Невеликий комбинатор

Глава 12 Былое и Дума

Карл Ильич вылез из уютного нутра «Мерседеса» на мощеное крыльцо перед зданием Ассоциации Паранормальной Астрофизиологии. Он был задумчив. За ним из машины в стылую питерскую атмосферу выскочили два бизнесмена от уфологии. На широких просторах их жуликоватых физиономий блуждало недоумение. Страшный колымский киллер шагнул к дверям. Директор с заместителем двинулись следом. И тут Теплый резко обернулся. Его тонкие губы скривились в ледяной усмешке.

— Что там этот партан про Генерального прокурора штохнул? — негромко спросил он.

— Сказал? — неуверенно переспросил зам.

Более догадливый директор ткнул его в бок и поспешно доложил, не скрывая удовлетворения:

— Хрен теперь Холодов в Генеральные пролезет! Министр костьми ляжет, а не пропустит! Так что можно эту сволочь валить спокойно. Большого шума не будет!

Улыбка Теплого поползла куда-то в левый угол рта, обретая по дороге ехидную насыщенность. Он небрежно взял директора за пуговицу и притянул массивное тело поближе к себе. Слова, произнесенные пронзительным шепотом, будто хлестнули барыгу по лицу:

— Это еще не факт!

— Что не факт? — робко пискнул заместитель.

— Все не факт! — отрезал Теплый. — Если он собрался стать Генеральным прокурором, значит, станет. Порода такая! Уж я-то знаю. А тех, кто мешает…

Несмотря на недоговоренность, последняя фраза прозвучала жутковато. Бизнесмены поежились. Но человеку свойственно надеяться на лучшее. Директор пошевелил дрожащей челюстью и, преодолевая испуг, забормотал:

— Да кто его назначит?! Даже если Президент указ подпишет, все равно Дума не утвердит. Прокатит его Москва!

Внезапно в глазах Теплого колыхнулся азартный огонек. Карл Ильич перестал тянуть директорскую пуговицу и многозначительно хмыкнул:

— Москва? А кто такая — эта Москва?! Посмотрим! Назначат, не назначат… Тут рисковать не стоит. — Он решительно развернулся и двинулся в сторону «Мерседеса», продолжая бормотать: — Вы тут гуманьте помаленьку, а мне в столицу надо… По делу…

От такого поворота событий зам поперхнулся собственной слюной, а директор возмущенно захрипел, как спившийся оперный бас, пытаясь встать на пути киллера:

— Зачем в столицу?! А как же прокурор?! Его же валить надо!

Однако жалобный монолог ошалевшего руководителя Ассоциации Теплого не остановил.

— Ты не в свои дела не лезь… капиталист! Твое дело — капусту за метеориты получить. И отправить куда надо. А что с прокурором делать — моя забота! — процедил матерый зек и сел в машину.

Водитель опустил боковое стекло и вопросительно мотнул головой. Директор ошарашенно кивнул, не в силах противиться посланнику кошмарного колымского криминала. «Мерседес» равнодушно фыркнул выхлопной трубой на чуждую ему человеческую суету и отбыл.

На зал заседаний Государственной Думы рухнула тьма. Кто-то выключил свет. Видимо, произошел очередной сбой в непростых взаимоотношениях Главного Энергетика и какой-нибудь законодательной власти. Такая шутка во время заседания всегда придавала прениям особой остроты. В том смысле, что дебаты сразу переходили в азартную потасовку на грани поножовщины. Струями текли сок и минералка, заливая лица оппонентов. Представители парламентского меньшинства злобно кусались, компенсируя недостаток политического веса. За что дрались, никто толком не знал. Но обсуждать законопроекты в потемках все равно было невозможно, и возня продолжалась. Бились молча, чтобы не делиться весельем с болтливой прессой и ни черта не соображающим в политике народом. Доставить удовольствие электорату считалось признаком дурного тона.

Около сорока минут все шло, как обычно. Всем известный голос традиционно кричал:

— Подонки! Подонки, однозначно!..

Правящая партия побеждала. Бой переходил в партер. Количество телесных повреждений почти дошло до критической отметки. И в этот момент, нарушая все законы политкорректности, раздался голос. Он звучал откуда-то сверху, из-под потолка.

— Братья и сестры! — пронеслось над побоищем. — Остановитесь и внемлите!!!

Еще несколько секунд, пока по залу гуляло эхо, драка продолжалась. Энергичный молодняк, не прошедший суровую школу жизни, оживленно пыхтел, не понимая глобального значения прозвучавших слов. Но старшее поколение замерло как по команде. Постепенно, не встречая сопротивления, застыли и остальные. Последние очаги активности потухли сами собой. В Думе стало тихо и почему-то страшно. Гнетущее ощущение присутствия чужой непререкаемой воли заползло в разгоряченные души депутатов. Многие из них попали на вершину власти благодаря бурному диссидентскому прошлому. Многим доводилось слышать рассказы о политических зонах рухнувшего режима…

Сначала невнятно, потом нарастая, от ряда к ряду покатился гул. В нем сплелись недоумение, оторопь и зарождающееся узнавание. Наконец шум достиг почетного президиума. Опытный политический боец, бывший когда-то безродным космополитом, а ныне возглавляющий Партию национального единства, сполз со стула. Голос, рухнувший из темноты на Думу, он узнал сразу. В его годы уже поздно было прикидываться идиотом. Поэтому аксакал депутатского корпуса открыл рот и первым выдохнул страшное знание в массы:

— Те-еплы-ый!!!

Свистящий шепот оборвал невнятное гудение. Подхваченный сотней закаленных в дебатах глоток, он прокатился от стены к стене, оставляя за собой липкий вкус ужаса:

— Те-еплы-ый!!!

Даже те, кто никогда не слышал имени легендарного колымского авторитета, невольно обмерли. И в этот кульминационный момент ослепительно вспыхнули люстры под потолком. Зал единогласно ахнул, чего не случалось два последних президентских срока. Возле длинного стола президиума стоял человек в пальто.

— Кто это? — с тихим недоумением спросило молодое поколение.

— Те-еплы-ый!!! — последний раз пронеслось по Думе, и все стихло.

Человек по-хозяйски огляделся. Его серые, почти стальные глаза неторопливо прогулялись по толпе народных избранников. Люди в хороших костюмах стояли кучно. Залитые соком и минералкой лица были местами поцарапаны, а местами побиты. Галстуки и рубашки — надорваны и растрепаны. В воздухе кружились обрывки никому здесь не нужных законов и поголовная растерянность. Несмотря на долгие годы разлуки Карл Ильич почувствовал себя словно в родном бараке. Знакомые лица маячили повсюду. Да и незнакомые не представляли из себя ничего нового. Интеллигентные любители большой и малой политики по дороге из социализма в капитализм практически не изменились. Разве что сменили телогрейки на костюмы от модных гомосексуальных модельеров. Теплый удовлетворенно кивнул и сказал:

— Штоха!

Странное слово прорезало тишину. Кто-то особо непонятливый, из юных аграриев, скептически шлепнул подрагивающими губами:

— И что теперь?

Ему под ребра тут же воткнулся твердый локоть более опытного товарища по партии, подкрепляя мудрый совет:

— Можешь начинать бздеть!

Теплов деловито развернулся и снисходительно помахал президиуму рукой:

— Ну, и кто у нас здесь смотрящий?

Взгляды отборных избранников невольно заскользили куда-то в сторону. Там скромно, но с комфортом расположились теневые лидеры Думы. Они не лезли на важные посты. Они редко пользовались своими связями и беспредельными возможностями. Тем не менее все судьбоносные решения принимались с их молчаливого согласия. Или не принимались, если они были не согласны. Потому что союз кошелька и кулака куда эффективнее, чем тривиальная комбинация из кнута и пряника.

Глава Финансового комитета Думы Иван Израилевич Петров попытался улыбнуться. Андрей Адольфович Худяков, лидер самой боевой парламентской фракции, потер красное лицо своими крепкими квадратными ладонями. Он хотел что-то сказать, но не успел. Несмотря на прошедшие годы, Теплый узнал их сразу. Авторитет неторопливо подошел и склонился над столом.

— Не забыли меня? — тихо спросил оживший призрак прошлого.

— Нет, — панически закивал Иван Израилевич.

— Да, — бледнея, прошептал бывший Поршень.

— За «подонка» ответить придется. Я тебя предупреждал. Согласен?

Андрей Адольфович испуганно вжался в спинку кресла.

— Я тут поштохаю с людьми, — небрежно произнес Теплый. — Ты объяви.

Худяков по-прежнему соображал не быстро. Но противиться знакомому до паники голосу серый кардинал Думы был не в силах. Он наклонился к микрофону и послушно выдавил:

— Это самое… Слово берет… это…

Пауза, необходимая для туговатой мыслительной деятельности, не успела затянуться. Карл Ильич уверенно взобрался на трибуну:

— …Это, впрочем, не важно. Главное, что мы встретились. Это определяет мотивацию выживания применительно к конкретным персоналиям. Думаю, те, кто меня знает, а их немало, пояснят остальным. Ну а поближе познакомимся в процессе плодотворного сотрудничества. Скажу только, что я представляю определенные круги. В отличие от квадратов с их жесткими конструктивными рамками…

Назад накатила тягучая волна безысходности. Заволакивая свет ламп, с трибуны потоком хлынул вязкий сумрак. Оцепеневшие законодатели превратились в стадо, покорно внемлющее пастырю.

— …Жалкие крохи привилегий могут встать комом! Либерализация каждого из вас в аспекте благосостояния пагубна и смертельно опасна…

То, что дошло до ветеранов политического фронта в первый момент встречи с Теплым, доперло до продвинутой парламентской молодежи минут через двадцать. Блаженное и сытое существование возле кормила власти (от слова «кормить») отныне целиком зависело от загадочного посланца структур, о которых лучше было ничего не знать.

Через час безостановочного окучивания аудитории Карл Ильич подвел черту:

— Ну что ж, предлагаю решение о квотуме доверия по принятым мною решениям поставить на голосование. Надеюсь, никто не против демократических принципов?

Дума, пребывающая в трансе, дружно откликнулась на магическое заклинание. Посягать на священную формулу никто не осмелился. Депутаты синхронно потянулись за электронными карточками. Бархатный голос с трибуны остановил неукротимое волеизъявление легким укором:

— Я хочу видеть ваши руки. Не надо прятаться от соратников! Голосуйте открыто, граждане великой страны, голосуйте смело!..

Лес рук, не вздымавшийся в этом зале с такой густотой со времен последнего Съезда Советов, вырос от первого ряда до последнего. Теплов расстегнул пальто и трижды хлопнул в ладоши.

— Единогласно! — одобрил он депутатское решение. — Поздравляю вас!

Зал послушно зааплодировал, подражая новому лидеру. Единодушие было полным, как колымский песец. И овация искренней. Ибо, как говорилось выше, интеллигенция, впавшая в большую и малую политику, ничуть не изменилась по дороге от социализма в капитализм…

Карл Ильич величественно помахал рукой и слез с трибуны. Он подошел к столу президиума и пальцем поманил к себе старых знакомых. Петров и Худяков поспешно вскочили с кресел и замерли. Теплов снисходительно потрепал по плечу бывшего Поршня:

— Нам бы с президентом надо повидаться. Организуйте… — Теплый хмыкнул и, напоследок повернувшись к залу, произнес: — И за порядком тут присмотрите. Только не партаньте. Глядящий за вами будет. Помните…

Главный Кабинет страны располагался на последнем этаже Главного Здания страны. В самом конце Главного Коридора страны. Массивная металлическая табличка подозрительно знакомого желтого цвета была укреплена на ней точно в соответствии с данными Главного Управления статистики Российской Федерации. По данным уважаемого учреждения, именно на этом уровне от пола должны были располагаться глаза россиянина среднего роста и нормального телосложения. Крупными, понятными каждому печатными буквами по золоту таблички шла надпись. В переводе на нормальный русский язык она звучала просто и очень по-доброму: «Главный Человек страны».

Гражданин России среднего роста и нормального телосложения уже несколько минут стоял напротив заветной двери и, чуть прищурив свои серые, почти стальные глаза, всматривался в дорогую обивку. Его губы еле заметно шевелились, словно произносили молитву или заклинание.

Секретарю было рекомендовано ненадолго отлучиться по неотложным делам. Тот не спорил. В приемной осталось трое.

— Он ждет, — шепотом произнес Поршень и вопросительно посмотрел на Петрова.

— Да-да. Таки не извольте беспокоиться… — затараторил Иван Израилевич и тут же осекся под тяжелым взглядом Теплова.

— Я знаю, — спокойно сказал тот и тихо добавил: — Чувствую…

— Все согласовано… У вас двадцать минут… Можете не торопиться… — Иван Израилевич замолчал и неуверенно сделал шаг назад.

— Не буду, — равнодушно отозвался Карл Ильич и поскреб ногтем табличку на двери. — Партак гуманит. Не фуфло!

Он с уважением покивал головой в сторону кабинета.

— Это… Вы уж там поосторожнее, — Поршень просительно развел в стороны руки, — если можно, конечно. Он, в общем-то, это… человек-то хороший!

— Посмотрим, посмотрим.

Карл Ильич взялся за ручку двери, но вдруг на секунду задумался и негромко постучал по золоченой табличке.

— Да, да! — отрывисто прозвучало из кабинета. — Входите!

— Иду, иду, — отозвался Телов и не спеша надавил на ручку.

Он был абсолютно спокоен. Так было правильно. Потому что настоящим авторитетам волноваться ни к чему. Пусть волнуются не настоящие. Он уверенно шагнул в кабинет.

Главный Человек страны сидел за столом, приятно улыбаясь вошедшему. Проверенные методы всегда работали безотказно. Всяк сюда входящий внезапно чувствовал, что ему здесь рады, и сразу начинал испытывать удушливый позыв к откровенности. Но не в этот раз…

— Здравствуйте, — хозяин кабинета скосил глаз на бумаги, лежащие на столе, — Карл Ильич. Присаживайтесь.

— Здравствуйте, — твердо ответил визитер, но остался стоять. Он внимательно осмотрел помещение. Холодные глаза скользнули по безупречному дизайну интерьера. — У меня письмо.

Теплов достал из кармана и положил на стол небольшой конверт.

Президент передернул плечами, не в силах отделаться от внезапно возникшего ощущения дежа-вю, и почти автоматически произнес:

— Кому?

— Там написано, — ответил гость.

— От кого? — спросил президент, заранее зная ответ.

— От меня.

Хозяин кабинета еле заметно кивнул:

— Буду краток. Я должен прочитать.

— Должны — читайте. У меня от страны секретов нет.

Такая постановка вопроса президента несколько озадачила. Скорее с непривычки. У всех посетителей его кабинета были секреты. И именно от страны! А у этого не было. Тем временем гость наконец отодвинул стул подальше от стола и удобно устроился на нем, плотно прислонившись к спинке. Его серые глаза пристально следили за судьбой конверта в Главных Руках страны.

Хрустнула надорванная бумага, неприятно пощекотав барабанные перепонки, а заодно и нервы. Президент достал из конверта и развернул сложенный вчетверо лист. Через пять минут внимательного изучения, рассматривания на свет и переворачивания с одной стороны на другую на лице хозяина кабинета появились две незаметные морщинки в углах глаз. Что означало крайнюю степень удивления, неуверенность в психической нормальности посетителя и немой вопрос, как этот человек сюда попал. Президент поднял глаза:

— Государственная Дума утвердила кандидатуру на пост Генпрокурора?

Гость довольно улыбнулся:

— Я бы сказал, избранники народа.

— Согласен, — пожал плечами Президент, все еще не понимая, что происходит. — А чью кандидатуру они утвердили?

— Ту, которую вы предложили.

— А я предложил? — Президент откинулся на спинку кресла и почему-то огляделся вокруг.

Карл Ильич Теплов поднялся со стула, сложил на груди руки, сделал глубокий вдох и негромко произнес:

— А вот это я и пришел с вами обсудить…

Легкая дымка заклубилась в углах помещения. Мягкий голос Теплова зазвучал, обволакивая разум…