Не стрелять

Сергей Иванов

Не стрелять

На станции светили лишь два фонаря. Один - в дальнем конце платформы там, где останавливался последний вагон другой - далеко впереди над бывшим переездом, у заколоченного домика путевого обходчика. А вся платформа была темна.

Шел поезд дальнего следования. Поздний пассажир какой-то морячок, что курил у двери с равнодушным интересом, смотрел на желтые пятна света из окон бежавшие по платформе.

Поезд сбавил ход. Промелькнула скамейка. На ней поздний пассажир увидел компанию - человека три или четыре. И моряк, наверное, тут же забыл бы о ней если бы. В руках у мальчишки, который сидел край ним слева был револьвер.

Все тот же масленый свет пробежал по стволу мигнул на мушке. Прищурив глаз, мальчишка целился в окна. Прямо в грудь стоявшему у окна моряку.

Невольно тот шагнул в сторону чуть не угодив в крохотное помещеньице где проводники хранят уголь. Чертыхнулся. А когда опять глянул в окно, платформа уже кончилась.

Моряк посмотрел на часы ноль пятьдесят восемь., что-то шелохнулось в нем. Из тамбура он вошел в вагон крепко бухнул в дверь к проводнице.

- Я извиняюсь, мы сейчас какую станцию проезжали?

- Какую станцию?! - сказала проводница сердито. - От Москвы у нас первая станция будет Александров.

- Ну полустанок, что ли!

Проводница сердито зевнула, отодвинула занавеску.

- Скалба это называется. Здесь речка такая протекает. По ней и поселок назвали.

Поезд исчез, виляя вдали красными огнями. За ним, но, заметно отставая, летел грохот. Наконец все пропало в темноте, в тишине.

- Ну и, что мы будем тут сидеть? - спросила девчонка. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать. В темноте рассмотреть ее не удалось бы при всем желании, но двое мальчишек сидевших с нею рядом знали, что она красивая. Или, по крайней мере, так было установлено среди них. Ее звали Алена.

- А ты очень хочешь это сделать? - спросил мальчишка у которого в руках был револьвер. Револьвер был прекрасный. Пальцам стоило лишь дотронуться до его ребристой как бы костяной ручки, до его ствола граненого и барабана в котором так удобно могло лечь шесть патронов. Это все легко вставало перед глазами, сто раз виденное сто раз ощупанное пережитое. Мальчишку звали Славка.

- Ты прислушайся на всякий случаи - сказала Алена - Не очень у тебя трусливый вопрос получился а? Демин, а ты чего молчишь?

Третий в их компании кого назвали Деминым, сидел чуть в стороне отдельно. И руки держал в карманах - тоже такой обособленный жест.

- Ты пистоль-то убери Славист! - сказал он неприветливо.

- Зачем? - И они услышали, как Славка взвел курок.

- Да так Поезд проходил - могли увидеть! В ответ Славка издал крик, какой издала бы лягушка, если б выросла с овцу это он так смеялся над Деминым.

- Знал бы - Демин поднялся - вообще с таким не связался!

- Сядь! - сказала Алена.

Славка не видел, что делает Демин, а Демин не видел, что делает Славка. Одна Алена сидящая посредине могла видеть их обоих.

- Ты, что Демин, правда, думаешь, что из поезда можно было увидеть?

- Да не знаю я, - ответил тот сердито. - Но глупо залететь я не хочу.

- Хм, давай залетать умно! - Славка все время показывал свою насмешливость.

- Слушай, только ты не будь таким умным, - сказала Алена. - Ты отдохни немного.

- Через двадцать минут электричка подвалит, - сказал Демин. - Если решили, то пошли место выбирать. И... нечего здесь крутиться!

- Сейчас придут дяденьки с фонариками, - тут же подхватил Славка. - А, скажут, вот он и Демин, грабитель.

- Я чувствую мне надо идти домой, - сказала Алена. - А вы тут на досуге бейте друг другу морды, как пьяные пэтэушники. - Тут она вспомнила, что Демин то как раз и есть "пэтэушник". Хотела поправиться, что о присутствующих, мол, естественно не говорят. Но это вышло бы глупо.

Демин первый все заметил и понял. Сказал, чтобы не тянуть неприятную для Алены паузу.

- Короче понял, Славка? Убери! - и добавил довольно внятно ругательство, чтобы Алена не подумала, будто он это все говорит спасая ее от неловкости. И Алена удивилась, как не раз уже удивлялась, до чего Демин, который явно не был таким уж особенно воспитанным человеком, обладал чувством такта.

Но сейчас ей некогда было удивляться. Ей надо было реагировать на деминское ругательство, нельзя же показать, что ты поняла его душевную тонкость.

При Алене естественно употребляли эти слова не в первый раз. Теперь при девчонках вообще хамят довольно спокойно. Часто даже специально - чтобы показать свою уверенность и власть. А иногда пуляют просто так то есть совершенно спокойно как будто ты не девчонка никакая и только тем и отличаешься от него от этого "пуляльщика", , что слабее и при всем желании не можешь его стукнуть. Потому девчонки и начали изучать всякие там каратэ да реслинг - вообще учатся бить.

Алена один раз прочитала в "Комсомолке" как две девчонки отметелили свою подругу. И корреспондент сильно удивлялся, что как же такое стало возможно чтобы девушки... А почему бы собственно и нет? Теперь мальчишки мало чем от девчонок отличаются. Интересы одинаковые. Даже мода почти, что одинаковая. Теперь ведь как говорят то? "Молодежная" - и все.

Тогда почему же если они - те две - наказали какую то сволочь этот корреспондент так сильно возмущается? Ведь если б ребята подрались - не то, что в газете в детской комнате милиции вряд ли сильно забеспокоились бы Разве не так?

И Алена имела глупость все это написать тому корреспонденту. Слава богу, сообразила дать не московский, а дачный адрес и на чужое имя. Она, конечно, догадывалась, что этот корреспондент ничего стоящего ей ответить не мог. Все же она ждала письма. Дело было прошлой осенью и родители сильно удивлялись, чего она повадилась на дачу в такую погоду.

Наконец письмо пришло. Журналист довольно нервно объяснял ей про девичью гордость - не умнее того, что обычно говорится на классных часах. Просто немного красивей и покороче.

Только в одном Алена удивилась и задумалась. Этот корреспондент спрашивал, почему она решила, что виновата которую били. И объяснил, что как раз все было наоборот.

Алена долго помнится тогда размышляла - всю дорогу в электричке. И поняла, что он заехал не в ту степь. Раз команда считает и бьет, значит она и права. Чего тут неясного то?

Но этот журналист дико подробно ей растолковывал почти полписьма, что права одиночка. И когда Алена была уже готова ему поверить, она вдруг додумалась это просто его как говорится точка зрения - можно так повернуть, а можно и наоборот. Она даже чуть не засмеялась от радости - как здорово получается то! Ведь теперь против любых слов любых иных доказательств у нее есть ответ у вас такая точка зрения, а у меня такая.

А про то, что всегда надо иметь принципы, - это она считала больше для игры. Вот как сейчас, например она играла в то, что при ней якобы нельзя ругаться. И закричала на Демина.

- Прекрати! Совсем озверели!

Славка хихикнул, крутанул на пальце пистоль и сунул его за пояс - точно как показывают в фильмах.

- Короче так, - сказал Демин. - Мы будем с тобой Ален в кусте, а Славист пойдет.

Алене и Славке жутко хотелось спросить, а почему это дорогой Демин ты сам не хочешь пойти? Но Славка не мог спрашивать, чтобы не выдать своей боязни. А Алена не хотела спрашивать, чтобы прекратить всю эту чушь, будто она очень умирает по Славке. Ничего она не умирает! Но ведь надо же с кем-то ходить надо, чтобы кто- то провожал тебя ну и так далее. Иначе вообще сочтут за какую-нибудь идиотку недотрогу.

Наверное Демин вычислил, как им охота задать свой вопросик и сказал:

- Алене этого вообще не надо делать. Я сумею. А Славка пусть докажет!

- Я пистоль добыл! - крикнул Славка и Алена поняла, что он трусит, что Демин попал в цель, что Славка и сам понимает ему надо доказать свою нетрусость. В том числе и себе!

Пистоль он купил у какого-то хмыря. У какого Славка не говорил. Но, что купил - точно за сорокошник. Он звал Алену поехать в Москву проветриться, посидеть где- нибудь в хорошем местечке, показаться знакомым. Пусть знают, что ты личность!

Славка ей про сорокошник столько песен исполнил. Потом вдруг приносит эту штуку. Сорокошника нету, но теперь у нас сорокошников будет навалом!

Они остановились у куста, который присмотрели еще сегодня днем. Место узкое убегать тому будет неудобно, которого они начнут потрошить. И в то же время сквозь ветки видна вся платформа и можно засечь всех, кто сошел с поезда.

За лесом послышалась электричка.

- Ну, что ж, - сказал Славка и Алена сразу представила себе его вымученную геройскую улыбку. - Ну, что ж господа. Пора взводить курки.

В темноте, что-то царапнулось скучным железным голосом это он доставал из-за ремня свой револьвер. Потом тихо, но внятно щелкнула отведенная "собачка".

Глебов вышел на платформу совершенно один из последнего вагона. Фонарь, висящий у него прямо над головой, с трудом дотягивался желтоватыми своими как бы пыльными лучами до платформы. А дальше Глебов увидел в квадратах горящих окон электрички, что из переднего вагона действительно вышло человек шесть-семь народа. Ну и надо их догнать подумал Глебов. Дорога то в поселок была одна.

Тут он заметил, что на левой кроссовке развязан шнурок.

Его первым порывом было догнать людей из головного вагона. Однако он тут же представил себе, как бежит по темной платформе едва ли не в третьем часу ночи да еще с незавязанным шнурком. Он слишком хорошо умел представлять. - И ему сделалось стыдно. Не торопясь, он наклонился под фонарем, стал завязывать шнурок. И тут увидел под лавочкой тускло белевший кусок трубы, такой весьма удобный обрезочек алюминиевый сантиметров в шестьдесят.

Глебов поднял его. Погоди, а, что это значит "весьма удобный"? Я, что боюсь, подумал он? Он шел по платформе, представляя, как ударит вышедшего ему навстречу уголовника. И точно зная, что никого он не встретит, а главное - никого он не ударит. Сзади ему из последних сил еще подсвечивал фонарь.

Спускаясь по лесенке, Глебов сунул трубу под пиджак потому, что если кто-нибудь попадется навстречу, то как раз Глебова и могли принять за бандита. Прошел мимо фонаря у переезда. Потом еще шагов двести.

- Минуточку!

Голос показался Глебову хриплым грубым прокуренным. Не останавливаться пронеслось в голове, они как раз рассчитывают, что я остановлюсь. Не останавливаться нарушить их планы. Но почувствовав, что сейчас побежит Глебов пересилил себя и остановился.

- Деньги!

А деньги у него как раз были почти триста рублей отпускные. Перед ним стоял мужчина - в темноте, в ужасе Глебов не мог рассмотреть ни лица его, ни роста, ни возраста.

При инцидентах противники всегда казались Глебову выше его. Из этого нетрудно сделать вывод, что Глебов не любил драться. Да и не умел. Проще говоря, он боялся драк. Впрочем, многие их боятся!

Прошла короткая секунда. И в продолжение ее Глебову ничего не сделали. Словно его противник сам не знал, как действовать дальше.

- Дайте мне пройти! - сказал Глебов давя в голосе дрожь.

Есть категория людей, которые сперва бьют, а потом разбираются. Но Глебов был совсем не таким. Для него драка была чем-то непоправимым и ужасным.

- Деньги!

В живот ему уперся продолговатый предмет. Даже со стопроцентной скидкой на страх Глебов мог бы поклясться, ему угрожали настоящим оружием револьвером.

И тут же он понял вдруг перед ним мальчишка. То ли зрение стало работать лучше, то ли жест грабителя был излишне театрален. Рука слишком далеко выдвинута вперед не, чтобы удобнее было стрелять, а, чтобы эффектней смотрелось. Тогда и он Глебов словно вспомнив как это делается в кино выхватил из-под пиджака свое оружие и ударил по руке - куда-то между кистью и локтем.

Уже пробежав несколько шагов он вспомнил, что услышал довольно тонкое именно мальчишеское: "Ай!"

Он бежал прямо к переезду прямо под фонарь, то есть из темноты был виден как мишень силуэт на стрельбах. И сообразив это Глебов прыгнул в сторону, почувствовал, как почти по колено, вляпался в какую-то жижу. Но тут же легко выдернул ногу побежал, впервые поняв, какие удобные на нем кроссовки.

Выстрела в спину ему так и не последовало.

Кабинет у начальника отделения милиции был невелик, да еще вытесняя пространство стояли два могучих шкафа да еще сейф. Люба вошла и остановилась у двери ожидая, либо короткого распоряжения, либо приглашения сесть.

- Здравствуй товарищ капитан.

- Здравия желаю, Николай Егорович! - так она ответила и в меру официально и по- дружески. С первых дней в милиции она служила под началом этого человека. Не представляла себе никого другого на его месте не представляла, как могла бы жить дальше, если б он вдруг ушел. К счастью майор Зубов в обозримом будущем никуда уходить или переводиться не собирался.

В их отделении милиции работали в основном все скалбинские коренные. Свой поселок и близлежащие окрестные леса, и окрестные поля и само, быть может, небо над Скалбой знали они наизусть. По крайней мере это полностью относилось к Любе Марьиной.

В милиции людей наивных и восторженных не держат. В милиции нужны люди мыслящие трезво. Наверное Люба такой и была. Только если нормальный средний человек, думая об окружающих обычно несколько занижает свою оценку, то Люба ее обычно завышала. Как ни странно это помогало ее службе. Николай Егорович считал Любу Марьину вдумчивым способным работником и похваливал на совещаниях.

- Давай садись, - сказал Зубов. Он надел очки, пробежал какой-то листок протянул его Любе. А сам взял со стола другой листок похожий, кстати, на первый и принялся его читать. И Люба стала читать.

"Уважаемые товарищи! К вам обращается военнослужащий моряк Северного морского флота старшина второй статьи Лаптев Николай Васильевич. Следуя на скором поезде номер 17 "Москва-Мурманск - я в ноль часов пятьдесят две минуты проезжал мимо вашей станции Скалба. На платформе я заметил трех ребят. У одного из них в руке был револьвер примерно системы наган (с барабаном)"

Дальше было зачеркнуто, но разобрать все-таки можно: "Я военнослужащий. Ошибка думаю, исключена". А вместо зачеркнутого было написано так: "Возможно, я ошибаюсь. Но на вашем месте я бы проверил". Подпись и адрес - почтовый ящик номер такой-то.

Люба подняла глаза. Оказывается Зубов уже некоторое время смотрел на нее.

- Какое мнение?

Люба в ответ пожала плечами.

- Вот именно, - кивнул Зубов. - На нашем месте он бы проверил! - и подал Любе вторую бумажку, которая действительно была похожа на первую - школьный листок в линейку. Можно даже было подумать, что листки были недавно детьми одной тетради. Почти автоматически Люба приложила их друг к другу. Да нет, без всякого увеличительного стекла было видно края разные и здесь линейки бледней здесь гуще.

- Я тоже провел этот эксперимент, - сказал Зубов.

А Люба уже читала.

"Довожу до вашего сведения, что в ночь с двенадцатого на тринадцатое августа на меня совершил нападение подросток вооруженный револьвером. Нападение произошло примерно в ста метрах от переезда на Школьной дороге".

Все. Ни подписи, ни обратного адреса. Штемпель. Он как это часто бывает, поставлен был кое-как.

"Школьная дорога" - так мог сказать только местный. Лет тридцать назад школьники поселка Скалба решили построить дорогу, чтобы родители, идя со станции не месили грязь.

Стали возить песок и гравий на отремонтированной собственными силами древней полуторке. В общем, было дело! Боевая страница в жизни школы. А там и взрослые подключились. Организовали несколько воскресников.

Люба уже застала эту дорогу заасфальтированной.

- Сперва пришло письмо от моряка, - сказал Зубов. - Оно в Александрове брошено. А сегодня второе.

- Местное. - Люба все же разглядела штемпель. - А чего ж так долго до нас добиралось?

- Факт может быть интересным. Но думаю он не лежит на главной магистрали.

- В чем-то этот мужик струсил, - сказала Люба. - И, что-то он скрывает.

- Почему мужик? - Зубов взял письмо без подписи. Почерк как раз скорее женский.

- Я в графологии честно говоря не сильна Николай Егорович. Да она и вообще темный лес. А если по фактам. Его не ограбили верно? Иначе бы заявил. Значит как-то сумел защититься. Значит... - тут Люба прищурилась: кое-что дошло до нее. - Значит он мог покалечить этого мальчишку. Вот и боится!

- А все же письмишко нам подсунул... - Зубов покачал головой.

- Так он же боится! - усмехнулась Люба. - Вдруг да опять его встретят!

- У тебя с подростками, что-нибудь есть тревожное?

- Да с ними все тревожно. Но то, что вы имеете в виду, по-моему, ничего похожего.

Люба официально не занималась подростками. Просто в отделение пришла новая девочка - тоже своя, скалбинская, пока в милицейской работе, как говорится, ни тю, ни мя. Вот Люба ей и помогала...

- Я все-таки еще у Лены проконсультируюсь...

- Давай... И... наметь планчик, тогда вместе посоветуемся.

Николай Егорович не был таким уж, что называется, закоренелым интеллигентом. Для него сказать "вместе посоветуемся" было вполне нормальным делом. Еще он любил говорить про "краеугольные задачи" и был уверен, что слово "мышь" мужского рода, как и говорили всю жизнь в его родной деревне.

Он был вообще-то из трактористов. Николай Егорович Зубов, работать умел удивительно, а, кроме того, отличался ловкостью и смекалкой. За все это и был он в конце пятидесятых годов направлен в органы...

Люба ничем не выдала того, что заметила эту стилистическую погрешность в речи начальника. Поднялась и сказала:

- Есть, Николай Егорович! Завтра я доложу!

Рука у Славки болела и здорово опухла. Такая лапища стала - любой заинтересуется.

Вообще утром это было совсем не то, что ночью. Утром он представил весь ужас того, что хотел сделать. Заперев дверь, вынул из-за дивана коробку с револьвером. Вид оружия, какая-то особая, жуткая его красота придали Славке сил. Он надел куртку, хотя была жара, и пошел к Алене.

- Ну чего? - спросила она. - Ничего?

- В смысле чего? - И тут Славка невольно засмеялся от этих "чевоканий".

- В смысле не будь дураком! - прошипела Алена.

- Да ничего не заметили, чего ты! - И опять пришлось улыбнуться, потому, что "чевоки" продолжали его преследовать. А, чтобы не вызывать Алениного гнева, он осторожно приподнял рукав куртки:

- Видала - сволочь какой!

- Кто?

- Ну, этот мэн, который мне врезал. У него же были такие, знаешь, японские штуки?

- Какие японские? Нанчаки? Так они, во-первых, не японские, а корейские!

- Откуда он их только достал?!

- Откуда ты свою машинку достал? - Алена сделала жест, словно держит в руке пистоль. - Оттуда же и он!

Славка скрывал происхождение пистоля. Явно врал про знакомого из "деловых", который... тут, наверное, он был бы рад сказать, что револьвер ему подарили за старую дружбу. Но поскольку сорок рублей, обещанных Алене за гулянку, испарились... И все равно, пусть даже купил - Что за "деловой"? Как Славка сумел у него заполучить такую жуткую вещь? Об этом Алена не могла добиться ни слова.

- Значит, с нанчаками, - сказал Славка задумчиво. - Он вполне может быть малый из мафии, поняла?

Больше говорить им было не про, что, поэтому ничего не оставалось, как только пойти в самый конец Алениного участка и заняться курением. Здесь Славка попробовал было обнять Алену. Но из этого дела ничего буквально не вышло.

- Ален! - сказал Славка обиженно. - Давай немного поаморальничаем хотя бы!

- "Хотя бы"! В каком смысле "хотя бы"? В том смысле, что ты вчера операцию завалил? Чехол!

Это было ее фирменное ругательство - "чехол". И оно не считалось злым. Чехол - значило неловкий, глуповатый, но где-то и милый человек.

Получив сейчас звание чехла. Славка решил, что у него есть шанс. Он снова попробовал было подступиться к Алене, но тут же схлопотал четкий удар в область печени и второй, ребром ладони, по руке... Алена не хотела, конечно. А получилось, прямо по тому самому месту.

И тут со Славкой случилось несчастье. На глазах у девчонки он потерял сознание. А когда очнулся через несколько секунд, заметил, что щеки его мокры. И рука, главное, продолжала болеть нестерпимо.

Алена стояла перед ним на коленях... Взяла Славку за руку, осторожно, как экспонат в кабинете биологии:

- У тебя возможен перелом, понял? - с прошлого года она стала говорить по- медицински, потому, что якобы собиралась в соответствующий вуз. - Закрытый перелом без смещения... Пойдем, я тебя к врачу отведу.

Тут они посмотрели друг на друга... Вот тебе и к врачу! Ведь возможно, что тот человек уже заявил в милицию и, возможно, уже ищут некоего преступника с травмой руки!

Но разве мафиози для охраны своих гражданских прав обращается в милицию?

Но разве Алена и Славка действительно думали, что тот тип - мафиози?

Бабка, которая молча переносила все Славкины "понты", молча перенесла и сообщение, что он едет в Москву. В самый солнцепек надел черный свитер (как назло, ни одной рубашки с длинным рукавом) и пошел на станцию. Алена на велосипеде медленно ехала рядом. Так дико было идти мимо "ночного места" - Славка собрал все мужество... Уже вполне придя в себя, он поднялся на платформу:

- Здесь я с тобой буду прощаться, голубка, Дальше меня не провожай... - Это ведь теперь самое престижное занятие пародировать какой-нибудь спектакль, или кино, или вообще, что-нибудь серьезное. - Что ж, поцелуемся на прощание?

Алена быстренько оглянулась - есть ли кругом народец... Да, зритель имелся. Тогда она обняла Славку за шею и не спеша поцеловала... Один раз он играл Деда Мороза в школе, Деда Мороза, который тает, попав не в то время года. И вот кругом младшеклассники чуть не рыдают от переживаний, а у Славки усы, как назло, залезли в ноздри, и он только об одном и думает, как бы не чихнуть в этот печальный момент.

То же и сейчас. Тетеньки кругом шипят-надрываются, Алене того и надо. А Славка стоит как дурак. Потому, что это не поцелуй, а... какой-то штемпель тебе на щеку поставили.

Не спеша Алена уехала... Зачем ей все это надо? Уж лучше бы просто лапу дала на прощание, но по-человечески!

Хирург оказался молодой парень, такой усатенький, с такими джинсиками из-под халата, что Славка сразу понял: здесь его поймут.

Хирург молча смотрел, как Славка мучается со свитером. Затем помог аккуратным и быстрым движением.

- Ну и зачем ты его напялил? Да еще такой относительно немытый.

- Дико холодно было, - ответил Славка, все еще думая, что они поймут друг друга.

- Тридцать градусов действительно не погода, - кивнул хирург. - Но это только одна причина. А вторая... маскировался?

- Чего мне маскироваться? - Славка хотел это сказать спокойно и небрежно, а получилось с каким-то дрожанием...

- Сейчас узнаем, - снова быстрым и точным движением хирург взял его руку, прошелся по ней пальцами. - Не слабо тебе врезали... Трубой, что ли?

- Вам-то какое дело?

- Правильно, - кивнул хирург. - Была бы у тебя ножевая или огнестрельная травма, тогда бы я был обязан... А так я могу только предполагать, что ты на кого-то напал и тебе врезали.

- Во-первых, не я напал, а на меня напали!

- Не, старик. Если б на тебя напали, тебе бы по голове закатали, по плечу или бы в грудь этой штукой ткнули. А здесь от тебя защищались, отбивали твою руку, понял?

И хирург сделал такое движение, что Славка чуть не вздрогнул: очень получилось похоже. Хирург улыбнулся:

- Так было дело?.. А, что ты держал в этой руке, а? Он быстро написал какую-то бумажку. - На рентген пойдешь..., что ты держал, я могу только предполагать!

Славка молчал. Он был по-настоящему напуган, как его легко и точно раскрыли.

- Ступай, - сказал хирург. И теперь он вовсе не казался Славке таким уж молоденьким. - Ступай... Ты ведь человек просвещенный, осенью в десятый класс пойдешь. Мог бы в сознании своем экстраполировать, чем кончаются такие истории. Оно все неплохо, когда в темноте да в подворотне, но совсем по-иному выглядит, когда сидишь в светлом кабинете и отвечаешь на вопросы людей, имеющих специальную подготовку.

На рентгене выяснилось, что ни перелома, ни трещины у него нету. Но Славка мало обрадовался этому.

Он ни о чем не мог думать. В голове его замкнулся какой-то не тот транзистор, потому, что раз за разом там прокручивалась "видеолента" с этим хирургом. Сильнее всего Славку страшило то место, где хирург говорил о раздолье в темноте и об ответе на следующее утро... Как будто подсмотрел Славкины мысли!

Рентгенша сказала: надо еще раз зайти в хирургический. Хотя перелома и нет, все равно необходимы какие-то там процедуры... проце-дураки... У Славки уже сил не хватило опять идти к этому слишком приветливому... И на дачу не хотелось, видеть Алену и Демина - соучастников!

И он пошел домой. Да, не поехал на дачу, где бабка явно уже начала метать икру, а пошел домой, в московскую их квартиру - посидеть в своей комнате, за своим столом...

Он вынул ключ, который испокон века лежал под камешком в начале лестницы. Дом был маленький совсем, двухэтажный, чудом сохранившийся среди огромных, хотя и тоже старых домов. В нижнем этаже жили две семьи, А наверху только они одни, Соловьевы.

Славке нравилось говорить, что они занимают этаж. Теперь это модно - блистать какой-нибудь прабабкой, будто бы графиней. Или вот аристократично занимать целый этаж... Этаж даже лучше. Про графские-то вензеля можно и наврать, а тут уж... И не важно, что в этом этаже всего три комнаты да кухня.

Он вошел в квартиру - сразу его встретил столь знакомый ему запах... Какой он, точно Славка определить не мог. Только удавалось сказать, что как будто немного отдавало духами. Может быть, и мамиными. Хотя... с годами Славкина мать меняла духи, а запах оставался прежним.

Наверное это пахло старинными стойкими духами девятнадцатого или восемнадцатого века. Ведь и дом был старинный построенный еще будто б при Петре Первом. И с тех пор стоит. Ни Наполеон его не сжег, ни фашисты не разбомбили, не сумели сожрать ни хищные блочные пятиэтажки, ни дома громилы новейших лет - в четырнадцать и шестнадцать этажей.

И едва Славка вдохнул этот запах едва промелькнуло в его памяти то о чем только, что здесь было написано и еще промелькнуло очень многое и многое чего и не скажешь чего никогда не уловишь словами. Славка понял вдруг на сколько же он изменился с тех пор, когда ему в голову приходили хорошие мысли.

Он даже не дошел до своей комнаты, а прямо сел на окно в прихожей и заплакал., что же я затеял, думал Славка, что же я такое затеял?!

В Скалбе на улице Радищева некий мэн открыл дискотеку. Звали его странно - Светик. А фамилия Бочкин. Сколько лет - не поймешь, прилизанный, подтянутый поддатый, в руках какие то кисти - художник с понтом. Да Славка и не очень разбирался в возрастах.

Дискотека. Объявлении про нее нигде не висит, а все знают. Вход - полтинник, напитки - с собой. Начало - в десять, окончание - в три.

Они с Аленой конечно стали ходить. Тем более им надо было где-то обниматься и все тому подобное. А то было бы просто неудобно, все люди как люди развлекаются в меру сил и способностей, а вы-то кто? Брат и сестра? Или еще чего-нибудь похуже? Тем более аморальничать - дело приятное. Тем более когда Славке несколько раз намекнули мол неслабая у тебя подруга очень в порядке отоварился! Поделись с товарищами! А Славка смеялся довольный.

Потом он втянулся уже по настоящему. Хотелось видеть Алену, что-нибудь там у нее спрашивать, как будто не по делу, а смотреть совсем в другом смысле. И улыбаться - не в тех местах где вроде следовало бы по ходу разговора. И, чтоб Алена тоже вдруг улыбнулась.

Так они проводили времечко золотое, пока нечаянно не налетели на неприятность. Причем по совершенно детской причине.

Они с Аленой жили на улице Ломоносова, а у "ломоносовцев" издревле шла воина с улицей Тургенева - она рядом параллельная соседская. Но - война. Всегда в футбол с ними играли на интерес раз в лето. И раз в лето драка улица на улицу. А тогда ребят было много - и дачников и местных. Так, что получалось солидное мероприятие.

Потом все заглохло. Поразъехались ребята, а другие повзрослели. И драки эти которые были в общем-то полуспортивным мероприятием - на землю сел - значит не трогать - тоже прекратились. Но старая вражда осталась. На станции или в магазине тургеневского встретишь - гуляй пацан мне с тобой здороваться не надо!

Уже года два как улица Ломоносова оскудела предельно. Остались по существу Славка да Алена. Их тургеневцы за конкурентов не считали.

Этим летом когда началась дискотечная ночная жизнь ломоносовцы Алена и Славка оказались рядом с тургеневцами. Вроде чего уж тут - все повыросли пора забыть детские забавы. Забыли. Но вдруг Алена говорит:

- Ты слепой или зрячий? Может мне вообще с Хомяком плясать?

А "Хомяк" или "Суслик" или "Мышь" или даже "Крыса" был адъютант его превосходительства Свинцова Виталия Ивановича. Тот с детства так представлялся "Я, - говорит, - Свинцов Виталий Иванович. А это моя Крыса".

С Крысой-Хомяком были еще три-четыре Тургеневских человека. Но Славке ничего не оставалось, как кинуть Крысу бедром шага на два в сторону - современные танцы как раз располагают к подобным телодвижениям.

Сразу возникла как говорится ситуация и сразу их с Крысой выставили на улицу были у Бочкина специальные орлы для этих целей. Следом выскочила Алена - конечно не, чтобы погасить конфликт, а, чтобы оказаться в его центре. И выскочили два тургеневских мальчика. Тут бы Славке и конец.

Но вышел еще Демин, который тоже был ломоносовским человеком, хотя к компаниям летним не примыкал, а без конца копался на огороде - его бабка заставляла. И со временем Демин вообще как-то выпал из поля зрения.

И вот он тоже зачем-то вышел вослед "дружной компании"... Был самый конец июня - двенадцать часов, а почти светло. Но как-то зловеще светло, полночь все-таки.

- Ну дачник - сказал один из тургеневских - сейчас тебе будем морду чистить.

Славка ни на, что не рассчитывал. Сердце его стучало как барабан.

- А твою-то морду удобней чистить, - вдруг сказал Демин.

- Почему? - наивно поинтересовался тургеневец.

- А потому, что она больше!

Алена засмеялась и тут Демин врезал Крысе, что называется, промеж глаз - точно в переносицу и частично в лоб. В инструкциях по каратэ сказано, что после первого удара надо еще "добавлять". Здесь этого не потребовалось. Крыса грохнулся на траву, потом сел, но без всякого намерения вставать. Впрочем, это все было позже. А сразу после удара Демин стал рядом со Славкой.

- Ну как! Двое на двое, есть желание?

Один из тургеневских наклонился над сидящим Крысой. Он вроде бы и не трусил, он вроде бы просто исполнял роль сестры милосердия. Демин подождал мгновение.

- Козлы вы! - На это тургеневские никак не среагировали. Тогда Демин негромко, но очень внятно объяснил на не совсем так называемом "печатном языке" куда по его мнению должны незамедлительно отправиться тургеневские. Затем Демин сделал такое лицо как будто ему душно здесь находиться - в одной компании с этими трусами и он сказал Славке:

- Пойдем отсюда?

Алена, которая на протяжении всей сцены неотрывно смотрела на Демина, первой пошла за ним, потом и Славка.

Стали с тех пор общаться. А было это делом непростым. По крайней мере для Славки. Демин оказался неразговорчив. Вернее он не умел то, что называется теперь "трепаться". В Славкиной московской компании как? Вот приходит к тебе человек. Спрашиваешь:

- Ты чего?

А он да ничего дескать, так - потрепаться. И все ясно. Потому, что существует такой способ общения: говори, что хочешь и хорош. Можно немного поострить, можно какую-нибудь сплетню поведать. Вот и все дела - очень нормальное времяпрепровождение, сиди и треплись. Только соблюдай некоторые правила. Ну типа всех известных личностей зови по именам, словно бы они твои знакомые с раннего детства. Например Высоцкого - Володей, а Пугачеву - Алла, а Пола Маккартни - Пол. И если ты явился, то обязан выставить угощение: пару пакетов хрустящего картофеля или бутылку сока. Ну, и еще некоторые...

А Демин этого совершенно не умел. Или не хотел. Сядет и молчит. Только иногда чего-нибудь скажет как гирю бухнет.

И еще одна у него странность была. Как-то они поехали купаться. Ну покупались, позагорали, то да се - стали есть. Потом Алена говорит:

- Ты видал сколько он бутербродов умял?

У Демина действительно аппетит был рекордный. Но, с другой стороны он же здоровый Демин. Не то, чтобы очень высокий, и не то, чтобы очень широкоплечий. Но буквально сделан из одних мускулов. Алена у него спрашивает:

- Ты спортсмен Демин?

А он говорит:

- Ну да Кандидат в мастера по поднятию и переноске тяжестей! - В смысле, что он подрабатывает грузчиком. Сказал на базе "Мне восемнадцать" и подрабатывает - кому там какое дело?

- А зачем тебе деньги? - спросила один раз Алена. - На фирму ты плевал, музыку не записываешь.

- А я живу - непонятно ответил Демин. Он каждый день после обеда ходил на базу и появлялся потом только часов в семь. Говорил Славке:

- Во трюльник заработал. - Или. - Сегодня пятеру дали.

Затем по Славкиным понятиям он должен был бы предложить эти деньжищи с толком прогулять. Но Демин так никогда не делал. Только один раз сказал:

- Хочешь за Алену день я буду "деньги на бочку" день ты?

Славка засмеялся.

- Конечно, хочу!

Ему то по рублю на каждый день доставать было накладно. А тут все-таки через раз.

- А тогда она чья будет?

- Мы чего с тобой Демин на базаре в Константинополе?

- В смысле как?

- В смысле, что там был невольничий рынок.

Тогда и Демин засмеялся - наверное впервые за все время. Сказал:

- Да не. Просто мне с ней тоже охота попрыгать. - И показалось Славке Демин был смущен. - Она мне тоже немного нравится.

Потом вдруг выяснилось, что Славка только, как бы это сказать, только внешне похож на Алену и Демина.

Здесь надо заметить, что вся Славкина лихость и смелость распространялась на бабушку родную да на школьных учителей. А если б например отец приезжал на дачу почаще, если б запретил ему по ночам ошиваться у разных там подозрительных Бочкиных. Славка бы утихомирился в два счета. Но родители приезжали не часто. Им своих забот было предостаточно. Они можно сказать от Славки просто откупались. Отец раз в две недели выдавал ему десятку и говорил:

- Только я тебя прошу с Полиной Павловной ты не конфликтуй. У нее опять говорит сердце болело. Ты пойми сын, если она умрет, нам от этого лучше не будет.

Словно речь шла о каком-нибудь вспомогательном средстве: "Берегите лифт. Он сохраняет ваше здоровье".

Бабка, которая конечно не подозревала о таких предупреждениях, ругала родителей. Надо сказать у них в семье существовала весьма сложная система отношений: бабка имела право ругать родителей, родители имели право ругать Славку, а Славка крутил, как хотел бабкой. Так вот бабка ругала родителей, что мол, они живут со Славкой по принципу "педагогического магазина" ты нам немного не побалуешься, а мы тебе за это купим "адидас" ты нам четверть не больше чем с двумя тройками, а мы тебе за это - приходи домой не в десять, а в одиннадцать.

- Ну, а как вы хотите собственно? - отвечал отец. - В одиннадцать он бы скоро и без нашего разрешения "адидас" ему необходим - "адидас" теперь у всех. И - только не перебивайте меня пожалуйста! - ему осталось не так уж много продержаться. Очень скоро он станет взрослым и сам поймет, что можно, что нельзя. И уверяю вас, оценит нашу систему отношении. Будет нам с Наташей благодарен!

- Пойми мама мы еще сами молодые! - говорила Славкина мать. - Вячеславу сорок, а мне так просто тридцать шесть!

- Тридцать семь! - веско отвечала бабка. - И с вашими умными мыслями вообще не следовало заводить ребенка!

У бабки между прочим тоже был метод воспитания. Она знала, что уж ей то никак со Славкой не справиться и действовала на него приемами запугивания.

- Ты, конечно, можешь бегать-прыгать, - говорила она с особым таким, тревожным спокойствием. - Но ты должен чувствовать край. Понимаешь?

Вряд ли бабка сама точно знала о каком "крае" идет речь. У них со Славкой, конечно, были разные понятия об этих "краях". И все же слова ее не пролетали мимо пустыми воробьиными стаями. Вернее всего потому, что в них слышалась неподдельная тревога., чтобы стать действенной педагогика должна быть искренней. Это общетеоретическое соображение не знала Славкина бабка. Но ей здесь теория и не Требовалась.

Итак Славка именно "знал край". Но не только потому, что боялся. Для каждого человека есть какой-то свой порог, через который он не переступит, - скажет себе "Нет это уж слишком грязное дело. Я не участвую".

И вот про себя Славка считал, он само собой специально не думал об этом, это просто подразумевалось, что у него Демина и Алены "пороги предельного свинства" совпадают - по абсолютным так сказать величинам. Но оказывается у Демина и Алены была другая система координат!

Это выяснилось случайно.

Однажды Славка и Демин совершенно скуки ради играли в шахматы. Вдруг явилась Алена. Увидела, что они делают, хмыкнула с презрением, энергично потрясла журнальный столик на котором стояла доска: Фигуры естественно наполовину разбежались, наполовину попадали в обморок.

- Ты, что сумасшедшая? - закричал Славка, который как раз начинал выигрывать.

Алена даже не стала ему отвечать села в шезлонг и сказала.

- Все. Я ее усекла!

- Кого?

- Одну бабу!

Оказалось Алена здесь в Скалбе встретила свою врагиню из Москвы из параллельного класса. После шипения и проклятий сказала торжественно и зловеще:

- Надо сделать ей бяку!

- Например? - спросил Демин.

- Ну. - И Алена пожала плечами так, что стало ясно "бяку" она собирается делать как раз руками Демина. И Славкиными конечно. Стало быть пусть они и пошевелят мозгами!

- Я же ее не знаю! - Демин пожал плечами на Аленину непонятливость. То есть в принципе он был согласен. Только хотел, чтоб Алена сперва объяснила кого надо душить и до какой степени.

Славка абсолютно таких вещей не понимал. Они эту девчонку видеть не видели. Как же тогда можно? И тут совершенно не важно, что Алена тебе пусть даже разлюбезная подруга. Как говорится: Платон мне друг, но истина дороже.

Алене же и Демину была дороже не "истина", не совесть, а вот именно "дружба".

- Так чего ты сделать то думаешь? - спросил Демин.

- Да хотя бы собаку угнать!

- А потом ее куда? - спросил Славка. Он не мог скрыть своего презрения и страха.

- Да продать хотя бы!

- Собака-то Ален не виновата!

- А я ее не виню! - Алена снова стала говорить теперь уже обращаясь к Демину как к "более понятливому". - Поехали один раз на субботник. У нас, в общем, там есть подшефное парниковое хозяйство. Она является в норковой шапке! Знаешь сколько такая шапочка стоит? Полтыщи!

- Ну и чего?

- Ничего! Другие пришли в разных вязаных скромных штучках в кроликах под котиков. Она видите ли выпендрилась. Да вся ее жизнь столько не стоит сколько эта шапка!

- Ну и чего? - опять спросил Демин. Однообразный этот вопрос не казался сейчас однообразным с таким совершенно непонятным Славке напряжением он звучал.

- А я эту шапочку взяла и подсняла. Тю-тю девочка!

- Украла?! - как будто со стороны услышал Славка свой голос.

- Вышла из теплицы там какая-то машина проезжала с перегноем. Я ее взяла и бросила туда в кузов.

- Да не свисти ты Ален - сказал Славка - не свисти.

Алена в ответ лишь пожала плечами.

- Ну и, что она? - спросил Демин.

- Рыдала! - Алена выдержала паузу. - А потом ей еще лучше купили! Понятно?!

- А-а! - Славка кивнул понимающе - Это на самом деле не она рыдала, а ты рыдала!

- что?

- Очень просто. Ты ей завидуешь.

Алена помолчала, словно взвешивая его слова. Наконец взвесила все за и против.

- Нет!

Демин смотрел на Алену. И видел Славка он совершенно ее понимает совершенно на ее стороне. Сказал - тоже как давно продуманное не раз проверенное в голове:

- Такие люди наглые есть., что ты! - и потом как бы подвел итог - Надо мстить!

Люба изучала материалы о неблагополучных подростках, как их принято называть. Пролистала папки пролистала еще раз стараясь вчитаться, вдуматься, надеясь споткнуться на ровном месте о какой-нибудь незамеченный факт. Но место действительно было ровным.

Она лишь отложила папки "самопальщиков" - ребят которые занимались изготовлением самодельного оружия самопалов. Таких папок оказалось две. Не густо. И усмехнулась ей бы радоваться этому, а она расстраивается!

Один мальчишка хотел разрядить свой самопал - свинцовая тоже самодельная пуля слишком плотно засела в стволе. Решил погреть самопал на газу, чтобы свинец вытопился. А самопал возьми да стрельни! Тяжелое ранение в грудь.

Тогда весь поселок узнал об этом. Николай Егорович сумел настоять, чтобы устроили открытое разбирательство. Отдельно для ребят и для взрослых. И на взрослом разбирательстве Любу удивила неожиданная мысль, которую вдруг бросил Зубов. Там сидели естественно и учителя и директор школы.

Николай Егорович и говорит:

- Несчастья этого могло и не быть. Если бы вы их товарищи получше учили!

Никто ничего не понял. А в поселке у кое-кого принято было думать о Зубове, что мол он мужик хороший, честный, партийный, но милицейское мол образование - мы его можем себе представить! Так оно считало - мещанское общественное мнение.

- Я, что-то вас не понимаю, Николай Егорович, - сказал директор.

- А я вижу, что не понимаете! Сейчас объясню! Какая у него по физике-то отметка?

Директор переглянулся с завучем скосил глаза на литераторшу Зою Васильевну, которая была классным руководителем раненого мальчика.

- Ну в общем, он неплохо успевал, - сказала Зоя Васильевна.

- А я поинтересовался - сурово продолжал Николай Егорович - Четверка там у него и в первой и во второй четверти. Так чего же стоит эта ваша отметка, если шестиклассник не понимает: прежде чем свинец расплавится, порох уж двадцать раз воспламенится!

- Ну и. - Директору было не очень-то уютно в эту минуту. - Как прикажете воспринять ваши слова!

- Примите как частное определение!

С тех пор Люба поняла думать логично - отнюдь не значит плестись по дороге очевидного. Быть может, как раз наоборот надо неожиданные делать ходы. Вот тогда только и сможешь "споткнуться на ровном месте".

К сожалению, сейчас ничего такого в голову ей не приходило. Она делала как говорится, то, что очевидно следовало "то, что доктор прописал". Проверила того раненого мальчика. Год назад уехал с родителями на Урал. Отпадает. Самопал, даже допустим, подаренный на прощание явно бы "объявился" много раньше чем через год. Оружие такая вещь, что долго в чехле не пролежит. Особенно у мальчишек!

Был еще один "оружейник" некий Свинцов Виталий Иванович. Им занималась прежняя инспектор по делам несовершеннолетних, которая теперь ушла на пенсию. И кстати тоже уехала из поселка. Но работала она основательно. Люба не очень с ней общалась - ей эта Галина Павловна казалась приличной занудой. Теперь Люба поняла, что могла бы кое-чему у нее поучиться.

Из бумаг двухлетней давности этот бывший тринадцатилетний Виталий Иванович вырастал, можно сказать как живой. После уроков труда мальчик оставался в мастерской поработать еще. Это не возбранялось. Только учитель поинтересовался однажды, что же там мастерит юный Левша. Какие-то непонятные железки слесарил семиклассник. Но учитель, человек прежде военный понял, что это детали для пистолета.

Сразу пошел в милицию. Дома у Виталия Галина Павловна обнаружила почти готовый пистолет. Причем ручка - ну уж никак не ребячьей работы. И ствол нарезной.

Папа! Начальник железнодорожных мастерских. Да неужели папа поработал?!

Свинцов-старший и отнекиваться не стал. Ну сделал, говорит, помог сыну. При чем здесь огнестрельное? Это спортивный пистолет. Четырехзарядный, стреляет малокалиберными патронами.

Галина Павловна не поленилась заглянула к ним в сарай. Там "Виталий Иванович" устроил себе тир. Люди в натуральную величину, вернее, не совсем в натуральную, а вроде как бы "подростки". На коленке, под левой лопаткой, на лбу, на животе у этих "подростков" нарисованы карты - бубна черва пика трефа значит куда удобнее стрелять.

Ну пришлось этот тир уничтожить пришлось "спортивное оружие" отобрать. И отцу, конечно, сделали внушение. Больше за Свинцовым ничего замечено не было. Так есть у меня основания парнишку теребить? Думаю нет!

В общем с нерадостными глазами предстала Люба перед Николаем Егоровичем.

- Тут знаешь чего? - оптимистично сказал Зубов. - Тут думать надо! - Он любил шутки ради иногда прикинуться эдаким простачком, потому, что знал о байках про свою якобы неученость. Люба молчала ожидая продолжения. - Как мы можем с тобой предположить. Любовь Петровна револьвер появился вдруг. Но это только кажется, что вдруг. Вон тебе землетрясение - тоже вдруг, да? А потом начнут вспоминать и вороны-то по-лебединому каркали и собаки-то, по-особому выли и закат то был не красный, а коричневый.

- Чего-то не пойму вас.

- Ну, что-то произойти должно было понимаешь? Предшествующее. И притом, что-то неординарное.

- Неординарное. Хм. Уж почти неделя минула, Николай Егорович, а револьвер-то не появляется!

- Ну и слава тебе господи! Как бабушка моя говаривала.

- Это правильно. Однако почему? Он ведь должен!

И тут Люба изложила начальнику свои мысли по поводу того, что оружие не может долго находиться зачехленным - не такой у него характер, а особенно в руках парня.

- Не накликивай ты капитанша беды! - Зубов покачал головой.

- Ну приходится идти на риск. - Люба улыбнулась. Приходится думать.

- И какие же выводы?

Люба пожала плечами.

- Может ему держать его не в чем это оружие то? Например рука не работает?

- Хм. - Зубов прищурился. - Мысль! Молодец, Любушка! Гляди в оба теперь. Поселок у нас не Москва и не Ленинград. Может, и встретишь с подбитой лапой. Ну и в поликлинику.

- Все ясно. - Люба встала.

- И про то, что я тебе сказал попомни: ищи странное., что-то у нас обязательно должно было случиться.

По ночам, а вернее, уже по утрам, когда Славка возвращался домой - после Бочкина или просто после какого-нибудь сидения на бревнышках в голове его происходили сражения. Ему давно пора было спать, а вот не спалось хоть ты повесься! Он продолжал разговаривать с Деминым и Аленой. Да Алена и Демин - это было одно, а он Славка, иное. И буквально чего они ни скажут, Славке все время не нравилось.

Но ведь это как-то неловко, когда люди "за" а ты все время "против". Тут уж самый терпимый и добрый скажет тебе да ты, что, детка? А ведь Алена вовсе не была "самой терпимой и доброй".

Приходилось отмалчиваться хмыкать. А когда уж прямо требовали его мнения Славка вынужден был неопределенно пожимать плечами словно он не человек, а какая-нибудь бледнолицая ученица балетной школы.

- Да в принципе-то может и правильно.

Но то, что Алена проповедовала, не было правильно.

- Да фиг бы с ней с этой икрой! - кричала Алена. - Я без ихней икры проживу. Мне толстеть не обязательно. Но меня зло берет, когда приезжает настоящий металлический ансамбль. Как он там называется? И я стою, как последняя дура, четыре часа голодаю, злюсь, замерзаю. Наконец закупаю этот билет, прихожу в родной класс. Думаю сразу не покажу, что у меня есть. А эта мымра Селезнева ржет надо мной как лошадь Пржевальского и машет таким же билетом. Да еще в пятый ряд, чтоб она там оглохла!

Славка уже понимал в чем дело. А Демин еще наивно осведомлялся чем же провинилась перед Аленой "эта мымра".

- Я то в очереди морозилась! - шепотом кричала Алена непонятливому Демину. - А она-то просто отзвонила папочке, и ей билеты готовы!

- Ну и чего ты предлагаешь? - спрашивал Славка.

- Мстить! - спокойно отвечал за Алену Демин.

- Правильно! - так же спокойно и мрачно кивала Алена. Хотя бы дом поджечь.

У Славки язык как говорится примерзал от ужаса. Алена в это время со спокойной ухмылкой объясняла, как она это собирается сделать. Пробраться в дачу осенью ничего не стоит когда все уедут. Ну и вот... Прихватываешь с собой электронагреватель которым воду кипятят и бензина литра три. Суешь нагреватель в бензин. Потом спокойно уходишь гулять. Через полчаса дача пылает!

- Ты, что Ален глупая? - стараясь сохранить спокойствие интересовался Славка.

- Правильно, - соглашался Демин. - Бензин весь испарится он же летучий. А кипятильник просто перегорит. И ничего не будет, кроме улик!

Славка хотел им крикнуть, что они оба рехнулись, если всерьез обсуждают такие вещи. Но первой успевала крикнуть Алена.

- Плохо ты мальчик физику знаешь! Прежде чем он испарится, он взорвется десять раз!

Они начинали яростно обсуждать физические свойства бензина ничуть не думая о том, что вся эта затея по крайней мере бред.

- Ну, ты скажи Славист! - Демин резко толкал Славку в плечо. - Будет взрыв?

Тогда и Славка оказывался погруженным в этот высоконаучный бензиновый спор. А потом дома лежа в своей тихой комнате с продолговатым белым потолком (а утренние птицы кричали и пели ничуть не мешая нормальным людям спать) он клял себя за беспринципность вообще за то, что не пошлет этих двух экстремистов куда подальше.

На другой раз Алена принималась развивать новый план уничтожения вражеской дачи. И вдруг Демин говорит.

- Бред это все.

- что? Опять чего-нибудь испарится?!

- Да нет. Я считаю зачем портить? Надо брать у них и отдавать кому-то. Смотрели "Берегись автомобиля"? Вот дельно малый поступал.

- Хм. - Алена испытующе смотрела на Демина. - Значит ты предлагаешь? Ну допустим мы со Славкой согласны. Только при одном условии часть оставляем себе!

- Вы бы послушали, что вы несете! - кричал Славка. Этот хоть предлагает в благородных разбойников играть. А ты Алена вообще прийти своровать - и хорош!

- Они то у нас воруют. - Алена спокойно пожимала плечами.

- А ты видала?

- А ты думаешь на сто пятьдесят можно так жить? Ей говорят "Селезнева кто твой родитель?" Она глаза сощурит "Простой завскладом" Вот так Слава!

- Да глупости это. Таких всех пересажали.

- Значит не всех.

- Ладно я лично его не знаю, - говорил Славка неохотно, и спорить не буду. А почему ты говоришь "Они у нас воруют"?

- Ну я не знаю там у государства. А государство - это мы с тобой и есть! - Тут ей надоедало дискутировать со Славкой и она обращалась к Демину. - Согласен часть оставляем себе?

Похоже было, что Демин особых возражении не имел.

Бредовина какая-то, думал Славка, оставшись один. Надо расставаться с ними и... На этом "и" он всегда останавливался. Не давала покоя одна мысль, а вдруг он Славка такой благородный только из-за того, что самым банальным образом боится участвовать в рискованном деле! Если он откажется Алена с Деминым только так и подумают! Это представлялось Славке невыносимым. Прежде всего потому, что отношения с собственной смелостью были у него довольно напряженными.

Однако дни проходили за днями, как писали в старинных романах дни за днями, а эти двое так ничего и не делали. Хотя болтали зловеще!

Все как это часто бывает, решил случай. В тот раз Славка уснул особенно поздно когда уж совсем рассвело и даже солнце кажется встало над березами. Впрочем, Славка давно не замечал таких мелочей, как солнце. Только штору задернул, чтоб не мешало спать.

Однако спать ему все-таки помешали. Бабка долго и нудно стучалась в запертую на крючок дверь и в Славкин сладкий, а потому липкий сон.

- Да, что такое господи! - завыл наконец Славка. Кто-нибудь слыхал, что у меня каникулы?!

- Во-первых, времени уже одиннадцатый час, - отвечала бабка строго. - А во- вторых, к тебе пришли.

Сонный сердитый Славка поднялся, как был в одних трусах ударом ноги распахнул дверь. Бабка зная его манеры стояла на соответствующем контрольном расстоянии. Рядом с нею стоял человечишка которого все звали Солдат-Юдин.

Вернее он сам себя так звал с детства. Когда с ним знакомились - ребята или даже взрослые - он представлялся:

- Солдат-Юдин.

Неизвестно каким образом воспитывали его родители, но этот Юдин-Солдат всегда играл только в войну. Причем не в солдатиков там не в сражения вообще, не во, что-нибудь приличное. Его любимым занятием было спрятаться и выслеживать жертву.

Идете вы по улице, вдруг - шлеп! Выстрелило пистонное оружие. Можете не сомневаться это Солдат-Юдин пустил вам в затылок воображаемый заряд.

Вещь как будто безвредная однако на нервы действует безотказно. Солдату-Юдину объясняли. И лупили его не раз! Он продолжал свою охоту. Только с годами стал умнее уже не пользовался звучащим оружием, а стрелял по вас, так сказать мысленно. И прятаться он наловчился так подпольно, что нельзя было знать присутствует здесь Юдин или нет.

Его и за это бивали, когда удавалось поймать. А он научился прятаться еще лучше! И настал однажды в жизни улицы Ломоносова и в жизни улицы Тургенева такой момент ну, щекотливый, что ли. С одной стороны бей гада Юдина который... и так далее. А с другой, когда человек практически невидим он столько о тебе тайн насобирал, что сердце начинает неприятно вздрагивать и уже вместо того, чтобы на законном основании и при абсолютной полноте благородных чувств двинуть ему в рожу говоришь дипломатическим голосом.

- Слушай, Юдин, старик...

А потому, что он твои секреты может рассказать другому, а может секреты другого рассказать тебе. Вот так Солдат Юдин незаметно превратился в торговца тайными сведениями. И поэтому Славка увидев его на всякий случаи взял себя в руки а на лице изобразил такую неопределенно приветливую мину, мол нашей случайной встрече я в принципе рад.

Кстати Славка быть может единственный относился к Солдату Юдину по человечески, просто в силу своей природной миролюбивости. К тому же поскольку он был во многом "маменькиным сынком" (это лишь последнее время он взял себе такую волю) за Славкой тайн особых не водилось. Так, что был он для зловредного Юдина практически неуязвим. Это все окрашивало Славкин образ - для Юдина, конечно - в цвета особой привлекательности. Он любил иной раз покалякать со Славкой так сказать отдохнуть душой после тяжелых (и неблагодарных) операции по вынюхиванию чего-нибудь там очередного.

Они уединились на лавочке под березой Юдин был явно чем-то взволнован. Нос и глаза у него блестели - одинаковым таким тревожным блеском. И Славка тоже стал отчего-то волноваться словно уже знал ход дальнейших событий.

Солнце светило вовсю, но Славке не было жарко. Ему даже стало холодно, когда Юдин сказал:

- Мне нужно за это сорок рублей, - и вынул из-за пазухи, что-то завернутое в тряпку, положил на лавочку между собой и Славкой. И оно отозвалось глухим металлическим стуком.

- А чего это?

В ответ Солдат-Юдин сделал такое движение головой, мол разверни да глянь.

Осторожно Славка откинул тряпку и сразу увидел блестящий никелированный ствол, барабан куда вставляются патроны, черную, как бы костяную ручку. Револьвер! Наган а может быть кольт, но не то и не другое, потому, что револьвер был поменьше - в старину такие называли дамскими.

Невольно Славка взял его. С опаской, но крепко. Невозможно было не взять! Какая то приказывающая сила жила в этой страшной игрушке.

Тяжелость его и основательность работы и, что-то еще неуловимое сразу заставляли тебя осознать, что это настоящий!

Славка понял: он не расстанется с револьвером ни за, что!

В то же время страх и любопытство охватили его. Во-первых Юдин знал про сорок рублей. Значит тайно дышал при каких то его довольно интимных объяснениях с Аленой. Но это еще, что! Он присутствовал при разговорах об ограблении! Иначе зачем ему предлагать Славке такую вещь?

Со смешанным чувством восхищения и отвращения он посмотрел на Юдина.

- Только не надо - откуда я его взял и тому подобное, спокойно сказал Юдин. - Я же у тебя ничего не спрашиваю.

Когда Славка вспоминал потом как было дальше, он сообразил, что не сказал Юдину больше ни слова. Сразу пошел в дом, вынул из потайного места, свернутые в твердый жгутик, четыре новенькие десятки, отдал их Юдину, сунул револьвер за пояс под рубашку. И сразу почувствовал какой он ледяной и тяжелый.

Юдин развернул десятки убедился, что их действительно четыре встал протянул Славке руку. Не следовало бы пожимать шпионскую руку! Но Славка догадался об этом много позже. А тогда он хотел одного - чтобы Юдин поскорее как говорится урыл отсюда. То есть по-русски убрался!

Потом он заперся в уборной и стал сначала со страхом, а затем все с большим восхищением рассматривать изучать свой револьвер.

Научился взводить курок научился ставить его на предохранитель нашел собачку откинув которую можно было разломить револьвер надвое. И тогда становилась видна блестящая вычищенная внутренность дула и барабан с шестью гнездами для шести патронов. Все они сейчас были пусты. На мгновение разочарование кольнуло Славку. И тут же забылось! Не важно, заряжен он не заряжен. Главное, что он был настоящий, страшный, очень красивый Славка выбросил вперед руку с револьвером.

- Деньги!

Так он возник - "великий пистоль".

Славка и сам не ожидал сколько в нем появится вдруг значительности и твердости. С такой вещью в руках можно было пофантазировать! Теперь уж и Славка орал стараясь, чтоб сами они замолчали, а слушали бы только его.

Вдруг Алене пришла в голову эта проклятая мысль надо потренироваться.

- Потренироваться?!

- Ну да. Как мы будем хомутать ее папочку? Или там ну в общем, кого решим.

Славке это сразу показалось полной дичью, что еще за тренировки?! Ведь операцию сперва тщательно разрабатывают во всех мельчайших деталях потом выполняют. А тренироваться.

Алена холодно выслушала его.

- Странно, милый! - Тут она быстро глянула на Демина и усмехнулась. И Демин усмехнулся. Как будто их посетила одна и та же гениальная догадка.

А тут и Славку посетила эта же "догадка" может быть я просто боюсь?

- Хорошо пеньки! Решайте, что хотите. Я согласен! Хоть на ограбление сапожной мастерской. Пни осиновые! Я вас в гробу видел!

И Славка ушел, а пистоль осторожно холодил ему живот уже не леденяще как вначале, а как бы по-дружески как бы признавая в Славке своего хозяина и повелителя

Лишь потом Славка сообразил, что все-таки не стоило бы оставлять их наедине. Тем более Демин делал, как известно кое-какие заявочки на этот счет. Но возвращаться ему казалось уж тем более глупо.

Было непривычно рано. Славка лежал в своей комнате уже в постели, уже зачем-то раздевшись. Бабка за стеной досматривала художественный фильм по второй программе.

Он вынул пистоль из-под подушки, положил его рядом, так, что дуло слегка касалось виска. От этого делалось и жутко и здорово. Славка взвел курок, приставил пистоль к самому виску. Он точно знал, что там нет ни одного патрона. И все же было страшно нажать спусковой крючок. Но Славка нажал его! Прямо в ухо ударился звонкий щелчок.

Вдруг Славка понял, что у этой вещи, сделанной специально для стрельбы в людей нет и не может быть хозяина. Она просто слушается того, кто ее схватил. И невольно он подумал опять подумал о том каким же все таки образом револьвер попал к Солдату-Юдину. Украден? Да украден. Не в земле же Солдат-Юдин его нашел такой новенький. И значит я купил ворованную вещь!

Не... Как это у них называется? "Перекупил" Так называется у воров.

С этой минуты, что-то изменилось в Славкином отношении к пистолю. Славка его словно бы разлюбил.

Он ничего сделать еще не успел, а уже случилось преступление - купил краденое. Не то, чтоб его это страшило, но было как-то противно. Он даже решил сейчас же выкинуть пистоль забросить в болото.

Но ведь была уже ночь. А может утро вечера мудренее?

Утро оказалось не мудренее вечера, а глупее на этот раз. Он никуда не пошел, хотя теперь идти к болоту было не страшно. Он страшился другого - того, что Демин и Алена подумают.

И сунув пистоль за пояс, Славка сел ждать, когда Демин и Алена придут к нему мириться. Протомился минут сорок. А потом они действительно пришли.

Попрепирались немного выясняя кто же все-таки был вчера виноват. И затем вдруг Алена объявила, что именно сегодня они идут на станцию ждать последнего пассажира с последнего поезда.

Вот о чем успел подумать будущий десятиклассник Вячеслав Соловьев пока сидел у окна в прихожей своей московской квартиры, а слезы сперва лились у него из глаз, а потом высыхали. И когда высохли они, Славка глубоко вздохнул, поднялся и поехал назад в Скалбу.

Было часа четыре. К тому времени день успокоился расслабился. Облака лежали на небе огромные, неподвижные белые - такие летние-летние. Не верилось, что уже перевалило за середину августа. Воздух был тих и при всей своей прозрачности почти видим - густой пронизанный солнцем.

И здесь Глебов заметил, что с платформы спускается тот самый парень. Да это произошло Глебов узнал его. Он понимал, что ни один суд не поверит ему, но и знал, что никто никогда его не переубедит. Это действительно был тот парень. Тот!

Как и в прошлый раз, парня можно сказать Глебов не видел. Тогда все было в темноте при скупой поддержке далекого и мутного фонаря. Теперь на мгновение мелькнул профиль, а потом лишь спина затылок. И все-таки Глебов знал это он. И не надо быть летучей мышью с ультрафиолетовыми улавливателями вместо ушей, а надо только, чтобы вам один раз ткнули в живот револьвером.

Глебов шел, ведя велосипед за рога. И велосипед этот был ему маскировкой - такая очень дачная примета.

Впрочем парень и так не оглядывался не думал о возможности преследования, словно вообще не опасался. В то же время в нем чувствовалась какая-то грусть, прибитость. Или это лишь казалось Глебову?

Однако никакой это был не парень. Это был обыкновенный мальчишка! И вовсе не так уж он высок как это показалось Глебову ночью у станции. У страха глаза велики. А у неприязни и того больше. И, может, думал Глебов вся эта акселерация. Ну пусть не вся, так большая ее часть, есть не, что иное, как наша неприязнь к ним "Ишь какой вымахал!" А дальше уже пошли-поехали теории. И сейчас он почти уверен был, что "теории" эти не подкреплены достаточным количеством убедительных фактов.

Неожиданно мальчишка пришел! Случилось это очень как-то обыденно. Глебов даже словно бы "расстроился" испытал некое разочарование, что ли. Очень уж недетективно все случилось. Просто он свернул вдруг в калитку, калитка хлопнула и когда Глебов поднажав на педали подъехал к тому месту, в ответ на его любопытный взгляд только ветки мичуринской черной рябины помахали, дразнясь уже покрасневшими кое-где листьями.

Глебов не удержался притормозил, надеясь еще хоть, что-то углядеть. Однако у него хватило ума все же проехать мимо калитки и забора.

Дальше улица полого уходила вверх. И на пригорке этом лежало несколько старых бревен. На них сидели парень и девушка. А скорее все-таки мальчишка и девчонка. Довольно легкомысленно, однако доверяясь интуиции, Глебов затормозил около. Сел на бревнышки, а коня своего положил железным боком на траву.

Он почувствовал, что нарушил какой-то разговор. Но при этом не испытал ничего похожего на угрызения совести. Дело какое! Ведь он был старший. И уже через секунду Глебов решил, что вполне может завязать разговор. Мальчишка ему показался никаким. А вот девчонка была прелесть, что такое. Прелесть!

Глебов признаться никогда особенно не приглядывался к молодежи. Она была, как говорится, вне сферы его интересов. А почему? Никаких внятных объяснений тут не подберешь. Просто Глебов не интересовался молодыми да и все. Как сотни тысяч других людей.

Однако случай весь этот и особенно слежка. Ну, не слежка, пусть, а скажем эта его велосипедная прогулка, повернула душу Глебова в новую сторону. И вот он залюбовался девчонкой. Нет не девчонкой. Но и не барышней! Бог знает, как было назвать это состояние ее духа и бытия.

Одно стало вдруг ясно Глебову красота - момент жизни. Не было - пришел - исчез. И эта девочка была как раз в том моменте. Глебов видел, что, повзрослев, она сделается полновата, жила в ее генах такая склонность. И морщинки на лбу, которые столь милы сейчас, станут ее настоящими врагами.

Но сейчас она была прелестна и неповторима в начале своей женственности, а на самом деле - в ее зените!

На мгновение Глебову захотелось просто довериться ей. Не начать хитро выспрашивать, а просто вот довериться.

Ничего подобного, конечно, Глебов не сделал! Он кашлянул самым банальным образом, чтобы привлечь к себе внимание... Хотя его и так заметили, ведь он мешал их разговору.

- Извините, ребята, вы давно здесь живете? Вы здесь всех знаете?

- Слушай, отец, - сказал мальчишка очень внятно. - Мотай отсюда!

Теперь Глебов увидел, какой перед ним угрюмый парень, какой темный у него взгляд. Но это лишь промелькнуло в сознании. А ясно и горько там отпечаталось другое - Что его назвали "отец". В первый раз. Вспомнилось чье-то стихотворение об этом, Межирова, что ли. Совершенно нелепо и не к месту улыбаясь, он вглядывался в лицо этого мальчишки.

- Чего уставился? Не понял, что тебе сказали? По рогам захотел?

Глебов вспыхнул. Он как-то должен был ответить, осадить его. И сделалось страшно. У мальчишки были кулаки каратиста и тяжелый, безжалостный взгляд. Неважно, что ему шестнадцать, судя по физиономии безусой. Они теперь, эти акселераты... Глебов понял, что сейчас он поднимется и уйдет. И эта девочка, которая.

Вдруг она словно услышала его мысли. Внимательно, не отрываясь, смотрела Глебову в лицо, как будто узнавала в нем кого-то. Потом взяла грубого парня за плечо, тряхнула эдак - довольно бесцеремонно, чего Глебов никак бы не мог от нее ожидать. Но тут же оправдал ее так и следует с этим. Быстро сказала грубому "Сбегай за..." - и произнесла какую-то фамилию... короткую и скользкую - так отчего-то ему показалось.

Мальчишка, больше не взглянув на Глебова, сразу ушел. Тогда она стала говорить. Слов ее он потом вспомнить не мог. Но говорила она именно так и именно тем голосом, которого Глебов ожидал. И от этого получилось еще неожиданней!

С трудом сдерживая себя в рамках взрослости своей постылой, Глебов начал плести ей, что-то несусветное, будто он ищет, не сдаст ли кто дачу... И это в конце августа!

Но девочка слушала, словно понимая, что-то большее, чем эти слова. Словно понимая, чем вызвана его сбивчивость просто ее обаянием, вот и все!

Вдруг она встала. И Глебов невольно поднялся.

- Я вам ничем помочь не могу. Здесь по-моему никто не сдает, - она улыбнулась. - Мне, к сожалению, пора идти Что мол рада бы еще с вами поговорить да вот.

Она пошла навстречу двум мальчишкам тому грубияну и другому "со скользкой фамилией". Последнее, что он увидел как эта девочка прикуривает от спички поданной ей "грубияном". Так странно все было так смешано в душе у Глебова, так все непонятно, как в этой девочке. А может быть как в этом поколении?

Немного пока найдется на свете школьниц которые бы спокойно закуривали под снайперскими взглядами соседок знающих тебя чуть ли не с пятилетнего возраста. Тут надо на многое решиться, что уж мол во я какая разудалая девушка!

Или надо иметь какой-то резон - специально это делать для чего-то. Алена как раз имела "свой резон" когда подходя к Демину и Солдату-Юдину (человеку со скользкой фамилией) вынула из нагрудного кармашка сигарету спокойно бросила несколько остолбеневшему Демину.

- Огонька!

Нужный эффект был достигнут, Юдин разинул рот захлопал глазами все это естественно в переносном смысле. На самом деле его взгляд из напряженно- подозрительного стал напряженно-уважающий. Но Алене было сейчас не до нюансов. Она набрала дыму, выпустила его Юдину прямо в лицо, спрятала сигаретку от греха в рукав и сказала:

- Вон видишь поехал? - А улица Ломоносова была пряма как стрела, и неизвестный велосипедист находился уже метрах в семидесяти. - Узнаешь кто. И где живет.

- Четыре рубля! - Юдин быстро глянул на велосипедиста, а потом повернулся к Алене, которая вынуждена была курнуть второй раз и теперь говорила так, что дым неровными клочьями вырывался у нее изо рта.

- Парень! Рви быстрее, пока тебе шею не свернули! Демин, который в этой сцене не принимал никакого участия потому, что не понимал ее смысла был здорово удивлен тому, как Солдат сорвался с места и улетел словно подхваченная ветром пушинка.

Алена тут же бросила сигарету, затоптала ее плюнула. Она все таки не любила курить! А главное - не хотела засвечиваться. Посмотрела на Демина.

- Ты ничего не понял да? Ты знаешь кто этот парень?

- Который на велосипеде? Какой же он тебе парень? Ему лет сто! - Демин усмехнулся. - Теперь многие эти старичье спортом занимаются понимаешь и по фейсу совершенно не отличишь. А я сразу отличаю если хуже одет значит взрослый!

Алена удивилась этой странной и наверное точной примете. Хотя сам Демин был одет далеко не блеск. Но нет правила без исключения!

Она еще раз припомнила свой разговор с "этим". Его глаза так взрослые на нее никогда не смотрели, если только он действительно взрослый. Волосы под шляпой были. А шляпочка между прочим, действительно фирмы "Верия".

- Ну ладно, - сказал Демин великодушно. - На, что он тебе сдался?

- Я его узнала! Это он. Который Славку вырубил.

- Как ты его узнать могла?! - сказал Демин с усмешкой. - Там же темно было. И через куст.

- Потому, что ты дурак! - отрезала Алена.

Но Демин нисколько ей не поверил. Даже когда Алена стала ему и Славке рассказывать, как "этот" подвешивал ей фонарь про дачу. Ну и, что? Бывают Некоторые - вообще зимой снимают.

А вот на следующее утро он здорово испугался! Вышел и увидел этого мужика. Он опять был на велосипеде, в своей некрасивой "взрослой" одежде. Демин шагнул обратно в калитку, чего делать, наверное, не следовало. Но велосипедист не заметил его.

И в то же время он точно кого-то высматривал!

Из-за калитки Демин видел, как он проехался немного потом повернул назад - и снова мимо их домов. Мимо Славкиного!

Демину притаившемуся за кустом смородины не дано было знать, что Александр Степанович Глебов приехал сюда вовсе не из-за Славки. Не из-за "пистолетчика", как он стал называть его про себя. А из-за того или лучше сказать для того, чтобы может быть ненароком столкнуться с Аленой, которая именовалась в его сознании "Та-девочка-удивительная"...

А Демин со страхом сделал, как он думал, абсолютно бесспорный вывод за нами "секут"!

Он был казалось совсем не тот человек, чтобы чего-то сильно бояться. Но так казалось только Алене и Славке тем, кто особенно не приглядывался к нему. Кто даже имени его не знал. А Демин и не стремился, чтобы узнали потому, что его имя было Степан. Угораздит же иных родителей вспомнить покойного дядю, который в свое время... ну и тому подобное.

Теперь есть такое выражение мы дескать не просто так себе молодые люди мы представители джинсовой культуры. А, что? Вполне внятный термин - скажете нет? Но Демин-то к ней отношения практически не имел, эта "культура" деньжищ стоит, а у Демина их не было.

Демин пока в общем-то не знал чего он действительно хочет в жизни. Но если другим многим спешить особенно было некуда: родители до поры поддержат покормят, - то Демину надо было определяться. Побыстрей!

"Тебе профессию надо иметь!" Так сказал Демину человек не больно добрый к нему, да еще и сердитый - материн поклонник. В неурочное время Демин пришел домой, а они сидели себе за столом да, как говорится, "чаи гоняли".

Демин вошел и прямо сел за стол. И не то, чтобы он сильно хотел жрать. И не то, чтобы так уж сильно "назло". А, что ли проверить хотел, как же ты будешь сейчас мать меня гнать отсюда, своего сына.

Ему в ту пору было лет тринадцать, но он уже во многом понимал, что к чему. Да и матерью было сказано в прямых словах, чтоб раньше десяти не появлялся. И место было найдено хорошее, где он мог досидеть до нужного часа проявлена материнская забота.

И вот он пришел сел к столу - не было еще и семи. Почти надеялся, что сейчас мать придерется к чему-нибудь и начнет орать.

Тогда и он заорет "Да, пожалуйста, могу уйти! Вообще могу не приходить!" Тогда она заплачет и он заплачет. И они останутся вдвоем и сядут смотреть телевизор касаясь друг друга плечами. И она скажет ему где-нибудь в не очень интересном месте кино.

- Степк, поставь чайку.

Но ничего подобного не случилось! Когда он сел мать отвела пустые глаза в сторону. А этот мужик взял кусок хлеба кусок хорошей красной рыбы, которой они в основном и закусывали до прихода Демина, сделал бутерброд, налил Демину в стакан воды "Буратино" и сказал.

- Ешь на здоровье!

Но таким голосом он сказал, в котором тринадцатилетний Демин легко сумел прочитать: "Ты мне нагадить пришел, а я тебе все равно добром - вот хоть ты задавись!"

И тут Демин как-то растерялся. Он не знал то ли ему назло съесть этот бутерброд, то ли назло не съесть. Вот тогда-то вдруг прямо в эту самую секунду мужик и сказал:

- Тебе профессию надо иметь!, чтоб жить без оглядки. Он посмотрел на бутерброд, усмехнулся довольный своей победой. - Когда деньга, лучше себя чувствуешь, а когда неворованная - тем более!

Потом Демин узнал этот мужик - монтажник. Мотается по командировкам, получает и пятьсот, и за пятьсот. Так, что не врал!

Демин не был таким уж особенным Ломоносовым-Лавуазье, но он мог бы остаться в девятом классе. Захотел бы и остался. Да у него о том идеи не было. Восьмой класс он заканчивал легко и свободно.

А потом сразу без лишних напоминании, без "посоветоваться с родителями" подался в ПТУ. Стал учиться на строителя-монтажника. На верхолаза короче говоря - "не кочегары мы не плотники..." А чем плохая профессия?

А в конце августа прямо перед началом занятий мать пришла домой с Робертом. И через несколько дней к ним переехали Робертовы вещи и главное - ударная установка. Роберт был ударником в ресторане при гостинице, где мать была коридорная. У них очень удобно получилось!

В первый или во второй раз, когда Демину постелили в кухне, на полу, мать сказала.

- Ты зови его дядя Роберт.

- А тебя тетя мама?

Эти слова Роберт вроде бы пропустил мимо ушей, вроде бы вообще не слыхал. Но через несколько дней мать, как раз ушла куда-то, потом Демин подумал, что может, и нарочно, через несколько дней Демин ничего не ожидал, был то есть совершенно не готов, он просто смотрел телевизор, а Роберт смотрел на него. Но такие вещи на Демина не действовали.

- Я почему каратэ не занимаюсь, - вдруг сказал Роберт, потому, что тянет.

- Чего тянет? - Демин не хотел, да спросил.

- Да кому-нибудь морда наподдавать! - Он когда волновался всегда говорил с акцентом. - Я нестойкий к этому вопросу.

Некоторое время они молчали уперевшись друг в друга упрямыми взглядами. Затем Роберт продолжил намеченную программу.

- Ты хочешь в девять уходи, хочешь в десять хочешь в двенадцать утром! Меня не касается. Но вечер - одиннадцать приходи!

Демин никак не мог уходить из дому в двенадцать дня у него учеба начиналась с восьми. Впрочем Роберт этого мог и не знать. Роберт мог ему от чистого сердца предлагать сидеть тут до двенадцати. Он очень мало Деминым интересовался.

- Ты меня извини! - Это он сказал таким тоном, каким извинения совсем не просят. - Ты мне здесь абсолютно не нужен!

Теперь Демин очень захотел ему ответить. Но не нашелся сразу. И тогда Роберт как бы перебил его:

- Мать знает!

Эх! Он должен был ответить этому Роберту. И потом он сообразил, как мог бы ответить. Хотя бы молоток в руки взять.

Да и просто словами! Но Демин мать жалел. Себе он это называл "Неохота связываться" и "Она еще сама потом..." А по правде он ее просто жалел!

Он ее жалел и тогда когда от него утром дверь в комнату стали запирать, чтобы он якобы не играл на Робертовой ударной установке. И когда кровать его навсегда передвинули в узенький коридорчик перед входной дверью. И когда мать с настоящими слезами говорила соседке:

- Ну, что же Лариса! Если я родила, я теперь всю жизнь должна таскать эту тяжесть! Мне самой пожить хочется. Вон Робик - думаешь, очень доволен? Степка. Степка. Сколько я его должна воспитывать в конце то концов?1

Демин еще не понимал, что материнская любовь к нему прошла! Об этом ни в одном кино не было сказано, что такое бывает.

И он тогда ушел из дому - в наказание матери, чтоб она опомнилась и побежала его искать.

Но его никто не искал. Через неделю он явился. Его окинули не очень добрым взглядом.

- Хорош! - Как будто радовались, что теперь есть возможность ругать его на законных основаниях.

И, переночевав кое-как, измарав и без того не очень чистую наволочку, он ушел туда, откуда явился - в котельную.

Помещение было огромное, как бы двухэтажное, только конечно, под землей. Окна присажены у самого потолка. Но никто на них не обращал особого внимания потому, что здесь всегда горел свет.

Тут заправлял дядя Андрюха - хромой седой нечесаный. Орал какой-то своей начальнице:

- Я работу справляю? Все! А другое тебя не касается!

Еще приходил сюда однорукий дядя Серега и дядя Толяныч, который рассказывал, что будто бы когда то работал следователем.

Демин даже приладился оттуда ходить в ПТУ. Мужики про него говорили:

- Ну он же Алешки Демина внук который валенки валял. Это они вспоминали деда материного отца.

Но потом все изменилось там Дядя Андрюха, который считал котельную вроде как своей собственностью, сдал ее каким-то подозрительным типам, которые играли в карты, а больше в "железку". Они заваливались часов с шести - и понеслось!

Это было похоже сразу и на рынок, и на пивную-шалман и на темную подворотню. Хотя никаких темных подворотен в сельской Скалбе быть не могло.

Дядя Андрюха стал теперь злой: деньги, взятые им вперед, давно испарились и он сам был не хозяин в своем доме. Дядя Серега и дядя Толяныч резко пропали - их эти играющие "наладили". А Демин остался ему-то пропадать было некуда! Он продолжал жить на своей лежанке за толстыми трубами. Место может, и темное, может, и излишне теплое, а зато уж свое.

Но однажды Демина оттуда выставили. Демин уже лежал раздетый - то ли готовился спать то ли готовился еще помечтать на сон грядущий. И тут над трубой возникла рыжая курчавая башка:

- Давай вали отсюда! - и потом было прибавлено еще несколько слов.

Почему то Демин сразу понял, что место это, бесплатно занимаемое им, теперь тоже продано дядей Андрюхой. За спиной у "башки" виднелась еще одна - женская. Вторая башка была выпивши улыбалась и ждала нисколько не сомневаясь чем кончится дело.

Демин ушел и собственно больше туда не возвращался. Только зашел однажды ботинки свои взять. Его никто и не заметил! И это было ему даже не то, чтобы обидно, а больше как-то странно.

Дуракам счастье он думал, дуракам счастье - ну пусть так. А почему же за это интересным и умным несчастье? Почему интересные и умные так часто мучают других приносят горе? Это он так думал про свою мать и про себя. И ни до чего додуматься не мог.

Месяц или два он скитался где попало, а потом вернулся домой. Пришел днем - ни матери, ни Роберта не было. В дверь был врезан новый замок. Демин плюнул на этот замок. Но постоял секунду вытер слюни. Солнышко светило в ноздреватый снежный пирог под окнами стучала капель.

Замочек врезали? Да и шут бы с вами Тепло! Он открыл сарайку стал вываливать оттуда дрова. На пыльных полках под потолком нашел две керосинки, еще бабкиных.

Демин посидел над керосинками некоторое время в раздумье пока не установил принцип действия. Сходил в лавку за керосином. Ведь продавали же его зачем-то. Стало быть кто-то пользовался и этими штуками.

Сарайка был в сущности неплохой. Даже теплый. При деде покойном здесь вроде бы держали кроликов. А потом завалили хламьем...

В тот день ему повезло: мать пришла рано, а Роберт поздно. Демин уже успел поставить к себе в сарай раскладушку, более или менее заткнул щели зажег керосинки Мать ничего не говорила кроме одного:

- Не стыдно! Постыдился бы! Не стыдно? Перед людьми-то не совестно!

Но Демин думал, что матери самой наверное стыдно. Обида жгла и хотелось длить ее на глазах у матери.

Чтобы мать сказала ему, что-нибудь, он взял купленный еще бабкой транзистор, унес к себе в сарай. Нарочно попробовал играет или нет. Мать только покачала головой и заплакала.

В душе у Демина копошилась смутная тревога, что может быть он в чем-то тоже виноват и мать плачет не от стыда, а просто от горя и оттого, что не в силах справиться с выросшим Деминым.

Он припер дверь лопатой, включил транзистор стал ловить музыку. Под одеялом - правда во всей одежде - ему было не холодно.

Тут дверь толкнули, потом еще раз - сильнее. И Роберт сказал:

- А ну открывай! - Лопата оказалась не таким уж надежным запором.

- Войдешь - поленом шарахну! - И Демин заметил, что действительно выбирает полено удобное для ближнего боя.

- Сгоришь там! - И Роберт снова сильно толкнул дверь.

- Сгорю - вам же с матерью лучше!

Он не хотел этого делать - не хотел из них слезу выжимать. А сам выжимал! Но Роберт лишь, что-то буркнул наверное, на армянском языке и ушел. А Демин остался.

Он и отсюда приспособился ходить в ПТУ. А стирать он уж давно приспособился - в бане. Да ко всему можно приспособиться. Только надо понять, что ты сам отвечаешь за себя. Понимаете? Не мама, не дядя, а ты сам за себя. И на бокс стал ходить. А, что ж ему теперь спортом не заниматься! Иной раз у ребят в общаге ночевал. Да ему бы и самому обшагу дали - просить неохота. Как начнешь объяснять...

В ПТУ, если честно не очень спрашивают по математике там по физике. А уж по литературе по биологии - тем более. И многие этим пользуются. Ну и Демин, конечно, тоже. Но однажды он прочитал кажется в "Комсомольской правде" (домой идти не хотелось он торчал на станции) прочитал, что в мире не учится сто сорок миллионов детей. Вдруг подумал и я один из них!

И стал учиться.

Ему конечно, повезло, что год получился теплый. Март почти как апрель. А в самом апреле уже комары пошли. А там и на практику рванули. Потом приходит прораб.

- Ребята кто хочет остаться еще поработать? Но уже за полную сумму!

Демин сначала дернулся останусь. А куда спешить то! И деньги нужны, он решил снимать комнату или хотя бы койку. Но потом увидел остаются одни детдомовские! И сразу понял ни за, что не останусь! Сказал прорабу спокойным голосом "Не спасибо. Я домой"

А в Скалбе все равно конечно пришлось подрабатывать. Только платили хуже. Потому, что кто он без специальности-то! Пешка разнорабочий, простой подросток!

После он приходил к себе в сараюху усталый как собака" прятал деньги за дрова (с ним расплачивались каждый день, потому, что это была калымная работа) падал на скрипучую раскладушку и его начинала одолевать злость все-таки виноват кто-то! Или вообще никто! И все, что по телевизору говорят - это все врут! И жизнь насквозь такая!

Но Демин не хотел этого думать. Есть виноватые! Причем он Роберта, как раз, за главного врага не держал, ну Роберт не Роберт, другой бы какой-нибудь появился.

И вдруг Алена! Как луна среди ночи! Во-первых, красивая. Во-вторых, современная злая такая резкая! Она была не Демин. Она своих врагов всех наизусть знала.

И Демин стал думать, стал понимать, что это и его враги., что все из-за таких! А ненависти-то не растраченной навалом!

И он готов был на любое воровство собаки на любую драку. При Алене он вообще был готов на все!

Но и он "знал край". Жизнь его научила опасаться слишком вольных поступков. И он понимал чем грозит пистоль. Хотя почти сам и затеял эту проверку, чтобы Славку взять на "слабо", чтоб Алена все увидела.

И сидя у себя в сарае он понимал еще одно. Если бы их как говорится "замели" для Алены со Славкой это были бы просто неприятности, хотя может и крупные, но все же лишь неприятности. Потому, что родители то се... В общем, отобьются.

Так и они думали в принципе-то. Хотя вроде бы ни на кого не надеялись и все было честно. Но в глубине, в самой этой в "печенке" знали тыл есть.

Поэтому Алена со Славкой даже и не представляли даже и не интересовались ни грамма "правовой стороной вопроса" то есть, по-русски говоря, что за это будет!

А Демин - нет! Он как мотоциклист если попал в аварию то не "жигулевским" железным боком будешь ударяться, а собственной мордой!

И теперь, когда за ними началась слежка он не знал, как ему поступить.

Но стыдно было их бросать когда так завязаны, а может завязли! И с Аленой не то, что не потанцуешь, не глянешь.

Была и еще одна причина - совсем уж, наверно странная! Которую он сам от себя держал под замком. Демин страшился потерять их уважение и снова стать человеком второго сорта парнем "из плохой семьи".

Отчетливо виделось ему как Алена презрительно прищурится: "Ну я же тебе сразу говорила. Когда культуры нет..."

Утром на четвертый день расследования к Любе в кабинет зашел Сережа Камушкин. Взял стул сел напротив прищурился улыбнулся.

У Сережи лицо было бледноватое такое, а глаза серо-синие тоже бледноватые, а рост выражаясь термином Николая Егоровича "приземистый". В общем почти квадратный такой человечек.

Но это был квадрат огромной силы и ловкости. И стрелял он очень достойно и быстро. И "блатную музыку" знал - не для красоты как некоторые, а для дела.

Как-то Николай Егорович сказал Любе:

- Кстати могу посватать.

- Была такая договоренность! - излишне спокойно осведомилась Люба.

- Ну. - Начальник развел руками. - Я мужских тайн не выдаю!

- Вас поняла. Отвечаю: сватать меня не надо, спасибо.

Разговор этот состоялся года полтора назад. И ничто не изменилось в Сереже Камушкине. Только вел он теперь какой-то подчеркнуто хороший образ жизни режимил не пропускал ни одной физкультуры вообще всегда был "заряжен". Как человек простой и именно милицейский он завоевывал Любино расположение самым надежным самым достойным и собственно единственно доступным для него способом отличным исполнением своего долга.

Итак, вошел Камушкин улыбнулся прищурился.

- Есть Люб интересный факт по детям. От Зубова поступило устное распоряжение помогать Любе чем возможно. Так, что повод поговорить с ней у Сережи Камушкина был вполне законный!

- У нас в Скалбе, Люб имеется подпольный танц-клуб. - Он полез в свою книжечку, но заметила Люба адрес помнил наизусть - готовился к разговору, только показывать того не хотел. - Значит, улица Речная, дом стало быть восемь, Бочкин Святослав Александрович.

- А почему подпольный! Может просто танцы!

- По не совсем проверенным данным деньги берет с молодежи. Самому где-то за тридцать. Выпивку разрешает. Теперь это у них называется дискотека.

Что и говорить блокнот который дал ей Сережа был истинным чудом. Умел капитан Камушкин вести дознание - ясно точно с неумолимой твердостью. Люба никогда не видела того гражданина Бочкина С. А содержателя детской подпольной дискотеки, а он вставал из Сережиных быстрых записей как живой - во всей отвратительной красе.

Он видно был этот Святослав Александрович подлецом по призванию. Уяснив, что от него хотят, стремительно пошел в "сознанку" (только прошу это зафиксировать в протоколе товарищ капитан!) И потом щедрыми горстями стал сыпать перед Сережей сверкающие бесстыдным предательством факты. А это ведь тоже надо "уметь" - заметить в людях столько плохого.

Люба уже несколько раз пролистала блокнот. Материал имелся - это факт. Но вот какой - неизвестно! Так биологи вынув из пучин морских глубоководную сеть рассматривают див и страшилищ а кто они и зачем! Только одна фамилия мелькнула Свинцов - тот парнишка у которого был тир в виде человеческих фигур и самодельный "пападельныи" пистолет. Теперь он будто бы стал верховодить в целой компании ребят. Ну и, что!

Сюда же примыкал и такой факт Некто Демин (по имени его никто никогда не звал) отлупил одного из приятелей Свинцова. История эта кончилась ничем. Почему! То ли Свинцов затаился (и тогда можно, что-то предполагать). То ли Демин, как считает Бочкин, действительно угрюмый неприятный парень.

Но ведь оценки гражданина Бочкина никак не следует принимать за объективные. Вообще за те которым стоит верить.

И все-таки Люба уверена была, вот среди этих сорока пятидесяти ребят, что толклись около Бочкина и был тот самый.

Домой она вернулась поздно Еще и потому, что шла не торопясь, выбрав дальнюю окольную дорогу по высоковольтной трассе. Ей хотелось проветрить мозги от раздумий своих детективных. Вот тебе небо и вот дорога. И все!

Верно ее работа требовала решительных и стремительных действии. Но требовала она и полной неторопливости Люба думала, что лучше уж медлить, чем делать приблизительное, так называемое "почти правильное". Очень дорого оно потом обходится!

Дома переодевшись в простой и свободный сарафанчик, она вышла на улицу. Еще не дойдя до сарая, она услышала, что мать доит. Причем заканчивает, потому, что струйки били не о ведро, а попадали в густую и пышную молочную пену. И от этого получался такой прекрасный звук, который никакими словами не передать, а только вот надо остановиться у раскрытой в хлев двери и слушать.

Почувствовав Любин взгляд, мать обернулась к ней - такая в меру усталая, но больше умиротворенная, какой и следует быть хозяйке по вечерам.

- Снеси там под колодец...

Люба понесла ведро по мягкой узенькой дорожке между гряд, поставила его в жестяную детскую ванну с холодной водой. Накрыла ведро крышкой и сверху положила камень - чтоб уж, как говорится, ни кот, ни кошка...

Иногда ей казалось, что она хочет выполнять только вот эту простую крестьянскую работу И больше ничего, и больше никогда ничего в жизни. И так прожить до самой старости И иметь мужа, спокойного, работящего, которого можно побранить, что слишком задержался у товарищей под субботу с воскресеньем.

И потом сидеть на крыльце совсем старой бабушкой и смотреть, как жизнь уходит куда-то вдаль.

Она вздохнула от этих мыслей, как ото сна, и пошла опять к матери.

На веранде они разлили молоко из второго ведра по банкам - для тех дачников, которые приходили вечером за парным. И тут же сели ужинать сами - молоком да хлебом со свежим вареньем.

Мать пододвинула кружку, чтобы Люба налила еще.

- Говорила тут Пономарева Татьяна. Помнишь ее?

- Тетя Таня! Конечно!

- Так у нее сосед Знаешь, старик такой Ковалев, что ли Ну, рыжий этот? Так вот Татьяна говорит, к нему забирались будто... В заднем окошке стекло выставлено И потом он, как из Москвы приехал, все охал, охал. Ты ничего не слыхала?

- А когда это было-то?

- Говорит, с неделю.

Странно забрались, а он не заявил. А с другой стороны мало! Не хотел и не заявил. Хм! А ведь я была недавно у тети Тани Пономаревой. И видела дом соседний. Правильно старый такой, словно деревенский. Окна потому, что маленькие, так раньше в деревне делали, чтобы тепло не выпускать.

Она пошла в свою комнату, разобрала постель, но не легла, а села к столу. За дощатой стенкой играл телевизор и тихо похрапывал отец. А только выключи - сейчас же проснется. Начнет шуметь! мол, что я этих копеек не заработал?! Не трогайте, я слушаю! От этого Люба никак не могла сосредоточиться, а ведь, что-то крутилось в голове.

Неизвестно почему ей припомнилась давняя поездка в Петухи - деревню. Был декабрь Они приехали с отцом на санях погода стояла нехолодная. Вошли в избу к дяде Леше тоже леснику отцову вроде подчиненному. Было надымлено и как то пахло нехорошо. На столе стояли пустая водочная бутылка миска недохлебанных щей. Сам дядя Леша лежал на кровати. И отец - такой энергичный тогда - сразу распахнул дверь "Угарно тут! Окно раствори!" Люба попробовала открыть окно.

А! Вот оно! Окно не открывалось! Люба вынула внутреннюю раму. А во второй нет ни шпингалетов ни форточки. И сама она была прибита прямо к стенам и подоконнику.

Прибита! Так и у этого Ковалева может быть. Маленькие деревенские окошки.

Она прошлась по комнате. Почувствовала ложность и "киношность" этого движения. Действительно неужели мы себя извести уже не умеем иначе чем телевизионные герои?!

И вдруг забыла додумать эту мысль. Вспомнила совсем другое. Если так можно выразиться она вспомнила мальчишку который мог бы залезть к этому Ковалеву.

Она видела его недавно. Тоже может быть дней десять назад. На станции. Он пьяный был! И Люба конечно сразу его заметила такой щупловатый, проныристый какой-то. А по глазам все же лет двенадцать не меньше.

Люба к нему на лавочку подсела - она в штатском была и парнишка этот глядел на нее почти свысока. Достал пачку Столичных закурил. Это бывает у некоторых подростков с комплексами - курить на глазах у взрослых. И он стало быть курил. Еще неумело. Но пачки две три уже на тренировку испортил. Из полиэтиленовой сумки торчала головка коньячной бутылки и просвечивали шоколадные конфеты.

- Угостить? - спросил мальчишка когда заметил, что Люба смотрит ему в сумку. - Могу угостить. Только не знаю чем.

- Ты откуда это все взял?

- Тебе какое дело? Украл!

- Я из милиции так, что давай-ка не болтать. Он сразу бросил сигарету и хотел встать. Но Люба удержала его взявшись за сумку. Мальчишка не вырывался он сразу сел завороженно глядя на Любу. Может метод оценки не абсолютно точен, а все же совсем невинный так смотреть не будет. Правда это уж теперь Любе в голову пришло. А тогда не приходило! Тогда она слушала историю про мопед который он "толкнул" за сорок рублей.

- А коньяк зачем?

- Отцу.

В принципе может быть. Конечно той бы продавщице голову снять! Да разве всем продавщицам которые ребятам спиртное отпускают голову снимешь!

- Смотри парень! Ты у нас уже фигурировал в делах. Хочешь поближе познакомиться? Я могу устроить!

Это был всего лишь прием Люба его конечно не знала этого парнишку. Ответил он неожиданно.

- А я и хочу познакомиться. Только не так.

- Правильно, что не так. А как же?

- Думаю может еще пойду по милицейской линии. - Помолчал немного и добавил - в смысле следствия проводить!

Люба взяла Сережин блокнот., что-то здесь имелось из этой области. А вот:

Бочкин его назвал "проныра". Дальше он сказал. Кошка которая ходит сама по себе. Зовут Солдат-Юдин. Подслушивает, подсматривает. Торговец тайнами.

Подсматривать и следствие вести - у ребят это часто сливается. Проныра. Мог и в окошко "пронырнуть". А деньги за мопед - это же очень легко проверить. Если конечно на станции и у Бочкина это один и тот же мальчишка.

Вот так голубка. Не надо было пижонить, а надо было нормально узнать фамилию. Хотя он вполне свободно мог бы и наврать.

Есть люди которые знают чего хотят. А есть которые об этом представления не имеют так называемые "чехлы..."

Алена Леонова вроде бы знала чего она хочет. Но когда внимательней приглядывалась к себе то замечала, что просто плывет куда-то. Из седьмого класса в восьмой из восьмого подсуетилась! - в девятый. А на кой это все? Теперь и девятый отучилась. Но опять же каковы ваши основные движущие цели? Куда и зачем вы двигаетесь!?

А то вдруг находило на нее несусветное веселье, мол пошли они куда подальше эти пудовые размышления. Школу окончу замуж выскочу. И опять ей нравилось жить, как живется. И нравилась та, что серьезным и чуть надменным взглядом смотрела на нее из зеркальных глубин.

Крамского, Незнакомка, теперь почти забытая картина, а Алена однажды увидела репродукцию. Ух ты! И взяла этот взгляд себе. Только в более современном исполнении.

Итак она останавливалась перед зеркалом. Требовательно (но с любовью) смотрела на себя. Благо дача пуста все дневные часы. Тогда рождалось, что-нибудь новенькое. Например влюбить Славку. Влюбить? Запросто! Легко точно аккуратно одним ударом. Дальше - проверить его. Как? Устроить драку. Тут появляется Демин. Задача - держать на привязи. Но и на дистанции! Полная удача.

Только зачем ей все это? Может родители по человечески жить не научили?

Родители у Алены - так называемые "престижные люди. А поэтому, что они должны читать? Обязательно "Иностранную литературу Курить? "Мальборо. Отношения какие должны быть дома? Есть и для этого джентльменский наборчик" отношения должны быть красивые с юмором спортивные молодые! Старыми быть неприлично - это какой- то там дико умный профессор психиатрии из Пенсильванского университета сказал.

На завтрак естественно кофе тост, лепесток финского сервелата. Если съедать по лепестку, то в холодильнике можно иметь любой дефицит.

К кому то приходят в гости обжираться, а к кому-то на коктейль бутылка водки, банка вишневого компота, один лимон, сто граммов варенья, двести граммов Сахару, два литра воды. Привет! Все довольны все общаются. Хочешь - сиди на диване хочешь - сиди на ковре.

Алене многие завидовали в классе - такие родители. Но она-то знала, что родители ничем кроме себя кроме своего "престижа" не интересуются.

Говорят Алене "Расти самостоятельной!" Ну понятно она думала, чтобы поменьше на меня сил тратить и внимания обращать.

А все же ей такая жизнь в их семье нравилась пусть и холодновато а зато свободно современно.

Да нравилась пока не приехал к ним сибирский дядюшка.

- Егор Иванович Леонов то здесь живет? - Он был в нормальном мешковатом костюме небритый с дороги в руке чемодан.

Само собой отца Алениного отродясь Егором не звали. В худшем случае Георгием. Но в основном использовались разные иностранные модификации.

Была суббота. Отец вместе с телевизионными дивами делал аэробику. Он был соответственно в шортиках с разрезиками в майке с англо-американской надписью удостоверяющей, что перед вами чемпион" А там и мамуля подплыла - тоже в соответствующем наряде. "Их гибкие юные тела..." и так далее.

Потом сели завтракать. По случаю гостя кроме сервелата была выдана красная икра на подогретом хлебе. Но пока на полустаринной спиртовке закипал кофейник гость нечаянно съел все сервелатные лепесточки. Про красную икру он догадывался, что нельзя, а сервелат смахнул - никто слова сказать не успел!

Но поскольку он был старший брат и вообще гость, заграничная колбаса мгновенно возобновилась. Однако и новая порция оказалась смехотворно мала по сравнению с дядюшкиными аппетитами. И все же самое интересное оказалось впереди.

За разговором он достал из чемодана бутылку на которой синими буквами было написано. Спирт питьевой. Они шарахнули с отцом больше половины этой бутылки и отец стал таким веселым, что... В общем Алена и не подозревала о существовании в его душе подобных эмоций. А дядя который как будто бы и не пил ничего улыбался и говорил.

- Вот так то лучше Егорушка!

Потом он сказал, что соснул бы после самолета. Ополоснулся и залег спать.

- Дэ тебе бы тоже лучше отдохнуть, - сказала мама. В соответствии с новомодной шутливостью они называли друг друга только первыми буквами имени: Дэ - значит Джордж - и Ти - Тина - собственно Тамара Михайловна.

Дядька встал четко к обеду. Выпил чашку сырного супу с гренками съел полторы нормы битков а ля Сэлинджер, премного поблагодарил Алену, все это уже начинало не на шутку веселить. Тут ничего плохого не было ведь у них приветствовались хохмочки, подсмеивания и всевозможные розыгрыши.

Дядька словно заметив в Алене единомышленницу попросил ее показать окрестности, магазины то есть. Однако оказалось его интересовал не универмаг, а универсам!

Они вернулись с полной сумкой еды и дядя объявил, что хочет приготовить ужин.

- Вы хотите угостить нас сибирским кушаньем? - спросила Ти.

- Во-во-во! - подмигнул Алене. - Картошку чистить умеешь?

Сибирским кушаньем оказался гуляш тушенный в сметане и жареная картошка.

- А не тяжело на ночь? - осторожно осведомилась Ти. Отец помалкивал.

- А мы это дело облегчим! - сказал дядя ставя на стол бутылку коньяку. Его вроде можно было бы посчитать за пьяницу. Но он таковым абсолютно не был.

Он сам и раскладывал наваливал! Мать сказала:

- Алене столько нельзя! Не надо.

Он ответил:

- Душа - мера! - подмигнул Алене. - Проголодалась? Так и ешь!

Беседа за столом двигалась оживленно. Мать с отцом это умели прекрасно.

Наконец дядя опустошив свою тарелку и глядя на то, как мать с отцом едят сдерживая аппетит сказал:

- Ненатурально это все. Зря!

- Что ненатурально? - удивилась мать.

- Дай-ка мне кусок колбасы твоей!

И ко всеобщему изумлению бросил листик заграничного сервелата на сковороду.

- А мы сгоняем еще по рюмочке вон за Аленку, пока суд да дело. - Потом он снял сковороду с огня. - Ну и где колбаса?

На сковородке было, что то желтоватое и пенистое. Мать и отец переглянулись.

- Но это все в заказе по линии Внешпосылторга - сказала мама.

Дядька кивнул ей, что мол понимаю вас и одобряю. А потом повернувшись к отцу сказал:

- Зря вы так живете Егор!

- Да почему? - Отец улыбнулся. - Кому как нравится. Сам же говоришь душа - мера!

- Разве вам нравится?

- Ну знаешь. Коль "нравится" "не нравится" - категории во многом относительные. Держать стиль конечно это нелегко!

- Не понимаю я! - Дядя покачал головой.

- Если не понимаете, - сказала мать, - ведь это еще не значит, что оно плохое!

- Да растолкуйте, Христа ради, к чему она заграничность ваша?

- Заграничность? Это еще можно поспорить. - Отец улыбнулся. - Теперь пол России так живет!

Вернее всего дядя не нашелся, что ответить. Он встал, вылил из сковородки то, что осталось после его эксперимента в уборную. С заметной притворностью всплеснул руками.

- Эх! Надо было подождать. Может оно бы опять в колбасу превратилось.

В этот момент Алена неприлично и громко - и предательски по отношению к родителям - расхохоталась.

Затем она не расставаясь провела с дядей два дня. Школу прогуливала! Он сам на это смотрел так сказать философски:

- Гость приехал - чего ж поделаешь!

Через два дня Алена уяснила, что и дядя - это не то. Не подходит ей как заменитель родительской жизни. Слишком соблюдает свою простоту. Алена все хотела с ним завести разговор про Собакевича, который дяде годился бы разве в младшие подчиненные. Но так ничего и не сказала, а только объявила ему вдруг, что прогуливать больше не имеет возможности. И дядя уехал.

Но Алена уж не смогла жить родительской игрушечной жизнью. Вернее опять волнами, то вроде интеллигентный способ существования, а то вдруг... - Да ненатуральное это все! (естественно в более суровых терминах).

Дэ усмехнется на ее рык.

- Ну вот думали едем в Монте Карло а попали в Мытищи!

- А потому, что билеты надо брать не за двадцать копеек! - усмехнется в ответ Алена.

Наконец и ей вроде нашлось занятие по душе. Она стала ненавидеть этих - у которых всегда было то чего у других не было.

Имельцы четко держались своей компанией. Только раньше незаметно было. А в восьмом девятом такой даже пароль появился, чтобы им определять своих. У Машки Селезневой будешь?

Алена если говорить честно тоже попыталась к ним присоседиться. А ее в подчищалы. Да и не к Селезневой, а к другим королевам второго и третьего сорта.

А потому, что ты чем еще можешь быть полезна? У тебя билеты в ЦДРИ водятся? Или ты можешь пойти ни с того ни с сего купить для разговора три бутылки сухого? Или у тебя тетя работает в гостинице Россия где иностранцы забывают разные фирменные пакеты, брелоки в виде машинок, клевые зажигалки, или уж хотя бы жвачку? Или ты ходишь вся в "березовской" фирме, что с тобой приятно побыть где-нибудь в людном месте?

У тебя же этого ничего нет, Алена. А твое остроумие оно вообще то на фиг не нужно.

Этого всего они ей не говорили конечно. Это все она сама поняла так примерно с третьего захода.

Окончательно она отпала как ценная личность когда решила их убить своим знанием истины, когда пыталась объяснить им про "натуральное " и "ненатуральное". Принялась толковать про опыт с поджариванием иностранной сервелатной колбасы. Ее выслушали. Не из любопытства не из приличия, а так дескать пока баба треплется можно подремать. Или, что-то в этом роде.

Потом на нее подняли глаза.

- А зачем ее жарить детка? Этот кайф нежареным хавают.

Вот так. Их устраивала "ненатуральность". И этой колбасы и их собственных отношений. Раньше любили такое выражение употреблять мол с тобой я в разведку не пойду, а с тобой пойду. Имельцы никого так проверять не собирались. Их устраивали ихние полихлорвиниловые дружба и любовь. Они кстати вообще в разведку не собирались!

А сказать почему они учились в этой простой нематематической, неанглииской, небиологической школе? Потому, что в тех "колледжах" пахать надо. А в простой школе - живи как веселее. А время придет - устроят!

Теперь правда после школы всех в армию берут. Но это для них тоже вещь оказалась преодолимая! Еще когда Алена ходила к ним на поклоны при ней говорили о каком то Витечке он как раз - загремел в солдаты. Ему родственники скинулись - дали в дорогу семьсот рублей. А он их там то ли потерял то ли проиграл. Написал конечно, что украли! Ну и чего? кто-то там смеется: "Ну и ничего. Приказал, чтобы свежих прислали"

И Алена им решила мстить!

Справедливость - это ясно! - была на ее стороне. Если б даже ее кто-нибудь поймал, когда например она шапку ту норковую забрасывала в кузов грузовика, она бы ответила. Я, что себе ее беру? Я ее выбросила! И Алену поняли бы все таки не в Америке живем где за эту поганую частную собственность засадят - не пикнешь. Так она считала. Так она и действовала.

Но с появлением револьвера Алена чувствовала, что начинается "перебор" она превышает то, что ей могли бы простить. Эту "благую" мысль подал ей Демин. Да смелый Демин! Сообщил, что с пистолем надо завязывать, что уже продумал как его уничтожить. Продумал он!

- Значит испугался смельчак? - спокойно поинтересовалась Алена.

- Да испугался. А ты думала я испугаюсь сказать, что я испугался.

Хорошо. Выходит пусть маши Селезневы продолжают хапошничать? Извините!

Тем более Солдат-Юдин принес в принципе очень спокойную информацию. Хмырь этот который выследил Славку сидел круглый день за маленьким столиком под яблоней и, что то строчил. Тут Юдин с особой гордостью вынул обрывок страницы на котором корявым и в то же время понятным почерком было написано: "...связи с этим задача их изучения состоит не в том, чтобы ограничиться распределением соответствующих синтаксических явлении по классификационным схемам, а в том, чтобы путем анализа данных..."

Текст показался Алене удивительно каким то не страшным, заумным, доходяжным. Было вообще непонятно кого может интересовать подобная чушь. Вдобавок Солдат сказал, что тот перед маленькой дочерью пляшет, что его жена пилит как будто он какой-нибудь алкаш.

- Ну видал ты Демин, чтобы такие приносили вред?

- Я много чего видал! - ответил Демин. - Зачем нам этот пистоль? У меня лично и кулаки отлично работают.

- У тебя голова неотлично работает! - Она подождала посмеет ли Демин, что-нибудь произнести. Не посмел. - Ну так вот. Сообщи своему дружку Славику, что я вас жду завтра утром к десяти С пистолем. - И она захлопнула калитку.

Теперь припоминая это все она лежала в постели и слушала как за стеной родители ловят какого-то занудного философа сквозь шум и треск радиопомех. Это делалось тоже не просто так. Родители объясняли какому-то там гостю: "Мы теперь стали любить звук мессы. Понимаете? Не смысл произносимого а самый звук. И потом орган... Замечательно! По Голосу Ватикана" Сейчас они ее именно и ловили эту мессу. Надо же такой дурью заниматься! А ведь полгода назад Алена тоже могла бы...

Прав сто и тысячу раз прав дядька. Надо заниматься натуральными делами. Месть справедливость - вот, что натурально!

И власть. Этого тоже хотела Алена. Вернее не тоже, а именно этого!

То есть как извините? Значит, пусть общество выдры Селезневой остается?

Да. Пусть остается. Но только для того, чтобы однажды к ним явилась неизвестная мстительница в маске, взвела курок. Как говорится "винтовка рождает власть"! И тогда паролем станет фраза: "К Леоновой Алене идешь?"

А потом маску можно снять. И тогда они поймут, на ком джинсы действительно сидят как влитые и у кого действительно выразительные глаза.

Но сперва она конечно поиздевается хорошо. Она им отомстит. Она их "пощиплет" немножко. Ничего не убудет. Девочек естественно. Мальчишки не должны ее потом ненавидеть. Мальчишки должны ею восхищаться. Нельзя унижать их силу и смелость.

Лежала Алена, мечтала. В окне сияла высокая уже почти белая луна. А всего в нескольких километрах от нее капитан милиции Люба Марьина тоже смотрела на луну, висевшую в окне Люба думала о том, какой бы телепатией передать тем ребятам у которых оружие, что благородные разбойники, если судить по результатам, те же самые разбойники, рано или поздно грим неминуемо сходит!

Проснулась Люба какая-то особенно боевая. И если бы ей сейчас потребовалось сквозь стену пройти она бы немедленно прошла. Отдернула занавеску. Господи! Как же быстро все изменилось в природе! За чистым закатистым и звездным вечером за лунной ночью пришло утро с дождем - непроглядным и таким осенним, что сразу сердце заныло и забилось.

Под окном мокла грядка клубники. Лакированные листья ее вздрагивали. Казалось клубника никак не может устроиться на этом холодном дожде.

И сразу она вспомнила Николая Егорыча какой он вчера был насупленный как все ежился чего-то. Кругом солнце жара а рана его уже ныла. Он по шутил однажды: "Та пуля меня экстрасенсом сделала..."

Люба надела резиновые сапоги надела военный плащ-накидку. Эх проклятая собачья ты работа сыщицкая! Однако пошла. Через первые две лужи переступила словно не хотелось грязнить сапоги. А в третью шагнула уже не думая больше о таких мелочах Смирившись. Лужи были коричневые глиняные. Дорога скользкая уезжала из под ног. И опять Любе вспомнился Зубов изречение его "Тяжела ты шапка Мономаха, а, что поделаешь - носить то надо!"

Она поднялась на крыльцо действительно довольно-таки деревенского домика увидела на двери медную табличку - вещь конечно редкую для сельской местности. На табличке значилось "Ковалев Игорь Адольфович, музыкант". Надо же!

Люба Марьина не знала, что житель этого дома гражданин лет пятидесяти пяти уже долгое и долгое время являлся певцом хора. Причем недурного хора, одного из более или менее центральных, каких впрочем немало у нас в столице, а тем более в стране.

Игорь Адольфович очень уважал большую прочность своего хора и большую прочность своего положения в хоре. Он происходил из простой семьи и на самом деле его отчество было не Адольфович а Ардальонович. Но когда-то лет тридцать с гаком тому назад оно казалось Игорю Адольфовичу излишне простоватым. И когда представилась возможность он это отчество заменил. Никаких родственников у него не осталось никто и ни в чем уличить его не мог и Адольфович стало единственной правдой его существования.

Лишь от одного он никак не мог отделаться ощущения - от чувства радости которое его преследовало по утрам, что все работают, а он поет. Прочувствовав это в очередной раз он действительно начинал обычно напевать, что-то своим приятным баритоном.

Люба взойдя на крыльцо сняла болоньевую косынку, которая конечно только называется непромокаемой. Да, подумала, прическа же у меня сейчас: "Я упала с самосвала тормозила головой " Хозяин распахнул перед Любой дверь заинтересованный симпатичной хотя и несколько растрепанной девушкой. Да и кто же подумал он с усмешкой в пятьдесят пять не интересуется симпатичными девушками? Люба поняла, Ковалев понятия не имел кто она такая - и представилась.