Новый Мир ( № 5 2008)

"Всё в жертву памяти твоей..."

Есипов Виктор Михайлович — литературовед, пушкинист. Автор двух книг стихов (1987, 1994), а также историко-литературных книг «Царственное слово» (1998), «Пушкин в зеркале мифов» (2006) и многих публикаций на близкие темы в журналах и сборниках. Неоднократный автор «Нового мира».

1

Неболышой по объему пушкинский лирический текст 1825 года, который мы собираемся рассмотреть, думается, не случайно обойден вниманием исследователей: «понять смысловой строй этого стихотворения, приемы сцеп­ления всего того, что приносится в жертву чьей-то памяти»1, по справедливо­му замечанию академика В. В. Виноградова, не так-то просто.

Все стихотворение состоит из одного распространенного предложения:

Всё в жертву памяти твоей: И

голос лиры вдохновенной, И

слезы девы воспаленной, И

трепет ревности моей, И

славы блеск, и мрак изгнанья, И

светлых мыслей красота, И

мщенье, бурная мечта

Ожесточенного страданья.

Последняя попытка осмыслить эти стихи была предпринята около двадца­ти лет назад. Исследователь достаточно четко сформулировал задачу: «Полно­стью раскрыть смысл стихотворения можно, лишь ответив на два вопроса: что означает „твоя память" и что значит „всё в жертву"»2. Но при решении этой задачи он, как нам представляется, упустил из виду некоторые очень важные вещи: «Первый вопрос нетруден, — несколько поспешно заключил упомяну­тый автор, — „Твоя память" у Пушкина всегда означает „память, воспомина­ние о тебе"»3.

1Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941, стр. 347.

2 Тромбах С. М. «Всё в жертву памяти твоей...». — «Временник Пушкинской

комиссии», вып. st1:metricconverter productid="23. Л" w:st="on" 23. Л /st1:metricconverter ., 1989, стр. 98.

3Там же.

По нашему же мнению, «твоя память» (или, если быть более точ­ными, «памяти твоей») заслуживает более пристального внимания. Дело в том, что слово «память» в «Словаре языка Пушкина» в контекстах, соответствующих нашему, в подавляющем большинстве случаев подразумевает обращение к умершему. Приведем наиболее выразительные примеры: «...И память юного поэта / Поглотит медленная Лета...» («Евгений Онегин», 1826); «Уральские ка­заки (особливо старые люди) доныне привязаны к памяти Пугачева» («История Пугачева», «Замечания о бунте», 1833); «...И в память горестной Марии / Воз-двигнул мраморный фонтан...» («Бахчисарайский фонтан», 1823); «Владимир уже не существовал: он умер в Москве, накануне вступления французов. Па­мять его казалась священною для Маши...» («Метель», 1830); «Что баронесса? память Дельвига есть единственная тень моего светлого существования» (письмо П. А. Плетневу от 24 февраля 1831 года); «Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновен­ный, с благоговением и благодарностью посвящает Александр Пушкин» (1830); «...мы готовы обвинить его в юношеской заносчивости, не уважающей ни лет, ни звания и оскорбляющей равно память к мертвым и отношения к живым (курсив мой. — В. Е.)» («Опровержение на критики», 1830)4. Подоб­ных примеров в пушкинском творчестве еще множество, но мы не видим не­обходимости увеличивать их перечень, потому что, думается, и так ясно: иг­норировать предложенную нами трактовку «памяти твоей» как памяти об умершей нельзя.

Есть, конечно, отдельные примеры, когда память о ком-то подразумевает живущего современника (современницу) поэта: «...И ваша память только мо­жет / Одна напомнить мне Москву» («Гонимый рока самовластьем...», 1832). Но то легкое альбомное стихотворение, мадригал неизвестной нам юной осо­бе, память о которой всего лишь (хотя и этого не мало!) напоминает поэту о Москве. Совсем другое дело рассматриваемые нами стихи: здесь абсолютно «всё» приносится «в жертву» неизвестной нам избраннице поэта. И по этой то­же причине (по масштабности поэтического порыва) мы склонны отнести пушкинские стихи к умершей: живые, увы, не удостаиваются подобных при­знаний! Такова человеческая природа: значимость близкого для нас существа в полной мере осознается лишь после его смерти...

А что значит «в жертву»? Как отметил упомянутый исследователь, ни одно из значений, зафиксированных в «Словаре языка Пушкина», «не подходит для стихотворения „Всё в жертву памяти твоей..." в целом», предполагать же, что «в пределах одного предложения (а именно им является данное стихотворение) Пушкин придавал выражению „принести в жертву" разный смысл», вряд ли допустимо. Поэтому он предложил свой эквивалент пушкинского «в жертву»: «Это — „пренебречь" с близкими к нему у Пушкина эквивалентами: „перестать придавать значение", „забыть"»7. Но с получившимся в результате прочтением пушкинского текста как-то трудно согласиться.

Вот интерпретация исследователя: «Если осмелиться пересказать стихотво­рение прозой, оно будет выглядеть так: поглощенный воспоминаниями о тебе, я перестал творить (забыл „голос лиры вдохновенной"), пренебрег слезами влюбленной девушки, перестал ревновать, забыл о славе, не замечаю мрака из­гнания, перестал восторгаться красотой светлых мыслей, забыл о мщении»5. И все эти признания, по предположению исследователя, обращены к А. П. Керн, недавно покинувшей Тригорское.

Но, во-первых, разлука не была вечной. В письмах к Анне Керн Пушкин постоянно рассматривает планы ее приезда, если не в Тригорское, то в Псков, да и тональность этих влюбленно-шутливых писем резко отличается от мрач­ного драматизма рассматриваемого нами поэтического текста: «...ветреность всегда жестока, и все вы, кружа головы направо и налево, радуетесь, видя, что есть душа, страждущая в вашу честь и славу» (25 июля 1825); «Вы уверяете, что я не знаю вашего характера. А какое мне до него дело? очень он мне нужен — разве у хорошеньких женщин должен быть характер? главное — это глаза, зу­бы, ручки и ножки...» (13 и 14 августа 1825); «Если ваш супруг очень вам на­доел, бросьте его, но знаете как? Вы оставляете там всё семейство, берете поч­товых лошадей на Остров и приезжаете... куда? в Тригорское? вовсе нет; в Ми-хайловское!» (28 августа 1825).

А во-вторых, ничем он (Пушкин) на самом деле не пренебрег, и вряд ли это нужно доказывать.

И дело, конечно, не в том, придавал ли Пушкин «выражению „принести в жертву" разный смысл»: пушкинское «в жертву» включает в себя едва ли не все оттенки смыслов, перечисленные нашим оппонентом. Каждое пушкинское слово многозначно.

4 «Словарь языка Пушкина». В 4-х томах. Т. st1:metricconverter productid="3. М" w:st="on" 3. М /st1:metricconverter ., 2000, стр. 287 — 288. sГромбах С. М. «Всё в жертву памяти твоей...», стр. 98, 99 соотв.

Это отмечалось многими, например Ю. Н. Тыняновым: «Семантическая система Пушкина делает слово у него „бездной пространства", по выражению Гоголя. Слово не имеет поэтому у Пушкина одного предметно­го значения, а является как бы колебанием между двумя и многими. Оно мно­гомысленно. <...> Семантика Пушкина — двупланна, „свободна" от одного предметного значения, и поэтому противоречивое осмысление его произведе­ний происходит так интенсивно»6.

Адекватно перевести пушкинское поэтическое страстное признание на язык прозы, объяснить его прозой в данном случае вряд ли возможно (что, по-видимому, и имел в виду В. В. Виноградов), эти стихи как музыка, они непе­реводимы на уровень строгих логических понятий. Но читатель, способный воспринимать поэзию, не может не ощутить, какое мощное, всепоглощающее чувство владело поэтом при написании этих строк: ощущая свое поэтическое могущество («голос лиры вдохновенной»), видя слезы напрасно влюбленной в него другой «девы», находясь в «блеске славы», переживая «мрак изгнания» — он всегда помнит о той, к которой обращены эти пламенные стихи, до сих пор ревнует ее к кому-то.

Кто она?.. Возможны лишь предположения. Существующее мнение, что стихи обращены к живой современнице поэта Елизавете Ксаверьевне Ворон­цовой, представляется нам ошибочным так же, как и отнесение к ней стихо­творения «Прощание»7. В стихотворениях, которые принято связывать с ней, нет той глобальности признания, которая присуща рассматриваемым стихам и которая выделяет их из всей любовной лирики Пушкина. Стихотворения, относимые обычно к Воронцовой, если позволительна здесь такая их характе­ристика, более сентиментальны:

Никто ее любви небесной не достоин.

Не правда ль: ты одна... ты плачешь... я спокоен;

Но если.................................................

(«Ненастный день потух...», 1824);

Прощай, письмо любви! прощай: она велела.

Как долго медлил я! как долго не хотела Рука

предать огню все радости мои!..

(«Сожженное письмо», 1825);

Желаю славы я, чтоб именем моим

Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною

Окружена была, чтоб громкою молвою

Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне...

(«Желание славы», 1825).

Более вероятным представляется все-таки, что стихи обращены к умершей возлюбленной, причем это не Амалия Ризнич, потому что известие о ее смер­ти Пушкин получит только 25 июля 1826 года. Ею вполне может быть Жозе­фина Велио. Это предположение мы пока, скажем прямо, достоверными дока­зательствами подкрепить не можем, но известные биографические сведения не только ему не противоречат, но, наоборот, дают, на наш взгляд, определенные основания для такой версии. А сведения эти таковы.

6 Тынянов Ю. Н. Пушкин. — В его кн.: «Пушкин и его современники». М., 1969,

стр. 133.

7 См. об этом: Есипов В. М. «В последний раз твой образ милый...». — В его кн.:

«Пушкин в зеркале мифов». М., 2006, стр. 85 — 107.

Во время правления Александра Iв Царском Селе проживала семья бан­кира Иосифа Велио, скончавшегося в 1802 году. Вдова его, Софья Ивановна (1770 — 1839), воспитывала четырех детей, среди которых были сестры Софья и Жозефина, служившие украшением дома.

Старшая, Софья (1793 — 1840), была фавориткой императора. С ней связано пушкинское стихотворение «На Баболовский дворец» (1816 — 1817):

Прекрасная! пускай восторгом насладится В

объятиях твоих российский полубог. Что с

участью твоей сравнится? Весь мир у ног

его — здесь у твоих он ног.

Сестры Велио упоминаются также в пушкинском экспромте (1816 — 1817):

И останешься с вопросом На брегу

замерзлых вод: «Мамзель Шредер с

красным носом Милых Вельо не

ведет?»

Жозефина была воспитанницей лицейского учителя музыки Теппера де Форгюссена (женатого на сестре Софьи Ивановны Велио). Пушкин вместе с другими лицеистами посещал оба дома. Высказывались предположения, что он был влюблен в одну из сестер: Софью8 или Жозефину9. При этом существует предание, что однажды Пушкин встретился в доме Велио с Александром I, по­сещавшим его, по-видимому, ради Софьи10.

В 1820 году Жозефина выпала из окна верхнего этажа и погибла. Вот как описано это трагическое событие в письме П. А. Плетнева к Я. К. Гроту от 2 марта 1846: «Она (Жозефина. — В. Е.) была удивительное создание по красо­те души, сердца и тела. Но Провидению не угодно было, чтобы она некогда принадлежала кому-нибудь из смертных. Теппер поехал в Париж. Раз ее мать пошла гулять; Josephine забыла перчатки свои. Она жила в верхнем этаже. Прибежавши в комнату, она выглянула в окно, чтобы посмотреть, не ушла ли уже мать ее на улицу. Перевесившись за окно, она упала оттуда и тут же умер­ла <...>. Она для меня облекла в поэзию самое прозаическое ремесло. Но с тех пор я не встречал уже существа, подобного ей, и не испытывал в учитель­стве счастья, какое она ему сообщить умела. До сих пор этот дом веет для меня поэзиею»11.

3 См.: Руденская М. П., Руденская С. Д. С лицейского порога. Л., 1984, стр. 199. st1:metricconverter productid="9 См" w:st="on" 9 См /st1:metricconverter .: Краваль Л. А. Сестры Вельо. — «Московский пушкинист». Вып. st1:metricconverter productid="1. М" w:st="on" 1. М /st1:metricconverter ., 1995, стр. 191 — 197.

10 «Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина». В 4-х томах. Т. st1:metricconverter productid="1. М" w:st="on" 1. М /st1:metricconverter ., 1999, стр. 83.

11 «Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым». Т. 2. СПб., 1896, стр. 693.

Приведенное описание не исключает возможности самоубийства Жозефи­ны. Бессмысленно гадать, что могло послужить его причиной, но то обстоя­тельство, что Жозефина (сестра фаворитки императора), по-видимому, входи­ла в его ближайшее окружение, придает всей этой истории дополнительную интригу, как и то, что юный поэт, влюбленный в одну из сестер, столкнулся однажды с императором в их доме.