Глава 9

Алик Лобастов слыл настоящим уникумом. В НИИ, где он работал в химлаборатории, на него смотрели как на гения, хотя диссертаций он не защищал, научной карьеры не делал, зато трудился самозабвенно и честно, создавая новые уникальные органические волокна. Он имел много рацпредложений, и деньги даже неплохие имел, премии, грамоты, медали, но 1991 год мир Алика Лобастова перевернул. НИИ сдох, вернее – его удушили, по словам всё того же сведущего Алика, «западные доброжелатели и отечественные недоумки» – сотрудники разбежались, осталась лишь экспертная лаборатория, которая примкнула к одному из городских департаментов. Как незаурядного специалиста туда пригласили Алика Лобастова в качестве эксперта. На скромную зарплату. Но и работа была – не бей лежачего…

Я знал Алика в двух ипостасях: как химика и как музыканта. Химиком он, несомненно, был одаренным; музыкантом, трубачом, – так себе: даже простенькие партии из похоронных маршей долго разучивал по нотам, а исполняя их, давал маху… Зато играл увлеченно, пробовал импровизировать, должно быть, представляя себя Луи Амстронгом.

Алик Лобастов ходил с одной и той же командой «жмуровиков» на похороны, где провожал в последний путь со своей музыкой усопших. Не надеясь застать Алика на службе, я поехал на кладбище, зная, что здесь он каждый день; смерть людская дней недели и времена года не признает. На работе Алик находился, обычно, до обеда. После – как эксперт ездил по каким-то организациям, или делал вид, что ездит. Но кладбищенские «жмуры» не пропускал.

Музыки на кладбище не было. Похороны кончились. Но я знал: Алик Лобастов здесь… Близ кладбища располагалось небольшое кафе, там всегда проводились поминки, и похоронный оркестрик (труба, тромбон, бас и барабан) из четырех музыкантов, одетых скромно, чисто, в темных рубашках и непременно галстуках, это что-то вроде униформы, приходили в кафе, помянуть покойного, которого они недавно сопроводили…

Обслуга кафе музыкантов знала как облупленных и относились к ним очень уважительно: музыканты и впрямь все были из «интеллигентов», образованные, а хозяева поминок, если и забывали пригласить музыкантов на поминальную трапезу, никогда не протестовали против их появления за нехитрым поминальным столом; они мягко и как-то пластично вписывались в любые поминки.

В кафе умещалось два десятка столиков, и музыканты вежливо занимали стол, один из крайних; сидели скромно, тихо скорбели, не спеша выпивали две бутылки водки – обычно столько ставили на стол на четыре персоны. Кушали кутью, потом борщ или щи. Бефстроганов с картошкой, пирожок с компотом и, выпивая водку, поминали добрым словом того, кто уже выпить не сможет… или ту, которая «ушла, всё прощая и всем прощая…»

Нынче в кафе поминали бабушку, её портрет стоял на центральном столике в чёрной раме и рядом горела свеча.

Я вошёл в кафе, зная, что здесь и разыщу Алика, и услышал речь седовласого подтянутого человека с породистым благородным лицом, который держал поминальное слово; видно, близкий родственник старушки; он и сказал:

– …Клавдия Филипповна прожила тяжелую трудовую жизнь. Незавидную. Но ушла, всё прощая и всем прощая.

За крайним столом я заметил компанию, это и были музыканты, среди них – Алик Лобастов. Они молча сидели, не очень активно закусывали, один из них разливал аккуратно – всем поровну – по стопкам водку. Я слегка помахал рукой, чтобы привлечь внимание Алика, но ко мне тут же подошла женщина в чёрной газовой косынке на голове и даже без приветствия, тихо, настойчиво сказала:

– Вы пройдите, молодой человек, присядьте. Помяните нашу бабушку Клавдию Филипповну. Очень добрый был человек… Помяните. Окажите уважение.

Загрузка...