Шерстяные рельсы

Караулов Игорь Александрович родился в 1966 году в Москве. Окончил географический факультет МГУ, работает переводчиком. Автор двух сборников стихов. В “Новом мире” печатается впервые.

Просыпается

У женщины в ушах барабанит поезд,

капли падают, в воздухе стекленеют.

В новый день она еще не рождалась,

но уже тревожно сжимаются мышцы ночи.

Но уже внизу елозят мусоровозы,

гремит кандалами свободная Африка,

царь въезжает в Аддис-Абебу,

желтые листья мостят дорогу.

Губы празднуют, бабочки пламенеют.

Губы празднуют: можно кричать отдельно,

отлететь от тела, вернуться к другому телу,

выбрать васильковые вместо карих.

Гремит кандалами свободный Таджикистан,

царь въезжает в столицу неба.

В его свите находится дирижер,

он говорит: сегодня начнем со струнных.

В шахте лифта натягиваются струны,

воробьи вступают нотами врассыпную,

неустанные подхватывают гуляки.

Уже никуда не денешься от движенья.

Первая скрипка — будильник, вторая — чайник.

Смотрит в зеркало: губы где-то еще летают.

Вместо них голубеет ломтик чужого неба.

Цветок помады в пальцах пламенеет.

* *

*

У околицы птички небесные фьють,

алкоголики водку дешевую пьють.

Прилетит шевроле о пяти сефирот,

на скрипучую дачу тебя заберет.

Там еловые длинные шишки Фуко

над кустами крушины парят нелегко

и кидают на хвою грибы-головни

переросшие дети из дальней родни.

Книжка с картинками

А как играли? Флейта-то двойная!

Мне дерева к губам не поднести.

Куда подуть и где зажать, не знаю.

Нет, у меня этруски не в чести.

У них такая узкая Афина

и нос драконьим зубом изо лба.

Хочу я римлянина видеть, гражданина.

Не приживала, не раба.

Он лопоух, и под горшок, и в тоге.

Смотрелся лучше бы в компании друзей.

Но он один, и в камне вязнут ноги.

Камнями нынче полон колизей.

А в термах камни парятся на лавке,

и каменную воду льют,

и в бричках каменных по городу снуют,

и каменные выдают друг другу справки.

Что из камней воздвигли Аврааму?

Я промолчу, я лучше бы не смог.

Кто на булыжник натянул панаму?

Наверное, японский полубог.

А между тем глаза кричат с востока

и словно стрелы кости лучевые

осыпали и портик, и фасад.

Мы едем в гости кочевые,

нам опозданья не простят.

Дуализм

dir/

Мы долгое эхо друг друга,

дорога из Карса в Арзрум.

Хурджины, набитые туго,

и старый ишак-тугодум.

Мы тесно стоящие горы:

стираем отроги в песок,

ступая, как горе-танцоры,

подошвой на милый носок.

Но чаще, и чаще гораздо:

как в терцию ветер поет,

владениям Ахурамазды

печальный ведя пересчет.

Где века орудуют клещи

и дня оглушает тамтам,

мы заговор вещи и вещи,

и славно, что ищут не там.

Вот бабочка, вот можжевельник.

Всему соответствие есть.

Но кто здесь друг другу подельник,

халдеям и тем не прочесть.

Еще хорошо на прилавке,

где школьники в тысячу глаз.

Значки, переводки, булавки

вовеки не выдадут нас.

* *

*

А сами мы не местные,

науке неизвестные

диковинные виды.

Не счесть наши обиды.

Стоит между планетами

отцепленный вагон.

Не жалуют монетами,

но и не гонят вон.

* *

*

Солнце опускается вверх тормашками,

кажет на миру обезьяний зад.

Заигрался дворник метлой с бумажками,

неурочной смене порывисто рад.

Силуэтом дворника, серее серого,

разом загорожены Икея и Ашан.

Ждем из Типерери — теперь с Перервы —

поезд муравьиных рыжих партизан.

Для того и рельсы по небу проложены,

шерстяные рельсы, на ять руно.

Раньше бы уселись на ядра, но

ядра переплавлены, пушки уничтожены.

Загрузка...