Пробуждение

В темносинем прозрачном воздухе кружится черная птица. Длинные острые крылья ее распахнуты и неподвижны, из раскрытого клюва высунулось жало. Когда она пролетает над Ленькой, жало, как гвоздь, впивается ему в голову. «Это змея, — думает Ленька. — Она нарядилась в птичье платье, чтоб ее не узнали». Каждый раз, когда птица приближается, Ленька со страшным напряжением сжимает кулак и ударяет им в ее остро изогнутую грудь. Но кулак, точно сделанный из ваты, мягко и бессильно прикасается к птице, не причиняя ей вреда. И оттого, что кулак не ударяет, все тело Леньки наполняется мучительной тошнотворной тоской.

Но вдруг птица исчезла, воздух из темносинего сделался золотисто-желтым. Темноволосая девочка, вся в белом, неподвижно сидит на стуле и смотрит на Леньку. «Галя!» говорит Ленька и хочет подняться, но на голову вдруг обрушивается огромная черная глыба земли. И опять в темносинем воздухе кружится птица-змея, и опять, мучительно напрягаясь, Ленька бьет ее в грудь бессильным ватным кулаком.

Однажды, открыв глаза, Ленька видит, что какой-то мужчина в гимнастерке цвета хаки и с двумя ремнями наперекрест сидит у кровати на стуле и что-то пишет, держа на коленях планшетку. Леня всматривается. Он видит такие знакомые и в то же время неуловимо изменившиеся черты родного лица и соображает: во сне это он видит или на яву?

— Сеня!.. — тихо позвал он.

Мужчина быстро поднял голову, улыбнулся и, нагнувшись, поцеловал Леньку в губы.

В этот день возвращения Леньки к жизни в палате побывали все комитетчики. Уже в дверях каждый улыбался и кивал Леньке головой, а, подойдя к кровати, как взрослому, пожимал ему руку. Так как доктор запретил утомлять больного разговорами, ограничивались несколькими дружескими словами и уходили.

Ковтун и Иванченко пришли вдвоем. Разглаживая усы, которые он так и не успел сбрить перед арестом, Ковтун говорил:

— Ну и диты ж! И шо с них буде, як воны повырастають! Ох, и дадут же воны перцу усим нашим ворогам на свити!

Но одного посещения Ленька уже никак не ожидал: утром следующего дня в палату пришел сам токарь Померанец.

— Вот, — сказал он, усаживаясь на стул, — проведать тебя пришел, н-да… То ты ко мне приходил, станком моим любовался, теперь я к тебе, н-да… Лежать долго будешь?

— Не знаю, — сказал Ленька, радостно улыбаясь. — Наверно, скоро встану.

— Здорово он тебя, вахмистр этот… Ну, да и мы им в тот день дали. Кто уцелел, верно, и сейчас чешется, н-да… Теперь город наш. И завод тоже наш. А за директора Зеленский теперь сидит, н-да… О деле с тобой можно говорить? Как доктор, разрешает?

— О деле?! — удивился Ленька.

— Дело небольшое, а все ж-таки дело. Приходил ко мне друг твой, Ваня Сычов. Очень сокрушается. Обманывал он тебя, а теперь неловко ему. Смекаешь, в чем дело?

— Нет.

— Зажигалку он тебе обещал?

— Обещал.

— Ну, а сделать он ее не может, квалификацией не вышел, н-да… Вот и пришел он ко мне просить: «Сделай, дядя Померанец, Леньке зажигалку. Очень он интересуется ею». А я ему и говорю: «Во-первых, про зажигалки теперь забывать надо, не те у нас задачи, чтоб зажигалки делать. А главное, ты своего друга не знаешь. Не зажигалка ему интересна, а то, как она, эта зажигалка, делается. Мастерство ему наше интересно, вот что». Правильно я ему ответил?

— Правильно, дядя Померанец, ей-богу, правильно!

— Ну, да уж я знаю. Даром, что ли, ты с моих рук глаз не сводил. Сам был такой, понимаю… Так вот какое дело: назначил товарищ Зеленский меня главным над учениками и личный приказ дал, чтобы я тебя зачислил самым первым учеником. Вот я и пришел тебе сказать: скорей набирайся силы да приходи учиться. Такого сделаю из тебя токаря, что во всем заводе равного не сыщешь, н-да… Ну, зажигалку я все ж-таки принес — из моего старого производства. Надпись, правда, теперешняя. На-ка, получай, пригодится в хозяйстве.

И Померанец вложил в руку мальчика блестящий предмет.

На никелированной поверхности миниатюрного снаряда-зажигалки восхищенный Ленька прочел:

«Т-щу Гормашеву Лене

за преданность рабочему классу

от токарей

Померанца и Ивана Сычова».

Загрузка...