Не лечи меня…

Глава 18

В реанимации было тихо, кому там шуметь? Лежали только тяжёлые. Кроме Виктора был ещё один пациент, которого к вечеру должны были перевести в палату, его Марьяна оперировала. Виктор лежал, утыканный трубками, Марьяна машинально проверила показания приборов, убедившись, что показатели неплохие, пододвинула к кровати стул от сестринского стола и присела. Реанимационные сестры, они как те церберы, увидели бы кого другого, отлаяли, не задумываясь, Марьяну же не трогали.

Села, взяла аккуратно холодную ладонь Виктора в свои, погладила, поцеловала и уткнулась в нее лбом.

По щекам потекли слезы, капая на больничную кровать.

– Ты меня прости, я такая дура, – начала тихим шепотом, – какая разница, разговариваем мы или молчим, есть работа или нет, вкусный этот проклятый борщ или кислятина. Дожила до седых волос, а в жизни ни черта не разбираюсь, вон, Люська молодая, и то побольше меня понимает. Я, наверное, не та, которая тебе нужна, ты такой сильный, а я слабачка и трусиха. Я тебя вылечу и уйду, если прогонишь. Ты только поправляйся, нам ещё Лерку замуж за Гарика выдавать и Державину мозги промыть надо, чтобы Люську вернул.

Сидела и говорила, как никогда и ни с кем, даже с Наташкой в молодости, когда с дискотеки приходили и болтали, обсуждая все на свете, пока мама не прикрикнет, чтобы спать ложились.

Рассказывала про все: работу, которой пустоту в жизни затыкала, как скучала эти месяцы, порываясь позвонить, но останавливаясь в последний момент, про то, что дура и любит его так, как наверное никого другого в жизни своей никчёмной не любит. Про то, как жила до него.

На вечерний обход пришёл Лева, нашел Марьяну, скрученную на стуле. Проверил показания приборов и обратился к ней:

– Марьяш, иди в ординаторскую, поешь, поспи там, если домой ехать не хочешь.

– Лева, я не могу.

– Марьяш, – сжал руками ее предплечья, – тебе надо поспать, ты же видишь, состояние стабильное, в себя он придет только завтра к вечеру. Марьяш, ну ты же врач, понимаешь, что восстановление будет долгим, тебе силы понадобятся, надо отдохнуть.

Марьяна только отрицательно покачала головой.

Лева вздохнул, отпустил ее плечи и пошел дальше на обход.

Когда начало темнеть в реанимацию два санитара притащили кушетку.

– Марьяна Николаевна, вы ложитесь, сидя спать неудобно.

Марьяна легла на кушетку, укрывшись лёгким пледом, руку Виктора так и не выпустила. Самым поздним вечером заглянула Клавдия Алексеевна с контейнером еды:

– Марьяна Николаевна, я вам покушать принесла, не обижайте уж меня старую, поешьте.

– Клавдия Алексеевна, вы же это себе брали на смену, не надо.

– Тю, да я поела на ужине, нашли за кого переживать, у меня жирового запаса как у медведя, зимовать можно, вы же сами так говорили.

– Простите, я все время что-нибудь говорила обидное, – провинилась Марьяна.

– Да кто ж на правду обижается-то, глупости не говорите, ешьте лучше, итак вымотались за день.

– А как тебя в реанимацию пропустили?

– А желающих остановить меня не нашлось пока, мы с этими, – покосилась на медсестер, – в разных весовых категориях, чтоб они против меня выстояли.

За разговором Марьяна не заметила, как все съела.

– Спасибо, вам огромное.

– Да будет тебе, держись, милая, – обратилась панибратски медсестра, – ночь эта сама знаешь какой будет, – похлопала по плечу и ушла.

Марьяна сама знала, что первые сутки самые тяжёлые, переживет их пациент, значит оклемается. О других в этом ключе думалось проще, понятно, что это рутина, работа такая. А вот когда это жизнь не чужого тебе человека, то накатывает страх, бесконтрольный, поглощающий все другие чувства.

Первая остановка была около двух часов ночи, Марьяна на писк приборов среагировала мгновенно, руки конечно тряслись, но реанимационные мероприятия, отработанные до автоматизма за годы работы выполняла чётко. Реаниматологи тоже работали как часы. Реанимация наполнилась народом быстро, любое промедление могло стоить Виктору жизни.

Полковника прокачали, завели, показатели привели в норму, можно было выдохнуть, Марьяна очнулась только когда Лева попытался разжать ее пальцы, которыми она намертво вцепилась в кушетку, на которой сидела.

– Марьяш, может пойдешь в ординаторскую, – снова попытался ее уговорить.

Марьяна только головой махнула. Лев вздохнул и присел рядом.

– Лева, я его старой стерве с косой не отдам, подавится. За чужих боролась, а за свое зубами ее грызть буду. Лев, я сейчас поняла, что если его не станет, я с тоски сдохну, вот лягу тут и сдохну.

– Марьяш…, – протянул доктор.

– Он ведь меня спрашивал, если он уйдет буду скучать или нет. Скучать… Не то это слово, ох не то. Ладно, иди Лев, я тут возле него лягу.

Второй раз приборы запищали ближе к утру, и карусель началась по новой, в один момент Марьяне показалось что все, сейчас сорвётся, как в пропасть с обрыва. Мысленно посылала Виктору установку бороться, это она одна, а у него Лерка, нельзя ребенку без родителей.

Виктора завели, а у Марьяны сил совсем не осталось, хирург ведь, привыкла сутками на ногах быть и пациенты тяжёлые были, не по два раза остановку выдавали, больше, но такой усталости, давящей к земле гранитной плитой не испытывала даже в первые годы работы. От собственного бессилия опустилась на пол рядом с кроватью Виктора и завыла как собака.

Медсестры реанимационные к ней не подходили, Марьяну в больнице за крутой нрав побаивались, а тут и вовсе не знали с какой стороны подступиться.

Додумались за Львом сбегать, тот видя, что Марьянка впала в полубезумное состояние, долго не раздумывал, велел Татьяне укол успокоительный приготовить. Скрутил Марьяну насильно и приказал Татьяне колоть. Марьяна сопротивлялась, но сил было мало, потому быстро сдалась. Лева решил ее оставить в реанимации, положил снова на кушетку и укрыл пледом, оставил так досыпать, девчонкам приказал, если что случится его вызывать.

Проверил показатели приборов, они показывали стабильное состояние пациента, вздохнул и пошел в ординаторскую, через три часа смену сдавать, а он почти не спал.