Ночной хищник

— Я не поеду с вами, Виктор Сергеевич, — устало сказала Русанова, и он понял, что не поедет ни за что. — Я вернусь на электричке. И вообще, хватит красивой жизни: лихих кутежей, разъездов на машинах, дачных пикников и комедий плаща и шпаги. Пора жить дальше. Прощайте.

Елена Андреевна удалялась в наглухо застегнутом плаще, сунув руки в карманы. Уходила из его жизни, и он знал, что она не оглянется. И все же смотрел, пока видел ее.

Потом пошел к машине, хлопнул дверцей, уехал.

В торговом зале стоял неумолчный гул, прорезаемый выкриками и стуком аукционного молотка.

— …раз! Двенадцать тысяч семьсот, два!

— И три тысячи! — раздался азартный голос.

— «Дельта Трейдинг Корпорейшн», пятнадцать тысяч семьсот, раз! Пятнадцать тысяч семьсот, два! Пятнадцать тысяч семьсот, три! Продано, господа!

— А теперь, — встал председательствующий, — идут на торгах куньи шкурки в количестве пяти тысяч штук! Партия отобрана и оценена экспертами международной категории. Желающих прошу предварительно ознакомиться на стенде…

И началось столпотворение. Вокруг стенда отталкивали и теснили друг друга.

С трудом выбравшийся оттуда Барков оправил пиджак, подойдя к стоявшей у стены Зое Георгиевне, сказал обиженно:

— И слушать ничего не хотят! Только и вопросов… «Эта та? Та самая? Это ее украли?» Глупость какая…

— Зато подскочит в цене… Радоваться надо, дурачок?

Радоваться? Ну я радуюсь, конечно. Хотя как-то это… Все равно скверно на душе.

— Вечером никаких банкетов! Отдыхать будешь… А что я Русановой не вижу?

— Она на складе. Завтрашние партии готовит… Надо бы и мне присмотреть, да на нее можно положиться. Я пойду. Зоечка, ты уж сама тут, ладно?

И его снова скрыла толпа, вскрикивавшая на разные голоса.

Начальник Управления так осторожно прикрыл дверь за собой, что и Таболов, и Костин не сразу заметили его.

— Сидите, сидите, — жестом остановил их Захаров. — И я послушаю. Продолжайте.

— Продолжайте, Васин, — сказал Николай Кузьмич. — Вы остановились на листке из календаря Баркова…

Миновав вестибюль, Шувалов проталкивался среди возбужденно беседующих, жестикулирующих, улыбающихся и мрачных людей. Едва не столкнувшись с ним, секретарша Люся обрадовалась как родному:

— Ой, здравствуйте!.. Я просто голову потеряла: все Леонида Петровича ищут, а его нет и нет! Не видели? Он такой хитрый: как самая горячка начинается, так обязательно надолго слиняет куда-нибудь!

— Он хитрый, — согласился Шувалов. — И как раз поэтому, видимо, очень надолго слинял…

Неподалеку, пропуская одетых к очередному показу манекенщиц, расступалась толпа: Регина, Рита, Жанна и Таня проходили с не меньшей манерностью, чем их зарубежные товарки… Шувалов заметил Эдстрёма, усмехнувшись, понаблюдал за ним и, повернувшись, пошел вверх по лестнице на следующий этаж.

Здесь было пусто и тихо, по коридору справа и слева соседствовали закрытые двери с табличками фамилий. Он шел уверенно, однако прежде чем открыть ту дверь, к которой шел, постоял перед ней, как бы решаясь…

Русанова сидела в кресле у окна, отвернувшись к стеклу, поза ее выражала усталость, печаль и одиночество. Услышав звук притворившейся двери, она обернулась, молча смотрела па вошедшего, и ничего не изменилось в ее лице.

— Прошу прощения, — сказал Шувалов. — Там чёрт-те какой ажиотаж, а я устал, и отдохнуть душой хочется и выговориться, а некому… Вы уж не гоните, а? Можно войти?

— Так ведь вошли уже. И гнать, вас, наверно, бессмысленно… Проходите, садитесь, только мне домой скоро.

— Ничего, — Шувалов подошел, сел рядом, и осторожно положил большую ладонь на ее маленькую. — Мы пока посидим, а потом я вас провожу и попрошусь в гости… Пустите — хорошо, а если нетто сразу уйду, честное слово!

— Уж вы уйдете, как же, — нечто вроде улыбки появилось на ее лице, хотя продолжала смотреть серьезно и пристально.