коли Ерохина.

Да, деревенское житье и городское, как говорится, — две большие разницы. И не поймешь, к чему тянет больше. Классно в деревне, никто не спорит, а сошла с электрички и кинулась в душные городские объятия с радостью, словно после долгой разлуки встретилась с любимым. Соскучилась! А уж коты-то, коты! Так и вились вокруг меня, так и мурлыкали. Я чуть не прослезилась, честное слово. И квартирка моя родная, комфортная. Кран повернул — горячая вода бежит. Полощи себе жирные тарелки хоть сто раз. Не то что в деревне. Все-таки впрыскивает город в своих обитателей какой-то лукавый яд и привязывает их крепко к деловито-бессмысленной каждодневной суете, к надуманным удовольствиям и к бытовому разврату, вроде горячей воды, ванны и канализации. Ничего, вот выясню кое-что, и обратно в деревню. Так я считала по наивности, не предполагая, что мой сельский отдых на этом и закончится.

А пока… А пока схожу-ка я в салон красоты «Чаровница», а то на вольном воздухе уж больно опростилась. Пальцы заскорузли, лицо почернело и обветрилось. Да и стрижку пора делать. И непременно к мастеру Соколовой.

Я набрала телефонный номер, обозначенный в карточке. Замечательно! Соколова не в отпуске, и даже есть у нее сегодня вечером в расписании свободное «окошечко», куда можно втиснуться с моей короткой стрижкой. Кошельком, конечно, придется тряхнуть, салон — один из самых дорогих в городе. Я только вздохнула. Ведь был в моей жизни замечательный период денежного благополучия, когда я на таких мелочах, как стоимость стрижки, и не зацикливалась. Я не просто думала, как богатая, а была ею на самом деле. И жила в областном центре, и работала в престижной фирме, распутывая странную историю по просьбе одного… одного… человека. И этот человек… Ой, что это я! Тема запретная, старательно забытая. И посещение дорогой парикмахерской — еще не повод для печальных воспоминаний. Ты лучше, Сима, подумай, как поведешь разговор с мастером Соколовой. Хотя все равно заранее ничего отрепетировать нельзя. В таких случаях обычно импровизация, импровизация и еще раз импровизация.

Именно так и вышло.

Я сидела в кресле и любовалась в зеркале на свои мокрые волосы. Энергичная молодая женщина с темными глазами и крупным носом задумчиво оглядывала мою голову, словно Роден, готовящийся отсечь от бесформенной глыбы все лишнее. Кстати, сама Наталья Соколова имела в качестве прически какую-то пегую лохматую копну. И почему парикмахеры считают, что им на работе совсем необязательно быть хорошо причесанными? Она подцепила расческой прядку волос, я округлила восторженно глаза и с придыханием сказала:

— Наконец-то я попала к вам! Давно мечтала.

Женщина приняла мои слова со сдержанным достоинством уставшего от похвал мэтра, только чуть обозначила улыбку. Я продолжила импровизацию:

— Кира Тоцкая мне все уши прожужжала про ваше мастерство.

— Кира — ваша подруга? — Взгляд Соколовой стал более заинтересованным.

— Мы с ней вместе в деревне отдыхали.

— Наверное, на даче у Алексея Михайловича? — Да уж, парикмахер проявляла недюжинную осведомленность.

— Мгм… — я не стала развивать опасную тему. Зато ее развила сама Соколова:

— Что и говорить, повезло девушке с другом. Такой солидный мужчина, обеспеченный, в прекрасной форме. Уж как Кирочку обожает! Да и она его тоже.

Ого! Что за друг? Я подняла вопросительно глаза:

— Вы имеете в виду…

— Ну да, Алексея Михайловича, — беспечно продолжила мастер, беря в руки ножницы.

Я чуть не упала с кресла:

— Он же ей отчим!

Ножницы повисли над моей головой, открылись и снова закрылись, словно клюв удивленного пеликана:

— Вы ничего не путаете?

— Нет! Подлубняк Алексей Михайлович — отчим Киры.

Наталья Соколова выглядела озадаченной:

— Странно… Мне всегда казалось, что они… что он… И Кира тоже говорила… Ничего не понимаю!

Она замолчала, продолжая, впрочем, быстро наискосок стричь прядь за прядью. Признаться, я тоже растерялась и не знала, как продолжать свои расспросы. Может быть, зайти с другой стороны?

— Кира, наверное, вам часто новых клиентов находит?

Парикмахерша пожала плечами:

— Вовсе нет! По ее рекомендации только одна женщина приходила. Да я и не нуждаюсь в особой рекламе. Желающих и так полно, — добавила она чуть высокомерно.

Я пропустила последнюю фразу мимо ушей. А вот про подругу Киры стоило узнать. Вдруг пригодится.

— Подождите, я сейчас догадаюсь сама, кто приходил. Думаю, что это была Ульяна Петрова.

Знала бы мастерица парикмахерского искусства, что Ульяна Петрова живет в моем доме на первом этаже и ей скоро стукнет семьдесят лет! Но, к счастью, она этого не знала и знать не могла.

Наталья покачала головой:

— Не угадали.

— А кто? — Я изображала веселое любопытство.

Женщина оторвалась от работы, достала из кармана крошечный блокнотик:

— Ага, вот. Таня Долгих. Знаете такую?

— Таня… Таня… Это не из школы моделей?

— Она говорила, что работает менеджером в строительной фирме. Не помню название. Что-то со стройкой связано. То ли «Мрамор», то ли «Бетон». Кстати, не очень уже молодая, примерно вашего возраста.

Я печально вскинула глаза.

— То есть я хотела сказать, не такая молодая, как Кира, — торопливо поправилась парикмахерша.

Так-то лучше. И нечего меня тут в старухи записывать! А про Таню Долгих из «Мрамора-Бетона» надо запомнить.

Мастер Соколова достала фен и вдруг спросила:

— А сама Кира не собирается в ближайшие дни заглянуть? Ей пора уже цвет освежить. Кстати, мы хорошую краску закупили.

Охо-хо, ничего бедной девочке в этой жизни уже не надо будет стричь и освежать. Темнить дальше было бы кощунственно. И я рассказала Наталье Соколовой о страшной гибели Киры Тоцкой. Причем печаль моя была самой настоящей, а не наигранной.

Похоже, жуткая новость потрясла мастера причесок. Она беспрестанно повторяла: «Вот ужас-то!», но дела своего не прерывала. Мое отражение в зеркале с каждой новой манипуляцией хорошело все больше. Наконец, Соколова с довольным видом подала мне небольшое овальное зеркальце и крутанула кресло — все! Я обозрела себя со всех сторон. Да, за такую работу не жаль и раскошелиться!

Шла домой, как всегда после салона, немного новой и немного другой и не переставала думать, почему мастер Соколова считала Подлубняка любовником Киры? А ведь, вне всякого сомнения, она считала именно так.

За один день все не решишь. Позвонила Зойке на сотовый и предупредила, что с колбасой ей придется подождать. Ничего, для ее же организма здоровее, потому как колбаска только пахнет копченостями, а так одна соя и химикаты. Коты радостно вернулись к родному очагу, и мой отпуск продолжился в пределах нашего города, то есть совершенно бездарно, по мнению подруги. Вчера, например, точно бездарно. Инспекция мастеров-граверов ничего не дала. Трогательные надписи типа «Дорогому начальнику в день его выхода на пенсию от ликующего коллектива» замысловатым ажуром выводят у нас в двух местах: в магазине «Сувениры» и в часовой мастерской. Я начала с магазина. Возможно, зажигалка именно там и была приобретена. Прямо у входа за небольшим столиком сидела немолодая худенькая женщина и терпеливо слушала мордатого парня, который поставил перед ней аляповатую вазу. Парень испытывал непереносимые муки творчества, сочиняя фразу для гравировки.

— Может быть, посмотрите образцы? — Женщина выложила перед клиентом стопку картонок с текстами.

Ситуация только усугубилась, поскольку молодой человек от страданий творчества перешел к мукам выбора. Он перебирал картонки и шевелил губами, очевидно, пробуя тексты на вкус. Наконец решился:

— Во, так вроде ничего. Пойдет.

Мне очень любопытно было узнать о литературных пристрастиях молодого человека. Наверное, что-то вроде: «Вовану с любовью. Братаны». Женщина облегченно вздохнула и начала выводить по фарфоровому боку вензеля. А я смотрела на ее усталое лицо и грустила. Мне всегда казалось, что в любом оформителе, в любом таком вот гравере умер Пикассо. Или Васнецов. Когда-то юная девочка переступила порог художественного училища с трепетом в груди и твердым намерением покорить своим искусством мир. А кончилось все столиком в магазине.

Пока я размышляла о том, как проза жизни убивает поэзию души, место перед художницей освободилось.

— Что хотите заказать?

— Посмотрите, не вы делали эту надпись? — Я торопливо развернула платок и выложила перед женщиной зажигалку.

Она мельком глянула на таинственные буквы и отрицательно покачала головой:

— Нет, не я. Рука не моя, точно.

Жаль. Гравировщица с таким профессионально цепким взглядом наверняка могла бы запомнить клиента, продиктовавшего нетривиальный текст, многозначительный в своей краткости. Впрочем, ничего. Как считал Остап Бендер, меньше стульев — больше шансов. Теперь в часовую мастерскую.

С Остапом Бендером я, конечно, погорячилась. В часовой мастерской будочка гравера была закрыта вовсе. Листок бумаги категорически сообщал всем интересующимся: «Мастер болеет». Ну что тут скажешь! Остается надеяться, что болезнь не смертельная. Не огорчайся, Сима, есть еще строительная фирма и ее менеджер Таня Долгих. Я завернула к газетному киоску и купила местный рекламный сборник: «Что нам стоит дом построить». Полагаю, что стоило это кругленькую сумму, но меня интересовало другое. А именно: фирма под условным названием «Мрамор-Бетон».

Такой фирмы в городе не было. Зато была компания «Гранит». И это внушало некоторую надежду. Может быть, мне повезет…

Фирма «Гранит» располагалась в самом центре города и, судя по ухоженному офису, процветала. В холле я обратилась к первой попавшейся сотруднице:

— Извините, вы не подскажете, где мне найти Татьяну Долгих?

— Пятый кабинет, — лаконично бросила сотрудница и помчалась дальше по своим строительным делам. Это была удача! Значит, Татьяна Долгих трудится именно здесь и, вероятно, находится на рабочем месте. Именно так все и оказалось.

Парикмахерша не ошиблась — женщина, сидевшая за дверью с табличкой «№ 5», хотя и была миловидной и ухоженной, но выглядела лет на сорок. В ответ на мое осторожное приветствие она бодро воскликнула:

— Проходите, жду вас с утра!

Странно, она что, ясновидящая? А Татьяна Долгих тем временем раскрыла папку и деловито продолжила:

— Документы с собой?

— К… какие документы?

— А вы разве не из банка?

— Нет, я по личному вопросу.

— А-а, — женщина моментально утратила ко мне интерес. — По поводу покупки квартир надо обращаться в седьмой кабинет.

И она уткнулась в бумаги, считая диалог законченным.

Я осторожно кашлянула:

— Извините, пожалуйста, Татьяна. Я по еще более личному вопросу.

Хозяйка кабинета удивленно подняла голову.

— Я хотела бы поговорить с вами по поводу гибели Киры Тоцкой.

На лицо женщины набежала тень, подбородок едва заметно дрогнул:

— А вы, собственно, кто?

— Частный детектив Серафима Нечаева. Меня наняли для расследования этого дела.

— А милиция что же, не справляется? И кто вас нанял? Подлубняк?

— Нет, не он, — ответила я быстро. — Сведения о моем клиенте строго конфиденциальны. А что касается параллельного расследования… Видите ли, клиент считает версию милиции неубедительной.

Кажется, такие аргументы произвели на Татьяну Долгих необходимое впечатление. Она подошла к двери, выглянула в коридор и крикнула кому-то:

— Галя, меня нет минут на двадцать!

И заперла дверь изнутри.

— Слушаю вас. Только боюсь, мне особо рассказать нечего.

— Татьяна, откуда вы знаете Киру?

— Я бывшая сослуживица ее матери, Елены Тоцкой. Когда-то дружила с ней.

Мне вспомнилась пыльная деревенская дорога, красивая женщина с безумными от горя глазами и Алексей Михайлович, который, прижимая ее к себе, уговаривал: «Лена, Лена!»

— Тогда, может быть, для начала поговорим о взаимоотношениях между матерью, дочерью и отчимом. Ведь Подлубняк Кире отчим, не так ли?

Моя собеседница тяжело вздохнула и кивнула головой.

— Не знаю, вправе ли я раскрывать семейные тайны. Хотя… строго говоря, это и не тайна уже. Видите ли, такая история… неприятная… необычная.

Она собиралась с духом. А когда собралась, то я действительно узнала необычную историю. Хотя, с другой стороны, что в ней необычного?

Алексей Михайлович познакомился с молодой эффектной Леной Тоцкой, когда ее дочери только исполнилось десять лет. Женщина была свободной, Подлубняк тоже недавно оформил развод. Знакомство переросло в роман, а затем и в брак. Новоиспеченная семья жила неплохо, чему способствовал и крепнущий бизнес главы семейства. Алексей Михайлович был не только внимательным мужем, но и заботливым отцом. Он всегда находил время для своей падчерицы, оплачивал учебу в престижной школе, баловал нарядами и дорогими безделушками. Кира рано развилась и к своему пятнадцатилетию выглядела вполне сформировавшейся, очаровательной девушкой. Как все произошло, этого никто не знал, но только моложавый импозантный отчим вдруг пробудил в юной падчерице совсем не дочерние чувства. Страсть оказалась взаимной. И однажды случилось неизбежное — они стали любовниками. Поначалу Елена ничего не подозревала. Но, как известно, все тайное становится явным. Влюбленные потеряли осторожность, и однажды женщина застала свою дочь в объятиях своего же мужа.

Был грандиозный скандал. Дело чуть не дошло до суда. Но Алексею Михайловичу удалось всеми правдами и неправдами историю замять. Тем более девушка заявила матери, что любит отчима, и даже пригрозила самоубийством. Лена отступила. Они развелись с Подлубняком, а Кира осталась с Алексеем Михайловичем. Вот, собственно, и все. Свою связь они предпочитали не афишировать. Кстати, этому способствовало и то, что Кира по большей части жила в деревне. С матерью ее отношения были весьма прохладными.

Не могу сказать, что услышанное поразило меня до глубины души. Скорее я уже была готова узнать нечто подобное. Время от времени такие пикантные истории всплывают на страницах светской хроники на радость скучающей общественности. А уж сколько не всплывает!

— Почему же Подлубняк официально не женился на Кире?

— Этого я не знаю. — Татьяна Долгих спрятала глаза. Она явно что-то недоговаривала. Или мне просто казалось?

— Скажите, а не мог сам Алексей Михайлович решиться на убийство поднадоевшей любовницы?

— Что вы! — От такого нелепого предположения моя собеседница даже на стуле подскочила. — Он человек, конечно, своеобразный, но убийство Киры! Нет, нет!! И потом, мне кажется, Подлубняк к ней серьезно был привязан.

Татьяна осторожно глянула на часы. Время аудиенции истекало.

— Как вы думаете, кто мог поджечь дачу?

— Представления не имею! Когда-то и в самом деле я была дружна с их семьей, но уже давно наши встречи носят случайный характер. «Здравствуй, до свиданья» — и все. А дачу все-таки подожгли?

Я сделала вид, что не услышала последнего вопроса, и снова спросила сама:

— Вы не знаете случайно, кто такая Мальвина?

Долгих удивленно вскинула глаза:

— Подружка Буратино. Кукла. Кто же этого не знает?

Буратино меня не интересовал. Я помнила сказку с детства.

— У Киры были знакомые с таким именем?

Татьяна пожала плечами:

— Не припомню. Вообще Кира не могла похвастаться широким кругом общения. От сверстников отошла по понятным причинам, а знакомые Алексея Михайловича — все больше люди солидные, зрелые. Хотя была вроде у нее одна близкая подруга, но ее звали не Мальвина. Точно не Мальвина.

— Что за подруга, не скажете?

Моя собеседница старательно наморщила лоб:

— Крутится в голове, а назвать не могу. Что-то музыкальное, грузинское. Вам лучше обратиться к Лене, маме Киры. — Она снова взглянула на часы, уже более откровенно.

Я поднялась с места:

— Спасибо, Татьяна. Можно, я вам оставлю номер своего сотового? Позвоните, если вспомните что-нибудь интересное. Например, имя подруги.

Женщина закивала с видимым облегчением. И когда я уже была на пороге, она вдруг спросила:

— А обо мне-то вы от кого узнали?

— У нас в работе свои секреты, — ответила я таинственно и многозначительно.

Встреча закончилась как нельзя вовремя. Гипноз внезапности начинал проходить. У женщины стали появляться в мой адрес ненужные вопросы.

Да, с наскоку это дело не распутать. Спасибо, что Татьяна Долгих сгоряча поверила моей выдумке насчет частного детектива и не поинтересовалась документами. С семьей Киры такой номер не пройдет. Поэтому совет насчет Лены Тоцкой не имеет смысла.

Я неторопливо шла по малолюдной улице, стараясь держаться в тени. Что теперь? А теперь хорошо бы узнать, как продвигается официальное расследование. Эх, была не была! Позвоню! В конце концов должны же старые друзья помогать друг другу.

Это было смелое решение, а ноги между тем предательски подкосились, и кровь бросилась в лицо совсем не от жары. Боже, от одной только мысли! Как можно оставаться такой несовременной, сказала бы сейчас Зойка. Я присела на лавочку, стараясь унять сердцебиение, и набрала номер, по которому не звонила уже сто лет.

— Да! — Знакомый баритон был, как всегда, спокоен.

— Борис, это Сима. Я бы хотела встретиться и поговорить. Ты можешь уделить мне немного времени?

В трубке случилась секундная заминка. Всего секундная. Но она показалась мне вечностью. Неужели откажет? И какая же я бестолочь, зачем позвонила! Еще подумает, что я решила возобновить отношения.

— Хорошо, Сима. Завтра вечером тебя устроит?

— Устроит.

— Тогда в шесть, в кафе «Встреча». До свидания.

Все. Предельно корректно и отстраненно-доброжелательно. Интересно, а у него сердце затрепыхалось? Борис Валевич — бывший сотрудник милиции, бывший возлюбленный искусствоведа Серафимы Нечаевой, то есть меня. Основательный мужчина с серьезными намерениями. И хотя наши отношения складывались непросто, но перспективы просматривались вполне определенные. До того момента, как я… как со мной… Да что уж там мямлить! Пока на моем горизонте не возник другой. Блестящий, богатый, умный, красивый. Короче, совершенство в мужском обличье. Нет, он не был традиционным подлецом и обманщиком. По-моему, он меня даже любил. Что вы говорите? Имел семью и двоих детей? Вот именно. Любовный роман сгорел яркой рождественской свечой. Безумный карнавал закончился. Борода у Деда Мороза оказалась накладной, а вместо конфетки на елке болтался пустой нарядный фантик. Боря тем не менее получил отставку. Сначала я сама никого не хотела видеть, зализывала раны. А затем рассудила, что возобновлять прерванные по моей вине отношения по меньшей мере безнравственно. И все-таки мы же с ним не враги? Нет, конечно. И потом, ничего личного. Я попрошу его лишь о небольшом одолжении. В память о нашей дружбе. Так я лепетала сама себе, путаясь в объяснениях и пытаясь не думать о том, как давно мы не встречались с Борисом Валевичем.

День у Алексея Михайловича Подлубняка был тяжелый. Проблемы с новым поставщиком оказались серьезнее, чем он ожидал. Заместитель не сумел их «разрулить». Пришлось вмешаться самому. Весь день ушел на мотание по городу, утомительные переговоры, оформление документов. К вечеру Подлубняк чувствовал себя совершенно измученным. По-хорошему, надо бы пересилить усталость, заглянуть в тренажерный зал. Физические упражнения и бассейн всегда взбадривали, давали новую энергию. Но сегодня тренироваться определенно не хотелось. Не хотелось!

— Алексей Михайлович, вы плохо себя чувствуете? — Матвей озабоченно глянул на хозяина, осторожно тронул машину с места.

— Устал что-то, Матюша. Крутишься, вкалываешь, а жизнь все одно сволочная, — неожиданно для себя пожаловался Подлубняк.

Парень понимающе качнул головой. Сквозь нежную кожу щек просвечивала алая кровь, большие черные глаза сосредоточенно смотрели на дорогу. Красивый! И совсем молодой. Сколько ему лет-то? Наверное, как Кире. Сердце Алексея Михайловича болезненно сжалось. Бедная девочка! Подлубняк не любил чувствовать себя виноватым, но с той минуты, как он увидел дымящиеся развалины своей дачи, его грызла и грызла совесть. Ведь если бы он мог несколько лет назад справиться со своим темным нечто, живущим внутри крепкого мужского тела, возможно, Кира была бы жива. И Лена его бы не проклинала. Что за судьба — делать всех несчастными. Почему он должен выбиваться из среднестатистического ряда обычных людей! Но ЭТО было сильнее рассудка. И когда кровь ударяла в голову, Алексей Михайлович уже не думал о последствиях. Как тогда, в тот вечер. Ах, как была Кира хороша! Невинная девочка во всей прелести пятнадцати лет. Как замечательно пахла ее кожа: свежестью и почему-то молоком. Ему бы остановиться, убежать. Но он забыл обо всем и очнулся только, когда опасная сила внутри его насытилась до отвала.

Воспоминания взволновали Подлубняка. В висках знакомо застучало. Умолкла совесть, куда-то испарилась усталость. Может быть, ему потому-то все и удается в бизнесе, что он немного не такой, как все. Чуть-чуть, самую малость. Будь он ординарным человеком, пахать бы ему на заводе инженером за гроши до самой пенсии. А эта его непохожесть — оборотная сторона удачливости, деловой смелости. И что греха таить, люди к нему тянутся. Сами хотят, чтобы он опалил их своим огнем. Так в чем же его вина?

Алексей Михайлович выпрямился на сиденье, глаза неожиданно засветились. Водитель Матвей уловил движение хозяина и бросил на него косой быстрый взгляд. Ему было хорошо знакомо такое выражение лица Подлубняка. Парень не ошибся.

— Вот что, Матюша. Домой не поедем. Поворачивай в клуб.

Взвизгнули тормоза, потом мотор взревел с новой силой. Развернувшись, автомобиль помчался в обратную сторону и скоро растворился в мощном вечернем потоке машин.

Я собиралась, как на свидание. Перемерила кучу нарядов, причесалась по-новому. Собственно, это и было свиданием. Только деловым свиданием. И весь ажиотаж с макияжем и новой блузой, строго говоря, ни к чему. Что это — стремление просто хорошо выглядеть или тайное желание возбудить в моем старом знакомом прежние чувства? В общем, как ни хитри, мне было не все равно, и точка.

Искусству ходить на свидания Зойка когда-то обучала меня терпеливо и, кажется, небезуспешно. Во-первых, объект (она так и говорила — объект) не должен понять, что ты полчаса как из парикмахерской. Вид должен быть абсолютно естественным. Теперь прикид. Даже если ты надела свой самый эффектный туалет, веди себя так, словно это повседневное платье. Пусть объект не воображает, что ты расшиблась в лепешку из-за него. Ни в коем случае нельзя приходить раньше времени и торчать печальным столбом, вытягивая тревожно шею в сторону каждого мужчины, появляющегося из-за угла. Опаздывать тоже некрасиво. Признак невоспитанности. Надо задержаться, но самую малость — минуты на две-три. Даже если объект сам опаздывает. Для этого необходимо занять удобную позицию на подступах к месту свидания. Что-то вроде временного наблюдательного пункта. Когда тебя не видно, а ты видишь все. Не пришел голубчик — тебя словно тоже не было. А если объект появился, отсчитывай две минуты и выходи из укрытия. Короче, во всем вежливая небрежность и едва заметный интерес, граничащий с равнодушием. Только с Борисом смешно в такие игры играть. Не вчера познакомились. Однако у кафе я появилась в три минуты седьмого. На всякий случай.

Мой кавалер уже просматривался под навесом открытого кафетерия. Нервы у него будь здоров! Руки не дрожат, лицо красными пятнами не покрылось. Мне даже стало несколько обидно. Может, ему действительно все равно?

— Привет! — Я села на соседний стул и независимо огляделась, словно мы расстались только вчера.

— Здравствуй, Сима! — Борис смотрел на меня спокойно и выжидательно. — Что тебе заказать?

— Кофе и мороженое. — Господи, когда же Я была в этой «Встрече» последний раз? Кажется, полтора года назад. Точно, полтора года назад мы были здесь именно с Валевичем.

— Хорошо выглядишь.

— Спасибо!

Над столом повисла пауза. Что это я? Есть определенное дело, и нечего разводить многозначительные антимонии с паузами и взаимными комплиментами. Борис молчал. Он не собирался облегчать мне судьбу. Официантка принесла кофе. Я отпила жгучий глоток и кинулась в разговор, словно на тарзанке прыгнула с моста. Для начала объяснила ситуацию с пожаром и гибелью Киры. А потом попросила узнать, в какой стадии находится расследование дела и существуют ли новые версии. Городок наш небольшой, у Бориса полно знакомых в правоохранительных органах, поэтому ничего невыполнимого в моей просьбе не было. Я резонно полагала, что занимается трагедией в Малых Петушках отнюдь не районный участковый, если учитывать личность хозяина дачи.

Валевич выслушал меня и не перебил ни разу. Потом поиграл задумчиво металлической ложечкой для мороженого:

— По правде говоря, Сима, в качестве искусствоведа ты мне нравишься гораздо больше. В этом качестве ты чудо как хороша. Умная, мягкая, деликатная. Поднимаешься над обыденностью. Настоящая русская интеллигентка. Не понимаю — зачем тебе все эти грязные, кровавые истории? Оставила бы их для грубых мужиков вроде меня.

Вот, вот! Именно это всегда и выбивает из колеи. Можешь сделать — сделай. Не можешь — откажись. Только не надо нравоучений. Терпеть их не могу. Завожусь с полоборота. Почему так называемые профессионалы, к коим причисляет себя и Валевич, уж очень небрежно относятся к попыткам человека со стороны докопаться до сути? Кажется, доказала, что не глупее некоторых, и не только в искусстве, что умею рассуждать нетривиально, что в конце концов бываю права, черт побери! Сколько раз мы уже дискутировали на эту тему, даже скандалили. И опять старая песня на тему «не садися не в свои сани».

Наверное, по моему лицу очень заметно побежали волны негодования, потому что Борис поднял примирительно руку:

— Тихо, только не злись.

А я еще и слова не сказала.

Валевич тряхнул головой, видно, принял решение.

— Ладно, узнаю, что смогу. Ты ведь свою затею все равно не оставишь. Уж лучше тебе помочь, а то еще наломаешь дров по неосторожности.

— Правильно, Боря! Как говорила моя мама, если не можешь противостоять событиям, то надо их возглавить.

Валевич захохотал и стал прежним. Таким, каким я его помнила. И любила. Ведь любила же!

Он вдруг перестал смеяться и накрыл мою руку своей большой ладонью:

— Как ты живешь?

Его серые глаза были совсем близко, а губы еле слышно прошептали: «… без меня». Или мне это показалось?

— Все хорошо, — я не стала усугублять ситуацию и осторожно вынула руку из теплого плена. — Вот пошла в отпуск. Отдыхаю.

Ра-аз! От резкого движения ежик свернулся клубком. Раковина захлопнула свои створки. Мимоза сложила нежные листья. Борис, почти не шевелясь, вдруг сделался далеким и отстраненным. Посмотрел насмешливо и спокойно:

— Вижу, как ты отдыхаешь. На юридический поступила бы, что ли, если много лишнего времени.

— Надо будет — поступлю, — пробормотала я сердито, изо всех сил пряча смущение.