8

Лиза и в самом деле ожидала его в беседке. Она сидела на скамейке в любимой позе, обняв колени и раскачиваясь под музыку. Глаза её были закрыты. Лунные пятна осыпали её волосы, лицо, платье.

Не открывая глаз, она шёпотом сказала:

— Хорошо!

Но в это время негромко стукнула балконная дверь, и этот стук словно преградил путь неукротимому потоку звуков. Тут же послышался негромкий голос Юртаева:

— Емельянов, это ты? Здорово, Семен Иванович. Ну, как строишь? Десятый дом закончил? Вот это по-нашему! Красиво-то красиво, а вода не захлестнёт? Ну, если укрепишь… тогда…

Все во дворе знали, что если звонил телефон, когда жена играла, Юртаев брал трубку и выходил разговаривать. на балкон. Он говорил негромко, так что никто в доме его не слышал, но иногда увлекался и повышал голос.

— Фантазия, — он громко и торжествующе рассмеялся. — Кто это говорит? Ну, ясно — Бакшин. А ты ему скажи от себя и от меня, что если фантазия стоит на крепком фундаменте, то эта уже не фантазия, а новый дом. Ты ему напомни: коммунизм тоже когда-то называли фантазией. Давай, Семён Иванович, разворачивайся — вовсю. Мы тебя поддержим!..

Закончив разговор, Юртаев распахнул дверь, словно открыл шлюз, откуда снова хлынул поток звуков.

— Хорошо! — вздохнула Лиза.

Но не успел Игорь присесть на краешек скамейки, как она спросила:

— Решил?

Голос её прозвучал требовательно и непримиримо. Игорь посмотрел на лунные пятна, осыпавшие её волосы, лицо, платье, и так же вызывающе ответил:

— Решил.

— А она что?

— Я ещё не сказал.

— Трус. Вот уж не думала. Когда ты сегодня о будущем говорил, о коммунизме, я думала, вот ты какой сильный, волевой. А ты…

Она откинулась назад, лунные пятна пробежали по её лицу, и теперь Игорю был виден только один её глаз, пышущий гневом и презрением. На другом лежит чёрная, круглая тень какого-то листка.

Глядя прямо на этот горящий глаз, Игорь сказал:

— Что ты понимаешь!

— Я все понимаю. Всё. Тебя только не могу понять. Взрослый человек и вообще, как будто умный, а боится матери как мальчишка.

— Она говорит, что не переживёт.

— Ещё как переживёт-то.

— Легко тебе рассуждать. Ты не являешься единственным утешением. А я ещё кроме того тяжёлый крест…

— Ты не смейся, — прервала его Лиза, — давай говорить серьёзно.

Внезапно умолкла музыка во флигеле. Инженер о чём-то говорил с женой так, что слышались только голоса, но слов разобрать было невозможно. В комнате у них, тоже неразборчиво, пробили часы, послышался счастливый женский смех, после чего со стуком закрылась балконная дверь и сухо щёлкнул шпингалет.

Игорю показалось, будто все отгородились от них, замкнулись, чтобы не мешать тому большому и значительному событию, которое сейчас должно произойти. Словно подслушав его мысли, Лиза тихо, но по-прежнему требовательно спросила:

— Ну чего ты ждёшь?

Игорь подумал, что Лиза поняла мысли, которые смущали его, и досадует на нерешительность, мешающую ему высказать всё, и он должен сделать что-то немедленно, сейчас, и если он не сделает, то она начнёт презирать его.

Злясь на себя, он дрожащей рукой взял её руку, и она, как бы понимая затруднительность его положения, повторила совсем уже шёпотом:

— Чего ждёшь? Чтобы тебя взяли за ручку и отвели на работу? Так и будешь ждать?

Он отдёрнул руку. Ему вдруг стало легко. Она ничего не знала, ни о чём не догадывалась и позвала его Для делового разговора. Как хорошо! А она продолжала:

— Все твои товарищи давно работают. Павлик Саватеев на велосипедном помощником бригадира стал, Майка разряд получила… А ты ведь умный. Ты умнее их всех.

— Ты окажешь, — усмехнулся Игорь. — Два года в пятом классе сидел, а в седьмом…

Лиза замахала руками:

— Знаю, знаю. Другим говори. Это она тебя сбивала, то на музыку, то ещё на что-то… И сейчас сбивает. Да нельзя тебе её слушать. Игорёк, нам ведь с тобой коммунизм надо строить. Ты это учти. И не думай, что это просто так говорится: строить. Это в самом деле, как Емельянов строит.

— Нет, я этого не думаю, — серьёзно ответил Игорь, глядя на бледное лицо девушки. Освещенное трепетным светом месяца, оно показалось ему вдохновенным и прекрасным. В её глубоких зрачках дрожали тонкие серпики молодого месяца, и казалось, что от них разливается трепетный свет по её лицу и рукам и падает на него, и он начинает верить, что он и в самом деле лучше и умнее, чем сам думает о себе.

Он сказал уверенно:

— Завтра пойду.

Загрузка...