Мутанты

Часть вторая

Лиза. Привет, мой хороший. Ты уже тут? (На ходу его чмокает.) Как знала — объявишься, дверь не запирала… (Скрывается в душевой.)

Он сидит. Не пошелохнется. Жует. Внезапно из соседней комнаты громко и фальшиво доносится пение: «Иерусалим, о, Иерусалим… о, ты золотой, о, ты прекрасный!..» Наум решительно поднимается и направляется туда, где поют, — впрочем, останавливается на полпути… Пение: «О, как я тебя крепко люблю, Иерусалим, о, ты мне освещаешь жизнь!..» Так же внезапно, как поднялся, Наум возвращается в кресло, занимает прежнюю позу. Пение: «Да отсекут мне правую руку, если я позабуду тебя, о, Иерусалим!..» Появляется Лиза. Мокрая, обернутая в огромное махровое полотенце.

Хорошо, что пришел, я соскучилась. (Чмокает еще.) Я сейчас… (Скрывается.)

Песня оборвалась. И опять Наум срывается с места, заметно, тянет его в другую комнату, как магнитом, но, похоже, нет сил, его будто парализует. Стоит, не пошелохнется. А оттуда несется смех — женский, мужской… Наум сжимает кулаки, внезапно хватается руками за голову, возвращается в кресло. Появляется мужчина. Лет сорока, по виду религиозный. Штаны расстегнуты, рубашка наружу. Улыбается, выглядит очень довольным. Увидев Наума, останавливается. Теряет улыбку. Прищурившись, строго разглядывает. Опять улыбается, заправляется.

Моше. Шалом, уважаемый!

Наум(хмуро). Шалом.

Моше. Ну-ну, вижу, свеженький… Вижу, что свеженький… А? Правильно, да? Молодец! Что, как дела? Что, все хорошо? Все прекрасно? Все замечательно? Да?

Наум(вяло и не глядя на собеседника). Да. Пошел на хуй.

Моше. Куда-куда?..

Лиза смеется.

Что ты сказал?.. Нет, что он сказал?.. (Растерянно озирается.) Он сказал, он сказал…

Лиза(весело). Говорит, приходите, пожалуйста, еще, дорогой человек!

Моше. Не так он сказал, мамой клянусь…

Лиза(уже просто хохочет). Не понял — не стой, а понял — иди!.. (Подталкивает Моше к выходу.) Да иди же, иди… Надо идти, когда посылают, иди… Он сомневается, ты погляди…

Моше(упирается). Что он сказал?..

Лиза(напирает на него). Ты что, глуховат, ты не понял?.. Любимый, сказал, как я тебя крепко люблю, сказал!..

Моше. Не так, не люблю, я не понял… Я понял, что не люблю — я не понял…

Лиза(наконец, справляется с темпераментным клиентом, выталкивает за дверь). Да зачем же тебе понимать, дурачок!.. Вот дурачок настырный, правда же, вот… (Возвращается, смеется.) Так возмущается, так натурально — как прямо родной… Такой на тебя упадет — обхохочешься, честно, Наумка… Весь в родинках — весь, представляешь? Какой-то — как меченый… (Обнимает Наума.) А он тебе не понравился? А по-моему, очень смешной… Сто шекелей дал — вот… Такая, как ты, говорит, миллион стоит, но больше ста шекелей, говорит, не дам. Говорит, восемь детей и жена опять в роддоме. Держи, мой хороший, на пиво! Двадцать, Наумка!.. Такой аккуратный, двадцатками выдал…

Наум(вдруг ее отталкивает, сдирает с нее полотенце и хлещет по лицу, плечам). Тварь! Тварь! Тварь!..

Лиза(хочет обнять). Ты чего?..

Наум. Не могу тебя видеть, тварь!

Лиза(снова пытается обнять). Почему? Да мне же не трудно!..

Наум. Ради этого ты приехала сюда? Только ради того, чтобы сутками трахаться у меня на глазах?

Лиза. Я работаю!

Наум. Нет! Не касайся меня, не хочу!.. (Отталкивает, уходит, хлопнув дверьми.)

Лиза(сидит на полу и тоскливо качает головой). Дурак… Ненормальный… Больной… Вот больной… (Поднимается, направляется к двери.)

Навстречу Наум. Обнимает, целует.

Наум. Прости меня, заяц, я не хотел… Не хотел, ты же знаешь, прости… Ну, прости дурака, бегемота, осла… Я знаю, что я негодяй, что я самый последний… Ну, только не обижайся, прошу!

Лиза. Мозги у тебя не на месте, ты понял?

Наум. Прости, ты права, кажется, я дошел…

Лиза. Ты меня бьешь по морде, а я ею работаю!

Наум. Я же сказал: прости! Больше не буду!

Лиза. Каждый день ты клянешься, каждый день обманываешь! Я тебя скоро пускать перестану!.. Я же работаю, подонок!.. Такая работа — понятно?

Наум. Прости, я пришел к тебе добрым, потом… Ну, прости ты меня, прости… Ты же видишь, как мне трудно все это переносить, ну, забудь…

Лиза. Предупреждаю, если еще раз заедешь по морде…

Наум. Дай мне две тысячи!

Лиза. На!..

Наум. Заяц…

Лиза. Заработай!.. Я — честно, я больше уже не могу, все!..

Молчат.

Упрямый, как конь… Просишь, просишь его… Наумка, серьезно скажи мне: ты чего?.. Я похожа, что ли, на дойную корову? Откуда у меня столько? Вот, погоди, заклею миллионера — тогда мы его, может, разденем… А пока он одетый где-то гуляет — терпи, дурачок… Столько уже терпел!..

Молчат.

Ну, ты же поставил картины. Что-нибудь продается? Ты ничего не рассказываешь. Что, совсем ничего?..

Наум. Оставь, кому это тут интересно…

Лиза. И тут покупают. Сама видела. Честно. Нарочно интересовалась.

Наум. Иногда на себя смотрю их глазами — бред какой-то… Другая жизнь и мусор другой… Зачем им все это?..

Лиза. Евреи же умные, Наумка!

Наум. Я не понимаю, чего они хотят.

Лиза. Они? Ты сказал — они?.. Вот чудеса: ты всегда раньше говорил — мы!..

Наум. Что ты к словам? Какая все разница? Не покупают и все тут!.. Имена еще покупают. А у меня имя, ты знаешь, тюрьма съела. Время закусило.

Лиза. Дурачок, ну и что?.. Биографию им расскажи, они тут до ужаса любят… Каким был героем, каким диссидентом, ну, и еще все такое… Тут все приезжают — и все лапшу вешают… Ты, Наумка, чего, хуже других? Не молчи. Если сам не расскажешь — откуда им знать?

Наум(разглядывает картины). Они что, слепые? Без слов — что, не видно?..

Лиза. Да им только мусор и видно. Они же не понимают, что это такой мир! Наш такой мир — грязный и красивый!.. Ты объясни им, как мне, может, тогда и они скажут: ну, действительно… да, мир такой… похоже…

Молчат.

Научись продаваться, Наумка! Ты же сам про них все уже нарисовал! Наумка!..

Наум. Я уже ничего не понимаю…

Лиза. Ладно. Мне говорили, тут самое главное — наткнуться на какого-нибудь ценителя с миллионом… И чтоб дурачок, и чтобы ценитель, и чтоб миллион имел — в общем, клиент…

Наум. Сегодня как раз наткнулся. На дядю из всемирной мусороуборочной компании. Сходу предложил скупить всю выставку по пять долларов за картину. Потрясающе!.. Или, по-твоему, стоило согласиться?

Лиза. Да не понял ты ничего. Не учишь язык и не понял. Он, может, пять тысяч тебе предлагал. Или пять миллионов!..

Наум. Оставь. Я все про него понял, и он все понял про меня. Просто вид у меня сейчас такой — что все заглочу…

Лиза. Сколько раз я тебя просила: брейся! Нигде — тут особенно! — не любят несчастных, обиженных, слабых! Тут надо в порядке себя, Наумка, в порядке!..

Наум. Прошу тебя, заяц, мне деньги нужны.

Лиза. Удивил!..

Наум. Мне — правда, не выпить, серьезно… Письмо получил. Оттуда… Поверь же, послушай меня, на этот раз я тебе говорю… Если ты мне не поможешь, заяц, я туда пешком пойду…

Лиза. Какое у тебя письмо? От кого?..

Наум. Ты не веришь, я знаю… (Ищет письмо.) От жены… от Валерии, пишет, что сын Юлька… Ну, в общем, как будто он там пристрелил кого-то…

Лиза. Кого?

Наум. Я вижу, что ты не веришь: какого-то старшего лейтенанта… Или полковника… Черт, где письмо… Там точно написано, мне казалось, я его положил… Дома, наверно, оставил… Или на улице… Где-то заснул на скамейке…

Лиза. Приехали, называется. Спишь, где попало. Еще, наверно, и с кем попало.

Наум. Нет, неинтересно.

Лиза. Рассказывай! Все равно не поверю. Где-то гуляешь, пропадаешь по три дня… Можешь мне понятно объяснить: кто кого пристрелил?

Наум. Я знаю столько же, сколько и ты. Безумно написано… Юлька пристрелил полковника и ранил старшего лейтенанта… Или наоборот: ранил полковника, а старшего лейтенанта… Пишет: приезжай. Все!

Лиза. Дай мне, прочту.

Наум. Я сказал — потерял.

Лиза. А тебе не приснилось?

Наум. Я бы столько отдал, чтобы приснилось!..

Лиза. Все равно, тут чего-то не так: или ты придумал, или она. Да Юлька на такое не способен!

Наум. Я тоже до сих пор так думал! Но он же мой сын! В конце-то концов, он — мой сын!.. Подожди: ты полагаешь, она могла придумать? Такое возможно придумать?..

Лиза. Все! Я знаю теперь, для чего ей все это нужно! Я знаю, я знаю, я знаю… Поезжай, если хочешь. Поезжай, поезжай… Да я и сама захочу — такое могу придумать!..

Наум. Но что же мне делать, заяц? А если действительно — так, так?!.. Она там погибнет, сын… Безумная баба, не пишет: убил, не убил, жив, не жив… Они его засудят… Трибунал, вышка — разговор короткий…

Лиза. Я не верю ей ни вот столечко!..

Наум. Ты что, идиотка, не понимаешь — убил командира!

Лиза. Да и черт с ним! Видала я этих командиров! Такие ублюдки мне попадались!.. А может, все только ждали, когда, наконец, этих сволочей постреляют! Все только ждали да дрожали, а наш Юлька — он один настоящим мужиком оказался! Твой сын — он один — настоящим — понимаешь?

Наум. Ты — дура! Кому это интересно? Если такое случилось, если это, не дай Бог, все так… Ты понимаешь? Нет? Нет?..

Лиза быстро уходит в другую комнату. Возвращается.

Лиза. Держи. Тут семьсот.

Наум. Мне этого мало… Смешно… Я же не доеду…

Лиза. А больше у меня нет. Я же тоже не знала. Только вчера за квартиру отдала за полгода вперед. Еще платье купила. Выпить, еды. Цветов… А эти специально держала за твой номер в гостинице… Стоп! Ты ей звонил?

Наум. Выпить купила? (Озирается.) Где?..

Лиза. Успеешь! Я спрашиваю: ты ей звонил?

Наум. Нет, подожди… Ну, конечно, звонил!.. Телефон молчал… Никого… Наверно, уже в тюрьме… Дай-ка мне выпить, заяц, я высох…

Лиза. Ее-то за что в тюрьму?..

Наум. Ее не в тюрьму… Но она там вокруг будет бродить, как проклятая, и никуда не уйдет…

Лиза. Какой смысл, интересно…

Наум. А тебе не понять, дура!.. Потому что сына не бросит!.. Потому что пойдет до конца, если любит!.. Потому что святая!..

Лиза. Святая? Видела я святых! Святые — пока не застукали!..

Наум. Что ты сказала?..

Лиза. Что слышал!.. У этих твоих святых одно на уме: под кого поскорее да понезаметнее лечь!.. Да так еще, чтобы никто не увидел!.. Фанька в школе у нас была… Фанька с Фонтанки!.. А, знаешь, чего она придумала? В белом подвенечном платье с фатой, вся в белых цветах выбегала на мост и лезла прыгать топиться… Ну, тут же сбегались мужчины со всего Невского проспекта, она каждого крепко в губы целовала, у каждого на груди рыдала и клялась, что за нелюбимого не пойдет, лучше в воду! И, представь, всегда находился фраер, с которым у нее закипала любовь с первого взгляда…

Наум. Чушь собачья…

Лиза. Чушь, не чушь — у нее, что ни день, любовь с первого взгляда!..

Наум. Я — ее единственный мужчина.

Лиза. Ой, держите меня, кретины, а то я не можу!.. А тебе нравится быть единственным? Жмот ты несчастный… А другие козлы, выходит, пускай с голоду пухнут?.. Ой-ой, вот только бы ты у нее всегда был единственным, ты, только ты!.. И чтобы такой она век просидела — такой-претакой! — которая только одного тебя ждет и которая больше ни с кем… Ни-ни-ни!..

Наум. Дура…

Лиза. Нет, почему же, ты признайся: такие тебе нравятся? Такие?

Наум. Такие мне нравятся. Но почему-то всю жизнь живу с такими блядями, как ты.

Лиза(усмехается; неторопливо достает водку и ставит на стол; опять усмехается). Блядь, между прочим, кормит тебя и поит. И в тюрьму своими руками не сажает.

Наум. Я, кажется, тебе говорил: сажал ее папа.

Лиза. А кто говорит — а конечно!.. С дочкой на пару!..

Наум. Не знала она, это точно, я верю. Он ей признался только перед смертью.

Лиза. А ты ее слушай побольше. Сейчас она все скажет, что захочет. А было так, и ты знаешь: в психушку тебя сажала она и в тюрьму — она. Своими руками, с муками совести, глотая горькие слезы. Ну, если, по-нашему: сажала и каялась, каялась и ехала за тобой следом. Уж лучше в Сибирь на время, чем в Иерусалим навсегда!

Наум. Не так…

Лиза. Так, так!.. Да ты сам говорил: тогда, давно, ты еще только в первый раз собирался — чего она крикнула? Больной, крикнула — разве не так?.. И в психушку, как миленький, загремел — разве не так?.. А ты еще мне говорил: подумай, как странно совпало, как будто нарочно так получилось, говорил…

Наум. Заяц, побойся Бога: судишь человека, которого совсем не знаешь…

Лиза. Бог пускай ее судит, а я лично про нее все знаю, мне не надо… Я ее только в первый раз увидела — я все про нее поняла. Ты меня обзываешь тварью, а она тварь такая… Ого, на родного папашку грехи свои валит, как будто покойник все стерпит…

Наум. Зачем ты все это сейчас? Разве об этом нам надо сейчас?..

Лиза. И зарезать тебя хотела — на моих, между прочим, глазах!..

Наум(берет со стола нож). Я тебя на твоих же глазах порежу, тварь — хочешь?

Лиза(с легкостью подставляет грудь). Пожалуйста, на! На, попробуй! Ну, на же, ну, на…

Наум. Почему ты такая злая? Зачем тебе это надо — мне мою жизнь перечеркивать?

Лиза. Да чего перечеркивать, нечего перечеркивать! Ничего у тебя не было, все ты врал! Самому же себе и врал!.. Всю свою жизнь рвался в Иерусалим — врал! Не нужен тебе Иерусалим! Никогда Он тебе не был нужен! Всегда от себя ты хотел уехать, сионист сраный!

Наум(стискивает в руке нож). Лучше молчи…

Лиза. Ну, где же он, где он, твой сионизм? Приехал сюда — совершилось! — вот, наконец, земля, за которую, говоришь, был распят — ну и что? Что тебе эта земля? А этой земле — ты?.. И ты ей чужой, и она не твоя, и тошнит тебя от нее, и бежать уже хочешь, причину ищешь, деньги тебе нужны!

Внезапно врывается Моше с пистолетом.

Моше. Мамой клянусь, стоять! Руки наверх! Стоять!

Лиза и Наум удивленно на него смотрят.

Я сказал тебе, руку наверх!.. Другая рука — тоже! Оба — наверх! (Лизе.) Забирай у него ножик! Быстро!

Лиза. Папашка, ты чего?..

Моше. Ножик, говорю! Ножик!..

Лиза пожимает плечами. Забирает у Наума нож.

Руку держать! Держать! Вниз делать не надо!.. (Лизе.) Мне давай ножик.

Лиза. Он тупой.

Моше. Почему?

Лиза (смеется). Тупой, говорю, ты чего? (Отдает нож.)

Моше. Зачем тебе ножик, если тупой? Почему он хотел тебя резать? (Науму.) Руку! Сразу стрелять буду! Предупреждать не буду!

Лиза. Только попробуй, папашка, ты что?..

Моше. Он такой террорист, ты его не бойся, я тебя буду защищать!

Лиза. От кого? Он мой муж, ты чего?

Моше. Почему муж?..

Лиза. Говорю тебе: муж! И не трогай его! И только попробуй ты с ним что-нибудь…

Наум(внезапно страшно кричит). Сука, стреляй!.. (Рвет майку на груди.) Ну, кончай меня, падла дешевая!.. (Идет на Моше.) Меня уже там кончали — давай теперь ты!.. Ну, чего ты, ну, что, ну, стреляй!..

Оказавшись достаточно близко, Наум кидается на Моше, хочет отнять пистолет, завязывается борьба. Мужчины долго и нелепо катаются по полу, не в силах победить один другого. Пистолет, вдруг, выстреливает. Тишина.

Лиза(неожиданно смеется). Ну и козлы… Два старых козла, поглядите на них… Ну, козлы, не могу, до чего… (Хохочет.)

Моше поднимается. Наум остается лежать.

Моше. Зачем говоришь козел, я не козел…

Лиза. Настоящий козел с ружьем…

Моше. Мамой клянусь, не надо говорить козел! Обижаешь. Меня зовут Моше.

Лиза. Тебя зовут — козел. И всех вас зовут — козлами. А ты еще и евреем притворялся.

Моше. Почему притворялся? Я — еврей и есть. Мамой клянусь!

Лиза. А сперва притворялся, как будто по-русски не понимаешь, козел!

Моше. Зачем, дорогая, так говоришь? Ты хотя бы минута со мной говорила, как человек? Я хотел говорить, а ты говорила: давай, говорила, давай, очень поскорей раздевайся и вперед! Даже помолиться не давала. Что у тебя, слушай, пожар?

Лиза. А с вами, козлами, по-другому нельзя. Думаешь, ты у меня один такой? Кто тебя звал, чего ты вернулся?

Моше. Он тебя резать хотел, я слушал. Я тихонько там стоял, все слушал. Не надо было?

Лиза. Он меня так каждый день режет.

Моше. Зачем, слушай, так делает?

Лиза. Любит, наверно. Любит, понимаешь? Наумка, вставай. Наум…

Моше. А ты его любишь, да? Слушай, зачем тебе такой старый?

Лиза. Наумка, ты живой? Ты чего, эй?.. (Кидается на колени возле него.) Что ты с ним сделал, почему он лежит?.. Наум, тебя ранило?.. Да куда же?..

Моше. Как может ранить, если пуля летит туда?.. Глаза если имеешь — туда смотри, да, сама будешь видеть…

Наум молча поднимается, садится на стул. Отворачивается.

Лиза(внимательно на него смотрит). Ну, слава Богу, живой… Все в порядке?.. Эй…

Моше. Кровь нет, все хорошо…

Лиза(встает, подходит к Науму, с нежностью кладет ему руку на голову). Наумка, не молчи. Поругай меня лучше. Ну?

Он молчит. Она, вздохнув, тоже садится. Моше мнется. Зачем-то дует в дуло пистолета. Прячет его в карман. Смотрит на Лизу, то на Наума.

Моше. Это как надо говорить… Господа… извиняюсь… хотел по-хорошему помогать… Как говорят у нас в Грузии — от всего нашего сердца…

Лиза. Заврался, папашка: мне говорил, ты — еврей…

Моше. Я в Тбилиси родился.

Лиза. Чо, серьезно, что ли? Я грузинов люблю. Был у меня один, Лашей звали. Он мне всегда из Тбилиси полный чемодан мандаринов привозил. Я мандарины люблю.

Моше. Мамой клянусь, я тебе сейчас десять чемоданов принесу — хочешь?

Лиза. Ха, смешно… Мы с ним по ночам в Летнем саду эти мандарины на деревьях развешивали. Высоко, не достать… Ну, конечно же, а я думаю, кого это ты мне напоминаешь: оказывается, грузина…

Моше. Правильно напоминаю: я грузин и есть. Только еврей.

Лиза. А похож на грузина.

Моше. В Тбилиси родился!

Лиза. Повезло. Я грузинов люблю. Только мне непонятно: почему ты, еврей, в Тбилиси родился и похож на грузина?

Моше. Потому что еврей! Ты послушай меня, дорогая: еврей, чтобы жить, должен быть похож на грузин, на китайца, на обезьяну — на всех! Тогда он живет, понимаешь? Папа у меня был — чтобы ему Там было хорошо! — очень хороший человек! Он говорил: неважно, на кого еврей похож, важно, чтобы еврей был человек, а человек — еврей!

Наум оборачивается, смотрит на Моше.

Что, дорогой? Что хочешь говорить? О чем думаешь?..

Наум молчит. Напряженно смотрит.

Так хочет Бог от нас, чтобы мы были так!..

Наум(поднимается). Вы, кажется, веруете?

Моше. Я — обязательно!.. (Касается рукой головного убора, поправляет.) А как же, слушай, если не верить — разве хорошо будет?

Наум. Вы точно уверены: Бог — есть?

Моше(не раздумывая). Мамой клянусь — есть!

Наум. Вы верите? Точно? Вы верите?

Моше. Очень верю! В нашем роду, дорогой, каждый мужчина, как маму знал: Бог — есть, Бог — один, все мы — под Богом!

Наум. Что хочет Бог?

Моше. Чтобы нам было хорошо, слушай!

Наум. Тогда почему так мучительно жить?

Моше. Почему, слушай, мучительно!.. Кто тебе такой глупость говорил? Смотри, я тебе говорю по-хорошему: если у тебя есть хороший жена, есть много хороший дети, хороший квартира, хороший машина, сам ты хороший, люди про тебя хорошо расскажут — как хорошо, слушай!..

Наум вдруг сникает, отворачивается, медленно опускается на стул.

Что, дорогой, разве я неправильно говорю? Ты разве не так думаешь?..

Лиза. Не так.

Моше. Почему не так? Мне интересно. Как человек!..

Лиза. Да потому что скучно, грузин-еврей. Да потому что мухи дохнут. Да бессмысленно это… Ты видишь, он отвернулся. И меня тошнит. С детства мне вешали на уши: у этих такая квартира, да еще дача с забором, да машина, которая чуть не летает… А у этого дочка замужем за миллионером, они по ночам миллионы считают!.. А у той, вы подумайте, бриллиант с лошадиную голову!.. У другого, на зависть, одна нога до колена — золотая, другая — серебряная, а обе руки по локоть в крови… Господи, тоска! Да по мне лучше уже сразу удавиться. Из дому сбежала, достали меня эти речи: пойдешь за богатого, сытого, обеспеченного, нарожаешь богатеньких, сытеньких, обеспеченных… Любили меня без памяти, хотели добра, а я про себя думала: ну, покажу вам богатого! Назло всем под самого нищего лягу! Назло незаконных детей нарожаю! Им назло, себе назло, всем назло, потому что… Так мне тоскливо с ними было… Как сейчас помню, к нам в седьмом классе новый учитель по физике пришел. Котяра такой с сединой, похож был на Ива Монтана. Носил он штаны в обтяжку, когда меня видел, эти штаны на нем трещали по швам. Страшно меня он боялся!.. Я на последней парте сидела, оттуда такие глаза ему делала — он закипал!.. А то, вдруг, достану и голую грудь покажу — с ним вообще столбняк!.. Мой первый учитель — учитель по физике! Так он мне эту физику преподал, что я еще тогда поняла: ой, блядью родилась, блядью помру. И никакие родители, мужья, дети… Да катитесь вы все от меня подальше! Да все же вы — врете!.. Жалкие людишки, бедные людишки… Это же невозможно выносить — всех все время жалеть… Господи, помоги, живу — не знаю, чего я хочу… Там не знаю и тут не знаю… И не знаю, надо ли мне знать… Говорят, где-то есть другая жизнь: будто бы только для души… Где будто бы только чистые души летают, друг с дружкой ласкаются… Где будто бы нету страха, нет пота, нет тоски… И где — хорошо… Но все это будто бы — там, а не тут. А тут… А что — тут?..

Моше(вдруг, кричит). Человек!.. Бог сказал: человек нужно тут быть! Только человек!.. Если будешь Тора любить, если будешь Бог любить — все у тебя будет хорошо, понимаешь?

Лиза. Не будет нам тут хорошо! Поняла, что не будет!.. Тут есть только тело и тут можно только мучиться!.. Тут столько злобы и столько ненависти!.. Я тоже так думаю: вся любовь — там, там!.. И все добро — ттам, там!.. (Плачет, сдирает с себя майку, шорты, опять остается без ничего, топчет ногами вещи.) Мучиться, мучиться!.. Мучиться!..

В дверь звонят.

Мучиться, Господи, мучиться… Мучиться…

Моше открывает дверь — является рослый, роскошный Американец.

Лиза(радостно кричит). Джонни приехал! Жизнь моя, Джонни!.. (Кидается ему на руки.)

Американец легко ее поднимает, смеется.

Как там, в Америке, Джонни! Ай эм глад ту си ю!.. Уноси поскорей меня, Джонни!.. Как хорошо, что вернулся! Ох, как же я рада!..

Скрываются. Тишина. Доносится Лизин счастливый смех. И опять — тихо. Моше на цыпочках крадется к двери, прислушивается. Отходит, недоуменно стоит. Тяжело вздыхает.

Моше. Мамой клянусь, слушай, дорогой… Разве так хорошо: при мне, понимаешь, при тебе… Ты — даже муж, понимаешь… Слушай, совесть, по-моему, окончательно нет: как будто так нужно… (Внимательно разглядывает потолок.) Небо не падал… Земля не треснул… (Молчат.) Я сколько живу, слушай, столько удивляюсь: какой наш Бог терпеливый… Мамой клянусь, у меня восемь детей — я не такой терпеливый. Могу их немножко бить, слово могу нехорошо говорить… А Он, слушай, все терпит… (Глядит наверх и вздыхает.)

Как это будет по-русски — забывал… Бира, бира… Вот: пиво хочешь? Ох, у нас, слушай, в Израиль самый хороший пиво! Один человек мне говорил: немцы хорошо делают пиво. Я тебе говорю: евреи делают тоже очень хорошо! Честный слово!.. (Молчат.) Слушай, забывал: ты — русский, да? Ты, может быть, водка хочешь? В Израиле есть водка — сколько душа просит! Даже китайский!.. Есть даже грузинский чача. Самый лучший на свете! Чача хочешь? Чача не везде бывает. А, слушай, я знаю, где чача. Пойдем со мной, дорогой, хочешь?.. (Наум сидит, не пошелохнется.) Знаешь, дорогой, одну я порядочный женщина встретил за целый жизнь — моя жена! И то благодаря потому, что я ей каждый день ребенок делал! Понимаешь? Если один день пропускал — уже ничего, как надо, не понимал! И уже — мамой клянусь — думал про нее не хорошо, убивать хотел. Господи-Господи, не давай мне так сделать…

Как всякий верующий еврей, обращается лицом в направлении к Стене Плача и молится.

«Господи-Господи, блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на путях грешных, и не сидит на собрании развратителей; но в законе Господа воля Его и о законе Его размышляет он день и ночь!

И будет он, как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет.

Не так — нечестивые; но они — как прах, возметаемый ветром. Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники — в собрании праведных.

Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».

Моше оборачивается, на глазах у него слезы.

Очень прошу тебя, дорогой: на Бога не обижайся. Бог никогда плохо не делает. Это — самый главный, что надо понимать. Смотри: Бог тебя хорошо сделал. И меня — как хорошо!.. Ее, такой террорист, — тоже хорошо!.. Смотри еще: какой мы красивый, умный, сильный! Мамой клянусь, если ты, или я, или она нехорошо сделаем — Бог не виноват. Он не хотел, чтобы нам было нехорошо! (Решительно утирает слезы, достает пистолет, протягивает Науму.)

Наум внимательно разглядывает оружие. Берет не сразу. Но берет. Решительно встает и направляется туда, где Лиза.

Дорогой! Дорогой!

Наум останавливается.

Я тебе хочу говорить: все человек, кто немножко человек, будут говорить: молодец! Правильно делал!

Наум делает шаг — его опять останавливает окрик Моше.

Брат! Брат!.. Если я тебя буду попросить — делай, пожалуйста: судья потом будет говорить: где брал застрелять? Кто давал? Я тебя очень прошу, ты говори: воровал у Моше. Хорошо? Что я тебе сам давал — не говори. Хорошо? А я буду говорить: а он у меня воровал, я ничего не смотрел, не знаю… Хорошо?

Наум задумчиво разглядывает пистолет.

Брат, скоро девять детей будет, жалко… Тебя жалко, детей жалко, всех жалко… Ты меня понимаешь?

Наум кладет пистолет на стол, возвращается на свое место. Сидит молча, задумчиво.

Почему, слушай… Хочешь прощать?.. Стрелять за такое нужно, я тебе говорю! Мамой клянусь, если ты не будешь делать — я буду делать. Я не могу смотреть, когда женщина такой!..

Наум(морщится). Да оставьте…

Моше. А почему ты боишься, слушай? Если мужчина — надо быть, как мужчина, мамой клянусь!..

Наум. Все надоело. Ничего не хочу — говорить, делать. Пустая затея — жить, пустое — искать в этом смысл. Себе самому и кому-то доказывать, что ты еще жив и чего-то можешь. Да скучно, поймите. Любить, ненавидеть, мстить — да зачем?.. Смешно обижаться, требовать, надеяться — когда все равно никто никому ничем не обязан. И значит, все — зря!.. Что вам от меня надо? Отстаньте вы все от меня! Что вы тут делаете? Кто вы такой? Зачем?..

Моше. Помогать хочу, брат…

Наум. Да как?.. Родишь меня заново? Отсидишь мои лучшие годы по психушкам и лагерям? Или научишь меня, наконец, как жить? Да поздно, хороший человек, поздно!..

Моше. Почему, слушай? Кто тебе так говорил? Никому не верь! Слушай меня немножко, я немножко знаю, смотри: Ною было пятьсот лет — очень много! — когда он рожал Сима, Хама и Иафета!.. Авраам, наш отец, было сто лет, когда он рожал Ицхак, любимый сын его, тоже наш отец!.. Царь Моше было восемьдесят лет, когда он спасал наш народ из Египет!.. Смотри: наши отцы всегда говорили: будет хорошо — и делали дети! Молодцы, да? Ты тоже должен так говорить и так делать!

Наум. Чего ты от меня хочешь?

Моше. Чего хочет, Бог, брат, — я тоже так хочу: чтобы тебе было хорошо!

Наум. Не будет уже хорошо.

Моше. Ты не знаешь еще, как Бог умеет!

Наум. Он умеет!.. Только я Его не понимаю!.. И все для меня бессмысленно, если — не понимаю!.. Когда-то я думал: вот, я родился и я — уникальный. И все началось с меня и на мне все закончится. Как было представить мир без себя?.. Но приехал сюда и понял: я был всегда. И моя дурацкая жизнь начиналась давно. И мучаюсь я давно, и мучиться буду долго. Потому что так хочет Бог! Бог!!.

Моше(отзывается эхом). Бог!..

Наум. Потому что Он так решил: любить народ — и казнить народ! Прогнать народ — возвратить народ!..

Моше. Мамой клянусь, правильно говоришь: Бог все может!..

Наум. Но я не могу возвратиться, Господи!.. Приехал сюда, оставшись там!.. Все болит, все — чужое!.. Чужие мои братья и сестры!.. Чужая родная речь, родная земля!.. Моя не моя земля — моя…

Распахивается дверь, является Джонни-Американец. В майке и без штанов. Мгновение стоит и лениво щурится на свету. Наконец, с отсутствующим видом проходит и скрывается в туалете.

Моше(кивает). Эй! Господин!.. Джонни! Эй!.. (Науму.) Слушай, какой нехороший атмосфера, да? Мешают разговаривать, да?.. (Зачем-то торопится к Лизе, впрочем, у двери останавливается, оглядывается; снимает головной убор, почесывает затылок.) Надо сказать ему по-английскому, что так нехорошо!.. Если человек не понимает, надо человек говорить… (Направляется к туалету, приникает ухом к двери, прислушивается, оглядывается.) Очень нехорошо, да?..

Слышно, громко спускается вода из унитаза. Моше пугается. Наум, кажется, не раздумывая, быстро берет со стола пистолет, подносит к груди и стреляется. Выбегает Лиза — опять обнажена. Является невозмутимый американский гость.