Пролог

По знойной улице деревни Парамоново торопливо шагал Сергей Карпович Суворов. Синяя клетчатая рубашка, накинутая поверх бирюзовой майки-«алкоголички», развевалась за спиной знаменем шотландского клана и даже хлопала на ветру, крепенькие кривоватые ножки в парусиновых тапках упруго месили мелкий белесый песок, свисавший с шеи шнурок цифровой «мыльницы» мотался маятником и шлепал фотоаппарат о кругленькое пузо отставного почтовика – зол Сергей Карпович был невероятно.

Разогнав – нет, разметав в стороны! – вышедших подкормиться на дороге кур, Сергей Карпович домчался до крайнего парамоновского дома и по-свойски распахнул калитку настежь.

Спасавшийся от зноя в лопухах у забора цепной кобелек поднял сонную остроухую морду и лениво тявкнул. Суворов, привычно бросив «привет, Полкан», заметил, что позади дома, в картофельной ботве, мелькает светлый цветастый платок хозяйки угодий, и кинулся туда.

Забежал за угол, рухнул на расположившуюся у стены в тенечке скамеечку и, обмахиваясь снятой кепкой, стал ждать, когда монотонно размахивающая тяпкой Матрена Пантелеевна обратит-таки внимание на гостя.

Матрена Пантелеевна боковым зрением засекла визитера, пробормотала «Принесла нелегкая Фельдмаршала», но окучивание картошки не оставила. Закончила борозду. Разогнулась. Обтерла губы и подбородок кончиком платка и лишь тогда кивнула гостю – «Привет, Сережа».

Замеченный наконец-то «фельдмаршал» взвился с лавочки, аки в седалище ужаленный:

– Это что же делается, Матрена-дорогая! Второй кроль за три недели! Выставочный образец! Шиншилла! Пуд весу, ей-богу, я не вру!

– Здорово, говорю, – напомнила о приличиях хозяйка огорода.

– Ага, да, доброго дня, – опомнился гость, но с колеи не сбился, сел и продолжил: – Второй кролик у меня пропадает, Матрена, – напомнил и забубнил плаксиво: – Выставочный экземпляр, производитель, я ж его не на сало, не на тушенку откармливал…

Под заунывные жалобы пенсионера-почтовика Матрена Пантелеевна выбралась из ботвы, доволокла себя и тяпку до скамеечки и села рядом с Фельдмаршалом, машинально нашаривая в густой траве у стены крынку с прохладной колодезной водой.

Достала. Напилась. И ткнула в мельтешащие суворовские руки покрытый скользкой испариной сосуд – охолони, мил-человек.

Сергей Карпович благодарственно мотнул подбородком, захлебываясь, сделал несколько глотков и невнимательно ткнул крынку обратно в холодок под лавку.

– Надо что-то делать, Матрена, – сказал чуть-чуть обиженно.

– Так делай, – равнодушно пожала плечами та. – Иди к Кузнецову, пиши жалобу…

– Да какой Кузнецов! – вновь подскочил сосед. – Я ж ему сразу позвонил: «Андрей Власович, пропал второй подряд кролик, выставочный образец…»

– А участковый? – перебила рефрен Матрена.

– Дак разве ж это участковый?! Пень это обморочный, а не участковый милиционер! Я ему – кролик редкий, породистый…

– Да поняла я, поняла, – пробурчала пожилая женщина и тоскливо поглядела на длинные, недоокученные борозды – работы еще воз и маленькая тележка. – Что он ответил?

– А ничего толкового, – фыркнул Суворов. – Приехал на своей таратайке, походил между клетками и выдал рекомендацию – спускать Гавроша с цепи по ночам.

– А ты спускаешь? – прищурилась Матрена.

– Спускал, – горестно вздохнул кроликовод. – Но он, гад, подкоп под забором устроил и курицу у Терентьевны задушил. Теперь с Терентьевной мы в контрах. У нее, кстати, тоже куры пропадают…

– Слышала, – кивнула собеседница. – Пишите коллективную жалобу. Пусть Кузнецов меры принимает.

– Так Терентьевна говорит, что это мой Гаврош ее кур душит, а я за ним по ночам тела прибираю!!

– Да ну? – впервые удивилась хозяйка. – Так и сказала?

– Так и сказала. Кузнецову.

Матрена Пантелеевна покрутила головой и про себя подумала – совсем баба Глаша плохая стала. Всегда вздорной была, но чтоб соседей в лихих делах обвинять – не бывало такого.

Много лет назад слава о знатной доярке Глафире Ивановой гуляла по всему району, доила Глаша коров, в президиумах заседала, почетными грамотами и дипломами стены в избе оклеивала, орденком в бархатной коробочке за стеклянной дверцей серванта гордилась…

Сдала. Воюет теперь со всей деревней почем зря, о прежних заслугах во все инстанции пишет – холодильник недавно новый от администрации выбила. И свежую грамоту – висит красочным пятном промеж выцветших регалий, как яркая заплата на древнем одеяле из лоскутков.

Некем нынче бабе Глаше верховодить. Не зовут в президиумы старуху.

Обиделась. И желчью пропиталась до самой маковки. То с Карповичем межи делит, то с Сычами воюет: мол, те молоко сырой водой разбавляют, причем специально только то, что Глафира у них берет…

Беда. Как бы в дурку орденоносицу не увезли – с наполеонами и академиками сахаровыми койко-место делить.

Матрена Пантелеевна вздохнула и покосилась на пригорюнившегося односельчанина:

– А от меня-то чего надо, Карпыч? Писульку Кузнецову подписать от всей деревни? Фельдмаршал заерзал – глазами и телом, скривил губы виновато…

– Да я вот что думаю, Матрена… От нашего Андрюши-кузнеца ни толку ни проку… – Поскреб пятерней влажную лысину над ушами и продолжил без всякой логики: – Ты как – с родственницей своей московской отношения возобновила?

Матрена Пантелеевна прищурилась, поджала губы.

– А тебе что до этого?

– Да вот, – смутился почтовик, – газетку тебе я показывал… со статьей про Надежду Прохоровну… «Сыскное агентство „Нафталин“», помнишь?

– Ну, – еще больше нахмурилась тетушка-селянка.

– Надо Надю на подмогу звать, – глядя в глубь картофельной делянки, важно произнес Суворов. – Взглянет острым свежим глазом, может, вора и найдет. Опыт – есть.

– Да брехня это! – отмахнулась Матрена. – Какая из Надьки сыщица.

– Не скажи, не скажи… Там ее «московской миссис Марпл» называют.

Последние тридцать четыре года трудового стажа «фельдмаршала» Суворова были отданы заведованию почтовым отделением соседнего поселка Красное Знамя. (В дискуссионно-буйные перестроечные времена поселок отвоевал себе дореволюционное девичье имя, но для окрестных аборигенов так и остался Знаменем.) И посему печатному слову Сергей Карпыч верил истово. Пожалуй, даже слепо.

Матрена Пантелеевна фыркнула и потянулась за тяпкой.

– Ты лучше Федьку Мухина как следует потряси, – пробурчала в сторону. – Небось все кролячьи лапки в его бурьяне прикопаны…

– Вот! – значительно задрал вверх палец пенсионный почтовик. – Вот оно мнение дилетанта!

Соседка оставила тяпку, развернулась к кролиководу.

– О чем это ты? – нахмурилась слегка обиженно.

– А о том, – довольно доложил Суворов, – что Федьку я первым делом проверил. Все кражи совершились в момент его отсутствия. Мухин в это время на работе был, продмаг в поселке караулил. У меня тут, – согнутым крючком указательного пальца Фельдмаршал постукал себя по блестящей лысине, – все даты преступлений записаны, – и прищурился довольно. – Никак не мог Мухин моих кролей спереть – загадка.

– Может эти… городские балуют? – заинтригованная сообщением о невиновности главного деревенского бедокура, предположила Матрена.

– Скажешь тоже, – самодовольно ухмыльнулся Карпыч. – У бабки-дачницы клюка следы на земле оставляет. Я проверил. Злоумышленник клюкой не пользовался, по тропочке аккуратненько прошел, никаких отпечатков не оставил.

– Может, этот – Черный?

Чтобы перечислить всех пришлых деревни Парамоново, Матрене Пантелеевне много времени не потребовалось. Забытая богом и районной администрацией деревенька в качестве летнего дачного проживания горожан интересовала мало: из десятка с лишним заколоченных строений только два дома были проданы под дачи. В одном проживала летом старуха Стечкина с внуками: Оленькой пяти лет и невероятно скучающим городским оболтусом Павликом одиннадцати лет, в другом – странноватый господин Павлов, в любую жару одетый в длиннополый черный сюртук, застегнутый чуть ли не на все пуговицы.

К Павлову иногда приезжали подозрительные молодые люди откровенно уголовной (по мнению деревни) наружности; к Стечкиным по выходным, в заполненных провизией автомобилях, прибывали мама и папа внуков.

Кролики и куры пропадали исключительно в будние дни.

– А оловянную миску у моего Полкана точно Мухин спер, – зачем-то проговорила Матрена.

– Ну, это может быть, – важно согласился Суворов. – По цветмету он у нас главный специалист. Но вот живность… живностью он не пробавляется… В продмаге жирует, просроченные йогурты ночами чавкает.

Матрена задумчиво пожевала губами – действительно, загадка. В деревне народу живет – по пальцам перечтешь, а подозревать некого.

– Так ты напишешь Наденьке? Пригласишь ее в гости? – просительно заглядывая в выцветшие Матренины глазки, заканючил сосед. – Свежий взгляд, следственные навыки… Человек тоже свой, что немаловажно.

– Иди ты в баню, Карпыч, – проговорила Пантелеевна и встала с лавочки. Не глядя больше на почтовика, покрутила поясницей, взяла тяпку и отправилась в огород.

– Смотри, не пожалей потом! – крикнул ей в спину сосед, отлично знавший, что спорить с вредной Матреной, упрашивать – бессмысленно. – Тут чертовщина какая-то творится, а ты меры принимать отказываешься!

Из грядок донеслось повторное упоминание о бане.

Загрузка...