Глава тринадцатая
ДЕРЖАТЬ КУРС НА ЮГО-ЗАПАД

На следующий день «Аляска» вошла в Брест. К счастью, повреждение оказалось незначительным. Инженер, тотчас же прибывший на корабль, заверил, что все будет исправлено за три дня. Это небольшое опоздание отчасти можно было возместить погрузкой угля в Бресте, что избавило бы от необходимости делать предусмотренную маршрутом остановку в Гибралтаре. Остановившись затем прямо на Мальте, судно могло выиграть целые сутки, сократив тем самым опоздание до двух дней. К тому же при расчёте времени, необходимого для перехода «Аляски», была принята во внимание возможность непредвиденных задержек. В случае крайней необходимости экспедиция могла задержаться в пути на тридцать дней. А потому нечего было тревожиться, и путешественники решили относиться к возникшему препятствию с философским спокойствием.

Вскоре выяснилось, что эта неожиданная остановка послужила удобным поводом для чествования шведских моряков. За несколько часов весть о прибытии «Аляски» распространилась по всему городу. А так как из газет было известно о цели её плавания, то экипаж шведского судна вскоре стал предметом всеобщего внимания. Морской префект и мэр Бреста, начальник порта и капитаны кораблей, стоявших на рейде, нанесли официальный визит капитану Марсиласу. В честь отважных исследователей, отправлявшихся на поиски Норденшельда, был дан торжественный обед и бал. Как ни мало были склонны доктор и Маляриус к светским приёмам, все же им пришлось присутствовать на банкетах, которые устраивались в их честь. Что касается Бредежора, то он чувствовал себя там, как рыба в воде.

Среди гостей морского префекта, приглашённых на встречу с офицерами «Аляски», присутствовал высокий старик с благородным и грустным лицом. Эрик невольно заметил в устремлённом на него печальном взгляде незнакомца чувство симпатии, в котором невозможно было ошибиться. То был г-н Дюрьен, генеральный консул в отставке, один из деятельных членов Французского географического общества, широко известный своими исследованиями в Средней Азии и в Судане, Эрик всегда читал с большим интересом статьи о его путешествиях. А потому, когда юношу представили г-ну Дюрьену, он мог поддерживать сознанием дела беседу с французским учёным. Как ни естественно чувство удовлетворения достигнутыми результатами, оно не всегда является уделом путешественника. Нередко, когда его приключения приобретают широкую огласку, он пожинает шумные успехи в обществе; но не так уж часто ему даётся встретить в гостиных знатоков, способных оценить по достоинству его труды. Почтительная любознательность молодого лейтенанта искренне тронула всеми уважаемого географа, и на его бледных губах заиграла улыбка.

— Мне не принадлежит большая заслуга в этих открытиях, — ответил он Эрику на вопрос об удачных раскопках, недавно произведённых им в окрестностях Асуана. — Я шёл наугад, как человек, который пытается заглушить тяжёлые воспоминания и, отдаваясь любимому занятию, мало заботится о результатах своего труда. Ну, а все остальное стало уже делом случая…

Адмирал, заметив взаимную симпатию Эрика и г-на Дюрьена, постарался усадить их рядом за столом, и они продолжали оживлённо беседовать и во время обеда.

Когда подали кофе, молодой лейтенант подвергся неожиданной атаке со стороны маленького лысого человека, некоего доктора Кергаридека, который ни с того ни с сего спросил его, откуда он родом. В первую минуту, несколько удивлённый этим вопросом, Эрик ответил, что он швед, а вернее говоря, норвежец, и что семья его проживает недалеко от Бергена. Затем Эрик поинтересовался причиной такого любопытства.

— Причина самая простая, — ответил собеседник. — Вот уже целый час, как я наблюдаю за вами, сидя за столом. Мне никогда не приходилось видеть такое классическое выражение кельтского типа. Надо вам сказать, что я весьма пристрастен к кельтской культуре. И вот впервые в жизни мне довелось столкнуться со всеми признаками кельтского типа у скандинава! Быть может, в этом скрывается ценнейшее указание для науки? Быть может, следует отнести Норвегию к областям, которые некогда посещались нашими галльскими предками?

Эрик только было собрался разъяснить брестскому учёному мотивы, снижавшие ценность его гипотезы, как доктор Кергаридек повернулся к нему спиной, чтобы приветствовать даму, входившую в эту минуту в салон морского префекта, и начатый разговор оборвался. Молодой лейтенант наверняка не вспомнил бы об этом эпизоде, если бы на следующий день, проходя по примыкающей к рынку улице, доктор Швариенкрона вдруг не сказал ему при виде погонщика быков из Морбиана:

— Мой дорогой мальчик, если бы у меня оставалось хоть малейшее сомнение в твоём кельтском происхождении, то здесь бы оно окончательно рассеялось! Ты только погляди, как все эти бретонцы похожи на тебя! Ведь у них такой же матовый цвет лица, такой же удлинённый череп, такие же карие глаза, тёмные волосы и даже такая же осанка, как у тебя!.. Нет, что бы ни говорил Бредежор, ты — чистокровный кельт. Можешь быть в этом уверен!

Вот тогда-то Эрик и рассказал ему о том, что говорил накануне доктор Кергаридек. И профессор Швариенкрона пришёл в такой неописуемый восторг, что в течение целого дня ни о чём другом не мог говорить.

Тюдор Броун, как и все пассажиры «Аляски», получил и принял приглашение морского префекта. Можно было даже предположить, что он намеревался отправиться туда в своём обычном костюме, так как именно в нём он сел в лодку в назначенный для обеда час. Но, очевидно, необходимость расстаться со своим неизменным цилиндром показалась Тюдору Броуну столь тягостной, что в ту самую минуту, когда он собирался уже переступить порог префектуры, он круто повернул назад. В тот вечер его больше никто не видел.

Эрик, вернувшись после бала, где он много танцевал и веселился, узнал от Герсебома, что Тюдор Броун возвратился на судно около семи часов вечера и пообедал в одиночестве. После обеда он прошёл в каюту капитана, чтобы взглянуть на морскую карту, а потом около восьми часов уехал на той же самой шлюпке, которая доставила его с берега. Таковы были последние сведения, полученные об этом человеке.

На следующий день, к пяти часам, Тюдор Броун не появился, хотя ему было хорошо известно, что ремонт машины закончен, огни в топках разведены и отплытие «Аляски» не может задержаться. Капитан лично всех об этом предупредил. Поэтому он отдал приказ сняться с якоря.

На корабле уже убирали якорную цепь, когда была замечена лодка, с предельной скоростью плывшая к «Аляске». Все подумали, что на ней находится Тюдор Броун, но вскоре убедились, что она привезла только письмо. Ко всеобщему удивлению, это письмо было адресовано Эрику.

Распечатав конверт, Эрик увидел, что в нём была визитная карточка Дюрьена, генерального консула в отставке, члена Французского географического общества. На ней было написано карандашом:

«Счастливого пути! Скорейшего возвращения!»

Как передать душевное состояние Эрика? Внимание и участие знаменитого учёного глубоко растрогали его. Когда юноша покидал эту гостеприимную землю, где он провёл не более трех дней, ему казалось, что он расстаётся с родиной. Эрик бережно спрятал визитную карточку г-на Дюрьена в бумажник, подумав, что прощальный привет благородного старца принесёт ему счастье.

Две минуты спустя «Аляска» отчалила и направилась к выходу из гавани. В шесть часов вечера она рассталась с лоцманом, который пожелал ей благополучного плавания.

Было 20 февраля. Стояла ясная погода. Солнце скрылось за линией горизонта столь же внезапно, как в летние дни. Надвигалась ночь, и вскоре совсем стемнело, так как луна должна была взойти только в десять вечера. Эрик, нёсший первую вахту, неслышными шагами прохаживался по шканцам[57]. Ему казалось, что вместе с Тюдором Броуном исчезли все злые силы, угрожавшие экспедиции.

«Лишь бы ему не взбрело в голову дожидаться нас на Мальте или в Суэце», — думал Эрик.

Ведь это было не только возможно, но и вполне вероятно, если Тюдору Броуну захотелось избежать длительного обхода, который «Аляска» должна была сделать, чтобы попасть в Египет. Пока судно будет огибать Францию и Испанию, он сможет, если ему заблагорассудится, провести неделю в Париже или в любом другом городе, лежащем на пути, чтобы потом встретить «Аляску» в одном из тех портов, куда она зайдёт за почтой, будь то Александрия или Суэц, Аден или Коломбо на Цейлоне, Сингапур или даже Иокогама.

Но пока все это было только предположением. В настоящее время Тюдор Броун отсутствовал, и этого было вполне достаточно, чтобы все почувствовали большое облегчение.

Поэтому обед, состоявшийся, как обычно, в половине седьмого, прошёл в самой сердечной и непринуждённой обстановке. За десертом был провозглашён тост за успех экспедиции, который каждый про себя, более или менее отчётливо, связывал с исчезновением Тюдора Броуна. Затем все поднялись на палубу, чтобы выкурить сигару.

Ночь была очень тёмная. Вдали, на севере, светились огни маяков на мысах Сен-Матье, Пьер-Нуар и Уэссан. На юге остались позади яркий фонарь Бек-дю-Ра и цепочка мигающих огней Тевеннека. Неподвижный свет на скале Бек-дю-Ра указывал, что судно находится на правильном пути. По левому борту «Аляски» через каждые четыре секунды вспыхивали и тотчас же гасли огни на острове Сен. Свежий северо-восточный ветер ускорял ход корабля, давая крен на левую сторону. Впрочем, судно испытывало незначительную бортовую качку, хотя море было неспокойно.

Как раз в ту минуту, когда пассажиры вышли на палубу, матрос на корме заканчивал подъем лага[58].

— Десять с четвертью узлов[59], — ответил он капитану, который подошёл к нему, чтобы узнать результаты измерения.

— Прекрасная скорость! Если бы удалось выдержать её на протяжении пятидесяти-шестидесяти дней! — сказал улыбаясь доктор.

— Вы правы, — согласился капитан, — тогда бы не пришлось израсходовать много угля до Берингова пролива.

С этими словами капитан отошёл от доктора и спустился к себе в каюту. Там он вынул из большого ящика наклеенную на холст карту, лежавшую под барометрами и морскими часами, и развернул её на письменном столе, освещённом ярким светом большой карсельной лампы[60]. Эта карта, составленная британским адмиралтейством, показывала самые мельчайшие особенности прибрежной морской полосы между 47o и 49o северной широты и 4o и 5o западной долготы от Гринвича, то есть тех самых мест, где сейчас находилась «Аляска». Карта была величиною почти с квадратный метр. Очертания побережья, острова, неподвижные и вращающиеся маяки, песчаные отмели, глубины, все, вплоть до путей следования, было подробнейшим образом обозначено на этой карте. С такой картой и компасом, казалось, даже ребёнок мог бы провести самый большой корабль через эти коварные места, где ещё недавно опытный офицер французского морского флота, лейтенант Маж, исследователь Нигера, потерпел крушение вместе со своими спутниками на корабле «Мажисьен» («Чародейка»), после того, как там уже затонул пароход «Сане» и многие другие суда.

Случаю было угодно, чтобы капитан Марсилас никогда не плавал в этих водах. И в самом деле, только необходимость зайти в Брест привела его сюда, иначе он шёл бы в открытом море. Потому капитан мог рассчитывать только на внимательное изучение карты и старался не отклониться с правильного пути. Но маршрут был самым простым. Оставив слева Пуа-дю-Ван, Бек-дю-Ра и остров Сен, почти всегда окутанный водяной пылью ревущих волн, на котором, по преданию, некогда обитали девять жриц-друид[61], «Аляска» должна была взять курс на запад, чтобы затем повернуть на юг, когда она попадёт в открытое море. Неподвижный огонь на острове точно указывал её местонахождение, и, судя по карте, менее чем в четверти мили к западу от этого маяка остров заканчивался цепью отвесных скал, вдающихся в открытое море, достигающее здесь стометровой глубины. Так как этот ориентир был особенно важен в такую тёмную ночь, капитан, тщательно изучив карту, решил приблизиться к нему на более близкое расстояние, чем он сделал бы это при дневном свете. Поднявшись на палубу, он окинул взглядом море и приказал Эрику повернуть на двадцать пять градусов к юго-западу.

Этот приказ немного озадачил молодого лейтенанта.

— Вы говорите на юго-запад? — вежливо переспросил он, полагая, что ослышался.

— Да, на юго-запад, — повторил своё приказание капитан. — А что, этот путь вам не по вкусу?

— Если вы позволите вам ответить, капитан, я должен признаться, что да, — чистосердечно сказал Эрик. — Я предпочёл бы и дальше держать на запад.

— Для чего? Чтобы потерять ещё одну ночь?

Тон капитана не допускал дальнейших рассуждений. Эрик точно выполнил полученный приказ. Ведь его начальник был испытанным моряком, которому можно было полностью довериться.

Как ни незначительно было изменение курса корабля, оно сразу же сказалось на его скорости. «Аляска» испытывала сильную бортовую качку и при каждом резком повороте погружалась носом в волны. Море вокруг неё бурлило. Лаг показывал четырнадцать узлов и, так как ветер крепчал, Эрик приказал зарифить[62] два паруса.

Доктор и Бредежор, внезапно почувствовав недомогание, поспешили спуститься в свои каюты. Капитан, остававшийся ещё некоторое время на палубе, вскоре последовал за ними. Но едва он успел дойти до своей каюты, как к нему явился Эрик.

— Капитан, — сказал он, — я только что услышал по левому борту подозрительный шум, как если бы волны разбивались о скалы. Я считаю своим долгом сказать вам, что, по моему мнению, мы идём опасным путём.

— Воистину, сударь, ваше беспокойство переходит в упрямство! — воскликнул капитан. — Какая опасность может нам угрожать, раз мы находимся в добрых трех — четырех милях от маяка?

И с раздражением он показал на карте, по-прежнему развёрнутой на его столе, остров Сен, который стоял подобно часовому на самой оконечности бретонской отмели. Эрик следил за его рукой. Он ясно видел, что никакая опасность не была обозначена у подступов к этому острову, круто обрывающемуся в море и омываемому глубокими водами. Ничто не могло быть более надёжным и успокоительным в глазах моряка. И всё-таки ведь это не было галлюцинацией — шум волн, разбивающихся о скалы, шум, который доносился с левого борта, то есть с подветренной стороны, и следовательно с небольшого расстояния!

Странное ощущение, о котором у Эрика не хватало решимости признаться даже самому себе: ему казалось, что он не узнает в очертаниях берегов ничего общего с описаниями этих коварных и зловещих мест, известными ему по разным географическим источникам. Но как он мог противопоставить краткие и беглые впечатления, смутные воспоминания такому очевидному и неопровержимому факту, как карта Британского адмиралтейства? Эрик на это не осмеливался. Известно, что карты именно для того и созданы, чтобы предостерегать мореплавателей от возможных изъянов и пробелов памяти. Он поклонился своему начальнику и поднялся на палубу.

Не успел он ещё взойти на мостик, как раздались крики:

— Рифы с правого борта! И через несколько секунд снова:

— Рифы с левого борта!

Вслед за пронзительным свистком началась беготня по палубе, «Аляска» вздрогнула, замедлила скорость, дала задний ход. Капитан Марсилас бросился к лестнице, ведущей на палубу. В ту же минуту он услышал глухой шум, напоминающий скрежет полозьев по песку, Внезапно капитан упал от резкого толчка. Судно задрожало от киля до верхушек-мачт. Затем воцарилась тишина и «Аляска» замерла в неподвижности. Она вклинилась между двумя подводными скалами.

Капитан Марсилас с окровавленной от удара головой с трудом встал на ноги и добрался до палубы. Все там было в полном смятении. Охваченные паникой, матросы бросились к шлюпкам. Волны яростно обрушивались на неожиданную преграду, которую создавало им потерпевшее крушение судно. Два сверкающих глаза маяков, Тевеннека и острова Сен, направленные на «Аляску» с неумолимой неподвижностью, казалось, укоряли её за то, что она пошла навстречу гибели, от которой они предостерегали. Эрик, стоя на капитанском мостике и наклонившись через правый борт, пытался, несмотря на кромешную тьму, определить размеры катастрофы.

— Что случилось, лейтенант? — нетерпеливо обратился к нему капитан, ещё не пришедший в себя от падения.

— А случилось то, капитан, что, повернув, согласно вашему приказу, к юго-западу, мы налетели на рифы, — ответил Эрик.

Капитан Марсилас не произнёс ни слова. Да и что он мог возразить? Круто повернувшись, он сошёл с палубы.

Как это ни странно, но при всём трагизме создавшегося положения «Аляске» не угрожала немедленная гибель. Неподвижность судна, присутствие двух маяков, близость земли, которая определялась самими этими рифами, зажавшими «Аляску» в клещи, — все это делало катастрофу скорее мрачной, чем пагубной. Эрик, со своей стороны, видел только одно: экспедиция прервана, возможность отыскать Патрика О'Доногана потеряна!

Однако Эрик тотчас же пожалел о резких словах, сказанных им под влиянием горького чувства, наполнившего его душу. Поэтому, спустившись с мостика на палубу, он стал повсюду искать своего начальника с великодушным намерением ободрить его, если только это возможно.

Но капитан исчез, и не прошло ещё и трех минут, как в его каюте раздался выстрел.

Эрик бросился туда, но дверь была заперта изнутри. Он вышиб её ударом ноги.

Капитан Марсилас лежал на ковре с простреленной головой, сжимая револьвер в правой руке.

При виде корабля, гибнущего по его вине, он пустил себе пулю в лоб. Смерть наступила мгновенно. Доктор и Бредежор, вбежавшие в каюту вслед за Эриком, могли только это подтвердить.

Но некогда было предаваться скорби. Эрик, поручив обоим друзьям поднять тело капитана и уложить его на диван, должен был вернуться на палубу и подумать о спасении экипажа.

Когда он проходил мимо каюты Маляриуса, этот добряк, разбуженный то ли неподвижностью судна, то ли выстрелом, раскрыл дверь и высунул седую голову, увенчанную неизменной шёлковой шапочкой. После Бреста он ни разу не просыпался и ничего не заметил.

— Что такое? Что произошло? — спокойно спросил он.

— Что произошло? — ответил Эрик. — Произошло, дорогой учитель, то, что «Аляска» села на рифы, а капитан Марсилас покончил с собой.

— Боже мой! — воскликнул потрясённый Маляриус. — Но тогда, мой дорогой мальчик, значит, погибла наша экспедиция?

— Ну нет, дорогой учитель, это совсем другое дело, — возразил Эрик. — Ведь я-то ещё не умер! До тех пор, пока в моей груди не остановится сердце, я буду говорить: вперёд!

Загрузка...