Очерки лондонских нравов

VI. ДЖЕНТЛЬМЕНЫ-ОБОРВАНЦЫ

Скажите, какимъ образомъ можно объяснить довольно странное обстоятельство, что нѣкоторые классы людей, повидимому, принадлежатъ единственно Лондону. Кромѣ Лондона вы рѣшительно нигдѣ ихъ не встрѣтите; какъ будто лондонская почва служитъ разсадникомъ для нихъ, и какъ будто они вмѣстѣ съ вѣчными туманами и закоптѣлыми зданіями составляютъ исключительную принадлежность Лондона. Мы могли бы пояснить это замѣчаніе множествомъ примѣровъ, и въ настоящемъ скиццѣ ограничиться тѣмъ, что представимъ для образца одинъ только классъ, который такъ вѣрно и такъ выразительно опредѣляется названіемъ «shabby-genleelmen», или оборванныхъ джентльменовъ.

Конечно, кто не согласится, что оборванныя люди встрѣчаются повсюду, а что джентльмены не принадлежатъ къ числу рѣзкостей и мнѣ предѣловъ Лондона, — но соединеніе этихъ двухъ качествъ въ одно составляетъ, по нашему мнѣнію, не отъемлемую принадлежность нашей столицы, — все равно какъ монументъ на Чарингъ-Кроссѣ или какъ фонтанъ и бассейнъ у Алдгэта. И что еще замѣчательно — это сложное качество относится до однихъ только мужчинъ; женщина бываетъ или оборвана и грязна до крайности, или опрятна и внушаетъ уваженіе, хотя бы нищета сдѣлала сильный отпечатокъ во всей ея наружности. Бѣдный человѣкъ, который какъ говорится, «видѣлъ лучшіе дни», обнаруживаетъ странное соединеніе неопрятности и жалкаго стремленія къ смѣшному щегольству.

Для лучшаго понятія мы постараемся другими словами объяснить названіе, которое мы придали этой статьѣ. Если вамъ случится встрѣтить человѣка, который безпечно шатается по Друри-лэну или стоитъ прижавшись спиной къ деревянной стойкѣ на Лонгъ-акрѣ — если вы увидите; что руки его опущены въ карманы широкихъ брюкъ, украшенныхъ пятнами, и замѣтите, что эти широкіе брюки обильны сальными пятнами, что на мужчинѣ надѣтъ коричневый фракъ съ блестящими пуговицами, что измятая шляпа его нахлобучена на правый глазъ, — то совѣтую вамъ не жалѣть такого человѣка. Онъ принадлежитъ къ разряду оборванцевъ, но не къ разряду джентльменовъ. Этотъ человѣкъ любитъ посѣщать грязныя гостинницы, любятъ заглядывать въ дешевые театры, питаетъ закоренѣлую симпатію къ дѣльнымъ занятіямъ и находится въ таинственныхъ сношеніяхъ съ любителями чужой собственности. Ни если вы увидите въ толпѣ другого человѣка, лѣтъ сорока или пятидесяти отъ роду, который торопливо пробирается по самому краю тротуара, если вы замѣтите, что этотъ человѣкъ завернутъ въ изношенную пару платья, изъ которой фракъ мѣстами блеститъ, какъ полъ, натертый воскомъ, а брюки туго затянуты штрипками, частію для того, чтобы придать фасонъ этому наряду, а частично и для того, чтобы изношенныя башмаки крѣпче держались на ногахъ, — если вы замѣтите, что его не желтовато-бѣлый шейный платокъ тщательно зашпиленъ булавкой, для того, чтобы прикрытъ лохмотья нижней одежды и что руки его всунуты въ остатки лайковыхъ перчатокъ, — то смѣло можете считать такого человѣка за джентльмена-оборванца. Одинъ взглядъ на печальное лицо этого человѣка, на робкое сознаніе своей нищеты, которая отражается въ его лицѣ, мгновенно пробуждаетъ въ нашей душѣ чувство состраданія, — въ ваше сердце западаетъ глубокая грусть.

Однажды мы встрѣтились съ подобнымъ человѣкомъ, и какъ бы мы думали, онъ цѣлый день мерещился намъ въ глазахъ и цѣлую ночь грезился на снѣ. Человѣкъ, о которомъ Вальтеръ Скоттъ говоритъ въ своей демонологіи, и въ половину не вынесъ того отъ воображаемаго джентльмена въ черной бархатной мантія, сколько мы перечувствовали въ душѣ съ минуты нашей встрѣчи съ джентльменомъ въ описанномъ нарядѣ. Въ первый разъ онъ обратилъ на себя наше вниманіе тѣмъ, что расположился противъ насъ за чтеніе въ Британскомъ Музеумѣ. И что еще замѣчательно, передъ этимъ человѣкомъ лежали двѣ оборванныя книги, два старые фоліянта, съ мѣдными застежками, въ грязныхъ и мѣстами проточенныхъ молью обложкахъ, которыя въ свое время, вѣроятно, считались щегольскими. Онъ являлся въ Музеумъ каждое утро аккуратно съ послѣдней секундой десятаго часа, выходилъ изъ Музеума самымъ послѣднимъ и при этомъ случаѣ принималъ на себя видъ человѣка, который не зналъ, гдѣ ему пріютиться отъ холода и непогоды въ теченіе остального дня. Сидѣлъ онъ всегда плотно прижавшись къ столу, для того, чтобы скрыть недостатокъ пуговицъ на фракѣ, и обыкновенно заботливо приставлялъ книгу къ ногамъ, гдѣ, какъ онъ расчитывалъ, шляпа его безопасно могла скрываться отъ любопытныхъ и нескромныхъ взглядовъ.

Около двухъ часовъ вы всегда увидите, что онъ жуетъ французскій хлѣбъ или грошовую булку; — не вынимая ея изъ кармана сразу, какъ обыкновенно поступаетъ тотъ, кто хочетъ завтракать, но отщипываетъ въ карманѣ кусочки и съѣдаетъ украдкой. Онъ зналъ также, что въ этой булкѣ заключался весь его обѣдъ.

При первой встрѣчѣ нашей съ этимъ жалкимъ предметомъ мы тогда же подумали, что для его наряда не предстояло ни какой возможности сдѣлаться хуже. Мы даже рѣшили расчитывать на вѣроятность, что этотъ человѣкъ въ скоромъ времени покажется въ новой подержанной одеждѣ. Но какъ мы сильно ошибались! джентльменъ этотъ съ каждымъ днемъ становился болѣе и болѣе оборваннымъ. Пуговицы одна за одной отстали отъ его жилета; онъ началъ застегивалъ фракъ, и когда одна сторона фрака доведена была до того же состоянія, въ которомъ находился жилетъ, застегиванье перешло на другую сторону. Въ началѣ каждой недѣли наружность его казалась нѣсколько получше, и это измѣненіе происходило оттого, что шейный его платокъ, хотя и удерживалъ за собой прежнюю желтизну, но уже не былъ такимъ грязнымъ; къ тому же много выигрывали вновь натянутые штрипки и заштопанныя перчатки. Въ этомъ положеніи онъ оставался недѣли съ двѣ. Наконецъ одна изъ пуговицъ на фалдахъ его фрака отвалилась, а вмѣстѣ съ этимъ несчастіемъ исчезъ и самъ человѣкъ. Мы уже начали считать его умершимъ.

Спустя недѣлю послѣ того, какъ скрылся предметъ нашихъ наблюденій, мы за тѣмъ же самымъ столомъ сидѣли въ Музеумѣ. Читая книгу, мы сами не замѣтили какимъ образомъ, остановили глаза на пустомъ стулѣ, занимаемымъ бѣднякомъ джентльменомъ, и въ головѣ нашей столпился цѣлый рой размышленіе о причинахъ, которыя принудили его удалиться со сцены публичной жизни. Съ чувствомъ глубокаго сожалѣнія представляли себѣ тысячу бѣдъ, которыя могли встрѣтиться ему, старались догадаться, дѣйствительно ли онъ умеръ, или попался только подъ арестъ, — какъ вдругъ догадки наши разъяснились внезапнымъ приходомъ самого джентльмена. Съ перваго взгляда мы замѣтила, что съ нимъ произошла какая-то странная перемѣна, и что въ вошелъ въ комнату съ видомъ, который показывалъ полное сознаніе въ улучшеніи своей наружности. И въ самомъ дѣлѣ, появленіе его показалось намъ страннымъ во многихъ отношеніяхъ: платье на немъ было новое, темное, глянцоватое; но при всемъ томъ, оно казалось для насъ тѣмъ же самымъ, въ которомъ онъ приходилъ сюда до этого; мало того, мы увидѣли даже тѣ самыя заплатки, съ которыми успѣли уже познакомиться; мы узнали ту же самую шляпу, — да и едва ли кто можетъ не узнать ея, съ ея высокой тулейкой, которая постепенно становится кверху шире и шире; продолжительная служба этой шляпы сообщила ей красновато-коричневый цвѣтъ, но теперь мы усматриваемъ ее такою же черною, такою же лоснистою, какъ и самый фракъ. Мы снова было задумались о причинахъ такой перемѣны, но въ эту минуту истина мелькнула передъ нами: мы сразу догадались, что костюмъ джентльмена-оборванца былъ «подновленъ» и въ душѣ пожалѣли объ этомъ. Кому изъ насъ неизвѣстно, что эта подновляющая жидкость чрезвычайно какъ обманчива; мы не разъ видѣли ея пагубное дѣйствіе надъ многими джентльменами-оборванцами, видѣли, какъ часто вовлекала она свои жертвы въ ложное сознаніе о ихъ достоинствѣ, а еще чаще принуждала ихъ покупать новыя перчатки, камышевую трость или какой нибудь другой дешевенькій нарядъ. Она укрѣпляетъ ихъ бодрость не болѣе какъ на недѣлю, а послѣ того снова поселяетъ въ нихъ уныніе и горесть и развиваетъ эти чувства сильнѣе прежняго. Такъ точно случилось и на этотъ разъ; скоротечное достоинство несчастнаго человѣка уменьшилось въ прямомъ отношеніи съ уменьшеніемъ «возобновительной влаги» Колѣни «невыразимыхъ», локти фрака и швы начали бѣлѣть съ тревожной быстротой. Шляпа снова поселилась подъ столомъ, и самъ владѣлецъ ея какъ нельзя смиреннѣе помѣщался на своемъ мѣстѣ.

Случись же на бѣду, что въ теченіе цѣлой недѣли безпрерывно лилъ дождь, хотя и мелкій, но тѣмъ не менѣе «возобновительная влага» исчезала вмѣстѣ съ влагой атмосферы, и бѣдный джентльменъ-оборванецъ не рѣшался уже прибѣгать къ улучшенію своей наружности.

Трудно, и даже невозможно, опредѣлить какую нибудь особенную часть города главнымъ убѣжищемъ джентльменовъ-оборванцевъ. Большая часть людей этого рода попадалась намъ около присутственныхъ мѣстъ. Отъ осьми и до десяти часовъ утра ихъ всегда можно видѣть въ Голборнскомъ судѣ, а если кто любопытствуетъ осмотрѣть отдѣленіе несостоятельныхъ должниковъ, то непремѣнно увидитъ этихъ людей, не только въ числѣ зрителей, но и въ числѣ самихъ должниковъ. Мы ни разу еще не бывали на биржѣ, не встрѣтивъ тамъ джентльменовъ-оборванцевъ, и каждый разъ съ удивленіемъ старались разъяснить себѣ, какія именно дѣла или занятія могли привлекать ихъ туда. Они просиживаютъ тамъ по цѣлымъ днямъ, облокотившись на огромные, полинялые, постоянно влажные зонтики; никто съ ними не вступаетъ въ разговоръ; впрочемъ, и они ни съ кѣмъ ни говорятъ. Правда, случается иногда увидѣть въ разговорѣ двухъ джентльменовъ-оборванцевъ, но опытъ увѣряетъ насъ, что это обстоятельство весьма необыкновенное, причиной которому служитъ или щепотка табаку, или какая нибудь другая подобная вѣжливость.

Если трудно опредѣлить постоянное мѣстопребываніе этихъ людей, то еще труднѣе узнать главное занятіе ихъ. Намъ во всю жизнь приходилось имѣть дѣло съ однимъ только джентльменомъ-оборванцемъ: это былъ пьяный гравёръ, который жилъ въ сырой, душной комнатѣ одного изъ вновь выстроенныхъ домовъ въ Камденъ-тоунѣ, подлѣ самого канала. Джентльменъ-оборванецъ или вовсе не имѣетъ занятія, или дѣйствуетъ въ качествѣ агента по хлѣбной, винной или угольной торговли, а иногда принимаетъ на себя обязанность сбирать долги, участвуетъ въ торговлѣ подержанными вещами и наконецъ хлопочетъ по чужимъ дѣламъ. Встрѣчали ли наши читатели подобныхъ людей, во время прогулокъ своихъ, намъ неизвѣстно; мы знаемъ только то, что бѣдный человѣкъ (нѣтъ нужды, обязавъ ли онъ за свою бѣдность собственному своему поведенію, тли поведенію другихъ), который чувствуетъ свою нищету и тщетно старается скрыть ее, составляетъ самый жалкій предметъ въ человѣческомъ родѣ. Мы не краснѣя можемъ пожалѣть о немъ и при случаѣ подать ему руку помощи. Къ числу этихъ несчастныхъ, съ весьма немногими исключеніями, можно причислятъ и джентльменовъ-оборванцевъ.