Необычные случаи на охоте и рыбной ловле

ИЗЮБРИ И ГЛУХАРИ

В январе и феврале 1925 года работы на курганах пришлось временно приостановить из-за сезонного накопления грунтовых вод. Мы получили, таким образом, возможность закончить давно начатую топографическую съемку в районе водораздела Билютая и Хацуртэ. Из Улан-Батора на Ноин-Улу приехал наш орнитолог Елизавета Владимировна Козлова. Ее интересовала оседлая орнитофауна в глухих местах зимней тайги. Надо было пополнить и нашу коллекцию изюбрей, да и мясом запастись: оно было на исходе.

Все эти задачи удобно разрешались экскурсией в истоки Хацуртэ. Был нанят один дзун-модский житель, который вместе с Елизаветой Владимировной отправился кружным санным путем к намеченному месту бивака. На санях уехал и необходимый скарб: меховые одеяла, топор, лопата, посуда и прочее. А мы с Андрюшей налегке пошли прямым путем по хребтам с планшетом, буссолью, термометром и анероидом. Через сутки пришел на бивак и Котик.

Стояли сильные морозы в 25-30 градусов, но нас это не смущало. Во время ходьбы по горам мороза не замечаешь, а лагерь мы разбили чудесный, в месте, где одна боковая падь выносит в долину Хацуртэ густой поток елей, смыкающийся с уремой реки.

В лесу расчистили большую площадку, покрыли ее слоем елового лапника, а из мелкого ельника устроили ограду для защиты площадки от господствующего северо-западного ветра. Потом заготовили груду топлива из лиственничного сухостоя и валежника.

Из наших хвойных деревьев лиственница наиболее плотное. Она горит медленно и жарко. В сильные морозы костер нужно поддерживать все время и, следовательно, строить его экономично. Мы обогревались на уральский манер, известный, впрочем, и в Забайкалье. Уральская «нодья» складывается таким образом: на ствол срубленной лиственницы во всю его длину наваливают другой ствол. Чтобы он не мог скатиться, близ концов стволов, вплотную к ним, в землю забивают небольшие колья. Там же стволы разъединяют нетолстыми чурками. Образуется длинная щель, зазор, в три-четыре сантиметра шириной. Этот зазор заполняется сухими ветками и смолистой щепой, которую и поджигают по всей длине щели. Нодья горит медленно и дает сильный боковой жар. Приходится только часто поворачиваться во сне, так как одна сторона тела прогревается, а другая мерзнет.

Экскурсия оказалась очень удачной, но здесь я ограничусь рассказом о «необычном», которое произошло 5 февраля. Для того чтобы читатель легко понял события, ему придется взглянуть на прилагаемую схему.

В то памятное утро мы пошли на охоту втроем: Андрюша, Котик и я. Приблизительные маршруты были намечены еще накануне. Андрюша и я покинули лагерь еще задолго до света, а Котик заспался и начал охоту уже после восхода солнца, что, как мы увидим, и предопределило необычные события.

Мы с Андрюшей добросовестно потоптали снег на водоразделе Хацуртэ и Билютая. Он охотился позападнее, я — повосточнее. Коз видели, но не стреляли, боясь спугнуть изюбрей. Однако изюбрей так и не встретили. Часа через два после восхода солнца направились домой, на бивак.

В долине Хацуртэ наши маршруты совпали, но я спустился по средней пади примерно часом раньше Андрюши.

Придя в лагерь, я застал Елизавету Владимировну за приготовлением чая. Вскоре мы расположились у костра и, мирно беседуя, начали завтракать, как вдруг в долине выше лагеря раздался выстрел, за ним другой, третий, четвертый… Я насчитал семнадцать. Беспокоиться оснований не было — в медведя или секача семнадцать раз не выстрелишь. Мы продолжали попивать чай. Проходит с полчаса, и мы слышим быстрое ритмичное поскрипывание снега. Не то подходит, не то подбегает Андрюша. Распахнутый полушубок, взмокшие волосы, радостные глаза.

— Двух изюбрей свалил!

— Где? Каким образом? Ведь солнце-то уж высоко?!

Оказалось, что, возвращаясь из бесплодного похода долинкой среднего ключа (см. схему), Андрюша вдруг заметил в крутом сивере за руслом Хацуртэ табун изюбрей. Звери были чем-то встревожены, переходили с места на место, останавливались, будто к чему-то прислушиваясь.

Андрюша знал, что если изюбри услышат или заметят его (а изюбрь, не в пример косуле, зорок), то весь табун мгновенно исчезнет. Правильно оценив положение, охотник тотчас опустился на снег и открыл пальбу с колена на дистанции 300-400 метров. Изюбри не сразу поняли, где источник грома, и благодаря этому Андрюша смог три раза сменить обойму. Две подстреленные оленухи скатились по крутому склону в речную урему.

Вот здорово! Немедленно запрягли лошадь и отправились на поле боя. Стоял сильный мороз (минус 27 градусов), и зверей нужно было освежевать, пока туши не замерзли.

Одновременно с нами появился у оленей и Котик, привлеченный выстрелами. Через его плечо были перекинуты два крупных глухаря.

Юноши принялись свежевать добычу, а мне захотелось выяснить, чем были напуганы олени, почему под высоким солнцем они бродили по лесу, а не отдыхали на лежках.

Я пошел навстречу следам табуна и через некоторое время обнаружил лежки зверей в глухом сивере. По следам около лежек было легко заключить, что изюбри вскочили чем-то встревоженные. Чем? Не Котик ли их спугнул?

Найти его след не представляло труда. Я поднялся вверх по склону и, обнаружив след на самом гребне, пошел опять навстречу ему Через какие-нибудь полкилометра я добрался до места действия и другой драмы. Вот здесь следы путаются, отходят в сторону, опять возвращаются, а вот и несколько глухариных перьев, немного крови. Теперь можно восстановить весь ход событий.

Котик, идя по гребню, замечает на соснах двух глухарей и, не надеясь более найти изюбрей, сбивает обеих птиц. Эти выстрелы поднимают изюбрей с лежек, и они уходят сивером вверх по долине, по временам останавливаясь и прислушиваясь. В такой момент й наткнулся на них Андрюша. Получилось нечто вроде импровизированного загона. «Необычное» возникло в результате счастливых, не предусмотренных охотниками обстоятельств.

К тому времени, когда я вернулся на поле боя, изюбрей уже увезли в лагерь. Два ворона неохотно прервали неожиданную трапезу и, тяжело махая крыльями, скрылись за стеной ельника.

Весь крутой и обширный склон был покрыт петлями изюбриных следов. В холодном голубоватом свете уходящего дня застыли деревья. Как будто жизни нет места в этом угрюмом неподвижном лесу! Как будто не проливалась здесь только что горячая кровь и не метались по склону крупные звери!

Я стал внимательно просматривать следы, переходя от одного к другому, то поднимаясь, то спускаясь по склону. Вот здесь изюбрь упал и скатился в тальвег, а вот другой сделал громадный прыжок и затоптался на месте. А это что? Кровь. Небольшое пятно, и в трех шагах от него еще несколько капель. Надо заметить место: раздвоенная наверху сосна и рядом две небольшие елки.

Перехожу к другому следу. Зверь быстро бежал по склону вверх и наискось. А что темнеет на снегу, там, левее и ниже, у ствола лиственницы? Опять кровь. И много. А шаг?

Неуверенный, рваный. И дальше по следу видна «краска». Охотник, внимание!

Винтовка слетает с плеча, берется наперевес. Теперь осторожно тропить. Десяток шагов… еще несколько. Да, зверь ранен тяжело: видно и по крови и по шагу. Он не может далеко уйти. Если бы взгляд мог пронзить стволы обступившего леса…

И вдруг в сорока шагах передо мной вскакивает олень. Один прыжок — и он на гребне небольшого лога. Выстрел. Олень исчезает. Треск сучьев, хруст валежника.

Досылаю патрон, подбегаю, заглядываю в лог. Вот он. Лежит раскинув ноги. Недвижен, не дышит.

Теперь нужно быстро вернуться к раздвоенной сосне и, пока свет позволяет, пойти по другому следу с «краской». Он скоро выводит меня вверх, под гребень, но крови на следу все меньше и меньше, потом отдельные капли через десятки шагов, потом и они исчезают. Зверь идет ровными прыжками, через километр переходит на рысь и вступает на тропу всего табуна, бегущего теперь след в след.

Стемнело. Спешу к убитому изюбрю, потрошу его и возвращаюсь на бивак уже при лунном свете. Вот он — обжитой «дом» под елями. Огонь, тепло, дымящийся чай, милые лица друзей! И длительное, неутихающее обсуждение всех подробностей столь богатого событиями охотничьего ДНЯ.

Уже луна высока, уже выпит третий чайник, уже запряжена лошадь и все мужчины отправляются в ночной поход за третьим изюбрем. До утра откладывать нельзя: оленя могут попортить и волки, и росомаха, хотя натушу и положена стреляная гильза.

Нелегко было вытащить из впадины уже окоченевшее десятипудовое тело: глубокий снег, валежник… Вниз по склону протащили волоком быстро, в густой уреме опять пришлось потрудиться. Но вот добыча взвалена на дровни, и усталая процессия среди лесного безмолвия в лунном свете медленно тащится к лагерю.

Там хранительница огня приветливо встречает нас свежеподжаренной «строганиной» и новой порцией чаю. И если бы вы знали, как эта строганина вкусна!

Затем костер основательно заправляется на ночь, и все проваливаются в омут сна. Огонь бодрствует до зари, охраняя наш покой. Стреноженная лошадь жмется к костру.

Нечего было и думать увезти нашими средствами всю добытую дичь. Поэтому на следующее утро Котик с возчиком, захватив небольшую часть добычи, поехали на Судзуктэ за свежим транспортом (старая заслуженная лошадь совсем измоталась), а Елизавета Владимировна, Андрюша и я провели в лесу еще день,охотясь за мелкими птицами для орнитологической коллекции.

Котик действовал энергично, прошел на Дзун-Модо, сговорился с одним из тамошних жителей и вместе с ним на паре лошадей в поместительных дровнях появился в лесах Хацуртэ уже на следующее утро.

Мы привезли домой полный набор главной ноин-ульской дичи: изюбрей, косулю (ее застрелил тоже Андрюша), глухарей, тетерку и рябчиков. Кроме того, хорошую серию оседлых видов таежных птиц и законченную топографическую съемку.

А «необычное» в этой поездке возникло из поведения двух глухарей или, если хотите, благодаря тому, что Котик проспал ранний час охоты.