Нерв

Много неясного в странной стране,

Можно запутаться и заблудиться.

Даже мурашки ползут по спине,

Если представить, что может случиться.

Вдруг будет пропасть и нужен прыжок.

Струсишь ли сразу? Прыгнешь ли смело?

А? э… так-то, дружок,

В этом-то все и дело.

Добро и зло в стране чудес — как и везде встречаются,

Но только здесь они живут на разных берегах.

Здесь по дорогам всякие истории скитаются,

И бегают фантазии на тоненьких ногах.

Этот рассказ мы с загадки начнем,

Даже Алиса ответит едва ли,

Что остается от сказки потом,

После того, как ее рассказали?

Где затерялся волшебный рожок,

Добрая фея куда улетела?

А? э… так-то, дружок,

В этом-то все и дело.

Они не испаряются, они не растворяются,

Рассказанные в сказке, промелькнувшие во сне.

В страну чудес волшебную они переселяются,

Мы их, конечно, встретим в этой сказочной стране.

Ну и последнее, хочется мне,

Чтобы всегда вы меня узнавали,

Буду я птицей в волшебной стране,

Птицей Додо меня дети прозвали.

Даже Алисе моей невдомек,

Как упакуюсь я в птичее тело.

А? э… так-то, дружок,

В этом-то все и дело.

И не такие странности в стране чудес случаются,

В ней нет границ, не нужно плыть, бежать или лететь.

Попасть туда несложно, никому не запрещается,

В ней можно оказаться, стоит только захотеть.

Не обрывается сказка концом.

Помнишь, тебя мы спросили вначале:

Что остается от сказки потом,

После того, как ее рассказали?

Может, не все, даже съев пирожок,

Наша Алиса во сне разглядела.

А? э… так-то, дружок,

В этом-то все и дело.

И если снова кто-нибудь проникнуть попытается

В страну чудес волшебную в красивом добром сне,

Он даже то, что кажется, что только представляется,

Найдет в своей загадочной и сказочной стране.

Я страшно скучаю, я просто без сил,

И мысли приходят, меня беспокоя,

Чтоб кто-то куда-то меня пригласил,

И там я увидела что-то такое…

Но что именно, право, не знаю.

Все советуют наперебой:

«Почитай», — я сажусь и читаю,

«Поиграй», — и я с кошкой играю.

Все равно я ужасно скучаю,

Сэр, возьмите Алису с собой!

Мне так бы хотелось, хотелось бы мне

Когда-нибудь, как-нибудь выйти из дому

И вдруг оказаться вверху, в глубине,

Внутри и снаружи, где все по-другому.

Но что именно, право, не знаю.

Все советуют наперебой:

«Почитай», — я сажусь и читаю,

«Поиграй», — и я с кошкой играю.

Все равно я ужасно скучаю,

Сэр, возьмите Алису с собой.

Пусть дома поднимется переполох,

И пусть наказанье грозит — я согласна.

Глаза закрываю, считаю до трех…

Что будет, что будет! Волнуюсь ужасно.

Но что именно, право, не знаю.

Все советуют наперебой:

«Почитай», — я сажусь и читаю,

«Поиграй», — и я с кошкой играю.

Все равно я ужасно скучаю,

Сэр, возьмите Алису с собой!

Догонит ли в воздухе, или шалишь,

Летучая кошка летучую мышь?

Собака летучая кошку летучую?

Зачем я себя этой глупостью мучаю?

А раньше я думала, стоя над кручею:

«Ах, как бы мне сделаться тучей летучею».

Ну вот я и стала летучею тучею,

И вот я решаю по этому случаю:

Догонит ли в воздухе, или шалишь,

Летучая кошка летучую мышь?

Собака летучая кошку летучую?

Зачем я себя этой глупостью мучаю?

Слезливое море вокруг разлилось,

И вот принимаю я слезную ванну.

Должно быть, по морю из собственных слез

Плыву к Слезовитому я океану.

Растеряешься здесь поневоле!

Со стихией один на один.

Может, зря проходили мы в школе,

Что моря из поваренной соли.

Хоть бы льдина попалась мне, что ли,

Или встретился добрый дельфин!

Спасите! Спасите! О, ужас, о, ужас!

Я больше не вынырну, если нырну.

Немного поплаваю, чуть поднатужусь,

Но силы покинут, и я утону.

Вы мне по секрету ответить смогли бы,

Я — рыбная мышь или мышная рыба?

Я тихо лежала в уютной норе,

Читала, мечтала и ела пюре.

И вдруг это море около,

Как будто кот наплакал.

Я в нем, как мышь, промокла,

Продрогла, как собака.

Спасите! Спасите! Хочу я, как прежде,

В нору на диван из сухих камышей.

Здесь плавают девочки в верхней одежде,

Которые очень не любят мышей.

И так от лодыжек дрожу до ладошек,

А мне говорят про терьеров и кошек.

А вдруг кошкелот на меня нападет,

Решив по ошибке, что я мышелот.

Ну вот — я зубами зацокала

От холода и от страха.

Я здесь, как мышь, промокла,

Продрогла, как собака.

У Джимми и Билли всего в изобилье,

Давай не зевай, сортируй, собирай!

И Джимми и Билли давно позабыли,

Когда собирали такой урожай.

И Джимми и Билли, конечно, решили

Закапывать яблоки в поте лица.

Расстроенный Билли сказал:

«Или-или. Копай, чтоб закончилась путаница».

И Джимми и Билли друг друга побили.

Ура! Караул! Откопай! Закопай!

Ан, глянь — парники все вокруг подавили.

Хозяин, где яблоки? Ну — отвечай!

У Джимми и Билли всего в изобилье,

Давай не зевай, сортируй, собирай!

И Джимми и Билли давно позабыли,

Когда собирали такой урожай.

Послушайте все, ого-го, эге-гей!

Меня, попугая — пирата морей.

Родился я в тыща — каком-то году

В банано-лиановой чаще.

Мой папа был папа-пугай Какаду,

Тогда еще не говорящий.

Но вскоре покинул я девственный лес,

Взял в плен меня страшный Фернандо Кортес.

Он начал на бедного папу кричать,

А папа Фернанде не мог отвечать.

И чтоб отомстить — от зари до зари

Твердил я три слова, всего только три.

Упрямо себя заставлял — повтори:

«Карамба!», «Коррида!!» и «Черт побери!!!»

Послушайте все, ого-го, эге-гей!

Меня, попугая — пирата морей.

Нас шторм на обратной дороге застиг,

Мне было особенно трудно.

Английский фрегат под названием «Бриг»

Взял на абордаж наше судно.

Был бой рукопашный три ночи, два дня,

И злые пираты пленили меня.

Так начал я плавать на разных судах,

В районе экватора, в северных льдах.

На разных пиратских судах.

Давали мне кофе, какао, еду,

Чтоб я их приветствовал: «Х-ау ду ю ду!»[30]

Но я повторял от зари до зари:

«Карамба!», «Коррида!!» и «Черт побери!!!»

Послушайте все, ого-го, эге-гей!

Меня, попугая — пирата морей.

Лет сто я проплавал пиратом, и что ж?

Какой-то матросик пропащий

Продал меня в рабство за ломаный грош,

А я уже был говорящий.

Турецкий паша нож сломал пополам,

Когда я сказал ему: «Паша, салам!»

И просто кондрашка хватила пашу,

Когда он узнал, что еще я пишу,

Читаю, пою и пляшу.

Я Индию видел, Иран и Ирак.

Я — индивидум. Не попка-дурак.

Так думают только одни дикари.

Карамба! Коррида!! и Черт побери!!!

— Я баба-Яга, вот и вся недолга.

Я езжу в немазаной ступе.

Я к русскому духу не очень строга.

Люблю его сваренным в супе.

Ох, надоело по лесу летать,

Я зелье переварила.

Ой, что-то стала совсем изменять

Наша нечистая сила…

— Привет, добрый день! Я — оборотень,

Неловко вчера обернулся:

Хотел превратиться в дырявый плетень,

Да вот посередке запнулся.

Кто я теперь, самому не понять,

Эк меня, братцы, скривило.

Нет, что-то стала нам всем изменять

Наша нечистая сила…

— Я старый больной озорной водяной,

Но мне надоела квартира,

Лежу под корягой, простуженный, злой,

А в омуте мокро и сыро.

Вижу намедни — утопленник. Хвать!

А он меня пяткой по рылу.

Ой, перестали совсем уважать

Нашу нечистую силу…

— Такие дела: лешачиха со зла,

Лишив меня лешевелюры,

Вчера из дупла на мороз прогнала,

У ней с водяным шуры-муры.

Со свету стали совсем изживать,

Просто-ки сводят в могилу.

Ой, перестали совсем ублажать

Нашу нечистую силу.

Эй, народ честной, незадачливый!

Эй вы, купчики да служивый люд,

К чудо-городу поворачивай,

Зря ли в колокол с колоколен бьют!

Все ряды уже с утра

Позахвачены.

Уйма всякого добра,

Всякой всячины.

Там точильные круги

Точат лясы,

Там лихие сапоги

Самоплясы.

Тадарга-матадарга,

Во столице ярмарка,

Сказочно-реальная,

Свето-музыкальная.

Богачи и голь перекатная,

Покупатели все, однако, вы.

И хоть ярмарка не бесплатная,

В этот день вы все одинаковы.

За едою в закрома

Спозараночка,

Скатерть бегает сама

Самобраночка.

Кто не схочет есть и пить,

Тем — изнанка,

Их начнет сама бранить

Самобранка.

Тадарга-матадарга,

Вот какая ярмарка:

Праздничная, вольная,

Бело-хлебосольная.

Вот и шапочки-невидимочки.

Кто наденет их — станет барином.

Леденцы во рту, словно льдиночки,

И жар-птица есть в виде жареном.

Прилетали год назад

Гуси-лебеди.

А теперь они лежат

На столе, гляди.

Эй, слезайте с облачка,

Добры люди,

Да из белого бычка

Ешьте студень.

Тадарга-матадарга,

Всем богата ярмарка,

Вон орехи рядышком

С изумрудным ядрышком.

Скоморохи — те все хорошие,

Скачут-прыгают через палочку.

Прибауточки скоморошие,

С ихних шуточек все вповалочку.

По традиции, как встарь,

Вплавь и волоком,

Привезли царь-самовар,

Как царь-колокол.

Скороварный самовар,

Он на торфе

Вам на выбор сварит вар

Или кофе.

Тадарга-матадарга,

Удалая ярмарка,

С плясунами резвыми,

Большей частью трезвыми.

Вот балда пришел, поработать чтоб.

Безработный он, киснет, квасится.

Тут как тут и поп — толоконный лоб,

Но балда ему — кукиш с маслицем.

Разновесые весы —

Проторгуешься.

В скороходики-часы

Не обуешься.

Скороходы-сапоги

Не залапьте!

А для стужи да пурги

Лучше лапти.

Тадарга-матадарга,

Что за чудо ярмарка,

Звонкая, несонная,

Нетрадиционная.

Вон Емелюшка щуку мнет в руке,

Щуке быть ухой, вкусным варевом.

Черномор кота продает в мешке,

Слишком много кот разговаривал.

Говорил он без сучка

Да без задорины:

«Все мы сказками слегка

Объегорены».

Не скупись, честной народ,

За ценою.

Продается с цепью кот,

С золотою.

Тадарга-матадарга,

Упоенье-ярмарка.

Общая, повальная,

Эмоциональная.

Будем смехом-то рвать животики,

Кто отважится да разохотится

Да на коврике-самолетике

Не откажется, да прокотится.

Разрешите сделать вам

Примечание: Никаких воздушных ям

И качания.

Ковролетчики вчера

Ночь не спали,

Пыль из этого ковра

Выбивали.

Тадарга-матадарга,

Удалася ярмарка.

Тадарга-матадарга,

Хорошо бы надолго.

Здесь река течет вся молочная,

Берега над ней сплошь кисельные,

Мы вобьем во дно сваи прочные,

Запрудим ее — дело дельное.

Запрудили мы реку,

Это плохо ли?

На киселевом берегу

Пляж отгрохали.

Но купаться нам пока

Нету смысла,

Потому у нас река

Вся прокисла.

Тадарга-матадарга,

Не в обиде ярмарка.

Хоть залейся нашею

Кислой простоквашею.

Мы беду-напасть подожжем огнем,

Распрямим хребты втрое сложенным,

Меда хмельного до краев нальем

Всем скучающим и скукоженным.

Много тыщ имеет кто

Тратьте тыщи те.

Даже то, не знаю что,

Здесь отыщете.

Коль на ярмарку пришли,

Так гуляйте,

Неразменные рубли

Разменяйте.

Татарга-матадарга,

Вот какая ярмарка!

Подходи, подваливай,

Сахари, присаливай.

Отчего не бросилась, Марьюшка, в реку ты,

Отчего ж не замолкла навсегда ты?

Как забрали милого в рекруты, в рекруты.

Как ушел твой суженый во солдаты.

Я слезами горькими горницу вымою

И на годы долгие дверь закрою.

Наклонюсь над озером ивою, ивою,

Высмотрю, как в зеркале, — что с тобою.

Травушка-муравушка сочная, мятная

Без тебя ломается, ветры дуют.

Долюшка солдатская ратная, ратная,

Что, как пули грудь твою не минуют?

Тропочку глубокую протопчу по полю,

И венок свой свадебный впрок совью,

Дивну косу девичью — до полу, до полу

Сберегу для милого с проседью.

Вот возьмут кольцо мое с белого блюдица,

Хоровод завертится, — грустно в нем.

Пусть мое гаданье сбудется, сбудется,

Пусть вернется суженый вешним днем.

Пой как прежде весело, идучи к дому, ты,

Тихим словом ласковым утешай.

А житье невестино — омуты, омуты…

Поджидает Марьюшка, поспешай.

Не сдержать меня уговорами.

Верю свято я не в него ли?

Пусть над ним кружат черны вороны,

Но он дорог мне и в неволе.

Верим веку испокон,

Да прослышала сама я,

Как в году невесть каком

Стали вдруг одним цветком

Два цветка, Иван да Марья.

Я несла свою беду

По весеннему по льду.

Надломился лед, душа оборвалася.

Камнем под воду пошла,

А беда — хоть тяжела,

А за острые края задержалася.

И беда с того вот дня

Ищет по свету меня,

Слухи ходят вместе с ней, с кривотолками.

А что я не умерла,

Знала голая земля

Да еще перепела с перепелками.

Кто из них сказал ему,

Господину моему,

Только выдали меня, проболталися.

И, от страсти сам не свой,

Он отправился за мной,

А за ним беда с молвой привязалися.

Он настиг меня, догнал,

Обнял, на руки поднял.

Рядом с ним в седле беда ухмылялася.

Но остаться он не мог,

Был всего один денек,

А беда на вечный срок задержалася.

Если кровь у кого горяча,

Саблей бей, пикой лихо коли.

Царь дарует вам шубу с плеча

Из естественной выхухоли.

Сей указ без обману-коварства,

За печатью по форме точь-в-точь:

В бой за восемь шестнадцатых царства

И за целую царскую дочь.

Да, за целую царскую дочь!

Подходи, народ, смелее,

Слушай, переспрашивай.

Мы споем про Евстигнея,

Государя нашего.

Вы себе представьте сцену,

Как папаша Евстигней

Дочь-царевну Аграфену

Хочет сплавить поскорей.

Но не получается,

Царевна не сплавляется.

Как-то ехал царь из леса,

Весело, спокойненько,

Вдруг услышал свист балбеса

Соловья-разбойника.

С той поры царя корежит,

Словно кость застряла в нем.

Пальцы в рот себе заложит,

Хочет свистнуть соловьем.

Надо с этим бой начать,

А то начнет разбойничать.

Выходи, я тебе посвищу серенаду,

Кто тебе серенаду еще посвистит?

Сутки кряду могу, до упаду,

Если муза меня посетит.

Я пока еще только шутю и шалю,

Я пока на себя не похож,

Я обиду стерплю, но когда я вспылю,

Я дворец подпалю, подпилю, развалю,

Если ты на балкон не придешь.

Ты отвечай мне прямо, откровенно,

Разбойничую душу не трави.

О, выйди, выйди, выйди, Аграфена,

Послушай серенаду о любви.

Ей-ей-ей, трали-вали

Кабы красна девица жила в полуподвале,

Я б тогда на корточки

Приседал у форточки,

Мы бы до утра проворковали.

В лесных кладовых моих уйма товара,

Два уютных дупла, три пенечка гнилых,

Чем же я тебе, Груня, не пара,

Чем я, Феня, тебе не жених?

Так тебя я люблю,

Что ночами на сплю,

Сохну с горя у всех на виду.

Вот и голос сорвал, и хриплю, и сиплю.

Ох, я дров нарублю, я себя погублю,

Но тебя украду, увезу.

Я женихов твоих — через колено,

Я папе твоему попорчу кровь.

О, выйди, выйди, выйди, Аграфена,

О, не губи разбойничью любовь.

Ей-ей-ей, трали-вали

Кабы красна девица жила в полуподвале,

Я б тогда на корточки

Приседал у форточки,

Мы бы до утра проворковали.

Ты, звонарь-Пономарь, не кемарь!

Звонкий колокол раскочегаривай.

Ты очнись, встрепенись, гармонист,

Переливами щедро одаривай.

Мы беду навек спровадили,

В грудь ей вбили кол осиновый.

Перебор сегодня свадебный,

Звон над городом малиновый.

Эй, гармошечка, дразни, дразни,

Не спеши, подманивай.

Главный колокол, звони, звони,

Маленький подзванивай.

В заповедных и дремучих

Страшных Муромских лесах

Всяка нечисть бродит тучей,

На проезжих сеет страх:

Воют воем, что твои упокойники…

Если есть там соловьи то разбойники.

Страшно, аж жуть!

В заколдованных болотах

Там кикиморы живут.

Защекочут до икоты

И на дно уволокут.

Будь ты конный, будь ты пеший — заграбастают,

А уж по лесу — так лешие и шастают.

Страшно, аж жуть!

И мужик — купец иль воин —

Попадали в темный лес.

Кто за чем: кто с перепою,

А кто сдуру в чащу лез.

По причине попадали, без причины ли,

Только всех их и видали, словно сгинули.

Страшно, аж жуть!

Из заморского из лесу,

Где и вовсе сущий ад,

Где такие злые бесы,

Что друг друга не едят,

Чтоб творить им совместное зло потом,

Поделится приехали опытом.

Страшно, аж жуть!

Соловей-разбойник главный

Им устроил буйный пир,

А от них был змей трехглавый

И слуга его — вампир.

Пили зелье в черепах, ели бульники,

Танцевали на гробах, богохульники.

Страшно, аж жуть!

Змей-Горыныч взмыл на древо,

Ну — раскачивать его:

«Выводи, разбойник, девок,

Пусть покажут кой-чего,

Пусть нам лешие попляшут, попоют,

А не то я, матерь вашу, всех сгною!»

Страшно, аж жуть!

Соловей-разбойник тоже

Был не только лыком шит,

Свистнул, гикнул, крикнул:

«Рожа, Гад, заморский паразит,

Убирайся отсюда, уматывай,

И вампира с собою прихватывай!»

Страшно, аж жуть!

Все взревели, как медведи:

«Натерпелись столько лет!

Ведьмы мы аль не ведьмы,

Патриотки или нет?

Налил бельма, ишь ты, клещ, отоварился,

Да еще на наших женщин позарился!..»

Страшно, аж жуть!

И теперь седые люди

Помнят прежние дела:

Билась нечисть грудью в груди

И друг друга извела.

Прекратилися навек безобразия.

Ходит в лес человек безбоязненно.

И не страшно ничуть!