Глава 6

Прошло полнедели, и Алекса порадовалась тому, что Саванна уехала с отцом. Ее жизнь превратилась в сущее безумие. Была найдена еще одна жертва, которую удалось связать с Квентином. На этот раз ею оказалась девятнадцатилетняя девушка. Число известных им жертв достигло шестнадцати, и судебно-медицинские эксперты работали сверхурочно над анализом ДНК. Оперативная группа расширенного состава работала под руководством ФБР, поскольку теперь в это дело было вовлечено несколько штатов. Под началом Джека над этим делом работало не покладая рук не менее десятка следователей. До суда оставалось три месяца.

В четверг Алекса встретилась с Джуди Даннинг, общественным защитником, чтобы обсудить обнаружение новой жертвы. Алексе пришлось сообщить ей об имеющихся уликах, каждая из которых была изобличающей. Алекса пыталась убедить Джуди заставить его признать себя виновным, но Джуди возразила: ей начинает казаться, что его подставили и что сделал это кто-то из тех, с кем он повздорил, находясь в тюрьме, и кто поклялся отомстить ему. Она выразила убеждение, что он этого не делал. Так много жертв, и его ни с того ни с сего стали считать виновным в смерти каждой погибшей девушки в полудюжине штатов. По мнению Джуди, он не захочет признавать себя виновным в убийствах, которых не совершал. Алекса посмотрела на нее как на сумасшедшую. Ей стало ясно, что произошло.

Люк Квентин взглянул на нее своим возбуждающе сексуальным взглядом, исполнил свой социопатический танец, и она, сама того не понимая, начала в него влюбляться. Наверное, именно так он соблазнял всех этих девушек, ставших его жертвами: заставлял каждую почувствовать себя совершенно особой, единственной в мире в последние минуты ее жизни. Джуди Даннинг он не собирался убивать, но заставил ее закрыть глаза на правду. Может быть, это ей понадобилось, чтобы защитить Квентина, но Алекса вернулась к себе после этой встречи, покачивая головой.

— Где вы были? — спросил Джек, случайно столкнувшись с ней в коридоре.

— На НЛО, — усмехнувшись, ответила она.

— Вы, случайно, наркотиками не увлекаетесь, советник?

— Я — нет, но общественный защитник, кажется, увлекается. Битых полчаса она пыталась убедить меня в невиновности Люка Квентина. Хуже всего то, что она верит этому. Он ее явно околдовал.

— Хорошо. Она сможет навещать его в тюрьме. Такое, знаете ли, случается. Женщины влюбляются в преступников, какими бы гнусными ни были их преступления, а потом долгие годы посещают их в тюряге. А у нас только что появилась семнадцатая жертва, — сообщил Джек. Число жертв увеличивалось с каждым днем.

— У меня такое ощущение, словно я слежу за выборами президента, — сказала Алекса, когда они остановились возле кофейного автомата. Она уже выпила слишком много кофе. — В скольких штатах обнаружены жертвы?

— В девяти, — помрачнев, сказал он. — Квентин не перестает меня удивлять, думаю, это еще не конец.

— Не переоцениваем ли мы его? — спросила Алекса. Ей не хотелось начать по небрежности вешать на него преступления, которых он не совершал, и провалить все дело. Нельзя забывать о «разумной доле сомнения» и о жюри.

— Мне кажется, что мы его недооцениваем. Пока что все сходится и в каждом случае подтверждается анализом ДНК, — сказал Джек.

Алекса кивнула и вернулась в свой кабинет. В тот вечер она задержалась на работе до девяти часов, и так продолжалось всю неделю. В пятницу она просидела за работой до половины одиннадцатого, просматривая судебно-медицинские отчеты, поступившие из каждого штата. Все было обоснованно. Ничто ее больше не удивляло, если не считать того факта, что Квентин не желал признать себя виновным. Он по-прежнему утверждал, что невиновен, и его адвокат верил ему, что казалось еще более странным. Но больше никто во всем мире ему не поверит, тем более не поверят присяжные заседатели. Алекса надежно подготовила это дело.

В тот вечер она пришла домой совершенно измученная, с трудом волоча тяжелый кейс. Было почти одиннадцать часов. С Саванной она говорила по телефону в шесть. Дочь великолепно отдохнула в Вермонте и завтра возвращается домой.

Алекса просмотрела почту и собиралась оставить ее на столике в прихожей, не читая, но ее внимание привлек знакомый конверт. Она вскрыла его и дрожащей рукой достала листок бумаги. На листке было напечатано следующее:


«Я приду за тобой, и ты будешь моей. Попрощайся со своей мамочкой».


Дрожа всем телом, Алекса снова и снова перечитывала текст. Что ему о них известно? Почему он пишет Саванне? Что это — чья-то дурацкая шутка, или это Люк Квентин на свой лад подвергает их пытке? Узнать это не было никакой возможности. Она позвонила консьержу, но тот сказал, что никто ничего для нее не оставлял. Кто бы это ни был, он проникал в здание и подсовывал письма под дверь. Алексе стало страшно. А вдруг приставленного к дочери Тэда Левицки недостаточно? Что, если маньяку в конце концов удастся сделать задуманное?

Забыв снять пальто, Алекса достала из сумочки сотовый телефон и присела на кушетку. Не хотелось тревожить мать, но та человек здравомыслящий. Прочитав ей текст последнего письма, Алекса спросила совета. Стоит ли паниковать по этому поводу? Сама она была слишком напугана, чтобы рассуждать здраво.

— По-моему, следует отнестись к этому очень серьезно, — сказала мать мрачным тоном. — Если за этим стоит Квентин, то ему нечего терять. И он хочет на тебе отыграться. Не стоит рисковать.

— Но что же делать? — спросила Алекса сквозь слезы. — Отказаться от ведения дела? Саванна должна быть в безопасности, — сказала Алекса. Если работа угрожает ее ребенку, то это уже не работа, а какой-то кошмар.

— Отказываться поздно. Передача дела в другие руки ничего не изменит. Ты уже обрушила на его голову крышу его карточного домика. Если его осудят, то он исчезнет на сотню лет. Он хочет отомстить тебе. Но даже если тот, кто подбрасывает вам эти письма, ничего ей не сделает, а только испугает тебя, ты не можешь рисковать.

— Так что мне делать? — спросила испуганная и растерянная Алекса. На такое она не рассчитывала. Она старалась добиться справедливости для семей всех этих девушек, но, делая это, поставила под угрозу собственную семью.

— Увези ее из Нью-Йорка.

— Ты серьезно? — спросила потрясенная Алекса.

— Более чем. И возьми охранника для себя. По крайней мере до окончания суда. Потом все постепенно успокоится. Всегда так бывает, когда суд закончится. Но пока вы обе находитесь в опасности. Сама ты можешь, если хочешь, остаться здесь и продолжить работу над делом, но Саванну удали из города, — сказала мать, голос которой тоже звучал испуганно.

— Но куда?

Кроме друг друга, у них никого не было. И Алекса не имела намерения включать Саванну совсем одну в программу защиты свидетелей, чтобы жить бог знает где с совершенно незнакомыми людьми. К тому же она хотела сама, если можно, присутствовать на судебном процессе, не подвергая Саванну еще большему риску. За себя она не слишком тревожилась. Да никто ей и не угрожал.

— Отправь ее в Чарлстон с Томом, — тихо сказала мать и услышала, как на другом конце провода ее дочь резко втянула в себя воздух.

— Я не могу это сделать, — хрипло произнесла Алекса, смахивая со щек слезы. Дело принимало серьезный оборот. — Луиза ему никогда не позволит, — спокойно сказала Алекса. — И у него не хватит смелости. Он вышвырнул нас из своей жизни десять лет назад. Он не захочет, чтобы она снова там появлялась.

— У тебя нет выбора, — твердо сказала мать. — У него тоже. На кон поставлена жизнь вашей дочери. Возможно, это дурацкая шутка, чтобы помучить тебя. Или чтобы заставить тебя отказаться вести это дело. Но ни ты, ни он не имеете права рисковать. Тебе необходимо увезти ее из Нью-Йорка. Она не сможет жить здесь в таком напряжении. Да и ты сойдешь с ума от тревоги за нее. Лично я хотела бы, чтобы ты отказалась от этого дела, но, откровенно говоря, думаю, отказываться уже поздно.

Она была права. Алекса с ума сойдет от беспокойства, если Саванна останется в городе. Ей вспомнились написанные в письме слова: «Попрощайся со своей мамочкой».

— Она сейчас все еще в Вермонте с Томом?

— Да. Он привезет ее завтра вечером.

— Скажи ему, чтобы не привозил ее, а взял к себе домой. А может быть, у него есть где-нибудь родственники на Юге, у которых она могла бы остановиться. Я знаю только одно: сюда ей не следует возвращаться. По крайней мере до окончания суда, когда, будем надеяться, все постепенно успокоится. Позвони Тому. У тебя нет другого выбора, Алекса.

— Проклятие! — пробормотала Апекса. Меньше всего на свете ей хотелось звонить ему. Не хотелось отсылать Саванну, тем более с ним. Но если мать права и с Саванной что-нибудь случится, она никогда не простит себе этого. — Сейчас слишком поздно ему звонить. К тому же я не хочу разговаривать, когда Саванна сидит рядом с ним.

— В таком случае позвони ему утром, но скажи, чтобы он не привозил ее домой, — сказала мать.

Алекса глубоко вздохнула. Высокую цену приходится платить за то, чтобы упрятать в тюрьму серийного убийцу. Но мать права — нельзя подвергать риску жизнь Саванны. Выбирая свою карьеру, Алекса знала, на что идет, и брала на себя всю ответственность за последствия. Она хотела упрятать в тюрьму Люка Квентина. Но еще больше хотела, чтобы Саванна была в безопасности.

— Я позвоню ему завтра, — печально и покорно согласилась она. Ей будет не хватать дочери, хотя она еще не знала, возьмет ли ее Том. Вполне возможно, что найдет уважительную причину для отказа. Все зависело от того, как на это посмотрит Луиза.

— Вот и хорошо. А сегодня позвони Джеку Джонсу. Попроси поставить копа у твоей квартиры.

— Со мной все в порядке, мама. У меня на дверях есть цепочка, и я никуда не собираюсь выходить, — сказала Алекса. Но, повесив трубку, она все-таки позвонила Джеку и все рассказала. Тот выслушал и согласился с ее матерью.

— Если он причастен к этим письмам, а я начинаю думать, что так оно и есть, то у него сейчас едва ли хватит смелости навредить, да и вряд ли он в состоянии заставить кого-нибудь напасть на Саванну. Этот бывший заключенный и социопат не связан с толпой. Никого другого его дело не касается. Возможно, он находится в контакте с кем-нибудь, кого знает через третье лицо, и таким способом заставляет вас нервничать, но не более того. Посетителей у него не было, но он мог связаться с кем-нибудь на воле. Возможно, он затеял какую-то игру, подсказанную больным воображением. Но впутывать в подобную игру вашу дочь — это уже слишком. Думаю, вам следует отослать ее отсюда, если есть куда, а я назначу для вашей охраны двух копов. Сожалею, Алекса, я понимаю, как вам все это тяжело.

Она кивнула, и по щекам снова покатились слезы. В Саванне заключался весь смысл ее жизни. Оставалось надеяться, что Джек прав и что если за этим стоит Квентин, то он просто пытается запугать ее, но если это не Квентин, то все равно страшно; она не имеет права рисковать. По словам Джека, через полчаса у дверей ее квартиры человек в гражданской одежде заступит на дежурство. В этом он тоже соглашался с ее матерью, хотя Алекса за себя не очень беспокоилась. Чтобы убить обвинителя, требовалась большая сила воли, а это не соответствовало характеру Квентина. Если бы он мог добраться до нее сам, то воздействовал бы на нее через Саванну. В этом Джек тоже, наверное, был прав. Тому, кто подбрасывал эти письма, возможно, недоставало решительности на открытое преступление. Но всякое бывает. Они обе с ума сошли бы от тревоги, думая об этом день и ночь. Саванне будет лучше побыть где-нибудь в другом месте, хотя, насколько знала Алекса, ей это не понравится. Не захочется покидать друзей, мать и школу, тем более в последние несколько месяцев выпускного года. Это было просто несправедливо.

Алекса заснула уже за полночь. Проснулась она отдохнувшая и в семь часов утра позвонила Тому. Как всегда по утрам, он ответил баском и на вопросы, где Саванна, ответил, что она в соседней комнате. Через полчаса они должны были вместе позавтракать, пройтись на лыжах, а после обеда вернуться в город. Он сказал, что привезет ее в семь часов. В Чарлстон он возвращался девятичасовым рейсом.

— Поэтому я и звоню, — сказала Алекса. — Ты не можешь привезти ее домой. — Она рассказала ему о том, что случилось, и он сильно встревожился. Она попыталась успокоить Тома, но ситуация сложилась непростая и ее дальнейшее развитие было трудно предугадать.

— А как же ты, Лекси? С тобой все будет в порядке? — спросил он. Он не называл ее так с тех пор, как она уехала, даже в посланиях по электронной почте.

— Я просто хочу посадить этого сукина сына за решетку. Мой долг перед семьями убитых заключается в том, чтобы посадить его в тюрьму на последующую сотню лет. Но я не должна ради них рисковать своим ребенком.

— Разумеется, нет, — согласился он. — Ты действительно не хочешь отказаться от ведения этого дела?

— Со мной будет все в порядке. Скоро все закончится. Суд назначен на май. До тех пор ей придется побыть с тобой.

Она сказала это безжизненным, несчастным голосом.

— Я понимаю. Если ради ее безопасности потребуется задержаться дольше, то и это пусть тебя не волнует. — Они разговаривали впервые за десять лет, но он проявил большую человечность, чем ожидала Алекса, и, судя по голосу, тревожился за обеих.

— Ты действительно сможешь это сделать? — спросила она. Ей не хотелось говорить о Луизе, но оба понимали, что она имеет в виду.

— Я все улажу, — заверил Том. — Как мне поступить с Саванной? Ты сама скажешь или лучше мне? Думаю, ей будет легче воспринять это при разговоре с глазу на глаз, чем по телефону. — Алексе не хотелось признавать его правоту. — А потом, я думаю, мы сразу отправимся домой. Я должен был лететь девятичасовым рейсом, но самолет прибывает туда почти в полночь. Лучше уж мы отправимся домой утром и улетим в Чарлстон более ранним рейсом, — сказал Том. Если он появится в час ночи с дочерью, это еще больше осложнит ситуацию с Луизой. Уж лучше прилететь домой пораньше и устроить Саванну. Это был огромный дом, где в свое время они жили с Алексой, а еще раньше с Луизой, когда поженились в первый раз. Там было несколько комнат для гостей, в одной из которых он мог бы поселить Саванну. Алексе стало не по себе, когда она подумала об этом. Она не хотела, чтобы Саванна находилась там, но и в нью-йоркскую квартиру дочери сейчас возвращаться нельзя. Этот вариант самое лучшее из всего, что они могли сделать.

— Как ты думаешь, тебе удастся сделать так, чтобы она ходила в школу? — спросила Алекса.

— Я позабочусь об этом на следующей неделе. Позвоню тебе и сообщу, когда мы прилетим.

— Я встречу вас в аэропорту и привезу ее вещи. Я могу с ней там попрощаться, — сказала Алекса. Прощание будет трудным для обеих, и глаза ее, когда она повесила трубку, наполнились слезами. Это были слезы облегчения, потому что Том был готов помочь им и позаботиться о безопасности дочери, и печали, потому что Саванне придется пройти через эти испытания. Алексе будет ужасно одиноко без дочери.

Саванна позвонила через полчаса. Она тоже плакала.

— Я не могу поехать туда, мама. Не могу. Я хочу закончить школу здесь… И я не хочу оставлять тебя. — Саванна рыдала, и Алекса, слушая ее, совсем затосковала.

— Тебе придется это сделать, миленькая. Не можешь же ты продолжать жить здесь в ожидании новых жутких писем, которые пишет тебе какой-то псих. Я понимаю, это трудно для нас обеих, но по крайней мере ты будешь находиться в безопасности.

— Я не хочу в Чарлстон, — тихо сказала Саванна. Она не хотела обидеть отца, который изо всех сил старался отвлечь ее от грустных мыслей, хотя ситуация для всех сложилась нелегкая.

— Обещаю тебе, что приеду навестить тебя, — сказала Алекса, пытаясь выступать с позиций взрослого человека, однако сама чувствовала себя как испуганный подросток и очень жалела дочь. Саванне было труднее всех, потому что это ее без предупреждения вырвали из привычной жизни и заставили ехать в незнакомое место с отцом, которого она почти не знала.

— Ты не приедешь меня навестить, — навзрыд говорила Саванна. — Ты ненавидишь это место. Ты сама говорила, что никогда больше не вернешься туда.

— Конечно, я приеду, глупенькая, если ты будешь там. Останешься там ненадолго, и тебе, возможно, это даже понравится. Ты сможешь ходить в школу.

— Я не хочу пропускать окончание учебного года в выпускном классе своей школы, — сказала она, но быстро сообразила, что возражать бесполезно. Впервые за десять лет ее родители пришли к единогласному решению: Саванна вернется в Нью-Йорк только после окончания суда, и точка! Саванна продолжала плакать, Алекса пыталась ее успокоить, а потом попросила приехать в аэропорт попрощаться.

— Что нужно упаковать? — спросила Алекса, и Саванна принялась давать указания. Она еще плакала, но не так сильно, как прежде. — Я положу тебе оба своих розовых свитера, — сказала Алекса, улыбаясь сквозь слезы.

— И новые черные туфли на высоком каблуке? — спросила Саванна, почти улыбаясь и понемногу приходя в себя. Они были потрясены. Все происходило слишком быстро.

— Ладно, договорились, — сказала Алекса, давая согласие относительно туфель, лишь бы это помогло. — Можешь и их забирать. Очень уж ты много запрашиваешь.

— Что, если его жена ненавидит меня? Я с ней даже никогда не встречалась. Может, она не захочет, чтобы я жила там, — снова приходя в отчаяние, сказала Саванна.

По мнению Алексы, это было слабо сказано. Луиза — настоящая фурия, и за долгие годы Саванна не раз слышала это от матери.

— Папа все уладит. Ведь ты туда приедешь не навсегда, а всего на три месяца. Я постараюсь приехать к тебе на следующей неделе.

— Уж постарайся, не то я убегу домой.

— И думать об этом не смей! — строго сказала Алекса, уверенная, что Саванна этого не сделает. Она всю свою жизнь была разумным созданием. И сейчас, попав в тяжелую ситуацию, вела себя разумно. — Пожалуй, пойду упаковывать вещи. Увидимся позже, миленькая.

Через десять минут позвонил Том и сказал, он купил билеты на шестичасовой рейс, который прибудет в Чарлстон в половине девятого, так что они выезжают из Вермонта сейчас же. Будут в аэропорту Кеннеди в четыре или пять часов.

— Я приеду к четырем часам с чемоданами. Позвони мне по сотовому, когда приедешь в аэропорт. — Она дала ему номер, которого прежде у него никогда не было. У него был только ее электронный адрес, но теперь приходилось работать вместе. — Я буду на главном терминале.

— Постараюсь добраться туда по возможности скорее, чтобы вы могли хоть немного побыть вместе. Она довольно сильно расстроена.

Судя по голосу Алексы, она была тоже расстроена. Но больше всех расстроилась Луиза, которая пришла в неописуемую ярость, когда он позвонил и сообщил ей новость.

— Ты что, спятил? Ты везешь ее сюда? Ты не можешь этого сделать. Дейзи даже не знает о ее существовании! — возмутилась Луиза.

Дейзи была десятилетней дочерью, которую она зачала, чтобы расторгнуть их брак с Алексой и вернуть Тома. Ее не интересовало, что происходило с их мальчиками, когда он был женат на Алексе. Она бросила Тома и ушла к какому-то нефтяному магнату из Техаса, оставив мальчиков с отцом, но как только ее новый муж умер, прибежала назад. Она воспользовалась ребенком, чтобы заполучить Тома, и он по глупости попался в ловушку.

Все последующие годы Том горько сожалел об этом. Но теперь было слишком поздно что-нибудь предпринимать. Сейчас он мог лишь хоть как-то загладить свою вину перед Алексой, позаботившись о Саванне. Хотя бы это он должен был сделать для их общей дочери.

— Будет лучше, если ты ей это скажешь хотя бы сейчас, — холодно сказал Том в ответ на реплику Луизы о том, что Дейзи не знает о существовании сестры, и о том, что отец уже когда-то был женат. — Мы приедем домой сегодня вечером, и я не намерен заставлять Саванну делать вид, будто она не моя дочь. Она и без того оказалась в сложной ситуации.

— В сложной ситуации? А как насчет меня и Дейзи? Ты об этом подумал? Или ты уже спелся с ее матерью? Значит, в этом все дело?

— Я видел Алексу впервые за десять лет. Жизнь нашей дочери оказалась под угрозой. Как бы ты к этому ни относилась, Луиза, но я везу ее домой.

— Ах ты сукин сын! Я всегда знала, что рано или поздно ты вернешься к Алексе, — заявила Луиза. Она знала, что Том не любит ее. Но это не имело для Луизы значения. Она хотела вернуть старую жизнь и его, если это будет ей удобно. Все должно быть так, как удобно ей.

— Она бы и близко ко мне не подошла, и правильно сделала, — сказал Том. — Я предал ее более десяти лет назад. Единственное, что заставило ее разговаривать со мной сейчас, — это необходимость куда-то отправить Саванну из Нью-Йорка. Кто-то угрожает нашей дочери. Наверное, это связано с делом, которое ведет ее мать. Я обязан привезти Саванну домой. Возможно, ее жизнь находится под угрозой. — Ему хотелось поскорее закончить этот унизительный спор с Луизой. В Луизе не было ни капельки человеческой доброты или сочувствия. Она бы никогда не сделала того, что сделала для ее мальчиков Алекса. Как ни парадоксально, но теперь у Луизы появилась возможность позаботиться о ребенке Алексы. Алекса заботилась о сыновьях Луизы в течение семи лет.

— Ну что ж, не жди, что я стану что-нибудь делать для нее, — в ярости заявила Луиза.

— Я ожидаю, что ты будешь с ней вежлива и постараешься, чтобы ей было здесь по возможности удобно.

— Ее мать приедет навестить ее? — подозрительно спросила Луиза.

— Возможно. Я пока с ней об этом не разговаривал. Я сам узнал об этом всего полчаса назад. Вчера вечером она получила еще одно письмо с угрозами в адрес Саванны.

— Пусть она держится от меня подальше, Том. Я не шучу. И не попадается мне на глаза.

Том презирал все, что касалось Луизы. Жизнь с ней стала наказанием за боль, причиненную Алексе, — долгие, трудные десять лет. Но у него не было ни энергии, ни силы воли, чтобы снова пройти через бракоразводный процесс. Поэтому он смирился, заплатив за это непомерно высокую цену.

Несколько минут спустя Саванна с отцом покинули отель в Вермонте. Большую часть пути дочь молчала и печально смотрела в окошко. Он пытался рассказать, как ей понравится Чарлстон и как он счастлив, что она будет жить там с ним вместе, но Саванне явно не хотелось разговаривать, и скоро отец оставил ее в покое. А Саванна уже тосковала по Нью-Йорку, своей матери и друзьям.

Алекса весь день укладывала чемоданы. Она упаковала всю самую любимую одежду Саванны, все, что нужно для школы и уик-эндов. Она отдала ей все вещи из своего гардероба, которые Саванне хотелось бы иметь. Уложила ее учебники, любимые диски и двух плюшевых мишек, на которых дочь даже не взглянула, с тех пор как была ребенком, но которые, как подумалось Алексе сейчас, могли бы ее успокоить. Будь это возможным, Алекса и себя упаковала бы в чемодан — уж очень не хотелось отпускать Саванну, но не было другого выхода.

Алекса позвонила матери и рассказала, что произошло, добавив, что Том вел себя, как положено порядочному человеку. Что бы она о нем ни думала, но следовало отдать ему должное.

Торопливо одевшись, она выехала в аэропорт с тремя довольно большими чемоданами и в четыре часа уже была там. Через полчаса позвонил Том, который находился в десяти минутах езды от нее. И как только он подъехал, Саванна выскочила из машины и бросилась в объятия матери. Она рыдала, и почти все отпущенное время пришлось потратить на то, чтобы успокоиться. Алекса нежно гладила ее волосы, которые были так похожи на ее собственные, обнимала ее и обещала скоро приехать в Чарлстон, а там и сама Саванна вернется домой. У Алексы практически не оставалось времени поговорить с Томом. Он с несчастным видом наблюдал за ними, а потом незаметно оставил их вдвоем. Но вот пришло время прощаться. Он купил билет для Саванны, и Алекса настояла на том, чтобы уплатить за перевес багажа, а когда пришло время расставаться, обе расплакались. Алекса не могла проводить их до выхода, поскольку у нее самой не было билета.

— Я люблю тебя, — без конца повторяла она, а Саванна крепко прижалась к ней, как маленький ребенок.

Том наконец, полуобняв дочь, осторожно увел ее от плачущей матери.

— Береги себя, — сказал он Алексе поверх головы Саванны. — А я обещаю беречь ее.

Алекса кивнула и поблагодарила его. Они направились к выходу, и больше она их не видела.

Все еще плача, она взяла такси, чтобы доехать до города, совершенно обессиленная вошла в свою квартиру и позвонила матери.

— Как все прошло? — спросила Мюриэль. Она тревожилась и думала о них весь день.

— Все было ужасно. Но Том вел себя достойно. Я попробую съездить туда на следующей неделе, — печально сказала Алекса.

Она представить себе не могла, как будет жить без Саванны. А осенью Саванна уедет в колледж. Их привычная жизнь должна была скоро кончиться, вернее, только что кончилась.

— Я позвоню ей сегодня вечером, — мрачно сказала Мюриэль. Ей очень не нравилось то, что с ними происходило и как суд коверкал их жизни. — Ты не хочешь прийти ко мне поужинать? — спросила ее мать, но Алекса отказалась. Она еще не пришла в себя после расставания с рыдающей дочерью.

— Нет, мне хочется просто забраться в постель и выплакаться.

— Не нравится мне все это. Может быть, я напрасно посоветовала тебе отправить ее в Чарлстон. Хотя, когда речь идет о безопасности, лучше, пожалуй, перестараться. Приходи поужинать со мной, когда захочешь, — сказала Мюриэль. Она знала, как одиноко будет Алексе без дочери.

— Спасибо, мама, — страдальческим тоном сказала Алекса. Повесив трубку, она сделала так, как сказала, — забралась в постель, натянула на себя одеяло и как следует выплакалась.

Загрузка...