Оболочки

(11). Сторона 2. 22 апреля, среда. ​

(11). Сторона 2. 22 апреля, среда.

Странно, но среда здесь была нерабочим днём. Точнее говоря, не каждая, а именно эта, мир-симулятор отмечал день рождения Ленина. С утра потоком шли фильмы о вожде мирового пролетариата, как его здесь называли. На улице вывесили красные флаги, и мусора у дома прибавилось — праздновать местные начали ещё во вторник вечером. Но в свой законный выходной я чистить двор не собирался, в этом мире перед трудовым кодексом все были равны, и дворник, и товаровед, и директор завода, и даже капитан КГБ, который наверняка собирался этот день провести с пользой для себя, а не только для своей страны.

— В Подмосковье облачно, на севере возможны дожди, ветер южный, три-семь метров в секунду, — ведущая прогноза погоды бодро улыбалась мне с экрана телевизора. — В южных областях Украины и Молдавии прогнозируются пылевые осадки с повышенным радиационным фоном. Рекомендуемая профилактическая доза ферроцина — по одной таблетке один раз в день.

На лицо ведущей набежало облачко грусти, но тут же рассеялось.

— А сейчас перед вами выступит вокально-инструментальный ансамбль «Машина Времени» с песней об Ильиче…

Я выключил телевизор, и начал собираться. Тренировочные штаны, майка хэбэшная, рабочая куртка — в ней было столько карманов, что для них вещей не хватало. Пакет с шоколадными батончиками и фляга с водой, в магазинах пластиковых бутылок меньше, чем по литру не было, и те полагалось сразу после употребления сдавать в переработку. На руки кожаные перчатки, на ноги польские кеды, к ремню — топорик, на голову строительную каску. Специальные велошлемы продавались в спорттоварах, но от каски отличались в основном ценой, против бесплатного инвентаря дворника — шесть рублей сорок копеек.

Велосипед зашелестел шинами по асфальту, солнце сразу припекло. Вот уже неделю я потихоньку осваивал окрестности, дороги подсохли, и если не заезжать в лес или на поле, а держаться шоссе, можно было посетить рядом лежащие посёлки и даже небольшой городок Кимры, стоящий на Волге. А когда грязь сменится летней засухой, то и в Дубну через лес скатать.

Улица Столетия революции упиралась в бульвар Александра Костерина. Суровый молодой человек в бетонной кожанке смотрел на прохожих сверху вниз с постамента, сжимая в кулаке каменную газету. Я на минуту остановился, чтобы поправить цепь.

— Николай Павлович!

Обернулся, в нескольких метрах от меня стояла доктор Брумель, и не одна, а с каким-то мужиком.

— Здравствуйте, Оксана Леонидовна.

Мужик недобро на меня посмотрел. Низкий лоб, приплюснутый нос, одно ухо изломано, на толстых пальцах — сбитые костяшки.

— Гена, — сказала ему докторша, — сходи, купи мне мороженое.

Гена хмыкнул, побренчал в кармане мелочью, и широкими шагами направился к ближайшему киоску. При ходьбе он переваливался.

— Это ваш муж? — просто из вежливости спросил я, и тут же обозвал себя идиотом, Соболев наверняка знал о своём враче такие подробности.

— Знакомый, — Оксана стрельнула глазами. — Ухаживает. Ревнуешь?

— Ещё как.

— Он отвалит сегодня ближе к вечеру, ты мне перезвони, ладно? — она повела плечами, углядела своего спутника, тот уже расплатился и нёс два стаканчика. — Пломбир с орешками? Геннадий, ты меня балуешь. А вы, Николай Павлович, далеко собрались?

— Нет, покатаюсь часика два-три, и обратно, телевизор смотреть.

— Это хорошо, что вы из дома выбрались, физические нагрузки вам показаны. До свидания.

Я тоже попрощался, Гена что-то буркнул, засовывая вафельный стаканчик почти целиком в рот. Соболев ему не нравился, мне он — тоже. И доктор Оксана тут была совершенно не при чём.

Пока велосипед исправно глотал километр за километром пути, я потихоньку составлял список того, что мне другому предстояло найти в Википедии и вообще в сети, раз уж двойное сознание сливалось, или, как говорилось в инструкции, синхронизировалось раз в неделю. Выходило не так уж много, то, что было актуально в том мире, в этом не особо котировалось. И, надеюсь, я всё же догадаюсь спросить у Чурова, чем меня потравили.

В половине первого, когда до точки назначения оставалось ещё километров семь, дорогу преградил мотоциклист.

— Далеко собрались, Николай Павлович? — он продемонстрировал мне красную книжечку.

— В Кимры заеду и обратно.

— Вы сами посудите, товарищ Соболев, — лицо моего собеседника было скрыто затемнённым забралом шлема, — после больницы да ещё в коме побывали, а теперь бодро педали крутите. Нельзя так себя подставлять. Разворачивайтесь, и езжайте обратно. Сейчас скорость наберите побольше, а километра за полтора до Устинова сбросьте, пот выступит, лицо раскраснеется, будете на нормального больного человека похожи. А в Кимры, если захотите, мы вас вертолётом доставим. Договорились?

Тут, конечно, человек из органов был прав, мне полагалось в кровати лежать и не вставать, а я тут рассекаю, спорить не стал, развернулся, выставил шестую скорость, чтобы усилие было побольше, и двинул к дому. Уже на бульваре Костерина я еле крутил педали, у подъезда с облегчением сполз с седла и вытер рукавом лоб.

— Что, Палыч, умаялся? — сосед свесился в окно, докуривая сигарету. Хотел было бросить окурок вниз, но вовремя смутился и спрятал за спину. — Куда ездил-то?

— На озёра.

— Рыбку решил половить? А удочки?

— Приглядеться пока.

— Ну да, — Борька выдвинулся так, что чуть не упал. — У меня сетка есть, Палыч. Во такая! Двадцать пять метров. Как надумаешь, мы с тобой по зорьке её поставим, а потом на следующий день сымем, только чтоб никто ни-ни. Плотвичка сейчас отнерестится, а после майских можно. Навялим, и с пивком.

— Подумаю. А с тебя штраф.

— За что, ёпт!

— За окурок, думал, я не увижу? Насобираешь за это мешок.

Всё-таки дворник в этом мире стоял на более высокой социальной ступени, и Борька вышел через десять минут с бумажным пакетом, и Анохина с совочком ходила за своей шавкой. А я запихивал вещи обратно в шкафы. Пока дышал вольным сельским воздухом, кто-то забрался в мою квартиру, и хорошенько в ней порылся. Ордена, сберкнижка и пачка денег никуда не исчезли, а вот две распечатанные пачки витамина из ящика стола как испарились. Холодильник тоже отодвигали, матрас на кровати лежал неровно. Ампулы, которые лежали россыпью на дне бачка унитаза, нашли и вытащили, все четырнадцать.

Зато пузырёк с глазными каплями никого не заинтересовал. А зря, всё содержимое ампул теперь хранилось там. Ждать следующей синхронизации я не стал, промежуточный укол в это утро ничего плохого не принёс, зато хорошего — вон сколько, и на велике летел как гонщик, и гирю двухпудовую сорок раз почти не напрягаясь поднял. Хотя это скорее заслуга моего персонажа была, он, несмотря на алкоголизм и беспорядочную жизнь, за собой следил.

Тут я напомнил себе, что за телом своим Соболев, может, следил хорошо, а вот за окружением — плохо, и поэтому превратился в труп.