Не под своей звездой

Глава 2

В соседней комнате гремела музыка. Хотя музыкой этот шум сложно назвать. Казалось, кто-то завёл дрель и долбит ею в металлический люк, а в перерывах его безудержно и неистово тошнит. Это играл black metal. Однажды брат включил магнитофон и дал мне послушать музыкальный альбом, сводящий с ума. Сводящий с ума не в том смысле, что музыка заставляет забыться в экстазе, а в прямом смысле слова – у людей ехала крыша. Так о нём говорили. Я слушала этот альбом и пыталась угадать среди гитарного брюзжания другие звуки: стук падающих с горы камней, крики умирающего, рычание собаки. Брат объяснил, что рычание собаки называется «гроулинг», и никакая это не собака вовсе, а разрывающаяся звуками гортань вокалиста. С ума я не сошла, но спала плохо.

И вот новогодняя ночь. В соседней комнате кто-то гроулил и ронял камни из колонок, а мы с братом сидели в родительской спальне и думали, как выгнать гостей. Он давно протрезвел и хотел только одного – тишины. А ещё ему было жалко меня, ведь я оказалась заложницей этого пьяного дебоша. Уйти мне было некуда, это был мой дом. Мой дом, который на время стал впиской для яростно пирующих длинноволосых парней и девчонок.

В то время мы жили вдвоём. Мама много работала, а почти всё свободное время проводила у своего друга. Отец жил с новой семьёй. Я заканчивала школу, брат учился в институте, а по вечерам мы встречались на маленькой кухне и разговаривали о жизни. Двери нашей квартиры всегда были нараспашку; мы жили в ожидании звонка в дверь, кто-то обязательно заходил, а иногда целой толпой, и тогда прихожая наполнялась кожаными куртками и кофрами электрогитар.

Мне было интересно наблюдать за этими ребятами с чёрными неопрятными волосами. Образованные, начитанные, обладающие свободной и богатой палитрой речью; они разговаривали о музыке, философствовали, пили много кофе и курили, держа сигаретку в тонких длинных белых пальцах, какие бывают только у музыкантов и врачей. Мой брат изменился в этой компании: отрастил волосы, одевался во всё чёрное, полностью сменил круг общения и диапазон интересов. Изменилась даже его походка. Эта по началу чуждая для меня субкультура сдружила нас, появились общие темы для разговоров, знакомые. Даже краска для волос была одна на двоих. Иссиня-чёрная «Фара».

Брат играл в музыкальной группе и часто брал меня с собой на репетиции, где я была единственным зрителем. Сидя на полу среди экзотичных «комбиков», «джеков» и «усилков», я завороженно наблюдала, как на фоне убогих обоев в цветочек извивались и сокращались красивые молодые тела в такт тяжелым гитарным рифам.

Новый год. Пришли наши друзья. За друзьями потянулись знакомые. Знакомые привели знакомых, а те своих знакомых. Уже незнакомых. Гости размножались фантастически быстро. Прибывающие приносили с собой снедь: закуски, салаты, бутерброды, икру, соленья, варенья, выпечку.

Пока вечеринка держалась на контролируемом уровне, я ещё пыталась сохранить остатки гостеприимства, но потом, когда праздник превратился в сборище незнакомых пьяных людей, мне захотелось исчезнуть. После полуночи началась вакханалия: люди пили, орали, били посуду, рыгали в туалете, бегали голые.

Я решила одеться и выйти на улицу посмотреть фейерверки. Но тут моё внимание привлекла маленькая ёлочка у телевизора. Моя детская ёлочка. Хрупкое зелёное создание стояло без наряда, её пластмассовые игрушки валялись на полу, Дед Мороз разбит, а верхняя половина его туловища надета на макушку на манер красной звезды. Ветки кое-где покрывали нитки серебристого дождика, словно она хоть как-то пыталась прикрыть наготу оборванной одеждой.

Позади ёлки стояли рамки с фотографиями: я на руках у мамы, маленький брат с крокодильчиком, дедушка с бабушкой. Кто-то взял эти рамки, перевернул фотографии и поставил всех вниз головой. Меня, маму, брата, дедушку и бабушку.

Вдруг кто-то резко толкнул меня в бок, и я почувствовала, как сверху сваливается пьяное тело незнакомого человека.

«Садись на меня, я тебя покатаю, как лошадка, – приказало незнакомое тело. – А ты кто такая? Какие у тебя глазки!». И оно потянуло ко мне руки.

К счастью, тело было настолько пьяное, что мне даже не понадобилось с ним бороться, от лёгкого удара он просто стёк на диван и тупо уставился в одну точку. Я забежала в мамину комнату и наткнулась на двух растрёпанных девиц, которые как раз оттуда выходили. Было темно и накурено. Похоже, девицы использовали мамину комнату как раздевалку: на стуле комочком повисли кофты, а в воздухе застряло облако сладкого парфюма с ароматом общежития.

Я зарылась в одеяле и подумала, что хуже Нового года у меня уже не будет, и впервые в жизни мне захотелось, чтобы праздник скорее закончился. Я мечтала, чтобы прямо сейчас появились родители и выгнали к чертям девиц, лошадку, всю толпу на балконе, разогнали бы тусовку на кухне, собрали и выбросили им вслед весь новогодний стол. А потом мы бы вчетвером сели за стол, съели приготовленные мамой салаты, посмотрели «Старые песни о главном»; родители бы обязательно танцевали, а к маминому каблуку пристал бы дождик и волочился за ней всю ночь, как старый поклонник.

В комнату пришёл брат, лёг рядом, взял меня за руку и молча смотрел, как будто просил прощения за всё это безумие. Потом я слышала через дверь, как он ссорится с гостями. Шумная масса забурлила и забулькала возражениями. Но, к счастью, кое-кто из наших знакомых подключился помочь, и совместными усилиями толпу вытолкали за дверь. Мне почему-то стало очень смешно. Я представила, как на мороз отправились растрёпанные, пахнущие общежитием, девицы, нелепый человек-лошадка с застывшим взглядом и тот урод, кто испортил мою ёлочку и перевернул наши фотографии.