Наш Современник, 2002 № 11

Евгений Дивнич • Почему я прекратил борьбу против Советской власти (к 85-летию Октябрьской Социалистической революции) (Наш современник N11 2002)

К 85-летию Великой Октябрьской социалистической революции

О ДИВНИЧЕ, МОЕМ ДРУГЕ,

ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Было у меня два друга: один — это мой следователь Владимир Сергеевич и второй — лагерный друг Евгений Иванович Дивнич.

Гоголь в торжественные минуты своего повествования восклицал: — Знаете ли вы?

Итак, о чем мне сразу думается, когда я вспоминаю Дивнича? Да, о гоголев­ском “знаете ли вы?”

Я хочу спросить вас, читатели, что такое русский человек? Знаете ли вы?

Жили мы среди русских людей, теперь в России живем среди иностранцев.

А ведь русский человек — и чекист, и з-ка (заключенный), — это одни и те же русские люди, только иностранцы нам подсказывают, что чекисты не могут быть русскими, это, мол, исчадье ада, и когда я говорю, что было у меня два друга: чекист-следователь и политический деятель, которого чекисты преследовали...

Иностранно настроенные, даже русские люди, может, скажут: как это совместить? Следователь — значит, только чтобы осудить, и политический деятель — только чтобы сопротивляться, а о. Димитрий, наверное, от старости лет с ума сходит.

Ну, чтобы меня признали нормальным, нужно, наверно, писать как-то иначе... Но как только вспомню про Дивнича, сбиваюсь на “высокий штиль”, на своего рода “стихи”, пусть даже и плохие, а для меня стихи — все хорошие.

Улыбка Евгения Ивановича — это же стихи — разливается во все его лицо, и как увидит русскую женщину, восклицает:

— Красавица!

Дело в том, что он в самом деле жил среди иностранцев, во Франции. Оттуда его выкрали “зловредные” чекисты, и он с ними в самом деле боролся до положения живота. Помню, как он мне в лагере говорил: если я ничего не сделаю плохого Советской власти, я этот день считаю потерянным. Но ведь русский человек широк по натуре, а он, отсидев 17 лет да еще плюс 5, говорил так:

— Мой Христос — за Советскую власть. Победить Советскую власть своими примитивными силами нельзя, а оппозиция — это примитивные силы, надо соединиться с могучими иностранными силами, а это значит предательство, ты должен предать свою родину. И тот сегодня, это я добавляю от себя, кто соединяется с иностранцами — предатель. Мы, русские христиане, говорим: наша сила в немощи. Бог поможет, и слабыми силами сотрем всю пошлость и мразь с русской земли.

После того, как у Евгения Ивановича совершилось такое осознание, он, пять лет не досидев по последнему сроку, был освобожден. Более того, поверили ему и дали разрешение посещать лагерь. Он набирал в сумки всяких продуктов и прежде всего шел к тем, с которыми сидел по делу, и говорил:

— Ну что ты здесь торчишь? Надо освобождаться и делать русское дело.

Наверно, те еще немного сопротивлялись, а потом поверили Евгению Ивановичу Дивничу — он многих освободил. Вот как бывает: бывший заключенный оказался добрее свободных.

Вокруг него много увивалось и чекистов, они ему все-таки, наверно, до конца не верили и начинали провоцировать, то есть рассказывать антисоветские анекдоты. Он прикрикивал на них:

— Чтоб этой антисоветчины больше не было. Что вы меня сбиваете на оппозицию? — И анекдоты прекращались.

Мне его книгу, которую он написал, когда я сидел, давали для прочтения чекисты, видимо таким путем склоняли меня к раскаянию, и говорили:

— Ну, сколько экземпляров нужно? — Я, кажется, говорил — тридцать, они отвечали: — Многовато, десять дадим, — а не дали ни одного.

Ко всему этому я хочу вспомнить эпизод, как после моего освобождения Евгений Иванович пришел ко мне. Я еще отдыхал, был в постели. Он всегда ходил с седой бородкой, а тут пришел побритый и помолодевший и говорит:

— Узнаешь меня?

Я спросонья не разглядел и говорю:

— Нет, я вас не знаю.

А жена моя сразу побледнела: кого же я впустила, думает?

Он вдруг как закричит:

— Дмитрий Сергеевич, Евгения Ивановича не узнаете?

Тут я протер глаза и снова вгляделся и, как и он, закричал:

— Узнаю. — Мы с ним обнялись и расцеловались.

Так бы и нам сейчас всех Русских Ивановичей узнать и расцеловать. И воскликнуть:

— Жив Бог, и жива страна наша.

И даже добродушно пошутить:

— Бог не выдаст, свинья не съест. Перетерпим-перетрем, живы будем — не умрем.

“Знаете ли вы?” — о, великий Гоголь! Кто так любил Россию, как он, а ведь его, глубоко верующего человека, чуть не сделали сумасшедшим неистовые Виссарионы.

Чур, назад, попался не “свой” Виссарионович, Иосиф, а знали ли мы, какой он друг России, хотя по национальности и грузин: создал такую страну, которую вот бьют уже полтора десятилетия, а все разбить не могут. И не разобьют! С нами Бог!

Священник Дмитрий Дудко

Евгений Дивнич

ПОЧЕМУ Я ПРЕКРАТИЛ БОРЬБУ ПРОТИВ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Выступление перед заключенными “Дубровлага” (27.03.1965 г.)*

Не знаю, все ли за рубежом поверят в искренность моих слов. Помнящие меня по хронической антисоветской направленности с молодых лет до седых волос, и в рядах эмиграции, и в Советском Союзе, могут сказать: “Нет, это писано не по своей воле”.

Пожалуй, делая скидку на мою биографию, в таком заключении не будет ничего предосудительного. Три судимости и долгие годы заключения, в результате настойчивых попыток борьбы и протеста против существующего строя и власти, вправе навести на сомнение.

А между тем я пишу под диктовку только внутреннего голоса. Излагаемые мною позиции — экстракты печального многолетнего опыта. Они пришли в результате тяжелых раздумий, под давлением жизненной правды, многих неудач и горя, как личного, так и моих товарищей.

И вот, затратив зря столько усилий и заплатив непомерно большую моральную и физическую дань, я заявляю с предельной категоричностью, что считаю враждебную деятельность русских людей против Советской страны вредной и бесполезной.

Всякая борьба против нее обречена на провал без малейшего ущерба для незыблемости советского государства.

Разумеется, мое заявление звучит априорно и требует разъяснения.

Начну с предпосылки. Мне думается, что тот, кто полагает, будто по своему усмотрению можно создавать события, — самообольщается. Движение человеческого общества — это не канва, на которой разрешается вышивать какие вздумается узоры. Оно руководствуется своими законами. От нас зависит, правильно ли мы уловим ритм современности и пойдем ли с ним в такт или, напротив, будем вставлять ему палки в колеса.

Если процесс не утвердился и неясен современникам, то, пока он чужд нашему воззрению, мы вправе стать на защиту того, что принимаем за правду. Но и с момента, когда естественный процесс становится очевидным в своем воплощении, когда он установился в жизни народов, — бороться против него за отброшенное жизнью начало означало бы борьбу за отжившее частное против величественного грядущего целого. И тогда — прочь с дороги, ничтожный человек! Не уйдешь — раздавят, как червя, и сам ты бесславно погибнешь! Этой истине нас неумолимо учит реальность. Так много веков назад тщетны оказались изуверства римских императоров против христиан, оповестивших человечество о новых нравственных идеалах.

B итoгe мoя мыcль cвoдится к распространенному взгляду, что историю не творят. История творится. На этом перекрестке сходятся даже антиподы философских систем: идеалисты и материалисты. Они с разных позиций утверждают детерминизм событий. Разница в самой трактовке: первые находят в предопределении участие высшей силы и становятся фаталистами, другие усматривают в событиях определенные законы, вполне постигаемые разумом, и требуют потому в них активного участия. Так или иначе, но предугадывая ход событий, когда мы включаемся в неустранимый происходящий процесс, то способствуем прогрессу и таким образом становимся и современным и передовым фактором. В противном случае мы превращаемся в орудие реакции, и наша деятельность обречена на бесплодность.

Должен уточнить. В этой концепции нельзя усматривать ни проповеди толстовского непротивления злу, ни рабской покорности браминов. В челове­ческой воле — следовать добрым или злым побуждениям. Что же получится из наших действий — это юрисдикция процесса, определенного общим ходом вещей. Он единственно правомочен возвести их на пьедестал или выбросить в свалочную яму.

В итоге из этого напрашивается вывод: раз мы имеем дело с бесспорно установившимся историческим явлением, то единственный правильный выход будет либо стать в общий строй, либо уйти с дороги, но уж ни в коем случае не мешать. Не мешать ему именно потому, что раз он неизбежен, это и вредно и бесполезно.

Говоря же непосредственно о грандиозных событиях, разыгравшихся на отечественных просторах за последние полвека, нельзя не признать, что Октябрьская революция стала всемирным фактором, а Советская власть умело прошла все испытания, спаяв свою судьбу с народами Советского Союза.

Революция была подготовлена многими исканиями и неудовлетворенностью укладом. Когда общество доживает до предельной черты, когда в литературе цветут бутоны вроде Арцыбашева, в поэзии звучат стихи Северянина, когда, пресытившись нормальным, люди упиваются наркотическими песенками Вертинского, а политику народа решают Керенские, то оно требует коренной ломки.

В самом деле, буржуазный порядок никогда не удовлетворяет и давно опротивел. Буржуазия, чьи нравственные идеалы целиком укладываются в сомнительных заслугах в сфере торговли и игры на бирже, никак не умещается в понятиях людей в качестве элемента, достойного вести общество. Да и по какому праву, кроме валютного, может служить образцом эта жирная, трусливая, себялюбивая разновидность человечества? Напротив, она всегда мозолила глаза и являлась очевидным доказательством несостоятельности господствующего порядка. И недаром литература последних полутора веков — это зеркало общественных интересов — была сплошным стоном: “Так дальше жить невыносимо”.

В процессе исканий новых и идеальных форм Россия занимала особое место. Не раз ей предсказывалась мессианская, всечеловеческая роль. У нас в памяти “Философические письма” Чаадаева, летящая удалая тройка Гоголя, мрачность последних лет Пушкина, глубокие, полные мистики и неразгаданности стихи Тютчева. Ожидание революции как неотвратимого явления мы встречаем у Лермонтова. Оно обнаруживается у Мережковского. В упадочной поэзии Блока. Наконец, тема неизбежности столкновения старых понятий с новыми стояла в центре творчества огромного Достоевского. Многие предвидели революцию и ждали ее как нечто неустранимое, вроде хирургической операции. Другая часть общества, напротив, ждала ее наступления словно праздника, предусматривая в ней зарю новой жизни, точно приток свежего воздуха в застоявшемся царстве. Вспомним декабристов, некрасовский “Современник”, наивную веру ходивших в народ, гимн “Буревестника”...

Но как бы ни расходились оба течения, они были солидарны абсолютно в том, что революция неизбежна. И она пришла. Пришла с черного хода, не церемонясь. Пришла, чтобы предъявить свои исторические векселя за грехи многих поколений... Невольно поражаешься пророческим словам героя Тургенева — Нежданова из романа “Новь”: “Да, наш народ спит... но мне сдается, если что его разбудит, это будет не то, что мы думаем”. Как они точны для интеллигентов-мечтателей, платонически болевших о народе и не знавших его.

Предшествующая социалистической буржуазная французская революция не справилась с задачей и не оправдала надежд. Едва отплыв от берега, она устрашилась дальнейшего бега и поторопилась вернуться на привычные позиции. Жертвы ее не оправдались. Вольных вопросов она не решила и не обновила общества.

Иной оборот приняли события при наступлении Великой Октябрьской революции. На этот раз миссия пала на плечи более могучей, еще не тронутой народной целины. Царская Россия накопила непочатый край человеческой силы. В бесправии и темноте создавались крепкие мускулы, железные нервы, богатырские сердца. Они пребывали в инертности и ждали только сигнала для своего применения. Васька Буслаев скучал и грыз ногти от безделия. Лавиной хлынули они, призванные к новой жизни. Бесшабашно, не оглядываясь. Они обрубили концы к одряхлевшему вчера и устремились без оглядки к манившему завтра.

И вот тут-то, в огне стихии, и наступил экзамен всем теориям, волновавшим давно умы, — на их жизнеспособность, которые до революции были гадательными. Что же показал этот исторический экзамен? Он показал то, что НАРОД ПРИНЯЛ ИДЕЮ БОЛЬШЕВИКОВ И ТЕМ САМЫМ ОПРЕДЕЛИЛ СВОЮ ДАЛЬНЕЙШУЮ УЧАСТЬ. От этой истины никуда не скрыться. И пошел он за большевиками не отвлеченно, а в ходе кровавой борьбы, неся нешуточные жертвы. Разумеется, это произошло не случайно. Очевидно, большевики, а не кто другой, верно нащупали пульс времени и правильно поняли, куда ведут чаяния народа. И еще раз через 24 года история сделала запрос, и народ вторично определил свою судьбу во время борьбы с Германией, снова став на защиту страны и поддержку Советской власти. И отныне можно с основанием сказать: “Всякий народ заслуживает свое правительство”.

В Советском Союзе управляют власть и народ, но исходя из необходимости, возникающей в процессе движения к намеченной цели. Она-то и является фактическим абсолютным диктатором. Весь ход вещей связан в своем единстве и целеустремленности, и потому невозможны ни уклонения в сторону, ни уступки без радикального изменения налаженного государственного аппарата.

Иностранцы, входящие в противоречие с Советским Союзом, этого явно не понимают. Выставляя Советскому Союзу нежизненные, не отвечающие советской политической структуре требования и наталкиваясь на естественные возражения, они склонны обвинять советское правительство в несговорчивости и чуть ли не в желании войны. Они не могут учесть этой строгой взаимосвязи и обусловленности всех элементов советской системы.

И вот в силу уже сложившейся структуры всякий иной на месте Советской власти пошел бы точно такой же дорогой, если бы не хотел загубить достижения революции, свести на нет все понесенные ради нее труды и жертвы народа, кому, наконец, дорого величие нашей Родины, неприкосновенность ее территории и единство составляющих ее народов.

Враги революции склонны усматривать в ней одну изнанку. В революционной стихии им слышится лишь блоковский “черный ветер”, видятся силуэты “двенадцати” с бубновым тузом на спине, на перекрестке согнувшийся буржуй, уткнувшийся носом в воротник, пес, поджавший хвост, да звуки “тра-та-та!”. И если интеллигент Блок (как это для него типично) все же видел впереди этого в венчике из роз Христа, то эти, ослепленные, ничего другого, то есть того великого, рождающегося, что не вполне открыло глаза современников, не почувствовали.

Вpaги социалистического строя в России твердо знают, чего хотят. Они намеренно муссируют сведения о непомерных затратах и жертвах, поглощенных революцией. Они не упускают и малейшего случая выпятить имевший место перегиб или ошибку. Подоплека такой политики очевидна. Им важно опорочить Советскую власть, умалить значение ненавистной им Октябрьской революции в России. Однако, чтобы вывести баланс, необходимо бросить на чаши весов “про” и “контра”. Лишь взяв революцию и все годы правления Советской власти в целом, мы в состоянии беспристрастно определить, являются ли все проистекшие события на нашей родине в общечеловеческом и историческом значении положительными или отрицательными.

Да, Октябрьская революция не была шуточной. В ней вскрылись вековые обиды, накалились до предела человеческие страсти, которые невозможно было сдержать, и многие уродства прошлого наследия нашли свое отражение. Немало было перегибов и извращений при поисках новых политических форм. Это был такой политический кутеж (одни банды в стиле Махно чего стоят!), который мог быть под силу не только богатейшей материальными ресурсами стране, но и народу с богатырской волей и сверхчеловеческой выносливостью. Редко какой народ преодолел бы такие трудности, сохранил бы свое здоровье и свежесть. Но именно в этой героической и жертвенной борьбе за счастье всех людей заключается неоплатная заслуга нашего народа перед человечеством.

В чем же конкретно выражается эта заслуга, ставящая Октябрьскую революцию в ряды всемирно-исторических событий, продвинувших далеко вперед сознание и уклад жизни народов?

Бесспорной всечеловеческой заслугой Великой Октябрьской революции является то, что она поставила правильный диагноз и нашла верное радикальное средство, пожалуй, единственно возможное для оздоровления страны. Законы органической жизни требовали полной ликвидации идейного выдохшегося строя и замены старого новым свежим элементом. Им могли быть только те, кто, создавая все ценности, оставались пасынками общества. Труд и борьба за существование уберегли их от paзложeния. Их дyxoвныe силы были еще не растрачены.

Здесь следует упомянуть роль партии. Она была беспощадна ко всему, что могло помешать пролетариату целиком завладеть руководящими позициями и начать новую эпоху. Являясь боевым авангардом рабочего класса, она безжа­лостно и последовательно сметала на своем пути то, что казалось и могло быть помехой в ее неудержимом порыве отдать власть трудовому народу.

Неудивительно при этом, что, выбрав впервые путь, по которому еще никто не шел, на практике случались шероховатости и перегибы. Невозможно жарить яичницу, не разбив яиц. Особенно надо было быть максимально бдительным, чтобы сохранить все области управления за трудящимися. И это удалось совершить впервые в истории. Достаточно просмотреть состав обеих палат советского парламента. То была страшная, но необходимая борьба. В пламени революции сгорело то, что могло гореть. Сохранилось же ценное, что не поддается испытанию ни огня, ни тлена. Пройдя революционное горнило, словно драго­ценные металлы, оно лишь очистилось от налета и ярче засияло в своем великолепии.

Одновременно с обновлением правящего строя под влиянием событий в России происходил в мире и другой радикальный сдвиг. Власть богатых и их уродливый моральный облик вызывали отвращение в разные времена у разных народов. В частности, об этом широко известило христианство, считая, что проще верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу попасть в небесное царство. Есть нечто противное нашему нравственному укладу, когда один человек владеет богатством, которое могло бы обеспечить существование сотням и тысячам людей. Еще больше возмущает нравственную природу, когда человек может пользоваться трудами себе подобного лишь в силу преимущества толстого бумажника. Однако это возмущение долго оставалось неосознанным и не находило конкретного разрешения, оставаясь недовольством. Только в Советском Союзе при социализме оно получило характер государственной меры.

Когда это произошло, то широкие массы в мире поняли, что “король голый”. С этого момента “маленький человек” почувствовал свою силу и вырос в собственных глазах. Он не только понял свои права, но и увидел пути их осуществления. В его голосе исчезли неуверенные нотки. Он перестал стоять в униженной позе перед сильными мира, его робкие просьбы стали властными требованиями и угрозами. Наоборот, тот, кто благодаря капиталу подчинил себе человека, понял, что его авторитет погиб безвозвратно. Из жадности и властолюбия он не в силах добровольно отказаться от преимуществ капитала, но в душе у него нет былой уверенности. Вопрос социальной справедливости и материального обеспечения обострился во всем мире. Прямо или косвенно, но и тут несомненно влияние страны социализма. Правящие круги, обеспокоенные событиями в России, поняли необходимость добровольно отдать трудящимся права, чтоб их не отобрали насильно. Рабочее законодательство повсеместно двинулось по всему фронту, и от этого немало выиграли трудящиеся всего мира.

К другой огромной всечеловеческой заслуге следует отнести призывы к пробуждению угнетенных отсталых народов и к борьбе за их освобождение и самоопределение. Их борьба стала уверенней оттого, что они знали: им обеспечена надежная моральная и материальная поддержка в лице великого советского государства. Союз республик, свободных от национального и социального гнета, звал к борьбе, указывал пути и методы, вселял веру в победу.

Освобождение и образование многих государств — бесспорное тому доказательство. И никто не осмелится возражать, что пробуждение национального самосознания и столь бурный рост независимости стран в основе, непосредст­венно или косвенно, черпал силы из идей и опыта Октябрьской революции и политики Советского Союза. Во всяком случае, без их влияния и поддержки это движение не могло бы принять столь решительного и скорого оборота.

Здесь необходимо отметить моральную сторону этих мероприятий. Они подняли авторитет советского государства на невиданную высоту. Советский Союз стал оплотом справедливости и руководителем прогрессивных идей. В самом деле, какая еще страна, ограничивая себя, могла бы, ради братства и счастья человечества, помогать бескорыстно народам строить новую жизнь и лучшее будущее? Как далека эта политика от расчетливой политики дельцов и банкиров! Освобождение под влиянием Великой Октябрьской революции сотен миллионов людей от многовекового гнета и эксплуатации — это огромный вклад в историю человечества.

И когда освобожденные народы, в силу отсталости, не всегда оценивают благородную политику советских людей в деле своего освобождения, то это не может умалить объективных заслуг перед лицом абсолютной правды. Пусть не все современники это понимают. О них скажет история. Их оценят будущие поколения.

В нашу эпоху Советский Союз является главным движущим рычагом истории, и это несомненно. На Западе нет ни одной идеи, способной вдохновить массы, удовлетворить запросы и наполнить их содержанием. Удовлетвориться тем идейным багажом было бы покровительством умственному застою и равносильно смертному приговору духу человеческому. Все идеи Запада умещаются в голом комфорте и не поднимаются выше уровня талии. Такими кумирами не вдохновишься и на жертвы за них не пойдешь. Война доказала это с предельной наглядностью.

Чудеса мужества, бескорыстной отваги показали коммунисты. Так было в Югославии, Франции, Греции. Буржуазия показала себя трусливой и бесхре­бетной.

Не удивительно, конечно, что против Советского Союза, чьи идеи вдохновляют простых людей всех стран, объединились все силы реакции: когда на сцену выступают инстинкты самосохранения, то идейная сторона зачастую безмолвст­вует. Понятна также позиция тех стран, кто издавна ненавидел Россию, зарился на ее богатства и территории. Наконец, ослабление всеми доступными средствами России на руку тем обанкротившимся кругам, кто строит свои расчеты на искусственном разжигании ненависти в братской семье народов нашей страны, то есть шовинистам всех расцветок, чтобы половить рыбку в мутной воде...

Однако непонятны активные враждебные позиции русских за рубежом, объявляющих себя патриотами, считающих себя независимыми, а фактически находящихся под покровительством врагов Родины, на чьей территории имеется возможность безнаказанно вести враждебные акции против Советского Союза и его правительства. Они тем самым прямо или косвенно льют воду на их мельницу. Как бы апологеты таких позиций ни отговаривались своей независимостью, практически же от такой деятельности против Советского Союза выигрывают только враги России.

За годы своего правления Советская власть не только прочно установилась, она проникла во все поры народа, и он не может себе представить иного порядка. Проповедь другой системы ему ненавистна. Он считает, что современная система — это социалистическая. Любая иная воспринимается им как реакционная. Он насторожен к малейшему антисоветскому высказыванию и лишь почувствует в нем тенденцию, отнесет к проискам враждебных родине сил... И, если вдуматься глубже, то есть учесть, во что бы вылились подобные высказывания, не будь своевременного одергивания, то в данном случае надо признать наличие здорового сдерживающего начала. Кроме того, за полвека в России исчезла всякая государственная мысль, кроме руководящей на сегодняшний день, то есть спустя полвека после Октября можно заявить с полной категоричностью: в Советском Союзе нет другой силы и кадров, кроме существующих, чтобы имели опыт работы с массами и способны были сохранить величие родины, обеспечить ее от нападения извне и гарантировать единство ее народов и цельность территории. Единство взглядов у граждан в своей стране считается основным условием здорового государства. Наконец, осуществление титанических задач тоже потребовало единой воли и целеустремленности, и все это вместе взятое привело к наличию только существующей государственной мысли. Иначе оно и не могло сложиться. Нашему народу нельзя отказать в политическом чутье. Без него он никогда бы не отстоял своей независимости и не рискнул бы на шестую часть света. Он отчетливо представляет бездну, в которую вверглась бы Россия, очутись она без Советской власти. Это залило бы нашу страну таким потоком крови, что привело бы народ к полной деградации, а страну — к исчезновению с политической арены. Вот почему русские патриоты, какой бы категории взглядов ни придерживались, если они не хотят прятать голову под крыло, должны иметь мужество прямо заявить:

ПОКУШЕНИЕ НА СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ — ЭТО ПОКУШЕНИЕ НА РОССИЮ, ЭТО ПОКУШЕНИЕ НА ЖИЗНЬ СВОЕГО НАРОДА.

Надо быть до предела ослепленным злобой, чтобы отрицать могущество России наших дней. Как можно не видеть этого и судить по времени подписания Брест-Литовского договора. Мы — живые свидетели, как на наших глазах объединены все силы и экономика стран Запада против нашей Родины. Будь они в состоянии, они б не оставили от России камня на камне. Как стервятники, набросились бы они на нашу Родину, разодрали бы ее на мелкие кусочки, запустили бы свои косматые лапы в наши отечественные сокровища. Они от звериной ненависти восстановили бы наши народы друг против друга. Но, к счастью, оборонная мощь одного Советского Союза против многих вражеских стран того лагеря делает их бессильными к нападению. Подчеркивая враждебность к России не голословно, я был бы рад услышать возражение. Еще стоя на позициях борьбы, протеста, тщетно я пытался обнаружить существование в мире каких-то государств или кругов более или менее значительных, ратующих за интересы России, хотя бы и с другим политическим строем. Напрасны были мои поиски. Я не нашел и следов. Я даже никогда не слышал с Запада пропаганды, которая была бы на стороне единства наших народов. В частности, при фашистском режиме в Германии слово “Россия” официально было выкинуто из лексикона и заменено безличным “народы востока”.

Зато стоит включить радио, направленное против социалистического лагеря, как оттуда несется со всех сторон истошным голосом бешеная травля “москалей” и “русских” на всех языках народов нашей родины. СССР для них — источник семи смертных грехов, и когда слушаешь эти оголтелые крики, то даже непонятно, на чем бы они спекулировали, не будь злополучного СССР.

Надо быть трезвым: не пылает же в самом деле Запад симпатиями к национальностям Советского Союза. Жизнь не раз доказывала, что им наплевать на украинцев, грузин, литовцев, как и на русских. Собака зарыта тут в каиновой цели. Презрение их к чужим народам общеизвестно. Оно проявило себя на протяжении веков колониализма и расовой дискриминации.

Суть в том, что большевики для них — бельмо на глазу: они не хотят допустить хищные планы развала России. Вот почему правый или левый, угодно ли ему, или неугодно, не может идти с врагами Родины, не запятнав себя.

Советский человек лично приобщился к тайне “голого человека на голом месте” и заглянул в самую глубь запретных до того явлений. Он увидел их в натуральном виде. То была прометеева дерзость со всеми вытекающими отсюда последствиями. И революция сорвала покровы со старых устоев. Одновременно именно в России были испытаны все модные теории и идеи, не проверенные опытом, но увлекавшие человеческую мысль. Так были за эти годы переоценены воззрения философские, религиозные, моральные, общественные, семейные. То небывалое и невиданное зрелище, что явилось перед советским человеком, естественно, не могло пройти бесследно. Советский человек, его непосредст­венный участник, познал ценности и временные, и вечные. Он понял жизнь и ощутил ее сущность из первоисточника, то есть то, что из книг не вычитать и на заочных курсах не пройти. Вот почему советский человек, и это рано или поздно должны будут понять на Западе, несопоставимо взрослее и одновременно моложе его душою. И не только это, он стал сильнее его. Он прошел те этапы, которые Западу рано или поздно предстоит пройти. Где западный человек сдаст и растеряется, Иван все вынесет, не утратив притом ни присущей ему бодрости, ни оптимизма, ни юмора.

Советский народ — это народ, способный верить, творить и жертвовать. Его жизнеспособность увидел весь мир во время последней войны и борьбы за построение нового мира. Он готов к бескорыстному служению идее, если она направлена на благо людей, а не служению только личному комфорту. Это народ девственной свежести, некой “витаминозности” и невиданного героизма. В нем непочатый край и юной романтики. В СССР нет места скуке и пессимизму. И как ни случалось тяжело, но в этой стране ни при каких обстоятельствах, в самые сумрачные годы, не смолкала гармонь, не прерывалась песня, не прекращались танцы. Как ни один народ, он закален в труде и вытренирован в выносливости.

Да, и Запад переполнен культурными богатствами. К сожалению, ими там интересуется ничтожный круг людей. Здесь же широчайшие массы наполняют музеи и едва ли не с благоговением, точно в храме, рассматривают художест­венные экспонаты. Самый разнообразный контингент посетителей: универси­тетские значки, солдатские шинели, генеральские погоны, колхозники и рабочие с орденами за труд, студенты.

Особое отношение к науке. Учатся молодые и старые, люди с дипломами и пожилые рабочие. Это какая-то лихорадка учебы и погоня за знаниями. Учеба организована в бесчисленных учебных заведениях, она распространена на предприятиях и учреждениях, она в обязательном порядке проводится даже в местах лишения свободы для заключенных.

Совсем иное значение в жизни граждан имеет здесь и государство. Советский народ очень внимателен к своему государству, на которое он положил столько сил. Если здесь потребуется совершить самый невероятный фантастический подвиг, откликнутся миллионы людей. Народ ценит то, что создал. А создал он многое. Трудно представить, какое безграничное отчаяние и разочарование охватило бы человечество, если бы люди отказались от всего достигнутого и поплыли бы обратно к тому берегу, от которого так далеко оттолкнулись. Это означало бы не только банкротство человеческой мысли, но смертный приговор духу человеческому. Итак, реальны в данное время два мира: Восток, который ведет к новой передовой жизни, и Запад, цепляющийся за опротивевшие, изжившие себя формы. Ничего иного, сколько-нибудь значительного, в мире нет. Выбирать из них — дело вкуса. Я — русский, мне — на Восток.

Ну а теперь о бесполезности.

Прежде всего следует установить, что многократные попытки подорвать социалистический строй и изменить ход событий, то ли изнутри страны, то ли извне, всегда кончались неудачей. Одна за другой организации, от Октября до наших дней, проваливались. Импортируемые идеи последователей не находили. По крайней мере, во время войны на огромной оккупированной территории не было обнаружено ничего, что бы указывало на след сколь-либо значительной антисоветской акции. Организация периода войны из военнопленных “власовцев” образовалась фактически не по их инициативе. Подавляющее большинство ее состава вовсе не разделяло цель антисоветской борьбы. Сам Власов никогда не был ни государственно мыслящей, ни политической фигурой. Зародилась власовщина с благословения немецкого командования, а также по подстрекательству эмигрантов и весьма ограниченного круга лиц из командного состава военно­пленных, строящих более авантюристические, политические планы. Большинство же “власовцев” шло в эту “армию” по соображениям личного спасения с горьким сознанием, что становятся на скользкий путь. То был компромисс отчаявшихся в надежде вырваться из нечеловеческих условий плена и получить оружие. У раба единственный выход — лукавство. Они его и использовали.

В чем же причины всех провалов борьбы?

Обычно их объясняют крайне неубедительно. Все доводы исчерпываются наличием “агентов” и “предателей”. Наивно также неудачи борьбы относить лишь к заслугам органов государственной безопасности. Доносчики и предатели есть во всем мире, и ни одно государство не обходится без органов охраны.

Очевидно, суть не в них. Суть в том, есть ли почва в народе, ведь не помешали предатели и каратели действиям югославских партизан, народному движению в Польше и во Франции. Если народ желает бороться, то его борьбу можно лишь временно приглушить или затормозить, но убить ее можно только ценою полного истребления народа.

Нет, не предатели, а самые обыкновенные советские люди уж так воспитаны, что если обнаружат чужого, то по чувству долга непременно о нем заявят в надлежащие органы. Я в этом убедился на примерах. Так, всех пытавшихся бежать заключенных из политического контингента местные граждане всегда по своей воле ловили и передавали властям. Как я уже объяснил, это происходит и потому, что в народе нет элементов, имеющих представление о возможности изменения существующего порядка и власти.

И вот те, кто склонен видеть здесь подходящую среду для борьбы (я не имею в виду прямых иностранных наемников), очевидно, принимают обывательское злободневное недовольство, присущее людям, за протест против порядка в целом. Лично я не один год потратил, чтобы найти антисоветски направленных людей, годных для активных действий против власти и строя. Много поездил по стране и потерся среди самых разнообразных слоев населения, судьба в этом, казалось бы, мне благоприятствовала. Я годами жил в самой гуще репрессированного и обиженного властью элемента. Подавляющее большинство было враждебно настроено и охотно злословило против господствующего порядка. Первоначально я воодушевился, встретив такой контингент, рассчитывая на то, что это подходящие кадры для антисоветской работы. Однако, как показал дальнейший опыт, я просчитался. Когда я пытался начать акцию, подходил вплотную к ее конкретному осуществлению, то каждый раз убеждался, что их недовольство (я исключаю только из общего числа озверелых националистов) — всего-навсего лишь личная обида, далекая от каких бы то ни было осмысленных акций. Прежде всего эти кадры, несмотря на враждебные высказывания, сами до мозга костей проникнуты руководящей советской доктриной, они воспитаны на ней с молоком матери. Мыслят они и действуют социалистическими категориями. В частности, авторитет В. И. Ленина повсеместно абсолютен и безоговорочен. В их протесте ничего бы не нашли те, кто является противником принципов Октября.

Словом, эта среда, где я пытался найти кадры для антисоветской деятель­ности, не оправдала моих надежд. Сразу после казни Берии и осуждения культа личности, затем введения законности, когда был уничтожен произвол в кара­тельной политике, исчезла без следа имевшая место враждебность. О проведении антигосударственной работы не могло быть и речи. Люди с жаром набрасывались на жизнь. В политическом отношении они забыли то, что были обижены, и превратились в лояльных советских граждан. Благодарные за свое освобождение нынешнему правительству, они, пожалуй, еще большие патриоты и стремятся доказать свою преданность усерднее, чем рядовые граждане. И это я говорю о недовольных. Что же сказать о тех, кому власть дала образование, кто получил награды в боях, кто носил погоны, занимает должность, кто прошел специальную подготовку и обрел профессию, именно с приложением к социа­листической системе, иначе говоря — о миллионах партийцев и комсомольцев.

Что же вводит в заблуждение тех, кто распускает слухи о недовольстве населения в Советском Союзе? Я, конечно, имею в виду заблуждающихся, а не платных исполнителей вражеских заказов. Это обывательские толки, которые относятся к неполадкам, недоделкам и несовершенству работы отдельных секторов. А они бывают, в этом нет ничего удивительного. Система молодая, небывалая, кадры новые, и не все еще совершенно, сознание людей, случается, все еще отстает от системы.

Вот, например, торговая сеть вовремя не поставит требуемого продукта — покупатель возмущается. В каком-либо учреждении господствует чрезмерная бюрократия и волокита. Конечно, они порождают недовольство тех, кому приходится с ними сталкиваться. Увидит обыватель какой-либо красивый или удобный товар широкого потребления, изготовленный за границей, и пробурчит: “Ишь, как сделано. А у нас?” Таких явлений много. Они встречаются на каждом шагу. Я их наблюдал везде: в трамваях, и в поездах, и в учреждениях, и на базарах. Однако это ничего общего не имеет с недовольством строем. В этом я убеждался десятки раз, когда углублял разговор, подводя незаметно к выводу, что с изменением социалистического строя и восстановлением частной собственности можно устранить эти непорядки. От такой мысли советский гражданин приходил в полное недоумение, и я сразу понимал, что вся эта критика вовсе не относится к существующему укладу, а направлена персонально к виновнику недостатков, с желанием их отстранения. И только. Кстати, не следует забывать, что такие же бурчания были и во время войны, и исходили они от тех людей, которые в это же время совершали чудеса храбрости.

Много кривотолков в мире вызывает и советская экономика. Мало где столько ломается копий, как вокруг этой темы. Одни круги ее беспредельно превозносят, другие объявляют ее чуть ли не самой отсталой среди прогрессивных народов. Такие противоречивые толки следует объяснять как особенностями советской экономики, так и углами зрения, с которых о ней судят. Советская экономическая система основывается на кардинально других принципах, которые когда-либо существовали. Дело не только в отмене института частной собственности, как это принято часто думать, а совсем в иной психологии народа. Недопустимость частной собственности для советского человека такая же моральная догма, как заповеди о любви к Богу и ближнему у христиан. Кто не поймет этого явления во всей его полноте, никогда не постигнет существа порядка Советского Союза. В морали советского человека уже не умещается, за какие заслуги хозяин ломбарда может покупать себе в собственность “Лес” Шишкина или картины Гойи и как могут они не являться общенародным достоянием? Права власти человека над человеком, по признаку денежного преимущества, похоронены в сознании советских людей. Привилегии капитала здесь выглядят чем-то вроде проституции или квартирной кражи. И только лишь взяв ликвидацию частной собственности в полном ее объеме, то есть экономическом и психологическом, можно говорить о здешнем порядке и судить о том, что тут возможно и что исключено. И при этом новом социалистическом устройстве перед советскими людьми и вообще в странах социализма открыто широчайшее поле для творчества. На принципе отсутствия частной собственности, то есть на базе, которая в мире практически ранее не существовала, но является моральным требованием эпохи, возводится грандиозное небывалое здание. В этих границах возможны широкие мероприятия, поиски предложения, самые различные реформы, но только при обязательности соблюдения основного принципа. Безусловно, в этой сфере человечество ждет много новых, неизвестных еще форм. Какие из них потребует жизнь и какие они будут, покажет время, но одно бесспорно: они будут созидаться с сохранением того же принципа.

Советская экономика должна быть строго организована. В основе ее заложено стремление к благополучию и росту всего общества, а не эгоистические интересы отдельной личности. А поскольку народ осуществляет свою волю через организации государства, то здесь экономика государственная. Естественно, что при таких условиях не может иметь место ни конкуренция, ни бесхозяйственность. Конкуренция и анархия производства, при нетерпимости к частной собственности, считается неприемлемой и порочной. Был бы спрос и давал бы он доход, неважно на чем — на порнографических открытках, или наркотиках, или на домах терпи­мости, — такое положение претит укоренившимся понятиям советских людей.

И вот когда говорят о всесторонней гармоничной экономике, то советскую экономику надо признать наиболее прогрессивной и справедливой. И если в ней обнаруживаются ошибки, то это относится к злободневным задачам, которые непременно разрешаются и исправляются в ходе жизни, но в самой сути ее нет той порочности, что лежит в экономике, базирующейся на институте частной собственности, на личном эгоизме, что тем более аморально, поскольку официально санкционируется сверху, зафиксировано в конституциях государств. Так как в основе лежит доминанта общества, то первостепенное место в советской экономике отводится общественному сектору, и надо признать, что в СССР он развит, как нигде в мире. Поэтому кто хочет по-настоящему понять суть советской системы, в первую очередь должен обратить внимание на эту сторону развития страны. Советское государство — это страна бесчисленных общественных достижений. Везде университеты, клубы, библиотеки, театры, больницы, дома культуры. В нем самое доступное и широкое в мире образование. По всей стране, даже в самых отдаленных уголках, — обязательное бесплатное медицинское обслуживание. Огромные средства тратятся на спорт, на искусство, на театры. Здесь широчайшая сеть детсадов, яслей. Повсеместно имеются спортивные здания и общества. Огромные средства тратятся на культуру, на развитие искусства. Особое внимание уделено развитию техники и науки. Все, что только возможно, страна дает ученым, чтоб наша наука и техника были наиболее передовыми. Власть не стесняется в расходах, когда дело касается ведущих областей, как космонавтика, атомная энергия, станкостроение. Оборонная мощь Советского Союза общеизвестна и не вызывает сомнения в надежности.

Разумеется, такая интенсивная и многообразная экономика, как уже указывалось, требует строгой пропорциональности. Выделяя огромные суммы ведущим областям, приходится внимательно следить, чтобы ни одна область не выдвигалась за счет другой. Все строго нормируется. Тщательно следят, чтобы товар не залеживался. И только на фоне обеспеченности общенародных нужд, дающих уверенность в прочности государства, строится производство продукции для личных потребностей граждан. По мере роста основных средств растут и они. Таким образом, тут невозможны кризисы и ликвидирована бесхозяйст­венность. Все идет в полном соответствии. Гармония, то есть наличие всесто­ронней пропорциональной экономики, и вводит в заблуждение тех, кто не хочет глубже вникать в существо советского уклада и кто судит об экономике с позиции личного комфорта и потребления желудка.

Привыкшие к экономике Запада видят там изобилие продуктов личного потребления, уродливо выпирающее над остальными областями, такими как образование, медицинская помощь, социальное обеспечение. Глаза режет реклама, красивая упаковка. Все основано на том, чтобы только продать. Отсутствие этих приемов и других излишеств в Советском Союзе многие и принимают за отсталость. Но о советской экономике можно судить, только беря ее в целом, а не в отдельном участке. И в смысле всесторонности развития она, безусловно, занимает ведущее место. Иначе невозможно было бы выиграть войну, в которой против СССР были направлены техника и экономика всех стран Европы.

Впрочем, я слышал анекдоты от враждебных России лиц, что победой Россия обязана... американской тушенке. Что можно сказать по этому поводу? Может быть, “Евгением Онегиным” мы обязаны не Пушкину, а хозяину издательства?

Следует иметь в виду еще одну специфику советской экономики, отличающую ее от других стран. Опасаясь экономического давления, Советский Союз в своей политике отказался от всех видов экономической зависимости от капитали­стических стран. В этом его исключительность. СССР — единственная в мире страна, где от иголки до ракеты — все производится своими силами. Народ даже предпочитает временно себя ограничить, но никому не кланяться.

Вот какова в общих чертах экономика СССР и как бы ее должно понимать объективно. Но совсем иначе ее понимают те, кто ставит себе непременной целью профанацию нашей действительности.

Они намеренно игнорируют общественный сектор. Они не замечают народных строек, сотни вновь образованных городов и того, что за кратчайший срок освоена огромная территория страны, веками лежавшая под спудом. Зато они зубоскалят над каждой еще недорешенной задачей. Они идут выискивать допотопные избы, чтобы заснять их на пленку, и обходят молчанием тот факт, что большинство народа живет в почти бесплатных квартирах. Они радуются, если не вполне решена мясная проблема, хотя и видят, что народ и власть стремятся с ней справиться. Нет, им надо во что бы то ни стало опорочить советский строй и попытаться протащить взамен уклад с банкирами, торговцами и спекулянтами. Видя, как они искажают до уродливости советскую действительность, им невольно хочется ответить: Господа! Как-нибудь перебьемся! Это не секрет, что в потреблении на душу населения мы еще отстаем от некоторых капиталистических стран. Однако покупать его ценою возврата паразитов, растлителей человечества — буржуазии — охоты нет.

Вы считаете, когда орете в эфир, будто наш народ не знает о том, что мы зачастую отстаем? Вы думаете, он не знает, что в условиях звериной борьбы за рынок ваши туфли бывают качественнее и элегантнее наших? Что ваши изделия зачастую тоньше и изысканнее? Ваши вещи для комфорта удобнее? О, конечно, не везде, не во всех отраслях! Но разве в этом суть? Суть в том, что ваши вещи созданы в неприемлемой для советской совести атмосфере частного капитала. Вашими предприятиями руководят не люди труда, а тучные беспринципные толстосумы с увесистым карманом, как правило, заполненным на несчастье других. Знаем и то, что и рабочий у вас, случается, зарабатывает не меньше нашего. Зато у нас он не зависит от человека, чье все достоинство в кошельке. Сегодня он токарь, завтра инженер. Сегодня он доит коров — завтра он народный депутат. И пусть наша зарплата иногда и ниже вашей, зато она распределяется справедливо. А это для нас главное.

Так или иначе, но наш народ имеет все ему необходимое, без лишних же “инкрустаций” временно обойтись можно. Не надо забывать, что этот народ во имя светлого будущего человечества перенес огромные тяжести. Пренебрежение к его жертвам — это пощечина достоинству человечества.

Но я возвращаюсь к теме о недовольстве. Относительно беспочвенности борьбы красноречивее всего говорят цифры. На большое количество жителей Советского Союза число политических правонарушений ничтожно. Право­нарушители этой части кодекса практически никакой опасности не представляют. Лиц, лишенных за это свободы, почти нет. Я был среди них и знаю. Сегодня они составляют настолько незначительный процент, что это исключает возможность говорить о каком-либо недовольстве или протесте, существующих в стране. Их едва ли насчитывается несколько тысяч. И к тому же основной контингент среди них — это каратели мирного населения в период оккупации. Никакого полити­ческого лица у них нет. Из русских политэмигрантов я оставался последним. На всю страну можно насчитать несколько десятков молодежи, но это не столько политические, сколько поклонники узких брюк, рок-н-ролла и коктейля. Я беседовал со многими из них. Никакой зрелой политической концепции у них нет. В лучшем случае это юношеское фрондерство, и назвать его политической борьбой без улыбки невозможно. В этом нет ничего удивительного. Их вдохновил Запад, который идейно давно выдохся. Как он может быть идейным поставщиком народу, который политически намного опередил его? Напротив, я утверждаю — свет может идти только с Востока.

Заканчиваю я тем, чем начал. Борьба в Советском Союзе против сущест­вующей власти и порядка для русских вредна и бесполезна. И эта истина должна быть взята за аксиому для каждого патриота, независимо от политических позиций. Исключением могут быть те, у кого подрывная деятельность стала профессией и средством существования.

То, что здесь изложено, повторяю, мною почерпнуто из непосредственной практики и является следствием личных убеждений, об этом я не боюсь заявить, как не боюсь нападок.