Глава десятая

— В голову мне пришли две мысли, — произнес Джек Обри, не отрывая глаз от отверстия в стене хижины, которая возвышалась над западным подходом к острову — заливаемым дождем участком моря, откуда в любую минуту мог появиться «Сюрприз». — Во-первых, ни в одном походе я не сталкивался с непогодой столько раз.

— Даже когда командовали дряхлым «Леопардом»? — спросил Стивен. — А мне припоминаются такие ветра, волны такой невероятной величины… — Ему также пришла на память далекая закрытая антарктическая бухта, в которой они много недель ремонтировались в обществе альбатросов, глупышей, гигантских буревестников, голубоглазых хохлатых бакланов и целой толпы совершенно ручных пингвинов.

— С «Леопардом» я натерпелся всякого, — признал капитан. — То же было и когда я служил зеленым мичманом на «Намюре». Мы эскортировали архангельский конвой. Я только что вымыл голову в растопленной изо льда воде, и мы с приятелем успели заплести друг другу косички (как и все моряки в те времена, мы носили длинные волосы, завязывая их узлом только во время работы, когда весь экипаж свистали на мачты). От норд-норд-оста дул сильный ветер, напичканный ледяными кристаллами. Я поднялся на рей, чтобы помочь вязать рифы на гротмарселе. Что это была за мука: пузо паруса все время вырывалось из рук, потому что одна из снастей порвалась, а я находился на наветренном ноке рея. В конце концов нам удалось выполнить работу, и мы уже были готовы слезать, когда с головы у меня слетела шляпа и за ухом у себя я услышал сильный треск. Это моя косичка ударилась о топенант. Она превратилась в ледышку и сломалась пополам. Клянусь вам, Стивен, она сломалась, точно сухая палка. Обломок подняли на палубе, и я сохранил ее для девушки, в которую был тогда влюблен. Она служила в «Кеппелс Ноб» в Помпее. Я думал, что подарок ей понравится, но оказалось, что нет. — После краткой паузы он добавил: — Косица была мокрой и оттого замерзла.

— Понимаю, — отозвался доктор. — Но, любезнейший, вы не находите, что несколько отклоняетесь от темы?

— Я вот что имею в виду. Хотя другие события моего послужного списка были более значащими, нынешний поход уникален: он протекает в непрерывных сражениях, но не с неприятелем, а с морем и небом. Второе, что я хотел отметить, — оглянувшись назад, продолжал Джек Обри, — это то, что чрезвычайно неудобно разговаривать с человеком, чье лицо сплошь закрыто волосами. Невозможно определить, о чем он думает, что он имеет в виду, лжет он или нет. Иногда люди с той же самой целью надевают синие очки.

— Если я не ошибаюсь, вы имеете в виду капитана Палмера.

— Совершенно верно. Последние дни, когда мы находились в такой тесноте вместе с отцом Мартином и Колманом, а вы были ко всему безразличны, мне не хотелось говорить о нем. — Под словами «последние дни» капитан подразумевал продолжавшийся трое суток чрезвычайно жестокий шторм, заставивший их безвылазно сидеть в хижине. К этому времени ветер ослаб до свежего, и хотя вновь пошел дождь, он отличался от прежнего удушающего, слепящего ливня. Люди расползлись по острову, подбирая разбитые бурей плоды хлебного дерева, выбирая те, что побольше, размером с каштан, а также кокосовые орехи, многие из которых, несмотря на толстую оболочку, оказались расколотыми. — Но давайте по порядку. Я действительно не знал, как мне к нему относиться. Мое первое впечатление было таково: то, что заявили Бучер и Палмер, — правда, война окончена. Я не мог допустить, чтобы офицер мог сказать явную ложь.

— Ах, оставьте, Джек, бога ради! Вы офицер, а, как мне известно, лгали бесчисленное количество раз, наподобие Улисса. Сколько раз вы поднимали чужие флаги: то вы голландец, то французский купец, то испанский военный корабль, словом, друг, союзник — все что угодно, лишь бы обмануть неприятеля. Да на земле будет рай, если правительства — будь то республиканские или монархические — станут выдавать такие офицерские патенты, которые помешают их обладателям пребывать во лжи, гордыне, зависти, лени, жадности, гневе и непостоянстве.

Джек Обри, изменившийся в лице при слове «ложь», пришел в себя, услышав слово «непостоянство».

— О! — воскликнул он. — Это же просто военные хитрости, вполне законные. Это же не откровенная ложь, когда ты заявляешь, что заключен мир, хотя прекрасно знаешь, черт тебя побери, что продолжается война. Можно приближаться к противнику под чужим флагом, что вполне допустимо, но если ты откроешь огонь, не успев спустить чужого и не подняв свой флаг, это будет просто-таки бесчестно, за это следует вешать. Возможно, штатскому трудно понять разницу, но, уверяю вас, морякам здесь растолковывать нечего. Во всяком случае, я не считал, что Палмер станет лгать, и поначалу намеревался отвезти их всех на Маркизы и там отпустить, взяв с офицеров честное слово не участвовать в войне до тех пор, пока их не обменяют, если произошла ошибка и никакого перемирия на самом деле нет. Однако пленение, как я его представлял себе, было не более чем формальностью. Это я хотел сразу же подчеркнуть. Я не хотел изображать из себя этакого любезного малого, который станет вместе с тобой обедать и выпивать, а потом заявит: «Между прочим, не изволите ли отдать мне вашу шпагу». Поэтому при первой же встрече я объявил, что он военнопленный. Я произнес это со всей серьезностью — помимо всего прочего, он гораздо старше меня, у него седая борода. Я несколько переусердствовал, сказав, что не заставлю его последовать ко мне на корабль в тот же вечер и что его людей не закуют в наручники. К моему удивлению, он воспринял все это совершенно серьезно, и я тогда подумал, что дело тут нечисто. Вспомнил, что, когда впервые сошел на берег, мне показалось странным, что моряки с «Норфолка» не очень-то обрадовались, увидев нас: ведь война окончена, а мы выступаем в качестве их спасителей. И тут я почувствовал, что тут что-то не так, кто-то явно собирался вытащить нашими руками каштаны из огня.

— Скажите мне, Джек, а как он должен был отнестись к вашему заявлению, что он военнопленный?

— Делая это заявление, я должен был ожидать, что, как и любой морской офицер, он примется проклинать меня, правда в соответствующих выражениях, или, сцепив руки, станет просить не сажать их в трюм и не пороть чаще двух раз в день. Если бы, конечно, он действительно был уверен, что заключен мир.

— Браво, Джек, ваш слоновий юмор, столь характерный для представителей флота Его Величества, по мере удаления от родных берегов становится изящнее. Кстати, если и был обман, то не явилось ли его виновником британское китобойное судно? Ведь, в конце концов, «Вега» могла и таким способом избежать пленения.

— Возможно, и «Вега» приложила тут руку. Однако к этому времени я был настолько полон сомнений, что не стал говорить о доставке их на Маркизы и освобождении под честное слово или чем-то еще. Ведь если война действительно продолжается, то я должен был бы арестовать их всех. Уклонение от этого было бы грубейшим нарушением устава. Сомнение в том, что тут что-то не так, вызвала во мне не только его излишняя серьезность, но тысяча мелочей, да и вся атмосфера, хотя точную причину этого я не мог понять до конца. А затем, возвращаясь в хижину, я узнал, что среди экипажа у Палмера, помимо обыкновенных дезертиров, находится несколько бывших матросов с «Гермионы». Разве я вам не рассказывал про «Гермиону»? — спросил Джек Обри, видя ничего не выражающее лицо доктора.

— По-моему, такого не было.

— Вполне возможно. Если бы не славный конец, это была бы самая безобразная история за всю мою жизнь. В двух словах она заключается в следующем. Одному господину присвоили звание капитана первого ранга, хотя ему вообще не следовало бы присваивать офицерского чина. Затем его назначили командиром тридцатидвухпушечного фрегата «Гермиона», и он превратил корабль в плавучий ад. В Вест-Индии экипаж взбунтовался и убил командира. Кто-то мог бы сказать: «поделом вору мука!», но дело в том, что мятежники зверским образом убили трех лейтенантов и офицера морской пехоты, а также казначея, врача, писаря, боцмана и гардемарина, за которым гонялись по всему кораблю. После этого они привели корабль в Ла-Гайру и сдали его испанцам, с которыми мы тогда воевали. Мерзкая история от начала до конца. Но спустя некоторое время испанцы отогнали его в Пуэрто-Кабелло, где Нед Гамильтон, который в то время командовал милым «Сюрпризом» и имел превосходный экипаж, подошел к «Гермионе» на шлюпках и перерезал канаты, хотя она была пришвартована носом и кормой между двумя мощными батареями, а испанцы совершали регулярный обход на шлюпках. Помню, командирской шлюпкой командовал судовой врач — отличный малый по имени Мак-Маллен. Матросы «Сюрприза» убили множество испанцев, но большинство мятежников скрылось. Когда же Испания заключила с нами союз против французов, то многие из них бежали в Штаты. Кое-кто устроился на торговые суда, что было глупо, поскольку купцов часто подвергают досмотру. Когда кого-то из них находили, то его арестовывали и вешали: их точное описание, татуировки и остальные особые приметы были разосланы по всем базам, к тому же за их головы была назначена приличная цена.

— И среди матросов «Норфолка» находятся эти несчастные?

— Да. Один из них предложил указать на остальных, если ему разрешат стать свидетелем обвинения и выдадут награду.

— Доносчики. О, Боже, ими полон мир.

— Теперь получается совсем другая картина. В распоряжении у Палмера десятка два матросов с «Гермионы», не считая других дезертиров. Вслед за арестом им грозит виселица. Правда, если это иностранцы, то они могут отделаться полутысячей ударов плетью. Но матросов «Гермионы» ожидает верная смерть. Хотя наверняка это никчемный люд, долг Палмера защищать их, коли уж они ему служат. Даже в качестве номинальных военнопленных они все равно должны быть осмотрены, освидетельствованы и внесены в вахтенный журнал. Почти наверняка беглых бунтовщиков опознают, закуют в кандалы, и они будут сидеть в тюрьме до тех пор, пока их не повесят. Если же рассматривать этих людей как спасенных, потерпевших кораблекрушение во время мира, то их смогут погрузить на корабль вместе с остальными. По-моему, он рассуждает именно так.

— Возможно, это и есть та банда, о которой упоминает мистер Гилл в своем замечательном письме, которое мы нашли на пакетботе. Цитирую его по памяти: «Рай моего дядюшки Палмера, для которого у нас имеется несколько колонистов — людей, которые хотят поселиться как можно дальше от своих земляков».

— Можно войти? — спросил отец Мартин, остановившийся в дверях. На нем была брезентовая куртка; в одной руке он держал обруч от бочки, покрытый куском брезента, который служил ему примитивным зонтом. Другой придерживал ворот рубахи, куда он напихал кокосовых орехов и плодов хлебного дерева. — Прошу вас, возьмите орехи, пока они не упали, — произнес он и, когда Джек Обри отвернулся от отверстия, поинтересовался: — Вы еще не обнаружили корабль, сэр?

— Пока нет, — отвечал Джек. — Он никак не мог вернуться сегодня. Я настраиваю подзорную трубу с таким расчетом, чтобы, когда придет время, охватить как можно большую часть северо-западного горизонта.

— А нельзя ли прикинуть, через какое время фрегат сможет вернуться? — обратился к нему Стивен.

— Следует учесть много факторов, — отвечал Джек Обри. — Но если они смогли хотя бы на небольшое расстояние отойти к северу в конце первого дня, когда шторм немного ослаб, а затем повернули так, что ветер задул, скажем, от двух румбов с гакаборта, если им удалось уменьшить дрейф и проложить обратный курс на остров после третьего дня, то тогда, я полагаю, через неделю мы сможем рассчитывать на их появление. Отец Мартин, не одолжите мне свою куртку? Пойду взгляну на наших людей.

— Во время моей прогулки, вернее карабканья, я встретил мистера Бучера, — продолжал отец Мартин, услышав, как капитан Обри пошлепал по залитой дождем поляне. — У него тоже имеются башмаки, и он поднялся почти до самого истока ручья. Он очень подробно расспрашивал о вас, сказал, что в восторге от моего отчета и готов тотчас же прийти на помощь, как только у вас появится избыточное давление или состояние дискомфорта. Но он также говорил о корабле, причем таким образом, что мне стало совсем не по себе. Похоже на то, что где-то к западу есть гряда рифов или полузатопленных островов. Гряда имеет большую протяженность, что-то около сотни миль, и «Сюрприз», по его словам, не мог не налететь на нее.

— Возможно, мистер Бучер превосходный хирург, но он не моряк.

— Может, и так, но он ссылался на общее мнение офицеров «Норфолка».

— Я бы не стал предпочитать их мнение мнению капитана Обри. Ему известно о существовании этих рифов — он упоминал о них, когда мы обсуждали своеобразный характер прилива, — однако капитан вполне уверенно говорил о возвращении корабля.

— А мне и невдомек, что он знает о них. Для меня это утешение, большое утешение. Теперь я снова не тревожусь ни о чем. Позвольте мне рассказать о моей прогулке. Мне удалось достичь находящейся на склонах обнаженной почвы. Именно там, где можно перейти через ручей, текущий по узкому каменистому руслу из обломков обсидиана и трахита, я встретил мистера Бучера, который согласен, что остров явно вулканического происхождения. Именно там я увидел птицу, которую принял за водяного пастушка, не умеющего летать, хотя она, возможно, просто промокла.

На острове промокло все, все было пропитано влагой. Там, где на очень крутых склонах росли деревья, древовидные папоротники, подлесок, произошли оползни, и ручей превратился в широкую реку густой грязи и всякого мусора, которая впадала в лагуну.

Путь Джека Обри пролегал по ее левому берегу, заваленному стволами деревьев и вывороченным и подмытым кустарником. Вдалеке он увидел капитана Палмера. Сняв треуголку, британец воскликнул:

— Добрый день, сэр. — В ответ Палмер поклонился и сказал что-то о том, что «ветер меняет направление против часовой стрелки, и, возможно, снова пойдет дождь». Такого рода обмен мнениями, иногда повторявшийся два раза в день, был их единственным способом общения в течение последующей недели. В целом это была унылая неделя: шел проливной дождь, благодаря которому ручей стал полноводным, но надежды на рыбную ловлю не сбылись. Растительная пища, которую собирали поблизости, закончилась. Расколовшиеся кокосовые орехи и поврежденные плоды хлебного дерева стали быстро гнить из-за влаги и тепла. Моряки «Сюрприза» принялись распускать на пряди тросы и спешно изготавливать из них рыболовные снасти. Но лагуна превратилась в грязное болото, и большинство обитателей ее покинули, хотя некоторые из них, не успев во время убраться восвояси, теперь разлагались в зловонных лужах. Однако продолговатые серые акулы никуда не исчезли, что делало рыбную ловлю с помощью невода и наметки чрезвычайно опасной, поскольку у зубастых тварей была привычка заплывать в очень мелкие места. Впрочем, с помощью наметки не удалось поймать ничего, кроме плавающих древесных обломков. Даже после того, как матросы с большим трудом перевернули вниз килем баркас и вышли на нем в лагуну, положение улучшилось ненамного: почти всю рыбу, которую удавалось поймать, выхватывали вместе с крючком и снастью акулы, а те экземпляры, которые удалось у них отбить, представляли собой снулого вида, распухших рыб с мертвенно-бледными колючими спинными плавниками. По словам Эдвардса, одного из китобоев, знатока южных морей, плавники этих рыб ядовиты, да и все прочее не очень-то полезно. Рыбная ловля с рифа при отливе приносила лучшие результаты, но там были свои сложности: приходилось преодолевать большие участки, покрытые жалящими кораллами и множеством морских ежей; вонзаясь в босые ноги, их острые шипы обламывались, причиняя сильную боль. На двух матросов, которые искали съедобных моллюсков, напали мурены, которые их покусали, как собаки, а безобидные на первый взгляд рыбки, напоминавшие морских окуней, какие водятся у острова Хуан-Фернандес, у тех, кто их ел, вызвали красную сыпь, черную рвоту и временную слепоту. Многие матросы хромали: хотя они привыкли бегать по палубе босиком, от гладких досок подошвы их ног не огрубели (башмаки они обычно надевали, лишь когда влезали на мачты) и поэтому вскоре были изрезаны шипами, вулканическим стеклом и коралловыми породами.

Несмотря на дождь и почти непреодолимые заросли и колючие вьющиеся растения, из-за которых было затруднительно ходить босиком, люди, понуждаемые голодом, а то и страхом, все-таки ходили по острову. В четверг Бонден сообщил капитану:

— Сэр, этот малый, Хейнс с «Гермионы», который хотел заложить своих корешей, боится, что они узнали об этом и хотят его прикончить. Он спрашивает, нельзя ли ему перейти к нам.

Джек Обри едва не вспылил, но затем подумал и сказал:

— Ничто не мешает ему соорудить себе шалаш в лесу неподалеку от нас, где он может прятаться до тех пор, пока не придет корабль.

Тем, у кого имелась обувь, ходить по лесу было проще, поэтому отец Мартин и доктор Бучер встречались довольно часто. Бучер оказался человеком дружелюбным, весьма разговорчивым; во время этих встреч капеллан выяснил, что экипаж «Норфолка» надеялся на приход русского военного корабля, который, как стало известно, исследовал центральную часть Тихого океана, или появление одной из полудюжины китобойных шхун из Нью-Бедфорда или Нантакета, промышлявших в здешних водах. Однако, хотя эти планы, на которые они возлагали такие надежды, были совершенно неопределенными, из досок потерпевшего кораблекрушение судна американские моряки намеревались построить шлюпку, на которой офицер и два-три лучших матроса добрались бы до Хуахивы, чтобы запросить там помощи. После того как пассаты задуют со своим обычным постоянством, плавание, даже с учетом длинного зигзага в обход опасных западных рифов, составило бы всего лишь около четырехсот миль — сущий пустяк по сравнению с вояжем плававшего в этих же водах капитана Блая протяженностью в четыре тысячи миль. Но у них было очень плохо с инструментами — они имели лишь небольшой ящик, который выбросило на риф какой-то шальной волной. Корабль же только что начал разваливаться: до сих пор им удалось снять с него лишь крышки люков, из которых соорудили почти бесполезный рыбачий плот.

К концу недели дождь пошел на убыль; перейти через верховья ручья стало проще, и все больше моряков с обеих сторон стали сталкиваться друг с другом. Это привело к первым неприятностям. Подобно остальным китобоям, Эдвардс был чрезвычайно озлоблен тем, что янки сожгли «Бесстрашного Лиса», и когда он встретил американца, то обозвал его сучьим потрохом, черномазым сифилитиком и огрел палкой. Недолго думая, американец пнул обидчика в пах. Через некоторое время их разняли плотник и один из его приятелей, после чего американец удалился, слыша вдогонку крики «Янки-пудель!» и «Держись своей гребучей стороны ручья!», поскольку экипаж «Сюрприза» считал само собой разумеющимся, что вся территория по эту сторону потока принадлежит им. Ручей казался как бы естественной границей, поскольку в тот же день чуть ниже по течению высокий американский мичман с рыжей бородой прогнал со своего берега Блекни, заявив, что если тот еще раз вздумает воровать их припасы, то будет изрезан на наживку.

Но эти инциденты не привлекали к себе особенного внимания, поскольку все ждали воскресенья — первого дня, когда, по словам капитана, можно будет увидеть их корабль. Погода на неделе, хотя вода лилась с неба и хлюпала под ногами, была благоприятна для его возвращения, поскольку ветер ослаб до умеренного и дул с направления зюйд-ост-тень-зюйд, а могучие удары волн прибоя о внешние скалы рифа превратились в постоянный негромкий гул.

В воскресенье капитанская бритва пошла по рукам господ офицеров, в то время как матросы воспользовались двумя хирургическими инструментами, которые не столько брили, сколько больно царапали, но все терпели боль, руководствуясь языческим поверьем, что чем больше они будут страдать, тем скорее увидят свой корабль. Под прикрытием баркаса был установлен алтарь, над которым натянули тент. Кафедру соорудили из носилок и шлюпочной банки, не сколоченных, а связанных вместе. Джек Обри послал записку капитану Палмеру, в которой указал, что если он сам, его офицеры и матросы решат присутствовать на богослужении, то их охотно примут. Однако Палмер отклонил приглашение под тем предлогом, что очень мало его подчиненных исповедуют англиканскую веру. Его ответ был учтив и хорошо изложен. Изложен устно мистером Бучером, поскольку у экипажа «Норфолка» не было ни бумаги, ни пера, как, впрочем, и всего остального. Бучер остался на службу, которая, несмотря на отсутствие богослужебных книг, была доведена надлежащим образом до самого конца. Среди моряков «Сюрприза», оказавшихся на острове, было пятеро из числа самых преданных судовых певчих, остальные подхватывали знакомые гимны и псалмы могучими голосами, которые разносились над лагуной и за пределами рифа. Отец Мартин не рискнул произнести собственную проповедь, а вновь обратился к преподобному Донну, цитируя его тексты, полагаясь на свою память, в остальных случаях перефразируя их. Все присутствующие, кроме двух десятков американцев, сидевших тут и там на противоположном берегу, слышали псалмы прежде, что было большим преимуществом для столь консервативного собрания. Его участники одобряли службу, восхищались ею, слушали ее с той же серьезностью, с какой их глаза обшаривали горизонт, силясь разглядеть на фоне чистого голубого неба пятнышко марселей.

Странно, что такое количество мореходов, привыкших к изменчивости океана и непредвиденности обстоятельств любого плавания, придавали особое значение первому дню, связанному с предсказанием капитана, словно именно этот день обладал каким-то магическим свойством. Но таково было настроение моряков по обоим берегам ручья, и после того, как в воскресенье фрегат не появился, моряки «Сюрприза» почему-то пали духом.

Не появился он ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду, хотя стояла превосходная погода. Джек Обри заметил, что к концу недели Палмер кланялся не так низко, а в пятницу поклон его превратился в небрежный кивок. Приветствие могло означать многое, и не нужно было особой проницательности, чтобы понять: команда «Норфолка» сознавала свою многочисленность (их было в четыре раза больше, чем англичан), с каждым днем ее уверенность в себе крепла, и все труднее было бы принудить Палмера положить конец усиливающейся враждебности его людей, хотя отдельные стычки с драками грозили вылиться во всеобщее побоище.

Джек Обри ел себя поедом. Ему следовало остаться на корабле; его присутствие на суше никак не способствовало исходу предполагаемой хирургической операции, любой из офицеров смог бы заменить его и в остальном. Он вел себя как нервная старая баба. Если же он решил непременно разобраться с Палмером, то надо было прежде всего обратить внимание на приливное течение. Несмотря на ураган, умный моряк заметил бы признаки необычной периодичности этого явления и большую скорость течения в канале. Да и следовало непременно захватить с собой партию морских пехотинцев, а может, даже каронаду. Все оружие, каким располагали моряки «Сюрприза», были его шпага, кортик Блекни, карманный пистолет и отпорный крюк. Разумеется, у матросов были ножи, но ими были вооружены и почти все американцы.

— Вижу, вы беспокоитесь о судьбе «Сюрприза», дружище, — произнес Стивен, когда они с Джеком сели возле хижины, вглядываясь в вечернее море. — Надеюсь, вы не отчаиваетесь в судьбе наших друзей?

— Отчаиваюсь? Упаси Бог! — воскликнул капитан. — Фрегат прочный, с отличными мореходными качествами, а команда у Моуэта из опытных матросов. Я уверен, что если даже он не знал о том злополучном рифе, то, когда тросы порвались, инстинкт заставил его изо всех сил стараться не уходить под ветер. Судя по тому, как изменилось направление ветра, могу предположить, что он обошел банку с севера. Я опасаюсь за злополучную бизань-мачту. Мистер Лэмб того же мнения. Как он сожалеет, что не наложил на нее двойное крепление, пока было время!

— А что, потеря этой мачты будет иметь очень большое значение?

— Нет, если следовать полным курсом, поскольку при попутном ветре она не несет парусов; но если идти в бейдевинд, поворачивать в наветренную сторону, словом, для того, чтобы добраться до этого острова, она совершенно необходима. Если кое-как починенная мачта сломалась, то «Сюрпризу», определенно, пришлось направиться в открытое море. В таком случае он обязательно пошел бы на запад, и Моуэт взял бы курс на Хуахиву.

— Но ведь, поставив новую мачту, он мог бы вернуться?

— Да. Но поиски материала для мачты потребовали бы времени, а поскольку Лэмб и его помощники находятся здесь, то морякам фрегата было бы не так-то просто собрать ее детали, подогнать и поставить. Самое главное, ему пришлось бы много дней идти в бейдевинд против пассата и течения. Вполне возможно, что раньше, чем через месяц, корабль не вернется.

— Неужели? — спросил Стивен, озадаченно посмотрев на Джека Обри.

— Вполне. Ситуация, создавшаяся здесь, не может оставаться неизменной в течение месяца или даже меньшего времени.

Позади хижины послышались голоса. Хотя капитан Обри считал матросов с баркаса отличными моряками, он знал об их страсти к подслушиванию: теоретически водонепроницаемые переборки военного корабля, в силу этой страсти, были просверлены во многих местах, так что многие планы капитана облетали команду задолго до того, как становились приказами. Да и домашние проблемы большинства моряков оказывались предметами всеобщего обсуждения. Разумеется, это обстоятельство имело определенную пользу, поскольку придавало экипажу некоторую семейственность; но в данном случае Джек Обри не желал, чтобы его мнение стало широко известно, поскольку контакты между двумя командами не всегда были враждебными. Их наиболее мирно настроенные представители, встречаясь в лесу на «ничейной земле» выше ручья, зачастую затевали спокойные разговоры, в особенности, если они были выходцами из нейтральных стран. К примеру, один финн рассказал поляку Якруцкому с «Сюрприза», что в команде «Норфолка» имеется сильная партия, возглавляемая двумя краснобаями. Он также утверждал, что офицеры «Норфолка», потерявшие свой корабль и должности, утратили и авторитет, а из-за этого стало некому поддерживать дисциплину, тем более что боцман и строгий старший офицер, перед которыми все ходили по струнке, утонули.

Но голоса принадлежали отцу Мартину и доктору Бучеру, которые вместе шли по тропинке. Бучер пришел навестить доктора Мэтьюрина и передать капитану Обри сообщение от капитана Палмера. Капитан Палмер передавал сердечный привет и просил напомнить капитану Обри о соглашении, согласно которому ручей должен обозначать границу между их территориями, за исключением участка берега, находящегося на стороне, принадлежащей морякам с «Сюрприза», который американские моряки должны пересекать без помех, чтобы попасть к оконечности восточного рифа. Однако капитан Палмер вынужден заявить, что небольшая группа его людей была вынуждена вернуться этим утром назад, поскольку подверглась насмешкам и была закидана морскими водорослями. Он полагает, что капитан Обри немедленно примет надлежащие меры.

— Прошу передать капитану Палмеру, наряду с моими лучшими пожеланиями, — отвечал Джек Обри, — что если это не была всего лишь детская забава, то виновники понесут наказание. Если американскому капитану будет угодно, то он может наблюдать за наказанием сам лично или прислать для этого своего офицера. В любом случае прошу передать мои сожаления и заверение в том, что этого больше не повторится.

— А теперь, Стивен, — произнес капитан, когда они остались одни. — Позвольте подать вам руку, отправимся в верхнюю часть острова. На черном утесе имеется площадка, с которой открывается великолепный обзор. Вы там еще не были.

— Непременно пойдем, — отозвался доктор. — А по пути, возможно, увидим водяного пастушка, замеченного отцом Мартином. Но, возможно, вниз вам придется тащить меня на спине: что-то ноги мои сдают.

При приближении топавшего башмаками и тяжело дышавшего капитана Обри искомая птица потихоньку спряталась в кусты, зато с голой вулканической площадки, до которой они в конце концов добрались, можно было видеть десятки миль покрытого белыми шапками волн океана в западном, северном и южном направлениях. Там резвились две стаи китов: одна на севере, другая на юге; внизу виднелись вся подветренная часть острова, рассекаемая ручьем, несшим темные, взбаламученные воды во все еще мутную лагуну, белая линия рифов и кажущиеся недомерками люди, разгуливающие по песку.

Мистер Лэмб и два его помощника заканчивали сколачивать хижину, которую начали строить для себя в тот самый злополучный воскресный день, когда «Сюрприз» не появился.

Подошедший к работавшим в тени деревьев англичанам молодой плотник с «Норфолка» приветливо произнес:

— Привет, кореша!

— Привет! — ответили они равнодушно, положив инструменты и глядя на него с нарочитым безразличием.

— Нынче вечером может начаться шторм, но день пока стоит ясный, грех жаловаться. — Англичане не захотели распространяться и на эту тему, и после короткой паузы плотник продолжал: — Вы не одолжите разводку для пилы? А то моя утонула вместе с судном.

— Нет, приятель, не одолжу, — отозвался мистер Лэмб. — Почему? Во-первых, потому что я никому свои инструменты не одалживаю. Во-вторых, не хочу помогать врагам короля, чтобы не болтаться на рее, спаси Господи твою душу, аминь!

— Но ведь война окончена! — вскричал американец.

— Расскажи это своей бабушке, приятель! — отвечал мистер Лэмб, сопровождая свои слова выразительным жестом. — Я не вчера родился.

— В четверг я встретил в лесу твоего кореша, — продолжал американец, указывая на Генри Чоулса, помощника плотника. — Это было под хлебным деревом.

— Точно, под хлебным, — с важным видом кивнул головой Чоулс. — У него еще три ветки сломались, толщиной в мачту. Я слышал его слова.

— И мы пожелали друг другу мира. Он ведь считает, что сейчас мир. Ясное дело, мир.

— Генри Чоулс хороший работник и честный малый, — произнес мистер Лэмб, внимательно посмотрев на него. — Но с ним беда: родился он в Сюррее, и у него молоко на губах еще не обсохло. Нет, молодой человек, — очень дружелюбно взглянул он на американца. — Я повзрослел задолго до того, как ты перестал дристать в пеленки, и никогда еще не видел, чтобы в мирное время люди вели себя, как твои кореша. Думаю, что все это вы наврали, чтобы прокатиться домой на халяву и лишить нас наградных.

— Стивен, — произнес Джек Обри, протягивая ему карманную подзорную трубу, — если вы будете внимательно смотреть на ту сторону горизонта, куда я показываю, то увидите более ровную белую линию, уходящую вправо. Полагаю, это и есть та самая банка, о которой они говорили. Чертовски неприятная штука, если она оказывается под боком в ночное время. При таком ветре, как сейчас, выходя отсюда, пришлось бы полдня идти почти на чистый норд. — «Такой ветер, как сейчас» представлял собой теплый устойчивый пассат, круживший вокруг них на этой защищенной площадке, но певший неизменную песню над высоким хребтом, находившимся за ними. Это был славный ветерок, при котором ставят брамсели. — А разговор этот я завел вот почему. Я собираюсь удлинить баркас, чтобы добраться на нем в Хуахиву. Сделать это надо как можно быстрее, иначе нам будет нечего удлинять. Враждебность обостряется, и когда на острове не останется ничего съестного, она обострится до того, что мы можем быть продырявлены. Не думаю, что Палмер способен долго удерживать в руках своих матросов, а у парней с «Гермионы» есть еще больше оснований прикончить нас, чем у остальных, тем более что Хейнс сбежал от них и они знают, что он их выдаст. Видя, что «Сюрприз» не возвращается, они наглеют с каждым днем.

— Зачем же удлинять баркас?

— Затем, чтобы в него поместились все. Когда мы везли вас на берег, он погрузился по планширь. Чтобы выйти в открытое море, баркас нужно удлинить.

— Работа большая?

— Думаю, на неделю.

— А вы не считаете, что американцы могут отобрать его у нас, когда работа будет закончена или даже раньше? Мне известно, что они сами намереваются отправиться на Хуахиву за китобойной шхуной, которая, не дай Бог, захватит оттуда их друзей.

— Такая мысль приходила мне в голову. Не думаю, чтобы они осмелились напасть на нас, прежде чем мы начнем работу. Если же мы поспешим, то сможем найти способ пресечь их планы. Главная моя забота — продовольствие, его должно хватить на продолжительное плавание, поскольку у меня нет навигационных инструментов. Что касается воды, то наших бочонков хватит недели на три, если экономить. Надеюсь, нам удастся собрать несколько сотен крепких кокосовых орехов, содержащих молоко. Вопрос, где найти пищу. Поскольку с рыбной ловлей у нас ничего не получилось — а я рассчитывал на вяленую рыбу, какую мы заготавливали на острове Хуан-Фернандес, — мне хотелось бы знать, не можете ли что-нибудь посоветовать? Может, заготовить сердцевину древовидных папоротников? Какие-то корни? Кору? Водоросли?

— Действительно, когда мы поднимались наверх, мы прошли мимо карликовых бататов, которые иначе называются диоскорея. Я вас позвал, но вы ушли далеко вперед, тяжело дышали и меня не услышали. Увы, растения эти здесь встречаются редко, так же как и сухопутные крабы, поэтому бы я порекомендовал в основном акулье мясо. Возможно, оно не очень вкусно, и внешний вид его непривлекателен, но, как у большинства хрящеперых, оно довольно здорово и питательно. Ловить акул легко, а верхние их боковые части я рекомендую резать на длинные тонкие полосы, затем сушить и коптить.

— Но, Стивен, — возразил Джек Обри, посмотрев на полузатонувший остов «Норфолка», — представьте себе, чем они, должно быть, питаются.

— Не будьте таким брезгливым, дорогой: все живое на земле со времен Адама в той или иной мере питается бессчетным количеством мертвых существ, так что и все морские рыбы в первой, второй или сотой степени являются пожирателями всех утонувших. В любом случае, — добавил доктор, видя брезгливое выражение на лице капитана, — акулы очень похожи на малиновок, они защищают свою территорию с таким же упорством, и если мы будем ловить акул в дальней части канала, то никто не сможет обвинять нас в антропофагии, даже самой косвенной.

— Ну что же, — отвечал Джек Обри. — Я и без того толстый. Покажите-ка мне ваши бататы.

Бататы росли на щебенчатой осыпи, спускавшейся с высшей точки острова; тропинка, которая вела на площадку, шла вдоль нижнего края спуска. Здесь Стивен показал карабкающиеся кверху стебли и характерный лист единственного деформированного клубня, который он обнаружил, перевернув несколько камней.

— Этим чахлым растениям здесь плохо живется. Им нужен не щебень, а толстый слой влажной почвы. Но если вы подниметесь вверх, то, вполне вероятно, сумеете отыскать родителей этих карликов — прекрасно прижившиеся, благополучно развивающиеся растения с крупными, мощными корнями, растущими в давно заполненном породами кратере вулкана, откуда как бы рассыпались эти карликовые растения. Я очень слаб и подожду вас здесь. Если вам доведется по пути увидеть каких-нибудь жуков, пожалуйста, заверните их аккуратно в носовой платок.

Стивен сел на землю и с бьющимся сердцем, испытывая то особенное ощущение счастья, которое не изменяло ему с детства, увидел, как водяной пастушок вышел на открытый участок почвы, вытянул бесполезное, хотя и нарядное крыло, почесался, зевнул и пошагал дальше, позволив доктору перевести дух.

Джек Обри стал подниматься выше по краю осыпи, время от времени подбирая с земли бататы, которые становились все меньше и уродливее — вроде того картофеля, который он выращивал у себя дома. Однако, помня о кратере и о тех огромных клубнях, которые видел в былые времена, — безвкусных огромных плодах земли, каждого из которых хватило бы для того, чтобы накормить экипаж шлюпки, — он продолжал карабкаться дальше. Вершина оказалась гораздо дальше, чем он предполагал, а недавний потоп превратил кратер в озеро, с несомненно огромными бататами, но только гниющими под десятифутовым слоем тухлой воды. Зато с этой высоты он смог дальше и шире видеть простор океана и, отдышавшись, принялся разглядывать самую западную оконечность рифа или цепь затопленных островов. Горизонт отошел дальше, и Джеку Обри было легче представить протяженность и ширину рифа. Действительно, банка была довольно опасная, к тому же в ней не было ни единого прохода. Опираясь на холодные расчеты, он прикинул шансы фрегата на то, чтобы обойти ее в ту грозную, штормовую ночь. По всему выходило, что шансы эти были один к трем, и к глазам капитана подступили слезы.

Он пришел к выводу, что группа атоллов, расположенных далеко к северу, представляла собой наиболее опасный участок. Разглядывая его невооруженным глазом, он заметил вдалеке еле различимую точку. Достав подзорную трубу, Джек Обри убедился, что это судно. Он лег на живот и, положив оптический прибор на камень, прикрыл голову курткой, чтобы окуляр не отсвечивал. Ему тотчас стало ясно, что это не «Сюрприз», однако он не меньше четверти часа тщательно настраивал оптику, чтобы окончательно убедиться, что это американская китобойная шхуна, идущая на юг.

Китобой находился на западном краю бесконечной банки. Если он намерен посетить остров, то ему придется огибать мель и затем идти курсом бейдевинд. И тогда через неделю китобой будет здесь, если, конечно, ветер не усилится. Запомнив все, что было нужно, Джек сбежал с осыпи вниз.

— Простите, Стивен, — обратился он к доктору. — Я должен бежать в лагерь. Нельзя терять ни минуты. Следуйте за мной, как можете.

— Мистер Лэмб, — отдышавшись, обратился к плотнику капитан. — На пару слов. — Оба прогуливались вдоль верхней границы прилива. — Я хочу, чтобы вы удлинили баркас на восемь футов, чтобы мы смогли добраться до Хуахивы и присоединиться к нашей команде, если только она находится там. Можете ли вы это сделать, хватит ли вам инструментов и материалов?

— О господи! Ну конечно же, сэр. Деревья для изготовления шпангоутов мы смогли бы срубить не дальше чем в полусотне ярдов от берега.

— А если использовать только наличный материал? Нельзя терять ни минуты!

— Пожалуй, смог бы, сэр. Правда, придется разобрать докторскую хижину.

— Доктор устроится в палатке. Но, прежде чем удлинить баркас, нам следует вооружиться. Из чего можно изготовить кортики и абордажные крючья без ущерба для вашей работы?

— Что касается кортиков, то тут сложно: мне нужно постоянно затачивать пилы, — после некоторого раздумья отвечал Лэмб. — А вот с абордажными крючьями дело обстоит проще, сэр, — продолжал он, уже с улыбкой. — Если бы потребовалось, я смог бы вооружить ими хоть армию мидян. В баркасе целый бочонок десятидюймовых костылей. А Генри Чоулс, решив, что я их забыл, кинул еще один. Ежели такой костыль расплющить, загнуть на наковальне, а потом закалить, получится вполне подходящее оружие. Конечно, это не будет тонкой работой лондонского оружейника, но если всадить в брюхо шесть дюймов, разница в том, чья это работа, сразу исчезнет.

— А что, у вас тут есть горн и наковальня?

— Нет, сэр. Но я как-нибудь сооружу пару мехов, а вместо наковальни сойдет и кусок нефтяного сланца. Перековкой займется Сэм Джонсон, помощник оружейника, загребной матрос. В свое время он работал ножовщиком, так что в своем деле толк знает.

— Отлично, отлично! Тогда нужно тотчас же браться за железо, одновременно с изготовлением досок для шлюпки. Двух десятков крючьев будет достаточно: у меня есть шпага, у мистера Блекни кортик и пистолет. Не думаю, чтобы ему было сподручно орудовать абордажным копьем. Что до отца Мартина, то его оружие — слово Божье. Еще понадобятся три гарпуна со стропами для ловли акул. Гарпуны следует изготовить в первую очередь, поскольку нас может выдать дым горящего горна. Прошу вас, мистер Лэмб, работать по возможности незаметно, под прикрытием деревьев. Охотой на акул мы займемся, как только будут готовы гарпуны. Нужна также легкая решетка, чтобы высушить и прокоптить не меньше трехсот фунтов акульего мяса. Проверьте, не текут ли бочонки! Я не хочу гонять вас как юнгу, мистер Лэмб, но нам нельзя терять ни минуты. Людей надо разбить на две вахты и заставить работать не покладая рук!

Для матросов будто гром грянул с ясного неба. Дни пребывания на острове Старого Содбери заставили их забыть о железной корабельной дисциплине. Подолгу бродя в одиночку по лесу или по рифу, разыскивая подножный корм или ловя с камней рыбу, они утратили привычку выполнять команды быстро и молча. Моряки, как дети, капризничали из-за отсутствия табака и грога и, по словам Плейса, осмелились возмутиться, когда «капитан заревел, как бык в кустах», требуя, чтобы они пошевеливались в два, а то и в три раза быстрее. При этом Джек размахивал штертом, которым он наказывал очень редко, да и то только гардемаринов, причем в своей каюте, чтобы не унижать их на глазах нижних чинов.

— Что мы, в плавучей тюрьме, что ли? — произнес Джордж Абель, ставший загребным вместо Джонсона. — Гоняет хуже каторжников! «Живо за работу, бездельник! Поскорей да мигом, чтоб глаза мои тебя не видели!» Что это с ним? Отчего он озверел-то?

— Может, эта рыбка его утихомирит, — заметил Плейс, плюнув в сторону средних размеров акулы, плывшей за баркасом в сопровождении своих сородичей.

— Табань! — скомандовал Бонден, и баркас с хрустом врезался в песок.

Абель выпрыгнул на берег, но схватил не фалинь, а прочный линь, обмотанный вокруг акульего хвоста, с помощью которого он вместе с полудюжиной других моряков вытащил хищника из воды. Ее спутницы, норовившие отхватить на память кусок от своей подруги, едва не выскочили на сушу.

Абель вместе с приятелями плотничьим топором отрубил акуле голову и посмотрел на остальных, ожидая одобрения: рыба оказалась нужных размеров и почти не повреждена. Зевать некогда, сказали им. Это вам не ярмарка. Надо помочь партии мистера Блекни, да не прохлаждаясь, а взяв ноги в руки, бежать в северо-восточный конец острова, где еще можно найти кокосовые орехи. Всякий, кто не принесет два десятка, проклянет день, когда он родился.

Моряки бросились бегом мимо горна, вздуваемого под деревьями, где вздыхали меха и бил по наковальне потный оружейник, на котором не было ничего, кроме фартука. Навстречу вереницей тянулись озабоченные матросы, бежавшие со стороны разобранной хижины с охапками досок. Другие столь же деловито тащили связки прямых, как стрела, палок.

За весь день им не удалось ни присесть, ни даже перевести дух. Но их капитану этого было мало. Матросов разбили на вахты, словно на корабле, и каждая вахта часть ночи переворачивала длинные пласты акульего мяса на костровой решетке и превращала волокно кокосовых орехов в паклю для конопачения удлиненной шлюпки. Стряхнув с себя лень и вялость, моряки с поразительной быстротой вернулись к судовым порядкам с их четырехчасовым ритмом работы — одна вахта сменяла другую почти точно в срок, словно бы слыша, как бьет ночью судовой колокол. Ночная вахта позволила вовремя заметить, что в два часа пополуночи с норд-веста зашел необычайной силы ветер, который дул часа три или четыре, подняв крутые короткие волны, шедшие против зыби. Он грозил загасить костер, опрокинуть воняющую рыбьим клеем еду и опрокинуть палатки.

Волны проникали в лагуну по двум проходам. Они сопровождали прилив и с шипением обрушивались на остров, поднимаясь по отмели. Каждый моряк знает, что такие волны быстро добивают севшее на мель судно. Матросы с «Норфолка» не были ранними пташками, но почти сразу после рассвета кучка американцев, переправившись через ручей, двинулась вдоль берега к оконечности рифа. Хотя между обоими экипажами существовала договоренность, что американцы вправе пользоваться этой дорогой, они не решались ходить по ней в присутствии большого количества английских моряков. Офицеры с «Сюрприза» и большинство матросов делали вид, что не замечают гостей, хотя двое наиболее дружелюбных британцев издали невнятный, обозначающий приветствие звук и одобрительно подняли большой палец.

Хотя «Норфолк» не спешил окончательно развалиться, о чем сообщил капитану Палмеру рыжебородый мичман, за утро на конец рифа ушло еще несколько американцев. Вернулись они лишь в половине двенадцатого; человек двадцать пять или тридцать тащили носовой планширь правого борта и часть палубы полубака. К этому времени почти все англичане рассыпались по острову, выполняя срочные работы, так что плотники оказались почти одни. Они спешно отпиливали корму баркаса, а сам мистер Лэмб на время скрылся в кустах. Единственным матросом, находившимся на отмели, был бондарь Хейнс, перебежчик, который числился за отцом Мартином. С утра он занимался починкой рассохшихся бочонков. Увидев матросов с «Норфолка», он бросился бежать под свист и крики: «Иуда!» Но поскольку в этой группе не было никого с «Гермионы», Хейнс отделался легким испугом. Лишь несколько человек сделали вид, что пытаются догнать его. К плотникам подошла еще одна группа американцев, которые стали расспрашивать, что они делают, похвалили их инструменты, работу, сказали, что скоро сами будут строить шлюпку, поскольку их фрегат рассыпается на части, и, несмотря на недружелюбные ответы или молчание, еще некоторое время поговорили с англичанами. Затем их вожак закричал: «Смотрите, смотрите!» — указывая куда-то в глубь острова. Плотники оглянулись. Незваные гости мигом схватили лобзиковую пилу, лист меди для обивки шлюпки, горсть костылей, клещи, коловорот, рашпиль и со смехом бросились бежать. Не успели они пробежать и сотни ярдов, как один из них споткнулся и выронил рашпиль, другой бросил лист меди, мешавший ему бежать. Чоулс сумел догнать матроса с лобзиком и попытался вырвать у того инструмент, но его сбили с ног. Друзья англичанина ринулись на помощь. Один из них, размахивая молотком, перешиб кому-то руку. Тут с дюжиной матросов с «Сюрприза» подоспел мистер Лэмб. Размахивая обломками досок, американцы гурьбой перебрались через ручей и отошли на свою территорию, оставив на берегу почти все, что сняли с «Норфолка». Британские моряки, вооруженные двумя плотницкими топорами и теслом, побежали бы дальше, чтобы вернуть инструменты, но с холма раздался могучий крик капитана Обри: «Отставить!»

Все бросились к нему, плотники, перебивая друг друга, требовали, вооружившись абордажными копьями, сейчас же покарать налетчиков и отобрать у них инструменты.

— Мистер Лэмб, — спросил Джек Обри, — насколько необходимы эти инструменты для выполнения сегодняшней работы? — Ему пришлось встряхнуть Лэмба за плечо, чтобы на гневном лице плотника появилось осмысленное выражение, а затем встряхнуть еще раз, после чего капитан услышал, что лобзик понадобится завтра.

— Тогда продолжайте работать до обеда, а во второй половине дня я займусь этим делом.

Свой обед, состоявший из мало аппетитного куска жареного акульего мяса и кокосового ореха, капитан проглотил в обществе Стивена и отца Мартина. Они завели разговор о птицах, которые не летают, о колонизации пустынных океанских островов, и Джек Обри вначале внимательно следил за разговором; однако его мысли главным образом были заняты предстоявшим разговором с капитаном Палмером.

Вне всякого сомнения, с утренним инцидентом следовало разобраться. Если так будет продолжаться, то неизбежно прольется кровь, и хотя его люди, вооруженные копьями и топорами, пожалуй, смогут дать отпор американцам, столкновения недопустимо задержат спуск шлюпки, если она, конечно, уцелеет. Надо было не только удлинять корпус, но и заново оснастить баркас, проконопатить, позаботиться о провианте и тысяче разных мелочей. Надо было предусмотреть попытку американцев отбить у них снаряженный баркас: для пущей неожиданности абордажные пики следует припрятать, но они должны быть всегда под рукой. Следует добиться мира на ближайшие три дня, а в ночь на четверг шлюпка будет готова. До того как взойдет луна, ее надо будет подтащить к берегу, спустить на воду, встать на якорь, установить мачты, закончить оснастку, завершить устройство фартука вне досягаемости от берега и с вечерним приливом выйти в море. Вопрос в том, достаточна ли власть Палмера над своими людьми? Он потерял почти всех своих офицеров: одни утонули, другие отправлены сопровождать призы, как, несомненно, и лучшие матросы. Капитан, по существу, остался один, без всякой поддержки. В какой мере бунтовщики с «Гермионы» могут влиять на остальных матросов экипажа «Норфолка»? Способны ли они увлечь за собой остальных? В какой степени оставшиеся офицеры, подозрительный штурман или лейтенант, все время держащийся в тени, оказывают влияние на Палмера? Ответы на эти вопросы он должен прочитать нынче пополудни на непроницаемом, до самых глаз заросшем бородой лице Палмера.

Покончив с обедом, Джек Обри прогулялся по лужайке перед палаткой, а затем подозвал к себе старшину-рулевого.

— Бонден, — произнес он, — я собираюсь к капитану «Норфолка». Дайте мне треуголку и хорошенько отряхните мой сюртук.

— Есть, сэр, — отвечал Бонден, который по-своему приготовился к визиту. — Я как раз хорошенько наточил вашу шпагу, зарядил пистолет мистера Блекни, просушил остальные заряды и проверил кремни.

— Это то, что надо для боевой вылазки, Бонден, — отозвался капитан, — но сегодня мы нанесем дружественный визит.

— Таких друзей за хрен и на рей, — буркнул матрос, выбивая в сторонке пыль из капитанского сюртука. — Тут не пистолет нужен, а каронада. — Он сунул пистолет в карман, поправил длинный кинжал, спрятанный в поясе, и складной нож, висевший на шее, протянул капитану треуголку и пошагал следом за ним.

Внешне это походило на официальный визит, и Палмер, как джентльмен и офицер, старался ему соответствовать, как подобает в таких случаях. Однако во время разговора на общие темы Джек Обри заметил, что капитан «Норфолка» очень изменился. Палмер был явно болен: он будто постарел, как-то съежился, был издерган. У Джека возникло впечатление, что в течение нескольких последних часов он с кем-то ожесточенно скандалил.

— Видите ли, сэр, — наконец приступил к делу Джек Обри. — Похоже, некоторые наши матросы нынче утром затеяли глупую ссору. Не думаю, чтобы причина была серьезной, но такие шутки могут окончиться весьма плачевно.

— Так оно и оказалось. Джону Адамсу сломали руку. Мистер Бучер сейчас накладывает на нее шину.

— Очень сожалею, но под словом «плачевно» я подразумевал другое. Полдюжины человек могли погибнуть из-за выходки молодого и глупого моряка, вздумавшего украсть пилу. Мне удалось остановить своих плотников, что было непросто. Как вам известно, мои люди были вооружены топорами, и у меня нет желания еще раз встать им поперек дороги. Вы, наверное, заметили, что на берегу, когда корабля рядом нет, с матросами не так-то просто справиться.

— Ничего подобного я не заметил, — резко ответил Палмер, бросив подозрительный взгляд из-под кустистых бровей.

— А я заметил, — возразил Джек Обри. — И мне кажется, капитан Палмер, что между нашими экипажами возникла такая враждебность, что это напоминает мне пребывание в пороховом погребе с дымящимся фитилем в руке. Малейший пустяк может вызвать взрыв. Поэтому я прошу вас самым решительным образом указать своим людям, чтобы такие шутки впредь не повторялись. Кстати, мне нужна лобзиковая пила. Я не думаю, что ваши парни действительно намеревались ее похитить.

Стенка палатки зашевелилась: было совершенно понятно, что Палмер перешептывался с кем-то, находившимся снаружи.

— Вы получите свою лобзиковую пилу, — произнес он. — Хочу уведомить вас, капитан Обри, что я только что намеревался послать за вами…

— Послать за мной? — рассмеялся англичанин. — Что за чушь! Капитаны первого ранга не посылают друг за другом, дорогой сэр. И даже если они до сих пор забывались, должен напомнить вам, что вы, по крайней мере, de jure, мой пленник.

— Я намеревался встретиться с вами, чтобы официально уведомить вас, что данный остров является американской территорией по праву его первого открытия, и попросить вас удалиться на дальний конец северного рифа, где ваши люди не будут мешать доставке деталей и припасов с «Норфолка».

— Не могу ни на секунду согласиться с вашим утверждением об американском суверенитете над этим островом, — произнес Джек Обри. — Во всяком случае, это политический вопрос, находящийся вне нашей компетенции. Что касается вашего намерения как можно больше отдалить наших людей друг от друга, то я с ним вполне согласен. Уверен, вы заметили, что мы удлиняем свою шлюпку. Когда работа будет закончена, я увезу своих матросов так далеко, что исчезнет всякая возможность столкновения с вашими людьми. Но для этого необходимо, чтобы нам вернули инструменты.

— Вы их получите, — заговорил Палмер энергичным голосом, который затем превратился в едва слышный шепот. — Вы их получите, — пробормотал он снова, проведя рукой по глазам.

Все эти инструменты: костыли, клещи и лобзиковую пилу, завернутые в кусок парусины, — принес рыжебородый мичман, и пока Джек Обри рассыпался перед американцем в выражениях благодарности, Палмер энергичным голосом продолжал: — В конце концов, капитан Обри, поскольку вы утверждаете, что мы по-прежнему находимся в состоянии войны, вы должны быть готовы к логическим последствиям ваших слов.

— Не понимаю вас, сэр, — произнес Джек Обри; однако Палмер, которому, очевидно, нездоровилось, задыхаясь, извинился и выбежал из палатки. Английский капитан постоял у входа и затем, попросив, чтобы мичман сообщил, не захочет ли мистер Бучер проконсультироваться с доктором Мэтьюрином, протянул инструменты Бондену и попрощался с американцем.

По краям тропинки от палатки до ручья плотной стеной росли древовидные папоротники, и в их тени по обеим сторонам стояла дюжина матросов. Они молча пропустили Джека Обри, но едва он прошел мимо, как послышались негромкие настойчивые голоса английских матросов.

— Давайте-ка прикончим этого гада! — воскликнул один из них, и в плечо Джека угодил камень.

Но тут прозвучал решительный, с бостонским акцентом, металлический голос мичмана, и английский капитан, продолжив путь, в привычном месте перешел через ручей.

— Мистер Лэмб, — произнес он, подойдя к полуразобранному баркасу. — Вот ваши инструменты. Используйте их, и надеюсь, что мы сможем отплыть в указанный мною день. Можете привлечь к работе каждого, кто способен поддерживать доски и гнуть костыли.

В тот же вечер и особенно на следующий день баркас начал приобретать надлежащую форму, а в среду он был буквально облеплен матросами, которые прилаживали, подгоняли, шлифовали, обрабатывали рашпилем и прибивали доски под пристальным наблюдением капитана.

К этому времени провиант был уже заготовлен: сетки с кокосами стояли, готовые к погрузке; сильно пахнущее копченое акулье мясо сложено в парусиновые мешки; только бочонки с водой стояли отдельно и, не успев забухнуть, все еще текли. Баркас был укрыт от посторонних глаз небрежно накинутыми на него парусами. Джек не желал, чтобы американцы знали о том, что работа подходит к концу. Он нарочно сказал отцу Мартину, что, хотя работа будет, вероятно, завершена к концу пятницы, в море они выйдут лишь на следующий день, следуя старинной матросской примете. Простодушный капеллан добросовестно передал все это Бучеру. Джек Обри был уверен, что если попытка захвата баркаса и произойдет, то это случится лишь рано утром в пятницу, а к этому времени шлюпка будет уже несколько часов находиться в лагуне. Однако в целях предосторожности он сложил абордажные пики поблизости и пару раз выстрелил из пистолета, чтобы показать, что зарядов у них достаточно.

С первого же часа обнаружения американского китобойного судна все матросы трудились не покладая рук, но все же самым горячим днем стала среда. Маскировки ради мачты не поставили, но можно было заранее осуществить большую часть работы по оснастке, поэтому раздетые по пояс плотники, такелажники, парусники, конопатчики и тросовые мастера трудились в тени пальмовых ветвей с таким старанием, что почти не открывали ртов.

По причине своей полной бесполезности доктор и капеллан получили сетки и были отправлены собирать бататы. Они набивали сетки самым добросовестным образом, однако куда добросовестнее гонялись за водяным пастушком, ползая за ним по кустам до тех пор, пока не умеющая летать птица, отчаявшись, не сиганула с десятифутовой высоты. И теперь, прежде чем зайти к мистеру Бучеру и справиться о здоровье капитана Палмера, оба легли на спину и, подложив под головы сетки с бататами, отдыхали на высокой площадке, разглядывая тучу, которая повисла над ними. От нее то и дело отрывались клочья, уходившие в подветренную сторону, но она постоянно получала шедшие с юго-востока подкрепления.

— Гмелин заявляет, что сибирский водный пастушок спит, зарывшись в снег, — заметил отец Мартин.

— Где это вы прочли?

— У Дарвина. Вот как он описывает цветение ранней весной Muscus corallinus note 32:

Поток стремится вниз, где склон холма белеет

И зеленеет дерн, на нем цветок алеет,

И крылья расправляет водный пастушок,

Встречая грудью свежий ветерок.

Он подтверждает свои наблюдения в сноске, ссылаясь, как на авторитет, на Джона Джорджа Гмелина.

— Конечно, я с уважением отношусь к этому имени, но с водными пастушками связано любопытное поверье. В той части Ирландии, где я жил, коростель с приближением осени превращается в водяного пастушка, а весной снова становится коростелем. Полагаю, что Дарвин в действительности не верил в такого рода превращения: темные суеверия — удел простолюдинов.

— А вы заглядывали в его «Зоономию»?

— Нет. Но я помню несколько строчек из его «Происхождения общества», которые любил цитировать один мой похотливый кузен:

На землю, море, небеса взирай!

И наслаждения соитий восхваляй!

Пусть радуется вся земная тварь чете влюбленной,

В объятьях сладостных соединенной.

Как вы думаете, отец Мартин, не свальным ли грехом занимаются эти существа там, на взморье? Насколько мне известно из моего опыта, моряки не чураются однополой любви.

— Ну, крик-то они подняли оглушительный!

— Скорее радостный.

— Ошалелый.

— Пойду взгляну на море, — произнес Стивен, поднимаясь на ноги. — О боже! — воскликнул он: слева от него, не более чем в двух милях от берега, шла американская китобойная шхуна. Обогнув южный мыс, она предстала взорам команды «Норфолка», запрудившей берег. Все кричали «ура» и просто вопили, вне себя от радости. Рыжий мичман и молодой матрос с невероятной скоростью помчались по рифу, чтобы предупредить об опасности, которую представляло собой затонувшее судно, перегородившее фарватер. Некоторые моряки без толку бегали взад и вперед, вопя и размахивая руками, но десятка два сбившихся в стаю матросов устроили охоту на Хейнса, который был в приметной клетчатой красной рубахе. Он пытался спрятаться от них за бочонками, охапками дров, грудами продовольственных припасов. Его отсекли от рощи, от баркаса и погнали по берегу лагуны. Возле ручья его повалили на землю, вспороли живот и бросили беднягу в воду.

Целая толпа американцев уже сгрудилась у баркаса, который моряки с «Сюрприза» отчаянно пытались столкнуть на твердый песок, а затем в море. Одни американцы вытаскивали из-под днища направляющие, другие разоряли с таким трудом заготовленные припасы, третьи яростно разбивали камнями бочонки с водой; четвертые оголтело лезли грудью на пики и ножи, сбивая с ног англичан, которые толкали баркас и бросали под его киль вместо направляющих морские водоросли, обломки деревьев, куски кораллов. Американцы даже пытались толкать баркас в обратном направлении. Они уже понесли первые потери: рука Джека Обри, державшая шпагу, была по локоть в чужой крови. Однако все усилия его людей оказались напрасными: баркас безнадежно увяз в рыхлом песке. Убедившись, что бегство англичан невозможно, атакующие отступили к берегу и принялись приветствовать долгожданное китобойное судно. Все моряки с «Сюрприза» к этому времени забрались в баркас. Ощетинившись пиками, он превратился в крепость. Но выдержит ли она долгую осаду?

Стивен настолько расстроился, что, даже крутя головой по сторонам, не сразу заметил перемену обстановки: радостные крики американцев почти стихли. Китобойная шхуна несла слишком много парусов, чтобы войти в лагуну. Она продолжала мчаться с большой скоростью, поднимая форштевнем огромные буруны, и пролетела мимо устья дальнего прохода в рифах. В расстоянии кабельтова от устья гроти фор-брам-стеньга рухнули, словно срезанные ядром, судно тотчас привелось к ветру и спустило флаг. Из-за южного мыса появился его преследователь, несший верхние и нижние лисели. В наступившей мертвой тишине раздался бортовой залп, направленный в подветренную сторону. Экипаж устроившего такой сюрприз корабля принялся убирать паруса и с приветственными кликами спускать на воду шлюпку.

— Это же «Сюрприз», — произнес Стивен, затем прошептал: — Радость наша — «Сюрприз», да пребудут с ним Господь Бог и Пречистая Дева!

Загрузка...