Часть 2. ТЕХНОЛОГИИ

Глава 7. Демократия в эпоху современных технологий

На протяжении всей предыдущей части мы говорили о современной демократии как о безуспешной попытке преодолеть последствия грубой и неизбежной в доинтернетовскую эпоху аппроксимации. Но конкретные примеры показывают, что аналогичные проблемы в разных странах и в разных сферах возникали не раз и неизменно решались человечеством за счет создания сетевых, облачных структур. Более того, хотим мы того или нет, сетевые технологии проникают и в политическую жизнь, безвозвратно трансформируя ее.

Посмотрим на технологические перемены, на то, что изменилось в нашей политической жизни по сравнению с XIX веком. В то время люди уже жили большими сообществами. Уже существовали СМИ, то есть люди получали информацию о том, чего они не видели, причем более-менее регулярно. Но как они могли узнать, за кого они голосуют?

На самом деле удивительно, что в XVIII и XIX веках в США уже всенародно выбирали президента. Только представим себе: страна огромная, люди живут в деревнях, и максимум, что может позволить себе человек, баллотирующийся на какой-то пост в системе власти, – сесть на лошадь, ездить по деревням и выступать на площадях. Что об этом человеке мог знать житель деревни? Что приехал джентльмен, выступил, сказал какие-то правильные вещи. При этом сельский житель не мог знать, что сказал этот джентльмен в другом месте. Да, были журналисты и СМИ, но где взять газеты другой местности? Это сейчас мы можем зайти в Интернет и прочитать прессу со всего мира. Тогда все было иначе: была своя деревенская газета, и максимум раз в неделю в деревню привозили что-то федеральное, как это сейчас называют. Дальше человек оставался заложником того, что ему принесли. Все основывалось на том, что пресса честная и джентльмены тоже честные. В каком-то смысле это была вынужденная договоренность – единственно возможная коллективная стратегия, которая вообще была способна как-то обеспечить функционирование политической системы в той ситуации. Если исходить из мнения о том, что все врут, тогда вся эта система получения информации и выборов на ее основании становилась абсурдной.

Так вот, о том самом джентльмене, который говорит на площади правильные вещи, газеты пишут, что у него чудесная жена и дети, а сам он прекрасный человек. И жители решают голосовать за него. Но откуда им было знать, что все это правда? Возможно, этот джентльмен многоженец, алкоголик, мошенник, в соседней деревне он сказал совсем другое, а его команда – это аферисты, жулики и пьяницы. Но все это люди того времени могли узнать только в том случае, если бы у них был кем-то организованный доступ к альтернативной информации.

Это очень важный момент – люди не имели свободного доступа к информации, в лучшем случае они могли получить альтернативную информацию, распространяемую кем-то в своих интересах. Весь XIX век Америка просуществовала благодаря дикой и непредставимой сейчас презумпции честности, которая на уровне общественного договора всеми соблюдалась. К концу XIX века, когда Марк Твен написал рассказ «Как я собирался стать губернатором», это уже прошло. К середине XX века, когда появился замечательный роман «Вся королевская рать», там уже существовали телеграф и телефон, и к этому моменту тренд уже был таков, что все врут.

Перенесемся в более позднее время и другую страну на этапе становления демократии: что такое были выборы в перестройку, в конце 80-х и начале 90-х? Человек писал свою биографию и подробную программу, расклеивал ее в подъездах домов, жильцы которых все это читали. Партийная газета в это время писала, что нужно поддержать первого секретаря обкома партии товарища Имярек, и тут же в подпольных листовках писали, что не нужно голосовать за коммунистов. Возникали случаи, когда действительно заслуженных людей не избирали только потому, что они были коммунистами. Вместо них избирали тех, кто вовремя подсуетился, раскидал листовочек и на этой волне проехал, а в дальнейшем показал свою полную некомпетентность и неспособность к управлению.

Но что, собственно, должны были делать люди? У них были очень ограниченные источники информации: государственное телевидение, государственная пресса и какой-то самиздат. Важно, что самиздат тогда и сейчас – это разные вещи. Тогда это была просто альтернативная информация с непроверяемой степенью достоверности, то сейчас информационное поле позволяет проверять практически любую информацию. Например, если сегодня какой-то человек заявляет о себе как о претенденте на власть и сообщает, что он учился в такой-то школе и был отличником, то мы можем забить эту информацию в поисковик и найти 20 блогов его одноклассников, в которых они пишут, что этот человек был второгодником и негодяем. Или просто найти его одноклассников в одной из социальных сетей и прямо их спросить, каким парнем он был.

Интернет позволил всем людям иметь равный доступ к информации, не только к положительной, которая распространяется целенаправленно, но и той, распространение которой в обычной ситуации интенсивно пресекается.

Рассмотрим вот какой момент: до самого последнего времени некий человек, даже политик, мог общаться с людьми лишь до тех пор, пока он сохранял с ними физический контакт – прямой или опосредованный. Как только политик становился эмигрантом, все, что ему оставалось делать, – это на коротковолновых передатчиках что-то вещать из-за границы – если у него была такая техническая возможность. А в более ранние времена – печатать газеты и листовки и контрабандно засылать их на родину. Скажем прямо, оба пути весьма затруднительны и прежде всего – для интерактива. Ибо подпольная листовка могла быть прочитана человеком, однако мог ли он связаться с ее автором без прямого для себя риска? Но главное – они требуют ощутимых затрат, которые могут стать непреодолимым препятствием.

Сейчас все просто и дешево: любой человек может уехать в любую точку мира и оттуда продолжать общаться со своими согражданами в прежнем режиме или с небольшими сложностями. Впервые за всю историю человечества возникла возможность прямого контакта избирателя с политиком, в то время как раньше политик был равносилен портрету на стене, ему можно было писать письма, но пообщаться с ним можно было только на митинге, стоя в толпе. Ну или на какой-то ритуальной церемонии.

Вспомним Гитлера. Конечно, не в смысле моральных качеств, а с точки зрения технологической это идеальный политик доинтернетного и даже дотелевизионного времени. Что он делал? Он ездил и выступал: выступал по радио, выступал лично, перед разными аудиториями. Таким образом он контролировал некий массив своих сторонников, которые не знали правду о нем, поскольку у них не было доступа к полной информации. Он мог рассказывать им абсолютно что угодно о своей молодости: что он был бедный, что он страдал, что он жил впроголодь, хотя это было неправдой, и сейчас бы это не прошло. Сейчас есть Facebook, и журналисты могли бы найти одноклассников Адольфа Гитлера. Притом что он занимался политикой в Германии, а свои молодые годы прожил в Австрии, и что там происходило, жители Германии знать не знали. Зато сейчас все просто: зашел на «Одноклассники» или в Facebook и спросил: «А помните, у вас учился Адольф Гитлер?» – «Конечно, помним – редкостная скотина». Предположим, что именно так ответили бы одноклассники Гитлера. Но тогда это было невозможно, и человек оказывался заложником того, что политик – это идеальная картинка, им же самим нарисованная. Прямого контакта не было, возможности постоянного общения не было, высказать свое мнение человек мог только опосредованно – через систему выборов. И вот мы получаем систему представительной демократии: голосуем непонятно как, непонятно за кого, и непонятно, почему этот человек должен где-то представлять якобы наши интересы. В итоге вся история нам показывает: получалось всегда не так, как голосовали люди, а по-другому. В 1991 году у нас был референдум, по итогам которого жители СССР хотели сохранить Советский Союз, однако к концу года он развалился, и никаких многомиллионных восстаний в стране не произошло.

Сомнительно, что в 1917 году большинство русских крестьян так уж ненавидели Николая II. Во всяком случае, они не были так злы на него, как петербургское общество, которое действительно люто ненавидело царя. Крестьянам же по большому счету было все равно. Но их никто не спрашивал, поскольку технически это было невозможно, да и самая идея спросить всех тогда еще не казалась такой уж очевидной, поэтому их поставили перед свершимся фактом. В 1991 году большинство жителей СССР, возможно, не хотели распада своей страны и даже сообщили об этом власти в ходе референдума, но в итоге их мнением просто пренебрегли. Это и есть главная проблема современной политики: когда политику удобно, он может ссылаться на мнение своих избирателей, а когда нет – поступать по своему усмотрению. Во втором случае крайне сложно доказать, что избранник действует против волей избравших: его мандат легитимен, а реальных механизмов учета изменений настроения избирателей просто не предусмотрено.

***

Одним из важнейших явлений современной общественной жизни можно считать трансформацию публичности.В данном случае мы говорим о фундаментальном изменении восприятия обществом публичной персоны.

Если мы посмотрим на историю развития общества, мы обнаружим два характерных примера. Представим себе монарха, живущего в XIX веке, и современного европейского монарха. Что мы обнаружим?

Монарх позапрошлого века был для своих подданых и для внешнего мира в целом не более чем иконой. Например, английская королева Виктория. При жизни она была идеалом – королева, величественная и державная дама, которая всю жизнь оплакивала своего супруга. Этот образ был растиражирован по всему миру, притом что в обычной жизни это была маленькая толстенькая старушка, которая не чуралась обрести душевный покой в объятиях отзывчивого садовника. Все ее добродетели были не ее личными, а приписанными ей. Какая она была на самом деле, не знал никто, может быть, кроме того самого садовника. И это была Англия, самое продвинутое общество того времени.

Если мы углубимся в историю Испании того же времени, то и там происходило ровно то же самое: о том, что творилось в королевских покоях, не знал никто, кроме ближайшего окружения монархов. Так, испанская королева Изабелла Вторая была нимфоманкой, а ее муж – гомосексуалистом. Тем не менее она оставалась королевой и живым символом католической нации, и едва ли крестьяне Андалусии хотя бы примерно представляли себе, что творится на самой вершине власти.

Теперь посмотрим на современную монаршую семью в любой европейской стране: это люди, которые живут в режиме постоянного реалити-шоу, а потому «ходят по струнке» и совершают только правильные поступки. За элементарные проступки, которые прощаются любому человеку, они должны каяться, а общество еще и фыркает, что они не соответствуют высочайшим моральным стандартам и вообще дорого обходятся. И это притом, что монархи, например, в скандинавских странах живут достаточно скромно, хуже многих собственных подданных.

Аналогичным образом можно сопоставить римского папу, живущего во времена Средневековья, и современного римского папу. Покойный Иоанн Павел II оставался публичным буквально до последнего дыхания, хотя у него была болезнь Паркинсона, и в старые времена он бы просто перестал появляться на людях и тихо доживал век в дальних комнатах Апостольского дворца. При этом печальную правду о фактической недееспособности римского первосвященника знал бы довольно узкий круг церковной и светской знати, ну, может быть, по Риму ходили бы какие-то слухи. В начале XXI века ситуация оказалась совершенно иной. Информационное общество, с одной стороны, требовало, чтоб папу постоянно предъявляли страждущим его видеть католикам, с другой – позволило превратить его болезнь и даже смерть в своеобразное пропагандистское шоу.

Между тем историки сообщают нам, что римские папы в Средние века занимались чем угодно, но только не добрыми делами и не молитвами. Тогда это было возможно, потому что для какого-нибудь католика, живущего в Латинской Америке, римский папа был немногим ближе и реальнее, чем Дева Мария. Возвращаясь к нашему примеру с аппроксимацией изображения на мониторе, для этого католика римский папа – это один ослепительно-белый пиксель, который ему показали один-единственный раз в жизни. Это была аппроксимация всей католической жизни. Именно поэтому римские папы могли жить вполне свободно, не беспокоясь о своей глобальной репутации – просто потому что не было никаких механизмов, которые бы могли разрушить эту самую репутацию.

Вообще большую часть истории человечества власть была абсолютно отделена от общества и существовала в двух измерениях: как человеческая жизнь властной элиты и как набор внешних символов. И между символической формой и ее реальным содержанием могло и не быть ничего общего.

Сегодня рядовой гражданин в западном мире ведет свою частную жизнь, он может быть алкоголиком и наркоманом, но при этом он же требует от власти максимальной чистоты и прозрачности. Современный мир – впервые в истории! – вплотную приблизился к тому, что монархи и римские папы действительно стали образцом для подражания. Мы подошли к тому, что публичные персоны вынуждены быть гораздо честнее, чем им бы самим хотелось.

Так происходит в самых развитых информационных обществах, в которых информационные технологии оказывают сильнейшее влияние на жизнь людей. При этом, конечно, есть страны, которые до сих пор живут состоянии доинформационного общества, когда на стенах висят портреты вождей.

Мы считаем, что из этого состояния рано или поздно должны выйти все люди, потому что Интернет и весь комплекс информационных технологий позволяет получать гораздо более полное представление о происходящем и делает людей более осведомленными об окружающем мире, о реальном положении дел в своей стране и о том, кто и почему ими правит. События зимы и весны 2011 года в странах арабского мира как раз и показали, как стремительно меняется общество и как быстро устаревают прежние правила игры.

Еще недавно людям говорили: где-то там есть наши интересы, есть земля, за которую мы должны биться и умереть. Теперь люди своим глазами видят: вот она, та самая земля, и могут осмысленно ответить на вопрос: готовы ли они умереть за нее? Если сейчас человек хочет получить информацию, он ее может получить – это презумпция информированности. В любой стране мира, в том числе и в России, имея доступ к Интернету, человек может получить максимально полную информацию. Более того, он может получить доступ к экспертным мнениям, альтернативным официальной точкам зрения.

Вот конкретный пример. В советское время шла передача «Международная панорама»: в студии сидели политологи, обсуждали, например, демонстрацию в Германии и делали свои выводы – в Западной Германии все плохо. Таким образом, зрителям предлагали картинку демонстрации в Штутгарте и экспертное мнение. Сейчас мы можем зайти в Интернет и узнать, что на самом деле в Германии были совсем не те демонстрации, не из-за тех причин и что эксперты в действительности несли полную ерунду. Поэтому когда нам говорят, что народ пассивен, возникает вопрос: а все ли эти люди имеют доступ к информации? И что самое главное – к какой информации? До сих пор еще для многих людей официальные СМИ, такие как «Первый канал» и «Россия», являются единственными источниками информации, которые формируют их мнение. И пока эта тенденция сохраняется, то, о чем мы говорим, – это будущее, но все равно недалекое. Есть линейный путь получения информации, а есть сетевой. Пока мы используем линейный путь и получаем информацию по проводам и по рельсам, мы живем в прошлом. Как только мы попадаем в сеть, где информации много и она разная, рушится не только информационная картина мира, но и все устои линейного общества.

Глава 8. Модели самоорганизации

Один из главных аргументов противников прямой демократии – это отрицание самой возможности того, что люди могут организовываться и решать свои проблемы без вертикально выстроенных институтов внешнего контроля и учета. Между прочим, в современном мире активно существуют и развиваются как минимум две высокоорганизованные и эффективные структуры, действующие вопреки стандартным вертикальным схемам.

Первая из них – это «хавала», неформальная финансово-расчётная система, используемая преимущественно на Среднем Востоке, в Африке и в Юго-Восточной Азии. В Китай ее называют «фэй чьен», на Филиппинах «падала», в Пакистане «худж», в Таиланде «фей кван». На иврите слово «хавала» означает «посылка», с арабского это слово можно перевести как «расписка».

Эта система сформировалась в Индии задолго до появления западной банковской системы и до распространения западного банковского дела на Востоке. Используется эта система расчётов в основном иммигрантами, зарабатывающими на Западе и отсылающими деньги родственникам.

Хавала основана на переводе денежных средств путём однократных уведомлений – в виде письма, телеграммы или телефонного звонка. Материальные ценности в виде денег, золота и драгоценных камней перемещаются из страны в страну без сопроводительных финансовых документов. В силу того что все финансовые транзакции осуществляются методом взаимозачёта или при личных встречах (второе случается значительно реже), то отследить эти потоки государственные контрольные органы не в состоянии.

На практике это выглядит следующим образом. Иммигрант, желающий отправить деньги на родину, обращается к известному в общине человеку, который является брокером системы. Он сообщает координаты родственников и передает деньги. Брокер (назовем этого почтенного человека так) после получения денег отправляет своему партнёру в стране назначения платежа сообщение. Сообщение содержит только сумму, имя получателя платежа и код (чаще всего порядок цифр на купюре).

Родственникам иммигранта достаточно прийти к ближайшему оператору этой системы и назвать код платежа. И деньги получены, без всякого участия мировой финансовой системы.

Предполагается, что всего в мире действует около 5000 брокерских пунктов хавалы. Оставим за скобками правовые аспекты этой деятельности, зафиксируем только, что параллельно с глобальной финансовой индустрией существует и такая вот система. Точнее, множественные системы: понятно, что схема хавалы работает в рамках общины и едва ли китайский иммигрант пойдет слать деньги на родину через филиппинскую общину.

В чем-то похожая система уже много лет функционирует в Индии и называется «даббавала».Даббавалами называются и задействованные в системе люди.

Главный смысл всей структуры – доставка рабочим и служащим в центре Мумбая обедов, приготовленных для них у них дома. Пользование услугой позволяет решить две проблемы: не брать еду из дома утром (потому что до обеда она может испортиться, да и просто будет несвежей) и не пользоваться услугами общепита (кто видел индийский общепит, тот поймет, что есть там – это действительно не самая лучшая идея).

Даббавалы-сборщики, объезжая до тридцати домов, где их знают в лицо, собирают судки с обедами, на которые наносятся простые символьные или цветовые метки, не требующие для их понимания умения читать. Собранные судки доставляют к месту их сборки. Там они распределяются другими даббавалами по железнодорожным станциям назначения, при необходимости перемечаются и общественным транспортом, обычно железнодорожным, перевозятся на станции, где забираются местными даббавалами, которые и доставляют (тоже на велосипеде или мопеде) судки по месту назначения, а потом собирают пустые и отправляют их обратно.

Доставка происходит по расписанию, которое должно выдерживаться до секунды! И выдерживается, несмотря на то что нет никакого учета по нормам современной логистики. Все делается с максимальной скоростью и эффективностью при участии минимально возможного количества людей.

Обе эти системы говорят нам, что альтернатива всегда есть – даже в мире финансов и логистики. То, что в России делается путем заполнения кучи документов, которые все равно будут потеряны, как оказывается, можно сделать очень просто – без бюрократии и очень эффективно. Но есть одно важное обстоятельство: если во всей длинной цепочке окажется один бесчестный или просто неаккуратный человек, все рухнет. Таким образом, не веря случайным людям (а в огромном мире мы все для большинства – случайные люди), мы вынуждены жить в мире бланков и все более громоздких вертикальных схем.

Приведенные примеры, по нашему мнению, иллюстрируют мысль о модификации общественных институтов в зависимости от технологических возможностей общества. У индийского общества нет никаких способов контролировать правильность доставки продуктов, а доставлять надо – поэтому складывается система взаимоотношений, построенная на честности. Люди очень трудно вырабатывают общественные договоры, распространяющиеся на большие человеческие массы, но если «припрёт» – то есть когда альтернатива заключается в том, что либо будет система, основанная на договоре, либо не будет вообще никакой – то договор возникает. Подобным же образом законом было и купеческое слово в XVIII-XIX веках в России: всё равно не было эффективных судов, всё равно не было способов решать споры вне зависимости от количества печатей на бумаге, поэтому честность оставалась единственным выходом – или бы торговый бизнес просто не существовал.

Но что происходит по мере того как технологические возможности совершенствуются? Начинают становиться более сложными и взаимоотношения. Как говорится, где раньше был один бухгалтер со счетами, теперь сидят десять с компьютерами. И это действительно так: раньше государство просто не запрашивало с предприятий и 5% той документации, которая запрашивается сейчас, просто потому, что у государства не было никакой возможности эти данные собрать и обработать, а главное, оно прекрасно знало, что у предпринимателей нет никакой технической возможности эти данные предоставить. Теперь возможность есть – и документооборот увеличивается в десятки раз.

Другой пример вынужденного отказа от процедур, которые вообще-то кажутся полезными, – использование пластиковых карт или чековых книжек буквально несколько десятков лет тому назад. Это сейчас все транзакции проходят электронную проверку: система делает запрос банку держателя карты, тот подтверждает наличие на счете достаточного количества средств… Раньше же – не так. Покупатель выписал чек или предъявил карту – и этого достаточно, чтобы считать, что деньги у него есть. И ничего, так работала система безналичных расчетов. Но, конечно, когда технологические возможности все контролировать появились, система стала все контролировать. Стала ли она от этого лучше? Не факт! Вполне возможно, что если посчитать «по кругу», то мы обнаружим: совокупные издержки на обеспечение контроля превосходят те совокупные потери, которые раньше случались в системе из-за нечестности отдельных ее участников. Просто раньше из-за рисков в систему допускались не все – чековая книжка или пластиковая карта были символом принадлежности к определенным слоям общества. Сейчас же они доступны любому – все равно возможности махинаций сведены к минимуму.

Так вот, то же самое и происходит и с демократическими процедурами и институтами. Например, выборы: мы видим в телевизионной трансляции, как проходят первые демократические выборы в Южном Судане – к палатке тянется очередь плохо одетых людей, им на руке ставят крестик, что они проголосовали, эти люди (большинство – неграмотные) чуть ли не вслух говорят о своем выборе. Минимум процедуры – но это тоже выборы. У нас – сотни страниц федерального и регионального законодательства о выборах, строжайшие процедуры, детализирующие всё – от процесса изготовления и распределения по комиссиям бюллетеней до всех тонкостей процедуры подсчета голосов и заполнения итогового протокола. Права и статус наблюдателей, порядок информирования избирателей о доходах кандидатов, принципы оформления избирательных кабин, порядок голосования на дому, участие политических партий в формировании избирательных комиссий… тысячи норм, деталей, институтов, выверенных многолетней практикой и теорией. Результат? С точки зрения свободы волеизъявления, качества отражения воли избирателей, репрезентативности итоговых протоколов получается когда чуть лучше, а когда и гораздо хуже, чем в Южном Судане. По затратам и тонкостям – в сотни раз сложнее и дороже.

Нарастание сложности со временем является непременным атрибутом эволюции биологических, социальных и технологических систем. Однако эволюция технологических систем одновременно носит ярко выраженный циклический характер. В поисках большей функциональности сложность нарастает и копится до нового технологического прорыва, который знаменует очередной виток эволюции. На этом новом витке все накопившиеся наслоения безжалостно отбрасываются, новая базовая технологическая парадигма заступает на место старой и начинает понемногу совершенствоваться и усложняться. Эволюция технологий протекает в основном под давлением законов бизнеса, которые вынуждают резко отказываться от всего устаревшего, а кроме того, смена парадигм происходит достаточно быстро, чтобы старые не успели слишком глубоко войти в жизнь и стать непререкаемой традицией для всего общества (хотя клубы любителей фотоаппаратов «Ломо» и виниловых пластинок благополучно существуют). Даже и здесь есть исключения, которые подтверждают правило: «синяя печать» в деловом документообороте давно утратила практический смысл, который веками вкладывался в заверяющий оттиск на документе, гарантирующий его уникальность и неизменность. Соответственно, в эволюции социальных институтов сила традиций еще более ярко выражена, любые изменения происходят медленнее, а многие устаревшие технологические подходы сакрализовались в ходе многовекового использования.

В этом смысле важно понимать: сложность общественных институтов не является достижением сама по себе и не обеспечивает их качественной работы. Очень часто общественные институты сложны только потому, что технологический уровень позволяет им быть сложными. И это вовсе не значит, что того же результата нельзя добиться с много меньшими затратами.

Глава 9. Сетевые структуры и смена парадигм

Сетевые, или облачные, структуры стали одним из самых захватывающих новшеств нашего времени, но в каком-то смысле они совсем не новы для человечества. Точнее сказать, наше время облекло в удобную и общедоступную форму то, что в прошлом было организовано гораздо сложнее и причудливее.

Потребность в сетевых структурах всегда ощущалась людьми, особенно их активной частью. В каком-то смысле любопытной попыткой выстроить социальную сеть внутри постоянно расширяющейся вовлеченной в общественную жизнь тусовки стали тайные общества.

В чем суть классического тайного общества, например масонского, в развитой политической системе – допустим, в английской, американской или французской демократии XVIII-XX веков?

Фактически речь шла о попытке возродить на новом уровне более древнюю систему, когда обществом управлял узкий круг аристократии, связанной между собой родовыми и феодальными связями. Эти связи были своего рода гарантией, что человек понятен и управляем. Юноша приезжал ко двору из глухой провинции, представлялся – королевский двор видел, что человек из понятного круга, с понятным воспитанием и что если он будет себя неправильно вести, то на него можно найти управу. Как минимум старший мужчина в роду всегда сможет вправить ему мозги в приватном разговоре. Опять-таки все про всех все знали, и потому аристократы вынуждена была соблюдать правила в отношении друг друга, рискуя в ином случае стать изгоями.

К XVIII-XIX векам в политические процессы стали вовлекаться более широкие круги общества – купцы, промышленники и т.д. Людей в элите стало физически больше, и старые правила внутренней самоорганизации перестали работать. Для успешного отправления власти надо было устанавливать связи между старыми и новыми элитами, создавать какие-то новые коммуникационные системы и социальные сети.

Осмелимся высказать предположение, что тайные общества и стали той самой социальной сетью, через которую не соприкасающиеся в реальной жизни слои элиты могли узнать друг друга и решать вопросы, опираясь не только на публично оглашенные правила, но и на личные связи и гарантии среды. Несомненно, это совершенно антидемократический процесс, о чем постоянно напоминали разоблачители масонства. Но, глядя с вершин нашего времени, надо признать, что играть по публичным правилам в условиях отсутствия гарантий того, что другие игроки их соблюдают, довольно опрометчиво, а добровольное приятие на себя обязательств и правил в рамках тайного общества становилось той самой гарантией.

Итак, рассмотрим масонство как аналог современной социальной сети для профессионалов. По сути, структура та же самая: сначала человек получает приглашение (в современных электронных сообществах – «инвайт») от каких-то своих друзей, которые гарантируют другим участникам сети, что человек готов играть по правилам. Дальше он проходит ритуальные посвящения – в современной ситуации это аналог регистрации аккаунта и выбора аватара, никнейма и т.д. Далее он постепенно получал доступ ко все новым кругам связей, то есть у него рос рейтинг внутри сети. Естественно, знакомства внутри сети имели продолжения в реальной жизни, и человек начинал делать карьеру или бизнес, опираясь на связи и рекомендации, полученные внутри сети.

Помимо этого, сеть служила гарантией соответствия некоторым критериям. Более того, заручившись рекомендательными письмами, можно было получать выходы на широкий круг людей в других регионах и странах. Естественно, технологические проблемы вносили свою поправку, так что в итоге проходимцев и аферистов хватало везде, потому что документы можно подделать, а запросы и уточнения могли идти очень долго.

С другой стороны, с любым тайным обществом рано или поздно происходит одно из двух: или в нем оказывается слишком много членов, и снова прямые коммуникации исчезают и в итоге никто ничего ни про кого не знает, или же общество все сильнее изолируется от социума и неизбежно теряет влияние.

Другой аналогией могут служить преступные организации – там тоже все про всех все знают, но, какими бы они ни были эффективными, рано или поздно возникает та же проблема: или в шайке становится слишком много народа, и она теряет управляемость и эффективность, или структура костенеет, теряет эффективность и в итоге все равно проигрывает.

В этом смысле современные электронные социальные сети способны совместить в себе и возможность прямых коммуникаций между участниками, и бесконечное количество их участников. Любой может найти любого и получить большое количество информации о любом – минуя посредников.

Таким образом, современное нам общество вплотную приблизилось к тому, чтобы обрести все те качества и возможности, которых ему не хватало всю предыдущую историю. Сейчас главное – это осознать, что многие привычные нам атрибуты и процедуры отнюдь не необходимы, ибо порождены не их внутренней обусловленностью, а внешним техническим несовершенством.

Ниже мы рассмотрим один чрезвычайно любопытный пример, который не связан с политикой, но очень рельефно показывает, каким образом весьма консервативная сфера деятельности спустя многие столетия после стабилизации своих процедур и практик может неожиданно осознать, что мир полностью изменился и в этом мире гораздо выгоднее отбросить старые процедуры и развить новые.

Наш пример довольно далек от рассматриваемого нами предмета и может показаться несколько надуманным. Однако мы все-таки предлагаем ненадолго отвлечься от политики и вспомнить о том, как развивался бизнес. Потому что бизнес – это та сфера человеческой деятельности, в которой отжившие и старые нормы отбрасываются быстро и безжалостно, и это не вызывает такой полемики, как трансформация общественных институтов.

Сначала бизнес был очень простым: я тебе булку хлеба, ты мне сапог, я тебе вторую булку, ты мне второй сапог. И постепенно становился все более сложным, комплексным, и в нем появлялись различные инструменты. В XV веке уже существовали не только наличные деньги, но и акции, банки, займы, сложные платежные инструменты, такие как векселя, фьючерсные обязательства, существовала и налоговая служба. Естественно, так было не везде, а в развитых центрах, в первую очередь в городах Северной Италии. Велись огромные бухгалтерские книги, была развитая система учета. И вот в 1494 году ученый монах-францисканец Лука Пачоли придумал вещь, на которую бухгалтеры всего мира молятся до сих пор, – она называется «двойная запись». Он предложил каждую бухгалтерскую проводку отображать дважды: в дебете и в кредите. Появилось понятие корреспонденции счетов бухгалтерского учета.

Для чего нужна была двойная запись? Она была нужна для налогового учета. Если человек сжег свой гроссбух, то по всем остальным имеющимся во Флоренции гроссбухам можно восстановить все сведения и правильно исчислить размер налога. При использовании двойной записи гораздо сложнее уклониться от налогообложения. Является ли двойная запись прогрессом? Очень сложно ответить на этот вопрос, поскольку вся работа бухгалтеров удвоилась. С одной стороны, появилась возможность для самоконтроля, с другой – учет существенно усложнился. Прежде всего это было необходимо для государства, чтобы оно дальше процветало. Если бы была возможность не придумывать двойную запись, а каким-то другим образом проверять, кто и сколько совершил операций и каким налогом должен быть обложен, надо было бы ее изобретать? Нет, конечно. Таким образом, если представить себе, что существует бог Меркурий, который всё про всех знает и всегда информирует налоговую инспекцию о всех совершенных операциях, то в этом случае двойная запись была бы не нужна. Но поскольку такого Меркурия не существует, налоговой службе Флоренции приходится настаивать на том, чтобы все хозяйствующие субъекты ввели у себя двойную систему учета.

Насколько сильно ситуация изменилась за первые 500 лет, с 1494 по 1994 год? Правильный ответ – да ни насколько, с технологической точки зрения ситуация не изменилась никак. Да, появились компьютеры, и к концу XX века вся бухгалтерия стала вестись в компьютерах. Но эти компьютеры последовательно автоматизировали всё ту же самую двойную запись, только с помощью специальных программ. На смену бухгалтерским бумажным гроссбухам пришли точно такие же гроссбухи, только электронные.

Изменилось ли что-то за последние несколько лет? Да. С технологической точки зрения за последние несколько лет – по сравнению с первыми пятьюстами – всё изменилось кардинально: двойная запись стала просто не нужна. Появление компьютеров не изменило ничего, просто появились более мощные счеты. Появление Интернета изменило всё.

Сейчас и в Европе, и в России активно создаются электронные коммерческие пространства, когда мы на каком-то сервере, доступном для контролирующих органов, проводим все операции: сначала выставление счетов в электронном виде, потом проведение платежей тоже в электронном виде. Таким образом, субъекты такой электронной хозяйственной деятельности могут уже не вести у себя никакого громоздкого официального бухгалтерского учета – система выполняет роль описанного выше Меркурия. Это он «стучит» в налоговую и говорит, сколько должен заплатить купец Иванов. Автоматически формирует счета, платежные поручения и перечисляет со счета участника системы электронного взаимодействия соответствующую сумму налоговых платежей. Конечно, это пока тоже некий еще не достигнутый идеал, но, по оценкам экспертов Евросоюза, достижимый к 2015 году. Технологических препятствий нет никаких, есть только психологические.

Переход к электронным взаиморасчетам и электронному документообороту на удаленных серверах – это новая технологическая парадигма, которая возникла буквально в течение последних 10 лет и сейчас вытесняет прежнюю, которая просуществовала более 500 лет в неизменном виде. И сейчас все в самом деле могут вздохнуть с облегчением: отказаться от учета, который велся только в целях налогообложения, отнимая кучу трудовых ресурсов, и сосредоточиться на управленческом учете, важном для развития бизнеса. В управленческом учете двойная запись не нужна! Однако за последние 500 лет все технологии ведения бухгалтерского учета оказались настолько сильно вбиты в голову, что бухгалтеры до сих пор не могут понять и принять новую систему.

И тем не менее слом технологической парадигмы происходит прямо сейчас, и он неизбежен. Двойная запись (как и многие другие инструменты бухгалтерского учета) была придумана в свое время не от хорошей жизни, а потому что иначе было нельзя. Сейчас можно и иначе.

Вернемся теперь к политике и предложим смелую аналогию с вышеизложенным. Три тысячи лет, начиная с греческих полисов, совершенствовалась представительная демократия, все дальше и дальше уходя от идеалов прямой демократии, все в меньшей и меньшей степени оставаясь народовластием. Это делалось для того, чтобы устранить технологические ограничения, о которых мы уже говорили. И действительно, примерно до 2005 года нельзя было предложить никакую другую технологическую альтернативу, и человечеству ничего не оставалось, кроме как принимать представительную демократию со всеми ее институциями, к которым мы к тому же так привыкли.

Однако сейчас такая технологическая альтернатива появилась. Как и в случае с двойной записью в бухгалтерии, мы можем взять и одним шагом вернуться в изначальное состояние – к прямой демократии – на новых технологических платформах. Возможность каждого человека принимать непосредственное участие в прямой демократии, кликая мышкой по субботам и воскресениям в течение получаса в компьютерных политических игрушках, может войти и в нашу повседневную жизнь, и полностью изменить общественную жизнь.

Но готово ли человечество к такому шагу? Психологи давно доказали, что игровая активность человека – это подготовка его к будущей осмысленной деятельности. В наше время миллионы (если не миллиарды) людей часто или редко играют в компьютерные игры. Несмотря на то что наибольший успех имеют пресловутые «стрелялки», значительный интерес вызывают и стратегические игры, в той или иной степени являющиеся вариациями «Цивилизации». В рамках таких игр участник оказывается в положении руководителя государства или армии и должен принимать решения по широкому спектру вопросов, причем делается это на основании выдаваемой компьютером информации и оформляется путем нажатия одной из предлагаемых клавиш.

Кроме того, существует особый сегмент многопользовательских онлайн-стратегий, в том числе и политических. В них игрок фактически становится гражданином виртуального государства и в рамках игры ведет, в несколько упрощенной форме, обычную социальную жизнь – платит налоги, избирает, избирается, участвует в обсуждениях, воюет, работает и т.д.

При всей спорной ценности такого рода досуга несомненно одно: такие игры уже сейчас готовят человечество к политической системе ближайшего будущего.

В первом приближении предлагаемая нами модель политической системы – это смесь социальной сети и интерактивной политической стратегии в реальном времени. В заключительной части мы рассмотрим эти идеи конкретнее.

Глава 10. Электронная подпись

Конечно, само по себе успешное функционирование социальных сетей и компьютерных игр, симулирующих демократические процессы в виртуальной реальности, отнюдь не делает простой задачу реализации соответствующих механизмов в электронной прямой демократии, о которой мы мечтаем. Однако все технологические механизмы к настоящему времени уже созданы, и сейчас мы их последовательно рассмотрим.

Предлагаемая нами модель электронной прямой демократии предполагает регулярное участие каждого избирателя в решении тех или иных вопросов в удаленном режиме, со своего домашнего компьютера или мобильного устройства. При этом, естественно, встает вопрос об аутентификации этого избирателя. Механизм существует уже сейчас – это электронная подпись. Собственно, ее появление – это один из тех шагов технологической революции наших дней, который в итоге сделает прямую демократию возможной в обозримом будущем. Разве не чудо, что уже сейчас через Интернет человек может произвести любой платеж, причем это ничуть не менее (а может, даже и более) безопасная операция, чем платеж в банке с заполнением всех традиционных бумажек.

Что же такое электронная подпись? Мы считаем необходимым остановиться на истории возникновения этого явления подробнее, в том числе и для того, чтобы читатели представили себе уровень доступных нам технологий. Тем более что история возникновения этой технологии, столь важной для функционирования прямой сетевой демократии, очень похожа на неожиданную и мгновенную смену технологической парадигмы.

Когда рассказывают о защите информации, о передаче неких секретных сообщений на расстоянии, то обычно начинают с 46 года до н.э., с Юлия Цезаря.

Именно Гай Юлий Цезарь, по сообщениям историков, изобрел так называемый секретный алфавитный код Цезаря, который использовал для связи со своими легатами в регионах. Цезарь посылал им шифрованные сообщения со сдвигом на три позиции в алфавите: вместо буквы А он писал букву D, вместо В – E и т.д. Этой шифровки было достаточно, чтобы неразумные варвары, даже перехватив сообщение, не смогли бы его прочитать. Код Цезаря – это шифр с разделяемым секретом шифрования и дешифрования. Его функционирование основано на том, чтобы обе стороны – отправитель и получатель – заранее при встрече договаривались о некоем общем секрете. В данном примере секретом является параметр сдвига – цифра три. Используя имеющееся знание, которого нет у перехватчика, отправитель и получатель могут обмениваться информацией, будучи уверенными в ее конфиденциальности. Кроме того, легат мог быть вполне уверен, что отправителем послания являлся сам император, ведь никто кроме него не знал секретный код.

Интересно, что за последующие 2000 лет принципиально ничего не изменилось. Конечно, технологии развивались, и появлялись гораздо более сложные коды типа шифра Виженера, хитроумные шифровальные машины типа «Энигмы», использовавшейся во время Второй мировой войны. Однако принцип остался прежним: сторонам необходимо встретиться, договориться о разделении секрета, чтобы потом, уже разъехавшись, они могли обмениваться информацией на основании общего секретного кода.

Электронные коммуникации конца XX века сформировали новые вызовы. Появление Интернета поставило прежнюю схему обмена секретными данными под сомнение. Конечно, очень хочется уметь шифровать информацию при передаче через Интернет данных о кредитных карточках. Также очень хочется уметь на расстоянии идентифицировать покупателя в интернет-магазине. Однако какой будет смысл совершения покупки в интернет-магазине, если предварительно придется в этот магазин ехать и договариваться о секретном коде?

Иными словами, было непонятно, есть ли ответы на новые жизненные вызовы и возможны ли иные подходы к шифрованию информации и аутентификации. Однако такие подходы были найдены. В 1976 году два американских математика Уитфилд Диффи и Мартин Хеллман опубликовали работу о так называемой «односторонней функции-ловушке». Они предложили теоретическую модель инфраструктуры открытых ключей – механизма, на базе которого построены все современные системы электронной цифровой подписи. Суть работы механизма такова: представим себе, что у нас есть некая односторонняя функция, которая очень легко преобразует одно число в другое, однако обратное преобразование будет выполнить очень сложно. Классическим примером односторонней функции-ловушки служит произведение двух больших простых чисел. Умножить два больших простых числа очень легко, для компьютера это операция миллисекундная. При этом разложить большое число на простые множители очень сложно. Эта операция может занимать годы, даже столетия – в зависимости от длины числа.

Теперь, если у нас есть такая функция, то каждый участник системы обмена документами может придумывать первый, секретный, параметр функции, по нему с помощью односторонней функции вычислять второй, открытый, параметр и его публиковать. В этой ситуации можно не бояться, что секретный параметр будет узнан, поскольку функция в обратную сторону не действует. Это позволит людям обмениваться защищенными сообщениями, не встречаясь друг с другом и не разделяя секрета. У каждого участника системы будут закрытый и открытый ключи. Чтобы послать кому-то сообщение, человек его шифрует с помощью открытого ключа получателя – единственного человека, который сможет это сообщение прочитать, поскольку будет обладать парным закрытым ключом.

В 1977 году, уже через год после работы Диффи и Хеллмана, появилась первая практическая схема, работающая на открытых ключах. Ее предложили Рональд Райвест, Ади Шамир и Леонард Адлеман, по первым буквам их фамилий эта схема получила название RSA. Сегодня – беспрецедентный случай для теоретической математики – компания RSA Security, оцениваемая примерно в 2 млрд долларов, является крупнейшим игроком на мировом рынке информационной безопасности.

Все вышесказанное очень хорошо иллюстрирует то, что может случиться с технологиями: 2000 лет они оставались неизменными, но потом изменилась технологическая парадигма, появились новые носители, интернет-коммуникации, были предъявлены новые требования, и был найден новый способ обмена секретной информацией. Стало ясно, что можно обеспечить информационную безопасность на расстоянии для людей, которые никогда друг друга не видели.

Вернемся снова к политике.

Предположим, у нас идеальная форма правления, прямая демократия, а какой-то избиратель уехал. Как мы можем узнать его мнение? Если нет телефонов, он может оставить свое мнение другу или знакомому, который придет на общее собрание и скажет: он уехал и просил меня передать, что он против строительства храма на месте фонтана. Если другу не поверят на слово, он должен будет показать нотариально заверенное доказательство своих полномочий высказываться от имени своего друга, что уже фактически превращает прямую демократию в представительную. Считается ли в этом случае, что уехавший избиратель принял участие в голосовании? С одной стороны, он высказал свое мнение, с другой стороны, это мнение было высказано не им лично, и если допустить, что представитель – бесчестный человек, то в итоге может оказаться, что произошла манипуляция и даже фальсификация итогов голосования как минимум в данном случае.

Если мы верим друг другу и живем в маленькой общине, то да, этот голос может быть учтен. С точки зрения большого города и большой страны – нет, потому что доказать это невозможно. Аналогичные ситуации возникают у нас сплошь и рядом: «мне доверяют миллионы людей, и поэтому я представляю мнение народа». Так вот, чтобы избежать подобного, момент делегирования права голоса должен быть институционально закреплен. Для этого все люди приходят в установленный день в специальные места и говорят, что мнение их местности будет представлять, условно говоря, Уинстон Черчилль. Когда люди, подобные Черчиллю, собираются в парламенте, предполагается, что у каждого из них в кармане лежит огромное количество нотариально заверенных голосов, которые и составляют их мандат, то есть право голосовать от имени множества других людей, им доверившихся. Кроме того, предполагается, что все они – джентльмены и будут голосовать только так, как обещали избирателям. Это проконтролировать гораздо сложнее, чем сам процесс передачи полномочий от избирателей к депутату, и именно тут кроются все самые большие разочарования. Между прочим, здесь уместно вспомнить, как Уинстон Черчилль пришел во власть. В то время в Англии некоторые одномандатные округа были огромными, со многими десятками тысяч жителей, а некоторые – размером с одно поместье. Так вот, Черчилль избирался депутатом от своего поместья, то есть за него голосовали конюх, кучер и т.д.

Соответственно, когда нам говорят, что прямое участие граждан в принятии решений невозможно, то мы отвечаем, что оно будет оставаться невозможным лишь до тех пор, пока мы будем делать вид, что ничего не изменилось в окружающем мире.

Сейчас возможно включить компьютер, подключить скайп и разговаривать с человеком из Рио-де-Жанейро. Принимает он участие в нашей беседе? Конечно. Несомненно, найдутся скептики, которые будут утверждать, что это не живой человек, а специальная компьютерная программа. Вот для таких скептиков и существует электронная подпись, которая удостоверяет любое волеизъявление, где бы ни находился человек – в Рио-де-Жанейро или в Екатеринбурге. С этого момента все отговорки, что мы не можем позволить себе прямую демократию, исчезают. Более того, уровень современных технологий позволяет нам говорить о значительно более удобных и развитых моделях электронной демократии, чем просто моделирование вече в прямой демократии в Интернете – об этом пойдет речь в третьей части нашей книги.

Сегодня как раз получается странная вещь: мнение каждого можно узнать напрямую, но этим пренебрегают, предлагая мне высказывать свое мнение посредством странной многочленной структуры доверия своего голоса кому-то там. Зачем человеку искажать свой голос через много ступеней в какой-то совершенно непонятный пиксель (все та же самая аппроксимация, о которой мы писали ранее), когда уже сегодня технологически возможно учесть и сохранить голос человека в неискаженном виде, с учетом всех полутонов и ноток тембра?

Загрузка...