4. Генеральная репетиция (08.1905 – 12.1907)

От автора

В 1905 году на фоне русско-японской войны в России началась так называемая «революция». Значительная часть аристократии, буржуазия и интеллигенция, используя затруднительное положение правительства, стремилась добиться демократизации общества. В этом им оказывали поддержку западные государства, прежде всего – Англия, военный союзник Японии.

После начала военных действий на Дальнем Востоке Англия открыла подпольный фронт на территории России. В ход шло всё: клевета, саботаж, диверсии, политические убийства, провокации, волнения на национальных окраинах, даже восстания в армии и на флоте.

Однако целью Великобритании в этот период вовсе не являлось расчленение России или хотя бы свержение самодержавия. Ей было важно побудить Николая II отказаться от ориентации на Германию, организовать англо-франко-русский блок и спровоцировать войну с Вильгельмом.

Предреволюционное десятилетие прошло под лозунгом создания из разрозненных социал-демократических кружков главной революционной партии. Неонародникам-эсерам первоначально отводилась вспомогательная роль «черноземной силы» – организатора аграрных беспорядков и индивидуального террора. К власти в России должен был придти «добрый следователь» – социал-демократы. Однако РСДРП с момента своего конституирования превратилась в конгломерат враждующих фракций и в таком виде успешно просуществовала до 1917 года. Организационная недееспособность эсдеков привела к тому, что главной революционной партией России стали эсеры. Именно в их организации Запад стал направлять основной поток денежных средств.

Социал-демократы были так слабы организационно, что не могли служить даже прикрытием революционной деятельности. Провокацию «кровавого воскресенья» в январе 1905 года организовал завербованный англичанами священник Гапон, а всеобщую забастовку – прямой английский агент Гельфанд («Парвус»), формально считавшийся не русским, а германским социал-демократом. Гельфанд стал закулисным руководителем самозванного революционного правительства в Петербурге. Примечательно, что подставной председатель Петроградского совета Бронштейн к этому времени официально не был ни большевиком, ни меньшевиком.

Ленин, погрязший в эмигрантских склоках, пропустил начало революции и приехал в Петербург только в конце ноября 1905 года, к шапочному разбору. В первую революцию Ленин-политик действовал малоудачно. Его деятельность в этот период по-прежнему была деятельностью эмигрантского подстрекателя, тогда как в условиях реальной политической борьбы партии требовался опытный организатор и переговорщик. Ленин пытался консолидироваться с меньшевиками, пытался использовать элементы эсеровской идеологии, пытался возглавить вооружённые восстания, но, в общем, все эти попытки оказывались лишь попытками.

Одной из основных ошибок Ленина и вообще социал-демократов было бойкотирование выборов в Думу, то есть самоустранение от политической жизни России. В августе 1906, после роспуска I Думы, опасаясь ареста, Ленин переезжает в полунезависимую Финляндию, где продолжает «революционную борьбу». Фактически революция кончается летом 1907 года, после подписания англо-русского соглашения, однако Ленин, как и в случае с приездом, запаздывает с правильным анализом ситуации и уезжает в новую эмиграцию только в конце года.

1905 год (№№ отрывков: 257−292)

257

Есть изречение: не тронь – не воняет. Когда читаешь манифест и закон о Государственной думе, чувствуешь себя так, как будто бы под носом у тебя начали разворачивать накопившуюся с незапамятных времён груду нечистот.

(«Единение царя с народом и народа с царём», 29 августа)


258

Не волноваться происходящим теперь в России, не думать о войне и о революции нельзя, а всякий, кто волнуется, думает, интересуется, ВЫНУЖДАЕТСЯ – становиться в тот или иной вооружённый лагерь. Вас изобьют, изувечат и убьют, несмотря на архимирный и до мелочности легальный образ ваших действий. Революция не признаёт нейтральных.

(«Чёрные сотни и организация восстания», 29 августа)


259

Втоптать перед всем народом в помойную яму тех, кто остаётся на стороне «соглашателей», – такова единственная правильная тактика революционного пролетариата.

(«В хвосте у монархической буржуазии или во главе революционного пролетариата», 5 сентября)


260

Нас упрекают за то, что мы «вдалбливаем» упорно одни и те же лозунги. Мы считаем этот упрёк за комплимент. <…> Мы должны миллионы и миллиарды раз повторять…

(То же)


261

Бунд в «Последних Известиях» договорился до чёртиков. Мы его высечем так, что до новых веников не забудет. Эти бундовцы такие тупицы и самохвалы, дурачки и идиоты, что просто терпенья нет. «Искра» провралась здорово, особенно Цедербаум. Бога для, не спешите вы с официальной резолюцией и не уступайте ни на йоту этой бундовско-новоискровской конференции. Неужели без протоколов будете? Да разве можно с этими проститутками без протоколов конферировать?

Сугубо предостерегаю насчет «Армянской с.-д. федерации». Если вы согласились на её участие в конференции, то сделали РОКОВУЮ ошибку, которую надо ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО исправить. Это – пара женевских дезорганизаторов, издающих здесь самые пустячки, без всяких серьёзных связей на Кавказе. Это – БУНДОВСКАЯ КРЕАТУРА, ничего более, специально выдуманная для питания кавказского бундизма. Если вы допустите эту публику на РУССКУЮ конференцию, т. е. конференцию работающих в России организаций, вы страшно сядете в лужу. Кавказские товарищи все против этой шайки литераторов-дезорганизаторов (я знаю это от многих); и мы скоро разнесём их в «Пролетарии». Вы вызовете только протесты Кавказа и вместо «мира» «объединения» НОВУЮ склоку. Помилуйте, как это можно игнорировать Кавказский Союз, тьму работающий в России, и якшаться с подонками Женевского болота!!

(Письмо в ЦК РСДРП, 7 сентября)


262

Везде, где можно, мы будем стремиться организовать СВОИ комитеты, комитеты СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИ. Туда войдут и крестьяне, и пауперы, и интеллигенты, и проститутки (нас недавно спрашивал один рабочий в письме, почему не агитировать среди проституток), и солдаты, и учителя, и рабочие, – одним словом, ВСЕ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ И НИКТО, КРОМЕ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ.

(«Отношение социал-демократии к крестьянскому движению», 14 сентября)


263

Вместо того, чтобы разжечь огонёк, сломав окна и дав простор притоку свободного воздуха рабочих восстаний, меньшевики потеют, сочиняя игрушечные мехи и раздувая освобожденский революционный пыл скоморошескими требованиями да условиями, предъявляемыми к освобожденцам.

(«Встреча друзей», 26 сентября)


264

Со ступеньки на ступеньку. Кто поскользнулся раз и оказался на наклонной плоскости, тот катится вниз безудержно. Наши стоящие вне обеих частей партии сверхчеловеки, вроде Гельфанда и Плеханова, величественно игнорируют те самые резолюции новоискровцев, за которые они морально и политически ответственны. Эти сверхчеловеки воображают себя выше и «большинства» и «меньшинства»: на самом деле они НИЖЕ и того и другого, ибо ко всем недостаткам большинства они сумели присоединить все недостатки меньшинства И ВСЕ НЕДОСТАТКИ ПЕРЕБЕЖЧИКА. <…> Какое дело литераторам-сверхчеловекам до каких-то резолюций, вырабатывающихся при участии ответственных представителей пролетариата! Сверхчеловеки плюют на партийные резолюции!

(«Игра в парламентаризм», 26 сентября)


265

Посмотрите, каким успехом, даже с чисто военной точки зрения, увенчалось предприятие рижан40. Убито трое и ранено, вероятно, 5−10 человек у неприятеля. Наши потери: всего двое – вероятно, раненых и потому взятых в плен врагом. Наши трофеи – двое революционных вождей, отбитых из плена. Да ведь это блестящая победа!! Это – настоящая победа после сражения против вооружённого с ног по головы врага. Это уже не заговор против какой-нибудь ненавистной персоны, не акт мести, не выходка отчаяния, не простое «устрашение», – нет, это обдуманное и подготовленное, рассчитанное с точки зрения соотношения сил, начало действий отрядов революционной армии. Число таких отрядов в 25−75 человек может быть в каждом крупном городе, и зачастую в предместьях крупного города, доведено до нескольких десятков. Рабочие сотнями пойдут в эти отряды, надо только немедленно приступить к широкой пропаганде этой идеи, к образованию этих отрядов, к снабжению их всяким и всяческим оружием, начиная от ножей и револьверов, кончая бомбами, к военному обучению и военному воспитанию этих отрядов.

К счастью, прошли те времена, когда за неимением революционного народа революцию «делали» революционные одиночки-террористы. Бомба перестала быть оружием одиночки-«бомбиста». Она становится НЕОБХОДИМОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТЬЮ НАРОДНОГО ВООРУЖЕНИЯ. С изменениями военной техники изменяются и должны изменяться приемы и способы уличной борьбы. Мы все изучаем теперь (и хорошо делаем, что изучаем) постройку баррикад и искусство защищать их. Но за этим полезным старым делом не надо забывать новейших шагов военной техники. Прогресс в применении взрывчатых веществ внёс ряд новинок в артиллерийское дело. Японцы оказались сильнее русских отчасти и потому, что они умели во много раз лучше обращаться с взрывчатыми веществами. Широкое применение сильнейших взрывчатых веществ – одна из очень характерных особенностей последней войны. И эти, общепризнанные теперь во всем мире, мастера военного дела, японцы, перешли также к РУЧНОЙ БОМБЕ, которой они великолепно пользовались против Порт-Артура. Давайте же учиться у японцев!

(«От обороны к нападению», 26 сентября)


266

Не лучше ли нам, если уже заключать соглашение с радикалами, потребовать от них миллиончика на вооружение петербургских рабочих, чем <немедленных> выборов в учредительное собрание.

(Письмо М. Рейснеру, 4 октября)


267

Тов. Потресов очень похож на героиню чеховского рассказа «Душечка». Душечка жила сначала с антрепренёром и говорила: мы с Ванечкой ставим серьёзные пьесы. Потом жила она с торговцем лесом и говорила: мы с Васечкой возмущены высоким тарифом на лес. Наконец, жила с ветеринаром и говорила: мы с Колечкой лечим лошадей. Так и тов. Потресов. «Мы с Лениным» ругали Пиккера. «Мы с Пиккером» ругаем Ленина. Милая социал-демократическая душечка! в чьих-то объятиях очутишься ты завтра?

(«Социал-демократическая душечка», 7 октября)


268

Как быть с конфискованными землями, – это вопрос второстепенный. Его не мы будем решать, а крестьяне. При решении его начнётся именно борьба между пролетариатом и буржуазией в крестьянстве.

(«Социализм и крестьянство», 10 октября)


269

«Постоянную41 революцию» г. Иоллос называет «постоянной анархией». Сказать это – значит назвать революцию крамолой, сказать это значит сделаться ПРЕДАТЕЛЕМ РЕВОЛЮЦИИ.

(«Буржуазия сытая и буржуазия алчущая», 10 октября)


270

Будь у нас уже парламент, мы обязательно бы поддержали кадетов, Милюкова и Ко против «Московских ведомостей». Например, при перебаллотировках etc.

(Письмо Луначарскому 11 октября)


271

Помещая телеграмму о смерти Трубецкого, газета «Abendblatt» замечает: «Может быть, ему устроили в министерстве народного просвещения сцену».

Бедный Трубецкой! Стремиться к народной свободе и умереть от «сцены» в передней царского министра… Мы должны допустить, что это слишком жестокая казнь даже для российского либерала. Но только, господа, не лучше ли, не достойнее ли для сторонников народной свободы отказаться от всяких сношений с правительством палачей и шпионов? Не лучше ли умирать в прямой, честной, открытой, просвещающей и воспитывающей народ, уличной борьбе с этими гадами, без уничтожения которых невозможна действительная свобода, чем умирать от «сцен» при беседах с Треповыми и его презренными лакеями?

(«По поводу смерти Трубецкого», октябрь)


272

Дорогие товарищи! Очень благодарен Вам за присылку 1) отчета Боевого комитета и 2) записки по вопросу об организации подготовки восстания + 3) схемы организации. Прочитав эти документы, я счёл долгом прямо обратиться к Боевому комитету для товарищеского обмена мнений. <…> по документам судя, дело грозит выродиться в канцелярщину. Все эти схемы, все эти планы организации Боевого комитета производят впечатление бумажной волокиты, – я прошу извинить меня за откровенность, но я надеюсь, что вы меня не заподозрите в желании придраться. В таком деле менее всего пригодны схемы да споры и разговоры о функциях Боевого комитета и правах его. Тут нужна бешеная энергия и ещё энергия. Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят БОЛЬШЕ ПОЛГОДА и ни одной не сделали! А говорят учёнейшие люди… Идите к молодёжи, господа! вот одно единственное, всеспасающее средство. Иначе, ей-богу, вы опоздаете (я это по всему вижу) и окажетесь с «учеными» записками, планами, чертежами, схемами, великолепными рецептами, но без организации, без живого дела. Идите к молодежи. Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду, и у студентов, и У РАБОЧИХ ОСОБЕННО, и т. д. и т. д. Пусть тотчас же организуются отряды от 3-х до 10, до 30 и т. д. человек. Пусть тотчас же вооружаются они сами, кто как может, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога и т. д. Пусть тотчас же эти отряды выбирают себе руководителей и СВЯЗЫВАЮТСЯ, по возможности, с Боевым комитетом при Петербургском комитете. Не требуйте никаких формальностей, наплюйте, христа ради, на все схемы, пошлите вы, Бога для, все «функции, права и привилегии» ко всем чертям. Не требуйте обязательного вхождения в РСДРП – это было бы абсурдным требованием для вооружённого восстания. Не отказывайтесь связываться с каждым кружком, хотя бы в три человека, при единственном условии, чтобы он был полицейски надёжен и готов был драться с царским войском. Пусть желающие кружки входят в РСДРП или ПРИМЫКАЮТ к РСДРП, это превосходно; но я безусловно считал бы ошибкой ТРЕБОВАТЬ этого. <…>

Если через 1−2 месяца у Боевого комитета не будет в Питере minimum 200−300 отрядов, тогда это мёртвый Боевой комитет. Тогда его надо похоронить. При теперешнем кипении не набрать сотни отрядов – значит стоять вне жизни.

Проповедники должны давать отрядам каждому краткие и простейшие рецепты бомб, элементарнейший рассказ о всем типе работ, а затем предоставлять всю деятельность им самим. Отряды должны ТОТЧАС ЖЕ начать военное обучение на немедленных операциях, тотчас же. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие – нападение на банк для конфискации средств для восстания, третьи – манёвр или снятие планов и т. д. Но обязательно сейчас же начинать учиться на деле: не бойтесь этих пробных нападений. Они могут, конечно, выродиться в крайность, но это беда завтрашнего дня, а сегодня беда в нашей косности, в нашем доктринёрстве, учёной неподвижности, старческой боязни инициативы. Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых: десятки жертв окупятся с лихвой тем, что дадут сотни опытных борцов, которые завтра поведут за собой сотни тысяч.

Крепко жму руку, товарищи, и желаю успеха. Своего взгляда я отнюдь не навязываю, но считаю долгом подать СОВЕЩАТЕЛЬНЫЙ голос.

(«В Боевой комитет при Петербургском комитете партии», 16 октября)


273

Отряды должны вооружаться сами, кто чем может (ружьё, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога, верёвка или верёвочная лестница, лопата для стройки баррикад, пироксилиновая шашка, колючая проволока, гвозди (против кавалерии) и пр. и т. д.). <…> Даже и без оружия отряды могут сыграть серьёзнейшую роль: 1) руководя толпой; 2) нападая при удобном случае на городового, случайно отбившегося казака (случай в Москве) и т. д. и отнимая оружие; 3) спасая арестованных или раненых, когда полиции очень немного; 4) забираясь на верх домов, в верхние этажи и т. д. и осыпая войско камнями, обливая кипятком и т. д.

(«Задачи отрядов революционной армии», октябрь)


274

К подготовительным работам относится раздобывание всякого оружия и всяких снарядов, подыскание удобно расположенных квартир для уличной битвы (удобных для борьбы сверху, для складов бомб или камней и т. д. или кислот для обливания полицейских и т. д. и т. д.

(То же)


275

Прекрасным военным действием, дающим и УЧЕНЬЕ солдат революционной армии, первое крещение им, и громадную пользу приносящим революции, является борьба с черносотенцами. Отряды революционной армии должны тотчас же изучить, кто, где и как составляет чёрные сотни, а затем не ограничиваться одной проповедью (это полезно, но этого одного мало), а выступать и вооружённой силой, избивая черносотенцев, убивая их, взрывая их штаб-квартиры и т. д. и т. д.

(То же)


276

И мечутся, скрежеща зубами, наши рыцари кнута: они снова открывают московский университет, они делают вид, что хотят позволить студентам самим охранять порядок во время уличных процессий, они смотрят сквозь пальцы на революционное самоуправление студентов, которые оформливают деление на партии социал-демократов, социалистов-революционеров и т. д., образуя правильное политическое представительство в студенческом «парламенте» (и которые, мы уверены, не ограничатся революционным самоуправлением, а займутся немедленно и серьёзно организацией и вооружением отрядов революционной армии). А вместо с Треповым мечутся и либеральные профессора, бросаясь уговаривать – сегодня студентов, чтобы были поскромнее, завтра нагаечников, чтобы они были помягче. Метания тех и других доставляют нам величайшее удовольствие: значит, хорошо дует революционный ветерок, если политические командиры и политические перебежчики подпрыгивают так высоко на верхней палубе.

(«Уроки московских событий», 24 октября)


277

Дорогая зверушка! <…> Хорошая у нас в России революция, ей-богу!

(Письмо Эссен, 26 октября)


278

Я знаю прекрасно, что все большевики рассматривали всегда расхождение с Вами как нечто временное, вызванное исключительными обстоятельствами. Спору нет, борьба часто увлекала нас на такие шаги, заявления, выступления, которые не могли не затруднять будущего соединения, но ГОТОВНОСТЬ объединиться, сознание КРАЙНЕЙ НЕНОРМАЛЬНОСТИ того, что лучшая сила русских с.-д. стоит в стороне от работы, сознание КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ для всего движения в Вашем руководящем, близком, непосредственном участии, – всё это было у нас всегда. И мы все твердо верим, что не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра наше соединение с Вами всё же состоится, несмотря на все трудности и препятствия. Но лучше, чтобы это было сегодня, чем завтра. Дела повернули теперь так, что МОЖНО ОПОЗДАТЬ, и мы намерены приложить все усилия, чтобы не опоздать. Захотите ли Вы работать вместе с нами? Я был бы чрезвычайно рад, если бы Вы согласились на то, чтобы нам свидеться вдвоём и поговорить на эту тему. Я уверен, что при личном свидании многие недоразумения были бы устранены, многие кажущиеся трудности делу объединения сразу бы отпали. Но на случай, что Вы не согласитесь вообще или не согласитесь теперь, я позволю себе наперёд коснуться некоторых из этих трудностей.

Трудности таковы: 1) Ваши разногласия со многими членами новой редакции. 2) Ваше нежелание входить в одну из двух половин социал-демократии. – Первая трудность, мне кажется, вполне устранима. Наше согласие с Вами касается примерно 9/10 вопросов теории и тактики, а ради 1/10 расходиться не расчёт. Вы хотели и хотите исправлять некоторые ошибочные, на Ваш взгляд, утверждения в моих произведениях. Но я нигде и никогда не пытался связать кого бы то ни было из социал-демократов специально своими взглядами, и никто, безусловно никто из новой редакции не ангажировал себя ни в какие «ленинисты». Речь Цхакая на III съезде выражает в этом отношении общие взгляды. Вы считаете ошибочными философские взгляды трех42 из названных семи лиц. Но и эти трое не пытались и во пытаются связать эти свои взгляды с каким бы то ни было официально партийным делом. И эти трое, – я говорю не на ветер, а на основании известных мне точно фактов, – были бы чрезвычайно рады совместной работе с Вами. Политически расходиться теперь, в такое время, нам с Вами, когда Ваше общее сочувствие взглядам большинства известно и из Вашего реферата, видно из Ваших последних произведений, видно косвенным образом из позиции наиболее может быть солидарного с Вами Гельфанда, – политически расходиться нам теперь было бы крайне нежелательно, крайне неуместно, крайне вредно для социал-демократии. <…> Ваши громадные знания и громадный политический опыт страшно нужны русскому пролетариату.

(Письмо Плеханову, октябрь)


279

Рабочий класс снесёт, наконец, целиком ненавистное самодержавие, прогонит всех министров-клоунов, поставит СВОЁ временное революционное правительство и покажет всем народам России, как «возможно» и как необходимо именно «теперь» созвать действительно всенародное и действительно учредительное собрание.

(«Всероссийская политическая стачка», 31 октября)


280

Мы получили номер «Искры» с какой-то нервозной, полной злобы, слёз, выкриков и вывертов статьёй «Плоды кружковщины». Иначе нельзя этого и назвать, как истерикой. Выделить хоть тень ДОВОДОВ из истерического вопля нет никакой возможности. <…> Подумайте хоть капельку, если вы ещё не совсем потеряли способность думать, подумайте хоть тогда, когда у вас пройдёт припадок истерии!

(«Истерика потерпевших поражение», 31 октября)


281

Мы приложим все усилия, чтобы к победе русской революции не присосались буржуазные пиявки монархического помещичьего либерализма <…> Только такая победа даст в руки настоящее оружие пролетариату, – и тогда мы зажжём Европу, чтобы сделать из русской демократической революции пролог европейского социалистического переворота.

(«Обострение положения в России», 31 октября)


282

Вы просто маловеры и слабонервные люди. Увидали грязную болезнь, вонючие прыщи и отвернулись. Это понятно, по человечеству судя, но нерационально.

(Письмо Белопольскому и NN, ноябрь)


283

Непоследовательны, конечно, и те рабочие, которые веруют в Бога, и те интеллигенты, которые являются сторонниками (тьфу! тьфу!) мистики, – но мы не будем их выгонять не только из Совета рабочих депутатов, но даже и из партии.

(«Наши задачи и совет рабочих депутатов», 4 ноября)


284

Всё – призрак, кроме власти, – отвечает революционный народ.

(«Приближение развязки», 16 ноября)

Партийная организация и партийная литература

285

Проклятая пора эзоповских речей, литературного холопства, рабьего языка, идейного крепостничества! Пролетариат положил конец этой гнусности, от которой задыхалось все живое и свежее на Руси.


286

В чем же состоит этот принцип партийной литературы? Не только в том, что для социалистического пролетариата литературное дело не может быть орудием наживы лиц или групп, оно не может быть вообще индивидуальным делом, не зависимым от общего пролетарского дела. Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колёсиком и винтиком» одного-единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса. Литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединённой социал-демократической партийной работы.

«Всякое сравнение хромает», говорит немецкая пословица. Хромает и моё сравнение литературы с винтиком, живого движения с механизмом. Найдутся даже, пожалуй, истеричные интеллигенты, которые поднимут вопль по поводу такого сравнения, принижающего, омертвляющего, «бюрократизирующего» свободную идейную борьбу, свободу критики, свободу литературного творчества и т. д., и т. д. По существу дела, подобные вопли были бы только выражением буржуазно-интеллигентского индивидуализма. Спору нет, литературное дело всего менее поддаётся механическому равнению, нивелированию, господству большинства над меньшинством. Спору нет, в этом деле безусловно необходимо обеспечение большого простора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простора мысли и фантазии, форме и содержанию. Всё это бесспорно, но всё это доказывает лишь то, что литературная часть партийного дела пролетариата не может быть шаблонно отождествляема с другими частями партийного дела пролетариата. Все это отнюдь не опровергает того чуждого и странного для буржуазии и буржуазной демократии положения, что литературное дело должно непременно и обязательно стать неразрывно связанной с остальными частями частью социал-демократической партийной работы. Газеты должны стать органами разных партийных организаций. Литераторы должны войти непременно в партийные организации. Издательства и склады, магазины и читальни, библиотеки и разные торговли книгами – всё это должно стать партийным, подотчётным. За всей этой работой должен следить организованный социалистический пролетариат, всю её контролировать, во всю эту работу, без единого исключения, вносить живую струю живого пролетарского дела, отнимая, таким образом, всякую почву у старинного, полуобломовского, полуторгашеского российского принципа: писатель пописывает, читатель почитывает.

Литературное дело испакощено азиатской цензурой и европейской буржуазией. <…> Выйдя из плена крепостной цензуры, мы не хотим идти и не пойдём в плен буржуазно-торгашеских литературных отношений. Мы хотим создать и мы создадим свободную печать не в полицейском только смысле, но также и в смысле свободы от капитала, свободы от карьеризма; – мало того: также и в смысле свободы от буржуазно-анархического индивидуализма.

Эти последние слова покажутся парадоксом или насмешкой над читателями. Как! закричит, пожалуй, какой-нибудь интеллигент, пылкий сторонник свободы. Как! Вы хотите подчинения коллективности такого тонкого, индивидуального дела, как литературное творчество! Вы хотите, чтобы рабочие по большинству голосов решали вопросы науки, философии, эстетики! Вы отрицаете абсолютную свободу абсолютно-индивидуального идейного творчества!

Успокойтесь, господа! Во-первых, речь идет о партийной литературе и её подчинении партийному контролю. Каждый волен писать и говорить все, что ему угодно, без малейших ограничений. Но каждый вольный союз (в том числе партия) волен также прогнать таких членов, которые пользуются фирмой партии для проповеди антипартийных взглядов. Свобода слова и печати должна быть полная. Но ведь и свобода союзов должна быть полная. Я обязан тебе предоставить, во имя свободы слова, полное право кричать, врать и писать что угодно. Но ты обязан мне, во имя свободы союзов, предоставить право заключать или расторгать союз с людьми, говорящими то-то и то-то. Партия есть добровольный союз, который неминуемо бы распался, сначала идейно, а потом и материально, если бы он не очищал себя от членов, которые проповедуют антипартийные взгляды. Для определения же грани между партийным и антипартийным служит партийная программа, служат тактические резолюции партии и её устав, служит, наконец, весь опыт международной социал-демократии, международных добровольных союзов пролетариата, постоянно включавшего в свои партии отдельные элементы или течения, не совсем последовательные, не совсем чисто марксистские, не совсем правильные, но также постоянно предпринимавшего периодические «очищения» своей партии. Так будет и у нас, господа сторонники буржуазной «свободы критики», ВНУТРИ партии: теперь партия у нас сразу становится массовой, теперь мы переживаем крутой переход к открытой организации, теперь к нам войдут неминуемо многие непоследовательные (с марксистской точки зрения) люди, может быть, даже некоторые христиане, может быть, даже некоторые мистики. У нас крепкие желудки, мы твердокаменные марксисты. Мы переварим этих непоследовательных людей. Свобода мысли и свобода критики внутри партии никогда не заставят нас забыть о свободе группировки людей в вольные союзы, называемые партиями.

Во-вторых, господа буржуазные индивидуалисты, мы должны сказать вам, что ваши речи об абсолютной свободе одно лицемерие. В обществе, основанном на власти денег, в обществе, где нищенствуют массы трудящихся и тунеядствуют горстки богачей, не может быть «свободы» реальной и действительной. Свободны ли вы от вашего буржуазного издателя, господин писатель? от вашей буржуазной публики, которая требует от вас порнографии в рамках и картинах, проституции в виде «дополнения» к «святому» сценическому искусству? Ведь эта абсолютная свобода есть буржуазная или анархическая фраза (ибо, как миросозерцание, анархия есть вывернутая наизнанку буржуазность). Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания.

И мы, социалисты, разоблачаем это лицемерие, срываем фальшивые вывески, – не для того, чтобы получить неклассовую литературу и искусство (это будет возможно лишь в социалистическом внеклассовом обществе), а для того, чтобы лицемерно-свободной, а на деле связанной с буржуазией, литературе противопоставить действительно-свободную, ОТКРЫТО связанную с пролетариатом литературу.

Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в её ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, её силу, её будущность.

(26 ноября)

***

287

Вырвем зло с корнем. Уничтожим совершенно постоянное войско. Пусть армия сольётся с вооружённым народом, пусть солдаты понесут в народ свои военные знания, пусть исчезнет казарма и заменится свободной военной школой.

(«Войско и революция», 28 ноября)


288

Среди нас, большевиков, не только не было наклонности к демагогии, а напротив, мы всё время решительно, открыто и прямо боролись с малейшими попытками демагогии.

(«О реорганизации партии», 29 ноября)


289

Пора позаботиться о том, чтобы создавать местные хозяйственные, так сказать, опорные пункты рабочих социал-демократических организаций в виде содержимых членами партии столовых, чайных, пивных, библиотек, читален, тиров и проч., и проч. Я не знаю соответственного русского слова и называю «тиром» помещение для стрельбы в цель, где есть запас всякого оружия, и всякий желающий за маленькую плату приходит и стреляет в цель из револьверов и ружей. В России объявлена свобода собраний и союзов. Граждане вправе собраться и для ученья стрельбе, опасности от этого никому быть не может. В любом европейском большом городе вы встретите открытые для всех тиры – в подвальных квартирах, иногда за городом и т. п. А рабочим учиться стрелять, учиться обращаться с оружием весьма-весьма не лишне. Разумеется, серьёзно и широко взяться за это дело мы сможем лишь тогда, когда будет обеспечена свобода союзов и можно будет тягать к суду полицейских негодяев, которые посмели бы закрывать такие учреждения.

(То же)


290

Подумайте: выиграла бы или проиграла русская армия, если бы она включила в свои ряды патриотическую молодёжь Маньчжурии? Вероятно, проиграла бы, ибо маньчжурские патриоты предали бы россиян японцам. И революционный народ России проиграет, если «патриоты», монархически настроенные патриоты денежного мешка (т.е. либеральные буржуа) предадут его самодержавию Витте.

(«Умирающее самодержавие и новые органы народной власти», 6 декабря)


291

Политическое безразличие есть политическая сытость. «Безразлично», «равнодушно» относится к куску хлеба человек сытый; голодный же всегда будет «партийным» в вопросе о куске хлеба. «Безразличие и равнодушие» к куску хлеба означает не то, чтобы человек не нуждался в хлебе, а то, что человеку всегда обеспечен хлеб, что он никогда не нуждается в хлебе, что он прочно пристроился к «партии» сытых. Беспартийность в буржуазном обществе есть лишь лицемерное, прикрытое, пассивное выражение принадлежности к партии сытых, к партии господствующих, к партии эксплуататоров.

Беспартийность есть идея буржуазная. Партийность есть идея социалистическая.

(«Социалистическая партия и беспартийные революционеры», 15 декабря)

Социализм и религия

292

Религия – род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь.

Но раб, сознавший своё рабство и поднявшийся на борьбу за своё освобождение, наполовину перестаёт уже быть рабом. Современный сознательный рабочий, воспитанный крупной фабричной промышленностью, просвещённый городской жизнью, отбрасывает от себя с презрением религиозные предрассудки, предоставляет небо в распоряжение попов и буржуазных ханжей, завоевывая себе лучшую жизнь здесь, на земле. Современный пролетариат становится на сторону социализма, который привлекает науку к борьбе с религиозным туманом и освобождает рабочего от веры в загробную жизнь тем, что сплачивает его для настоящей борьбы за лучшую земную жизнь.

Религия должна быть объявлена частным делом – этими словами принято выражать обыкновенно отношение социалистов к религии. Но значение этих слов надо точно определить, чтобы они не могли вызывать никаких недоразумений. Мы требуем, чтобы религия была частным делом по отношению к государству, но мы никак не можем считать религию частным делом по отношению к нашей собственной партии. Государству не должно быть дела до религии, религиозные общества не должны быть связаны с государственной властью. Всякий должен быть совершенно свободен исповедовать какую угодно религию или не признавать никакой религии, т. е. быть атеистом, каковым и бывает обыкновенно всякий социалист. Никакие различия между гражданами в их правах в зависимости от религиозных верований совершенно не допустимы. Всякие даже упоминания о том или ином вероисповедании граждан в официальных документах должны быть безусловно уничтожены. Не должно быть никакой выдачи государственной церкви, никакой выдачи государственных сумм церковным и религиозным обществам, которые должны стать совершенно свободными, независимыми от власти союзами граждан-единомышленников. Только выполнение до конца этих требований может покончить с тем позорным и проклятым прошлым, когда церковь была в крепостной зависимости от государства, а русские граждане были в крепостной зависимости у государственной церкви, когда существовали и применялись средневековые, инквизиторские законы (по сю пору остающиеся в наших уголовных уложениях и уставах), преследовавшие за веру или за неверие, насиловавшие совесть человека, связывавшие казённые местечки и казённые доходы с раздачей той или иной государственно-церковной сивухи. <…>

Как ни забито, как ни темно было русское православное духовенство, даже его пробудил теперь гром падения старого, средневекового порядка на Руси. Даже оно примыкает к требованию свободы, протестует против казёнщины и чиновнического произвола, против полицейского сыска, навязанного «служителям Бога». Мы, социалисты, должны поддержать это движение, доводя до конца требования честных и искренних людей из духовенства, ловя их на словах о свободе, требуя от них, чтобы они порвали решительно всякую связь между религией и полицией. <…>

По отношению к партии социалистического пролетариата религия не есть частное дело. Партия наша есть союз сознательных, передовых борцов за освобождение рабочего класса. Такой союз не может и не должен безразлично относиться к бессознательности, темноте или мракобесничеству в виде религиозных верований. Мы требуем полного отделения церкви от государства, чтобы бороться с религиозным туманом чисто идейным и только идейным оружием, нашей прессой, нашим словом. <…>

Если так, отчего мы не заявляем в своей программе, что мы атеисты? отчего мы не запрещаем христианам и верующим в Бога поступать в нашу партию? <…> Потому что единство действительно революционной борьбы угнетенного класса за создание рая на земле важнее для нас, чем единство мнений пролетариев о рае на небе. <…> Не следует допускать раздробление сил действительно революционной, экономической и политической борьбы ради третьестепенных мнений или бредней, быстро теряющих всякое политическое значение, быстро выбрасываемых в кладовую для хлама самым ходом экономического развития.

Реакционная буржуазия везде заботилась и у нас начинает теперь заботиться о том, чтобы разжечь религиозную вражду, чтобы отвлечь в эту сторону внимание масс от действительно важных и коренных экономических и политических вопросов <…> Эта реакционная политика раздробления пролетарских сил, сегодня проявляющаяся, главным образом, в черносотенных погромах, завтра, может быть, додумается и до каких-нибудь более тонких форм. Мы, во всяком случае, противопоставим ей спокойную, выдержанную и терпеливую, чуждую всякого разжигания второстепенных разногласий, проповедь пролетарской солидарности и научного миросозерцания.

Революционный пролетариат добьётся того, чтобы религия стала действительно частным делом для государства. И в этом, очищенном от средневековой плесени, политическом строе пролетариат поведет широкую, открытую борьбу за устранение экономического рабства, истинного источника религиозного одурачения человечества.

(16 декабря)

1906 год (№№ отрывков: 293−341)

293

Надо упорно и терпеливо вести свою работу, сберегая силы пролетариата, но не теряя веры, что упадок настроения временный, что рабочие поднимутся ещё сильней, ещё смелей, чем в Москве, что они сметут царскую Думу. Пусть неразвитые, тёмные люди идут в Думу, – партия не свяжет своей судьбы с ними. Партия скажет им: ваш собственный житейский опыт подтвердит наши политические предсказания. Вы увидите на себе, какой обман эта Дума, и вы вернётесь тогда к партии, увидав правильность её советов.

(«Бойкотировать ли Государственную Думу?», январь)


294

Мы позволим себе здесь маленькое отступление о партизанских выступлениях боевых дружин. Мы думаем, что сравнивать их с террором старого типа ошибочно. Террор был местью отдельным лицам. Террор был заговором интеллигентских групп. Террор был совершенно не связан ни с каким настроением масс. Террор не подготовлял никаких боевых руководителей масс. Террор был результатом – а также симптомом и спутником – неверия в восстание, отсутствия условий для восстания.

Партизанские выступления не месть, а военные действия. Они так же мало похожи на авантюру, как набеги охотничьих дружин на тыл неприятельской армии во время затишья на главном поле сражения не похожи на убийства дуэлянтов или заговорщиков. <…> Нам надо не удерживать, а поощрять партизанские выступления боевых дружин, если мы не на словах только хотим готовить восстание и признали пролетариат всерьёз готовым в восстанию.

(«Современное положение России и тактика рабочей партии», 20 февраля)


295

У нас очень распространено теперь, к сожалению, какое-то беззубое, чисто кадетское в сущности, хихиканье по поводу «браунингов» и «боевых дружин». Сказать, что восстание невозможно и нечего больше его готовить, ни у кого не хватает мужества и прямоты, образец которых дал Маркс. Но похихикать насчёт военных действий революционеров мы очень любим.

(«Думская революция и задачи пролетариата», 2 апреля)

Победа кадетов и задачи рабочей партии

296

Советы рабочих, солдатских, железнодорожных и др. депутатов, казавшиеся меньшевикам органами революционного самоуправления, относятся большевиками к зачаточным, разрозненным, стихийным, а потому бессильным органам революционной власти.


297

Да, да, недаром, совсем НЕ ДАРОМ лобзают теперь кадеты Плеханова! Цена этим лобзаниями очевидная, Do ut des, как говорит латинская пословица: я даю тебе, чтобы ты дал мне. Я даю тебе лобзание за то, что ты своими советами даёшь МНЕ лишние голоса. Правда, ты, может быть, вовсе не хотел этого; ты стыдился даже признаться публично в получении наших лобзаний. Ты увёртывался всеми правдами и неправдами (особенно неправдами!) от ответа на вопросы, которые слишком бесцеремонно, слишком вплотную подходили к самой сути нашей любовной сделки.


298

Но ведь ваш бойкот оказался совсем бесполезной и бессильной вещью! кричат нам со всех сторон кадеты. Рабочие, которые хотели посрамить Думу и нас, кадетов, своим примером бойкота, – рабочие, которые выбрали чучело в Думу, ошиблись самым явным образом! Дума будет не чучельная, а кадетская!

Полноте, господа! Вы наивны или прикидываетесь наивными. Если Дума будет кадетская, ситуация получится иная, но всё же Дума будет чучелом. Рабочими руководил замечательно чуткий классовый инстинкт, когда они своей бесподобной демонстрацией с выборами чучела символизировали будущую Думу, предостерегали доверчивый народ, снимали с себя ответственность за игру в чучела.


299

Обожравшемуся зверю лень подниматься снова, чтобы нападать на либеральных говорунов вплотную (успеется ещё! над нами не каплет!). А для борцов рабочего класса и крестьянства не настала ещё пора нового подъёма. Тут-то и ловить момент, тут-то и собирать голоса всех недовольных (а кто нынче доволен?), тут-то и заливаться соловьём нашим кадетам.

Кадеты – могильные черви революции. Революцию похоронили. Её гложут черви. Но революция обладает свойством быстро воскресать и пышно развиваться на хорошо подготовленной почве. А почва подготовлена замечательно, великолепно, октябрьскими днями свободы и декабрьским восстанием. И мы далеки от мысли отрицать полезную работу червей в эпоху похорон революции. Ведь эти жирные черви так хорошо удобряют почву…


300

Революционный народ должен быть несамостоятелен, это раз, и не должен побеждать окончательно, разгромлять своего врага, это два. Эту тактику неизбежно будет проводить, в общем и целом, вся кадетская партия и всякая кадетская Дума, причём разумеется, эта тактика будет обосновываться, защищаться, оправдываться всем богатым идеологическим багажом «научных» исследований, «философских» туманностей, политических (или политиканских) пошлостей, «литературно-критических» взвизгиваний (a la Бердяев) и т. д., и т. д.


301

Были бы трупы, а черви всегда найдутся.


302

Вот вам простенький примерчик, г. Бланк и г. Кизеветтер, чтобы вы могли усвоить эту, недоступную кадетскому разуму, «головокружительную» для кадетской мысли, премудрость. Представьте себе, что Аврамов увечит и истязует Спиридонову43. На стороне Спиридоновой, допустим, есть десятки и сотни невооружённых людей. На стороне Аврамова горстка казаков. Что сделал бы народ, если бы истязания Спиридоновой происходили не в застенке? Он применил бы насилие по отношению к Аврамову и его свите. Он пожертвовал бы, может быть, несколькими борцами, застреленными Аврамовым, но силой всё-таки обезоружил бы Аврамова и казаков, причём, очень вероятно, убил бы на месте некоторых из этих, с позволения сказать, людей, а остальных засадил бы в какую-нибудь тюрьму, чтобы помешать им безобразничать дальше и чтобы отдать их на народный суд.

Вот видите, г. Бланк и г. Кизеветтер: когда Аврамов с казаками истязает Спиридонову, это есть военно-полицейская диктатура над народом. Когда революционный (способный на борьбу с насильниками, а не только на увещания, назидания, сожаления, осуждения, хныканье и нытьё, не мещански-ограниченный, а революционный) народ применяет насилие к Аврамову и Аврамовым, это есть диктатура революционного народа. Это есть ДИКТАТУРА, ибо это есть власть народа над Аврамовым, власть, не ограниченная никакими законами (мещанин, пожалуй, был бы против того, чтобы силой отбить Спиридонову от Аврамова: дескать, не по «закону» это? есть ли у нас такой «закон», чтобы убивать Аврамова? не создали ли некоторые идеологи мещанства теории непротивления злу насилием? г. Бердяев! гг. редактора «Полярной Звезды» или «Свободы и Культуры»! Вот вам ещё тема для долгих воплей,… то бишь долгих статей против «хулиганства» революционеров. Называют, дескать, Толстого мещанином!! – кель оррер, как говорила дама, приятная во всех отношениях.). Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть. НЕ ЧТО ИНОЕ, КАК ЭТО, означает понятие: «диктатура», – запомните хорошенько, гг. кадеты. Далее, во взятом нами примере мы видим диктатуру именно НАРОДА, ибо народ, масса населения, неоформленная, «случайно» собравшаяся в данном месте, сама и непосредственно выступает на сцену, сама чинит суд и расправу, применяет власть, творит новое революционное право. Наконец, это есть диктатура именно РЕВОЛЮЦИОННОГО народа. Почему только революционного, а не всего народа? Потому, что во всём народе, страдающем постоянно и самым жестоким образом от подвигов Аврамовых, есть люди, забитые физически, запутанные, люди забитые нравственно, например, теорией о непротивлении злу насилием, или просто забитые не теорией, а предрассудком, обычаем, рутиной, люди равнодушные, то, что называется обыватели, мещане, которые более способны отстраниться от острой борьбы, пройти мимо или даже спрятаться (как бы тут, в драке-то, не влетело!). Вот почему диктатуру осуществляет не весь народ, а только революционный народ, нисколько не боящийся, однако, всего народа, открывающий всему народу причины своих действий и все подробности их, привлекающий охотно ВЕСЬ народ к участию не только в «управлении» государством, но и во власти, и к участию в самом устройстве государства.

Таким образом, взятый нами простой пример содержит в себе все элементы научного понятия: «диктатура революционного народа», а также понятия: «военно-полицейская диктатура». От этого простого примера, доступного даже ученому кадетскому профессору, мы можем перейти к более сложным явлениям общественной жизни.

Революция, в узком, непосредственном значении этого слова, есть именно такой период народной жизни, когда веками накопившаяся злоба на подвиги Аврамовых прорывается наружу В ДЕЙСТВИЯХ, а не словах, и в действиях МИЛЛИОННЫХ НАРОДНЫХ МАСС, а не отдельных лиц. Народ просыпается и поднимается для освобождения себя от Аврамовых. Народ избавляет бесчисленных Спиридоновых русской жизни от Аврамовых, применяет насилие к Аврамовым, берёт власть над Аврамовыми. Это происходит, конечно, не так просто и не так «сразу», как в примере, упрощенном нами для г. профессора Кизеветтера, – эта борьба народа с Аврамовыми, борьба в узком, непосредственном смысле, это сбрасывание с народа Аврамовых растягивается на месяцы и годы «революционного вихря». Это сбрасывание народом с себя Аврамовых и есть реальное содержание того, что называется великой российской революцией. Это сбрасывание, если рассмотреть его со стороны методов исторического творчества, происходит в тех формах, которые мы сейчас только описывали, говоря о революционном вихре, именно: захват народом свободы политической, то есть такой свободы, осуществлению которой препятствовали Аврамовы; – создание народом новой, революционной, власти, власти над Аврамовыми, власти над насильниками старого полицейского уклада; – применение народом насилия по отношению к Аврамовым для устранения, обезоружения и обезвреживания этих диких собак, всех Аврамовых, Дурново, Дубасовых, Минов и прочее и тому подобное.

Хорошо ли это, что народ применяет такие незаконные, неупорядоченные, неправомерные и несистематические приёмы борьбы, как захват свободы, создание новой, формально никем не признанной и революционной, власти, применяет насилие над угнетателям народа? Да, это очень хорошо. Это – высшее проявление народной борьбы за свободу. Это – та великая пора, когда мечты лучших людей России о свободе претворяются в ДЕЛО, дело самих народных масс, а не одиночек героев. Это так же хорошо, как хорошо освобождение толпой (в нашем примере) Спиридоновой от Аврамова, насильственное разоружение и обезвреживание Аврамова.

Но вот тут-то мы и подходим к центральному пункту кадетских скрытых мыслей и опасений. Кадет потому и является идеологом мещанства, что он на политику, на освобождение всего народа, на революцию переносит точку зрения того обывателя, который в нашем примере истязания Аврамовым Спиридоновой удерживал бы толпу, советовал бы не нарушать закона, не торопиться с освобождением жертв из рук палача, действующего от имени законной власти. Конечно, в вашем примере такой обыватель был бы прямо нравственным уродом, а в применении ко всей общественной жизни нравственное уродство мещанина есть качество, повторяем, совсем не личное, а социальное, обусловленное, может быть, крепко засевшими в голову предрассудками буржуазно-филистерской науки права.


303

Когда история человечества подвигается вперёд со скоростью локомотива, это – «вихрь», «поток», «исчезновение» всех «принципов и идей». Когда история движется с быстротой гужевой перевозки, это – сам разум и сама планомерность. Когда народные массы сами, со всей своей девственной примитивностью, простой, грубоватой решительностью, начинают творить историю, воплощать в жизнь прямо и немедленно «принципы и теории», – тогда буржуа чувствует страх и вопит, что «разум отступает на задний план» (не наоборот ли, о герои мещанства? не выступает ли в истории именно в такие моменты разум масс, а не разум отдельных личностей, не становится ли именно тогда массовый разум живой, действенной, а не кабинетной силой?). Когда непосредственное движение масс придавлено расстрелами, экзекуциями, порками, безработицей и голодовкой, когда вылезают из щелей клопы содержимой на дубасовские деньги профессорской науки и начинают вершить дела ЗА народ, ОТ ИМЕНИ МАСС, продавая и предавая их интересы горсткам привилегированных, – тогда рыцарям мещанства кажется, что наступила эпоха успокоенного и спокойного прогресса, «наступила очередь мысли и разума».

<…> господа Бланки изображают дело навыворот! Они убожество выдают за исторически-творческое богатство. Они бездеятельность задавленных или придавленных масс рассматривают, как торжество «систематичности» в деятельности чиновников, буржуев. Они кричат об исчезновении мысли и разума, когда вместо кромсания законопроектов всякими канцелярскими чинушами и либеральными penny-a-liner'ами (писаками, живущими с построчной платы) наступает период непосредственной политической деятельности «простонародья», которое попросту прямо, немедленно ломает органы угнетения народа, захватывает власть, берёт себе то, что считалось принадлежащим всяким грабителям народа, одним словом, когда именно просыпается мысль и разум миллионов забитых людей, просыпается не для чтения только книжек, а для дела, живого, человеческого дела, для исторического творчества.

(10 апреля)

***

304

Единственная гарантия от реставрации – социалистический переворот на Западе; никакой другой гарантии, в настоящем и полном смысле этого слова, быть не может. Вне этого условия, при всяком другом решении вопроса (муниципализация, раздел и т. д.) реставрация не только возможна, но прямо неизбежна. Я формулировал бы это положение в таких словах: русская революция может своими собственными силами победить, но она ни в коем случае не может своими собственными руками удержать и закрепить своих завоеваний. Она не может достигнуть этого, если на Западе не будет социалистического переворота; без этого условия реставрация неизбежна и при муниципализации, и при национализации, и при разделе, ибо мелкий хозяйчик, при всех и всяческих формах владения и собственности, будет опорой реставрации. После полной победы демократической революции мелкий хозяйчик неизбежно повернет против пролетариата и тем скорее, чем скорее будут сброшены все общие враги пролетариата и хозяйчика, как-то: капиталисты, помещики, финансовая буржуазия и т. п. У нашей демократической республики нет никакого резерва, кроме социалистического пролетариата на Западе, и в этом отношении не надо упускать из виду, что классическая буржуазная революция в Европе, именно великая французская революция ХVIII века, происходила совсем не при такой международной обстановке, при какой происходит русская революция. Франция конца ХVIII века была окружена феодальными и полуфеодальными государствами. Россия Х Х века, совершающая буржуазную революцию, окружена странами, в которых социалистический пролетариат стоит во всеоружии накануне последней схватки с буржуазией. Если такие сравнительно ничтожные явления, как обещание свободы в России царём 17-го октября, дали уже большой толчок движению пролетариата в Западной Европе, – если достаточно было австрийским рабочим получить телеграмму из Петербурга о пресловутом конституционном манифесте, чтобы заставить их сразу выйти на улицу, чтобы привести к ряду демонстраций и военных столкновений в крупнейших промышленных городах Австрии, то можно представить себе, как поведёт себя социалистический международный пролетариат, если вести из России принесут ему не обещание свободы, а действительное осуществление её и полную победу революционного крестьянства.

(Заключительное слово по аграрному вопросу на IV съезде РСДРП, май)


305

Как непосредственный рычаг революционного крестьянского движения, как наиболее желательная форма его, выставлены в моём проекте крестьянские комитеты. Крестьянские комитеты, в переводе на простой язык, значит, призыв к тому, чтобы крестьяне сами немедленно и непосредственно расправились с чиновниками и помещиками самым решительным образом. Крестьянские комитеты – это значит – призыв к тому, чтобы угнетённый остатками крепостничества и полицейскими порядками народ расправился с этими остатками, как говорил Маркс, «по-плебейски».

(То же)


306

Всякие способы аграрного переворота сведутся к либерально-чиновничьей РЕФОРМЕ, к кадетской реформе, а не к крестьянской революции, если не поставить лозунгом НЕМЕДЛЕННЫЙ захват земель самими крестьянами сейчас же на месте, т. е. именно революционными крестьянскими комитетами, с тем, чтобы крестьяне же сами и РАСПОРЯЖАЛИСЬ этими захваченными землями впредь до созыва всенародного учредительного собрания. В моем проекте было сначала сказано «конфискованными» землями. Тов. Суворов верно заметил, что это ошибочная формулировка. Надо сказать: «захваченными». Конфискация есть юридическое признание захвата, утверждение его законом. Мы должны ставить лозунг конфискации. Для осуществления его мы должны звать крестьян к ЗАХВАТУ. Этот крестьянский захват должен быть признан, узаконен всенародным учредительным собранием, которое, как высший орган самодержавия народа, сделает из захвата КОНФИСКАЦИЮ на основании закона, изданного учредительным собранием.

(Доклад об объединительном съезде РСДРП, май)


307

Буржуазии плевать на все теории.

(То же)


308

Социал-демократам неприлично корчить из себя людей, которые могли бы отвечать за Думу. Если бы социал-демократы были в большинстве в Думе, Дума не была бы Думой, или социал-демократы не были бы социал-демократами.

(«Рабочая группа в Государственной Думе», 22 мая)


309

Профессора знают книжки, да не знают жизни, но рабочие должны знать.

(«Правительство, Дума и народ», 30 мая)


310

Критика, в пределах ОСНОВ партийной программы, должна быть вполне свободна и не только на партийных, но и на широких собраниях. Запрещать такую критику или такую «агитацию» (ибо критики нельзя отделить от агитации) невозможно.

(«Свобода критики и единство действий», 2 июня)


311

Растёт стачечное движение, обостряется непосредственная крестьянская борьба за землю, учащаются известия о пробуждении забитых солдат и матросов, начинают «оправляться» железнодорожники. Что-то новое и свежее движется, шумит, бродит и волнуется повсюду. Новые ростки неудержимо пробивают себе дорогу из-под груды развалин. И хотя кадеты стараются поплотнее закрыть ставни в Таврическом дворце, жизнь берёт своё, свежий ветер врывается и туда. Работа классовой размежёвки и политического прояснения идет и там. <…> Но самый уже тот факт, что кадетам приходится всё чаще бороться за главенство в Думе, показывает ясно какую-то глубокую разницу между ними и трудовиками. Чем чаще и чем острее эти боевые схватки, тем определённее выступает перед народной массой разница между либеральным помещиком, фабрикантом, адвокатом, профессором – и мужиком. Мужик всей душой ищет народной свободы, и именно потому не ужиться мужику с партией «народной свободы». Мужик потягивается в поисках земли и воли, и от одних этих потягиваний трещит по всем швам пресловутое народолюбие пресловутой партии «народной свободы».

(«О современном политическом положении», 9 июня)


312

Цедербаум говорит: во имя дисциплины не расстраивайте политической кампании ЦК. Это – софизм. Никакая дисциплина не обязывает членов партии слепо подписывать все проекты резолюций, составленные ЦК. Нигде и никогда не бывало на свете таких правил, чтобы партийные организации отказывались от права своего суждения и превращались в ПОДПИСЫВАТЕЛЕЙ резолюций ЦК.

(«Пусть решают рабочие», 13 июня)


313

И могут ещё находиться люди, которые <…> думают и говорят, будто чьё-то «легкомыслие» призывает народ к «крайним средствам»! Не только легкомыслие нужно, нужна дрянность души, нужна политическая испорченность, чтобы говорить подобные вещи пред лицом таких событий, как сожжение Народного дома в Вологде или Белостокский погром. <…> говорить о «легкомыслии» призывов – такое же беспросветное педантство, такое же гражданское омертвение, как осуждение бешеного крика мести, несущегося с поля вологодских и белостокских сражений.

(«Реакция начинает вооружённую борьбу», 16 июня)


314

Реакционеры прямо и открыто издеваются. Прочтите сегодняшнее «Новое Время». Эти лакеи погромщиков хохочут, веселятся: «Нельзя не отметить с особенным удовольствием (!!) ту поспешность, с какой Дума запросила министра о еврейском погроме в Белостоке». Вы видите: погромщики испытывают особенное удовольствие, – лакей выбалтывает правду. Реакция довольна и белостокским погромом и тем, что можно Думу теперь ругать «еврейской» Думой. Реакция глумится: «Если следует прощать погромы собственности крестьянами в русских губерниях, как сегодня говорили в Государственной думе, то следует точно так же прощать и погромы еврейской собственности в Западном крае».

(То же)


315

Бывает иногда, что опытные и осторожные политические деятели, хорошо понимая серьёзную ответственность за всякий сколько-нибудь важный политический шаг, посылают вперёд, вроде как на разведки, молодых и неосторожных вояк. «Туда умного не надо», – говорят себе такие деятели, предоставляя юнцам выболтать кое-что лишнее, чтобы таким путём позондировать почву.

(«Кто за союзы с кадетами?», 6 июля)


316

В чём основная ошибка всех этих оппортунистических рассуждений? В том, что в этих рассуждениях ФАКТИЧЕСКИ заменяется социалистическая теория классовой борьбы, как единственного РЕАЛЬНОГО двигателя истории, буржуазной теорией «солидарного», «общественного» прогресса. По учению социализма, т. е. марксизма (о немарксистском социализме нельзя теперь и говорить серьёзно), действительным двигателем истории является революционная борьба классов; реформы – побочный результат этой борьбы, побочный потому, что они выражают неудачные попытки ослабить, притупить эту борьбу и т. д. По учению буржуазных философов, двигатель прогресса – солидарность всех элементов общества, сознавших «несовершенство» того или иного учреждения. Первое учение – материалистично, второе – идеалистично. Первое – революционное. Второе – реформистское. Первое обосновывает тактику пролетариата в современных капиталистических странах. Второе – тактику буржуазии. <…>

Мало того. Только такой тактикой мы действительно двигаем вперед дело серьёзных реформ. Это кажется парадоксом, но этот парадокс подтверждает вся история международной социал-демократии: тактика реформистов ХУЖЕ всего обеспечивает проведение реформ и их реальность. Тактика революционной классовой борьбы всего лучше обеспечивает и то и другое. НА ДЕЛЕ реформы вынуждаются именно революционной классовой борьбой, её самостоятельностью, её массовой силой, её упорством. Только в той мере, в какой сильна эта борьба, – реальны и реформы, которые ВСЕГДА лживы, двулики, пропитаны зубатовским духом. Сливая свои лозунги с лозунгами реформистской буржуазии, мы ОСЛАБЛЯЕМ дело революции, А СЛЕДОВАТЕЛЬНО, И ДЕЛО РЕФОРМ.

(«Ещё о думском министерстве», 11 июля)


317

Взаимные подножки гг. Треповых и Набоковых будут использованы нами для того, чтобы обоих почтенных акробатов свалить в яму.

(То же)


318

Неверно и близоруко мнение, что бойкот был ошибкой и бесполезным делом. Он принёс не только морально-политическую пользу, но и самую реальную, непосредственную. Он отвлёк всё внимание и все силы правительства именно на борьбу с бойкотистами. Он поставил правительство в смешное, глупое и выгодное для нас положение: положение борющегося ЗА созыв Думы. Он ослабил этим в гигантской степени внимание правительства к составу Думы. Он был, если позволительно употребить военное сравнение, фронтальной атакой или демонстрированием фронтальной атаки, без которой неприятель НЕ МОГ БЫ быть обойден с тыла. А вышло именно так, что мы, революционеры, демонстрировали фронтальную атаку, которой смертельно боялось издавшее невероятно идиотский закон правительство. Либеральные же буржуа и беспартийные революционеры воспользовались этой фронтальной атакой и сосредоточением сил неприятеля в центре для обходного движения. Они с тыла обошли врага, крадучись пролезли в Думу, переодевшись, проникли во вражеский лагерь.

Каждому своё. Пролетариат борется, буржуазия крадётся.

(«Неверные рассуждения „беспартийных“ бойкотистов», 14 июля)


319

Газета «Речь» совсем выходит из себя. В начале направленной против нас заметки кадет выступает в белых перчатках, «не желая сказать ничего обидного». Какие джентльмены! Но в конце заметки кадет ругается, как… как околоточный. Наша оценка бойкота именуется «шутовством или непроходимой тупостью». О, кадетское джентльменство!

(«Среди газет и журналов», 17 июля)


320

Давно известно, что реакционеры смелые люди, а либералы – трусы.

(«Смелый натиск и робкая защита», 18 июля)

Роспуск Думы и задачи пролетариата

321

«Возлюбленный монарх» наплевал, можно сказать, в рожу Родичеву, который объяснялся ему в любви.


322

Либеральные профессора, как и подобает этим «идейным» прихвостням буржуазии, зовут студентов учиться, а не заниматься революцией.


323

С военной точки зрения для достижения известных военных целей уничтожение – напр., сожжение зданий, а иногда и имущества – есть мера вполне законная и обязательная в известных случаях. Только педанты (или изменники народу) могут особенно оплакивать то, что крестьяне прибегают всегда к таким средствам. Но незачем скрывать от себя, что иногда истребление имущества является лишь результатом неорганизованности, неуменье ВЗЯТЬ СЕБЕ и удержать за собою имущество врага вместо уничтожения его, – или результатом СЛАБОСТИ, когда воюющий МСТИТ врагу, не имея силы УНИЧТОЖИТЬ, раздавить врага. Мы должны, конечно, в своей агитации всячески разъяснять крестьянам, с одной стороны – полную законность и необходимость БЕСПОЩАДНОЙ борьбы с врагом вплоть до истребления имущества, а с другой стороны – показывать, что от степени организованности зависят возможность гораздо более разумного и выгодного исхода: истребления врага (помещиков и чиновников, полиции особенно) и передачи всех и всяких имуществ во владение народа или во владение крестьян без всякой порчи (или с возможно меньшей порчей) имущества.


324

Надо проповедовать самым усиленным образом, что близится бой, когда ВСЯКИЙ честный гражданин обязан жертвовать собой и сражаться против угнетателей народа. Поменьше формальностей, поменьше волокиты, побольше простоты в организации, которая должна обладать максимумом подвижности и гибкости. Все и каждый, кто хочет стоять на стороне свободы, должны немедленно объединиться в боевые «пятки», – вольные союзы людей одной профессии, одной фабрики, или людей, связанных товариществом, партийной связью, наконец, просто местожительством (одна деревня, один дом в городе или одна квартира). Эти союзы должны быть и партийные и беспартийные, связанные одной непосредственной революционной задачей: восстанием против правительства. Эти союзы должны основываться самым широким образом и непременно до получения оружия, НЕЗАВИСИМО от вопроса об оружии.


325

Не надо только забывать, как это любят делать наши кадетофилы, что временное правительство есть прежде всего ОРГАН ВОССТАНИЯ. Хочет быть покойная Дума органом восстания? хотят быть кадеты органом восстания? Милости просим, господа! мы рады в борьбе всяким союзникам из буржуазной демократии. Если бы даже ваш союз – простите, – был для нас тем же, чем союз с Францией для России (т.е. источником денег), то мы и тогда были бы очень рады, мы реальные политики, господа. Но если ваше, кадетское участие в восстании есть простая и пустая меньшевистская мечта, – то мы скажем лишь: какие же у вас маленькие и мелкие мечтания, товарищи меньшевики. Не пришлось бы только вам погибать от «безнадёжной любви» к кадетам, которые не смогут увенчать вашу страсть…

(июль)

***

326

Самодержавие покрыто со всех сторон повязками и бинтами, но оно ещё держится, оно ещё скрипит и даже свирепеет тем более, чем сильнее истекает кровью. А революционные классы народа, с пролетариатом во главе их, пользуются каждым затишьем, чтобы накопить новые силы, чтобы нанести новый и новый удар врагу, чтобы вырвать, наконец, с корнем проклятую язву азиатчины и крепостничества, отравляющую Россию.

(«Перед бурей», 3 сентября)


327

Довольно с нас гегемонии трусливых кадетов, этих «глупых пингвинов», что «робко прячут тело жирное в утёсах». «Пусть сильнее грянет буря!»

(То же)


328

В общем и целом мы считаем обострение партизанской борьбы в России после роспуска Думы плюсом. Истребительная и беспощадная партизанская борьба с насильниками правительства представляется нам своевременной и целесообразной.

Второе замечание. Безусловно ошибается и глубоко ошибается ЦК нашей партии, заявляя в примечании к 4-му «письму» (к партийным организациям): «само собой разумеется, что так называемые „партизанские“ боевые выступления, по-прежнему, отвергаются партией».

ЭТО НЕВЕРНО. Мы подчиняемся решениям съезда, но НИ В КАКОМ СЛУЧАЕ не подчинимся постановлениям ЦК, НАРУШАЮЩИМ эти решения. Всякий, кто возьмёт на себя труд внимательно прочесть резолюцию Объединительного съезда, озаглавленную: «О партизанских действиях», легко увидит, что наша партия ОТВЕРГАЕТ один вид партизанских действий, ДОПУСКАЕТ другой и РЕКОМЕНДУЕТ третий.

Она отвергает совершенно экспроприацию частных имуществ. Она Н Е ОТВЕРГАЕТ экспроприации казённых средств, но обставляет её ОСОБО СТРОГИМИ условиями («в случае образования органов революционной власти в данной местности» И Т.Д.).

Далее, резолюция съезда признаёт партизанские действия без экспроприации имуществ, т. е. ПРИЗНАЁТ «ТЕРРОР», признает ПАРТИЗАНСКИЕ действия с целью убийства неприятеля. Это признание ясно и недвусмысленно выражено в первых же словах собственно резолютивной части резолюции:

«Съезд постановляет: 1) признавая НАРЯДУ (курсив везде наш) с подготовкой революционных сил к грядущему восстанию, в основе которой лежит организация рабочих масс, НЕИЗБЕЖНОСТЬ АКТИВНОЙ БОРЬБЫ против ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО ТЕРРОРА И НАСИЛИЯ ЧЕРНОСОТЕНЦЕВ, необходимо…» (дальше следует запрещение воровства, захвата частных средств и т. д.).

Выписанное нами РЕШЕНИЕ СЪЕЗДА совершенно ясно. «Наряду» с работой в массах признана «активная борьба» с насильниками, то есть несомненно убийство их посредством «партизанских действий».

(К событиям дня, 3 сентября)


329

Теперь мы должны, наконец, открыто и во всеуслышание признать недостаточность политических забастовок, должны агитировать в самых широких массах за вооружённое восстание, не прикрывая этого вопроса никакими «предварительными ступенями», не набрасывая никакого флера. Скрывать от масс необходимость отчаянной, кровавой, истребительной войны, как непосредственной задачи грядущего выступления, значит обманывать и себя, и народ.

(«Уроки московского восстания», 11 сентября)


330

У нас часто можно встретить теперь социал-демократов, которые хихикают, когда речь заходит о пятках и тройках. Но хихиканье есть только дешёвенький способ закрыть глаза на НОВЫЙ вопрос о тактике и организации, вызываемой уличною борьбой при современной военной технике. <…> Социал-демократия должна признать и принять в свою тактику этот массовый террор, разумеется, организуя и контролируя его…

(То же)


331

Парочка указов, манифестов, распоряжений, – и старое самодержавие царит, кучка осуждённых всеми, опозоренных и публично оплёванных казнокрадов, палачей и погромщиков снова издевается вовсю над народом, снова громит, грабит, избивает, затыкает рот и отравляет воздух нестерпимым крепостническим зловонием.

(«Политика правительства и грядущая борьба», 21 сентября)


332

Латышская социал-демократическая рабочая партия (часть РСДРП) правильно выпускает в 30 000 экземплярах свою газету. В официальном отделе печатаются списки шпионов, уничтожение которых есть обязанность каждого честного человека. Содействующие полиции объявляются «противниками революции» и подлежат казни, отвечая кроме того своим имуществом. <…> Назвать анархизмом, бланкизмом, терроризмом эту деятельность латышских с.-д. никто не решится.

(«Партизанская война», 13 октября)


333

Говорят: партизанская война приближает сознательный пролетариат к опустившимся пропойцам, босякам. Это верно. Но отсюда следует только то, что никогда партия пролетариата не может считать партизанской войны единственным или даже главным средством борьбы; что это средство должно быть подчинено другим, должно быть соразмерено с главными средствами борьбы, облагорожено просветительным и организующим влиянием социализма. А без этого ПОСЛЕДНЕГО условия ВСЕ, решительно все средства борьбы в буржуазном обществе приближают пролетариат к различным непролетарским слоям вверху или внизу от него и, будучи предоставлены стихийному ходу вещей, истрёпываются, извращаются, проституируются. Стачки, предоставленные стихийному ходу вещей, извращаются в «Alliances» – соглашения рабочих с хозяевами ПРОТИВ потребителей. Парламент извращается в публичный дом, где шайка буржуазных политиканов торгует оптом и в розницу «народной свободой», «либерализмом», «демократией», республиканизмом, антиклерикализмом, социализмом и всеми прочими ходкими товарами. Газета извращается в общедоступную сводницу, в орудие развращения масс, грубой лести низменным инстинктам толпы и т. д., и т. д.

(То же)


334

Романовы и Победоносцевы – это люди, с ног до головы покрытые кровью и грязью, отстаивающие в последней, отчаянной борьбе свои рабовладельческие права.

(«Готовится новый государственный переворот!», 13 октября)


335

Русский чиновник неповоротлив, тупоумен и азиатски продажен.

(«Опыт классификации русских политических партий», 13 октября)


336

Автор44 громит грабежи, анархизм, бланкизм, ткачевизм, разбой на большой дороге <…> «Один из видов партизанских выступлений революционеров: экспроприация частного и казённого имущества, уже похоронен жизнью». Ведь это же прямая неправда, товарищ! Не может быть, чтобы вы не знали таких МЕНЬШЕВИСТСКИХ организаций, которые ПОСЛЕ Объединительного съезда участвовали, прямо или косвенно, в казённых эксах, в «УТИЛИЗАЦИИ» ДОБЫЧИ и т. п. Когда у социал-демократа слово расходится с делом, это уже совсем плохо. Это ведёт к лицемерию. Это зависит либо от нечистой совести (такое объяснение мы отвергаем), либо от непродуманной, бессвязной теории.

(«Заметки по поводу № 1 „Социал-демократа“», октябрь)


337

«Заплечные гуманисты» гучковского пошиба.

(«К итогам кадетского съезда», 11 ноября)


338

Из глубины страны каждый день приходят вести о том, что идея пассивного сопротивления нашла себе отклик среди народных масс. Неплатёж податей, недача рекрутов, бойкот властей начинают становиться действительно практическим лозунгом. Никто не закрывает глаз на те огромные организационные пробелы, при которых нарастает это движение. Никто не оспаривает неизбежность хаотичности в нём. Но этот хаос создаёт порядок – порядок революции, эту высшую ступень хаотических, стихийных народных взрывов.

(То же)


339

Бедные меньшевики, бедный Плеханов! Их любовные послания к кадетам прочтены с удовольствием, но их ещё не пускают дальше передней.

(«О блоках с кадетами», 6 декабря)


340

Лурье жалуется на то, что у нас преобладает в партии рабочая молодёжь, что семейных рабочих у нас мало, что они отходят от партии. <…> Нет, предоставим лучше кадетам подбирать «уставших» старцев в 30 лет, «поумневших» революционеров и ренегатов социал-демократии. Мы всегда будем партией молодёжи передового класса!

И у Лурье самого прорывается откровенное признание насчет того, почему ему так жаль уставших от борьбы семейных людей. Понабрать бы таких усталых побольше в партию, это сделало бы её «тяжелее на подъем, подрывая почву под политической авантюрой».

Вот так-то лучше, добрый Лурье! К чему лукавить и обманывать самого себя. Вам нужна не партия-авангард, а ПАРТИЯ-АРЬЕГАРД, чтобы потяжелее была на подъем. Так и надо говорить прямо!

…«Подрывать почву под политической авантюрой»…

Бывали поражения революции и в Европе, бывали июньские дни в 1848, майские в 1871 годах, но социал-демократов, коммунистов, которые бы видели свою задачу в том, чтобы объявлять «авантюрой» выступления масс в революции, – этого ещё не бывало. Для этого надо было, чтобы в революционные марксисты записались (надо надеяться, ненадолго) бесхарактерные и трусливые, неуверенные в себе и падающие духом при всяком повороте событий к реакции российские мещане, называемые, с позволения сказать, «интеллигенцией».

(«Кризис меньшевизма», 20 декабря)


341

Источник казёнщины меньшевизма – это тот оппортунизм, который под видом европеизма внедряют в меньшевиков Аксельрод и Плеханов. Европеизма в отражённой идеологии и привычках швейцарского мещанина нет и следа. Мещанская Швейцария, это – лакейская настоящей Европы, Европы революционных традиций и обострения классовой борьбы широких масс.

(То же)

1907 год (№№ отрывков: 342−416)

342

То что мы мечтали о буржуазной революции без буржуазной демократии – нелепость, приписываемая нам социал-демократами правого крыла. <…> Конечно, бить с оружием в руках мы будем пока не кадета, и даже не октябриста, а ТОЛЬКО правительство и его прямых слуг, и, когда мы действительно побьём их, кадет будет за деньги так же распинаться во имя республиканской демократии, как теперь он распинается (за профессорское 20-ое число или за адвокатский гонорар) во имя монархической демократии.

(«По поводу одной статьи в органе Бунда», 2 января)

Предисловие к русскому переводу брошюры Каутского «Движущие силы и перспективы русской революции»

343

Русские передовые рабочие давно знают К. Каутского, как СВОЕГО писателя, умеющего не только обосновать и разъяснить теоретическое учение революционного марксизма, но и применить его с знанием дела, с серьёзным разбором фактов, к сложным и запутанным вопросам русской революции. И теперь, когда внимание социал-демократов чуть не всецело иногда поглощает безыдейная трескотня либеральных Петрушек, с их вольными и невольными подголосками, <…> когда унылое настроение овладевает сплошь и рядом даже порядочными людьми, принижая их умственные и политические способности, теперь втройне важно для всех социал-демократов России внимательно прислушаться к мнению Каутского по основным вопросам русской революции. <…>

Каутский отвечает на вопросы, с которыми Плеханов обратился к ряду иностранных социалистов. И, отвечая на эти вопросы, – вернее, выбирая из этих неумно поставленных вопросов то, о чём МОЖНО вести с пользой для дела беседу между социалистами всех стран, – Каутский начинает с скромной оговорки. «По отношению к РУССКИМ товарищам я чувствую себя в положении УЧАЩЕГОСЯ, когда речь идет о русских делах». Эта скромность – не фальшивое скромничанье «генерала» от социал-демократии, который начинает с мещанских ужимок, чтобы кончить какой-нибудь выходкой бурбона. <…>

Плеханов спрашивал Каутского, во-1-х, об «общем характере» русской революции: буржуазная она или социалистическая? Во-2-х, об отношении с.-д. к буржуазной демократии. В-3-х, о поддержке с.-д. партией партий оппозиционных на выборах в Думу. Вопросы эти подобраны, на первый взгляд, очень «тонко». Но пословица недаром говорит: «Где тонко, там и рвётся». Дело в том, что в этих вопросах сколько-нибудь знающий и внимательный человек сразу видит тонкую… ПОДДЕЛКУ. Это – подделка, во-первых, в том смысле, что перед нами образчик метафизики, против которой Плеханов любит пышно декламировать, не умея изгнать её из своих собственных конкретно-исторических рассуждений. Это подделка, во-2-х, в том смысле, что вопрошаемый искусственно загоняется в одну маленькую и до убожества узкую загородочку. Только при полной, можно сказать девственной, невинности в вопросах политики можно не заметить того, как Плеханов нарочно начинает издалека, подталкивая легонечко вопрошаемого к оправданию… блоков с кадетами! <…> Ловить собеседника, как галчонка, на приманку амстердамской резолюции45 <…> – разве же это не подделка? разве это не явная насмешка над диалектическим материализмом Маркса?

Да – да, нет – нет, а что сверх того, то от лукавого! Либо буржуазная, либо социалистическая революция, а остальное можно «вывести» из основного «решения» посредством простых силлогизмов! <…>

Это – старый шаблон, говорит Каутский. Нельзя так ставить вопросы, это не по-марксистски. Революция в России не буржуазная, ибо буржуазия не принадлежит к движущим силам теперешнего революционного движения России. И революция в России не социалистическая, ибо она НИКОИМ ОБРАЗОМ не может привести пролетариат к ЕДИНСТВЕННОМУ господству или диктатуре. Социал-демократия может победить в русской революции и ДОЛЖНА стремиться к этому. Но победой теперешней революции не может быть победа только пролетариата без помощи других классов. Какой же класс является, в силу объективных условий теперешней революции, союзником пролетариата? КРЕСТЬЯНСТВО. <…>

Все эти положения Каутского дают самое блестящее подтверждение тактики революционного крыла российской социал-демократии, т. е. тактики большевиков. <…>

Далее, анализ Каутского, исходившего не из общих фраз, а из разбора положений и интересов определенных классов, подтвердил тот вывод, который находили «бестактным» наши кадетские подголоски, именно: что буржуазия больше боится в России революции, чем реакции, что абсолютизм она ненавидит за порождение им революции, что политической свободы она хочет для прекращения революции.

(декабрь)

***

344

Шайка интеллигентских языкоблудов.

(«Плеханов и Васильев», 20 января)


345

Г-н Струве получает возможность говорить, что «все нынешние противники к.-д. будут в недалёком будущем кадетами. „Товарищ“ уже называют кадетской газетой. Народных социалистов называют социал-кадетами, меньшевиков – полукадетами. Г. В. Плеханова многие считают кадетом, и действительно много из того, что говорит теперь Плеханов, кадеты могут приветствовать. Жаль только, что он этого не сказал, когда к.-д. были в одиночестве. Неисправимыми могут оказаться только большевики, а потому их удел – попасть в исторический музей».

Благодарим за комплимент, неловкий г. Струве! Да, мы попадём в тот исторический музей, имя которому: «история революции в России». Наши большевистские лозунги, большевистский бойкот булыгинской Думы, большевистские призывы к массовой стачке и восстанию (ещё на III съезде) связаны НЕРАЗРЫВНО И НАВСЕГДА с октябрьской революцией46 в России. И это место в МУЗЕЕ мы используем даже в течение самых долгих (на худой конец) лет или десятилетий реакции, используем, чтобы воспитывать в пролетариате ненависть к предательской октябристско-кадетской буржуазии, воспитывать презрение к интеллигентской фразе, к мелкобуржуазной хлюпкости. Это место в МУЗЕЕ мы используем, чтобы при всяких, даже самых худых политических условиях, проповедовать рабочим непримиримую классовую борьбу, учить их готовиться к НОВОЙ революции, – более независимой от половинчатости и дряблости буржуазии, более близкой к социалистической революции пролетариата. <…>

Если революции, вопреки нашим ожиданиям, не суждено подняться ещё раз, не суждено вырвать власть у царской шайки, – вы долго будете героем контрреволюции, а у нас будет ОДНО «место в музее», зато хорошее место: место ОКТЯБРЬСКОЙ НАРОДНОЙ БОРЬБЫ. А если революция, как мы верим, поднимется ещё раз, – от жалких кадетов в неделю не останется и следа, борьба масс пролетариата и разорённого крестьянства пойдет опять под большевистскими лозунгами.

(То же)


346

Вздохнуть позволили – в России уже свободой зовут!

(«Избирательная кампания рабочей партии в Петербурге», 27 января)


347

Ещё Чернышевский сказал: кто боится испачкать себе руки, пусть не берётся за политическую деятельность. Кто участвует в выборах и боится испачкать себе руки, раскапывая грязь буржуазного политиканства, тот пусть уходит прочь. Наивные белоручки только вредят в политике своей боязнью прямо смотреть на суть дела.

(«Социал-демократия и выборы в Думу», 27 января)


348

Интеллигенты мнят себя образованными.

(«Услышишь суд глупца…», 28 января)


349

Русский чиновник (в 20 лет радикал, в 30 либерал, в 40 просто чиновник) привык либеральничать в 4-х стенах и показывать кукиш в кармане.

(То же)


350

Богораз такой круглый невежда в политике, что он даже и не замечает того, что ходит нагишом, – совсем как австралийский дикарь. И это – образованные политики мелкой буржуазии.

(То же)


351

Ну, что же делать, примемся за «проклятую обязанность» публициста: разжёвывать жвачку и учить азбуке.

(то же)


352

Современный газетный писатель «может» судить обо всём, но понимать дела он не понимает, и знаний у него нет.

(То же)


353

Милюков беседует на аудиенции со Столыпиным: «Извольте видеть, ваше-ство, я расколол революцию и оторвал от неё умеренных! На чаёк бы с вашей милости»… Столыпин: «Н-да, я походатайствую о вашей легализации. Знаете, Павел Николаич, вы лаской раздробляйте рабочую сволочь, а я её дубьём буду. Вот мы тогда с обеих сторон… По рукам, Павел Николаич!»

(«Со ступеньки на ступеньку», 1 февраля)


354

Эсеры точно нарочно тушат все свечи, – подобно людям, желающим в темноте проделывать тёмные делишки.

(«Выборная кампания социал-демократии в Петербурге», 3 февраля)


355

Прямая политика – самая лучшая политика. Принципиальная политика – самая практичная политика.

(То же)


356

Ведь всем известно, что «диссиденты»47 тоже большевики.

(«Протест 31-го меньшевика», 7 февраля)


357

Плеханов поспешил разыграть кающегося интеллигента: «Не нужно было браться за оружие».

Маркс в СЕНТЯБРЕ 1870 ГОДА, ЗА ПОЛГОДА до Коммуны, прямо предупредил французских рабочих: восстание будет БЕЗУМИЕМ, сказал он в известном адресе Интернационала. Он вскрыл ЗАРАНЕЕ националистические иллюзии насчет возможности движения в духе 1792 г. Он умел НЕ ЗАДНИМ ЧИСЛОМ, а за много месяцев сказать: «Не надо браться за оружие».

И как он повёл себя, когда это БЕЗНАДЁЖНОЕ, по его собственному сентябрьскому заявлению, дело стало осуществляться в марте 1871 года? Может быть, Маркс использовал это (как Плеханов декабрьские события) только для «ущемления» своих врагов, прудонистов и бланкистов, руководивших Коммуной? Может быть, он стал брюзжать, как классная дама: я говорил, я предупреждал, вот вам ваша романтика, ваши революционные бредни? Может быть, он проводил коммунаров, как Плеханов декабрьских борцов, назиданием самодовольного филистера: «Не надо было браться за оружие»?

Нет. 12-то апреля 1871 года Маркс пишет ВОСТОРЖЕННОЕ письмо Кугельману, – письмо, которое мы повесили бы охотно на стенке у каждого русского социал-демократа, у каждого русского грамотного рабочего. <…> И он поёт настоящую осанна руководимым прудонистами и бланкистами парижским «ГЕРОЙСКИМ» рабочим. «Какая гибкость, – пишет он, – какая историческая инициатива, какая способность самопожертвования у этих парижан!» <…>

И, как УЧАСТНИК массовой борьбы, которую он переживал со всем свойственным ему пылом и страстью, сидя в изгнании в Лондоне, Маркс принимается критиковать НЕПОСРЕДСТВЕННЫЕ ШАГИ «безумно-храбрых» парижан, «ГОТОВЫХ ШТУРМОВАТЬ НЕБО».

О, как насмехались бы тогда над Марксом наши нынешние «реальные» мудрецы из марксистов, разносящие в России 1906−1907 гг. революционную романтику! Как издевались бы люди над МАТЕРИАЛИСТОМ, ЭКОНОМИСТОМ, врагом утопий, который преклоняется перед «попыткой» штурмовать НЕБО! Сколько бы слёз, снисходительного смеха или сострадания пролили всякие человеки в футляре по поводу бунтарских тенденций, утопизма и проч. и проч., по поводу этой оценки к небу рвущегося движения!

А Маркс не проникся премудростью пескарей, боящихся обсуждать ТЕХНИКУ высших форм революционной борьбы. Он обсуждает именно ТЕХНИЧЕСКИЕ вопросы восстания. Оборона или наступление? – говорит он, как если бы военные действия шли под Лондоном. И он решает: непременно наступление, «НАДО БЫЛО СЕЙЧАС ЖЕ ИДТИ НА ВЕРСАЛЬ…».

(«Предисловие к русскому переводу писем К. Маркса», 18 февраля)


358

Всякие Милюковы разнервничались до того, что разделись нагишом и завопили о «красных тряпках» <…> Плачет, тоскует выхолощенная душа российского либерала: неужели, дескать, опять «политика стихийных рефлексов». Да, жалкие герои жалкого безвременья! ОПЯТЬ революция.

(«Вторая Дума и вторая волна революции», 24 февраля)


359

Плеханов сравнил себя в шутку с римским полководцем, который казнил сына за преждевременный бой. Шутка остроумная. Ну, если бы я был «сыном» в момент РЕШИТЕЛЬНОГО боя, когда «силы революции УЖЕ ПЕРЕРОСЛИ силы правительства», я бы, ни секунды не колеблясь, ЗАСТРЕЛИЛ (или, по-римски, заколол) «ПАПАШУ», дающего лозунг сделки с реакцией, и спокойно предоставил бы будущим Моммзенам разбираться в том, был ли мой поступок убийством изменника, казнью его или преступлением против чинопочитания. <…> Сын римского полководца всё же победил – острит Плеханов – в своём преждевременном бою, а за большевиками числятся пока одни только поражения. Плохая у вас память, т.Плеханов. <…> Развитие революции принесло ПОЛНУЮ ПОБЕДУ большевизма, от которого в октябрьско-ноябрьские дни меньшевики отличались только увлечениями Бронштейна.

(«О тактике оппортунизма», 8 марта)


360

Мы, с.-д. революционеры, ДОЛЖНЫ не только вести работу в пользу буржуазной революции, но и возглавлять её, направлять её, ВМЕСТЕ С КРЕСТЬЯНАМИ, против царизма и ПРОТИВ ЛИБЕРАЛОВ.

Может быть, лучше будет сказать: «…в совместной работе не с либеральной буржуазией, которая хочет положить конец революции, а с демократическим крестьянством против подлости и предательства буржуазии, которая со дня на день становится всё более контрреволюционной».

Мы, большевики, мы ТОЖЕ за участие пролетариата в БУРЖУАЗНОЙ революции. Но мы считаем, вместе с К. Каутским, что именно вместе с крестьянами, а вовсе не с либералами, пролетариат может довести буржуазную революцию до победного конца.

(Письмо Э. Авенару 14 марта)


361

Такие как г. Ланде сами заколдовали себя словесными пустышками, сами загнали себя в тупик слащавых фраз и теперь плачут, жалуются, тоскуют… Поистине, образец растерянного, слезоточивого и импотентного филистера.

(«Близкий разгон Думы и вопросы тактики», 17 марта)


362

За наименование трудовиков «последовательными сторонниками революции» мы вас формально должны обвинить в ЭСЕРСТВУЮЩЕЙ ЕРЕСИ. Последовательным (в строгом смысле слова) сторонником буржуазной революции может быть ТОЛЬКО пролетариат.

(«Как не следует писать резолюций», 1 апреля)


363

Педераки48.

(То же)

Проект речи по аграрному вопросу во II Думе

364

А я скажу вам: вся история помещичьего землевладения и хозяйства в России, все данные о теперешнем помещичьем хозяйстве показывают, что помещичье «РУКОВОДСТВО» всегда означало и означает безмерные насилия над крестьянами, бесконечное надругательство над личностью крестьян и крестьянок, означает самую бессовестную, бесстыдную, нигде в мире невиданную эксплуатацию (по-русски это значит: ограбление) крестьянского труда. Такой задавленности и забитости, такой нищеты, как у русских крестьян, не найти не только в Западной Европе, но и в Турции.


365

Крепостное право СЧИТАЕТСЯ отменённым. Но на деле у помещиков осталась и до сих пор такая власть в руках (благодаря награбленным ими землям), что они и теперь держат крестьянина в крепостной зависимости – ПОСРЕДСТВОМ ОТРАБОТКОВ. Отработки, это и есть современное крепостничество. Когда мой товарищ Церетели в своей речи по поводу декларации правительства говорил о крепостническом характере помещичьего землевладения и всей теперешней государственной власти в России, – то одна газета, пресмыкающаяся пред правительством, – имя этой газеты «Новое Время», – подняла крик о неправде, сказанной депутатом Церетели. Нет, депутат социал-демократической рабочей партии сказал правду. Только круглые невежды или продажные писаки могут отрицать это. <…> «свободный» русский крестьянин в ХХ веке всё ещё вынужден идти в кабалу к соседнему помещику – СОВЕРШЕННО ТАК ЖЕ, как в ХI веке шли в кабалу «смерды» (так называет крестьян «Русская правда») и «записывались» за помещиками!


366

У помещиков, конечно, лучший скот, которому живётся в барской конюшне лучше, чем мужику в крестьянской избе. У помещика, конечно, лучшие урожаи, потому что помещичьи комитеты ещё в 1861 году позаботились отрезать лучшие земли от крестьян и записать их помещикам. Но о «культурности» хозяйства русских помещиков можно говорить только в насмешку. <…> Помещичья «культура» есть сохранение помещичьего крепостничества. Помещичья культура есть ростовщичество по отношению к обнищавшему крестьянину, которого обирают, как липку <…> И эти господа с правых скамей толкуют ещё об эксплуатации крестьян евреями, о еврейских процентах! Да тысячи евреев-купцов не оберут так русского мужика, как обирают его истинно русские, православные помещики!


367

Не приходится говорить и о переселениях крестьян в Сибирь. <…> Пусть сами господа помещики, если они действительно верят в пользу переселений в Сибирь, – сами переселятся в Сибирь!


368

Социал-демократы не разделяют воззрений христианской религии. Мы думаем, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ общественное, культурное и политическое значение и содержание христианства ВЕРНЕЕ выражается взглядами и стремлениями таких духовных лиц, как епископ Евлогий, чем таких, как священник Тихвинский. Вот почему и в силу нашего научного, материалистического мировоззрения, чуждого всяких предрассудков, и в силу наших общих задач борьбы за свободу и счастье всех трудящихся мы, социал-демократы, относимся отрицательно к христианскому учению. Но, заявляя это, я считаю своим долгом сейчас же, прямо и открыто сказать, что социал-демократия борется за полную свободу совести и относится с полным уважением ко всякому искреннему убеждению в делах веры, раз это убеждение не проводится в жизнь путём насилия или обмана. Я тем более считаю себя обязанным подчеркнуть это, что намерен говорить о своих разногласиях с СВЯЩЕННИКОМ Тихвинским, – депутатом от крестьян, достойным всякого уважения за его искреннюю преданность интересам крестьянства, интересам народа, которые он безбоязненно и решительно защищает.

(8 апреля)

***

369

Интеллигентские наседки меньшевизма высидели утят. Утята поплыли. Наседки ДОЛЖНЫ выбирать: по воде или по суше? Ответ, даваемый ими (этот ответ можно довольно точно передать словами: и не по воде и не по суше, а ПО ГРЯЗИ), не есть ответ, а отсрочка, оттяжка.

(«Сердитая растерянность», апрель)


370

НА ДЕЛЕ советы рабочих депутатов и подобные им учреждения были органами восстания. Их сила и успех всецело зависели от силы и успеха восстания. Их возникновение только тогда было не комедией, а подвигом пролетариата, когда нарастало восстание. При новом подъёме борьбы, при переходе её в ЭТУ ФАЗУ неизбежны и желательны, конечно, подобные учреждения. Но их историческое развитие должно заключаться не в схематическом продолжении местных советов рабочих депутатов до всероссийского рабочего съезда, а в превращении зачаточных органов революционной власти (именно такими органами были советы рабочих депутатов) в центральные органы победившей революционной власти, в революционное временное правительство. Советы рабочих депутатов и их объединение необходимы для победы восстания. Победившее восстание неминуемо создает ИНЫЕ органы.

(То же)


371

Что же это такое, наконец, «тактическая платформа» меньшевиков? Тактическая ли платформа, обдуманная и взвешенная перед съездом самыми выдающимися вождями социал-демократической рабочей партии, или вопль мелкобуржуазных интеллигентов, тоскующих среди неподходящей им пролетарской обстановки?

(«Тактическая платформа меньшевиков», апрель)


372

Черносотенцев трудно ненавидеть: чувство тут уже умерло, как умирает оно, говорят, на войне после длинного ряда сражений, после долгого опыта стрельбы в людей и пребывания среди рвущихся гранат и свистящих пуль. Война есть война, – и с черносотенцами идёт открытая, повсеместная, ПРИВЫЧНАЯ война.

Но кадетский Иудушка Головлев способен внушить самое жгучее чувство ненависти и презрения. <…> Разве можно спокойно слушать и оставлять без бичующего ответа такие речи:

«День, когда дебаты в Таврическом дворце будут казаться такой же неизбежной принадлежностью дня, как обед днём и театр вечером, когда программа дня будет интересовать не всех вместе, а тех или других специально (!!), когда дебаты об общей политике станут исключением, а упражнения в беспредметном красноречии сделаются фактически невозможны, вследствие отсутствия слушателей, – этот день можно будет приветствовать, как день окончательного торжества представительного правления в России».

Это ты, Иудушка! День, когда секомые вместо «дебатов» будут молчать, теряя сознание, когда старая помещичья власть (ПОДКРЕПЛЁННАЯ «либеральными» реформами) будет так же обеспечена помещикам, как обеспечен либеральным Иудушкам обед днем, а театр вечером, – этот день будет днём окончательного торжества «народной свободы». <…> ТАК БЫЛО – при всех европейских изменах буржуазии. ТАК БУДЕТ… будет ли так, господа, в России?

(«Торжествующая пошлость или кадетствующие эсеры», 16 апреля)


373

Да, много ошибались и часто ошибались Маркс и Энгельс в определении близости революции, в надеждах на победу революции (например, в 1848 г. в Германии), в вере в близость германской «республики» («умереть за республику», писал про ту эпоху Энгельс, вспоминая своё настроение, как участника военной кампании за имперскую конституцию – 1848−1849 годы). Они ошибались в 1871 году, когда заняты были тем, чтобы «поднять юг Франции, для чего они жертвовали и рисковали всем, что было в силах человека…». В том же письме: «Если бы у нас в марте и апреле было побольше денег, то мы подняли бы всю южную Францию и спасли бы Парижскую Коммуну». Но ТАКИЕ ошибки гигантов революционной мысли, поднимавших и поднявших пролетариат всего мира над уровнем мелких, будничных, копеечных задач, – в тысячу раз благороднее, величественнее и ИСТОРИЧЕСКИ ЦЕННЕЕ, ПРАВДИВЕЕ, чем пошлая мудрость казённого либерализма, ноющего, вопиющего, взывающего и глаголющего о суете революционных сует, о тщетности революционной борьбы, о прелести контрреволюционных «конституционных» бредней…

(Предисловие к переписке Ф. А. Зорге, 23 апреля)

Дума и русские либералы

374

Статья г. Португалова называется «Дума и общество». Под обществом разумеется здесь, согласно старинному русскому словоупотреблению, кучка либеральных чиновников, буржуазных интеллигентов, тоскующих рантье и прочей высокомерной, самодовольной, бездельничающей публики, которая мнит себя солью земли, гордо называет себя «интеллигенцией», творит «общественное мнение» и т. д. и т. д.


375

Усталость буржуазии и её тяготение к «лёгкой» беллетристике – явление не случайное, а неизбежное. Группировка населения по партиям, – этот важнейший урок и важнейшее политическое приобретение революции во время выборов во II Думу, – наглядно показала на фактах общенационального масштаба этот поворот широких слоёв помещиков и буржуазии вправо. «Общество» и «интеллигенция» – просто жалкий, убогий, трусливо-подленький прихвостень этих верхних десяти тысяч.

Большая часть буржуазной интеллигенции живёт с теми и кормится около тех, кого потянуло прочь от политики. Лишь немногие интеллигенты идут в кружки пропагандистов рабочей партии, которые по опыту знают «ВОЛЧИЙ ГОЛОД» народных масс на политическую книжку, газету и на социалистическое знание. Но, конечно, такие интеллигенты идут если не на геройскую смерть, то действительно на геройскую каторжную жизнь плохо оплачиваемого, полуголодного, вечно переутомлённого, издёрганного до невозможности партийного «рядовика». Вознаграждением ТАКОЙ интеллигенции служит то, что она избавилась от навозных куч «общества» и забыла думать о равнодушии ЕЁ аудитории к общественно-политическим вопросам. А ведь «интеллигент», не умеющий найти себе неравнодушной к этим вопросам аудитории, так же похож на «демократа» и на интеллигента в хорошем смысле слова, как продавшаяся за деньги в законный брак женщина похожа на любящую жену. И здесь и там – простые разновидности официально-благоприличной и вполне легальной проституции.

Левые же партии лишь постольку действительно являются левыми и заслуживают этого названия, поскольку они выражают интересы и отражают психологию НЕ «общества», НЕ кучек всякой ноющей интеллигентской дряни, а народных низов, пролетариата и известной части мелкобуржуазной, сельской и городской, массы. Левые партии – это те, аудитория которых НИКОГДА не бывает равнодушна к общественно-политическим вопросам, – как никогда не бывает голодный равнодушен к вопросу о куске хлеба. «Поход против Думы» этих левых партий есть отражение известного течения в народных низах, есть отзвук некоторого массового… ну, скажем, что ли, возбуждения против самодовольных нарциссов, влюблённых в окружающие их навозные кучи.

Один из таких нарциссов, г. Португалов, пишет: «Психология народных масс для переживаемого периода величина абсолютно неизвестная, и никто не поручится, что эти массы будут иначе реагировать на роспуск второй Думы, чем они реагировали на роспуск первой Думы».

Чем это отличается от психологии «честной женщины» из буржуазного общества, которая говорит: никто не поручится, что я не выйду замуж по любви за того, кто за меня дороже заплатит?

А ваши собственные чувства, мадам, никакой никому порукой не могут служить? А вы, господа Португаловы, не чувствуете себя частичкой «народных масс», не чувствуете себя участником (не зрителем только), не сознаёте себя одним из творцов общего настроения, одним из двигателей вперед?

(23 апреля)

***

376

С точки зрения психики совершенно ясно, что разрыв всякой организационной связи между товарищами УЖЕ означает КРАЙНЮЮ СТЕПЕНЬ взаимного озлобления и вражды, перешедшей в ненависть.

(Доклад по поводу петербургского раскола и связанного с ним учреждения партийного суда на V съезде РСДРП, апрель)


377

Говорят: боритесь, но только не отравленным оружием. Это очень красивое и эффектное выражение, спора нет. Но оно представляет из себя либо красивую пустую фразу, либо выражает в расплывчатой и неясно-смутной форме ту самую мысль о борьбе, сеющей ненависть, отвращение, презрение в массе к противникам, – о борьбе, недопустимой в единой партии, и неизбежной, необходимой при расколе в силу самого существа раскола. <…> Как ни вертите вы этой фразы или этой метафоры, вы не выжмете из неё ни грана реального содержания, кроме той же самой разницы между лояльным и корректным способом борьбы посредством убеждения внутри организации и способом борьбы посредством раскола, т. е. разрушением враждебной организации, путем возбуждения в массе ненависти, отвращения, презрения к ней. Отравленное оружие, это – нечестные расколы, а не истребительная война, вытекающая из совершившегося раскола.

Существуют ли пределы допустимой борьбы на почве раскола? Партийно допустимых пределов такой борьбы нет и быть не может, ибо раскол есть прекращение существования партии. <…> Если вы раскололись со мной, вы не можете требовать от меня большего, чем от кадета, или эсера, или человека с улицы и т. д. <…> Всякому, кто поднял бы такую жалобу, посмеялись бы только в лицо: не устраивайте раскола, не пускайте в ход «отравленного оружия» раскола или не жалуйтесь потом на то, что поднявшие отравленный меч от отравленного меча и погибают!

(То же)


378

Говорят: «нельзя решать серьёзные тактические вопросы большинством в десяток голосов». Ну, разве же это не софизм? Разве это не бессильная увёртка от принципиальности в сторону беспринципности?

(Речь во время прений по вопросу о порядке дня на V съезде РСДРП, 15 мая)


379

Буржуазная демократия неспособна бороться даже за демократию.

(Речь по докладу о деятельности думской фракции на V съезде РСДРП, 21 мая)


380

Бебель сказал: если нужно для дела, хоть с чёртовой бабушкой войдём в сношения. Бебель прав, товарищи: ЕСЛИ НУЖНО ДЛЯ ДЕЛА, тогда можно и с чёртовой бабушкой.

(То же)


381

Удивляюсь, что меньшевики боятся назвать съезд V. Неужели наша история для кого-нибудь тайна?49

(Реплика на V съезде РСДРП, 1 июня)


382

Успокойтесь, товарищи, вам всё равно меня не перекричать.

(Замечания во время прений по вопросу о перебаллотировке на V съезде РСДРП, 1 июня)


383

Буржуазная печать усиленно пользуется вынужденным молчанием с.-д. и «полулегальностью» Лондонского съезда, чтобы клепать на большевиков, как на мёртвых. Конечно, без ежедневной газеты нам нечего и думать угоняться за беспартийным «Товарищем», где бывший социал-демократ Крыленко, затем г. Носарь и tutti quanti отплясывают настоящий канкан, – благо, протоколов нет, и врать можно безнаказанно. В статьях этих Крыленок, Носарей и Ко нет ничего, кроме обычной злобности беспартийных буржуазных интеллигентов, так что на эти статьи достаточно указать, чтобы они встречены были заслуженным ими презрением. Другое дело – беседа с г. Струве, переданная «Биржёвкой» и до сих пор, кажется, не опровергнутая. Кроме презрения, она заслуживает научного внимания к этому… экземпляру. <…> г. Струве пишет о «авантюристской политике левых», с их «ЭКСПЛУАТАЦИЕЙ ТЁМНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ИНСТИНКТОВ (!!) НЕРАЗВИТОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ МАССЫ». «Социальные инстинкты» – безграмотно, но тем рельефнее в своей безграмотности. Писания г. Струве будут, видимо, тем безграмотнее и тем яснее, чем ближе этот господин будет приближаться к недалеко уже стоящему от него Союзу русского народа.

(«Отношение к буржуазным партиям», июль)


384

На первый взгляд, позиция меньшевиков в этом вопросе действительно может показаться столь же непререкаемой, как позиция человека, самодовольно поучающего своих ближних, что лошади кушают овес. В эпоху нарождающегося конституционализма провозглашать борьбу с конституционными иллюзиями! Разве это не анархизм? Разве это не сапоги всмятку?

Опошление вопроса, производимое при помощи благовидной ссылки на простой здравый смысл в таких рассуждениях, основывается на том, что обходят молчанием особый период русской революции, ЗАБЫВАЮТ О БОЙКОТЕ БУЛЫГИНСКОЙ ДУМЫ, подменяют конкретные ступени пройденного нашей революцией пути общим обозначением всей, прошлой и будущей, нашей революции в целом, как революции, порождающей конституционализм. Это – образчик нарушения метода диалектического материализма людьми, которые, подобно Плеханову, с наибольшим пафосом об этом методе говорили.

(«Против бойкота», 9 июля)


385

Дубасовыми и Столыпинами сочиняемая, Дубасовыми и Столыпинами признаваемая, Дубасовыми и Столыпинами охраняемая, прости господи, «конституция».

(То же)


386

Идейные вожди либерализма, вроде Зомбарта, недаром ненавидят от всей души революционность в деятельности и в литературных произведениях Маркса, относя её на счёт «озлобленности эмигранта». Ведь это так под стать клопам полицейско-буржуазной университетской науки – сводить к личной озлобленности, к личным тягостям…

(То же)


387

Нам надо позаботиться, – и кроме нас некому будет позаботиться, – о том, чтобы народ знал эти полные жизни, богатые содержанием и великие по своему значению и своим последствиям дни <октябрьской стачки и декабрьского восстания> гораздо подробнее, детальнее и основательнее, чем те месяцы «конституционного» удушья и балалайкинско-молчалинского преуспеяния, о которых при благосклонном попустительстве Столыпина и его цензурно-жандармской свиты благовестят так усердно органы нашей партийно-либеральной и беспартийно-«демократической» (тьфу! тьфу!) печати.

(То же)


388

Никогда не были мы «очарованы» прелестями «думской» конституции, не может нас и разочаровать особенно переход от реакции, подкрашенной и родичевской фразой политой, – к реакции голой, открытой, грубой. Может быть, даже последняя – гораздо лучшее средство для отрезвления всяких хамствующих либеральных дурачков или сбитых ими с толку групп населения…

(То же)

Памяти графа Гейдена

389

Господа «порядочные люди» российской просвещённой демократии! Вы отупляете русский народ и заражаете его миазмами низкопоклонства и холопства во сто раз более, чем пресловутые черносотенцы, Пуришкевич, Крушеван, Дубровин, с которыми вы ведете такую усердную, такую либеральную, такую дешёвенькую, такую выгодную и безопасную для вас войну. Вы пожимаете плечами и обращаетесь ко всем «порядочным людям» вашего общества с пренебрежительной усмешкой по адресу столь «нелепых парадоксов»? Да, да, мы знаем прекрасно, что ничто в мире не способно поколебать вашего пошленького либерального самодовольства.

Именно потому и радуемся мы, что нам удалось всей своей деятельностью отгородить себя прочной стеной от круга порядочных людей российского образованного общества.

<…> Черносотенцы озлобляют насилиями и зверствами, в которых участвуют полиция и войска. Черносотенцы возбуждают к себе ненависть и презрение своими мошенничествами, подвохами, подкупами. Черносотенцы организуют на правительственные деньги кучки и шайки пропойц, способных действовать только с разрешения полиции и по наущению её. Во всём этом нет и следа сколько-нибудь опасного идейного влияния на сколько-нибудь широкие слои населения.

И, наоборот, столь же несомненно, что такое влияние оказывает ваша легальная, либеральная и «демократическая» пресса. Выборы в I и II Государственную думу, собрания, союзы, учебное дело – всё доказывает это.

А рассуждение «Товарища» по поводу смерти Гейдена показывает воочию, каково это идейное влияние.

«…Тяжелая утрата… прекрасный образ… счастливый удел… был прежде всего ЧЕЛОВЕК».

Помещик граф Гейден благородно либеральничал до октябрьской революции. Сейчас же после первой победы народа, после 17 октября 1905 года, он без малейших колебаний перешёл в лагерь контрреволюции, в партию октябристов, в партию озлобленного против крестьян и против демократии помещика и крупного капиталиста. В I Думе сей благородный мужчина защищал правительство, а после разгона первой Думы договаривался, – но не договорился, – об участии в министерстве. Таковы основные крупнейшие этапы в жизненной карьере этого типичного контрреволюционного помещика.

И вот являются прилично одетые, просвещённые и образованные господа, <…> и проповедуют народу, вознеся очи горе: «Редкий и счастливый удел!.. Покойный граф был прежде всего ЧЕЛОВЕК».

<…> Вы, господа просвещённые демократы, вы – просто слезоточивые дурачки, прикрывающие либеральным юродством свою неспособность быть чем-либо иным, как культурными лакеями того же помещичьего класса.

Влияние помещиков на народ не страшно. Обмануть сколько-нибудь широкую рабочую и даже крестьянскую массу сколько-нибудь надолго никогда им не удастся. Но влияние ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ, непосредственно не участвующей в эксплуатации, обученной оперировать с общими словами и понятиями, носящейся со всякими «хорошими» заветами, иногда по искреннему тупоумию возводящей своё междуклассовое положение в ПРИНЦИП внеклассовых партий и внеклассовой политики, – влияние этой буржуазной интеллигенции на народ опасно. Тут и только тут есть налицо заражение широких масс, способное принести действительный вред, требующее напряжения всех сил социализма для борьбы с этой отравой.

– Гейден был человек образованный, культурный, гуманный, терпимый, – захлёбываются либеральные и демократические слюнтяи, воображая себя возвысившимися над всякой «партийностью» до «общечеловеческой» точки зрения.

Ошибаетесь, почтеннейшие. Эта точка зрения не общечеловеческая, а общехолопская. Раб, сознающий свое рабское положение и борющийся против него, есть революционер. Раб, не сознающий своего рабства и прозябающий в молчаливой, бессознательной и бессловесной рабской жизни, есть просто раб. Раб, у которого слюнки текут, когда он самодовольно описывает прелести рабской жизни и восторгается добрым и хорошим господином, есть холоп, хам. Вот вы именно такие хамы, господа из «Товарища». Вы с омерзительным благодушием умиляетесь тем, что контрреволюционный помещик, поддерживавший контрреволюционное правительство, был образованный и гуманный человек.

Вы не понимаете того, что, вместо того, чтобы превращать раба в революционера, вы превращаете рабов в холопов. Ваши слова о свободе и демократии – напускной лоск, заученные фразы, модная болтовня или лицемерие. Это размалёванная вывеска. А сами по себе вы – гробы повапленные. Душонка у вас насквозь хамская, а вся ваша образованность, культурность и просвещённость есть только разновидность квалифицированной проституции. Ибо вы продаёте свои души и продаёте не только из нужды, но и из «любви к искусству»!

<…> Вы бессмысленно повторяете отрывки демократических лозунгов, не понимая АЗБУКИ демократии.

Ибо демократия, – запомните это себе, господа порядочные люди из порядочного общества, – означает борьбу против того самого господства над страной контрреволюционных помещиков, каковое господство поддерживал г. Гейден и воплощал во всей своей политической карьере.

– Гейден был человек образованный, – умиляются наши салонные демократы. Да, мы уже это признали и охотно признаём, что он был образованнее и УМНЕЕ (это не всегда бывает соединено с образованностью) самих демократов, ибо он лучше понимал интересы СВОЕГО класса и СВОЕГО контрреволюционного общественного движения, чем вы, господа из «Товарища», понимаете интересы освободительного движения. Образованный контрреволюционный помещик умел тонко и хитро защищать интересы своего класса, искусно прикрывал флером благородных слов и внешнего джентльменства корыстные стремления и хищные аппетиты крепостников, настаивал (перед Столыпиными) на ограждении этих интересов наиболее цивилизованными формами классового господства. Всё своё «образование» Гейден и ему подобные принесли на алтарь служения ПОМЕЩИЧЬИМ интересам. Для действительного демократа, а не для «порядочного» хама из русских радикальных салонов это могло бы послужить великолепной темой для публициста, показывающего ПРОСТИТУИРОВАНИЕ образования в современном обществе.

Когда «демократ» болтает об образованности, он хочет вызвать в уме читателя представление о богатых знаниях, о широком кругозоре, об облагоражении50 ума и сердца. Для господ Гейденов образование – лёгонький лак, дрессировка, «натасканность» в джентльменских формах обделывания самых грубых и самых грязных политических гешефтов. <…>

– Гейден был «человек», – захлёбывается от восторга салонный демократ. Гейден был гуманен. – Это умиление гуманностью Гейдена заставляет нас вспомнить не только Некрасова и Салтыкова, но и «Записки охотника» Тургенева. Перед вами – цивилизованный, образованный помещик, культурный, с мягкими формами обращения, с европейским лоском. Помещик угощает гостя вином и ведёт возвышенные разговоры. «Отчего вино не нагрето?» – спрашивает он лакея. Лакей молчит и бледнеет. Помещик звонит и, не повышая голоса, говорит вошедшему слуге: «Насчет Фёдора… распорядиться».

Вот вам образчик гейденовской «гуманности» или гуманности a la Гейден. Тургеневский помещик тоже «гуманный» человек… по сравнению с Салтычихой, например, настолько гуманен, что не идёт сам в конюшню присматривать за тем, хорошо ли распорядились выпороть Фёдора. Он настолько гуманен, что не заботится о мочении в солёной воде розог, которыми секут Фёдора. Он, этот помещик, не позволит себе ни ударить, ни выбранить лакея, он только «распоряжается» издали, как образованный человек, в мягких и гуманных формах, без шума, без скандала, без «публичного оказательства»…

Совершенно такова же гуманность Гейдена. Он сам не участвовал в порке и истязании крестьян с Луженовскими и Филоновыми. Он не ездил в карательные экспедиции вместе с Ренненкампфами и Меллерами-Закомельскими. Он не расстреливал Москвы вместе с Дубасовым. Он был настолько гуманен, что воздерживался от подобных подвигов, предоставляя подобным героям всероссийской «конюшни» «распоряжаться» и руководя в тиши своего мирного и культурного кабинета политической партией, которая поддерживала правительство Дубасовых и вожди которой пили здравицу победителю Москвы Дубасову… Разве это не гуманно в самом деле: посылать Дубасовых «насчет Фёдора распорядиться» вместо того, чтобы быть на конюшне самому? Для старых баб, ведущих отдел политики в нашей либеральной и демократической печати, это – образец гуманности… – Золотой был человек, мухи не обидел!


390

Что такое российский либерально-демократический филистер кадетского и околокадетского лагеря? Пустая кишка, полная трусости и надежды, что контрреволюционный помещик сжалится!

(июль)

***

391

Ввиду того, что в настоящее время мы считаем метод террора не достигшим цели, так как сейчас единственным методом борьбы должна являться научная пропаганда и государственная дума как агитационная трибуна. Мы оставляем за собою право, оставаясь в партии, не гарантировать постановления о терроре и в случае, если и ЦК одобрит постановления конференции, совсем уйти из партии.

(Заявление51 на заседании большевистской фракции III конференции РСДРП, 5 августа)


392

Господин Громан только чуточку пооткровеннее и чуточку больше обнажился <…> Не в словечке ведь дело, не в названии вещи «слиянием» или «соглашением». Дело в том, каково реальное содержание этого «СОВОКУПЛЕНИЯ». Дело в том, ЗА КАКУЮ ЦЕНУ предлагаете вы социал-демократической рабочей партии стать содержанкой либерализма. <…> Что касается формы выступления г-на Громана, то она донельзя характерна для нашего времени, когда «образованное общество», отрекаясь от революции, хватается за порнографию.

(«Заметки публициста», 4 сентября)


393

Русский интеллигент, как и всякий полуобразованный мещанин…

(То же)


394

Мы должны неустанно разъяснять пролетариату теоретические истины, касающиеся сущности классовых интересов буржуазии и мелкой буржуазии в капиталистическом обществе. Но эти истины войдут в плоть и кровь действительно широких пролетарских масс лишь тогда, когда эти классы будут видеть, осязать поведение партий того или иного класса, – когда к ясному сознанию их классовой природы прибавится непосредственная реакция пролетарской психики на всё обличье буржуазных партий. Нигде в мире, может быть, буржуазия не проявила в буржуазной революции такого реакционного зверства, такого тесного союза со старой властью, такой «свободы» от чего-нибудь хоть отдалённо похожего на искренние симпатии к культуре, к прогрессу, к охране человеческого достоинства, как у нас, – пусть же наш пролетариат вынесет из русской буржуазной революции тройную ненависть к буржуазии и решимость к борьбе против неё. Нигде в мире, вероятно, мелкая буржуазия – начиная от «народных социалистов» и трудовиков и кончая затесавшимися в социал-демократию интеллигентами – не проявляла такой трусости и бесхарактерности в борьбе, такого подлого разгула ренегатских настроений, такой угодливости по отношению к героям буржуазной моды или реакционного насилия, – пусть же наш пролетариат вынесет из нашей буржуазной революции тройное презрение к мелкобуржуазной дряблости и неустойчивости. Как бы ни шла дальше ваша революция, какие бы тяжёлые времена ни приходилось подчас переживать пролетариату, – эта ненависть и это презрение сплотят его ряды, очистят его от негодных выходцев из чужих классов, увеличат его силы, закалят его для нанесения тех ударов, с которыми он обрушится в своё время на всё буржуазное общество.

(То же)


395

В настоящее время рассуждать о преувеличении «Искрой» (В 1901 И 1902 ГОДУ!) идеи организации профессиональных революционеров, это всё равно, как если бы ПОСЛЕ русско-японской войны стали упрекать японцев за преувеличение русских военных сил, за преувеличенные заботы до войны о борьбе с этими силами. Японцам надо было собрать все силы против максимально возможных русских сил, чтобы одержать победу.

(Предисловие к сборнику «За 12 лет», сентябрь)


396

Кстати, по поводу указания Гехта на продажу молока крестьянами для покупки более дешёвого маргарина. Казалось бы, это – самый общеизвестный факт для экономиста. Маркс ещё в 1847 году в «Нищете философии» указывал на это ухудшение народного питания капитализмом. В России ещё со времен Энгельгардта (70-ые годы) много, много раз отмечали это явление все, сколько-нибудь добросовестно изучавшие прогресс капитализма в молочном хозяйстве. «Учёный» Давид этого не заметил. Он даже хихикает над такими указаниями социалистов. На стр. 427−428 книги Давида мы читаем насмешки над Каутским, который говорит, что сборные молочные, развивая продажу молока крестьянами, ухудшают их питание. Чтобы читатель мог оценить по достоинству немецкого народника Давида, мы приведем его подлинные слова:

«…Все прочие люди имеют привычку в случае, если получат больший поход, употребить из него кое-что и в пользу своего желудка. Такова уж, так сказать, природа человека, что он очень охотно ест что-нибудь лучшее, если только он имеет для этого небольшие деньги. И вот, в высшей степени странно, что один лишь крестьянин, получавший, благодаря товариществу, по общему признанию, больше денег, нежели раньше, за своё молоко и своих свиней, поступает совсем не так, как остальные смертные» и т. д., и т. д., и т. д.

На это шутовство реакционного мещанина отвечать не стоит, конечно. Достаточно показать его читающей публике, достаточно вытащить его на свет божий из-под груды бессвязных агрономических цитат, разбросанных по 550 страницам.

(«Аграрный вопрос и „критики Маркса“» (дополнение), июль)


397

Неудивительно, что такое искажение фактов позволяет себе Пудор, чистейший торгаш по всей системе своих взглядов, абсолютно чуждый всякого понимания капиталистических противоречий. Но в высшей степени характерно, что за Пудором без критики плетётся и мещанин Давид, по недоразумению числящийся в социалистах!

На деле именно Дания показывает нам особенно наглядно КОНЦЕНТРАЦИЮ скотоводства в капиталистической стране. Пудор мог прийти к обратному выводу только благодаря своему крайнему невежеству и извращению тех ОБРЫВКОВ статистики, которые он приводит в своей книжонке. Пудор приводит – а Давид рабски повторяет – цифры, показывающие распределение всего числа скотоводческих хозяйств Дании по количеству скота. <…> Во-первых, Пудор приводит НЕВЕРНЫЕ цифры. Это приходится отметить, ибо сей Пудор хвастливо заявляет, что в его труде можно найти все «новейшие» статистические данные, а ревизионисты «опровергают марксизм», ссылаясь на невежественных буржуазных кропателей.

(То же)


398

Характер войны подлый. Злобное подсиживание встретите Вы отовсюду, прямую «провокацию» со стороны меньшевиков (они Вас будут провоцировать систематически) – и весьма слабую среду ДЕЛОВОГО сочувствия. Ибо оторванность от России там чертовская, бездельничанье и бездельничающая психика, изнервленная, истеричная, шипящая и плюющая, – преобладают. <…> Кто сумеет обеспечить себе за границей работу В СВЯЗИ с русской ОРГАНИЗАЦИЕЙ, – тот и только тот сможет оградить себя от засасывающего болота тоски, дрязг, изнервленной озлобленности и проч. У меня эта «заграница» ой-ой как в памяти, и я говорю на основания немалого опыта.

(Письмо Алексинскому, 10 июля)


399

Изнеженная, развращённая, выродившаяся – эта общественная группа <…> являет собою яркий образец самого гнусного паразитизма. До какой степени извращённости доходит здесь вырождение, – показывает скандальный процесс Мольтке – Гардена52 в Берлине, вскрывший грязную клоаку, которую представляла собою влиятельная камарилья при дворе полусамодержавного германского императора Вильгельма II. Ни для кого не секрет, что и у нас в России в соответствующих кругах подобные же гнусности не составляют исключения. Огромная масса «правых» в III Думе будет, по крайней мере, в подавляющем большинстве своём, если не целиком, защищать интересы именно этой общественной плесени и ржавчины, этих «гробов повапленных», завещанных нам тёмным прошлым. Сохранение крепостнического хозяйства, дворянских привилегий и самодержавно-дворянского режима – вопрос жизни и смерти для этих мастодонтов и ихтиозавров, ибо «зубры» – для них слишком почётное название.

(«Третья Дума», 11 ноября)


400

В своей статье в «Товарище» от 20 октября Плеханов продолжает свою кампанию лжи и глумления над дисциплиной социал-демократической партии. <…> Обойдя вопрос о том, что его берут в буржуазную газету за писание приятных для буржуазии вещей, Плеханов доставляет ещё больше удовольствия либералам, глумясь над дисциплиной рабочей партии. Я не обязан повиноваться, – восклицает он, – если от меня требуют измены принципам! Это – пошлая анархическая фраза, почтеннейший, ибо принципы ПАРТИИ блюдет от съезда до съезда и истолковывает их Центральный Комитет. <…> Значит, Плеханов просто прикрывает словечком об «измене принципам» свою ИЗМЕНУ ПАРТИИ.

(«О статье Плеханова», 11 ноября)


401

Г-н Милюков и его шайка проявили во всём блеске свои давние качества бесстыдных и бессовестных карьеристов.

(«Приготовление „отвратительной оргии“», 18 ноября)


402

Да, стыдно сознаться, да грех утаить, что Плеханов довёл своих меньшевиков до бесконечного опозорения социал-демократии. Как истый человек в футляре, твердил он заученные слова о «поддержке буржуазии» и своей ДОЛБНЁЙ засорил всякое понимание особых задач и особых условий борьбы пролетариата в революции.

(То же)


403

В буржуазной печати злорадное хихиканье по поводу раскола между меньшевиками и большевиками в РСДРП вообще и по поводу резкой борьбы на Лондонском съезде в частности стало постоянным явлением. Никто не помышляет об изучении разногласий, об анализе двух тенденций, об ознакомлении читающей публики с историей раскола и со всем характером расхождения меньшевиков и большевиков. Публицисты «Речи» и «Товарища», гг. Тырковы, Кусковы, Носари и прочие penny-а-liner'ы (писачки из-за построчной платы), просто ловят на лету всякие слухи, подбирают «пикантные» для пресыщенных салонных болтунов подробности «скандалов» и всячески стараются засорить мозги шелухой анекдотцев насчёт нашей борьбы.

В этот жанр пошлого зубоскальства впадают и социалисты-революционеры. Передовая в «Знамени Труда» вытаскивает рассказ Липкина о случае истерики на Лондонском съезде, хихикает по поводу затраты «десятков тысяч», смакует «недурную картину внутреннего состояния русской социал-демократии в настоящий момент».

(«А судьи кто?», 18 ноября)


404

Плеханов фактически в своей политической обыденной работе СЛИЛСЯ с господами Прокоповичами и Кусковыми. В 1900 году он громил их за бернштейнианство, за то, что они созерцают только «заднюю» российского пролетариата. В 1906—1907 годах первые избирательные бюллетени бросили Плеханова в объятия этих господ, ныне созерцающих «заднюю» российского либерализма. Синдикализм не может не развиваться на русской почве, как реакция против этого позорного поведения «выдающихся» социал-демократов.

(Предисловие к брошюре Луначарского, ноябрь)

Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции

405

Основой раздела должна быть не старая надельная земля, распределённая между крестьянами сотню лет тому назад по воле помещичьих бурмистров или чиновников азиатской деспотии, – основой должны быть требования свободного, торгового земледелия. Раздел, чтобы удовлетворять требования капитализма, должен быть разделом между ФЕРМЕРАМИ, а не разделом между крестьянами-«лежебоками», из которых подавляющее большинство хозяйничает по рутине, по традиции, применительно к условиям патриархальным, а не капиталистическим. Раздел по старым нормам, т. е. применительно к старому, надельному, землевладению, будет не ЧИСТКОЙ старого землевладения, а УВЕКОВЕЧИВАНИЕМ его, не освобождением пути для капитализма, а ОБРЕМЕНЕНИЕМ его массой неприспособленных и неприспособляемых «лежебок», которые не могут стать фермерами. Раздел, чтобы стать прогрессивным, должен основываться на НОВОЙ разборке между крестьянами-земледельцами, на разборке, отделяющей фермеров от негодного хлама. А эта новая разборка и есть национализация земли, т. е. полное уничтожение частной собственности на землю, полная свобода хозяйства на земле, свобода образования фермеров из старого крестьянства.


406

Крестьянин вколачивается в гроб старой Россией.


407

Если несомненно, что победоносная буржуазная революция в России невозможна без национализации земли, то ещё более несомненно, что последующий поворот к разделу невозможен без некоторой «реставрации», без поворота крестьянства (вернее, с точки зрения предполагаемых отношений: фермерства) на сторону контрреволюции. Пролетариат будет отстаивать революционную традицию против всех таких стремлений, а не помогать им.

Было бы во всяком случае глубоко ошибочно думать, что национализация в том случае, если новое фермерство повернёт к разделу, останется мимолетным, не имеющим серьезного значения, явлением. Она имела бы во всяком случае гигантское значение, и материальное и моральное. Материальное – в том отношении, что ничто не в состоянии так полно смести остатки средневековья в России, так полно обновить полусгнившую в азиатчине деревню, так быстро двинуть вперед агрикультурный прогресс, как национализация.


408

Когда Плеханов говорит, он острит, шутит, шумит, трещит, вертится и блестит, как колесо в фейерверке. Но беда, если такой оратор точно запишет свою речь и её подвергнут потом логическому разбору.


409

У Плеханова в «Новых письмах о тактике и бестактности» шум по поводу того, что большевики-де не понимают буржуазного характера происходящей революции, прямо комичен. Грозных слов, брани против большевиков и кривлянья бездна, мысли – ни капли.


410

У невежественных или неумных людей теперь очень распространено смешение большевизма с бойкотизмом, боевизмом и т. п.

(То же)


411

Плеханов и меньшевики <…> не понимают контрреволюционности буржуазии в крестьянской буржуазной революции.


412

Нас интересует свобода для борьбы, а не свобода для мещанского счастья.


413

Если либералы нередко изображают черносотенцев шутами и глупцами, то надо сказать, что такая характеристика гораздо более применима к кадетам.


414

Правый помещик, дворянин Ветчинин говорил в Думе: «Я думаю, что вопрос о принудительном отчуждении должен быть решён в отрицательном смысле с точки зрения правовой. Сторонники этого мнения забывают, что нарушение прав частных собственников присуще тем государствам, которые стоят на низкой ступени общественного и государственного развития. Стоит только нам вспомнить московский период, когда нередко отбирались земли у частных собственников на царя и передавались затем приближенным царя и монастырям. К чему привело такое отношение правительства? Последствия были ужасны». <…>

Вот Шульгин вопиет, что собственность неприкосновенна, что принудительное отчуждение – «могила культуры и цивилизации». Шульгин ссылается – не говорит только, не по «Дневнику» ли Плеханова – на Китай XII века, на печальный результат китайского эксперимента с национализацией. Вот Скирмунт в I Думе: собственником будет государство! «опять благодать для бюрократии Эльдорадо». Вот октябрист Танцов во II Думе восклицает: «с гораздо большим основанием эти упреки (упреки в крепостничестве) могут быть переброшены на левую сторону и в центр. Что же в самом деле готовят эти проекты для крестьян, как не порабощение их земле; как не то же самое крепостное право, только в ином виде, в котором помещики будут заменены ростовщиками и чиновниками».

Конечно, лицемерие этих воплей о бюрократизме бьёт в глаза, ибо именно крестьяне, требующие национализации, выдвинули замечательную идею местных земельных комитетов, выбранных всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием. Но черносотенные помещики ВЫНУЖДЕНЫ хвататься за все и всяческие доводы против национализации. Классовое чутьё подсказывает им, что национализация в России Х Х века неразрывно связана с крестьянской республикой.


415

Оценка Кутлера, выражая скудоумие чинуши, всю жизнь гнувшего спину перед помещиками, полна лицемерия и затемняет сознание масс.


416

Когда читаешь такую речь «не занимающегося политикой» крестьянина53, то по осязательности ясно становится, что осуществление не только столыпинской, но и кадетской аграрной программы требует десятилетий систематического насилия над крестьянской массой, систематического избиения, истребления пытками, тюрьмой и ссылкой всех думающих и пытающихся свободно действовать крестьян. Столыпин это понимает и сообразно с этим действует. Кадеты этого частью не понимают, по свойственному либеральным чиновникам и профессорам тупоумию, частью лицемерно скрывают, «стыдливо умалчивают», – как о военных экзекуциях 1861 и следующих годов. Если же это систематическое и ни перед чем не останавливающееся насилие сорвётся о какие-нибудь внутренние или внешние препятствия, то беспартийный честный крестьянин, «не занимающийся политикой», создаст из России крестьянскую республику.

(декабрь)

Загрузка...