Нити зла

Глава 22

Почерневший от ярости император Мос ту Бэтик несся по отделанным мрамором коридорам Императорской крепости. Бородка, некогда коротко подстриженная и аккуратная, растрепалась, в ней явственно проступила седина. Спутанные, мокрые от пота волосы падали на глаза. Залитая вином, измятая туника остро пахла.

Глаза сверкали безумным огнем.

Дни и ночи смешались, потонули в вине, превратились в полубред. Сон не приносил облегчения, одни лишь отвратительные кошмары, в которых его жена отдавалась безликим незнакомцам. Пробудившись, император мучился подозрениями и вспышками гнева, который изливал то на ближних своих, то на самого себя. Он неумолимо погружался в безумие, и единственным спасением от пыток было вино, которое притупляло боль. Но после него становилось только хуже.

Довольно. Он должен все выяснить, раз и навсегда. Он не позволит ей делать из него рогоносца!

Пришло время расплаты.

И началось все задолго до этого петуха Эзеля. Мос пришел к осознанию этого через много ночей, когда злоба изглодала душу. Он вспомнил… Как Ларания настаивала на своем, а он все ей спускал, потакал каждому ее желанию. Как расстраивался, возвращаясь с тяжелых заседаний совета, когда Ларания не ждала его. Как она шутила и смеялась с другими мужчинами, которые стремились к ней, живой и яркой, как мотыльки к огню.

Семена обиды, ревности уже тогда были посеяны в его душе, на благодатной почве природной склонности к превосходству. В часы одиночества он заставлял себя верить клевете и ядовитым сплетням. И находил в них крупицы истины.

Он понял, что хочет Ларанию в двух разных ипостасях. С одной стороны — вспыльчивую, упрямую, непокорную женщину, в которую влюбился. С другой — преисполненную чувством долга супругу, которая будет рядом, когда он захочет, или в ином месте, если он того пожелает. Такая женщина дала бы ему почувствовать себя мужчиной, потому что мужчина должен контролировать свою жену. Ларания не могла совместить в себе двух разных женщин. Он влюбился — и до сих пор оставался влюбленным — в Ларанию с несгибаемой волей, которая никогда не будет податливой и покорной. Она всегда бросала ему вызов, дразнила, интриговала его… Первая жена Моса представляла собой воплощение «правильной» женщины, но он не любил ее. Ларания — неприрученная, невыносимая, дерзкая и непокорная — похитила его сердце и отравила собой.

Ребенок только осложнил дело. Мос уже почти забыл мимолетное недоверие и разочарование, они улетучивались, стоило ему снова увидеть Ларанию. Но сейчас он вытащил их из темных глубин души и взгромоздился на них, как стервятник на падаль. Столько лет без детей, а теперь она внезапно забеременела!

Он вспомнил свою первую реакцию на это известие: миг сомнения, которое он тотчас отмел в сторону и устыдился его. «Прямо как Дурун. Как мой сын, которого его сучка-жена заставила воспитывать чужого ребенка!» — думал Мос.

История повторялась. Но на этот раз главное действующее лицо — сам Мос.

Поздний час. Теплая осенняя ночь. Он мчался в императорские палаты. Он и раньше ложился спать вне зависимости от времени суток, а теперь стал так сильно бояться кошмаров, что готов был на что угодно, лишь бы отсрочить их. Он бодрствовал уже более сорока часов, поддерживая себя стимулирующими настоями, чтобы перебить усыпляющее действие алкоголя. Мысли исчезли, остался только белый комок ярости, которая требовала выхода.

А она еще приходила к нему — уговаривала, требовала, кричала. Все с одной целью: узнать, что на него нашло и почему он так себя ведет. Будто непонятно!

И другие тоже приходили. Какр появлялся, чтобы прохрипеть что-нибудь бессмысленное. Советники приходили и уходили. Мос очень смутно представлял себе, что творится в империи. Ларания затмила собой все. Пока он не разрешит эту проблему, ему не будет ни до чего дела. Рассудок оказался бессилен. Шпионы, которых он подсылал следить за женой, тоже ничего не нашли.

Но осталось последнее средство.

Он отбросил портьеру и ворвался в спальню. Яростное вторжение разбудило Ларанию. Она с криком села на постели, прижимая простыни к груди. Что-то мелькнуло в бледно-зеленом лунном свете, метнулось к ведущей на балкон арке. Мос заковылял туда, рыча от ярости.

— Что случилось, Мос? Что случилось?! — кричала Ларания.

Руки императора вцепились в каменную балюстраду, он высматривал расплывчатую фигуру в прихотливом сплетении барельефов и скульптур на северо-восточной стене Императорской крепости. Взглянул вверх, влево, вправо, высунулся как можно дальше, стараясь заглянуть под балкон. Ничего. Никого. Слишком много выступов и щелей, больших скульптур и арок, где мог спрятаться подонок… Какой проворный! Почти что улизнул незамеченным…

Ларания, в одной сорочке, испуганно повисла на его локте.

— Что случилось? — повторила она.

— Шлюха, я видел его! — взвыл Мос и оттолкнул ее руку. — Ты больше не будешь лгать! Я видел его собственными глазами!

Ларания пятилась в комнату. Ею завладело некое промежуточное между страхом и гневом чувство. Сегодня она увидела другого Моса и не знала наверняка, на что он способен.

— Кто? Кого ты видел?

— Будто не знаешь! Твой слюнявый писака? Или кто-то еще, о ком я не знаю, делит с тобой мою постель?

— Мос, я же говорила тебе… Я не могу тебе дать других доказательств! Но никого нет!

— Я видел его! — взревел Мос и двинулся на нее, спотыкаясь. Изможденное лицо исказилось. — Он только что был здесь!

— Да никого здесь не было! — завопила Ларания. Теперь ей стало по-настоящему страшно.

— Лгунья! — Мос приближался к ней и казался больше самого себя в неверном свете луны.

— Нет! Мос, ты пьян! Ты устал! Тебе нужно поспать! У тебя галлюцинации!

— Лгунья!

Она уперлась спиной В туалетный столик; флакончики с духами и кисточки для макияжа попадали и покатились по столешнице. Ларания оказалась в тупике. Отступать некуда.

— Человек не может править империей, если не справляется с собственной женой! — прорычал Мос. — Я научу тебя послушанию!

Она по глазам поняла, чего хочет муж еще до того, как он поднял кулак.

— Мос! Нет! Наш ребенок… — взмолилась Ларания, руками заслоняя живот.

— Его ребенок, — выдохнул Мос.

Ларания не успела спросить, кого он имел в виду, прежде чем на нее посыпались первые удары. Не узнала этого и после, когда он бросил ее на полу спальни. На лице проявлялись кровоподтеки, все тело разламывала боль. По ногам струилась кровь. Внутри Ларании умер их с Мосом ребенок.

Рекая разбудил слуга, позвавший его из-за портьеры. Азара уже проснулась и наблюдала за ним. Она лежала рядом с ним. Бледные лунные лучи освещали женщину под странным углом, и ее глаза, казалось, сияли, как у кошки. Потом она посмотрела на портьеру, и наваждение прошло.

Взгляд Рекая задержался на мгновение на ее лице. Он не мог оторваться от созерцания этой совершенной красоты. Она и в самом деле подарила ему не похожий ни на что опыт, он отплатил ей великолепным чтением «Жемчужины бога вод», но, вопреки его страхам, она не покинула его. Она вообще почти не отходила от него с момента первой встречи. Сладостные воспоминания о днях неги и ночах страсти промелькнули в его сознании. Пусть все это слишком прекрасно, чтобы быть правдой, но незачем разрушать хрупкое счастье, ставя его под сомнение.

— Что такое? — спросил Рекай хриплым со сна голосом.

— Императрица! — ответила служанка. — Императрица!

От тона ее голоса Рекая подбросило на постели. Тревога забилась внутри.

— Сейчас! — Рекай выскользнул из постели и накинул халат. Азара сделала то же самое. На этот раз он даже не взглянул на ее безупречные формы. Она делила с ним постель уже несколько дней, и он боготворил ее, но нечто ужасное оттеснило все это в сторону.

— Войдите, — позвал Рекай.

В комнату торопливо вошла служанка, одна из камеристок Ларании, приехавшая с госпожой в столицу.

— Императрица… пострадала, — пробормотала она. — Я слышала… мы все слышали, как они ссорились. Мы прибежали, когда император ушел. Мы…

— Где она?!

— В императорских покоях, — ответила служанка. Рекай, не дав ей закончить, проскочил мимо нее и бросился из комнаты.

Он бежал босиком по коридорам крепости, и гладкий пол холодил ступни. Рекая вовсе не заботило, насколько глупо он выглядит в одном халате.

Императрица пострадала!

Стражники в бело-голубых доспехах расступались, слуги спешили убраться с его дороги.

— Ларания, — снова и снова повторял Рекай. — Суран, пусть с ней все будет хорошо. Я сделаю что угодно.

Даже если богиня пустынь услышала его мольбу, она не подала виду.

Покои Рекая располагались рядом со спальней сестры. Жизнь крепости кипела вокруг, будто ничего не случилось. Уборщики драили лаш и смахивали пыль со статуй — обычные ночные заботы. Все слуги здесь наверняка слышали то же, что и камеристка, но притворялись, будто все в порядке. В сарамирских домах нет внутренних дверей, потому что ветерок — единственное спасение от летней духоты, однако границы личной жизни блюли свято. Подслушивать или тем более пересказывать услышанное недопустимо. То, что камеристка Ларании не смолчала, означало, что положение действительно очень серьезное.

Не успев еще отдернуть портьеру у входной двери, Рекай услышал рыдания сестры. От этого звука боль резанула сердце, и в то же время стало легче: хорошо, что она вообще может сейчас плакать.

Ларания ползала по постели на четвереньках и рылась в смятых золотых простынях, измазанных кровью, будто что-то искала. Пятна крови в зеленоватом лунном свете казались черными. Она посмотрела на него сквозь раму из кроватных столбиков опухшими, потемневшими глазами.

— Не могу его найти, — прошептала она. — Не могу.

На глаза навернулись слезы. Рекай бросился к ней, чтобы обнять, но истошный вопль Ларании остановил его. Он замер в ужасе, ничего не понимая.

— Я не могу его найти! — взвыла Ларания. Избитое, в слезах и синяках лицо представляло собой ужасное зрелище. Такой Рекай ее еще не видел. Ей и раньше случалось плакать, но то были тучки, набегавшие на солнце. А теперь она казалась бледной тенью самой себя — дух жизни покинул ее. Эту женщину Рекай видел впервые.

— Кого ты ищешь?

Она снова принялась ворошить окровавленные простыни.

— Я почувствовала, что он вышел, что он покинул меня! — закричала Ларания. — Но я его не вижу! — Вдруг она подняла маленький комочек, похожий на сгусток свернувшейся крови, и поднесла его к свету. Вязкая жидкость просачивалась сквозь ее пальцы. — Это он? Это — он?

Рекай содрогнулся всем телом. Его затошнило. Он понял, откуда кровь и что ищет Ларания, и будто выпал из реальности.

— Это не он, — с трудом проговорил он. Слова звучали как чужие. — А его больше нет. Он сейчас с Омехой.

— Нет, нет, нет, — скулила Ларания, стоя на коленях и раскачиваясь взад-вперед. Она отбросила кровавый комок. — Это не он. Я смогу вернуть его обратно, если найду.

Рекай заплакал. Ларания от этого зарыдала с новой силой. Она протянула к нему окровавленные руки. Брат упал на постель и обнял ее. Она вздрогнула от его прикосновения, и он инстинктивно ее отпустил.

— Что он с тобой сделал?

Ларания застонала и вцепилась в него. Он боялся причинить ей новые страдания, поэтому мягко опустил руки ей на спину. Слезы горя и ярости катились по его худым щекам.

Какое-то время брат и сестра молчали. Потом Рекай сказал:

— Ему нужно имя.

Ларания кивнула. Даже нерожденным необходимы имена, чтобы Нокту вписала их в свою книгу. Не важно, что они не знают пола ребенка. Ларания хотела родить сына. Для Моса.

— Пехику, — прошептала она.

— Пехику, — повторил Рекай. Он молча проводил племянника, которого никогда не увидит, в поля Омехи.

Азара так их и застала. Ей понадобилось время, чтобы одеться. Она не сделала макияж, волосы свободно лежали на левом плече. Она вошла, не спросив разрешения, и тихо стояла в лунном свете, пока Рекай не заметил ее.

— Я его убью, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. Глаза его покраснели, а из носа текло, и он часто шмыгал. В другой ситуации юноша сгорел бы со стыда, если бы предстал в таком виде перед красивой женщиной, но эта его боль была настолько искренней и оправданной…

— Нет, Рекай, — сказала Ларания. В голосе появилась твердость, значит, рассудок вернулся к ней. — Не ты. — Она подняла голову, и в ее глазах он увидел отблеск прежнего огня. — Отец.

Рекай не сразу понял, о чем она, но Ларания не стала дожидаться, пока до него дойдет смысл сказанного. Она повернулась к Азаре.

— Посмотри в сундучке, — императрица указала на маленькую красивую шкатулку отделанную золотом. — Принеси мне кинжал.

Азара подчинилась. Среди складок шелка она нашла инкрустированный кинжал и подала его Ларании.

Рекай немного встревожился, не уверенный в том, что его сестра вознамерилась сделать.

— У меня есть для тебя задание, брат. — Разбитые губы Ларании отвратительно причмокивали, когда она говорила. — Трудное. И дорога будет долгой. Но, во имя чести твоей семьи, ты не откажешься. Не важно, что случится дальше. Слышишь?

Жесткость в ее голосе сильно поразила Рекая. Такого голоса не могло быть у изуродованной женщины, которая сидела рядом с ним на коленях. Он кивнул с широко раскрытыми глазами.

— Тогда ты окажешь мне эту услугу.

Ларания перехватила волосы сзади и поднесла к ним нож.

— Нет! — воскликнул Рекай, но слишком поздно. Три коротких взмаха — и волосы снова упали на лицо Ларании. Грубо обрезанные на уровне подбородка. Остальное она держала в руке.

Он застонал. Ларания связала волосы в узел и протянула ему.

— Отвези отцу и расскажи, что произошло.

Рекай не посмел коснуться их. Взять волосы — значит принять волю сестры, дать клятву, столь же священную, как и данная ею в момент пострижения. Для жителей Чом Рин это клятва мести. Женщины дают ее, только будучи жестоко оскорбленными, когда честь можно восстановить лишь кровью обидчика.

Если отдать это отцу, дом Танатсуа объявит войну императору.

Мгновенно Рекай представил, сколько жертв повлечет за собой это простое, казалось бы, действие, сколько агонии и смертей. Но речь шла не о человеческих жизнях, о чем-то большем — о чести. Его сестру зверски избили, его племянника убили в утробе матери. И нет сомнения в том, что должно последовать за этим.

Трусоватая часть души Рекая даже обрадовалась, что бремя мести падет в конечном счете не на него. Он — всего лишь курьер…

Он взял волосы из рук сестры, и клятва была дана.

— Теперь иди.

— Сейчас?

— Сейчас! — закричала Ларания. — Возьми двух лошадей и меняй их в пути, так быстрее. Если Мос или Какр узнают, они попытаются тебя остановить. Они скроют эту историю под покровами лжи, разыграют комедию и настроят всех против нашей семьи. Иди же!

— Ларания… — начал Рекай.

— Иди!! — прорычала она, и он сполз с кровати, бросил на нее последний взгляд, полный слез, сунул волосы в карман и ушел.

— А ты останься, — обратилась она к Азаре, хотя та и не думала двигаться с места. — Мне понадобится твоя помощь. Нужно кое-что сделать, — мрачно закончила Ларания.

— Я в вашем распоряжении, императрица, — ответила Азара.

— Тогда дай мне на тебя опереться. Прогуляемся.

Так и сделали. Вся в синяках и отеках, в окровавленной рубашке, облепившей бедра, императрица Сарамира вышла из спальни, опираясь на руку Азары. Она сильно хромала.

Они шли коридорами крепости. Потрясенные слуги забывали отводить глаза. Даже стражники, несшие караульную службу у дверей императорских покоев, с ужасом воззрились на Ларанию. Всеми любимая императрица превратилась в трясущуюся от слабости и боли калеку. Женщине, которая претерпела подобное оскорбление, следовало бы не показываться на людях. Но гордость Ларании превосходила тщеславие. Она не собиралась играть в молчаливую игру прислуги, прятаться и притворяться, что ничего не произошло. На ее теле отпечаталось преступление Моса, и она не стыдилась показать его.

Крепость спала, в коридорах суетились немногочисленные слуги и несли службу стражники. Никто не осмелился остановить императрицу. Но путь до Башни Восточного Ветра все равно стал для нее тяжким испытанием. Ларания едва держалась на ногах, и, хотя Азара отличалась недюжинной силой, императрице пришлось нелегко. Мир для нее превратился в водоворот боли. Но она знала, что чужие глаза смотрят на нее с неверием и страхом. Азара молчала и стойко поддерживала ее, позволяя указывать направление.

Узкие длинные мосты соединяли Башню Восточного Ветра с крепостью, как и все остальные башни. Она, как пронзающая небо длинная игла, высоко поднималась над плоской крышей крепости. Ее коническая верхушка сужалась до точки. Маленькие арочные окна оспинами испещряли ее поверхность. Если бы не они, стены башни были бы абсолютно гладкими. На самом верху балкон опоясывал башню.

Подъем дался Ларании с большим трудом. Витые лестницы казались бесконечными, но она не остановилась для отдыха ни на одной смотровой площадке, где под окнами стояли кресла, чтобы с удобством наслаждаться городским видом. Только на балконе, выйдя в теплую ночь, Ларания позволила себе передохнуть.

Азара стояла рядом и смотрела вниз. Аксеками сбегал с холма, на котором расположилась крепость, — тысячи огоньков во тьме. За ними — черная лента городских стен, а еще дальше — равнины и река Керрин, берущая начало в Чамильских горах, но они далеко, их не видно. На ясном небе ярко горели звезды. Нерин, маленькая зеленая луна, висела перед ними на востоке, как плывущий в пустоте светлый гладкий мячик.

— Какая красивая ночь, — пробормотала Ларания. Голос ее звучал невероятно умиротворенно. — Неужели богам все равно? Как мир после всего этого может продолжать нормально существовать? Мое горе так мало значит для богов?

— Не жди от богов помощи, — проговорила Азара. — Если бы их хоть немного трогали человеческие страдания, они бы никогда не позволили мне родиться.

Ларания не поняла ее слов. Она не имела представления, что разговаривает с порченой, чья форма непостоянна, как вода, а содержание отвратительно.

Азара посмотрела на императрицу холодными красивыми глазами.

— Вы всерьез намерены это сделать?

Ларания перегнулась через парапет и глянула вниз, во двор — внизу, очень, очень далеко, фонари казались не больше булавочной головки.

— У меня нет выбора, — прошептала императрица. — Я не смогу жить с таким унижением. А ты и сама знаешь, что Мос не позволит мне уехать отсюда.

— Рекай бы вас остановил, — тихо сказала Азара.

— Он бы попытался, — поправила Ларания. — Но ему не понять, что я чувствую. Мос отнял у меня все, чем я была. Но с самого дна этого мира мой дух нанесет ему удар. — Она взяла Азару за руку. — Помоги мне.

Императрица Сарамира взобралась на парапет на верхушке Башни Восточного Ветра и посмотрела вниз на Аксеками. Ей приходилось прилагать усилия, чтобы стоять прямо. Испачканная рубашка трепетала под ласками ветра. Ларания медленно вдохнула. Так легко… так легко избавиться от боли…

Под порывом ветра шелк плотно облепил ее тело, а волосы открыли лицо. Ветер пах домом, сухой восточный ветер пустыни. Ларания ощутила острую боль, тоску по просторам и простоте Чом Рин, где она не была императрицей, где не знала любви, которая наносит такие страшные раны. Где не чувствовала, как умирает внутри нее ребенок.

И ветер этот дал ей силу и принес новое решение. Будто живительное дыхание богини Суран, которая вдохновляла ее на новую жизнь. Зачем убивать себя? Подарить Мосу победу над собой? Возможно, удастся вытерпеть боль. И пережить бесчестие. Можно отомстить ему тысячей разных способов. Заставить его пожалеть о содеянном. Самое малое, что он мог сделать, это убить ее.

Если отец объявит войну, его положение будет почти безнадежно. Честь потребует этого. И все те жизни… Повернуть назад, послать Азару перехватить Рекая, остановить его. Возмездие настигнет Моса — другое, тоньше и действеннее.

— Ветер поменялся, — сказала Ларания. Она стояла в одном дюйме от пропасти.

— Гложут сомнения? — спросила Азара.

Ларания кивнула. Взгляд ее был устремлен вдаль.

— Так я помогу, — сказала Азара и толкнула ее. Императрица Сарамира покачнулась, еще не веря до конца, и в этот момент все пути, уготованные ей судьбой, стерлись из книги этого мира, и остался лишь один — короткий тупик. Она полетела вниз, в темную ночь, и вопль ее распарывал воздух, пока тело не рухнуло на каменные плиты.