Охотский рейд комкора Вострецова

КАПИТУЛЯЦИЯ

Что представлял из себя тогдашний Аян? Два десятка деревянных домов, зажатых между морем и голыми в это время года сопками. Над низенькими домами чуть возвышались деревянная церковка и купеческая лавка. Пепеляевским «братьям», нагрянувшим вдруг на это тихое селение, не нашлось жилья. Пришлось срочно строить землянки, натягивать утепленные палатки. Однако для генерала и его штаба нужно было кое-что получше. Нашлось… силой реквизировали самый большой деревянный дом.

Пепеляев, будучи опытным военачальником, понимал, что красные не оставят его в покое, и готовился к худшему, если в ближайшие дни их не заберут японские или американские корабли. Однако тайная мысль — большевики не достанут их в такой глуши — убаюкивала, расслабляла. Тревогу приносил лишь радиоприемник, улавливавший волны Парижа и Лондона. Оттуда, далекой оказией, узнал Пепеляев о неких пароходах, вышедших в Охотское море.

В приказе от 12 июня 1923 года Пепеляев писал: «Охотское море очистилось ото льда. На этих днях очистится ото льда Аянская бухта. Пароход красных под литерой „ЗД“ курсирует где-то около Охотска, так как красные дают радиограммы из Петропавловска с адресами „Охотск“. Сведений о занятии Охотска красными нет (очевидно, пароход на пути к Охотску).

4 июня японский пароход „Кобе-Мару“ вышел из Хакодате на Петропавловск и далее в Охотск и в порт Аян[56]. 12 июня из Владивостока должен выйти в Охотск пароход „Томск“. Таким образом, сложившаяся обстановка допускает полную возможность появления в течение этих дней парохода красных, несомненно, с экспедиционным отрядом в порту Аян. Но не исключена возможность прибытия первым в порт Аян и японского парохода.

В случае прибытия советского парохода я решил не допускать высадки десанта в районе порта Аян и поэтому приказываю полковникам Сайфулину, Рейнгардту и Сивко с тремя ротами занять высоты и не допускать высадку красных в районе бухты.

Командирам частей объявить своим подчиненным, что красные могут прислать максимум два парохода для действия против нас. Местность здесь для высадки труднодоступная, и поэтому мы при нашей стойкости и сплоченности легко можем опрокинуть красных с берега в море. Это нам нужно сделать во что бы то ни стало, так как за пароходом красных возможно прибытие японских или английских пароходов»[57].

Аян и в самом деле представлял из себя благодатную для обороны позицию. Расположив на сопках десяток пулеметов, Пепеляев мог взять наступающего противника под перекрестный огонь.

И все-таки известный белогвардейский стратег ошибся. По его замыслу красные почему-то должны были обязательно высаживаться у самого Аяна, на виду у белых. Впрочем, на другой день Пепеляев в новом приказе потребовал от своих «братьев» быть готовыми на всякий случай к отступлению в сторону Чумикана. В связи с этим почти половину отряда он направил в поселок Уйка строить кунгасы и лодки. Так генерал, ничего не подозревая, допустил еще одну ошибку, распылив силы своей «дружины».

«Ввиду того, — пишет в приказе Пепеляев, — что не исключена возможность перехода к бухте Лантарь и Чумикану пешим порядком, приказываю теперь же подготовиться к длительному походу, для чего сформировать вьючный олений транспорт и подготовить в Уйке подвижной продовольственный склад»[58].

Это было последнее распоряжение Пепеляева.

Пока генерал разрабатывал стратегические планы разгрома красного десанта и ждал японских спасителей, отряд Вострецова в ночь с 16 на 17 июня окружил Аян. В полевой сумке командующего уже лежал заранее составленный ультиматум Пепеляеву:

«Предупреждаю Вас и полагаю, что Вам известна за пять лет крепость красного бойца. И всякое ваше сопротивление с оружием в руках будет мною раздавлено, как мыльный пузырь. Я располагаю достаточной военной силой, чтобы уничтожить неподчинившихся рабочим и крестьянам. Вы из Аяна и его окрестностей не выведете своих подчиненных, если будете сопротивляться. И пролитая кровь будет на Вашей совести, а не на моей, так как настоящее письмо пишу от всего сердца и совести»[59].

Однако дело обошлось без ультиматумов и парламентеров. Не было вручено адресату и письмо охотских пленных солдат своим аянским «братьям», в котором белогвардейцы предлагали аянскому гарнизону капитулировать без боя. «В Охотске, — писали они, — не предоставилась возможность предотвратить столкновение и своевременно выяснить, с кем имеем дело, в результате взаимные и никому не нужные жертвы… Можем засвидетельствовать, что в основании всех действий и отношений к нам положен закон республики, равный для всех, даже после того, что случилось, то есть взятия нас после сопротивления»[60]. Это письмо должен был передать Пепеляеву подполковник Варгасов, плененный в Охотске.

Неизвестно[61], показывал ли Степан Сергеевич эти документы белогвардейцам, но они характеризуют его как полководца, умеющего побеждать без лишнего кровопролития, как человека пролетарского гуманизма. Кто-кто, а Вострецов, прошедший всю Гражданскую войну от Волги до Тихого океана, от простого солдата революции до командира дивизии, прекрасно понимал, что даже в офицерской банде Пепеляева есть раскаявшиеся люди. Вот почему он категорически запретил расстреливать пленных, да и вообще вести бесцельный огонь.

Экспедиционный отряд был разделен на две части. Первый батальон во главе с Безродным и Пшеничным окружил палатки и землянки противника. Во главе третьего, который должен был захватить штаб и офицерские дома, пошел сам С. С. Вострецов. Кроме того, в десяти верстах от Анна остался в засаде у реки Нечая отряд из 40 человек под командованием Федора Подъячего.

Связисты тоже знали свое дело: под руководством своего командира Савосина они установили хорошую связь между красными отрядами и в нескольких местах повредили телефонную связь между Аяном и Уйкинским батальоном, который Пепеляев мог использовать для нападения на советские части с тыла.

Вострецов, верный своему тактическому приему, со взводом Николая Овсянникова быстро спустился с горы и окружил штаб. Остальные два взвода седьмой роты внезапно ворвались в большой барак, где располагалась офицерская комендантская рота, охранявшая штаб. Офицеры, перепившись с вечера, не выставили даже часового, очевидно, надеясь на патрульный отряд… Первым в барак проник красноармеец Скрипник и мигом обезоружил полковника — командира роты. Затем, через каких-то десять минут, без единого выстрела была разоружена вся рота. На очереди — белогвардейский штаб.

Степан Сергеевич бросился к нему в окружении группы бойцов: командира взвода Овсянникова, разведчиков Шиянова, двоих братьев Ульяновых и Москвитиных, Демина… В штабе Пепеляева почувствовали недоброе, и там началась лихорадочная возня. Какой-то офицер, выбив раму, стал вылезать в окно, очевидно, намереваясь поднять в ружье комендантскую роту… Демин бросился к нему со штыком наперевес. Пепеляевец взвыл и скрылся за простенком.

Вострецов метнулся к входной двери. Она чуть приоткрылась, но тотчас же сильно захлопнулась, больно прищемив руку командира. Едва Вострецову удалось освободить ее, как из-за двери грохнул выстрел, и пуля обожгла ему щеку. Однако Вострецов не испугался, а, громко стуча в дверь рукояткою нагана, требовательно заявил:

— С вами говорит командир Красной дивизии! Я высадил десант в полторы тысячи штыков. Откройте немедленна дверь!

Потом подтолкнул к двери пленного подполковника Варгасова:

— Я подполковник Варгасов, — кричал тот. — Вы меня знаете… Охотск взят красными. Обращение с пленными хорошее… Командир — честный человек… Советую сдаться без кровопролития!

Несколько минут за дверью стояла тишина, а потом она вдруг приоткрылась… Вострецов первым врывается в штаб, в котором толпилось человек десять растерявшихся офицеров.

— Где генерал Пепеляев? — спросил он.

— Я Пепеляев, — заговорил коренастый человек с черной окладистой бородой.

— Генерал, пошлите предписание вашим частям сдаться немедленно!

После непродолжительного колебания Пепеляев написал приказ о сдаче. Адъютант, штабс-капитан Ананьев, повязав на палку белый платок, помчался с генеральским приказом к офицерским палаткам, откуда уже раздавались выстрелы.

Белогвардейцы слишком поздно обнаружили красноармейцев. Началась паника. Никто и не думал о сопротивлении, и только лишь несколько солдат открыли беспорядочный огонь из окон землянок и окопов. Со стороны противника в общей сложности было сделано около ста выстрелов, но ранен был только один красноармеец. Красные бойцы действовали исключительно быстро и четко. И кто знает, может быть, именно в эти минуты на древней охотской земле прозвучали последние залпы Гражданской войны.

…Красноармейцы, вошедшие в штаб вслед за С. С. Вострецовым, быстро обезоружили 10 штабных полковников и подполковников, сорвали с древка бело-зеленое знамя «Сибирской дружины» с ликом спасителя, конфисковали все документы, в том числе объемистый дневник Пепеляева.

Из этого вовсе не следует, что генерал Пепеляев был морально надломлен и сдался в плен без колебаний. Враг капитулировал только тогда, когда попал в безвыходное положение. Поднять в ружье комендантскую роту ему не удалось, попытка вызвать на помощь по телефону уйкинский отряд тоже сорвалась. Забаррикадировавшись в добротном деревянном доме, Пепеляев, как затравленный хищник, метался в клетке, не зная, что предпринять. Характерно, что штабные офицеры из окружения Пепеляева чуть ли не рвали на себе волосы, когда увидели, что обезоружены небольшим отрядом красных. Некоторые из них впали в истеричное состояние, плакали навзрыд, с горечью повторяя: «Захватили нас… как цыплят!! Какой позор!!!»

По-другому вел себя в те дни молодой подполковник Михаил Варгасов, сыгравший некоторую роль в бескровной ликвидации белогвардейской банды. Выходец из небогатой семьи, он служил в армии в чине поручика. Не поняв Октябрьской революции, Варгасов очутился в рядах белогвардейской армии, где быстро дослужился до звания подполковника. Во время похода на Якутск Пепеляев поручил ему сформировать и принять под командование отряд якутов. Здесь-то он и прочувствовал истинное отношение местного населения к пепеляевской авантюре. Эвенки, эвены и якуты под любым предлогом отказывались служить белогвардейцам и разбегались при малейшей возможности. Отряд Варгасова, можно сказать, распался, а сам он вынужден был примкнуть к Ракитину. Варгасов один из первых понял, что авантюра Пепеляева обречена на провал. Вот почему в Охотске он сдался в плен без сопротивления и, желая искупить вину, добровольно вызвался пойти с экспедиционным отрядом в Аян и попытаться убедить Пепеляева сдаться.

По пути в Аян комиссар Пшеничный долгие часы беседовал с Варгасовым. И подполковник, рискуя жизнью, вдвоем с якутом пошел к встретившейся им банде Рязанского, чтобы убедить того сложить оружие. Варгасов пользовался большим авторитетом среди «братьев», да и генерал Пепеляев его отлично знал. Всего несколько слов выкрикнул подполковник из-за двери во время штурма штаба, но как они много значили для Пепеляева. «Парламентеры к адмиралу Старку перехвачены! Охотск в руках красных, и оттуда нечего ждать помощи. Да и вообще, все кончено!!» Одним словом, узнав за дверью голос подполковника Варгасова, генерал решил сдаться.

Но как ликвидировать отряд белогвардейцев в поселке Уйка? С. С. Вострецов предлагает Пепеляеву написать приказ-обращение к уйкинскому отряду. И тот, по свидетельству генерала Вишневского, такой приказ написал: «…Прибыла регулярная армия, которой мы взяты в плен. Надеюсь, что вы выполните мою последнюю просьбу и во избежание напрасного кровопролития сложите оружие. Я готов предстать перед судом и благодарю бога, что все обошлось без пролития братской крови».

Приказ этот было поручено отвезти в Уйку адъютанту генерала — Ананьеву. За Аяном он был задержан заградительным отрядом Федора Подъячего, который, не поверив пепеляевцу, решил поехать вместе с ним. На полпути они неожиданно встретили уйкинский отряд, шедший на помощь аянцам. Адъютант тут же передал им приказ Пепеляева о капитуляции. Белогвардейцы выразили бурное недовольство, начали митинговать. С криками: «Повесить комиссара!» они стащили Подъячего с коня. Однако красный командир не растерялся, а стал горячо убеждать белогвардейцев сдаться в плен без никому не нужных жертв. И, странное дело, его слова быстро охладили воинственный пыл многих, и теперь они покорно сдавали Подъячему свое оружие, которое тут же было уложено в повозки с подоспевшими красноармейцами. Сдались, однако, не все: группа офицеров во главе с полковником Степановым бежала в тайгу, надеясь добраться до Маньчжурии.

Всего в Аяне и его окрестностях было взято в плен 356 человек, в их числе девять полковников, тринадцать штабс-капитанов, двадцать поручиков, пятнадцать подпоручиков, двадцать шесть прапорщиков, один хорунжий, два ротмистра.

18 июня 1923 года Вострецов передал радиограмму командующему войсками Охотско-Камчатского края М. П. Вольскому: «После стоверстового тяжелого похода по тундре в порту Аян в 22 часа 17 июня взят в плен отряд во главе с генералом Пепеляевым. Пленных офицеров 103, солдат — 230. Наши потери — один ранен. Подробности дополнительно».

Говорят, что командарм И. П. Уборевич не раз вспоминал это донесение: «Как много было сделано и как мало было сказано. Тут ведь за каждым словом неисчислимые трудности, за каждой буквой — умение и героизм»[62].

Было захвачено много оружия иностранного образца, в том числе одиннадцать пулеметов, 580 винтовок, около 40 тысяч патронов, большое количество золота и пушнины.

После пленения уйкинского отряда Степан Сергеевич на высокой сопке, дальше других выступавшей в море, приказал ровно на 10 минут разжечь два огромных костра. Это был сигнал экипажу «Индигирки» следовать в Аян.

Пароход пришел в Аянскую бухту 17 июня в четвертом часу. Он выглядел теперь намного лучше: за три дня стоянки в Алдомской бухте моряки подремонтировали его и подготовили в обратный рейс. С него сразу же стали сгружать продовольствие и боеприпасы для бойцов и мирного населения. По мере освобождения трюмов в них загружали богатые трофеи (часть их бесплатно была передана аянцам) и размещали пленных, поскольку в поселке не было просторных помещений, способных разместить столь большое количество белогвардейцев. Обо всем этом подробно пишет в своем донесении Н. Н. Азарьев: «…Я съехал на берег к т. Вострецову с поздравлениями по случаю блестящего успеха, от которого получил приказание немедленно готовиться к походу во Владивосток. Начали погрузку трофейного оружия, снаряжения и т. д. на „Индигирку“. 18 июня в 11 часов утра, согласно приказанию т. Вострецова, снялись с якоря и пошли к устью реки Нечай для захвата белогвардейцев. В 12 часов 45 мин. подошли к реке Нечай, свезли десант на берег, пошли в город Анн. Густой туман. В 16 часов 20 мин. стали на якорь на рейде г. Аян и начали погрузку пленных с берега на „Индигирку“. 19 июня в 5 часов 30 мин. окончили погрузку пленных, снялись с якоря и пошли к устью реки Нечай за нашим десантом. В 7 часов подошли к устью реки Нечай, приняли десант. За все время похода — густой туман. В 15 часов пришли на рейд г. Аяна, стали на якорь, немедленно приступили к погрузке военных грузов на корабль. 20 июня — идет погрузка»[63].

У моряков «Индигирки» работы действительно было очень много, если учесть, что они помогали красноармейцам вылавливать разбежавшихся пепеляевцев. Вострецов принял самые решительные меры, чтобы быстро и окончательно нейтрализовать пепеляевскую банду, однако немало пепеляевцев все-таки скрылись в тайге. И ожидать от них можно было все что угодно… Поэтому, не успев как следует отдохнуть, полсотни бойцов третьего батальона, возглавляемых Федором Подъячевым, 18 июня выступила из поселка Уйка для преследования банды полковника Степанова, бежавшей в направлении Чумикана. Кроме того, 30 человек 7-й роты во главе с командиром взвода Николаем Овсянниковым и политруком роты Михаилом Панченко направились к устью реки Нечая для преследования еще одной банды белогвардейцев. Почти три дня в условиях ужасного северного бездорожья и труднопроходимой тайги разыскивали они врага. Но разве найдешь иглу в стоге сена? Белые как сквозь землю провалились… Однако красноармейцы 7-й роты вернулись с богатыми трофеями: они нашли и захватили таежный арсенал скрывшихся бандитов и много награбленного имущества, приготовленного к отправке за границу. Перенесли на пароход бойцы и богатые трофеи разгромленного отряда Рязанского.

Степан Сергеевич убедил Пепеляева, пользовавшегося авторитетом у своих солдат, написать два письма-воззвания к беглецам с требованием о сдаче и гарантией безопасности до суда. Письмо в тайгу повезли эвены, и «таежное радио» мигом разнесло по глухим стойбищам весть о новой власти. Одновременно на поиски беглецов был отправлен еще один красный отряд во главе с помощником командира экспедотряда В. Н. Безродным. Но и на этот раз поиски врага в необъятной, глухой тайге оказались безрезультатными. Утешило одно: красноармейцы обнаружили в тайге купеческий склад, в котором оказалось 25 пудов муки, 4 пуда масла и около 500 аршин мануфактуры.

Впрочем, из тайги вдруг вышли и добровольно сдались еще три десятка пепеляевцев, понявших бесполезность сопротивления. Так что лишь немногим из белогвардейцев удалось бежать за границу. Успели скрыться генерал Вишневский и полковник Андерс, которые много раньше отправились из Нелькана в Охотск с поручением Пепеляева «выколотить, отобрать, реквизировать любым путем» у населения 150–250 тысяч золотом и пушниной, необходимых для эвакуации «дружины» за границу. Если представится возможность, то им предписывалось для этих же целей захватить чьи бы то ни было корабли.

Удалось бежать за кордон и начальнику штаба полковнику Леонову с восемью офицерами, посланными, как и группа генерала Вишневского, в разные пункты Охотского побережья ожидать появления иностранных судов, которые они должны были или захватить, или зафрахтовать. Узнав о том, что Охотск и Аян освобождены красными, пепеляевские посланцы начали действовать по принципу: «Спасайся, кто может!». Леонова и его офицеров подобрала японская шхуна (потом полковник служил у ярого врага Советской власти, китайского генерала Чжан Цзо-лина и в одном из боев нашел свой бесславный конец). Из 750 пепеляевцев в Харбин (осенью 1923 года) с генералом Вишневским вернулось всего 18 измученных, деморализованных «братьев».

Более всего бед выпало на долю уйкинского отряда полковника Степанова[64], который, разделившись на мелкие группы, пытался просочиться в Китай.

Остатки этого отряда были полностью разбиты 7 июля 1923 года в бассейне реки Уда эвенками, организованными уполномоченным Дальревкома А. Н. Липским в «летучий» отряд под командованием охотника Петра Кирилловича Протодьяконова. Из 38 белых 27 были взяты в плен, а остальные, сопротивлявшиеся, полегли под меткими пулями таежных охотников. В связи с этими событиями 12 августа 1923 года Чумиканский военревком принял следующее решение: ввиду ликвидации отряда полковника Степанова считать борьбу с белыми в районе Чумикана и Удска оконченной. «В случае появления одного или группами неизвестных обществу людей, задерживать и препровождать властям. При оказании сопротивления ликвидировать вооруженной силой общества. Мобилизованных граждан общества распустить по домам»[65].

Безусловно, семь русских красноармейцев во главе с Н. А. Липским без помощи чумиканских эвенков не смогли бы уничтожить офицерский отряд полковника Степанова. Кроме личного участия в разгроме белогвардейцев эвенки передали отряду А. Н. Липского более 60 оленей, часть которых использовалась в транспортных целях, а часть для пополнения продовольственных запасов отряда.

Трудовое население Охотского побережья сыграло немалую роль в ликвидации остатков белогвардейщины. Коренные жители стали не только незаменимыми проводниками и разведчиками, но и принимали непосредственное участие в боях с бандой Яныгина, в разгроме отряда полковника Степанова. Окружная газета «Орочелско-Эвенская правда» 24 апреля 1932 года отмечала, что в пленении отряда Пепеляева активное участие принимали местные партизаны. А вот что записал в 1923 году командир взвода чумиканского красноармейского отряда Кобрюшко:

«Отряд Степанова, не зная наших сил, разбился на группы по 3–4 человека, чтобы легче скрываться. Провизии у них не было. Доходило до людоедства: двое бандитов убили и съели третьего. Все были замучены тяжелым походом. Банда упала духом. Сам Степанов казался полупомешанным. Когда его наши ранили, он думал, что это свои выстрелили в него, и воскликнул: „Что вы, ребята, делаете?!“ А когда получил вторую пулю, потом оказавшуюся смертельной, то, опускаясь на землю, твердил, все еще не отдавая себе отчета в случившемся: „Как я устал, как я устал…“

Среди пленных — бывший начальник тыла отряда Пепеляева полковник Шнапперман и бывший личный адъютант генерала поручик Малышев. Этих двух т. Липский доставил в Хабаровск, остальных пленных под караулом — в Николаевск. (Они не вошли в оперативную сводку С. С. Вострецова. — А. Ф.). Из расспросов пленных выяснилось, что группа Степанова состояла из самых ярых бандитов, которые сражались против Советской власти начиная с 1918 года в Иркутске, в Забайкалье, у Семенова и т. д. В числе пленных были капитан Катанаев и штабс-ротмистр Куров, пользовавшийся особым доверием у Пепеляева»[66].

Для ликвидации остатков пепеляевского отряда в Аяне был оставлен гарнизон из 147 человек во главе с помощником командира батальона Ф. Подъячевым и политруком Сполоховым. Им пришлось еще долго вылавливать в тайге белогвардейцев.

…Утром 24 июня 1923 года «Индигирка» вышла во Владивосток. Позади в синеватом тумане долго виднелись скалистые берега Аянской бухты. В эфир полетела телеграмма: «Банда Пепеляева ликвидирована. В порту Аян оставил гарнизон. 24 июня 1923 г. выступил во Владивосток. Прибуду приблизительно 30 июня в 19 час. На судне имею 357 человек пленных во главе с генералом Пепеляевым. Подробности лично. Командующий экспедиционным отрядом С. Вострецов»[67].

Перегруженный вне всяких предусмотренных норм, пароход «Индигирка» шел полным ходом: море было спокойно, волнение усмиряла то и дело встречающаяся шуга. Красноармейцы недоумевали, куда исчезли те льды, которые стояли на пути «Ставрополя» и «Индигирки» каких-то полмесяца назад? На этот раз почти все шесть дней пути до Владивостока дул попутный ветер, а на голубом небе ярко светило солнце.

Задание командования было выполнено, но бойцы экспедиционного отряда продолжали армейскую жизнь: каждый день тренировались они в меткости стрельбы, а многие изучали материальную часть пулеметов, так как командование решило укомплектовать расчеты одиннадцати трофейных пулеметов. Не затухала и политработа. Получая свежие сообщения от радистов, политработники регулярно проводили занятия. Бойцы с тревогой следили за состоянием здоровья В. И. Ленина. Каждая политбеседа начиналась с бюллетеня о здоровье вождя. Большой популярностью пользовался среди бойцов рукописный журнал «Красный северянин», издание которого организовал политрук Михаил Емельянович Панченко.

По небу быстро плыли небольшие пушистые облака. «Индигирка, глубоко осев в воду, полным ходом возвращалась во Владивосток. На высокой мачте развевался ярко-красный флаг. Пленные сидели запертыми в трюмах. Укутанные в шинели (было холодно), они жались друг к другу. Пепеляев, прохаживаясь по палубе с Вострецовым, все еще недоумевал: „Удивительно! Как странно получилось… Генерал взят в плен кузнецом“. — „А по-моему, здесь нет ничего особенного, — отвечал, попыхивая неразлучной трубкой, Степан Сергеевич. — Как видите, простая военная хитрость и только“. — „Да, нелепая судьба… Вы отчаянный безумец, но — орел!“

А красные бойцы, расположившись на палубе, пели:

Погрузившись каждый в свои думы, победитель и побежденный вслушивались в плеск воды и шорох проплывающих мимо мелких льдин. Все было тихо и спокойно, все радовались предстоящей встрече с родным Владивостоком.

Но однажды произошло такое, что могло погубить блестяще завершенную операцию. „29 июня налег густой туман. В 17 часов легли на зюйд-вест 50°. В 19 часов 10 минут в твиндеке № 2 произошло два взрыва, один за другим. Силою взрыва люк № 2 подбросило на высоту переднего мостика и пробило палубу в каюте № 5 первого класса, где находился С. С. Вострецов, которого от сильного взрыва подбросило до потолка. После взрыва начался пожар, который был скоро прекращен“,[68]— писал в своем дневнике Н. Н. Азарьев.

На пароходе был большой запас пороха и снарядов, от которых он мог разлететься на части. К тому же суматохой пожара могли воспользоваться пленные пепеляевцы, которых было почти столько, сколько и конвоиров. Многие белые офицеры были столь отпетые головорезы и имели такие преступления за собой, что предпочли бы погибнуть в морской пучине, дабы не оказаться на скамье подсудимых. Собственно, причину взрыва на пароходе следственные органы окончательно не установили, может быть, то был трагический случай от неосторожного обращения с огнем и порохом кого-то из бойцов.

Однако все обошлось. Степан Сергеевич, несмотря на ушибы, спокойно руководил ликвидацией аварии. Большая заслуга в тушении пожара принадлежит командующему судами Азарьеву, капитану Скибину, да и всем морякам корабля, действовавшим решительно и умело. Особо отличился здесь молодой, но уже опытный боец Дмитрий Кузенский. Когда на судне начался пожар, то среди белогвардейцев, запертых в трюмах, началась ужасная паника. Они начали ломать запоры, чтобы вырваться на палубу. Часовым на посту № 2 и стоял в это время Д. Е. Кузенский. Мгновенно оценив ситуацию, он принял энергичные действия против взбунтовавшихся пепеляевцев: пришлось пустить в ход приклад винтовки, несколько раз для острастки выстрелить в воздух… Кругом бушевал огонь, мимо бежали люди в горящей одежде, но Дмитрий не только не оставил пост, но и без посторонней помощи сумел образумить пленных.

Когда пожар был ликвидирован, С. С. Вострецов перед строем лично благодарил отважного часового за мужество и решительные действия. А позже командующий представил Д. Е. Кузенского к награде золотыми именными часами[69].

В погожий солнечный день, 30 июня, „Индигирка“, изуродованная льдами и пожаром, вошла в бухту Золотой Рог и пришвартовалась у военного порта.

Больных и обожженных пожаром красноармейцев и моряков выносили с корабля на руках. Газета „Дальневосточный путь“ сообщала: „30 июня отряд тов. Вострецова возвратился во Владивосток. Встреча героев вылилась в бурную манифестацию рабочих Владивостока и воинских частей“.

Склоны владивостокских холмов, примыкающие к бухте, причалы были заполнены густыми толпами народа. Легкий ветерок, налетающий с моря, колышет многочисленные полотнища лозунгов и знамен. Среди встречающих — командарм Уборевич, комкор Фельдман, руководящие работники Приморского губкома РКП(б). По телеграфным проводам в Москву, Советскому правительству полетело краткое донесение: „30 июня пришла „Индигирка“. Охотск, Аян заняты, банды ликвидированы“[70].

О героическом „ледовом“ походе писали флотская газета „Боевая вахта“, орган Приморского губкома РКП(б), газета „Красное знамя“, поместившая беседу с комиссаром П. М. Пшеничным, а также портреты С. С. Вострецова, П. М. Пшеничного и И. А. Чупрынина. Несколько статей об Охотско-Аянской экспедиции, а также автобиографию С. С. Вострецова опубликовала газета Дальбюро ЦК РКП(б) и Дальревкома „Дальневосточный путь“.

Приказом по 5-й Краснознаменной армии И. П. Уборевич объявил благодарность всему личному составу экспедиции за образцовое выполнение боевого задания. Многие красноармейцы и моряки получили ценные подарки и продолжительные отпуска, а тридцать наиболее отличившихся героев экспедиции были удостоены высшей правительственной награды — ордена боевого Красного Знамени.

В приказе № 147 Реввоенсовета СССР говорилось: „Утверждается присуждение… ордена Красного Знамени командующим 5-й Краснознаменной армией за отличия, показанные в боях против банд генерала Пепеляева в Охотско-Аянском крае в период… с 17 апреля по 17 июня 1923 г. экспедиционного отряда, состоящего в распоряжении командарма: 1-му помощнику командира экспедиционного отряда Погребову Борису Андреевичу, пом. командира экспедотряда Безродному Виктору Николаевичу, помощнику военного комиссара отряда Чупрынину Ивану, начальнику штаба отряда Верещагину Николаю, уполномоченному Приморского отдела ГПУ Иванову и его помощнику Болярскому; командирам батальонов: Иванову Дмитрию, Кузнецову Сергею; командирам взводов: Андрейсюку Игнатию и Серову Сергею; политруку хозяйственной команды Ефимову, помощнику командира взвода Лысакову Алексею; начальникам пулемета: Хворову Ивану и Кошелеву Кузьме; командирам отделений: Носкову Ивану и Лиханову Василию; старшим звена Анохову Тимофею и Боганцу Ильмусу, старшине Донских Алексею, наводчику пулемета Чайкину Антону; стрелкам: Учайкину Федору, Лямкину Кириллу, Шикову Захару, Еличеву Петру, Скрипнику Кириллу, Журавлеву Григорию, Зайцеву Максиму, Разумец Николаю, санитару Абакумову Константину“.

Позже за мужество и отвагу, проявленную во время экспедиции, орденом Красного Знамени были награждены военком Пшеничный, герой боя за Охотск Доценко, начальники гарнизонов Охотска и Аяна Котов и Подъячев, военный моряк Демин. Председатель Охотского уездного ревкома Евгений Сергеевич Нагорнов был награжден Реввоенсоветом именными часами. Впоследствии он удостоен орденов Красной Звезды и Красного Знамени. Причем многим участникам экспедиции ордена вручал лично Михаил Иванович Калинин, находившийся в то время в поездке по Дальнему Востоку. Нерчинский же полк был удостоен большой чести встречать „всероссийского старосту“ во Владивостоке в почетном карауле.

Сам Степан Сергеевич был в четвертый раз удостоен ордена Красного Знамени[71]. Вскоре после получения четвертого ордена Вострецова направили в Москву на высшие академические курсы. Бывший уральский кузнец, перед которым склоняли свои знамена белогвардейские генералы, пошел учиться. Здесь в Москве его застало известие о смерти В. И. Ленина. Накануне похорон вместе с другими полководцами страны он стоял в карауле у гроба вождя. Едва сдерживая слезы, он вспоминал о том, как во время „ледового похода“ выполнил трудное задание Ленина — уничтожить последнее гнездо контрреволюции.

В те траурные для народа дни, в Чите, в январе 1924 года состоялся суд над 78 самыми злейшими врагами революции. Остальные пепеляевцы, попавшие в „дружину“ не по своей воле или под влиянием белой пропаганды, были отпущены. Процесс, продолжавшийся около 20 дней, полностью разоблачил лжедемократию „мужицкого генерала“ Пепеляева. Сам он на суде вынужден был признать: „Мне тяжела смерть идейная. Я долго и упорно боролся против Советской власти. Я глубоко верил, что борюсь за родину, за народ, а не иду против него. Теперь, к сожалению, слишком поздно. Сквозь тюремную решетку я увидел и понял, что я жестоко ошибался и что за нашей спиной и на нашей крови другие наживали деньги, а нас толкали в пропасть, куда и я докатился. Какой бы приговор мне не был вынесен, я буду считать его вполне заслуженным“[72].

Приговором пролетарского суда 26 человек подсудимых, в том числе и Пепеляев, справедливо приговорены к расстрелу, остальные офицеры были осуждены на различные сроки тюрьмы. 5 февраля Дальревком, заслушав сообщение о решении Военного трибунала по делу бывшего генерала Пепеляева и его сообщников, одобрил приговор. Однако, учитывая искреннее раскаяние многих пепеляевцев, Дальревком решил „ходатайствовать перед Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом о неприменении к бывшему генералу Пепеляеву и его сообщникам высшей меры наказания и смягчении их участи, с тем чтобы предоставить им в будущем… хотя бы частично загладить вред, нанесенный трудящимся Союза Советских Социалистических Республик“[73].

Смертная казнь большинству приговоренным была заменена десятью годами лишения свободы. Как опытный военный специалист, Пепеляев после отбытия наказания работал в военных училищах страны, вел контрпропагандистскую работу, призывая белоэмигрантов прекратить бесполезную борьбу с Советской властью, которая с каждым днем становится все более могущественной и непобедимой. Поучительный урок истории пошел впрок Пепеляеву. Генерал сформулировал его так: „Преступниками будут те, кто на радость врагам русского народа поднимут руки свои на Советскую Россию, ибо они поднимают их на новую свободную Россию“[74]. А свободная Россия не нуждается ни в каких „спасителях“!

В результате ликвидации крупной, хорошо вооруженной „Сибирской дружины“ Пепеляева, опиравшейся на помощь американских и японских империалистов, Советская власть в Дальневосточном крае окончательно победила и упрочилась.

А на Охотском побережье еще некоторое время слышались выстрелы: красноармейцы добивали остатки пепеляевской банды. Охотский гарнизон в таежном стойбище Медвежка наконец-то напал на след яныгинской банды. Двенадцать суток шли красноармейцы по ее следу, но опять были вынуждены вернуться ни с чем: проводником у них был хорошо знавший тайгу предатель-якут Слепцов. Впрочем, банда таяла не по дням, а по часам: обманутые люди, узнав о новой жизни, разбегались по домам. В отряде остались лишь близкие сообщники Яныгиных да пепеляевские офицеры — штабс-капитан Хапилин, поручик Шипков, корнет Валеулин… Покинул Яныгиных и полковник Худояров[75]. Добравшись до японских рыбалок, он пытался бежать в Японию, но был опознан рыбаками и арестован. 15 июля в поселок Новое Устье под видом торговцев пришли яныгинские разведчики Хапилин и японец Окайси. Красноармейцы арестовали и их. Капитан Хапилин вынужден был рассказать о местопребывании банды. Местное население приняло активное участие в ликвидации шайки белобандитов: в перестрелке погибли оба брата Яныгина, более трех лет терроризировавших местное население[76].

Вскоре в Охотск прибыл новый председатель ревкома, один из видных руководителей камчатских большевиков Петр Иванович Дудко. Бывший председатель ревкома Е. С. Нагорнов с небольшим отрядом красноармейцев в июле 1923 года на шхуне „Михаил“ доставил во Владивосток около сотни белогвардейцев и торговцев, выловленных в охотской тайге, в том числе и полковника Худоярова.

Не менее ожесточенные бои с недобитыми пепеляевцами вел и аянский гарнизон. Бойцы охотского и аянского гарнизонов вернулись во Владивосток лишь осенью 1923 года на пароходе „Кишинев“.

Известный полярник А. П. Бочек так описывает встречу с прибывшими на пароход командирами и бойцами: „Мы прибыли в Аян в конце августа. На борт „Кишинева“ явился Котов и сообщил, что необходимо принять сто красноармейцев и сорок пленных белогвардейцев… Отряд Котова состоял в основном из молодых бойцов, отличался дисциплинированностью и подтянутостью. Чувствовалось хорошее отношение между командирами и бойцами. Пленные, в большинстве бывшие офицеры царской армии, производили впечатление опустившихся и запуганных людей, хотя отношение к ним было самое нормальное. За время плавания я ни разу не слышал от красноармейцев ни грубого окрика, ни оскорбления в их адрес… Но прежде всего о самом Котове. Это был человек среднего роста, худощавый, с тонкими чертами лица, необычайно выдержанный и подтянутый. Ни разу не приходилось наблюдать, чтобы он позволил какую-либо грубость. Все свои распоряжения отдавал спокойным, не допускающим возражения голосом. Рассказывая об участии в ликвидации банд Бочкарева и Пепеляева, он ни разу не сказал при этом о своем личном подвиге. По его словам, все сделали красноармейцы. Несколько иным по внешности был Подъячев: богатырь высокого роста, с красивым, чисто русским лицом, возрастом не более“ тридцати лет, в прошлом портной. Всей своей внешностью он олицетворял воина в своем лучшем смысле этого слова»[77].

В 1925 году белогвардейцы предприняли еще одну попытку уничтожить Советскую власть на Охотском побережье. Так началось Охотско-Нельканское белобандитское выступление против Советов. В защите Охотска важную роль сыграли вострецовцы Григорий Алексеевич Хромов, Иван Яковлевич Куртуков и Михаил Яковлевич Кочетов. Принимал участие в событиях и снова вернувшийся на побережье отважный чекист, участник штурма Зимнего Дворца Василий Болярский. К счастью, все обошлось без жертв. Прибывший из Владивостока на пароходе «Красный вымпел» отряд красноармейцев мирным путем ликвидировал белобандитскую вылазку. В 1925 году в уезде работала специальная «Особая комиссия ЦК РКП(б) и ВЦИК по делам Охотского побережья» во главе с К. К. Байкаловым, которая сыграла большую роль в укреплении ревкомов, а также в приобщении коренного населения к новой жизни. Однако еще в течение нескольких лет тревога не покидала людей: отдельные белогвардейские отряды бродили в глухой тайге и горах Джугджура вплоть до зимы 1928 года. Той исключительно суровой зимой охотский гарнизон ликвидировал банду Винокурова-Индигирского в Оймяконе. Это были последние, жалкие осколки сопротивляющегося прошлого.

Минули годы. В дни празднования 50-летия освобождения Дальнего Востока от интервентов и белогвардейцев комсомольцы, молодежь, трудящиеся Охотска собрались у кинотеатра «Дружба» на открытие памятника участникам «ледового» похода, построенного на средства, заработанные юношами и девушками района. Среди гостей — участники освобождения побережья Е. С. Нагорнов и А. И. Спирин.

Ввысь устремился восьмиметровый шпиль, своей формой напоминающий четырехгранный штык русской трехлинейки. Рядом покоится огромный валун, доставленный с места высадки красного десанта. Над валуном реет чайка — символ свободы, морских просторов и рыбацкой удачи. Надпись на обелиске гласит: «Экспедиционному отряду Пятой Краснознаменной армии, участвовавшему в освобождении Охотского побережья от белогвардейцев и интервентов».

В центре Охотска воздвигнут еще один обелиск, у которого проводятся пионерские сборы, вручаются комсомольские билеты. «Здесь 19.VI.23 г., — гласит надпись, — похоронены участники освобождения Охотска от белогвардейцев: командир батальона Кузнецов, командиры взвода Соловьев, Гурков и четыре неизвестных бойца[78]. Здесь похоронены первый председатель Охотского РИКа Карпинский и начальник Охотского ОГПУ Белолипский».

Неузнаваемо изменилось за годы Советской власти Охотское побережье. Теперь это крупный цех рыбоконсервной промышленности Дальнего Востока. Там, где до революции были японские кустарные рыбалки, возвышаются корпуса мощных рыбозаводов, построены добротные дома колхозников. Магаданская область, часть территории которой входила в то время в состав Охотского уезда, превратилась в важнейший экономический район горной промышленности.

Современный Охотск — благоустроенный поселок городского типа. Здесь построен пресервный завод, организован первенец ленинского кооперативного плана на побережье — колхоз «Рассвет Севера». Охотчане глубоко чтут память о тех, кто боролся за освобождение их далекой земли. Есть в районном центре улицы, названные в честь командира экспедиционного отряда С. С. Вострецова и его заместителя комбата С. П. Кузнецова.

Передовым в Охотском районе является колхоз имени С. С. Вострецова, основанный в 1931 году. В центре его усадьбы 5 ноября 1967 года, в канун 50-летия Советской власти, легендарному герою Гражданской войны был открыт памятник. В буденовке и длиннополой шинели, стоит он на постаменте. И невольно кажется, что взгляд его устремлен на обновленную землю, за которую он сражался.

В Магадане в дни пятидесятилетнего юбилея на одном из домов появилась мемориальная доска с надписью: «Этот проезд назван именем Степана Сергеевича Вострецова — героя Гражданской войны, кавалера четырех орденов Красного Знамени, руководителя экспедиции по ликвидации белых банд на Охотском побережье в 1923 г.».

После Охотско-Аянской экспедиции и учебы на высших академических курсах С. С. Вострецов командовал родной 27-й Омской стрелковой дивизией. Полководческий талант его ярко проявился и при разгроме белокитайской авантюры в 1929 году на Восточно-Китайской железной дороге, где он командовал Забайкальской группой войск. За эту операцию Президиум ЦИК СССР наградил комкора С. С. Вострецова почетным революционным оружием — шашкой с орденом Красного Знамени на эфесе и с надписью на лезвии: «Доблестному бойцу РККА от ЦИК СССР, 1929 г.».

3 мая 1932 года С. С. Вострецова не стало. В некрологе, подписанном выдающимися советскими военачальниками К. Е. Ворошиловым, И. П. Уборевичем, М. Н. Тухачевским и другими героями Гражданской войны, говорилось: «Подлинный пролетарий, рабочий-кузнец, тов. Вострецов родился в 1883 г. и с самого детства прошел суровую школу труда и борьбы, выковавшую из него уже в юношеские годы непримиримого врага самодержавия и буржуазии. Уже в 1909 г. тов. Вострецов подвергается разным репрессиям. Служба в царской армии, участие в мировой войне еще больше закалили кузнеца Вострецова в ненависти к насильникам и эксплуататорам.

С ноября 1918 г. т. Вострецов в рядах Красной Армии. Величайшая самоотверженность, энергия и исключительная личная храбрость выдвинула тов. Вострецова на ответственнейшие командные должности в период Гражданской войны»[79].

Похоронен он в Ростове-на-Дону на Аллее Героев. На его могиле стоит памятник с выбитыми на мраморе четырьмя орденами и надписью: «Степану Сергеевичу Вострецову — герою, борцу за рабочее дело, доблестному командиру Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

Военком экспедиции Петр Митрофанович Пшеничный тоже отдал Советской Армии всю жизнь. После двенадцатилетней службы в ее рядах он в 1930 году демобилизовался, но продолжал работать в оборонной промышленности. В октябре 1941 года П. М. Пшеничный добровольцем ушел на фронт. Газета «Известия» 19 октября 1941 года писала о нем: «Вчера мы провожали рабочий батальон Свердловского района. Командир батальона т. Пшеничный и комиссар т. Струков повели его в поход. Тепло одетые, хорошо вооруженные, с вещевыми мешками за спиной, удалялись по улице люди передовые, искренние, люди отборных гражданских и моральных качеств, сок народа, соль нашей земли… Петр Митрофанович Пшеничный, вчерашний руководитель строительного треста, герой Гражданской войны, награжденный орденом Красного Знамени, человек отзывчивой души…»

Крепкая дружба долгие годы связывала командира и комиссара экспедиционного отряда. Холодным днем 27 января 1924 года С. С. Вострецов и П. М. Пшеничный встретились на Красной площади на похоронах В. И. Ленина. После траурной процессии они долго бродили по Москве, вспоминая «ледовый» поход, друзей по оружию. Когда же пришла пора расставаться, они обменялись пропусками на Красную площадь, подписанными Ф. Э. Дзержинским, и фотографиями.

Погиб командир полка подполковник П. М. Пшеничный в августе 1942 года на Северо-Западном фронте. В годы войны не стало командира кавалерийского корпуса Б. А. Погребова. Пал смертью героя и командир дивизии Н. П. Доценко, сыгравший важную роль в боях за Охотск. Под началом С. С. Вострецова он был командиром первой пулеметной роты, участвовал в ликвидации империалистической авантюры на КВЖД, за что был награжден вторым орденом Красного Знамени.

В 1941 году в блокадном Ленинграде на капитанском мостике скончался Павел Георгиевич Миловзоров. Журналист Кирилл Коптев в своей книге «Золото во льдах» вспоминает, как однажды, еще до войны, чествовали полярного мореплавателя: «Миловзорова чествовали на торжественном собрании в Магаданском театре. Гремел оркестр. Выходили на трибуну ораторы с ликующими приветствиями. Речники, моряки, инженеры, рабочие прерывали их речи взрывами бурных рукоплесканий. Пятнадцатилетний юноша, с синими глазами, в золоте кудрявых волос (будущий известный поэт Сергей Наровчатов), от имени комсомола и школьников читал восторженные стихи.

А Миловзоров скромно сидел в президиуме в старой черной кожанке. Он спокойно смотрел в зал: „Я делаю свое дело, за что же благодарить?“ Как-будто провести на Колыму три флотилии речных судов было так просто.

О Миловзорове вспоминает норвежский полярный исследователь X. У. Свердруп в книге „Плавание на судне „Мод“ в водах морей Лаптевых и Восточно-Сибирского“. Его имя вписано в историю освоения Арктики. На его счету не одно плавание в самых суровых условиях. Это простой, отважный, волевой и скромный полярный капитан. Недаром на капитанском кителе с золотыми нашивками алеет орден, полученный Миловзоровым еще в двадцатых годах, когда чуть ли не все орденоносцы были известны по именам»[80].

В 1937 году П. Г. Миловзоров был награжден орденом Ленина.

В Отечественной войне участвовали многие бойцы «ледового» похода. Майор Михаил Емельянович Панченко вернулся с фронта кавалером двух боевых орденов Красного Знамени. Много лет он преподавал политическую экономию в Абаканском педагогическом институте, успешно защитил кандидатскую диссертацию и умело, до конца дней своих возглавлял кафедру марксизма-ленинизма института. В 1971 году общественность города торжественно отметила пятидесятилетие вступления его в ряды Коммунистической партии. Советское правительство высоко оценило заслуги М. Е. Панченко, наградив орденом Октябрьской Революции.

33 года своей жизни отдал Советской Армии коммунист Ленинского призыва, участник Охотско-Аянской экспедиции Николай Дмитриевич Овсянников, закончивший войну подполковником. За боевые заслуги перед Родиной он был награжден орденом Ленина, двумя боевыми орденами Красного Знамени и другими правительственными наградами. В Охотске он снова побывал в ноябре 1967 года, когда там открывали памятник его командиру.

На Сталинградском фронте в 1942 году погиб участник Охотско-Аянской экспедиции Дмитрий Егорович Кузенский.

Ненадолго пережил победу над врагом его боевой друг по фронтам Гражданской и Отечественной войн, герой охотского боя пулеметчик Иван Федотович Хворов. Тяжелораненым вернулся с фронта в Амурскую область Николай Никитович Разумец, удостоенный за пленение Пепеляева ордена Красного Знамени.

В Приморье живет бывший помощник военкома экспедиционного отряда, почетный житель Владивостока Иван Андреевич Чупрынин, награжденный за военные и трудовые заслуги орденом Ленина, двумя орденами боевого Красного Знамени и орденом Трудового Красного Знамени. Майор в отставке, персональный пенсионер союзной категории. Несмотря на преклонный возраст, ведет он большую работу по патриотическому воспитанию молодежи.

Нам удалось разыскать больше тридцати участников экспедиции. Судьба разбросала их по разным городам и селам нашей страны, многие стали знатными людьми, все доблестно трудились на благо социалистической страны.

Трое бойцов из отряда Вострецова: Г. А. Хромов, И. Я. Куртуков и М. Я. Кочетов сразу после демобилизации решили остаться на Охотском побережье. Всю жизнь работали они на ставшей родной земле и никогда об этом не пожалели. Хромов и Куртуков стали здесь коммунистами. Всем троим и умереть в Охотске было суждено… Здесь и покоятся они вместе с братьями по оружию, погибшими июньским утром 1923 года.

В Хабаровске мы записали воспоминания Антона Павловича Снегуренко, которому при взятии Охотска удалось спасти архив пепеляевцев, очень пригодившийся потом и при освобождении Аяна, и при свершении народного правосудия над контрреволюционерами. Наше знакомство с А. П. Снегуренко состоялось в торжественные дни полувекового юбилея Октября, когда ему был вручен орден Красной Звезды.

В Хабаровском крае мы встретились с отважными «ледовиками» Андреем Максимовичем Шаховым и Константином Владимировичем Кузьминым. Охотско-Аянскую экспедицию бывший персональный пенсионер К. В. Кузьмин помнил до мельчайших деталей. На побережье, вспоминал он, бойцам приходилось по настоянию врачей есть довольно невкусную черемшу, пить горький настой из стланика, чтобы не заболеть начавшими свирепствовать «куриной слепотой», «свинкой» и цингой. Вспомнил Константин Владимирович и такой эпизод. Пепеляевцы были уже разоружены, когда С. С. Вострецов послал его с бидоном бензина на высокую сопку, чтобы там, ровно на 10 минут, разжечь два больших костра — сигнал экипажу парохода «Индигирка» следовать в Аян. На окраине поселка из-за старого амбара неожиданно выскочил пепеляевский офицер с длинным кинжалом в руке и бросился на красного бойца. Константин, готовый ко всякого рода неожиданностям, ловко увернулся от удара, оглушил бандита тяжелым бидоном и тут же связал его ремнем. Передав пленного подоспевшим товарищам, он пошел выполнять приказ командира. При допросе офицер признался, что хотел завладеть красноармейской формой, документами и скрыться.

По нашей просьбе из Читинской области прислал свои воспоминания для этой книги Василий Илларионович Лиханов, награжденный за охотский бой орденом боевого Красного Знамени. Откликнулся на наше письмо и бывший политрук Охотского гарнизона Кузьма Федорович Кошелев[81]. За участие в ликвидации «Сибирской добровольческой дружины» он тоже был награжден орденом боевого Красного Знамени. После демобилизации занимал видные должности на партийно-советской работе: был председателем Тюменского облисполкома, избирался депутатом Верховного Совета СССР (второго созыва). Комиссар Красной Армии, член КПСС с 1920 года, до последних дней своих работал он в городском Совете ветеранов революции, Гражданской и Отечественной войн, занимаясь военно-патриотическим воспитанием молодежи.

И еще об одной интересной находке хочется здесь вспомнить. Просматривая в 1957 году подшивку районной газеты «Звезда Севера», я обратил внимание на воспоминания Павла Абрамовича Вебера, хорошо знавшего С. С. Вострецова по штурму Спасского укрепленного района. Связавшись с редакцией газеты, которая сообщила адрес автора воспоминаний, я тотчас же написал письмо в Красноярский педагогический институт, где в то время преподавал П. А. Вебер.

Ответ пришел быстро. Оказалось, что П. А. Вебер в 1925 году со своей ротой принимал участие в ликвидации банды эвенкийского князца Карамзина, крепил Советскую власть в Аяно-Майском районе.

«В 1923 году, — вспоминает Павел Абрамович, — я работал в штабе Приморского корпуса. Помню, как волновались в штабе за судьбу экспедиционного отряда, когда от С. С. Вострецова не было ни одной весточки. Несмотря на то, что никто не сомневался в полководческом таланте командующего, продолжительное безмолвие было угнетающим. И с какой огромной радостью была встречена телеграмма Степана Сергеевича о полной ликвидации „дружины Пепеляева“»!

Когда экспедиционный отряд возвратился в Приморье, Павлу Абрамовичу посчастливилось встречать победителей, а потом в штабе разбирать и изучать документы экспедиционного отряда. Материалы экспедиции готовили для представления штабу армии и Наркомату обороны, а пепеляевские — для судебного следствия. Никто не мог спокойно читать донесения и рапорты о мужестве советских воинов!

Когда я познакомил с воспоминаниями П. А. Вебера редактора газеты «Молодой Дальневосточник», он попросил их для публикации[82]. Работники Партийного архива Хабаровского крайкома КПСС попросили Павла Абрамовича поделиться воспоминаниями и документами личного архива[83]. Как много дали воспоминания бывшего красного командира, сколько нового открыли они.

В городе Чите много лет живет участник Охотско-Аянской экспедиции Иван Павлович Михайленко. Его рассказы оказались ценными, во-первых, потому, что он остался (из всех найденных нами «ледовиков») единственным свидетелем похода «Ставрополя» в село Иня. Во-вторых, по пути во Владивосток ему было поручено «попечительство» над генералом Пепеляевым. Очень важно было понять, как происходила у того «переоценка ценностей», в результате чего он признал свое поражение, согласился служить Советской власти. Ведь раскаяние его пришло отнюдь не в Аяне, не до пленения, а гораздо позже. Пепеляев долгое время считал свое поражение военной случайностью.

Много нового рассказал об экспедиции и Георгий Трофимович Беркалов, поселившийся после демобилизации в городе Свободном Амурской области. Вместе с М. Я. Кочетовым он зимой 1923/24 года в составе небольшого отряда «ледовиков» ликвидировал белогвардейские банды в далеком Оймяконе (Якутской АССР).

…В беспримерном походе экспедиционного отряда сквозь льды и тайгу был проявлен коллективный героизм[84], и обо всех судьбах его мужественных воинов рассказать почти невозможно. Важно, однако, отметить, что был он заключительным аккордом боев на Дальнем Востоке. Именно там прозвучали последние залпы тяжелой Гражданской войны.