Глава 5

– Ой, не доверяю я ему, Валерочка! – подвела черту Мария, после того как он вернулся за полночь, завалился в ванну и под массаж все ей рассказал.

– Кому конкретно?

Он рассеянно гладил ее голое бедро. Машка по его просьбе массировала его шею и плечи совершенно голой. Большая, белокожая, гладкая, как бок его внедорожника, пахнущая мятой. Он обожал ее мягкое тело, обожал прикосновения к себе ее рук, ее грудей, пухлого живота. Он любил ее по-своему и доверял пока только ей. Идиоты те мужики, которые избавлялись от жен, с которыми совместно выбрались из нищеты и стали богатыми. Только они могут быть верными подругами, только они – с кем делился последней коркой хлеба.

Другие, заявившиеся на все готовое, разве способны будут понять тебя?! Разве способны будут экономить при, казалось бы, больших деньгах?! Им бы только тратить! Им бы только расточительствовать! Они же не понимают, эти голозадые красотки, что богатым может считаться не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто разумно тратит.

Машка тратила разумно. Порой даже слишком, за что он ей выговаривал. Но все равно ценил в ней даже это скопидомство. Может, и не было в нем ничего хорошего, но и плохого не было ничего точно.

Ну и конечно, не стала бы ни одна длинноногая кобылка встречать его за полночь у порога с тревожным вопросом в глазах. Потом долго слушать, мыть его, массировать шею и плечи. Подруга! Настоящая боевая подруга! Хоть и глуповата немного.

– Что дети? – резко сменил он тему.

Машка, когда принималась философствовать, начинала действовать ему на нервы и казалась особенно глупенькой и наивной.

– Дети, как всегда, – безропотно подчинилась она новому повороту в разговоре. – У Сереги какие-то хвосты, все опять сдает… Игорь укатил с друзьями на какие-то соревнования в Новгород. Софийка захотела изучать китайский. Ищет с учительницей своей возможного репетитора. Я-то кого могу порекомендовать?

– Это точно, – отозвался он, подавив смешок. – Что работники? С ними все нормально? Скоро день зарплаты, штрафовать не за что?

– Все нормально, – она принялась мягкими ласкающими движениями массировать ему уши, он заурчал, как огромный кот. – Работают, слушаются. Штрафовать не за что. Валерочка, не доверяю я ему.

– Да кому не доверяешь-то? – отозвался он сонно, решив, что пора перебираться в кровать, иначе он уснет тут в ее руках.

– Ваньке этому! – отозвалась Машка ворчливо и потянулась за полотенцем. – Хлыщ он рыжий, Валерочка.

– Он компаньон, Машка. Верный, надежный.

Валерий тяжело поднялся из остывшей воды, тряхнул головой, разбрызгивая воду. Взял из рук жены полотенце, кое-как обмотался им и тяжелой поступью двинулся к кровати. Рухнул на спину и тут же закрыл глаза, притворяясь спящим, чтобы Машка перестала бухтеть.

Он слышал, как она ходит по спальне, надевая трусы и широченную ночную сорочку из натурального шелка – тоже его блажь. Слышал, как осторожно ложится рядом, чтобы не потревожить, и вздыхает, вздыхает без конца. Плохо вздыхала Машка. Тяжело и тревожно. И у него от этого сделалось нехорошо на душе.

Жена, она хоть и не великих мозгов у него была, но чуйку имела. И если вдруг тревожилась, то вряд ли попусту. В Сереге-то – старшем сыне – сразу углядела червоточину.

– Толку не будет из него, Валерочка! – подвела она как-то итог после очередной проваленной сыном сессии. – Остолоп наш первенец!

Он тогда с ней не согласился, даже поспорил и приказал не каркать. А итог? Итог плачевен. Серега третий вуз штурмует, а толку? Двадцать пять лет парню, а до сих пор ни одного диплома.

– Маш, а Маш, – он легонько двинул ее коленом.

– Чего? – отозвалась она тут же и повернула голову в его сторону.

– В самом деле считаешь Ваньку прохвостом?

– Не прохвостом, а хлыщом, – поправила она его и нежно погладила по мощному плечу. – Хоть разница и не большая, а все же есть, Валерочка. Хлыщ, по моим понятиям, – пустой никчемный человечек. Он и предаст, не задумываясь, если обстоятельства будут не в его пользу. А прохвост – это хуже, Валерочка.

– Чем же хуже? – Он улыбался с закрытыми глазами, потешаясь над Машкиной философией.

– Прохвост, Валерочка, кинуть желает, еще с тобой не договорившись. Он уже идет к тебе с такими намерениями.

– Ишь, ты! Ванька, стало быть, не прохвост? – уточнил он с широкой улыбкой.

Вздумала его учить, дура-баба! Он этого Грищенко Иван Иваныча пробил по всем статьям, прежде чем деньги свои в дело вкладывать. Тихий, незаметный человечек, никаких косяков за ним нет и не было. Был неудачный брак. Союз изначально был проигрышным. Странно вообще, как могла высокомерная красавица Катя выйти замуж за этого тихого неудачника? Какой потенциал в нем рассмотрела десять лет назад? На пять лет ее хватило. Потом ушла к яркому, удачливому, высокому и красивому. Грищенко тогда чуть не умер от горя. Великих сил ему стоило восстановиться. И тут, на его счастье, ему Мельников подвернулся со своей суетой, навязанной хозяином бизнеса Севастьяновым.

Ох, как он тогда уговаривал Мельникова вложиться! Как умолял! Даже руку поцеловал, когда уговорить удалось. И едва не плакал, и клялся в вечной верности. Никогда, говорил, не предам. Никогда! Мельникову было плевать на его клятвы. Он знал: если этот рыжий малый захочет его кинуть, он его просто уничтожит, и все…

– Нет. Ванька не прохвост, – ответила с запозданием Машка: видимо, размышляла. – Он хлыщ, Валерочка. Слабый, тихий, незаметный. Не люблю я таких. Скользкие они. Никогда не знаешь, чего от них ждать.

– Ты и Севастьянова не любишь. Говоришь, сделан из противотанковых ежей, – напомнил ей Мельников, проваливаясь в сладкую дрему.

– Севастьянова я боюсь, – вдруг встрепенулась Машка, разгоняя его дремоту. Приподнялась на локте, нависла над ним, как огромное белоснежное облако: – И ты его бойся, Валера! Севастьянов – дьявол!..

Он почти не слышал последних ее слов – провалился в сон, как в черную яму, и проспал без сновидений до самого утра, хоть это хорошо. Проснулся до будильника, тут же выключил его, чтобы не слышать мерзкого визга. Пошел в спортзал, оборудованный в цокольном этаже, и там провел полчаса, качая пресс, отжимаясь. Немного походил по беговой дорожке – бежать что-то сил не осталось. Когда вернулся в спальню, Машки уже не было: хлопотала с завтраком. Он принял душ, побрился, оделся, спустился к завтраку – и глазам своим не поверил: за столом сидела его любимая дочка Софья.

Милый ребенок пятнадцати лет сидел к нему боком, давая возможность полюбоваться своим точеным профилем. Мельников вообще удивлялся частенько: в кого она удалась такой красавицей? Они с Машкой грузные, здоровые. Сыновья им под стать: с мощными руками, массивными затылками, громадными ступнями и кулаками. Странно, как с таким телосложением средний Игорек какие-то кульбиты в плане прыжков может выделывать. Но что-то у него получалось, раз грамоты и кубки с соревнований регулярно возил. Может, не свои, а?..

Софийка была не такой. Она была тоненькой, высокой, грациозной, с прекрасными черными глазами и темными волосами до пояса, которые она вопреки наставлениям матери не хотела стричь. Черты лица были правильными, точеными, ручки – маленькими, изящными. Когда она держала его за щеки и целовала в лоб, Мельникову хотелось плакать от счастья. Он так ее любил!

– Привет, красавица моя! – с тихой нежностью произнес он, целуя дочь в макушку.

– Привет, пап! – Она погладила его по руке.

– Чего так рано встала? У тебя же вроде каникулы? – Он сел на свое место во главе стола, требовательно глянул на жену: – Что там у нас на завтрак?

Мог бы и не спрашивать. Валентина всегда готовила по три-четыре блюда. Кушайте кто что хочет. Он хотел всегда много, сыновья и Машка – тоже. Одна Софийка обходилась ложкой каши, стаканом сока и наперстком кофе без сахара.

– Я рано, пап, потому что нашла репетитора по китайскому языку. Мама тебе сказала, что я хочу изучать этот язык?

– Да, что-то такое говорила. Кто преподаватель? Я его знаю? Где будут проходить занятия? Сколько стоят? – забросал он тут же дочь вопросами, погружая вилку с ножом в громадный рубленый бифштекс.

– Ой, все, знаешь, сложилось просто превосходно! – воскликнула Софийка, глянув на отца с нежностью. – Моя преподавательница английского тоже хочет изучать язык и предложила заниматься у нее. А я же с ней, у нее уже английским занимаюсь. Так что метаться по городу не придется. Денег не много, пап, тысяча в час.

– Рублей?

– Ну не евро же! – фыркнула Софья и рассмеялась. – Препода не знаю, кто-то из ее давних знакомых. Сказала, что человек надежный и порядочный.

– Мать? Что скажешь?

Мельников глянул на Машку, сонно зевающую над тарелкой с яичницей. Понятно, рано встала из-за дочери. Он-то в одиночку привык по утрам обществом Валентины обходиться и не требовал никогда ее ранних подъемов.

Сейчас их проводит и снова завалится. Вот корова! Он с неожиданным раздражением отметил, что Машка с утра выглядит отвратительно. Кожа щек бледная, дряблая. На голове – воронье гнездо. Хоть бы расческу в руки взяла, корова! Долбишь, ей долбишь, посети хоть раз косметолога. Сейчас лазерная хирургия творит чудеса. В таких красавиц дурнушек превращает. А она только ржет в ответ. Ржет и жрет! Ржет и жрет! Корова!

Вдруг некстати вспомнилась Карина и весь этот отвратительный разговор о ней с Севастьяновым. Ох, как пришлось вчера ему изворачиваться, как вилять, пытаясь увести разговор в другую плоскость! Интересно, успокоился Севастьянов, нет? Долго говорил про нее вчера хозяин, очень долго. И что нашел в этой длинноногой стриженой телке?! Какую изюминку?

Нет, она, конечно, симпатичная, спору нет. Фигура в порядке, грудь как камень – не рожала потому что еще, и, видимо, не собирается. Но таких красоток у него в офисе пруд пруди! А что он с ней чаще, чем с остальными, так остальных и наказывать нет необходимости так часто. А эта гадина обнаглела настолько, что сгореть заживо ему желает. Он ей устроит сожжение! Он ей самосожжение устроит! Вот только Севастьянов уедет и тогда…

– Маш! – резко окликнул он жену, не отреагировавшую на его вопрос. – Что скажешь?!

– Если через Аллу Михалну, то я не против, – отозвалась она меланхолично. – Она уже сколько лет с Софочкой занимается. Плохого не посоветует. Да и тысяча рублей в час – это недорого.

Недорого! Мельников с силой сжал вилку, оплаченную, между прочим, его деньгами! Что она понимает в том, что дорого, а что нет?! Сидит тут за высоким забором с утра до ночи, жует, гуляет по саду. Что она может вообще понимать в жизни?! «Дура тупая», – решил Мельников про себя. И вдруг вспомнил вчерашние слова Севастьянова, почти пропущенные им мимо ушей. Просто был очень сосредоточен на том, чтобы не накосячить в разговоре, вот и пропустил. А сейчас вдруг вспомнил.

– Мне нужна женщина-союзник, Валера, – говорил Севастьянов заплетающимся языком. Это когда они уже из бани в гостиную его загородной резиденции перебрались. – Умная, волевая, чтобы могла блеснуть эрудицией в высшем свете. Надоели, понимаешь, надоели тупые красивые суки! Алчные и тупые! Ты их глаза видел, Валера? А я видел! Там пустота-а-а-а… А я хочу, чтобы там ум искрился! Пусть будет дерзкой, язвительной, непокорной, но не пустой и эгоистичной! Устал я от таких сук, устал, Валера. А эта Илюхина Карина твоя…

И Севастьянов снова начал доставать его подробностями о характере начальницы отдела продаж. По Мельникову, Илюхина как раз и была тупой эгоистичной сукой. А как еще? Нет, ну сколько можно опаздывать?! Ну, через день почти! А потом корчится от отвращения, уступая его требованиям! Так не опаздывай – и наказана не будешь! Или возьми и уволься! Он не против. Он отпустит. На ее место – очередь желающих. И не только в кабинет, но и в его койку. Не всех так от него воротит, как ее. А она тупо сидит, не увольняется. И так же тупо опаздывает. Идиотка! Непонятно, что Севастьянов в ней разглядел?

Что касается его лично, то он бы такую женщину для души и высшего света никогда бы не выбрал. Ну, и с Машкой, конечно, в высший свет не сунулся бы, конфуза не оберешься. Он бы выбрал женщину…

– Валера, ты не слышишь? – Машка смотрела на него, подозрительно сощурившись. – О чем размечтался-то?

– Что? – Он нежно улыбнулся дочери, тем самым давая добро на репетитора. – Что хотела, Маша?

– Тебе звонит твой хлыщ, – фыркнула она.

– Машка! – прикрикнул на нее Мельников и саданул рукой по столу. – Прекрати тут свои штучки-дрючки!

– Телефон возьми, – огрызнулась она.

Слезла со стула и поплелась к лестнице на второй этаж досыпать, не заметив, что ночнушку зажала ягодицами. Мельников еле сдержался, чтобы не плюнуть ей вслед. Жена, конечно, одна и на всю жизнь, но иногда…

– Да! – взял он в руки трубку домашнего телефона.

– Валерий Сергеевич, это я. Доброе утро, – слабым голосом, как тяжелобольной, приветствовал его Грищенко. – Говорить удобно?

– Да, – Мельников отодвинул пустую тарелку из-под бифштекса и жестом указал Валентине на кофейник.

– Тут такое дело… Вчера у меня состоялась встреча с потенциальным клиентом. Довольно крупная рыба, скажу я вам! – Голос партнера окреп, будто тяжелая болезнь отступала. – Он готов к сотрудничеству, но…

– Но – что?

– Но условия договора у него немного не типовые.

– То есть?

– То есть он хочет оплатить сначала пятьдесят процентов товара, потом получить товар и оплатить все остальное в течение пяти банковских дней, – и Грищенко будто снова слег, потому что почти осип.

– То есть ты мне предлагаешь вложиться? Рискнуть ради призрачного успеха? Клиент новый, условия кабальные. Ты идиот, Ваня? Я правильно тебя понял: я снова должен вбухать бабло? Я, твою мать, еще те деньги не отбил! Тебе еще пахать и пахать, чтобы вернуть мне долю. И ты снова предлагаешь мне делать денежные вливания?!

– Нет, то есть да, – он совсем перешел на шепот. – Нужны деньги, Валерий Сергеевич.

– Иди к черту, Ваня!

Мельников тут же прокрутил в голове, ради чего и сколько он может дать денег. Получалось, что может, и немало. Но только если конечный результат превзойдет все ожидания.

Так и оказалось! Когда Грищенко срывающимся от волнения голосом назвал цифру, Мельников заметно повеселел. Это был шанс, это был прорыв. При таком заказе им гарантированы скидки от поставщиков, и это здорово.

– Ну… Надо подумать, Ваня. Так сразу я не могу, – принялся Мельников ваньку валять.

– Валерий Сергеевич, дорогой вы мой человек, – заныл компаньон. – Подписание контракта завтра!

– Ох, господи! – смиренно выдохнул Мельников. – А клиент? Не кинет?

– Да вы что?! Мы уже несколько месяцев работаем, Валерий Сергеевич, нас кто-то кинул? Вы же знаете, как я ко всему подхожу! Все документы в полном порядке, я проверил по всем источникам. Клиент надежный, поверьте!

– Поверьте! – фыркнул Мельников и потянулся к сигаретной пачке: он позволял себе выкурить сигаретку после завтрака. – Это ведь не ты деньгами рискуешь, так?

– Мы с первого дня с вами рискуем, Валерий Сергеевич, – голос Грищенко стал нормальным, крепким, уверенным. – И что в итоге? В итоге наш счет регулярно пополняется! И не просто пополняется, он пухнет от денег! Уважение и доверие растет, клиентская база ширится и… Валерий Сергеевич, когда вы сможете перечислить деньги?

– Ох, господи… – он уже решил, что сегодня после обеда, но хотел еще немного помучить наглого компаньона, который иногда называет его подельником. – Подумаю, подумаю. Обещаю, что подумаю. Позвоню, если решу. Все! Мне некогда! Пора на работу. Еще неизвестно, сколько тут пробудет Севастьянов…

Севастьянов, как оказалось, улетел под утро. Позвонил Мельникову, уже приземлившись. Объяснил спешку какими-то проблемами с оформлением стоянки для яхты, что его яхту то ли арестовали, то ли собираются арестовать за неправильно оформленные документы; был нервным и возбужденным и про Карину, слава богу, не вспомнил. Зато Мельников о ней не забыл, и о ее вчерашних словах не забыл тоже. И решил, что если сегодня эта сука опоздает, он ее в угол голой поставит на весь день в своей уборной! Вот прямо за писсуаром и поставит на колени! На весь день! И когда будет мочиться, непременно станет на нее попадать!

Гадина! Что удумала?! Переспать с Севастьяновым в награду за то, чтобы тот сжег заживо Мельникова!!! Да за это ей…

Да это уголовная статья, черт побери! Да он, если захочет, в суд на нее подаст! Он ее…

– Илюхину ко мне! – приказал он, как только вошел в приемную.

Секретарша – вялая, меланхоличная Танечка – тупо кивнула в ответ, не отрывая взгляда от монитора. Он взорвался! Она, эта дохлая рыбина, должна подпрыгивать, когда он заходит в приемную! Должна по стойке «смирно» стоять! А она глазищи свои водянистые в монитор таращит и на него – ноль внимания. Дрянь!

– Что там у тебя, Таня?! – Бешеным движением он рванул на себя ее монитор и тут же едва не надел его ей на башку. – Та-а-ак! Выигрываем, нет?!

На зеленом поле монитора был разложен карточный пасьянс.

– Сто процентов премии! – Он прочертил пальцем минус. – Еще раз замечу – выпорю! И твоя двоюродная тетка тебе не поможет!

Двоюродной теткой Татьяны была Машка. Она устроила племянницу в приемную к мужу, решив глупой своей башкой, что пристроила туда свои глаза и уши. Но Мельников Таньку предупредил сразу: будет стучать – он ее живьем зароет, и не найдет никто. Танька его боялась, больше чем тетку, поэтому обо всех его чудачествах помалкивала. И наглела, как оказалось, помаленьку. А может, стоило ее за непослушание наказать, а?

Мельников прошелся по ее плотной фигурке щупающим взглядом.

Среднего роста, упитанная, подмышки вечно мокрые, кудрявые от природы волосы в постоянном беспорядке, лицо рыхлое, как у тетки. Нет, не хочет он ее. Как женщину не хочет. А вот выпороть запросто может – перевалить через диванный валик в своем кабинете, задрать юбку, стащить трусы, обнажив бледные ягодицы, и шлепнуть с десяток раз ладонью, ну, или полуметровой пластиковой линейкой. Имелся у него в кабинете такой предмет для экзекуций. Илюхина с ним, с этим предметом, очень хорошо знакома. Кстати…

– Она хоть на работе? – уточнил он, открывая дверь своего кабинета.

– Да, – проявила удивительную сообразительность Таня.

– Живо ее сюда! – Мельников скрылся в кабинете.

Надо же! Не опоздала сегодня! Поняла, наверное, что вкупе с ее вчерашними высказываниями сегодняшнее опоздание будет для нее смертным приговором. Как же, как же, как же с ней себя вести?! Поставить все же на колени ее голышом в уборной? Или повременить? А ну как Севастьянов, в течение дня разобравшись с зарубежными муниципальными претензиями, снова о ней к вечеру вспомнит? И позвонит, и попросит за нее. Или вообще прикажет ее доставить к нему на яхту.

Черт! Надо с ней поосторожнее. Вдруг вырвется в фаворитки? Что тогда?!

Карина зашла в его кабинет, как в клетку с тиграми. Прикрыла дверь, привалилась к ней спиной. Длинные ноги прикрыты до коленей тонкой трикотажной юбкой, обтягивающей так плотно, что заметны все резиночки ее малюсеньких трусиков. Короткая блузка, застегнутая до самого подбородка, не закрывает пупка, в котором резвится на солнце камушек. Вроде и одета скромно, а вроде и голышом. Нет, зря Севастьянов на нее ставит! Сука эта Илюхина, сука и просто шлюха.

– Карина Георгиевна, я тут ваш товарный отчет просмотрел, – ткнул мощным пальцем в папку с бумагами Мельников. – Что хочу сказать…

Она задержала дыхание на время продолжительной паузы, выдерживаемой им намеренно, вытянула шею, которую он с наслаждением всегда обхватывал пальцами, выдвинула подбородок, грудь резво вздымалась, камушек в пупке пульсировал.

– Все замечательно, Карина Георгиевна, – закончил неожиданно даже для самого себя Мельников.

И тут же решил, что раз интуиция, опередив его, распорядилась именно так вести себя с ней, то пускай так оно и будет.

– Я доволен вами, как никогда, – он улыбнулся одними губами, продолжая взглядом рвать на ней одежду в клочья.

– С-спасибо, – неуверенно отозвалась Карина и кивком указала на папку. – Мне это можно забрать?

– Нет, – его огромная ладонь легла на документы. – Пусть полежит у меня до вечера. Нужно еще кое-что посмотреть. Вечером заберете…

Вечером! Если Севастьянов не позвонит насчет нее, он юбочку-то эту на ней сегодня задерет до самых лопаток. Если не позвонит. Ну, а если позвонит и особо распорядится, то тогда уж придется воспользоваться еще чьими-нибудь услугами. Кто там самый стремительный в желании ему угодить? Он задрал глаза к потолку, вспоминая прослушанный на прошлой неделе разговор.

Да, особо рьяной была Оленька – соседка Илюхиной по кабинету. Той, кажется, было без разницы под кого ложиться. Вчера вот готова была Севастьянову дать.

– Все, можете быть свободны, Карина Георгиевна, – поторопил он неуверенно мнущуюся у дверей Илюхину.

– Хорошо, спасибо, – она приоткрыла дверь, но тут же ее снова плотно прикрыла. – Валерий Сергеевич, я могу попросить?

– Да, да? – Он поднял на нее рассеянный взгляд.

– Могу я попросить аванс?

– Аванс?!

Он чуть не сорвался с места и не запер кабинет на ключ. Девка обнаглела от его похвалы? У них и так дважды в месяц выплаты заработной платы производятся. В начале месяца фиксировано на банковскую карту. В конце – в конверте, столько, сколько каждый заслужил. И бывало там прилично. Урезать он не мог, как бы ни хотел. Это противоречило правилам, установленным учредителем. Требовалось внушительное обоснование. Платили на фирме очень хорошо. У Илюхиной, к примеру, в конверте бывала очень приличная сумма. Может, потому и терпела?

– Да, аванс, Валерий Сергеевич, – на ее четко очерченных скулах заалели два пятна. – Мне нужны деньги срочно.

– Кредит? – с пониманием кивнул он, решив, что если Севастьянов не позвонит и не даст никаких указаний на ее счет, ей придется и за аванс отработать. Нет, ну какова наглость! – Ладно, пишите заявление, Карина Георгиевна, укажите нужную сумму, я подпишу…

Севастьянов не позвонил и не дал никаких указаний. Но наказать девку у него не получилось. Позвонил Грищенко и попросил приехать в офис срочно. Мельников отложил все на потом. И, конечно же, не знал, что, усаживаясь в свой старенький автомобиль, Карина позвонила своему мужу.

– Да, милый, еду домой, как ни странно. И аванс подписал. Да, деньги у меня. Вкусненького купить? А что ты хочешь?

Она устало прикрыла глаза, привалившись к пыльной спинке сиденья. Кондиционер сдох еще при прежних хозяевах. Все попытки его реанимировать не увенчались успехом, поэтому в жару приходилось ездить с открытыми окнами. В салон к вечеру набивалось столько пыли, что Гена еле с ней справлялся, ерзая по сиденьям стареньким пылесосом.

– А у тебя что? Как прошло собеседование? Все хорошо? Отлично! Ты меня радуешь, милый! Ладно, я проедусь по магазинам, куплю все, что нужно, и сразу домой. Хорошо? Целую…

Домой она вернулась поздно. Везде страшные очереди. В магазине мужской одежды, где она купила Гене приличные брюки, рубашку, мокасины и пару нижнего белья с носками, она пробыла дольше, чем хотела. Вокруг было столько красивых вещей, в которые ей хотелось нарядить мужа! Она трогала, гладила, щупала дорогие ткани, приценивалась и со вздохом отходила.

Они не могут позволить себе пока таких покупок. Пока не могут. Чертов кредит, высушивший их бюджет, как годы – Аральское море, стал невероятным бременем для их маленькой семьи. Сколько было мечтаний по ландшафтному дизайну, сколько пышных планов по внутренней отделке и покупке красивой мебели, и все разбилось впрах о суровую реальность. Уже второй год пошел, как едва хватало денег на погашение кредита и процентов, сносное питание и содержание ее трухлявого автомобиля.

– Я мог бы пойти работать, Кари! – с горечью восклицал каждый раз Гена, когда она со слезами приезжала домой после наказаний Мельникова. – Почему ты не хочешь, чтобы я попытался?!

Его кулаки, всегда казавшиеся ей слишком слабыми, подрагивали. Глаза были наполнены слезами. Он страдал! Сильно страдал за них обоих, потому что догадывался, что делает с ней ее работодатель. Карина не рассказала ему в самый первый раз, просто рыдала на груди безвольного мужа.

– Что мне делать, Гена??? Что мне делать??? Я ненавижу его! Я не могу!!!

Он гладил ее по волосам и плакал тоже. Он догадался, конечно же. Но он ничего не мог изменить, ничего! Его вышвырнули с дипломатической работы, где он по малодушию стал объектом громкого скандала, без права когда-либо заниматься этой деятельностью. Вообще никогда.

– А я больше ничего не умею, Кари!!! Не умею!!!

Умный, славный, деликатный, высокообразованный и такой слабый Гена Илюхин остался не у дел почти сразу после покупки дома. Все их немалые сбережения пришлось отдать влиятельным лицам, решившимся замять громкий скандал. Это чтобы Гену не посадили.

Нет, он, конечно, пытался устроиться на работу, долго ходил по кадровым агентствам, очень долго. Но узнав, где он прежде служил, с него требовали рекомендацию. Он ее не приносил, потому что в положительной отказывали, а другая была не нужна. И…

И все сначала!

Так прошли месяцы – долгие месяцы изнурительных походов, унижений отказов, отчаяния. Они смирились, решили, что как-нибудь станут жить на одну ее зарплату. Где-то ужмутся, в чем-то себе откажут, но дом не потеряют ни в коем случае. И даже приноровились экономно жить. И даже не находили в этом ничего зазорного.

И тут в их жизнь влез Мельников! Влез своими грязными мерзкими ручищами, вполз ядовитым гадом, изгадил все, что не успели изгадить до него. И посягнул на самое святое и ценное, что у них еще оставалось – на их чистую любовь!

– Уходи оттуда немедленно! – тут же потребовал Гена, натирая ее плечи и спину жесткой мочалкой, он сам вызвался помыть ее после возвращения. – Уходи – и точка!!!

– Хорошо. Завтра же разошлю резюме, – кивала Карина, истерично поскуливая от болезненного прикосновения мочалки к бокам и спине.

И разослала, и делала потом это почти ежедневно, и толку? Никто, ни один работодатель не откликнулся. Либо предлагали немыслимые условия в плане заработной платы. Они считали, складывали, вычитали – и ничего не выходило. После ежемесячной выплаты по кредиту у них не оставалось денег даже на хлеб.

– Нам придется жить с этим, Кари!!! – встретил ее как-то с работы подобным возгласом пьяный вдрызг Геннадий. – Нам придется терпеть и жить с этим как-то!!!

– Что? Что с тобой такое?

Она имела в виду в тот момент его безобразно пьяное состояние. Он не пил никогда. И запаха спиртного не терпел.

– Я унижен, да… – шептал он, упав ей в ноги и целуя ее колени. – И ты унижена, моя несравненная Кари!!! Но это унижение, оно… Оно так ничтожно… Оно так ничтожно в сравнении с полным крахом, с полной нищетой… Мы может об этом не думать и не говорить, и делать вид, что ничего этого не происходит. Мы просто станем жить так, как раньше, как будто нет этого мерзкого Мельникова… Ведь его когда-то да не будет, так? Он ведь когда-то да исчезнет. А это все… – Гена широко повел вокруг себя руками, – дом, сад, беседка – это наша с тобой гавань… Это все останется! В конце концов, это всего лишь секс по принуждению, за который ты имеешь хорошие деньги, Кари! Ты и со мной в первый раз легла в постель не из высоких чувств.

Конечно, он получил по лицу в тот момент. Она рыдала и металась на кровати, куда его не впустила в ту ночь. Он рыдал по другую сторону двери, долго скулил, вымаливая прощение. И уснул потом, свернувшись клубком. Две недели они не разговаривали, а потом…

А потом снова начали просто жить. Будто и не было этого мерзкого разговора. Их неозвученное соглашение было принято по умолчанию.

– Нам надо выжить, Гена. Просто надо выжить. Но он… Запомни! Он заплатит за наше с тобой унижение! Я клянусь тебе! – пообещала Карина в новогоднюю ночь, сидя с мужем перед телевизором с бутылкой недорогого шампанского.

– Когда? – Он глянул на нее с тоской, боясь дотрагиваться.

Он теперь никогда ее не трогал первым. Ждал ее сигнала.

– Время наступит, поверь мне. Время наступит!

А оно все не наступало и не наступало, это самое время отмщения. Она мучилась и стервенела, Гена мучился и опускался все ниже и ниже, пока однажды…

– Генка! Генка, очнись!!! – тормошила она пьяного мужа, уснувшего прямо в ботинках на веранде их дома на крохотном диванчике. – Я знала, так будет!!!

– Что, Кари? Что?! Что случилось???

Он резко сел, но тут же снова начал заваливаться набок. Взгляд заволокло.

– Да очнись же ты! – Карина схватила графин с водой и вылила ему на голову половину. – Прекрати спать, дрянь!!!

У нее ушло полчаса, чтобы привести его в чувство. Потом еще столько же времени она его отпаивала огненным крепким чаем. И когда наконец взгляд его прояснился и он смог внятно отвечать на ее вопросы, она сказала:

– Дочь Мельникова ищет репетитора китайского языка! Секретарша Татьяна, родственница Мельниковых, сказала. Она по просьбе своей тетки – жены Мельникова – тоже ищет.

– Ух ты! – выдохнул он, сразу все поняв. – Ты считаешь, что у меня есть шанс?

– Я считаю, и не только я одна, что ты – лучший знаток китайского. А зная предмет, преподать его несложно.

– Сколько лет его дочери?

– Кажется, пятнадцать или шестнадцать.

– И ты хочешь, чтобы я с ней?! – в ужасе отшатнулся от нее Гена. – Сделал то же, что и он с тобой???

– Фу, Илюхин, как мерзко! – криво ухмыльнулась Карина. – Я совершенно против педофилии. Просто… Просто ты должен быть рядом с ней, учить ее, говорить с ней, узнавать все, что творится у них в семье.

– Каким образом? – Он сжимался в размерах, сидя напротив жены.

Он не хотел!!! Не хотел ничего этого!!! Он не воин и не разведчик! Он просто слабый человек.

– Будешь говорить с ней об этом на китайском, дружок. Мы должны знать о его делах все-все – о его связях, друзьях. Что-то он затевает. Что-то мутит эта сволочь. Я должна узнать об этом одной из первых. И ты мне в этом поможешь. Даже если тебе придется стоять на голове, Гена!!! Я сказала – я его уничтожу, и я его уничтожу! А если это получится сделать руками его горячо любимой дочери, то это просто чудесно…

Загрузка...