Ночь в Кэмп Дэвиде

ГЛАВА 6. ЛЯ БЕЛЛЬ

Неделю спустя после описанных событий Джим Маквейг сидел у себя дома. Окно кабинета было распахнуто настежь. Календарь показывал первый день весны, но погода стояла не по-весеннему жаркая. Солнце вытягивало последнюю влагу из промёрзшей за зиму почвы, и задняя лужайка у дома Маквейгов и голое поле за задним забором купались в клубах тёплого весеннего пара.

Солнечный луч ворвался в окно, словно выпущенный на свободу узник, и заиграл на подносе с ножами в углу кабинета. Бархатный футляр с хирургическими инструментами, многим из которых было никак не менее двухсот лет, напомнил Джиму о его отце и о несбыточной мечте старика сделаться хирургом. Странная всё-таки штука наша жизнь, чего только в ней не случается, думал он. Его отец, так и не сумев стать хирургом, большую часть своей жизни потратил на собирание символов своей любимой профессии. А теперь его сын, один из первых в стране кандидатов в вице-президенты, собирает всевозможные сведения о человеке, который сам предложил ему занять этот пост, — о президенте! Аналогичными эти ситуации не были, но почему-то именно сегодня неосуществившаяся мечта отца стала ему особенно понятна.

В прошлый понедельник, когда его охватило полное отчаяние, он вспомнил вдруг о совете Грискома заглянуть в биографию человека, в нормальности которого он сомневается. Корни душевных срывов часто надо искать именно в годы формирования личности, сказал ему тогда адвокат. Он, конечно, намекал на то, чтобы Джим обратился к своему детству, он ведь был уверен, что Маквейг рассказывает ему о себе. Но совет был неплох; чем больше Джим думал о нём, тем больше в этом убеждался. Действительно, в какой обстановке вырос президент Холленбах, как прошло его детство? Об этом известно было главным образом из хвалебных биографий президента, выпущенных разными издательствами к предвыборной кампании, да из нескольких статей в воскресных журналах. Там говорилось, что отец президента был инспектором школ в сельском округе Хендри в штате Флорида и что мальчик вырос в Ля Бёлль — местечке в этом округе. Потом Марк отправился в город Грэивиль, штат Огайо, поступил в университет Дэнисона, а затем занял должность профессора истории в университете города Боулдер, штат Колорадо. Там он и стал заниматься политикой, поднявшись сначала до должности губернатора штата, а затем — президента страны.

Сначала Маквейг решил было объехать все эти места сам и хорошенько порасспросить тех, кто знавал Марка Холленбаха сначала ребёнком, а затем молодым человеком, но сообразил, что в нём немедленно узнают сенатора Соединённых Штатов и он никак не сможет объяснить, зачем он рыщет по стране с такой странной миссией. Вот тут-то и пришла ему в голову мысль послать вместо себя Флипа Карлсона, своего помощника, чья страсть ко всякого рода поездкам могла соперничать только с его страстью к политическим интригам. Карлсону он сказал, что хочет написать биографию президента Холленбаха — срочно, чтобы успеть опубликовать её в разгар осенней кампании.

Маквейг предупредил Флипа, что, несмотря на срочность, работа должна быть проделана со всей ответственностью. Ему потребуется всё, что удастся откопать Флипу. В каком направлении работал ум мальчишки. Эмоциональное восприятие мира. О чём он мечтал, когда учился в школе и колледже, и кто были его товарищи. Словом, книга эта должна быть настоящим, правдивым отображением человеческой личности, а не традиционной банальной сказкой о замечательном, вдохновенном юноше, у которого на роду было написано стать президентом. Заинтригованный этим необычным поручением, Карлсон выехал из Вашингтона на следующий же день, прихватив с собой портативную пишущую машинку и пачку блокнотов.

Поиски Карлсона принесли целый ворох документов. Тут были табели успеваемости в младших и старших классах школы, отзывы преподавателей университета, замусоленный годовой университетский отчёт, фотокопии газетных вырезок, несколько фотографий молодого Марка Холленбаха и того дома, в котором прошли его детство и юность, и целая библиография книг и журнальных статей, содержавших факты биографии президента.

Маквейг уже успел просмотреть весь этот материал и теперь приступил к чтению отпечатанного на машинке отчёта Карлсона о взятых интервью.

«Докладная записка, составленная Карлсоном для Дж. Маквейга, сенатора.

Выуженные факты биографии Марка.

Вторник. Прибыл в Тампа утром, взял напрокат машину и доехал в Ля Бёлль. Резонно? Городок расположен на реке Калосахатчи, на полпути между озером Окичуби и Мексиканским заливом и примерно на том же расстоянии между девятнадцатым и двадцатым веком. При въезде на шоссе, ведущим в городок, висит плакат: «Ля Бёлль, место рождения президента Марка Холленбаха», но это одно из немногих общественных нововведений за послевоенное время. Да и с тех пор, как Марк бегал в коротких штанишках, изменений тут произошло мало. Ничего похожего на прибрежные города. Городок дремлет. По улицам слоняются парни в джинсах и ковбойских сапогах, непроницаемых для змеиных укусов (в кустах так и кишат гремучие змеи). Сразу же приступил к работе по имеющемуся у меня списку. Резонно?

Амос Палмер. Мастерская по ремонту автомашин. Школьный товарищ Марка. Палмера застал в мастерской. Лицо старое и сморщенное, похожее на ракушку. Продувная бестия. Отвечает уклончиво. Руки всё время вытирает о фартук. Прикладывается к бутылке с кока-колой. Мне не предложил. A-а, ещё один, говорит. Оказывается его уже обхаживало четверо таких же, как я, писак. Впрочем, говорит, валяйте, спрашивайте. Вы, значит, хотите знать, каким парнишкой был Марк? Тощий, как бамбуковая удочка. Хорошие были времена. Ловили рыбу, гоняли мяч, исплавали вдоль и поперёк всю Калосахатчи. Но Марк никогда ничего плохого себе не позволял. Хотел всегда во всём быть первым, но получалось это у него только в учении. Что он думал о Марке тогда? То же самое, что и теперь. Вроде как восхищался, но особой близости между ними не было. Марку больше нравилось оставаться одному. Из того, что о нём говорят, видно, что он и сейчас такой же, верно?

Феба Хендрикс. Семьдесят семь лет. Приятная старушка. Замужем не была. Проживает в маленьком домике под железной крышей. В доме воняет плесенью. Обучала Марка в первом классе, только что окончив педагогический факультет. Говорит, что свой первый класс никогда не забываешь. Прекрасно помнит всех учеников. Марк был самым смышлёным. Пришлось перестать спрашивать его, так как он всегда знал ответы на все вопросы, и это пугало остальных ребятишек. Однажды расплакался, оттого что она не вызвала его, когда он поднял руку. (Может, бедному парнишке просто надо было в уборную, но я не стал разуверять Фебу). В конце первого года он уже читал как третьеклассник. Очень милый и тихий мальчик, но если ему не удавалось быть первым в чём бы то ни было, становился угрюмым и раздражительным.

Уинстон Грувер. Агент по продаже недвижимости. Большой, тяжеловесный, медлительный малый. В нём есть что-то бычье. Окончил школу вместе с Холленбахом. Хвалит его, уверяет, что Марк всегда был гениальным. Знал, что он обязательно станет президентом, и т. д. и т. п. Марк всегда был, по его словам, мировой парень, любезный, надёжный, одним словом, джентльмен. Говорит Грувер так, словно его записывают на плёнку для Национального архива. Пользы от него мало, из беседы с ним узнаешь больше о Грувере, чем о Холленбахе. Вспомнил, как на одной вечернике в колледже Марк бросился с кулаками на другого парня из-за девчонки. Ну нет, подробностей не дождётесь. О президентах такого не рассказывают. Но если б рассказать об этом, то история получилась бы что надо. Но зачем ворошить такое старьё?

Миссис Ричардсон (Мэй Паулина). Замужем за банкиром, в школьные годы бегала к Марку на свидания. Довольно полная, нет, скорее толстуха, ласковая и гостеприимная, склонна болтать и щебетать. О да, Марк всегда был идеальным джентльменом. Однажды повёл её на тайны и подрался из-за неё с Эдом Бройлем, только пожалуйста не пишите об этом, очень прошу вас! Мужу это будет неприятно.

Мальчишки дразнили Марка за то, что он так интеллигентно разговаривал, прямо как актёр на сцене, и никогда не мямлил, как все остальные жители округа. Некоторые считали его заносчивым. Ну что ж, у него для этого были все основания. Ах, Марк ни капельки не изменился. Она это сразу поняла, когда увидела его по телевизору во время кампании, где он выступал с призывом к самосовершенствованию. Говорит, у него всё выходило идеально, за что бы он ни брался. Но приятно ли жить с таким идеальным человеком — ещё вопрос. Следует хихиканье.

Гомер Риденауэр. Разговаривал с ним в четверг вечером у него дома, в Цинциннати. Адвокат. Денег — куча. Хотя сам республиканец, считает Марка великим президентом и осенью будет голосовать за него. Всё время старается свернуть разговор на текущую политику. Бог знает, чего стоит заставить его держаться ближе к теме. Говорит, что Марк был очень непохож на окружающих. Не курил, не пил, не ругался, не торчал все вечера перед радиолой. Всегда был спокоен, хладнокровен, здраво обо всём судил. Только однажды вышел из себя, когда их студенческая организация получила годовые оценки ниже средних. Устроил скандал на общем собрании. Разошёлся страшно, но толку не добился. В командных играх был слабоват, зато прекрасно играл в гольф, в теннис и на нескольких соревнованиях взял первенство по бегу на одну милю. Как только кончались соревнования, спешил поскорее сесть за книгу. Никто никогда не понимал, что этим великим человеком движет.

Четверг. Колумбус. Том Крофорд (по прозвищу Паук). Управляющий отелем. Небольшого роста, щегольски одетый малый. На паука не похож, но говорит, что был похож раньше. По его словам, Марк был самым работоспособным парнем, какого ему приходилось встречать. Громадная самодисциплина. Все ночи напролёт глотал книги. Иногда чувствовалось, что он напряжён до предела и ему не мешало бы напиться или ещё там что-нибудь. Друзьями они с Марком не были. Ему нравятся люди попроще и полегче.

Пятница. Селина, штат Огайо. Говард Рентч. Общительный малый, старательный работник. Владелец небольшой лавочки, торгует всем понемножку. Селина — приятный городок. Стоит на автомагистрали. Осевшие дома с колоннами. Городок на переходе от девятнадцатого к двадцатому веку. Рентч считает, что был Холленбаху довольно близким другом. Раза два приводил его к себе домой. Всегда восхищался его способностями, но считал, что Марку не мешает немного поразвлечься. Ладить с ним было всегда трудно. Отношений теперь не поддерживают. Рентч говорит, что, когда они учились в школе, он так и не мог понять Марка. Но если я хочу знать, каким он был в университете, то мне лучше связаться с Тиной Фарадэй, бывшей артисткой телевидения.

Воскресенье. Тина Фарадэй. Простите за неразборчивый текст. Печатаю эти строки в самолёте, по пути из Лос-Анжелоса. Печатать, пристроив машинку на коленях, чертовски трудно. Итак, Тина Фарадэй, бывшая актриса телевидения. Пятьдесят восемь лет. В девичестве Ида Джоунз. В замужестве последовательно: Ломакс, Джекобз, Пинкерт и Стейси. Разведена со всеми четырьмя. Живёт в Санта-Монике одна, с горничной и кухаркой. Дом большой, но уже разваливается, стоит на утёсе с видом на Тихий океан. Это интервью стоит всех затрат по поездке. Вы только почитайте!

Провёл с Тиной шесть часов, просидел до трёх дня. Она здорово напилась, я тоже, но мозги у меня, кажется, были в порядке. Ну и женщина, доложу я вам! Ругается почище самого Джо Донована. Но в выборе ругательств более экзотична и разнообразна. Марка она знала только в последние годы обучения. Она быстро решает, что на факультете он самый блестящий парень, и собирается прибрать его к рукам, а может, даже и женить на себе.

В то время она была горячей штучкой. Продемонстрировала мне старую фотографию. Да, видит бог, это чистая правда. Полный нокаут — сплошные волнистые линии, чувственный рот, а грудь — ну прямо две дыни! Просто слюнки текут. С Марком они вместе учатся в испанской группе. Начинает с того, что просит помочь ей с испанским. Он помогает. Сидят вечера напролёт, и за всё это время целует он её только один раз, да и то не бог весть с каким пылом. Водит её на танцы своего студенческого братства. Она к нему прижимается. (Тина иллюстрирует мне это при помощи комнатного фонтана с жабами. То есть я хочу сказать, что в фонтане у неё живут жабы). Но Марк отстраняется и всегда танцует, как положено. Так что через пару месяцев она начинает сходить ума. (Это она тоже иллюстрирует. Замечательная актриса. Великолепно изображает ярость). Однажды вечером Тина и Марк лежат на краю футбольного поля. На небо высыпали звёзды, тёплая и ласковая весенняя ночь напоена дивным ароматом (передаю слова Тины). Она пристраивается к нему поближе, и на этот раз они целуются весьма прочувствованно. (В этом месте рассказа никаких иллюстраций не следует. А жаль. Фонтан с жабами и Тина представляют захватывающее зрелище). Потом они целуются ещё и ещё и, наконец, увлекаются этим всерьёз. Вдруг он от неё отскакивает и заявляет «хватит» или что-то в этом роде. (Это предательство своего возлюбленного Тина изображает в жестах, весьма красочно). Тут он начинает читать лекцию о поведении, чистоте морали и расходится, чёрт бы его побрал, словно какой-нибудь (забито) бродячий проповедник. И вот, пока из него хлещет это красноречие, она вся сгорает как на медленном огне. Наконец она бросается на него с кулаками, и — раз, раз — у него из носа начинает идти кровь. На следующий день на уроке испанского языка он извиняется перед ней за свою непомерную стыдливость, но говорит, что ничего не может с собой поделать. Она его презирает. Роли меняются, и теперь бегать за нею начинает он. Она некоторое время не подпускает его, но потом они опять начинают встречаться.

На следующую осень, то есть в последний год обучения, она приглашает его на конец недели к себе домой, в Колумбус. Там сборная штата Огайо как раз принимает команду соседнего штата, весь город словно помешался. Они тоже идут на матч. После матча они едут к ней, но тут оказывается, что её родных нет дома (вообще-то говоря, они были уже второй месяц как Европе). Она ставит пластинку с задумчивой музыкой, они танцуют. Потом она выскальзывает потихоньку на кухню и проглатывает там пару рюмок неразбавленного джина (горло у этой шлюхи, прямо скажем, лужёное), а после этого жуёт резинку, потому что он, видите ли, ненавидит, когда прекрасный пол употребляет спиртное. Постепенно она устраивает так, что он оказывается наверху, в её спальне. (А вот со мной почему-то так никогда не случается). Она посылает его раздеться в ванную, а сама стаскивает с себя платье и всё, что под ним имелось.

Она выливает на себя полсклянки духов и залезает в постель. Потом она ждёт его, ждёт долго и терпеливо. Думает, может ему плохо или что. Наконец дверь ванной распахивается, и оттуда выходит Марк, одетый. Глаза его мокры от слёз, и он стонет «не могу, не могу, — мы ведь не женаты». И с этими словами выскакивает из комнаты и бежит вон. Ей хочется швырнуть в него из окна туалетным столиком, но вместо этого она долго и сладостно рыдает, а потом успокаивает себя несколькими раундами джина.

В этот последний год они занимаются в разных группах, так что встречает она его только изредка и всегда в таких случаях отворачивается. Он уже не просит её больше о свидании, а если бы и попросил, то она бы ещё раз его отдубасила. Последний раз она видит его на выпускных празднествах, когда все выстраиваются в накидках и в шапочках, и он подходит к ней совсем близко, отыскивая своё место в строю. «Ну как, ещё не женат?» — спрашивает она его уничтожающим шёпотом. Он смотрит на неё, улыбается ей своей святой, всепрощающей улыбкой и отрицательно качает головой. С тех пор она его больше не видела и, что самое интересное, голосовала против него. Считает, что он (два забитых слова) осёл. Потом, как всем известно, он женился на Эвелин Биллет из штата Колорадо. Теперь она «первая дама» государства. Тина слыхала, что она милая, покладистая женщина, которая в любви весьма непритязательна. И так ему и надо, — добавляет она.

С двух до трёх мне пришлось выслушать всё о её четверых мужьях, которые, по-видимому, не отличались верностью, но вам это уже неинтересно. Теперь мы пролетаем над доброй старой Айовой, и стюардесса несёт мне кофе и новую порцию аспирина. Я, быть может, даже выживу, но вот голова моя погибла. Перечитав последние страницы, встал в тупик: то ли вам их печатать в книге, то ли законсервировать этот материал в библиотеке конгресса на семьдесят пять лет, то ли просто сжечь.

Ваш абсолютно частный сыщик Флип».

Маквейг фыркнул, потом не выдержал и громко расхохотался. Час назад Карлсон, замученный, с воспалёнными глазами вручил ему эти отпечатанные на машинке листы, заклиная ни в коем случае не звонить ему до вечера, чтобы он мог хорошенько выспаться. Джим представил себе Тину Фарадэй на краю фонтана, изображающую отвергнутую любовь. Этот образ напомнил ему о Рите, о том, как яростно она обрушилась на него тогда по телефону, и он усомнился, способна ли хоть одна женщина спокойно принять известие об отставке.

Потом он стал думать о молодости Марка Холленбаха и попытался мысленно воссоздать образ этого мальчика, гордого и одинокого, терзаемого жестокой, самому себе навязанной моралью, стремлением выдвинуться во что бы то ни стало, образ обыкновенного студента, замучившего себя идеей самосовершенствования, одинокого, неспособного на простую тесную дружбу, считающего плотскую жизнь грехом, — но в то же время вождя, который вызывал уважение и восхищение сверстников. Прибавить лет сорок — и многое ли изменится? Когда Марк учился в Дэнисоне, современные упражнения для мышц не были ещё известны, но легко представить себе, как юный Холленбах сгибает пальцы и укрепляет бицепсы, точь-в-точь как и теперь!

Мысли Джима снова перенеслись к совещаниям в Кэмп Дэвиде, к загадочному полумраку комнаты и вулканической ярости, с какой президент обрушивался на О’Мэлли и Спенса, ко всей этой болтовне о заговорщиках и о фантастическом блестящем союзе наций во главе с премьер-министром Марком Холленбахом. Сквозь открытое окно припекало жаркое солнце, но Джима знобило от страха, как и тогда, неделю назад, когда он возвращался с Катоктинских гор. Неужели он единственный в Вашингтоне понимает, что человек, сидящий в Белом доме, не в своём уме? Ведь слышала же Рита, как Марк взорвался тогда из-за Дэвиджа, но сочла весь инцидент обыкновенной вспыльчивостью. Неужели он одинок в своих подозрениях? И обоснованы ли они, или он уже воображает то, чего нет на самом деле?

Ведь этот сложный, одержимый человек, в нормальности которого он теперь сомневается, выбрал его в вице-президенты, поделился с ним своим планом, предложил бороться за будущее плечом к плечу. Какое право имел он пятнать это доверие тайным расследованием биографии этого человека, как будто он угроза общественному благополучию?

Его головокружительные размышления прервал крик, раздавшийся снизу.

— Эй, пап, — кричала Чинки своим ломким сопрано, — тебя тут дожидается какой-то красивый мужчина. Ему необходимо срочно тебя видеть.

— Ладно, Чинки, пошли его наверх.

Маквейг услышал, как гость поднимается по ступенькам, и увидел смуглое лицо и широкую, ослепительную улыбку Лютера Смита, агента секретной службы. Тот вошёл в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь:

— Мне очень не хочется врываться к вам в воскресенье, сенатор, но мне приказано задать вам несколько вопросов.

— Приказано?

— Да. — Смит стоял перед ним, неловко теребя края фетровой шляпы. — Дело в том, сенатор, что я только что вернулся из маленького городка во Флориде, который называется Ля Бёлль…