Обитель теней

ПРИБЛИЖАЕТСЯ НОВОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ…

Приближается новое тысячелетие. Том Фланаген поведал мне о событиях более чем двадцатилетней давности.

Повествование его растянулось на долгие месяцы, мы с ним встречались чуть ли не по всему миру, и неизменно я задумывался, насколько его рассказ соответствует действительности и что в нем – плод фантазии. Еще меня интересовало, какого рода литературой увлекался Том. Дело в том, что некоторые из описанных им поистине ошеломляющих фокусов и иллюзий – таких как ускорение времени, все эти головокружительные превращения, люди со звериными головами, словно сошедшие с полотен сюрреалистов вроде Пюви де Шаванна, – были совершенно очевидно навеяны триллерами и фантастикой. Он просто-напросто морочил мне голову, не иначе.

Ярчайший тому пример – явления Лейкера Брума в образе демона. Действительно, все новички, включая, конечно, и меня, полагали, что он работал в Карсоне много-много лет, тогда как он был директором только один год, наш первый год в школе. Когда мы в сентябре вернулись, отгуляв каникулы, место его занял весьма компетентный педагог по имени Филип Хаген. Все мы вздохнули с облегчением, подумав, что нервный срыв Брума, а также его постыдное поведение во время пожара заставили его убраться куда подальше.

Я написал в Ассоциацию директоров средних школ и выяснил, что никакими сведениями о Лейкере Бруме там не располагали. В архивах Ассоциации такая фамилия попросту отсутствовала. Тогда однажды вечером я позвонил Фитцхаллену и поинтересовался, не известно ли ему что-либо о судьбе Брума. Фитцхаллен ответил, что тот вроде бы умудрился получить место в… Он назвал школу, столь же неприметную, что и Карсон. Я написал туда и получил ответ. В нем сообщалось, что пост директора у них занимал с 1955 по 1970 год один и тот же человек и что никакой Лейкер Брум в списках преподавательского состава сей достойной школы никогда не числился. Внизу письма, однако, была карандашная пометка, из которой следовало, что в 1959 году у них преподавал латынь некто Карл Брум, но он работал всего год. Автор пометки интересовался, не перепутал ли я имя. Мне стало чрезвычайно интересно, почему этот Карл Брум проработал всего год и куда потом он делся, но на очередной запрос они ответили, что подобного рода вещи "носят конфиденциальный характер, а всякая дорожащая своей репутацией школа обязана заботиться и о репутации своих сотрудников, пусть даже бывших". Полная чушь, подумал я. Как же в таком случае быть с системой обязательных рекомендаций, без которых ни один преподаватель не найдет работу? Ясно как Божий день, что они что-то скрывали, однако перепутать имя я, разумеется, не мог, поэтому поиски в этом направлении потеряли смысл. Змеюка Лейкер бесследно исчез с горизонта – вот и все, что мне удалось выяснить.

Том Фланаген расстался со Стивеном (Скелетом) Ридпэтом, когда тот, по всей видимости, пулей вылетел из дома и пролез сквозь прутья ворот, и я имел все основания полагать, что разговор с ним поможет мне выяснить, насколько история, рассказанная Томом, соответствовала истине. Тут мне повезло гораздо больше, чем с Лейкером Брумом. Я знал, что Скелет поступил в Клемзон, а университеты, как правило, содержат свои архивы в образцовом порядке. Действительно, ответ на мой запрос гласил, что Ридпэт Стивен получил диплом, причем с большим трудом из-за плохой успеваемости, в 1963 году, после чего поступил в теологический колледж в Кентукки.

Это уже было интересно… С чего он вдруг подался в священники?

Как ни странно, информация соответствовала действительности: из Теологического института Хэдли, что во Франкфурте, штат Кентукки, я получил ответ, из которого следовало, что мистер Ридпэт учился там в 1963 – 1964 годах, а затем перешел в католицизм и одновременно в семинарию Лексингтона, содержащуюся монашеским орденом. Оттуда, в свою очередь, мне написали, что Стивен Ридпэт, под именем брата Роберта, был помещен в монастырь, расположенный возле Коалвилля, в Кентукки.

Из Коннектикута я отправился на машине в этот самый Коалвилль.

Это была заброшенная деревенька с населением в три сотни человек, когда-то бывшая шахтерским поселком, а теперь окончательно пришедшая в упадок. Даже земля из-за отвалов породы стала непригодной. В мотеле я оказался единственным постояльцем. В записке, посланной в монастырь, я просил брата Роберта о встрече, в качестве предлога указав, что работа над новой книгой (или статьей, уже не помню) вынуждает меня изучать причины, которые приводят людей в лоно Церкви.

"Если вам так нужно, приезжайте, но, по-моему, вы предприняли это путешествие понапрасну", – говорилось в ответе.

В назначенный час я был у ворот монастыря. Еще только-только рассвело – в монастыре вовсю горланили петухи: монахи содержали ферму, в поте лица добывая себе хлеб насущный. Подергав язык колокола, установленного вместо звонка, я стал ждать на пронизывающем утреннем морозце.

Спустя довольно продолжительное время ворота приоткрылись, и оттуда выглянул монах в коричневой рясе из грубой ткани с капюшоном, совершенно скрывающим лицо.

– Брат Роберт? – осведомился я, немного озадаченный его одеянием.

– Брат Тео, – ответил он. – Брат Роберт ожидает вас в саду.

Не произнеся больше ни слова, он повернулся и зашагал впереди меня по вымощенной камнем тропинке.

Мы обогнули мрачное здание из красного кирпича, оказавшееся общей спальней монахов.

– Вон там наша ферма, – брат Тео махнул рукавом рясы.

Я посмотрел налево и увидел коровник из такого же красного кирпича. Мне все еще не верилось, что Скелет Ридпэт мог найти себе приют в подобном месте. – А вон курятник, – махнул снова рукавом брат Тео. – У нас шестьдесят восемь кур – великолепные несушки.

Мы приблизились еще к одним кирпичным воротам, за которыми просматривались густые розовые кусты, торчащие в разные стороны, – как видно, их давно не подстригали.

Мой проводник открыл ворота и ступил на гравиевую дорожку меж кустов.

– Идите вот так, прямо, – сказал он. – Через пятнадцать минут я вернусь за вами.

– Пятнадцать минут? – переспросил я. – Почему так мало?

– Так распорядился брат Роберт.

Он, повернувшись, побрел прочь.

Дорожка делала поворот, за которым передо мной открывался собственно сад, да такой, что у меня перехватило дух. Разбитый по классическим средневековым канонам на небольшие участки – каждый для определенного растения или цветка, строго упорядоченный и тщательнейшим образом ухоженный, он оказался гораздо больше, чем я ожидал. На чугунной скамье возле единственного казавшегося несколько запущенным участка – и тоже с розами – сидел монах, рядом с ним поблескивал секатор. Заслышав мои шаги по гравию, он поднял голову и откинул капюшон с лица.

Никаких сомнений – то был Скелет. Жидкие волосы сильно посеребрились сединой, козлиная бороденка прикрывала нижнюю часть лица, и все-таки Скелета Ридпэта я узнал сразу.

– Как вам понравился наш сад? – поинтересовался он вместо приветствия.

– Здесь просто потрясающе красиво. – Я говорил чистую правду. – Ухаживаете за ним вы, да?

Вместо ответа он сказал:

– Нужно заняться розами, они совсем запущены. – Подняв секатор со скамейки, он мрачно кивнул: дескать, присаживайтесь. – Могу вам уделить четверть часа, но, должен заметить, вы зря теряете время.

– На этот счет у меня свое мнение, однако, если вы не возражаете, давайте к делу. Скажите, почему вы после Клемзона решили поступить в Теологический институт Хэдли?

По моим детским воспоминаниям, карьера священника вас абсолютно не прельщала.

Достав ручку и блокнот, я приготовился записывать.

– Вам это не понять. – Он щелкнул лезвиями секатора.

– Раз уж вы мне уделили целых пятнадцать минут, – проговорил я чуть насмешливо, – давайте, может, поговорим более конкретно? В противном случае и ваше драгоценное время будет потеряно: насколько я понял, вы чрезвычайно талантливый садовод.

В ответ на комплимент он как-то горько усмехнулся.

– Что это было, – настаивал я, – нечто вроде духовного кризиса, да?

– Верно, я пережил кризис, – ответил монах. – Можете называть его духовным.

– А поподробнее? – Он вздохнул; ему, как видно, не терпелось заняться розами. Я предложил:

– Давайте так: вы займитесь своим делом, и одновременно мы будем беседовать.

– Спасибо, – пробормотал он и, поднявшись со скамейки, принялся за розы. Чик-чик, и несколько тяжелых цветов, теряя лепестки, упали на скамейку.

– На втором курсе в колледже я едва не лишился рассудка. – От этих слов в груди у меня екнуло: кажется, я что-то нащупал. – У меня начались видения, точнее, одно и то же видение. Как потом выяснилось, оно было пророческим.

– Какое? – спросил я, затаив дыхание.

– То был один из ваших одноклассников, – внезапно он посмотрел мне прямо в глаза, – Маркус Рейли. Я видел его мертвым, причем не однажды, а много, очень много раз. – Теперь мое дыхание остановилось совершенно. – Видел, как он сидя в своей машине, вытащил пистолет, приставил дуло к уху… Продолжать?

– Не надо. – Я наконец выдохнул. – Мне известно, как умер Маркус.

Чик-чик, и опять упало несколько цветков. Скамейку покрывали все новые лепестки.

– Вот и все, что я могу вам рассказать. Остальное вы вряд ли поймете – впрочем, тут нет тайны. Сначала я душой принял Христа, потом вошел в лоно Церкви. Необычно лишь то, что я стал католиком.

– Вы пожертвовали крыльями, так? – спросил я осторожно.

– Здесь, в монастыре, я останусь навсегда, да меня отсюда никуда и не тянет. Если, конечно, вы это имеете в виду.

Внезапно я почувствовал, как он разволновался. Неосмотрительно я отважился спросить:

– Брат Роберт, а что произошло в Вермонте?

– Время аудиенции окончено, – заявил он, не глядя на меня. – Напрасно я вообще согласился принять вас.

Срезанные розы покрыли теперь не только скамью, но и дорожку, они все падали и падали.

– Если я приеду сюда с Томом Фланагеном, вы нас примете?

Идея эта показалась мне блестящей.

Брат Роберт, оторвавшись от своих роз, на мгновение замер, как только услышал имя Тома. Рука его с секатором повисла в воздухе.

– Ни при каких обстоятельствах! А также я не желаю больше видеть вас, никогда! Понятно вам?

Он срезал очередной цветок. Мне стало ясно, что беседа окончена. Лица его я в этот момент так и не увидел.

– Ну что ж, спасибо и на этом, – проговорил я и, не попрощавшись, двинулся к воротам, где меня уже ожидал брат Тео с видом человека, тщетно пытавшегося подслушать разговор. Он поинтересовался, доволен ли я посещением монастыря.

Позднее мне довелось побывать в гостях у друзей, которые жили в Пьютни, штат Вермонт. Перед возвращением я отыскал на дорожной карте Холмистый Дол: чтобы туда заехать, нужно было сделать небольшой крюк в сто десять миль.

Том описал городок довольно точно, и за прошедшие двадцать лет здесь мало что изменилось. Припарковавшись на Мейн-стрит, я заглянул в магазинчик экологически чистых продуктов – он был, как видно, одним из немногих новшеств. За прилавком стоял молодой человек с волосами до плеч и в полосатом фартуке; он жевал шоколадный батончик.

– Я разыскиваю место, где было старое поместье Коллинза, – обратился я к нему. – Вы мне не поможете?

– Я тут всего полтора года, – широко улыбнулся он. – Может, миссис Брюстер что-то знает? – Он кивнул на даму лет пятидесяти, склонившуюся над витриной, – Миссис Брюстер! Тут один джентльмен спрашивает… – Он вопросительно поднял брови.

– Старое поместье Коллинза, – подсказал я. – Где был большой пожар, если мне память не изменяет, в 1959 году, в самом конце лета.

– Ну конечно, – ответила миссис Брюстер, и у меня, как и в случае с братом Робертом, перехватило дыхание. – Как же, как же, помню. Особняк сгорел дотла, мы и узнали о пожаре только спустя несколько недель. Кошмар! И мистер Коллинз погиб. Знаете, он был когда-то знаменитым фокусником, настоящим магом. – Она взглянула на меня с какой-то лукавинкой. – А вы, случайно, не мистер Фланаген?

– Нет конечно, – проговорил я несколько озадаченно. – А почему вы так подумали?

– Так ведь земля эта принадлежит теперь Фланагену. Там так все запущено, стыд и позор. Такая ценная земля – и пропадает. От желающих купить ее отбоя нет. Вы, может, агент по торговле недвижимостью, нет?

– Нет, я просто приятель мистера Фланагена. Но я не знал, что земля принадлежит ему.

– Ему, ему, – закивала она. – Вся земля вокруг озера – его. Вот только он сюда совсем не приезжает – наверное, брезгует нами, соседями. Он тоже фокусник – ах, да вы ведь, конечно, знаете. Но куда ему до мистера Коллинза! Мистер Коллинз жил тут с 1925 года. Он был страшно нелюдим, но все равно его все уважали.

– Думаю, мистер Фланаген совсем не такой, как мистер Коллинз, – заметил я.

– Мистеру Коллинзу он и в подметки не годится, – заявила она.

– А вы присутствовали на каком-либо представлении мистера Коллинза? – осведомился я, не надеясь, впрочем, на успех.

– Да я и его самого ни разу не видела. Но, раз уж вы настолько любознательны, я покажу вам, как туда проехать.

Следуя ее инструкциям, я выехал из городка и вскоре обнаружил, что окружающая местность мне удивительно знакома: ведь я описывал ее со слов Тома, хоть сам и не бывал здесь. Вот развилка дорог, одна из которых, немощеная, поднималась вверх среди густых деревьев; вот луг, где Том увидел пасущихся лошадей. Он весь зарос цикорием и огромными лопухами – сюда бы таланты брата Роберта.

Вот, наконец, петля дороги у подножия холма.

Остановив машину, я двинулся пешком. Дорога здесь была когда-то асфальтирована, теперь же заросла травой и сорняками до самых ворот. Проржавевшие, они были распахнуты.

Ползучие растения змеились по чугунным прутьям. Стену, окружавшую Обитель Теней, время пощадило, хотя верх кое-где обрушился, а в трещинах тоже пробивался плющ. Колючей проволоки не было – наверное, какой-нибудь фермер содрал ее и употребил в хозяйстве.

Я двинулся по подъездной дороге, временами спотыкаясь о куски асфальта. Остатков дома видно не было. Сойдя с дороги, я пошел напрямик через высокую траву. Все это выдумка, подумалось мне, красивая, изощренная, но тем не менее ложь. Никакого дома нет и никогда не было…

Нога поддела обломок кирпича, и тут я, пораженный, понял, что стою как раз внутри этого дома, вернее, того немногого, что от него осталось. Дочерна обгоревшие кирпичи валялись там и сям в густой траве. Пройдя немного дальше, я наткнулся на остатки кирпичного же камина: внутри его все заросло травой, валялись обертки "Сникерса", пивная бутылка и полусгнивший журнал комиксов. Я находился прямо посреди фундамента бывшей Обители Теней – теперь это был ров, заросший и почти сравнявшийся с землей. Нагнувшись, я поднял кирпич и смахнул с него муравьев – пламя лишило его натурального цвета, покрыв толстым слоем сажи.

Обрыв и озеро были на месте. Меня вдруг охватило ощущение, будто мы втроем – я, Том и Роза Армстронг – бежим по туннелю из горящего особняка. Я выбрался из рва и подошел к обрыву: он, тоже заросший буйной растительностью, уходил вниз, наверное, на сотню ярдов или даже больше. Озеро, окруженное лесом Тома Фланагена, подмигивало лучами заходящего солнца. Лес, казавшийся поистине дремучим, удивил меня своими размерами – конца и края не было. Да и ширина озера достигала, очевидно, целой мили.

При виде тоненькой полоски золотистого песка на противоположном берегу я ощутил, как защемило сердце, и едва не покатился вниз с обрыва. Роза Армстронг, ее последнее прибежище… Вероятно, именно в этот миг я окончательно поверил всему, что рассказывал мне Том.

Там, на тонкой полоске золотистого песка, я чуть ли не воочию увидел Тома с Розой: они лежали обнявшись, а рядом, на книге в кожаном переплете, стояла стеклянная фигурка птички. Вот девушка поднялась, шепнула что-то Тому на ухо и медленно вошла в воду. Все, что было в ней земного, осталось только в памяти Тома Фланагена.

Откуда ни возьмись, задул приятный, теплый ветерок, неся с собой запах цветков горчицы, джина и сигаретного дыма. В том, что я ощутил все эти запахи, сомнений не было.

Поверхность озера внезапно потемнела: на солнце набежала тучка. Повернувшись, я побрел через руины Обители Теней назад, к машине.