Глава седьмая

– Ну, что скажешь, Том? Не сравнить с временами, когда мы питались лишь сухарями да сыром и спали у костра на холодной земле, верно?

Амос Шоотер поднял бокал своего лучшего красного вина, приветствуя Тома с супругой и обещанного гостя – им оказался никто иной, как Уильям Грэм. Сегодня он ничуть не походил на запуганного, усталого, скверно одетого беглеца, каким Кэтрин видела его в последний раз. В темно-синем бархатном камзоле с жабо из брюссельских кружев он был поистине великолепен. На пальце его поблескивал дорогой перстень – ни дать ни взять преуспевающий торговец, как и Амос.

Все в столовой Шоотеров говорило о достатке и довольстве. Украшенный богатой резьбой дубовый буфет и массивный обеденный стол были уставлены тяжелой серебряной посудой. На стене красовался роскошный гобелен, а напротив него висела картина, на которой была изображена молодая женщина в голубом платье, играющая на спинете[15]. Кэтрин выразила восхищение картиной, и Изабель Шоотер пояснила, что это работа кисти малоизвестного голландского художника Яна Вермеера.[16]

Третью стену украшало вогнутое зеркало в причудливой позолоченной раме, которую поддерживали два сияющих золотом херувима. Зеркало презабавно искажало фигуры присутствующих, превращая их в подлинные карикатуры; ничего подобного Кэтрин никогда не видела.

Окно с частым переплетом на четвертой стене задрапировано темно-синими парчовыми занавесями, затканными серебряными лилиями. Пол выложен черной и белой плиткой, а зеркало над камином отражало пушистый персидский ковер.

Раскрасневшись от вина, Амос заметил, что Том, судя по всему, не слишком удачлив, на что тот философски пожал плечами.

– Не всем же быть везунчиками вроде тебя, Амос, – солгал он не моргнув глазом. – Но я рад, что пережил годы изгнания, и теперь вполне доволен жизнью. Кроме того, у меня есть настоящее сокровище – моя милая Кэтрин.

– Не забывай о нашем верном Джорди, муженек, – добавила Кэтрин. – Он служит нам верой и правдой.

– Да, ты права – что бы ни случилось, я всегда могу положиться на Джорди. Помнишь, Амос, как Джорди добыл для нас каплуна, когда мы держали в осаде тот городок в Македонии, захваченный турками? Вот не вспомню, как он назывался…

– Прошу прощения, дамы, но тот чертов каплун был кожа да кости, – расхохотался Амос. – Но с голодухи мы и ему обрадовались.

Грэм хранил вежливое молчание и лишь благодушно улыбался, пока Амос и Том вспоминали сражения, невзгоды и гибель товарищей. Гости пили очень умеренно, тогда как хозяин усердствовал вовсю. Наконец служанка принесла громадное блюдо устриц, горячий хлеб и масло. К устрицам были поданы нарезанные толстыми кружками лимоны, изящный соусник с пряной подливкой, графин белого вина и несколько сортов сыра. Тут уж все притихли и занялись угощением.

Кэтрин никогда не видела такого роскошного стола. В центре белоснежной скатерти стояла серебряная позолоченная ваза. Два херувима поддерживали плоское блюдо, над которым склонились влюбленные.

– Это Венера и Адонис, – пояснила Изабель, заметив, что Кэтрин любуется вазой. – Неплохая работа, верно?

Да уж! Если продать эту вазу, нам с Томом хватит на несколько лет, подумала Кэтрин, но тут же опомнилась и густо покраснела. Нам с Томом! Господи, да что это с ней? Она на мгновение забылась и поверила, что они на самом деле муж и жена!

Ее беспокоило поведение Тома – с ним что-то случилось, она поняла это сразу, когда он вернулся из города. От него непривычно пахло спиртным и табаком, и вид у него с тех пор был странно рассеянный, как будто он, смеясь и болтая со старым другом, думал о чем-то очень важном.

Разделавшись с устрицей, Том обратился к Амосу и Грэму, решив, что прямолинейность может иногда оказаться полезнее хитроумия.

– Не знаком ли кто из вас с Джайлсом Ньюменом? Он ведь когда-то одним из первых вступил в войско Бэмпфилда, а я недавно слышал, что они разругались в пух и прах. Кажется, Ньюмен был с нами, когда мы воевали с турками.

Это была чистая правда. Стоя над телом убитого Ньюмена, Том мучительно соображал, где мог видеть его раньше. Только заговорив с Амосом о Македонии, он вдруг вспомнил, что Ньюмен был в числе сражавшихся там, правда, совсем недолго.

– А-а, этот святоша! – фыркнул Амос, жуя хлеб с сыром. – Странный он был парень, что и говорить… Вечно таскал с собой молитвенник и гнусавил молитвы. Не возьму в толк, почему он так и не вернулся в Англию. Сказать по правде, я и думать о нем забыл за эти годы. – Он отрезал себе еще сыра и обратился к Грэму: – А вы, сэр, не знакомы с ним? Такого, как он, трудно забыть.

– Я слышал о нем, – вежливо отозвался Грэм, подождав, пока стоящий за его стулом слуга нальет ему еще вина. – Однако я с ним незнаком, во всяком случае, не припомню.

Том внимательно наблюдал за сотрапезниками, ожидая, что один из них выдаст себя неосторожным взглядом или словом. Кто же убил Ньюмена или нанял его убийц? И откуда Амос знает Грэма? Понять, почему Шоотер пригласил Грэма, было несложно – судя по всему, Грэм желал увидеться с ним на нейтральной территории. Догадка Тома оказалась верна – как только ужин подошел к концу, Амос приобнял жену, хитро улыбнувшись.

– Думаю, мистеру Грэму и нашим гостям есть о чем побеседовать с глазу на глаз. Мы оставим вас ненадолго. Кофе будет подан в гостиной.

– Тактичный человек наш хозяин, – заметил Грэм, когда они остались одни.

– Не всегда, – сухо отозвался Том. – Тем не менее он предоставил вам удобную возможность поговорить с нами о деле, которое мы обсуждали на днях.

– Ваша правда, – ответил Грэм, – нам разумнее встречаться в чужих домах. Любопытных глаз хватает везде; впрочем, вам это известно не хуже моего.

– Итак? – Том выжидательно поднял брови.

– Итак, меня одолевает любопытство. Вам удалось написать вашим хозяевам в Лондон и попросить для меня подтверждение полного прощения?

Том многозначительно взглянул на Кэтрин. Наступило время ее выхода, как сказали бы в театре, и она с готовностью вступила в игру:

– Конечно, мистер Грэм. Вечером того же дня, когда мы говорили с вами, я зашифровала письмо в Лондон с изложением ваших требований, а муж проследил за тем, чтобы оно было отправлено.

– Прекрасно, прекрасно. Вижу, ваша жена – настоящее сокровище, капитан Тренчард.

– Мистер Тренчард или просто Том, как вам будет угодно. Я давно покинул военную службу, – поправил Том. – Да, сударь, вы правы, моя жена – просто клад. Она мастерица расшифровывать тайные послания.

Кэтрин поняла, что это, можно сказать, закодированное, замечание предназначено не столько для Грэма, сколько для нее. Она лучезарно улыбнулась Грэму и ласково поинтересовалась:

– Скажите, мистер Грэм, может быть, вы все же измените свое решение? Мне кажется, Лондон отнесся бы к вам более благосклонно, если бы вы сначала передали нам все сведения, которыми располагаете, а уж затем потребовали вознаграждения.

Грэм подошел к ней и низко склонился над ее рукой в поцелуе.

– Вы – редкая умница, миссис Тренчард. – Он помолчал и со значением добавил: – Пожалуй, есть кое-что, что могло бы убедить меня…

Том, поняв намек Грэма, вдруг ощутил прилив дикой ревности, словно Кэтрин на самом деле была его женой. Это было тем более странно, если учесть, что и он, и Гоуэр, и Арлингтон надеялись, что ей удастся соблазнить Грэма.

Беда в том, что тогда Том понятия не имел, о ком идет речь, а теперь успел как следует узнать ее. Впервые за свою полную рискованных приключений жизнь он стал уважать женщину. Тому пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не сказать Грэму – и «женушке Кэтрин» в придачу! – что-нибудь оскорбительно-едкое. В конце концов, Кэтрин сейчас делала лишь то, о чем он сам просил ее несколько часов назад. Она не отняла руку у Грэма, позволив ему задержать ее дольше, чем это допускали приличия, и чуть слышно ответила:

– Ах, мистер Грэм, можете быть уверены – мы с вами сумеем договориться…

Том наконец обрел дар речи и заговорил ледяным голосом:

– Надеюсь, вы прислушаетесь к словам моей жены и измените решение.

Грэм поклонился.

– Обещаю вам подумать. А теперь, пожалуй, нам пора присоединиться к Шоотерам и выпить с ними по чашечке кофе – я нахожу этот новый обычай весьма интересным.

Было ясно, что больше он ничего не скажет. После кофе Изабель принесла гитару и исполнила несколько песенок, и Кэтрин, уступая просьбе хозяйки, тоже спела. Только когда Том и Кэтрин в сопровождении Джорди, который на славу угостился в кухне, шли домой, Том возмутился:

– Неужели тебе действительно надо было с такой нежностью смотреть на этого слизняка?

Он ревнует! Кэтрин заглянула ему в лицо и в неверном лунном свете увидела, что он похож на бога-громовержца, готового метнуть молнию в поверженного соперника.

– Как, муженек, – заговорила она легкомысленно-капризным тоном, радуясь, что может наконец отомстить ему, – я же только исполнила приказ тех, кто послал нас сюда. И твою просьбу. Не ты ли говорил: «Очаруй Уильяма Грэма, если это будет необходимо!»? Я, как и следует примерной жене, послушалась, и что же? Вместо похвалы заслужила одни упреки. Тебе никак не угодишь, муженек!

Она развела руками с выражением очаровательного недоумения на лице – вид у нее был по-детски невинный и на редкость соблазнительный.

Да, именно соблазнительный, с яростью подумал Том. Но ведь нельзя забывать, что она – актриса и ложь у нее в крови. Кэтрин привыкла изображать смелость, жалость, отчаяние и невинность. Но разве можно знать наверняка, имея дело с такой Цирцеей, невинна она на самом деле или же все это обман?

Так он ей и сказал. Ах, вот как, злорадно подумала Кэтрин. Выходит, теперь она может вертеть им как пожелает! Ведь, если он ревнует, разве это не доказывает, что она ему небезразлична? Мужчина не станет ревновать, если считает женщину лишь наживкой для того, чтобы поймать более крупную добычу. Добычу по имени Уильям Грэм.

Том продолжал молчать, пока они не вернулись в трактир. В гостиной он швырнул шляпу в угол и отослал Джорди, а затем уселся в кресло и уставился на Кэтрин,

– Кажется, ты по-настоящему наслаждалась, соблазняя Грэма, жена?

– Я тебе не жена, и мне не доставило никакого удовольствия строить ему глазки, – ровным голосом отозвалась Кэтрин, развязывая чепчик. К несчастью, она неловко задела шпильки, и волосы ее рассыпались по плечам, но даже это зрелище не настроило Тома на более мирный лад. Он думал сейчас лишь о том, как облизывался бы Грэм, глядя на роскошные локоны Кэтрин.

По правде говоря, Кэтрин наслаждалась сейчас тем, что обрела некую власть над Томом. Однако в душе ее, помимо желания поддразнить его, зарождалось иное, более могучее желание. Ей хотелось утешить Тома, взять его руку и поднести к губам.

Том поднялся и стремительно подошел к ней.

– Ну и что теперь, красавица? Может быть, займемся на деле тем, что ты обещала Грэму? В конце концов, недостаток практики вредит любому таланту…

Его голос звучал сейчас так мягко и убедительно, и обнимавшие ее руки также были ласковыми, а его поцелуй… Кэтрин снова утонула в нем, чувствуя, как пол уходит у нее из-под ног. Вдруг смысл оскорбления, которое он бросил ей, дошел до нее, и она вспыхнула. Талант, значит? Нет, ее талант совсем в другом. Но, может быть, он имеет в виду свой талант преображаться? Вот, например, теперь он был нежен, а раньше в подобных ситуациях бывал чуть ли не груб. Так какой же он на самом деле?

– Нет, не бойся меня, моя хорошая, – прошептал он и, подняв руку, коснулся ее губ, на которых задержался вкус его поцелуя. – Я не сделаю тебе больно. Давай станцуем лучший танец на свете. Я знаю, что желанен тебе, об этом говорят мне твои лучистые глаза и мягкие губы… Почему же ты отказываешь мне? Отдайся мне, и забудем обо всем.

Должно быть, сам дьявол помогал ему соблазнить невинную девушку! Впрочем, Кэтрин подумала, что девушка эта, похоже, сама готова умолять его о любви. Но не может же она заявить ему: «Не будь я девственницей, с радостью разделила бы с тобой ложе». Как там написал старина Уилл? «Лишь будь сама себе верна, и никому из смертных не изменишь…»

– Нет, – ответила она и почувствовала гордость оттого, как твердо прозвучал ее голос. – Этому не бывать. Я не шлюха, хотя вы и думаете, что все актрисы – падшие женщины. Я завлеку для вас Грэма, но не собираюсь делить с ним ложе, даже не надейтесь!

Том снова обнял ее и поднял в воздух. Он держал ее бережно, как ребенка, и, с нежностью поцеловав в висок, понес в спальню.

– Твой отказ лишь распаляет меня. Если хочешь, чтобы твоя капитуляция не показалась тебе поражением, я готов исполнить и это твое желание.

– Отпусти меня, медведь! Ты ведешь себя как последний подонок!

Как она и опасалась, такое сравнение развеселило его.

– Плохо же ты знакома с обитателями лондонского дна, если так думаешь! Любой из них уже дважды успел бы овладеть тобой на полу!

– Любой уважающий себя мужчина не посмеет овладеть женщиной против ее воли! – яростно прошипела Кэтрин, кулаками ударяя его в грудь.

– Тише, женщина, помолчи и наслаждайся, – приказал он и, бросив ее на постель, склонился над ней и принялся осыпать ее лицо и шею легкими, как пух, поцелуями.

Кэтрин поняла, что погибла. Раньше ей не составляло труда сохранить свою честь незапятнанной просто-напросто потому, что никто из мужчин не вызывал у нее особых чувств. Открытие было не из приятных.

– Нет, – прошептала Кэтрин и почувствовала, что обманывает и его, и себя. – Нет. – Она попыталась отвести его руки в сторону, но Том уже прилег рядом и принялся развязывать шнуровку ее сорочки. В это мгновение они услышали, как открылась дверь из коридора в гостиную.

– Хозяин, – жалобно протянул Джорди. – Хозяин!

Том выругался сквозь зубы и встал. Только тревога в голосе верного слуги заставила его пошевелиться. Он открыл дверь. Джорди походил на бездомного, побитого пса.

– Что такое, будь ты трижды неладен? – поинтересовался Том. – Берегись, негодник, если ты пришел ко мне с каким-нибудь пустяком – тогда я задушу тебя собственными руками!

– Честное слово, хозяин, я никогда не посмел бы потревожить вас, зная, что вы… работаете, но дело очень важное. Там пришел какой-то констебль и желает немедленно видеть вас.

– Констебль? В такой поздний час? Что еще за констебль?

– Ну, тогда капитан, – прохныкал Джорди. – Откуда мне знать, как называют себя эти еретики? С ним солдаты с пиками, и я боюсь, хозяин.

– Ступай вниз, – мрачно ответил Том, – и скажи, чтобы поднялись сюда.

– Поздно, хозяин. Вот они.

Перед дверью появился и оттолкнул Джорди в сторону важного вида человек в стальном шлеме и кирасе поверх военной формы. За ним шли два солдата с пиками наперевес. В руке у гостя был свиток бумаги.

Он перевел взгляд с Тома на Кэтрин, которая поспешила встать рядом с «мужем», а затем торжественно провозгласил:

– Если вы – Томас Тренчард, тогда мой хозяин, глава городского магистрата, желает переговорить с вами по делу чрезвычайной важности. Соблаговолите сейчас же проследовать за мной в ратушу, вы, сударь, и вы, сударыня.

Загрузка...