Окруженец

19

Подталкивая полицая автоматом в спину, я сначала вывел их к клену, на котором сидел, когда наблюдал за деревней. К этому времени Архип начал приходить в себя и что-то мычал. Но я не стал здесь останавливаться, а погнал их дальше в лес, туда, где днем отдыхал. Придя на место, я усадил их рядышком, а сам устроился напротив. Я знал, что они никуда не денутся, Архип связанный, а Осип до того напуган, что у него и мыслей таких нет.

– Ну, что, поговорим?

Архип тут же зашевелился:

– Какой базар, начальник!

Он явно вспомнил свое недавнее прошлое, но мне было все равно, про себя я давно уже все решил. Мне нужно Архипа этого довести до такого состояния, чтобы он исполнил мою задумку:

– Ты, мразь, помолчи! Разговор не с тобой будет.

– А с кем? С этим размазней, с Оськой?

– Да, с ним, а твое место у параши!

Я добился своего, и Архип, скрипнув зубами, кинулся на меня. Я точно рассчитал его реакцию на мои слова и, как только он дернулся, одной короткой очередью сшиб его на землю.

А Осип все так же тупо смотрел на это, ничего не соображая. Уставился на тело брата и молчал. Наконец, он поднял глаза и посмотрел на меня, а там у него светилась радость. Я ничего не понимал и подумал, что Осип сошел с ума. Но он вдруг стал рак лени и начал меня благодарить:

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Теперь мне показалось, что это я сошел с ума. Я ударил его по лицу, и Осип замолчал, а потом вдруг всхлипнул и беззвучно заплакал. Я присел напротив него и стал ждать, когда он успокоится, все равно от него сейчас толку никакого. Пришел он в себя минут через десять:

– Мы ведь дружили с ним с детства, с Архипкой-то. Он младше меня на два года, и мы все время были вместе.

– А мне это зачем?

– Подожди, я хочу выговориться, чтобы ты понял, что я не последняя свинья.

– Валяй!

– Он хоть и помладше был, но любил командовать, а со временем стал помыкать мной. А потом в тюрьму загремел, так, по мелочи – у одного пана гуся украл, шкуру снял и на забор этому самому пану и повесил.

– Давай ближе к делу.

– Пока он в тюрьме был, я женился, детки вот появились. А как пришел он из тюрьмы уж не знаю – выпустили его, или сам сбежал? Ведь кругом такая неразбериха была! Ну вот, когда он заявился домой, то совсем озверел, как будто я во всем виноват.

– А ты ни при делах был?

– Конечно. В общем, стал он меня бить и к жене моей приставать. Она сопротивлялась, как могла, но он избил ее и изнасиловал. Я пытался защитить ее, но он и меня чуть не убил.

– А чего же не заявили никуда?

– А зачем заявлять, позор-то, какой! Да и брат же он мне был, а женке тоже некуда уйти было, сирота она круглая. К тому же – детишки!

– Так прибил бы его!

– Я хотел, но рука на брата не поднимается, своя кровь.

– Конечно, кровь! Он тебе ее пускает, а ты молчишь, как рыба.

– А что мне делать, он и детишек грозился убить. Он и сегодня драку хотел затеять, меня избить, а сам к женке под одеяло.

Осип снова захныкал, мне его даже жалко стало, но я молчал. А он продолжил свой рассказ:

– Когда немцы пришли в деревню, он сразу к ним побежал и стал предлагать свои услуги. Вот они и поставили его полицаем, и меня он тоже заставил поступить к ним.

– Да, вертел он тобой, как хотел.

– Людей было стыдно, но ничего с собой поделать не мог, боялся я его. Хорошо, прикончил ты его, за то и благодарю.

– Ну, ты даешь!

– Как тебя звать-то, свечку поставлю за твое спасение.

– Вот это ни к чему. А дело вот в чем – завтра Ольга и Ленка со своими вернутся в деревню и будут жить спокойно. Понял? И не дай Бог, что случится! За тебя я уж точно свечку ставить не буду.

– Да ты что! Я же к ним и не приставал, это все Архип. А что мы с ним делать-то будем?

Я бросил ему лопатку:

– Не знаешь, что? Рой яму.

Осип перекрестился и принялся копать, временами останавливаясь передохнуть. Я спросил его без всякой надежды:

– Не знаешь, где наши?

– Какие наши? Ах. Да! Нет, не знаю. Перед тобой проходили какие-то. Человек двадцать. Окруженцы, наверное. А еще пленных гнали на станцию.

– И много их?

– Пленных-то? Человек пятьдесят, да раненые почти все, здоровых мало. Еле ноги переставляли.

– А где они находятся?

– Амбар там есть каменный, недалеко от вокзала, там и сидят.

– Хорошо, Ладно, хватит копать, хорони.

Полицай снова перекрестился, опустил тело брата в могилу и стал закапывать.

– Ты, вот, что! Станут спрашивать про брата, скажи, что ушел на станцию пьянствовать, и больше ты его не видел, понял?

– Да, понял, конечно. Пускай он тут лежит, всем польза от этого, да и сам не мучается в жизни.

Он прихлопал могильный холмик лопаткой, начертил на нем православный крест и еще раз перекрестился:

– Лежи с Богом!

И присел напротив меня:

– Что теперь?

– А теперь домой пойдешь и будешь продолжать служить полицаем. Лучше уж ты, а то пришлют какого-нибудь урода, что людям тошно будет. А про это забудь. Сдох Максим, и хрен с ним.

– Какой такой Максим?

– Это поговорка такая у нас, у москалей! Ну, иди. И не забудь, дети у тебя.

Полицай ушел, а я остался сидеть. Вот, черт, мне на Ольгину поляну теперь будет не попасть, темно совсем. Дороги не найдешь, еще и забредешь куда-нибудь. Придется заночевать в лесу, тем более что ночи сейчас короткие, скоро рассвет. Но я все, же отошел от этой могилы поганой подальше в лес.