Облачный край

Сырая безлунная ночь вливалась в долину, как вливается в отпечаток копыта на дороге мутная болотная жижа. Дождь моросил четвертый день кряду, а солнце в последний раз являло свой пламенный лик Шандалару больше трех месяцев назад. Месяцы жители Озерного края отсчитывали по привычке: Луну тоже удавалось увидеть всего раз-два за несколько недель. Виной всему тучи: плотной завесой окутали они Озерный край, словно вознамерились утопить его нескончаемым дождем.

Мирон поплотней закутался в плащ. К сентябрю верховые лоси шалели перед гоном, и укротить их мало кому удавалось, поэтому месяц-другой путники могли рассчитывать лишь на собственные ноги.

Путь Мирона лежал на юг, к заливу Бост, где в устье Санориса кое-как влачил существование городишко-порт Зельга. По Шандаларским меркам город был большим и богатым, но Мирон, повидавший на своем веку немало людных столиц, иначе как дырой и глушью не мог его назвать. В Зельгу изредка наведывались заморские купцы-южане. Шандалар торговал лишь плодами мха-опоки. За долгие годы бессезонья опока, нечто среднее между злаком и ягодой, приспособилась к чудовищной влажности, холоду и буйно разрослась по всему Шандалару. Кое-где ее пытались культивировать и получали более крупные, чем у дички, плоды. Живи в Озерном крае побольше народу, может и удалось бы сделать ее популярной на всем побережье. А так – брали купцы по нескольку мешков и все. Ну и, понятно, дичь, шкуры болотных выдр – то, чем Шандалар славился еще до бессезонья.

Мирон усмехнулся – вспомнил, как старик Копач сватал его к своей внучке. Заживем, говорил, на хуторе, поле расширим – за векшиным болотом хорошая земля есть. Его, Мирона – в землепашцы! Смех, да и только.

Громко зашлепал с дороги прямо через трясину болотный заяц. Со времен Сезонов длинноухие сподобились отрастить себе плоские перепончатые лапы, ни дать ни взять – лягушачьи. Вот и скачут теперь по топям, словно горцы на снегоступах. И не тонут, холера! Даже не проваливаются. Людям бы так.

Тогда бы Мирон потопал напрямик, через реку Бусингу, и дальше – берегом озера Скуомиш, к Маратону. Но он не заяц, его удел – извилистая мокрая тропа, которую по привычке зовут дорогой. И приведет она путника в Зельгу еще ох как не скоро.

Вот и остров – поросший ивняком и ольхой бугорок в бескрайнем болоте. Приятно вновь ощутить под ногами землю, хоть раскисшую, но землю, а не коварную пористую мочалку над болотными ямами…

Мирон стряс с сапог налипшие комья глины и принялся устраиваться на ночлег. Натянул закопченный матерчатый конус и развел огонь. Веселые желтые язычки пламени заколыхались на куске огненного камня. Этот кусок грел Мирона и делал вкусной его пищу уже семнадцатый день. Хорошо, что существует такой камень: дров, пригодных для костра, в промокшем насквозь Шандаларе давно не осталось. Палатка служила Мирону лет восемь. Когда-то он очень удачно выменял ее у одного пройдохи-торговца из Лакримы на два родовых хоразанских ножа.

Путник скинул плащ, расстелив его у огня, – немного, да подсохнет за ночь. Нанизал на шампур походное мясо, скупо полил вином (неслыханная роскошь, но сегодня он мог себе это позволить) и принялся готовить ужин. Дождь шелестел снаружи, шептал свою двухсотлетнюю песню, в палатке же было сухо и уютно, а скоро станет еще и тепло.

Скоро Мирон насытился, надул ложе и растянулся у огня. Вытер жирный шампур пучком мха и сунул в заплечный мешок, брошенный в изголовье. Хотел достать оттуда же Знак Воина – маленькую металлическую пластинку с выгравированными тремя рунами, но поленился. Двигаться совсем не хотелось, а так пришлось бы шарить на самом дне мешка.

Знак Воина обычно носили на цепочке, как паспорт и талисман, но Мирон еще вчера снял его, когда хлопотал у огня.

Он отхлебнул вина из плоской фляги; полудрема захлестнула его, будто туман низину. Ему снился Знак Воина – награда за доблесть, визитная карточка умелого бойца и верного защитника людского рода. Под этим небом Знак имели лишь немногие. В Шандаларе, кроме Мирона, его не имел никто. Вернее, сейчас никто. Двое отмеченных Знаком скитались в дальних землях за пределами Озерного края. Первого из них Мирон не видел семь долгих лет, второго не видел никогда.

Проснулся он поздно. В палатке было на редкость тепло; огненный камень рдел большой жаркой искрой. Мирон соскреб бурые пласты нагара, и язычки пламени тут же заплясали в полумраке палатки, осветив ее и бросив на плотную материю причудливые тени.

Мирон выбрался наружу; разминая одеревеневшее после сна тело, направился к ручью. Дождь за ночь прекратился, тучи из свинцовых стали светло-серыми. Кусты окатывали его целыми водопадами холодных капель, и Мирон подумал, что к ручью, в общем-то, и ходить незачем. Глаза резал непривычный свет: обыкновенно в Шандаларе гораздо сумрачнее, чем в это утро.

Вволю поплескавшись в ручье, Мирон натянул две свои куртки и бодро зашагал назад к палатке, предвкушая скорый завтрак. Идти он старался точно по своим следам: принимать ледяной душ по второму разу совсем не хотелось.

У палатки стоял крепкий длинноволосый парень и вертел в руке Миронов Знак Воина.

Мирон замер. За подобное воровство полагалась немедленная смерть. Рука сама скользнула на рукоять меча.

И он бросился в атаку, издав неистовый боевой клич. В руке незнакомца тоже сверкнул меч; Знак он сунул за пояс.

– Й-э-э-э!

– Й-э-э-э!

Сшиблась сверкающая сталь, которую не брали ни время, ни вездесущая ржавчина. Они рубились, высекая рыжие искры, отхватывая кустам ветви, утаптывая рыхлую грязь на пятачке перед палаткой.

Незнакомец явно не первый день владел мечом: Мирон долго ничего не мог ему сделать, хотя многие искусные фехтовальщики познали мощь Мироновой руки.

Пошли в ход кулаки и ноги: чужак саданул Мирону в ухо, а сам получил сапогом под колено.

Минуты через три Мирон достал ему локоть, а потом плечо, но неглубоко, едва ли глубже кожи. Тем не менее кровь все же хлынула. Но рано успокаиваться: незнакомец ловко отбил боковой секущий, перебросил меч в левую руку и сделал стремительный выпад.

Мирон едва увернулся, но бок словно огнем опалило. Куртка стала липкой от крови – та, что внизу. Даже вторая, верхняя, начала окрашиваться в темно-красный цвет у прорехи.

Еще через минуту чужак невероятным блоком отразил Миронов удар, вывернул кисть под совершенно немыслимым углом и выбил у Мирона меч. Мирон тут же поймал противника на замахе, взял руку на излом и швырнул чужака на вязкую землю. Меч его, вращаясь, отлетел даже дальше Миронова.

Они сцепились врукопашную. Мирон насел на незнакомца сверху, но тот мигом перебросил его через себя. Но и сам не успел навалиться: Мирон мягко перекатился и вскочил. Застыли на секунду друг против друга.

Минуты три они обменивались молодецкими ударами; нет-нет, а удавалось то одному, то другому пробить умелую защиту соперника.

Мирон чувствовал, что устает, а чужак все еще стоял на ногах. Так долго Мирон никогда еще не возился. Ни с кем. Крепок, однако, парень!

Вскоре Мирону все же повезло: противник поскользнулся и на мгновение открыл правый бок. Этого хватило, Мирон тут же ударил и опрокинул вора на землю, благодаря судьбу за вражью оплошность. Рука скользнула за пояс. Вот он, Знак Воина на витой цепочке.

В следующую секунду Мирон отпустил чужака и встал.

– Пожалуй, я должен извиниться, незнакомец. Я решил, что ты стащил мой Знак.

Мирон протянул цепочку хозяину. На серебристой пластинке были совсем другие руны. Вместо «Торн, Еол, Ур», «помощь, защита, определенность», он увидел «Ос, Инг, Хагал», что можно было прочесть как «знание, исполнение, внезапность».

Мирон столкнулся с Воином. Вот почему одолеть его удалось лишь благодаря нелепой случайности.

Незнакомец взял Знак и надел не шею. Только потом встал, вопросительно глядя на Мирона, точнее, на его грудь, где под распахнутыми воротами курток полагалось носить Знак. Пришлось нырять в палатку и лезть в мешок.

Узрев Знак, незнакомец успокоился, подобрал меч, отер его о мох и вложил в ножны.

– Ты – Мирон Шелех! – сказал он уверенно. – Тебя я и ищу. По правде сказать, не ожидал тебя встретить так близко от Зельги. Думал, не ближе Хорикона или даже Дороха.

Мирон миновал озеро Хорикон еще три дня назад. А к Дороху даже не приближался, переплыв Батангаро на челне старика Копача.

– Назовись, Воин! – потребовал Мирон. Он имел на это право. Законы есть законы.

– Демид Бернага.

Мирон кивнул – приходилось слышать это имя. Кроме всего прочего, этот парень оказался еще и одной крови – их предки когда-то пришли в Шандалар из одних и тех же земель, далеко с востока.

Ныне в Шандаларе смешались люди отовсюду, из самых разных краев, от Ледовитого океана до сухих заморских пустынь, от глухой тайги на востоке, до синей Атлантики на западе. Десятки языков и наречий звучали в каждом селении. Чаще всего число наречий совпадало с числом домов, а то и превышало его. Названия рек и озер разнились на слух: наряду с понятными и близкими Мирону (Буса, Чепыга) хватало явно западных (Вудчоппер, Скуомиш, Корондаль), южных и юго-восточных, отдающих жаром и солнцем (Шургез, Шаксурат), северных, тэльских (Кит-Карнал, Батангаро, Рас-Раман). Мирон боялся представить, что творилось на этих землях во времена сезонов, когда в Шандаларе было по-настоящему людно. Когда холода еще не прогнали с насиженных мест целые селения и города.

– Зачем ты искал меня? – спросил Мирон, вгоняя в ножны свой меч.

Демид ответил не сразу. Постоял, размышляя.

– Меня послал Даки.

Даки держал таверну в Зельге. Его знали все путешественники и купцы от Адванса до Сулны. Собственно, Даки и сам был купцом, точнее, перекупщиком, поскольку когда-то осел в Зельге, лет сорок назад, и за все это время не сдвинулся с места. Говорили, что он вообще не покидает старый трехэтажный дом, где первый этаж занимает таверна, а выше расположены комнаты для приезжих. Сказки, конечно.

– Месяц назад явился торговец с запада – из новых, ты его не знаешь. Среди его товаров был Знак Воина.

Мирон посуровел. Это могло значить только одно: кто-то из Братства погиб. Но кто?

Демид словно подслушал его мысли.

– Руны принадлежали Лоту Кидси.

Мирон сжал челюсти так, что заныли зубы. Лот, третий шандаларец, отмеченный Знаком. Тот, кого он не видел семь лет. Самый старший из Воинов Озерного края.

– Даки вытряс душу из пройдохи-торговца, однако тот молчал, словно заговоренный. А потом исчез. Вроде бы, его видели на шхуне, отплывшей на архипелаг, но это так, слухи, никто их не подтвердил. Как медальон попал к нему, мы не выяснили.

Законы Братства гласили: если Воин погиб, убийцу настигнет кара других Воинов. Мирон не собирался нарушать законы, тем более что Лот Кидси был его давним другом и в какой-то степени – учителем. Он потянулся к мечу, чтобы произнести клятву отмщения, но Демид остановил его коротким жестом.

– Погоди, это еще не все. Через неделю другой торговец пытался продать еще один Знак. Знаешь, чей?

Мирон вопросительно глядел Бернаге в глаза. Неужели кто-то из друзей? Два Воина, погибшие в один год – впервые в истории Братства.

– Твой, Шелех. Твой Знак. Он и сейчас у Даки. И ничем не отличается от настоящего, ибо настоящий, без сомнения, у тебя на груди.

Мирон машинально потянулся к металлической пластинке. Два одинаковых Знака? Нет, это невозможно. Знаков много, больше трех сотен на весь Мир, но одинаковых среди них нет. На каждом свои руны, и все Воины, владевшие когда-либо Знаком, подходили к рунам по характеру и нраву. Если Воин погибал или становился слишком старым для битв, Знак забирали траги, подыскивали для него нового обладателя, и тот становился Воином. Постаревшие Воины служили трагам. Погибших просто помнили, отомстив, если было кому. Кто такие траги, никто из Братства толком не знал. Возможно, боги. Возможно, слуги богов. Возможно, маги. Впрочем, это никого не интересовало. Воины просто хранили Мир, такой, какой он есть, не пытаясь изменить. Каждый в своем краю, объединяясь с соседями в трудные времена.

– Помоги свернуть палатку, – сказал Шелех Демиду. – Нас ждет Зельга.

«Значит, Даки решил, что я погиб. И направил Бернагу на хутор, где я зимовал. Хотя нет: Бернага сказал, что ожидал меня встретить, правда, гораздо дальше к северу. Выходит, не поверил Даки в мою смерть. Что бы это значило? В любом случае, надо запомнить».

Дождя не было до самого вечера. Они шли к городу, оставляя в податливой сырой земле округлые вмятины. Грязь липла к сапогам, норовя сдернуть их с ног. Мирон то и дело дрыгал ногами, стряхивая ее. Мысли вертелись вокруг ложного Знака – кому понадобилось подделывать его? И зачем? Мирон терялся в догадках и оттого не глядел по сторонам, ступая за Демидом. Тот еще поутру объявил, что от Цеста пойдут прямой тропой, раз уж дождя нет; ну, Мирон и пустил его вперед, мол, коли предложил, так и веди.

Демид неожиданно замер; Шелех едва не ткнулся ему в спину. Рука потянулась к мечу.

Бернага разглядывал что-то у себя под ногами, пристально и с недоумением, угадываемым даже со спины.

– Ну и ну! Кто ж это тут бродил?

Мирон выглянул из-за плеча – тропу пересекали следы, наполненные целыми озерцами мутной воды. Не следы – следищи! Конское копыто размером с варварский щит и три пальца толщиной с барзунскую сосну. Зверь (если это зверь) должен быть не меньше двухэтажного дома. А то и покрупнее. Следы выходили из сплошной топи, вминали мох на тропе и терялись в такой же топи на противоположной стороне.

Шелех огляделся – болото было спокойным, как и всякое болото. Орали лягушки да шелестела на кочках опока.

– Видал такое прежде? – спросил Демид с надеждой.

Мирон покачал головой и протянул:

– Не-е…

– Тогда пошли, да поторопимся!

Демид прыгнул через след, стараясь не задеть его, потом через другой.

Мирон молча согласился, что встреча с неведомым чудищем в самом сердце болот Скуомиша, мягко говоря, излишня. Прыгать он не стал: сошел с тропы и обогнул следы, разбрызгивая бурую болотную жижу.

Они отошли версты на три, прежде чем Демид обронил:

– Развелось в болотах погани… За Эркутом, говорят, змеи расплодились, да здоровущие! Чуть не длиннее плети.

– Я слыхал – изрядно длиннее. Мол, всадников с лосей на скаку сбивают, – сказал Мирон задумчиво. – Врут, поди.

– Ага, – буркнул Бернага, – врут. А здесь тогда кто бродил? Дракон?

– Драконы мельче. Вернее, следы у них мельче. И на куриные очень смахивают. А эти – нет.

Демид даже обернулся:

– Видел ты их, что ли? Драконов-то?

– Видел, – хладнокровно ответил Мирон, – дважды. В горах.

Бернага умолк, переваривая услышанное. Он получил Знак от вездесущих трагов всего два года назад и не успел еще очень многого увидеть и узнать.

Воины продолжили путь. Скоро подкрались вечерние сумерки; вновь зарядил унылый дождичек. Путники выбрали островок посуше, поставили палатку, развели огонь и подкрепились. У Демида надувного ложа не было, зато имелся теплый мешок, в котором он мог спать даже без палатки, называемый странным словом «спальник». Под уютное мерцание огненного камня Воины уснули, окруженные бескрайними болотами, а сверху сыпал и сыпал мелкий дождь, шурша и всхлипывая.

Демиду снился дракон. Точно такой, какого он видел на картинке в книге Дерта-грамотея, – зеленоватый, с длинной шеей и еще более длинным хвостом, с распростертыми перепончатыми крыльями. Разинув клыкастую пасть, дракон ревел, изрыгая струи ослепительно-яркого пламени. Рев становился все громче.

Когда рев стал нестерпимым, Демид проснулся. Взгляд его упал на закопченный полог палатки. Рядом приподнялся на своем ложе Мирон.

И вдруг совсем рядом прозвучал низкий утробный рев. Язычок пламени на камне вздрогнул и покачнулся.

Мирон вскочил, натянул куртку и сунулся наружу; Демид, выползши из мешка, поспешил за ним.

Ночь умирала: на востоке посветлело затянутое плотной облачностью небо, а над болотами вместо кромешной тьмы шандаларской ночи висели лиловые предрассветные сумерки. Дождь не прекращался; Демид поежился от холода. Мирон вертел головой, всматриваясь в обманчивый полумрак.

И вдруг они увидели. По болотам брел громадный зверь. Мощные, как колонны, лапы разбрызгивали грязь и тину, лоснящееся тело наклонено вперед; на груди болтались непропорционально маленькие передние лапки, отдаленно напоминающие руки людей; хищно посаженная голова медленно поворачивалась, осматривая дорогу, а толстый, с добрую колодину, хвост волочился следом. Разинув пасть, где угадывались устрашающе многочисленные зубы, зверь заревел; глаза его вспыхнули красным. Островок, на котором стояли Демид с Мироном, вздрагивал при каждом его шаге.

Откуда-то издалека донесся слабый ответный рев; чудище поворотило голову и рыкнуло в ответ, а затем направилось прочь от островка, ступая теперь вдвое чаще и быстрее. Скоро оно растворилось во мгле, а звук шагов утонул в мягком шорохе нескончаемого дождя.

Воины переглянулись.

– Ты заметил? – глухо спросил Мирон и закашлялся.

Демид кивнул. Он заметил.

На загривке зверя-гиганта смутно угадывался неясный силуэт всадника.

Кто мог оседлать подобное чудовище, шандаларцы не осмеливались даже предположить.

– Знаешь, – сказал Демид, мелко дрожа от пронизывающего предутреннего холода, – что-то мне подсказывает: это связано с проданными в Зельге Знаками. Назревает что-то.

Мирон обернулся к товарищу, оторвав, наконец, взгляд от однообразных болот.

– Пошли в тепло…

Уже в палатке он подумал: «Хорошо, что огонек не виден снаружи…»

Когда совсем рассвело, они прошли мимо места, где заметили зверя. Следы почти совсем размыло дождем, но даже сейчас легко было понять, что ранее они видели на тропе следы какого-то иного существа.

Мирон мрачно глянул на Бернагу.

– Какие еще у тебя предчувствия?

Демид промолчал.

С этой ночи они оставались настороже, но болота и мокрые приморские равнины больше ничем их не беспокоили, а к нескончаемому дождю шандаларцы привычны сызмальства.

Четыре дня спустя вышли к Зельге. Около полудня Мирон застыл на полушаге, уставившись в небо. Мелкие капли сыпались ему на лицо.

– Эй, Демид! Чайка! Настоящая, морская.

Белая птица, мерно взмахивая узкими крыльями, неспешно летела на юг. Путники залюбовались ею: более свободного создания в Шандаларе не сыскать.

Вскоре из-за близкого горизонта поднялась башня зельгиного маяка, а позже – и мокрые крыши окраинных домов. Тропа незаметно вывела к дороге, мощенной темным булыжником. Идти сразу стало легче – на дороге не было грязи и луж. Вкупе с мыслью о тепле таверны, о горячей пище и кружке доброго эля, это несказанно подняло настроение усталым путникам. Шаг ускорился сам собой, благо по булыжной дороге топать было одно удовольствие.

Зельга приближалась с каждой минутой. Стали видны первые дома, а не только высокие черепичные крыши. Два всадника промчались в сторону соседней деревушки, приветственно вскинув руки. Воины помахали в ответ.

Дорога втекла в город, словно ручей в озеро. За окнами домов мелькали лица людей, разглядывавших путников, били часы на башне мэрии, а из редких кабачков доносились обрывки музыки и песен, чаще всего – матросских.

Вот и Площадь; широкая улица спускается от нее к пристани; слева – мэрия и храм, справа – таверна Даки. Воины повернули направо. В окнах таверны мерцали отсветы каминного пламени. Над массивной дубовой дверью, сработанной еще во времена смены сезонов, – вечно мокрая вывеска: «Облачный край». И ниже: «Заведение Дакстера Хлуса».

Мирон взялся за позеленевшее от сырости и времени кольцо и потянул дверь на себя. В открывшуюся щель хлынул теплый, пахнущий снедью воздух пополам со старой застольной песней:

Сколько Мирон себя помнил, в «Облачном крае» пели эту песню. Она давно стала частью городка и частью Шандалара. Моряки и крестьяне, мастеровые и монахи с архипелага – ее пели все. Когда-то давно Дак случайно обмолвился, что песню сложил его старинный друг, матрос по имени Фрол из страны, зовущейся не то Кром, не то Крым, но в Шандаларе никто не слыхал о такой стране. А песню теперь пели не только в Озерном крае, но и далеко за пределами.

Мирон с Демидом стали на пороге зала, затворив за собой дверь. Непогода осталась снаружи, хотелось надеяться, что надолго. В камине жарко пылали здоровенные куски огненного камня; чадили факелы, несмотря на дневную пору. Все столы были сдвинуты вместе; горожане, подняв резные деревянные кружки с элем, раскачивались в такт песне, положив свободную руку на плечо соседу.

Кружки с треском сшиблись над столом, роняя искристые брызги доброго заморского эля.

Людей в таверне собралось больше, чем обычно, да и присутствие мэра с советниками кое о чем говорило. Праздник в Зельге, не иначе.

А вон и Даки за стойкой – ломает печать на только что принесенном бочонке эля.

– Мирон! Демид! Чего стоите? Давно вас ждем!

Шелех повернул голову на голос – за столом призывно махал рукой Лот Кидси, старший Воин Шандалара. Живой и невредимый. У Мирона отлегло от сердца.

Обернулся на шум Даки, швырнул полотенце поваренку и, растопырив руки, выскочил в зал. Мигом наполнили две кружки, и вот уже кто-то стащил с путников плащи, кто-то освободил место за столом, кто-то крикнул, чтобы принесли жаркого; а Мирон вдруг ощутил себя так, словно вернулся домой.

Собственно, так оно и было.

Спустя час, когда Мирон с Демидом успели и подкрепиться, и вымыться, и переодеться в сухое, и согреться доброй порцией эля, стало совсем хорошо.

Праздновали не попусту: Зельга построила два собственных корабля. Долгий труд нанятой тэльской общины мастеров позавчера завершился, и еще пахнущие свежей древесиной суда успешно спустили на воду. До сих пор кораблей Шандалар не имел, и на эти две шхуны возлагались большие надежды. Несомненно, что торговля нуждалась в оживлении, а там, где торговля идет удачно, там и люди живут лучше. Отныне не нужно будет ждать, когда заморские купцы изволят завернуть в Зельгу, и не надо будет платить тройную цену за дерево, зерно, ткани… В общем, народ гулял второй день.

– Сегодня о делах ни слова, – предупредил Лот. – Отдыхайте.

Мирон глянул на Даки – тот молча кивнул.

– Завтра так завтра, – согласился Воин, подмигнув Демиду. – Где там эль?

Эль был совсем рядом.

Наутро голова у Мирона не то чтобы трещала – но уж точно потрескивала. Накануне следовало ограничиться элем, так нет, Даки увел кое-кого из зала к себе в погребок и выкатил бочонок вина. И не какой-нибудь кумской кислятины – настоящего монастырского кагора, крепкого, отдающего жженым сахаром. А потом, помнится, пиво кто-то наверху разливал…

Короче, пока не хлебнул Мирон рассолу изрядно (спасибо, у изголовья добрая чья-то душа целый жбан оставила), утро было не в радость.

Демид тоже отпил, не отказался.

– Ух!

Мирон посмотрел на товарища: тот был на удивление бодр. Пел даже: «Гей-гей, кружки налейте…»

– Какое там наливать, – проворчал Мирон. – После вчерашнего-то. Хватит…

За окнами шел дождь. Небо, одинаково серое, низкое, нависло над Зельгой. Море тоже было серое, но темнее, чем небо. Пристани из окон взгляд не доставал, мешали невысокие деревца на склоне, но мачты новых шхун и трех чужих кораблей виделись ясно.

Вскоре заглянул Даки.

– Проспались, орлы? Спускайтесь, завтрак сейчас подадут. Заодно и потолкуем.

Таверна, несмотря на ранний час, уже открылась. Мастера-тэлы разрезали на части пирог с морошкой; компания моряков-чужеземцев чинно поглощала жаркое, запивая местным пивом. В «Облачном крае» бузить не осмеливались даже самые отпетые гуляки и драчуны. У Даки такие подручные, что не очень-то побузишь.

Парнишка, убиравший со столов, кивнул в сторону малого зала, куда Даки приглашал только своих. Мирон с Демидом прошли мимо стойки, толкнули тяжелую дверь и очутились в небольшой комнате с одним-единственным столом, за которым уже сидели Лот Кидси, мэр, капитаны новых шхун (оба – уроженцы Зельги, многие годы ходившие матросами, а потом и офицерами на кораблях южных купцов), настоятель прихода, местный учитель и сам Даки.

За едой говорили о пустяках, но едва принесли эль и сладкое, Даки перешел к делу.

– Наверное, уже ни для кого не секрет, что двое купцов с запада пытались продать у нас довольно необычный товар – Знаки Воинов. Два Знака, принадлежащие Лоту Кидси и Мирону Шелеху. Сначала я решил, что Воины погибли, а Знаки неким непостижимым образом попали не к трагам, как случалось всегда, а в руки кого-то из людей, а потом и к торговцам. Но тут появился Лот, жив-живехонек и со своим Знаком. Я понял, что Мирон, вероятнее всего, тоже невредим и при Знаке.

Все взглянули на Шелеха – распахнутый ворот рубахи позволял присутствующим видеть его Знак.

– Получалось, что ко мне попали не настоящие Знаки, а копии. Как ими завладел прощелыги-торговцы, я, к сожалению, не выяснил. Не успел. И тот и другой мгновенно убрались из Зельги, да так ловко, что я даже не смог определить, куда. Зато стало ясно, почему в стороне остались траги.

Особо распространяться о случившемся я не стал. Однако теперь, когда присутствуют все Воины Шандалара (впервые за последние семь лет!), я считаю необходимым обсудить эти события, для чего и пригласил вас, – Даки кивнул в сторону моряков и горожан.

Мэр закурил трубку; аромат туранского табака приятно защекотал ноздри.

– Насколько я понял, – заговорил настоятель Ринет Уордер, – лже-Знаки находятся у вас, почтенный Дакстер. Как вы ими завладели?

– Я их купил, – ответил Даки просто. – А что еще оставалось?

– И как намерены распорядиться?

Даки пожал плечами:

– Это предстоит решить.

Лот Кидси, отхлебнув эля, заметил:

– Не думаю, что все это серьезно. Иначе траги давно бы уже вмешались.

– Они тоже не всезнающи.

– Но рано или поздно известие дойдет и до них.

– Да, но не повредит ли это Шандалару? – вступил в разговор мэр. – Мы обязаны об этом подумать. Хоть моя власть и не простирается дальше Зельги, я желаю добра и процветания всему нашему краю.

Один из капитанов, по имени Хекли, поднял руку, испрашивая слова.

– Вопрос: как могут повредить Шандалару лже-Знаки? Ведь это не более чем два кусочка металла на цепочках.

– Знаки были всегда, – сказал настоятель значительно. – Это магические вещи и в них заключена немалая сила. Даром, что ли, траги так за ними следят?

– Гм… – Хекли не выглядел убежденным. – Часто ли вы пользуетесь магией Знаков, Воины?

Лот, Мирон и Демид переглянулись.

– По-правде сказать, вовсе не пользуемся, – ответствовал Лот, как старший. – Мы ведь не траги и не волшебники, а Воины. Однако я заметил, что одного Воина победить хоть и трудно, но можно. А если объединятся пятеро-шестеро носящих Знаки, такой отряд может обратить в бегство целую армию. Такое уже случалось в старину.

Учитель, знаток истории и легенд, закивал головой, подтверждая:

– Было, было. Битва в Артенской долине, так и не состоявшаяся. Двухтысячное войско принца Гартена бежало от отряда в полторы сотни сирских меченосцев, среди которых было восемь Воинов.

– Может, это случайность? Да и давно это произошло…

– Может, случайность. Но скорее – нет. Воины, владеющие Знаками, – огромная сила.

Даки терпеливо поднял руки.

– Мы несколько отклонились. Позволю себе напомнить, что Знаков около трехсот во всем Мире. На каждом – три руны. Нет ни одного Знака с одинаковыми рунами, стоящими в той же последовательности. Точнее, до сих пор не было…

– А не сравнить ли нам эти Знаки с настоящими? – прервал владельца таверны мэр.

Лот и Мирон тут же сняли Знаки, положив их на стол рядом с двойниками.

Сколько не всматривались люди в маленькие пластины, различий не заметили. Одинаковый серебристый металл, одинаковые руны. Даже казалось, что наносила руны одна и та же уверенная рука.

– Да они похожи, как горошины в мешке! – воскликнул капитан Хекли.

Остальные молчали.

– Различия все же есть, – сказал вдруг учитель еле слышно. Все обернулись к нему. – Правда, отличаются не сами Знаки, а цепочки. Глядите: они завиваются в разные стороны. Вот цепочка Лота… видите? А вот вторая – уже против часовой стрелки. И еще… – учитель взял Знак обеими руками за цепочку, словно хотел надеть его на шею, – у настоящего слева колечко, а застежка справа; у лже-Знака…

– Наоборот! – выдохнул Хекли. – Надо же!

Знаки рассматривали еще несколько минут, но больше отличий не нашли.

– Вы наблюдательный человек, Гейч, – сказал настоятель Уордер. – Удивительно наблюдательный.

Учитель польщенно опустил взгляд.

Мирон подумал, что не каждый бы догадался разглядывать цепочку, а не Знак. Он даже не был уверен, догадался бы сам.

Протянув руку за своим Знаком, Мирон на мгновение смешался – какой из двух выбрать? Но замешательство быстро прошло. Конечно же, вот этот, еще хранящий тепло его тела. Лот тоже вернул Знак на место, себе на шею. Два оставшихся Даки упрятал в шкатулку, принесенную служанкой.

– Я продолжу, с вашего позволения, – возобновил рассказ Даки. – Мне кажется, в Шандаларе не все ладно. Люди с хуторов на болотах Скуомиша рассказывают о не виданных ранее животных. Часто – просто огромных. Поначалу я было решил, что это всего-навсего байки, но когда из разных мест стали доходить схожие сообщения…

Демид вскочил.

– Что такое? – повел бровями Даки.

– Да мы с Мироном сами видели! Чудовище, ей-право! Громадное, ростом с башню мэрии, ходит на задних лапах… На тритона похоже, только большое. А еще следы видели, но другого, тоже большущие…

– Стоп, Демид! – прервал его мэр. – Опиши-ка его поподробнее.

Бернага поморщился.

– Лучше я нарисую.

Даки крикнул в сторону двери:

– Перо и бумагу!

Рисовал Демид совсем недолго; самые нетерпеливые – учитель и Хекли – даже покинули места за столом и встали у него за спиной, выглядывая из-за плеч.

– Вот, – Демид прекратил водить пером по желтоватому листу. – По-моему, похоже. А, Мирон?

Шелех, протянув руку, взял рисунок. Всмотрелся.

Рисовал Демид отменно: несколькими скупыми, но уверенными штрихами он сумел передать и безграничную мощь вздувшихся мускулов, и незавершенное движение зверя. Так и казалось, что тот вот-вот оживет и уйдет вглубь листа бумаги, растворится в белесой мгле, как в тумане.

– Ну и ну… – протянул Мирон. – Не отличить. Ты художник, однако!

Мэр оторвал мундштук трубки от пухлых губ и ткнул в область холки нарисованного чудища.

– А это что?

Демид потупился.

– Это всадник. Мы не рассмотрели – человек ли.

Повисла осторожная тишина.

– Мирон? – Даки вопросительно уставился на Воина.

Шелех ответил не сразу.

– Что-то такое мы видели. Точнее, кого-то. Я не разглядел… темно было… И туман. В общем, я не уверен, но отрицать не могу.

– А я уверен, – вмешался Демид. – Зверем кто-то правил. Даже упряжь видна была. Вот…

Он дорисовал длинный повод от морды к неясной фигуре, едва намеченной парой линий.

Даки долго изучал рисунок.

– Интересно, – изрек он. – А мне один фермер рассказывал о другом звере. Вот о таком…

Перо перекочевало к трактирщику. Рисовал он похуже Бернаги, но изобразить существо с очень длинными шеей и хвостом, четырьмя колонноподобными ногами, крошечной головкой и массивным телом вполне сумел.

– И что поразительно: фермер упоминал о седоке, – Даки вдруг заговорил, ловко подражая интонациям Мирона, – не уверен, говорит, не разглядел, темно, туман, но, говорит, очень похоже.

Мирон усмехнулся. Мэр докурил и теперь выколачивал пепел из трубки, постукивая о край тарелки.

– Что еще странного в Шандаларе?

Каждый задумался, тасуя воспоминания, как карты.

– А разве сам Шандалар не странен? – сказал вдруг учитель. – Вечный дождь, холод. Не зима, не весна, не осень…

– При чем здесь это? – всплеснул руками Хекли.

Учитель вздохнул.

– Не знаю… Но ведь не всегда так было. Раньше и у нас случалось лето. Каждый год…

Закончит он не успел: в дверь настойчиво постучали.

– Да, войдите! – пригласил Даки. Если кому-то позволили побеспокоить хозяина, дело непременно неотложное. Даки своим людям доверял.

Вошел бородатый мужчина в мокрой куртке; шапку он держал в руке. С нее капало на гладко струганные доски пола.

– Приветствую лучших людей Зельги!

– В Зельге все хороши, – с достоинством ответил мэр. – Здравствуй и ты.

– Я – торговец из Турана. Меня зовут Сулим и знают меня везде.

Даки кивнул – торговец и впрямь был известен многим и обладал безупречной репутацией.

Тем временем Сулим продолжал:

– Я слыхал, что вы покупаете такие вещи, почтенный Дакстер.

Он протянул хозяину таверны кулак и медленно разжал его. На ладони лежал Знак Воина.

– Ос, Инг, Хагал, – прочел кто-то руны.

Демид Бернага вскочил. Во второй раз за сегодня.

Такие руны были высечены на медальоне, что висел сейчас у него на шее.

Даки пригласил гостя к столу широким взмахом руки и сказал:

– Да, Сулим. Я покупаю такие вещи. Назови свою цену.

Голос его оставался твердым.

Мирон сидел в общем зале за столом с цимарскими моряками: один из трех кораблей, стоящих у причала Зельги, пришел недавно из Цимара. Вероятно, за шкурками выдр – мягким золотом Шандалара. Сидели уже не первый час, поэтому в голове у всех немного шумело. Утренний разговор в зальчике Даки ни к чему, в общем, не привел. Мэр глубокомысленно высказался, мол, нужно все как следует взвесить, и удалился; следом, вообще не обронив ни слова, вышел настоятель Уордер. Учитель виновато попрощался и намекнул, что его обширные знания всегда к услугам Даки и Воинов. Невозмутимый по обыкновению Лот Кидси, проводив капитанов и вернувшись, сообщил, что с запада намеревался явиться еще кое-кто из Братства, чуть ли не сам Протас Семилет. Мирон несколько оживился, Демид переполнился решимостью что-нибудь предпринять, но что именно – пока и сам не понимал.

Даки грустно вздохнул, глядя на Воинов. Оставалось лишь немного выждать: в воздухе пахло переменами.

Однако Мирон не предполагал, что ждать придется так недолго. Цимарцы только-только завели речь о новостях на юго-восточном побережье, третий бочонок едва успели откупорить…

На плечо Шелеху легла чья-то легкая рука. Он обернулся – у стола возник монах с архипелага, кутающийся в длинный плащ. Лицо монаха рассмотреть не удавалось, глубокий и низко надвинутый капюшон рождал густую, как шандаларские ночи, тень.

– Два слова от настоятеля Ринета. Прошу к хозяину.

Мирон встал, поклонился цимарцам и поднялся вслед за монахом на второй этаж. Комната Даки располагалась в самом конце узкого коридора. Перед дверью ждал Демид, переминаясь с ноги на ногу.

Монах негромко постучал; рукав плаща при этом сполз, обнажив сухой кулак.

Изнутри донесся зычный голос Даки:

– Входите!

Трактирщик сидел за письменным столом прямо напротив входа. Перед ним лежала раскрытая книга совершенно необъятной толщины, в руке белело гусиное перо. Рядом сидел Лот Кидси, ероша густую шевелюру.

Монах сразу заговорил:

– Я – Рон. Меня послал Ринет Уордер, поразмыслив над сегодняшним разговором в таверне. Он велел передать следующее: Воинам нелишне будет потолковать с одним человеком из Тороши. Зовут его Лерой, а найти его можно на улице Каменщиков, у лавки Эба Долгопола. Спросите у Лероя: как получить ответ на трудный вопрос? А потом – думайте. И да хранит вас Река.

Монах поклонился и тенью выскользнул за дверь. Голос его, внятный и негромкий, растворился в полумраке комнаты. Никто не успел проронить ни слова; Даки так и продолжал сидеть с пером в руке над недописанной строкой в раскрытой книге.

Огоньки свечей давно перестали колебаться, а молчание не прерывалось.

– Гм… – Даки наконец отложил перо. – Садитесь, чего стоите? Вон скамья.

Мирон с Демидом, столбами застывшие посреди комнаты, прошли к длинной лавке у стены с росписями и опустились на гладко струганное покрытие. Снизу, из зала, долетала Фролова песня.

– Ты был прав, Даки, – сказал Лот негромко. В этой комнате, где вкрадчиво мерцали свечи, громко говорить было просто невозможно. – Монастырь не остался в стороне. Но почему настоятель Уордер промолчал утром?

Даки пожал плечами и задумчиво подпер ладонями голову.

– Не знаю… Скорее всего, он почему-то не захотел высказываться при всех. А может, хотел сначала посоветоваться с монахами. На острова он, конечно, редко попадает, но в приходе Зельги всегда гостят двое-трое из монастыря. У них даже лодка есть специальная.

Это было правдой: Мирон знал, что монахи не боялись моря. Они вообще мало чего боялись. Особенно обитатели монастыря с острова Сата.

Лот Кидси сосредоточенно вертел в пальцах монету. Шрам на его левой щеке стал совсем белым, не то что семь лет назад, когда Мирон последний раз обнял Лота перед походом Багира.

Тогда шрам рдел, словно огонь в камине, даже рыжая борода не могла его скрыть. Не скрывала, впрочем, и теперь.

– Кто-нибудь слыхал об этом Лерое?

Мирон с Демидом переглянулись и отрицательно развели руками: не слыхали, мол. Даки кашлянул.

– Да где уж вам… Кхм… Это ведь лет тридцать назад случилось.

Он на секунду умолк, и нетерпеливый Демид тут же встрял:

– Что случилось?

Даки одарил его тяжким взглядом. Порылся, видать, в памяти и лишь потом сказал:

– Говорят, ходил он к одному старику-ворожею, который, будто бы, видит прошлое. О чем Лерой его спрашивал – не знаю, да и никто, поди, не знает. А сам Лерой как воротился – молчун стал, каких мало. Долгопол, сосед его, мне сказывал, когда за товаром в Зельгу наведывался, – за неделю если слово-два вымолвит, и то много. Одним словом, темная история.

– Постой-постой, – Мирон догадался, что имел в виду монах-посланник. – Значит, мы должны нагрянуть к Лерою, выспросить, где живет тот старик-ворожей, а у него уж разузнать все о лже-Знаках? Так, что ли?

– А жив ли этот старик? – усомнился Демид. – Если лет тридцать назад он уже был стариком…

– Ворожеи живут долго, – оборвал Даки. – Или ты еще что-нибудь предложить хочешь? Валяй, мы послушаем.

Демид смутился:

– Ну…

– Подковы гну, – проворчал Даки. – Ладно уж. Я и сам об этом подумывал. Придется вам для начала в Торошу податься. Долгопола я давно знаю: много лет торгую. У него и остановитесь. Поклон от меня. Ну, и гостинцев наготовлю позже. Сделаете все, как монах сказал. Потолкуете с этим Лероем, авось что и расскажет. Хотя, полагаю, разговорить его будет непросто. Если все, что болтали, – правда, знать, путь вам новый к тому старику. Ясно?

Лот Кидси, внимательно слушавший Даки, коротко кивнул. Демид не преминул осведомиться:

– Все пойдем?

– Идите втроем, – посоветовал Даки. – Мало ли что?

– А ты? – невинно полюбопытствовал Демид.

– Я живу в Зельге, – сказал, как отрезал, Даки. Голос его вдруг стал словно жесть. – А ты, парниша, языком мели поменьше. Усек?

Демид притих.

– Цимарцы завтра с утра в Торошу отплывут, – сказал Мирон нейтрально. – Может, с ними договориться? Быстрее все-таки…

Даки мгновенно смягчился, стал обычным: ворчащим и добрым.

– Да говори уж – суше!

Мирон вздохнул:

– И суше, понятно…

Демид заулыбался.

– Это мне нравится. По-честному, без маскировки. Суше, мол, и ноги целее.

– На том и порешим, – Даки поднялся. – Лот, заскочи ко мне перед сном.

Рыжий Воин согласно кивнул.

Когда Мирон потянул на себя тяжелую дверь комнаты, в щель хлынула песня; она становилась все громче.

Пели в большом зале таверны:

Моряков назавтра ждало море, ждала шхуна и ждал путь, лишь изредка приводящий в таверны, в тепло и уют. Мирон направился к столу цимарцев: договариваться нужно было прямо сейчас.

Так и хотелось подпевать. С высоты крутой лестницы зал открылся, словно море с обрывистого берега. Следом за Мироном спускались Лот и Демид. И гремела в таверне песня, предвещающая новую дорогу:

Утром под сырой моросью, валящейся с пропитанного водой неба, три шандаларских Воина ступили на борт «Феи», цимарской шхуны. Капитан Торрес охотно согласился доставить Лота, Мирона, и Демида в Торошу, испросив чисто символическую плату.

Шхуна была небольшая, двухмачтовая, работы тэлов. Моряки ставили паруса, которые быстро намокли и от этого посерели. Торрес с мостика командовал отходом, приставив ко рту небольшой рупор. «Фея» величаво отвалила от причала и, зачерпнув парусами легкий западный ветер, пошла по свинцовой воде бухты Бост, прямо в пролив между островами Лин и Ноа.

Юнга отвел Воинов на корму, к каютам. Торчать под дождем на палубе пассажирам было совершенно незачем. Команда, закончив с парусами, потянулась в кубрик на баке. Наверху остались лишь вахтенные, да капитан у штурвала, пожелавший лично вывести корабль из бухты.

Три дня Мирон вынужденно скучал. Бернага, видимо, решил выспаться впрок и вставал всего пару раз к ужину, а Лот увлекся чтением старинной книги, собственности капитана Торреса.

Устойчивый ветер влек «Фею» на северо-восток. Слева по борту проступали безрадостные берега, часто скрываемые туманом, – когда-то это были холмы, отстоящие от моря на целую версту. Миновали залив Южное Эхо, устье Фалеи, потом – Алиса, а дальше пришлось брать мористее, потому что путь преградил низкий болотистый мыс Урла. Ветер некоторое время дул почти точно в борт, и «Фея» шла, заметно накренившись. Из матросского кубрика часто доносилось пение, работы мореходам на сей раз выпало совсем немного. Но Мирон знал, что раз на раз не приходится. Стоит разразиться буре…

К вечеру третьего дня обогнули скалистый остров Гинир и вошли в залив Вар. Свинцово-серые волны грызли податливый берег – он отступал теперь медленнее, чем раньше. Над бывшим островком в устье реки Вармы возвышалась над водой верхушка торошинского маяка, до сих пор действующего. Правда, ныне его видно только если подойти вплотную. Это зельгин маяк надстроили семьдесят лет назад, и он вознесся высоко над морем, как во времена сезонов.

Мирон поймал себя на мысли, что часто сравнивает день сегодняшний с давно минувшими, которых он никогда не видел.

«Старею, что ли? Копач говорил: когда перестаешь мечтать, а начинаешь чаще думать о прошлом – это старость».

Смешно – Мирону не исполнилось еще и тридцати…

Но, наверное, такие мысли приходили неспроста. Ведь им, Воинам Шандалара, предстояло заглянуть в прошлое Знаков, настоящих и поддельных. Заглянуть с помощью старика-ворожея, который неизвестно, жив ли, а если и жив, то неизвестно, пожелает ли помочь. И вообще, неизвестно, где его искать. Трудная задача.

Но Воины за легкие задачи просто не берутся. На то они и Воины.

Почти все паруса на шхуне убрали, лишь два стакселя еще подставляли ветру сырые плоскости. Дощатый настил пристани, покоящийся на толстых сваях, был уже ясно виден с палубы. Одинокая фигура маячника в плаще мокла под мелким дождем. «Фея» шла по инерции, неспешно и важно приближаясь к берегу. Матрос на носу метнул канат-швартов – маячник ловко поймал его и сноровисто намотал на крестообразный кнехт. Парусник вздрогнул от рывка, разворачиваясь носом к пристани. Постепенно выбирая слабину, маячник подтащил шхуну вплотную к деревянному пуарту; на корме тотчас отдали тяжелый стояночный якорь.

– Добро пожаловать в Торошу, – сказал маячник из-под надвинутого капюшона. К пристани уже спешили несколько человек, должно быть, мэр и самые нетерпеливые лавочники.

Воины сошли на берег по широкой доске с тонкими перильцами и набитыми на манер ступеней планками. Из команды за ними последовали лишь капитан Торрес с помощником. Матросы хлопотали на шхуне.

Почти горизонтальный бушприт перегородил причал, под него пришлось подныривать. Лот поблагодарил капитана и вручил кошель с платой. Как раз вовремя: подоспел мэр со свитой. Пока Торрес обменивался любезностями со встречающими, Мирон разглядывал жителей Тороши. Эба Долгопола среди них, определенно, не было, если верить описаниям Даки. А описаниям Даки верить можно, в этом Мирон убедился не однажды.

Лот запахнулся в плащ, ему показалось, что один человек из свиты мэра слишком пристально на него уставился. Узнал, наверное. Точно, узнал, зашептал что-то на ухо мэру. Мэр обернулся, но Лот, прижав палец к губам, натянул капюшон на самые глаза. Мэр тотчас отвернулся: Воины не хотели быть узнанными, а желание Воинов – закон. Они ведь служат всему Шандалару, а значит и Тороше в том числе. Значит, так надо.

Мэр был умным и догадливым человеком. Да, впрочем, он и не мог быть иным – пост мэра ко многому обязывал.

– Пойдем, наверное, – как ни в чем не бывало сказал Мирон Демиду. – Я знаю, где улица Каменщиков.

Демид лишь промычал:

– Угу…

Выглядел Демид сонным, словно предыдущие три дня на смыкал глаз.

Шелех кивнул Лоту, и троица Воинов покинула причал Тороши, второго по значению городка в Шандаларе. Внешне он мало чем отличался от Зельги, разве что был поменьше. Такая же площадь перед пристанью, здание мэрии с башенкой и часами, приход и храм, обнесенные невысокой изгородью, напротив – таверна.

Демид, как не странно, впервые попавший в Торошу, наконец проснулся и с энтузиазмом вертел головой.

– Нам сюда, – сказал Мирон, сворачивая.

От площади влево уходила узкая, мощенная истертым булыжником улочка. Мелкие лужи стояли на мостовой, и капли дождя сеяли на их поверхность расходящиеся круги, а над городком низко нависло темнеющее небо вечернего Шандалара.

– Куда сразу? – спросил Демид, ежась. – К Лерою или к Эбу Долгополу?

Шаги их тонули во вкрадчивом шорохе.

– Наверное, к Долгополу, – сказал Лот рассудительно. – Лерой, вроде, не очень приветлив. Поговорим с соседями, узнаем его привычки, авось поможет. Да и поздновато уже.

Мирон не мог не согласиться. Больше всего сейчас хотелось выпить чего-нибудь горячего и посидеть у камина. Спешить им особо не приходилось. Да и Лерой почти наверняка уже спал – мастеровой люд укладывается рано, а встает еще до рассвета.

И они пошли к Долгополу. В окнах его большого дома еще мерцал свет, в то время как у Лероя все было погружено во тьму. Незаметно подкравшийся вечер упал на город; часы на площади пробили шесть.

Дом Долгопола размерами уступал всего нескольким строениям Тороши. Видать, дела у торговца шли весьма неплохо. Недавно дом надстроили, теперь он стал трехэтажным. Работы все еще велись, во дворе у одной из стен угадывались леса. Солидный резной забор опоясывал владения Эба. Пожалуй, в таком доме удалось бы выдержать небольшую осаду.

– Где он лес берет? – вздохнул Лот перед красивыми воротами. – Не какая-нибудь болотная сосна. Первосортный бук!

Мелодичный звон колокольца возвестил о прибытии гостей. Неторопливые шаги с пришаркиванием – кто-то приблизился из глубины двора к самым воротам.

– Кто там? На ночь глядя…

Голос был густой, как деготь.

– Путники из Зельги. Передай Эбу: поклон от Дакстера Хлуса, – сказал Лот, переминаясь с ноги на ногу, словно застоявшийся лось перед дальней дорогой.

– Ба! Мне кажется, или это в самом деле Лот Кидси говорит?

Лот засмеялся:

– Нет, не кажется, старый хитрец! Открывай, не мешкай. Я не один.

Зычный голос «старого хитреца» велел кому-то крикнуть Эба, и сразу же загремели металлические засовы.

– Это Гари Слимен, – шепнул Лот спутникам.

Мирон поневоле напрягся: Гари Слимен раньше был Воином. Знак, ныне принадлежащий Мирону, он носил на груди тридцать шесть лет. Его знал в Шандаларе каждый. Вернее, слыхал о нем, ведь видели его лишь немногие.

Левая створка ворот приоткрылась, впуская Воинов во владения Эба. Могучий, похожий на медведя мужчина, совершенно к тому же седой, крепко обнялся с Лотом. Мирону даже показалось, что едва слышно хрустнули чьи-то кости.

– Привет, Гари! Зачем ты здесь? – Лот не скрывал радости.

Бывший Воин ответил все тем же замечательным басом:

– Я у Эба теперь вроде как управляющий. А ты зачем здесь? Я слышал, последнее время ты все больше во Фредонии пропадал.

– Дело… Чуть попозже, – Лот на секунду умолк, оглядываясь. – Встречай смену, Гари! Это Мирон Шелех, а это – Демид Бернага. Нынешний щит Шандалара.

Гари оценивающе вперился взглядом в молодежь. Мирона он прежде никогда не видел, но испытывал к преемнику вполне понятный интерес. Слухи о стычках с сагорскими пиратами, походе на Отранскую крепость и битве с князем Валуа быстро достигли ушей старого Воина, а значит траги не ошиблись в выборе. Его Знак попал к достойному, и это наполняло сердце Гари гордостью.

Впрочем, траги не ошибались никогда.

Демид молча стоял позади товарищей. Если он и смущался в такой компании, то ничем этого не выдавал. На его счету было пока всего одно серьезное дело: разборка с кочевниками на северных берегах Таштакурума, поэтому он чувствовал себя подростком среди взрослых мужчин.

Но Гари пожал ему руку как равному.

– Слыхал и о тебе, гроза кочевников. И не только я…

В этот миг из дома показался Эб Долгопол: его невозможно было не узнать, ведь описаниям Даки стоило верить. А Даки сказал только что «Эб поперек себя толще и всегда в длинном вышитом халате, даже когда спит, по-моему. За это его Долгополом и нарекли».

Эб моментально потащил путников в дом, даже толком не поздоровавшись.

– Потом, потом, – отмахивался он, протискиваясь в двери. – Не на пороге же? Входите…

Оглянуться не успели, как очутились за накрытым столом. Мирон поймал себя на том, что всего за несколько дней привык к уюту и роскоши. К хорошему быстро привыкаешь. Мысль, что скоро вновь придется пешком пересекать Шандалар, увязая в болотах, упорно бродила где-то на задворках сознания. Мирон тщетно гнал ее прочь. Дорога и Воин встречаются быстро и расстаются ненадолго, а пока можно наслаждаться покоем, забыв о палатке и походном мешке, брошенных в дальнем углу Эбовой гостинной.

– Помимо наилучших пожеланий Даки просил преподнести эти книги, почтенный Эбир. Одна из них по рудному делу.

Глаза Долгопола сверкнули: книги в кожаном переплете были едва ли не самой большой ценностью в теперешнем мире. Эб принял их с неприкрытым благоговением. Мирон знал, что торговец недавно купил шахты где-то в горах под Сагором и книга по рудному делу пришлась весьма кстати.

– Умеет Даки делать подарки, – шепнул Демид Мирону.

Было еще что-то для жены и дочерей Долгопола, но Мирон вручение пропустил, смакуя тонкое туранское вино. Демид, скорее всего, тоже.

Сразу после ужина Лот заговорил о деле. За столом к этому времени, кроме Воинов, остались только хозяин и Гари. Эбу все рассказать как есть посоветовал Даки, а Гари сам был когда-то Воином и в стороне не остался бы. Лот кратко изложил факты и умолк.

– Кто вспомнил о Лерое? – бесстрастно спросил Эб, когда Кидси закончил.

– Настоятель прихода Зельги Ринет Уордер. Он прислал монаха, из уст которого мы и узнали, что Лерой может посоветовать что-то дельное.

Эб глубокомысленно кивнул.

– М-да… Лерой – и впрямь ходячая загадка.

– Что о нем известно? – спросил Лот, откинувшись на высокую спинку стула. – А то мы даже не догадываемся, на какой козе к нему подъезжать.

Эб забарабанил по столешнице толстыми, как молодые огурчики, пальцами.

– Не очень-то много. Когда я купил дом на этой улице, а было это тридцать четыре года назад, Лерой уже давно жил здесь. Был каменщиком, подручных при нем много состояло, целая бригада. В гильдии с ним считались, да и мастер он был, каких мало. Но знаете, как это часто случается: сапожник, а без сапог. Так и Лерой: многим дома отстроил на загляденье (кстати, и мне тоже), а сам жил с семьей в халупе какой-то, чтоб хуже не сказать. Как-то после выгодного заказа решил он себе дом начать. Халупу свою снес и нашел, вроде бы, что-то вмурованное в стену. Одни говорят – шкатулку, другие – чуть ли не сундук. Не знаю, кому верить, да и разница невелика. С тех самых пор Лероя стало не узнать. Работать он бросил, бригаду распустил, жену с детишками к родственникам за Провост отослал. Года два он только пил; не знаю, где деньги добывал, верно, клад его тот самый золотом обеспечил. Только в таверне его и встречали. Мало-помалу поползли слухи: будто прознал Лерой что-то нечистое о своих предках. И никаких подробностей. Сам Лерой молчал, как проклятый, а потом вдруг исчез месяца на три. Ни слова никому не сказал – ушел ночью, чтобы меньше кто видел. Вернулся только к осени, как сейчас помню: у меня все лоси подурели, гон как раз начинался. Иду я к пристани, а он навстречу. «Здравствуй, говорю, сосед. Где пропадал?» А он в ответ: «Слыхали, Эбир, что люди о прадеде моем болтают? Так вот, это все правда». И пошел себе дальше. Я тогда только плечами пожал, забот по горло, не до него. А Лерой еще с полгода пропьянствовал, а потом как отрезало – ни капли. Прежде бочки из таверны не успевал таскать, а то вдруг прекратил, и все тут. Бригаду свою снова созвал, но сам не стал почему-то работать как раньше, только договаривался о заказах и советами помогал, если что не ладилось. Сидит до сих пор дома у себя, редко когда выходит. Почти тридцать лет уже. Чем он занят – ума не приложу. В доме все тихо и чинно. Да, собаки у него появились. Еще давно – здоровущие, черные все как одна, и злые, словно черти. Только Лероя и признают. Боится он кого-то, не иначе. Да кого здесь бояться? Не знаю даже. Вот и все, что я знаю.

Эб умолк, разведя руками. На первый взгляд в истории, приключившейся с Лероем, не было ничего странного. Но Мирон нутром чуял: не все так просто, как кажется. Что мог каменщик узнать о своем прадеде? Что тот в свое время разбойничал? Но разве это повод так круто менять жизнь? Да и бояться кого через столько-то лет? Может, потомков его дружков? Нет, не похоже. Слишком много темных мест.

– Скажите, Эбир… – начал было Демид, но Долгопол властным жестом оборвал его.

– Воины зовут меня просто Эб.

– Хорошо… Эб. Я хотел спросить, не творится ли чего необычного в окрестностях Тороши? Особенно на болотах. Звери, там, странные или еще что?

Эб пожал плечами:

– Время от времени хуторяне плетут всякий вздор о болотах, но так было всегда, сколько себя помню. Хотя должен признать: в последние годы плести стали заметно чаще. Правда, я никогда не обращал внимания на разные байки. Торгую я нынче в основном морем и на болота уже лет пять как не попадал.

Демид полез за пазуху и извлек сложенный вчетверо лист бумаги.

– А на это что скажешь?

На стол перед Долгополом лег рисунок Демида, изображающий встреченного в топях Скуомиша зверя с всадником. Эб поглядел на рисунок и так и эдак, поворачивая его пухлыми пальцами.

– А что говорить? Если мухоморов нажраться, еще и не такое привидится… Но рисунок вообще-то хороший.

Гари протянул иссеченную шрамами руку, но рисунок взять не успел: на улице послышался громкий шум, потом истошные крики, проникшие даже за толстые стены Долгополова дома-цитадели. Топот шагов на лестнице, стук в дверь. Взъерошенный привратник на пороге вопит:

– Пожар, хозяин! Дом Лероя горит!

Все мигом вскочили на ноги. Пожары в вечно сыром Шандаларе случались крайне редко. Когда выбегали за ворота Демид негромко шепнул Мирону:

– Началось, кажется…

Пылающий дом Лероя отделяло от жилища Эба два двора. По улице сновали люди, а за каменным забором заходились лаем собаки.

Пламя было тусклое, трескучее. Непрекращающийся дождь не позволял ему как следует разгореться; но оно и не гасло. Кое-как одетые зеваки сгрудились перед воротами.

За высоким каменным забором происходило нечто странное: в пламени метались неясные тени, что-то с грохотом обрушилось, подняв сноп рыжих искр, зазвенело стекло, жутко завыла собака…

– Помоги! – крикнул Мирон кому-то из глазеющих на пожар горожан, бросаясь с разбегу к стене. Заспанный мужичонка послушно подставил спину, и Воин мигом оказался наверху. Левую перчатку распорол острый осколок стекла, один из многих, вмурованных в кромку забора. Рука, к счастью, не пострадала. Мирон тихо изумился: стекло на заборе? Специально, чтобы не лазили, что ли?

Рядом возник Демид, придерживая ножны с мечом, словно меч мог понадобиться на пожаре.

– Вниз? – крикнул он, скорее утверждая, чем спрашивая.

Мирон кивнул.

– Откроешь ворота, а я в дом! – добавил Шелех уже в прыжке.

Земля упруго толкнулась в подошвы сапог, грязь брызнула в разные стороны крохотными фонтанчиками. Мятущееся пламя выхватывало из ночи то угол какого-то сарайчика, то чахлые кустики боярышника, растущие вдоль забора, то высокое крыльцо дома. Мирон шагнул вперед и едва не наступил на труп огромной черной собаки, валяющийся в жирно поблескивающей луже крови. Бок собаки был рассечен не то мечом, не то когтями.

Острое чувство близкой опасности захлестнуло Мирона, и он больше не расслаблялся. Слева, где приземлился Демид, сгустилась на мгновение шевелящаяся тьма, послышалось неприятное шипение и резко зазвенела сталь. Больше Мирон ничего разобрать не успел: ему навстречу рванулось что-то темное, бесформенное; разглядеть удалось только пасть, полную зубов, да несущийся навстречу клинок. Мирон едва успел выхватить свой меч и заслониться.

Дальше запомнились только разрозненные куски: бешеная рубка непонятно с кем, кровь, крики за забором и нетерпеливый стук в ворота, вдруг возникший из густой тени у забора черный пес, двойник убитого, яростно рвущий чью-то плоть, неистовый клич Демида: «Й-э-э-э!!», отражение пламени на его клинке, красноватые отблески на мокрой земле, гул огня, предсмертный хрип собаки, перешедший в жалобное поскуливание…

Неожиданно и сразу противник пропал. Отступил и растворился в слепящем жерле пожара. Мирон его, кажется, только слегка ранил. Демид пятью шагами левее возился с запорами на воротах; на утоптанной грязи под ногами умирал второй пес, разрубленный чуть ли не пополам. По ту сторону забора все перекрыл зычный голос Гари: «Лестницы! Лестницы, чтоб вам…» В доме, объятом алым цветком огня, с треском и грохотом рушились перекрытия.

Ворота, наконец, отворились, во двор хлынули люди. Мирон к этому времени пытался обойти дом по кругу, но страшный жар и удушливые клубы дыма не пускали.

Потом его догнали Демид и Лот Кидси, и последнее, что отпечаталось в памяти перед тем, как напряжение схватки сошло окончательно, – это несколько неясных силуэтов с перепончатыми крыльями, взмывших в ночное небо с резкой грацией летучих мышей.

Эб Долгопол вовсю руководил тушением пожара; люд с ведрами и кадками сновал от колодца к дому, пошли в ход багры. Пламя медленно, но верно стало уступать. Помогал и равнодушный дождь. Скоро пламя и вовсе сбили, только клочья дыма неспешно ползли ввысь, да чернели везде головешки. Стало вдруг темно, пришлось зажигать факелы.

Мирон угрюмо вычистил меч и отправил его в ножны. В душе пульсировала гулкая пустота.

– Кто это был? – негромко спросил Кидси, перемахнувший через забор в тот самый момент, когда открылись ворота, и потому почти ничего не увидевший.

Мирон, после долгой паузы, с неохотой ответил:

– Не знаю… не разглядел. Быстро все так…

Рыжий Лот успокаивающе положил ему на плечо тяжелую руку.

– Не бери в голову, Шелех. Мы сделали все, что сумели.

Демид, недвижимо стоящий поодаль, вздохнул:

– Я – не я, если это не те, кто разъезжает по нашим болотам на всяких чудовищах.

Кидси, задрав голову, глядел в небо.

– Значит, они способны летать… Это плохо. Очень плохо.

Мирон глухо сказал в пустоту:

– А ведь могли сразу с корабля сюда придти… И все было бы совсем не так.

– Ну-ну, – Кидси вновь похлопал его по плечу. – Мы не провидцы. Знать будущее никому не дано.

Мирон поднял на него упрямо-колючий взгляд.

– Но мы обязаны предвидеть будущее, Лот, ибо мы – Воины. И никто не простит нам ошибок.

Лот промолчал.

Подошел Гари, кутаясь в незастегнутую куртку. Лицо его застыло, как угрюмая маска.

– Нашли Лероя…

Три пары глаз обратились к нему с неясной надеждой, хотя кто смог бы уцелеть в полусгоревшем доме?

– Он был уже мертв, когда начался пожар. Его закололи прямо в постели…

Первый бой они безнадежно проиграли. С этим спорить не приходилось.

– Пошли отсюда, – сказал Лот отрывисто. – Нечего здесь больше делать.

Трое Воинов медленно зашагали к воротам; суетящиеся горожане предупредительно расступались перед ними.

Гари крикнул вслед, что они с Эбом вернутся, когда управятся с первоочередными заботами и дождутся мэра.

Воины уже вышли на улицу, когда от густой тени напротив двора Лероя отделилась тень поменьше и заскользила навстречу.

– Вы – Воины?

Лот, Мирон и Демид, остановившись, с удивлением рассматривали мальчишку лет восьми с недетски серьезным лицом. Одет он был в слишком просторную куртку с капюшоном, то и дело сползающим на глаза, замшевые брючки с нашивками и ладные яловые сапожки.

– Да, мы Воины, – ответил за всех Лот. Спокойно, как взрослому, ибо мальчишка явно поджидал их неспроста.

– Покажите Знак. Хотя бы один.

Ничего не спрашивая, Лот опустился на одно колено и распахнул ворот куртки.

Мальчишка внимательно поглядел на медальон и удовлетворенно кивнул.

– Хорошо. Я должен передать вам всего два слова. Лерой велел мне это сделать, только если с ним что-нибудь случится. Но обязательно Воинам и никому, кроме них.

Лот бережно взял его за худенькие плечи, скрытые под необъятной курткой.

– Говори, сынок. Перед тобой все Воины Шандалара. Может быть, твои слова спасут Озерный Край.

Мальчишка снова кивнул:

– Да, Воин. Лерой велел передать вот что…

Он на секунду умолк, а потом внятно и негромко произнес:

– Шаксурат. Дервиш.

Мирону показалось, что в непроглядной тени, откуда вынырнул мальчонка, кто-то пошевелился. Рука сама потянулась к мечу в ножнах.

Мальчишка перехватил его взгляд и негромко щелкнул пальцами – из тени пружинисто вышел огромный черный пес.

Часы на площади невозмутимо отбили десять. С момента, когда Воины прибыли в Торошу, прошло чуть больше четырех часов.

Привычно оттягивала плечи походная сумка, под сапоги стелилась размокшая тропа. Тепло Долгополова дома теперь казалось нереальным. Хорошо хоть, второй день нет дождя, не нужно то и дело выглядывать из недр капюшона, как улитке из раковины.

Мирон шагал впереди, прокладывая путь в нетронутой грязи. Несколько раз он проваливался в ямы с полужидкой массой, где что-то противно квакало и булькало. Едва не утопил правый сапог, спасибо Лот помог вовремя. Босиком по болотам не очень-то походишь.

В Тороше задержались совсем недолго. Если Лерой чувствовал, что за ним по пятам ходит смерть и просил передать Воинам всего два слова, значит он вкладывал в эти слова самое простое и очевидное: отправиться в Шаксурат и отыскать там человека по имени Дервиш. Возможно, этот Дервиш и есть тот самый старик-ворожей. В Шаксурате жили в основном потомки выходцев с жаркого Востока, сохранившие и свой язык, и кое-какие обычаи. В той части Шандалара многие реки и озера носили имена, данные переселенцами с востока: Шургез, Баш, Муктур, Шакра, Таштакурум… Обитателя тех мест вполне могли звать Дервишем, тем более что слово это означало примерно то же, что соотечественники Мирона и Демида вкладывали в понятие «колдун».

Странным было еще и то, что отыскать наутро мальчишку с черным псом Воинам не удалось. Ни Эб, ни Гари, ни остальные горожане, кого удалось расспросить, никогда прежде не видели его и никогда о нем не слышали. Лот поначалу решил, что это чей-то соседский сынишка, тем более что одет он был не как бедняк или бродяга (хоть куртка и казалась чересчур большой), а рядом с Долгополом жили наиболее состоятельные люди Тороши.

К грузу тайн и загадок, окутывающих лже-Знаки, добавилась еще одна.

Следующим утром выступили на запад. Конечно, лучше всего было морем добраться до Зельги или даже до Эксмута, а затем по рекам подняться севернее Корондаля, по Тромлену, Он-Арану и Крусу. Оттуда – до места, где сливаются Сурат и Шаксурат-река всего полдня ходу, а до селения – еще полдня. Но, к сожалению, в Тороше у пристани стоял всего один корабль – «Фея», а она направлялась на восток, в Цимар. И Воины решили дойти до любого из селений у озера Провост, купить там челнок и дальше подниматься по Эстании, переплыть Хорикон с его неисчислимыми островками, по реке Батангаро, а там снова пешком, севернее Муктура и как раз выйти к озеру Шакра, на берегу которого и приютилось нужное селение.

Они знали, что болота Шандалара подверглись нашествию неведомых существ и их странных животных. Что пришельцы как-то связаны с лже-Знаками и что они выступают отнюдь не на стороне Воинов. От их рук пал Лерой, единственный, кто мог дать хоть какую-то ниточку, возможно, ведущую к разгадке. Ниточка эта все же попала к Воинам, но Лерой-то погиб, а он наверняка мог рассказать гораздо больше.

А пока – в Шаксурат, на встречу с Дервишем, ибо ничего более просто не оставалось.

Рыжая шевелюра Лота, наверное, была видна издалека. Ноги вязли в грязи, сапоги отяжелели, хотелось проклинать все на свете, а Мирон в который раз ловил себя на мысли, что любит Шандалар с его вечной слякотью несмотря ни на что.

Вскоре достигли реки Алис, неторопливо катящей темные воды на юг как раз посредине между Провостом и Торошей.

Демид, позевывая, осматривался. На юге он бывал редко, знал только окрестности Зельги да дорогу на север. Алис казался ему глубоким.

– Как перебираться-то будем? – спросил наконец он. – Лодку купить негде, а плот связать не из чего.

– Вплавь, – буркнул Лот. – Раздевайся.

Бернага поежился, поглядев в мглистый кисель за рекой. По спине бил озноб от одного взгляда на воду.

Мирон не выдержал и засмеялся. Он-то понял, что Лот шутит, хотя и вышла шутка не в меру прохладной.

– Да не дрожи ты! Смотреть на тебя жутко. Плотина есть выше по течению, по ней и перейдем.

Демид вздохнул с видимым облегчением. Холода он побаивался. Он видел не раз, как купались в озере жители Таштакурума, называющие себя моржами, и не раз перед купанием им случалось проламывать тонкий ледок на воде. Демид моржей не понимал: чего ради лезть в стылые воды озера, когда можно истопить баньку? Сейчас, конечно, он полез бы в реку вслед за Лотом и Мироном, если бы пришлось, но радости при этом не испытал бы, уж точно.

– Шуточки у тебя, – поежился Демид.

Лот криво усмехнулся. Он и сам не мог придумать причину, по которой погрузился бы в эти студеные неприветливые волны.

Лот свернул направо, вдоль реки. Здесь росла низкая чахлая трава и грязи почти не было. У берега шумели на легком ветру длинные стебли камыша, юркими тенями шныряли в зарослях выдры, беззаботные и шустрые. Часто бросалась на реке рыба.

Тем временем Алис заметно мелел: стали попадаться островки и даже коряги. Толстые, черные, склизкие. Демид присвистнул: деревьев такого размера в Шандаларе практически не осталось. Только на приморских возвышенностях кое-где сохранились одинокие старые великаны, ведь с холмов вода стекала, но все равно в холодном и влажном климате они гнили заживо.

Вскоре показалась и плотина, сооружение из мощных бревен, позеленевших от старости, и целых груд хвороста. Стена стеной, сырая, сочащаяся потеками воды, покрытая бесформенными пятнами лишайника. По ту сторону плотины разлилось приличных размеров озеро.

– Ого! – оценил плотину Демид. – Кто ж ее построил-то?

– Бобры, – пожал плечами Лот. – А что?

Бернага удивился: бобры ушли из Шандалара в первый же год долгих холодов. Время разрушило их хатки, похожие на беспорядочные кучи ветвей, но эта плотина выдержала две сотни лет.

– Вообще-то ее подновляют время от времени, – пояснил Лот.

– Зачем? – Демид все удивлялся.

– Не знаю, – ответил Кидси. – Раньше купцы, идущие из Зельги в Торошу (и обратно, разумеется), за ней присматривали. Значит, нужно это кому-нибудь, ходить по болотам. Вообще, должен заметить, что Шандалар вовсе не так безлюден, как кажется со стороны. Если на болотах не видно людей, это отнюдь не значит, что на болотах совсем никого нет.

«Эк его разобрало, – подумал Мирон не без изумления. – Соскучился, что ли? Он ведь последние лет семь где-то на западе пропадал, война там и посейчас не утихла… Видать, не я один так люблю наш Облачный Край, каким бы он не казался неуютным».

Шелех по-новому взглянул на рыжего Кидси. Нет, тот не всматривался туманным взором в некие бескрайние дали, он уставился себе под ноги, чтобы не влезть ненароком в лужу. Но он улыбался, старый рубака, и меч тяжело хлопал его по боку. И если тень падет на Шандалар, Лот все силы отдаст на борьбу с ней. Мирон не сомневался, что будет стоять рядом с ним, плечом к плечу, до конца. Точно так же, как молодой Демид Бернага, без году неделя как Воин. А если у страны такие защитники, как нынешние Воины, как Даки, Лерой, Эб Долгопол, как старик, и Копач, и настоятель Ринет Уордер, как учитель Гейч и одноногий Пью, который знает все на свете, как сотни крепких шандаларцев, живущих в холоде и сырости, от Варды до Рамана, от Адванса до Кит-Карнала, не пожелавшие уйти туда, где тепло и солнце, значит, видят боги, страна достойна, чтобы защищать ее до последнего вздоха.

Лот первым взобрался на скользкий гребень плотины. Осторожно ступая, он прошел между темной поверхностью озера с одной стороны и журчащими ручейками далеко внизу – с другой. По озеру гуляла мелкая рябь, сносившая всякий мусор к самой плотине.

Демид перебрался так же быстро и легко, движения его был ловкими, уверенными и стремительными на загляденье, словно у давешних выдр в камышах. Настал черед Мирона. Ему уже приходилось ступать по этой черной стене, приходилось не однажды. Главное – пробовать место, куда собираешься поставить ногу, не скользкое ли, и не глядеть вниз. И на озеро не глядеть. Только под ноги, да на ту сторону, где ждут братья-Воины.

Когда троица скрылась из виду в редких зарослях ольхи, к плотине трусцой приблизился большой черный пес, до этого прятавшийся неподалеку. Он осторожно обнюхал место, где люди взбирались на стену, потом задумчиво уставился за Алис. Хвост пса нервно подрагивал, а уши жадно ловили каждый доносящийся звук.

Правый берег реки мало отличался от левого, разве что на плоском возвышении поперечником верст в пять уныло пузырились полуживые кустики, которым не суждено было стать деревцами. Рыхлая зелень скрыла плотину, и никто из путников не обернулся.

Заночевали на островке, который пришлось долго искать. Примяли густую опоку, сверху поставили Миронову палатку, постелив мешок Демида и громадное двойное одеяло Кидси на дно. Мясо съели холодным, согрели только воды для чая. Ручей тоже пришлось долго искать – Демид потом ворчал, не унимался: «Что за страна – места сухого не сыщешь, а воды набрать чистой все равно негде. Хоть бы дождь пошел, что ли…»

– Да ну тебя, – фыркнул Мирон, с удовольствием прихлебывая из походной чаши-долбленки. – В кои-то веки за шиворот не течет, а он: дождь, дождь.

Демид, наливая дымящееся питье в такую же долбленку, посоветовал:

– Капюшон пониже натягивай, чтоб не текло!

Мирон только усмехнулся.

«Сроднились мы уже с нашими дождями. Точно. Когда в Гурду ходил с Протасом, первые дни не по себе было от света яркого, да от бесконечного солнца. А домой вернулся, влез в трясину по уши – и порядок. Чертовщина какая-то! Так у людей со временем перепонки отрастут между пальцами, ей-ей…»

Мирон вспоминал пронзительно-голубое небо над гурдскими степями, небо без привычных низких облаков, и смотреть в него было жутковато: того и гляди ухнешь в эту нависшую бездну, пикнуть не успеешь. А там – ори, не ори, в этой прозрачной пустоте. Еще странно было видеть далекий-далекий горизонт, видеть так же ясно, как сухую землю под ногами. Мирон чувствовал себя раздетым, выставленным напоказ, и ни скрыться, ни спрятаться никак невозможно. То ли дело дома: нырнул чуть что в туман, и поминай как звали… Воевать и маскироваться за пределами Шандалара приходилось совсем иначе.

Утром, едва рассвело, продолжили путь. Мирону почему-то казалось, что за ними кто-то украдкой наблюдает, но сколько он ни вглядывался в белесую мглу, не мог заметить никакого движения. Однажды только что-то большое и серое шевельнулось там, но это оказался всего лишь дикий лось, старый и одинокий. Он печально поглядел на людей, тряхнул горбоносой головой и неохотно побрел прочь от тропы, роняя с промокшей шерсти крупные капли.

Задолго до полудня невдалеке показались воды Провоста. Сначала развеявшийся было туман впереди вновь сгустился, что обещало близкую воду.

Когда подошли ближе, из тумана стали выступать первые признаки людского жилья: плетеный забор, небольшая избенка, крытая камышом, теплица на холмике, укрытая прозрачной тканью, крошечная пристань на берегу, а потом уж и само озеро – теряющаяся в тумане беспокойная водная равнина.

Селение было совсем маленьким – четыре избушки да несколько сараев. Легкий дымок поднимался от труб; кто-то неразличимый возился в теплице, а из клубящегося над озером тумана доносился мерный скрип уключин.

– Что за хутор? – спросил без особого интереса Демид, разглядывая избушки.

– Трост, кажется, – ответил Лот не очень уверено.

– Трост, Трост, – заверил друзей Мирон. – Пошли.

Тропинка вывела их к самой пристани; рядом копался в сетях седой старик в кожаной куртке и высоких рыбацких сапогах. В лодке, привязанной к рогатому колышку, судорожно трепыхалось несколько крупных рыбин.

Завидев Воинов, старик выпрямился.

– День добрый, – поздоровался Лот, и все трое поклонились.

– День добрый, – отозвался старик настороженно. Потом, видимо, узнав в пришлых Воинов, немного расслабился.

– Лот? Лот Кидси?

– Да!

– Ты не помнишь Кирка Дюри?

– Нет, – ответил Лот, нисколько не смутившись. – Не могу же я помнить всех, с кем встречался в сотнях селений в сотне стран. Но очень может быть, что я видел тебя раньше.

– Видел, видел, – оживился старик. – Лет десять назад ты проходил тут с Гари Слименом.

Он повернулся к молодым Воинам.

– А это, надо думать, Мирон Шелех и Демид Бернага.

– Точно, – кивнул Мирон и решил не тратить время на бесполезные разговоры.

– Нам нужна лодка, Кирк.

Тот кивнул, смешно дернув головой, совсем не так, как перед этим Мирон.

– Догадываюсь, что она нужна вам насовсем.

– Верно догадываешься.

– Поклажи у вас нет? – поинтересовался хуторянин деловито.

– Какая у Воинов поклажа? – проворчал Лот. – Меч да сумка.

Кирк хмыкнул.

– Есть лодка. Правда, небольшая. Зато легкая и быстроходная.

Он повел к сараю, выстроенному на самом берегу озера. Вынес ладный челнок из березовой коры, на вид старый, но весьма крепкий, и опустил на землю у ног Воинов. В челноке лежало плоское деревянное весло с отполированной за долгие годы рукояткой.

– Вот. Берите.

– Спасибо, Кирк.

Лот полез в сумку и достал несколько монет.

– На, возьми.

Старик замахал руками:

– Нет-нет, не нужно.

– Бери, бери, – Лот силой вложил деньги ему в ладонь. – Мы же Воины, а не грабители.

При слове «грабители» Кирк вздрогнул, и Лот насторожился.

– В чем дело?

Кирк в сердцах сплюнул.

– Да бродят тут по болотам…

– Кто?

– Не знаю. В плащи кутаются и тащат что попало. Знаки у них такие же, как у вас.

Воины переглянулись. Они помогли бы хуторянам в любом случае, но сейчас вдобавок отчетливо запахло недавними событиями в Тороше.

– Скажи-ка, Кирк, не показалось ли тебе, что эти в плащах – вовсе не люди?

Кирк даже присел. Он повертел головой, словно боялся, что их могут подслушать, и шепотом сообщил:

– Я не знаю, кто они… но у них черные руки! Чтоб мне провалиться!

– Так! – решил Лот. – Прячь челнок в сарай. Мы задержимся.

Кирк мигнул выцветшими водянистыми глазами, занес лодчонку и затворил дощатую дверь, подперев ее палочкой.

– Пойдемте. Голодные, небось. Уха поспевает. А потом я людей покличу.

Уху жена Кирка варила знатную, ей все отдали должное. Кирк сходил к соседям, привел еще четверых местных мужчин. Лишь один из них был моложе Лота.

Выходило, что последние месяцев шесть какие-то люди в длинных плащах шастают по округе и, угрожая оружием, отбирают у хуторян съестное, а также все мало-мальски ценное. Тех, кто упирается, бьют, правда, пока никого не убили. Никаких животных с ними не видели, поклажу те всегда уносили на себе, однако на болотах странные следы замечали неоднократно.

Некоторые из грабителей носят на груди Знаки, рассмотреть руны на них пока никому не удалось.

Приходят чаще всего они вечером, реже – под утро. Говор мягкий, с пришептыванием и неуловимым акцентом. Вооружены мечами и широкими кинжалами. Кирк и его сосед Матеус добавили, что кожа у чужаков черная, по крайней мере, на руках, потому что лица их разглядеть невозможно из-за капюшонов. И не похоже, что они носят перчатки.

В общем-то, особого вреда от чужаков и не было, скорее всего, потому, что они изо всех сил стараются остаться незамеченными для остального Шандалара.

Остаток дня Воины, разделившись, провели на болотах, разыскивая логово чужаков или их следы. Мирон отправился на северо-восток. Легкий шум волн на Провосте скоро застрял в тумане, и Шелех остался в глухой тишине, заставившей острее ощутить, что теперь он один. Никто из местных с Воинами не пошел – сослались на неотложные дела. Хлопот по хозяйству у хуторян было не счесть, поэтому не настаивали.

Однообразно хлюпала под ногами выжимаемая из мха вода. Мирон кутался в плащ, зыркая по сторонам. Вновь поползли низкие свинцовые тучи, похоже, собирался дождь. Селение теперь было далеко, добрел Мирон чуть ли не до Трайской топи, откуда вытекали и Алис, и самый крупный его приток. Болота стали совсем бурыми от обилия мха, только кое-где еле-еле зеленела низкая поросль голубики.

Тропой, по которой он шел, пользовались редко. То и дело она пропадала, и Мирон отыскивал ее только по памяти. Память пока не подводила. Мирона вообще редко подводила память.

«Нет здесь никого, – подумал он. – Надо, пожалуй, в сторону уходить».

Впереди тропа вскоре должна была пересечься с другой, ведущей к северной части Провоста. Мирон решил идти по ней на запад, к берегу озера. Вон и тропа нужная уже видна…

С первого взгляда на новую тропу Мирон понял, что по ней ходят и в последнее время часто. Не только люди, отметил он немного позже, когда продвинулся версты на три к западу. Круглые вмятины, похожие, скорее, на ямы, тянулись вдоль тропы, изредка пересекая ее. Они были заметно крупнее, чем следы, которые видели Мирон с Бернагой у Скуомиша.

Мирон остановился перед следом, наполненным мутной коричневатой жижей.

«Не успела отстояться», – подумал он. Зверь прошел тут не так уж и давно.

Посох, которым всякий путник пробовал сомнительные места, ушел в жижу на добрый локоть. Весил зверь неимоверно много.

«Ё-ё, кажется, стоит порадоваться, что это чудовище жрет кусты, а не мясо. Такого, пожалуй, одолеть потруднее, чем матерого дракона».

Вскоре Мирон наткнулся на отдельный хорошо сохранившийся след сапога. С виду, вроде бы, сапог как сапог, а приглядишься – короче он, чем человечий, зато шире, в две полных ладони. Мирон присел рядом с отпечатком, изучая.

Соседний был не таким четким, но все же проступал достаточно явственно. От предыдущего он не очень отличался, во всяком случае, у людей правый сапог разнится с левым куда заметнее.

Мирон поднялся, поставил ногу рядом со следом и шагнул, как обычно шагает путник. Сравнил длину своего шага и чужакового. Чужаковый оказался короче на четверть.

Шелех вспомнил, как рубился с кем-то во дворе у Лероя. Еще тогда у Мирона возникло смутное подозрение, что противник ниже его. Судя по следам, это правда.

Мирон прикрыл глаза и сжал воображаемый меч, заставляя вспоминать руки. Низовой блок, боковой, опять низовой…

Точно! Руки помнили лучше головы, потому что голова запоминает лишь то, что поняла или пыталась понять, а руки просто помнят, и все.

Все удары чужак наносил либо снизу, либо навстречу. Боковые целил в пояс, ну, чуть выше, может быть. Блоков против ударов сверху руки не запомнили.

«Так-так, – подумал Мирон с удовлетворением. – Это уже кое-что».

Он дошел до берега и вернулся к селению, ничего существенного больше не обнаружив.

Мирона встретил Лот, рыскавший на востоке и уже успевший прийти назад. Ждал он совсем недолго; к выводам Шелеха мало что добавил. Следы огромных тварей тоже попадались ему во множестве, но вот на следы самих чужаков наткнуться не посчастливилось. Надежды отыскать лагерь не оправдались, видимо, грабители не сидели на одном месте. Впрочем, это как раз было понятно: их животным требовался корм, а сколько зелени нужно таким исполинам? Поневоле станешь кочевать.

Но тогда непонятно, почему грабители приходят в селение достаточно регулярно. Поразмыслив, Мирон нашел этому только одно объяснение: всякий раз хутор посещали разные чужаки. Они просто идут куда-то вглубь Шандалара сплошной волной, длинным караваном. А местным жителям кажется, будто в округе обосновалась шайка бандитов.

Перед самым закатом вернулся Бернага, отправившийся на юг. Единственное, что его заинтересовало, – это следы у моста через Фалею, следы все тех же громадных животных. Чужаки переправлялись через реку пешком, по мосту, а страшилищ своих гнали вплавь (или вброд – в зависимости от глубины), опасаясь, видимо, что мост не выдержит их тяжести. Приходили, вернее, приезжали верхом, чужаки с востока, по раскисшей тропе шириной с улицу, направлялись за Фалею, но туда Демид ходить не стал: не хватало времени. Болота же севернее этой тропы выглядели обычными болотами, даже зайцы Демида не больно пугались, тогда как у моста бросались наутек, едва его замечали.

Кирк сказал: последние несколько суток грабители не приходили, значит имелись все основания надеяться, что они заявятся ближайшей же ночью. Едва успело стемнеть, Воины расположились в первом же сарае рядом с тропой. Хуторяне разошлись по домам. Зарядил ленивый дождь, зашептал негромко, и ничто, кроме его шепота, не нарушало ночную тишину. Целый ворох сухих стеблей опоки остро пах, щекоча ноздри. Мирон развалился на сене, каждое движение вызывало лавину сухого шороха. В щели лез холодный озерный воздух, все запахнулись в подсохшие за дни без дождя плащи. Демид вознамерился было развести костер, но Лот отсоветовал. Во-первых, сено могло вспыхнуть, а во-вторых, глаза должны привыкнуть к темноте, потому что в любой момент зрение может понадобиться.

Чужаки придут без лишнего шума, поэтому ждали молча. Мирон, откинувшись на спину, размышлял. Просочившаяся сквозь крышу капля упала ему на лицо, и он, сердито зашипев, передвинулся в сторону. Демид то и дело негромко вздыхал, вспоминая что-то свое, Лот затаился, а может быть, заснул. Мирон не стал проверять. Даже если и спит, мгновенно проснется, едва что-нибудь начнет происходить.

Так тянулась довольно долго, Мирон иногда задремывал, всецело положившись на слух. Любой звук возвращал его к реальности: всплеск на близком озере, заунывный вой волкособак на болотах, мышиная возня в сене, вздохи Демида… Ночь захлестнула Шандалар, и лишь чужаки-грабители тащились, наверное, сквозь дождь, прижимаясь к телам своих покорных слуг-исполинов.

Шаги Мирон ощутил под утро. Именно ощутил, а не услыхал, ибо дождь впитывал все посторонние звуки, как мох впитывает воду. Сознание включилось, и через мгновение он уже стоял на ногах, а рядом бесшумно вскочили Лот и Демид.

По тропе прошли трое, неслышно ступая. Прямо к дому Матеуса.

Лот, чуть приоткрыв дверь, кошкой выскользнул из сарая. Мирон последовал за ним, не колеблясь; Демид задержался на случай, если следом за этими чужаками идут отставшие.

Тьма уже перестала быть кромешней, небо чуть заметно посерело.

Раздался громкий стук – незваные гости будили Матеуса. Лот с Мироном прокрались к самому крыльцу, не вызвав никакой тревоги. Чужаки вели себя на удивление беспечно, даже не обернулись ни разу. Демид у сарая молчал – значит, там, на тропе, все по-прежнему чисто.

Ну что же, силы равны. Трое против троих. Посмотрим, кто сильнее.

Заскрипела отворяемая дверь, на крыльце появился хмурый хозяин с фонарем в руке. Борода его была всклокочена, словно у рассвирепевшей росомахи.

Мирон взглянул на грабителей – каждый из них доставал Матеусу лишь до подбородка. Фигуры их казались бесплотными, скрытые под длинными плащами. Кроме того, мешал свет фонаря.

Лот, недолго думая, вскочил на крыльцо, хватил заднего чужака плоской стороной меча по голове и набросился на второго. Мирон тут же занялся третьим, краем глаза заметив, что первый беззвучно хлопнулся Матеусу под ноги.

– Свяжи его! – рявкнул Лот повелительно, и хуторянин на несколько секунд исчез в доме. Вернулся он с веревкой.

Мирон целиком сосредоточился на схватке; его чужак сноровисто уклонился от несложного выпада и мигом извлек длинный узкий меч, похожий на фредонские шпаги. Звякнуло железо, чужак защитился и неожиданно легко перемахнул через перила, словно нетопырь.

Лот ожесточенно рубился со своим, уже внизу, перед самым крыльцом. Не успел Мирон соскочить вслед за вертким противником, тот перекликнулся с товарищем, сбросил плащ и взмыл в небо, еще больше став похожим на большого нетопыря.

Мирон, сжимая бесполезный меч, глядел на светлеющие тучи. От Лота чужак тоже удрал, оставив лишь плащ.

– Вот зараза! – сказал Кидси с досадой. – Упорхнул.

Появился встревоженный Демид. Ему показалось, что у друзей затруднения. Он уставился на Мирона, уныло глазеющего в небо, на Лота, уже овладевшего собой и прячущего меч в ножны.

– Что у вас? – спросил Бернага, слегка успокоившись.

Лот вздохнул:

– Удрали. Оба.

– Совсем как тогда, на пожаре: шасть в небо, и нету, – добавил Мирон, нехотя подцепив мечом валяющийся под ногами плащ. – Вот все, что осталось.

– Но одного я все-таки оглушил, – удовлетворенно заключил Лот. – Вон он, голубец, на крыльце прикорнул.

Демид глянул: там стоял довольный Матеус и ухмылялся во все лицо. Проснулись и остальные хуторяне, потревоженные шумом; спешил к ним кое-как одетый Кирк Дюри, мелькали огни в окнах домов. Небо продолжало светлеть: занимался новый день.

Чужак начал приходить в себя только когда окончательно рассвело. Лот здорово его приложил: кожа на голове лопнула, обильно текла густая темно-багровая кровь, быстро чернея. За два часа его успели как следует рассмотреть, сдернув с плеч плащ цвета мокрой хвои.

Как и люди, чужак имел две руки, две ноги, продолговатое тулово и голову; на этом сходство кончалось. Несомненно, что летучие мыши состояли с ним в дальнем родстве. Голова была круглая, с огромными подвижными ушами, глазки маленькие и глубокосидящие, рот большой и зубастый, нос напоминал поросячье рыло, но черное и поизящней. Руки длиннее, чем у человека, свободных пальцев три, плюс один противостоящий, на манер людского большого пальца; и еще длинный, заворачивающийся вбок мизинец, к которому приросла кожистая перепонка-крыло. Ног не увидели – не стягивать же сапоги? Одежда – кожаные шаровары и ладная куртка без рукавов, скроенная таким образом, чтобы оставить свободными крылья. Мизинец при необходимости легко сгибался у основания, прижимаясь к запястью и локтю, перепонки обвисали на манер накидки и, несомненно, согревали чужака не хуже одежды, потому что были покрыты мягким ворсом, а внутри их ветвились многочисленные кровеносные сосуды. Весил чужак меньше, чем следовало ожидать от создания такого размера, но это Мирона как раз не удивило, ведь существа, способные к полету, не могут быть грузными. Полые кости, отсутствие жира – только кожа да мускулы.

Меч, как заметил Мирон раньше, узкий и тонкий, искусная гарда тонкой работы скрывает почти весь кулак. Клинок хорошо закален и мастерски заточен. Кинжал, наоборот, непомерно широкий, как варварский тесак, и слегка изогнутый.

Знака на чужаке не нашли, хотя Лот утверждал, что на шее у того, с которым он рубился, болтался какой-то медальон, правда, непонятно, Знак ли.

Остановив чужаку кровь, снесли его во все тот же сарай Матеуса, где караулили ночью. Хуторяне, наглядевшись, разошлись потихоньку, забот-то у них не уменьшилось.

Чужака усадили спиной к столбу, подпирающему кровлю. Дверь затворили, чтобы ненароком не улизнул. Огненный камень в банке фонаря горел ровно и ярко, освещая почти весь сарай.

Демида Лот отослал наружу на всякий случай: вдруг крылатые вздумают выручать своего дружка? Как не хотелось Бернаге остаться, пошел, скрепя душу. Старший есть старший, как скажет, так и будет. Глядя на него, Мирон вспомнил свой первый поход на логово сагорских пиратов – тогда он был самым молодым среди Воинов, и точно так же приходилось подчиняться старшим вопреки всему.

Чужак заворочался и открыл глаза. Рука стремительно метнулась к поясу, но, не найдя ни меча, ни кинжала, бессильно опала. Издав невнятное шипение, крылатый замер.

Лот в упор разглядывал его лицо. Теперь оно стало осмысленным, живым, а не бесстрастным, как раньше, когда чужак был без сознания. Он не трус, раз искал оружие, а значит его соплеменники уклоняются от схватки по каким-то своим соображениям.

– Кто ты такой? – твердо спросил Лот.

Голос Воина полнился холодом и острой сталью. Даже Мирон почувствовал себя неуютно.

Чужак хранил молчание, упрямо нагнув голову. Кидси выразительно обернулся к Мирону. Тот понял с полуслова: потянул из ножен меч и шагнул вперед. Лот наклонился, сграбастал чужака за куртку, приподнял.

– Говори, отродье! Лучше – говори.

Глазки у крылатого забегали. Неожиданно низким голосом он сказал:

– Я – Суорг, меченосец из рода Хла.

– Как зовется твой народ?

Суорг казался удивленным.

– Разве люди ничего не знают о деммах?

– Ты демм?

Суорг не ответил.

– Откуда ты родом?

– С лица Мира.

– Где это?

Демм пошевелил ушами – что сие означало, не понял ни Лот, ни Мирон. Наверное, прислушивался.

– Это – по ту сторону. Здесь – изнанка, там – лицо. Истинные живут там. Хотя вам наверняка все представляется иначе.

– Что вам нужно в нашем краю?

Суорг оскалился:

– Спроси об этом своих трагов, бледная обезьяна!

Лот отвесил крылатому легкую затрещину.

– Не умничай, длинноухий!

Чужак вдруг ловко вывернулся, отпрыгнул вглубь сарая и пронзительно заверещал. Тотчас заметно дрогнула земля. Потом еще раз.

– Берегись! – не своим голосом заорал с улицы Бернага.

Земля продолжала вздрагивать под чьими-то тяжелыми шагами. От визга крылатого закладывало уши.

– Лот! Мирон! Наружу! Скорее! – надрывался Демид.

Кидси попытался сцапать верткого демма, но тот проворно отпрыгнул. Мирон налег на дверь; в сарай втек тусклый свет дождливого шандаларского утра, смешиваясь с желтым свечением фонаря. Лот наконец схватил за шиворот крылатого, видимо, еще не пришедшего как следует в себя.

Мирон выбрался из тесного помещения, глянул за угол и обмер: прямо на сарай перла серая гора, тяжело переваливаясь и увязая в грязи. Крошечная головка на длинной шее даже не сразу бросилась в глаза. Толстенные ноги попирали землю, сотрясая при каждом шаге всю округу.

Демм опять заверещал; гора откликнулась глупым, но весьма громким мычанием. Очевидно, чужак заслышал ее издалека, обладая более острым слухом (недаром прядал ушами, как лось) и теперь призывал свою зверюгу на помощь.

– Лот, уходи! Да брось ты его к чертовой матери! – голосил Демид срывающимся голосом. Мирон не видел ни его, ни Лота. Очевидно, Кидси не отпускал демма.

Зверь приближался. От сарая его отделяло теперь локтей сто. Судьбе сарая вряд ли приходилось завидовать.

Мирон, преодолевая неприятный холодок в груди, рванулся навстречу.

– Й-э-э-э!!!

Демид встрепенулся, выхватил меч и понесся на подмогу, заходя с другой стороны.

Лот, прижимая к себе брыкающегося и беспрерывно орущего демма, наконец, выбрался из сарая, но так ничего и не увидел, потому что дверь выходила к поселку, а не на болота.

Чудовище продолжало мычать и сотрясать землю, неуклонно приближаясь, неотвратимое, как падающая скала. Мирон подбежал почти вплотную. Голова твари высилась на уровне печных труб – не дотянешься.

Демид тоже приблизился и с размаху рубанул по ноге-колонне. Морщинистая кожа лопнула, как гнилой орех, хлынула кровь. Но на чудище это никак не подействовало, оно продолжало переть дальше, словно ничего не произошло.

Пораженный Бернага отпрыгнул в сторону. Мирон, задрав голову кверху, бежал уже к сараю и выбирал удобный для удара момент. Шея в самом тонком месте – у основания головы зверя – была несколько толще тела взрослого мужчины, а сама голова – вдвое крупнее лосиной. Разума в этой твари было не больше, чем в пивном бокале.

Демид отдышался и бежал сбоку от поврежденной ноги, вновь и вновь взмахивая мечом и кромсая первую рану. Кровь хлестала, словно вода из пробоины в плотине.

Мирон, глядя вверх, выжидал. Вот голова медленно поплыла к земле, ближе и ближе… Размахнувшись что есть силы, Воин обрушил меч на шею чудовища. Удар, другой…

– Й-э-э-э!!!

Голова вдруг отделилась от толстенной шеи и тяжко шлепнулась в грязь; мышцы рук хором заныли, да так, что Мирон невольно охнул.

Чудище на миг замерло, по громадному телу прокатилась волна дрожи; затем пошло дальше, медленно приподнимая обезглавленную шею. Мощное колено разнесло стену сарая в щепы. Но уже на следующем шаге передние ноги подломились, отчего необъятная туша, и так горбатая, сгорбилась еще сильнее, а потом вся эта гора мяса разом завалилась набок, вминая в землю все под собой. Ноги, шея и длинный хвост продолжали дергаться и вздрагивать. Многострадальный сарай рухнул окончательно, Лот сообразил, что стоит, сжимая меч побелевшими пальцами, в боевой стойке и бессмысленно таращится на умирающего зверя. Демид, едва ускользнувший от падающей туши, сидел на мокрой земле и безудержно кашлял, пытаясь унять бешено колотящееся сердце и вернуть в норму дыхание. А Мирон, опустив меч, глядел на дело рук своих, еще не веря.

Дождь невозмутимо сыпал из нависших над самыми головами туч; холодные струйки текли за шиворот. Мирон подумал, что при таком росте чудовище непременно должно задевать макушкой за тучи.

Наконец зверь перестал шевелиться; только сейчас Лот опустил меч и вспомнил о демме. Тот, естественно, под шумок удрал.

И тут до Мирона дошло, что Демид вился как раз у левого бока поверженного гиганта. В груди снова похолодело, Шелех опрометью бросился вокруг туши, на бегу чертыхаясь.

Спустя минуту он увидел и услышал Демида, по-прежнему сидящего на земле. У Мирона отлегло от сердца.

– Жив! Чтоб его! Я уж думал, что тебя подмяло.

Демид закашлялся и поднял голову.

– Эй, Шелех! Прекрасный удар!

Дождь все сыпал и сыпал, сквозь него с трудом пробился окрик Лота.

– Мирон! Демид! Где там вы?

– Пойдем, – Шелех протянул руку, помогая товарищу подняться. – Ты цел хоть?

– Цел, цел, – отмахнулся Бернага, подбирая окровавленный меч.

Рядом с Лотом собрались почти все хуторяне.

Мирон подумал, что день начался на редкость бурно. Каким, интересно, получится вечер?

Ответ на этот вопрос могло дать только время.

Лодка, купленная у Кирка, превзошла все ожидания Мирона – не рыскала, не текла, слушалась весла и не боялась волны. Править ею было одно удовольствие. Мирон с веслом устроился на корме, Демид – на носу, а Лот – между ними. Походные мешки и запас пищи укрыли куском парусины, чтоб зря не мокли под дождем.

Провожать Воинов пришли лишь Кирк, Матеус да самый молодой из мужчин-хуторян. Мирон чувствовал себя неловко: от одного набега они людей защитили, но деммы, наверняка, заявятся еще. Впрочем, не сидеть же здесь теперь до окончания Рек? Легче понять причину, влекущую в Шандалар чужаков с лица Мира (или с изнанки, как глядеть), и устранить эту причину. Ведь они обирают и другие селения Облачного края. И все равно было неловко, словно Воины предали свой народ. Разумом-то Мирон, да и хуторяне тоже, понимали, что уходить надо, но сердце ведь молчать не заставишь.

Утешало, что деммы до сих пор брали в основном еду, а уж мяса в селении теперь хоть отбавляй. Его и коптили, и солили в бочках, и, предварительно обжарив, заливали жиром в кадках и относили в глубокие погреба-ледники… Туша деммового зверя могла бы прокормить двадцать таких селений.

Дождь зарядил меленький, тихий, видно сразу: не меньше, чем на неделю. Мирон потихоньку греб вдоль берега – Провост достаточно велик, чтобы потерять из вида землю, как в море, а пересекать большие озера на хрупком челне – занятие для безумцев. Все равно что пересекать море на том же челне. Идя же вдоль берега, Воины ничем не рисковали, ведь всегда можно пристать.

Обогнув низкий заболоченный мыс, Мирон стал держать точно на север. Демид, по обыкновению, дремал, поклевывая носом. Лот погрузился в размышления и едва слышно барабанил пальцами по борту. Наверное, в очередной раз ругал себя за то, что упустил плененного чужака. Сколько тот мог бы рассказать Воинам! Ведь, по сути, ничего о нем и вообще о деммах узнать так и не успели. Что гонит их в Шандалар? Отголоски каких давних событий? Снова и снова Лот перебирал в памяти дела давно минувших дней – и не находил ответа.

Течение в озерах такого размера практически не чувствуется, поэтому челнок скользил по воде весьма резво. Пожалуй, пеший путник, идущий по берегу, их обогнал бы разве что бегом. Но по топким берегам Провоста не больно побегаешь.

Когда Мирон утомился махать веслом, его сменил Демид. Теперь Мирон блаженно дремал на носу.

«Да, – подумал Шелех с сожалением, – всегда бы так. Сидишь, и вместе с тем приближаешься к цели. Не то что обычно – только и знаешь, что грязь дорожную месить…»

Так они и гребли по очереди несколько дней кряду. Провост на севере сузился и вытянулся к западу узким языком залива, в который неспешно втекала Эстания – река, нареченная когда-то тэлами-первопроходцами.

По ней поднялись до устья Провы, потом – до заросшего кувшинками пролива к озеру Таритау, а оттуда немного осталось и до треуглого Хорикона, известного своими сухими скалистыми островами. День сменялся днем, ползли назад унылые берега, поросшие опокой и ивняком, ничто не менялось вокруг: не становилось ни теплее, ни холоднее, не прекращался дождь, не переставал клубиться туман, особенно с утра и к вечеру. Только по известным с детства приметам путники отмечали движение на северо-запад.

В Хорикон вошли около полудня; берега неожиданно разошлись, и вместо легкой речной ряби в борт челнока хлестнула низкая упругая волна с грязно-серой шапкой пены на макушке. Над восточными отмелями она была повыше, а едва Воины отгребли на место поглубже, пена пропала. Челнок теперь заметно покачивался.

Устья Батангаро раньше, чем стемнело бы, достичь не успевали, поэтому решили заночевать на одном из островов, благо были они холмистыми, не то что болотистые берега. Лот, орудовавший веслом, отвернул немного влево, и скоро стена опоки пропала из виду. Вокруг, сколько выхватывал из тумана глаз, плескалась свинцовая вода Хорикона, и только спустя два часа впереди проступили смутные очертания острова.

Он был скалист и неприступен, но Воины знали, что с северной стороны есть удобная бухточка, где можно высадиться на берег. Осталось только обогнуть крутой мысок, похожий на клюв совы.

Повинуясь уверенной руке Лота, челнок плавно разрезал озерные волны. Скоро бухта приняла его, вобрала вместе с путниками. Вода здесь была спокойнее, да и ветер не так чувствовался, отсеченный скалами. Лот правил к едва заметной расщелине, где обычно взбирались на гребень по неровностям камня. Демид на носу пошевелился и привстал, готовый первым высадиться на островок.

К темноте палатка уже стояла, а огненный камень пылал в небольшом углублении на скале. В этот раз за водой далеко ходить не пришлось – зачерпнули прямо из озера, так что Демиду даже не представилось повода поворчать.

Уже собирались укладываться спать, когда к костру вышел седой старик в ослепительно-белом плаще.

– Доброй ночи, Воины.

Мирон сразу понял, что это траг. Белый цвет – их цвет, а больше никто в Шандаларе не стал бы разгуливать, облачившись в белый плащ. Ведь грязно, белое сразу стало бы серым.

– Ты – траг? – спросил Лот. По его тону нетрудно было понять, что рыжий Воин нисколько не сомневается.

– Да, – ответил старик спокойно. – Сядем. Пришла пора объясниться.

«Наконец-то, – подумал Мирон. – Вмешались».

Они расселись вокруг огня. От скал тянуло холодом, даже сквозь подстилку из шкур.

– Задавайте вопросы, – разрешил старик. Траги всегда так: ничего особо не рассказывают, но на вопросы отвечают. Мирону казалось, что они постоянно опасаются сболтнуть лишнего. Но что траги могут скрывать от Воинов? Мирон не понимал.