ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 10

Джек Мейсон с детства любил летать на самолете, не испытывая при этом ни малейшего страха. Вплоть до сегодняшнего дня.

И пока самолет, совершавший рейс из Америки, кружил над лондонским аэропортом Хитроу, Мейсон сидел, вцепившись в подлокотники кресла. Он пытался унять дрожь, внезапно охватившую его с головы до ног. Дама, устроившаяся рядом с Мейсоном, поглядывала на него с любопытством, невольно его тревога передалась и ей.

Мейсону никак не удавалось отделаться от навязчивых мыслей об ученом, которого буквально размазало по посадочной полосе. Точно так же писатель не мог выкинуть из головы и несчастную жену Финна.

Кроме того, Мейсону не терпелось заглянуть в туалет. Однако Джек продолжал стоически переносить лишения, опасаясь, что если он встанет сейчас с кресла, его непременно занесет куда-нибудь не туда. Пытаясь хоть как-то отвлечься, Мейсон в который раз извлек из портфеля документы, полученные от Анны, и углубился в их изучение, хотя, похоже, уже наизусть знал содержание этих бумаг. Скользнув пальцем по списку, Мейсон остановился против фамилии Кэрол Уаетт. Молодую женщину обнаружили в незарытой могиле. На шее и щиколотках явственно проступали следы зубов. На тело наткнулись спустя две недели после того, как Кэрол исчезла. В ее последних публикациях повествовалось о серии необъяснимых ритуальных преступлений под названием «Смерть от Распятия», где журналистка сообщала также, что орудием убийства в этих случаях являлись кинжалы с рукоятками в виде фигурки Христа.

В записке Анна черкнула, что собирается проверить все данные, связанные с Кэрол Уаетт, через одного из своих приятелей, политолога Джеймса Ричарда.

Мейсон хмыкнул. Кинжалы, незарытые могилы, следы зубов. Какая-то фантасмагория, в которой невозможно отыскать смысл.

Голос бортпроводника прервал его размышления. Самолет заходил на посадку, надо было пристегнуть ремни.

На несколько минут Мейсон позабыл и о Бухере, и о Бреннане, и о самом Дэмьене Торне. Смежив веки, впервые за долгие годы он вспомнил о Боге. Джек молился о благополучной посадке, и только когда авиалайнер подрулил к зданию аэропорта, Мейсон с чувством облегчения открыл глаза и отругал себя за невообразимое ханжество.

За считанные минуты Мейсон прошел паспортный и таможенный контроль. После жутких климатических изменений люди сейчас летали редко, опасаясь внезапно налетавших циклонов и ураганов. Джек окинул взглядом зал ожидания, но Анны там не обнаружил. Это его здорово огорчило. Правда, она и не обещала встречать Мейсона, но в глубине души тот надеялся, что Анна преподнесет ему приятный сюрприз. Джека всегда удивляло в ней сочетание жесткой профессиональной хватки с неожиданной сентиментальностью. Не задумываясь, Анна могла бросить все и ринуться, к примеру, в аэропорт. Но сегодня ее нигде не было видно.

— Приветствуем вас в Лондоне, — иронично пробормотал Мейсон, направляясь к стоянке такси.

Он снял номер в небольшом, но дорогом отеле Южного Кенсингтона, где обычно останавливались популярные киношники, пытавшиеся укрыться подальше от глаз восторженной публики и прессы. Отель был вызывающе роскошным, и постояльцы платили обслуживающему персоналу бешеные чаевые. Таких денег прислуга не зарабатывала нигде. Зато от нее и требовалось немало: держать язык за зубами и не распространять по округе сногсшибательных сплетен о жильцах.

Распаковывая чемодан, Мейсон вдруг ощутил сильнейший приступ одиночества. Он набрал номер телефона Анны, но попал на автоответчик. Джек надиктовал на него свой номер и, попросив Анну перезвонить, пошел в душ Он растирался полотенцем, когда зазвонил телефон. Это оказался администратор снизу, сообщивший, что привезли процессор, заказанный для него Анной Бромптон. Когда аппаратуру вкатили в номер, Мейсон не смог скрыть изумления: это был целый комплекс, состоящий из платы с клавиатурой, компьютера, монитора и еще Бог знает каких приспособлений. С такой штуковиной можно отправляться хоть на Луну, — промелькнула у Мейсона глупая мысль.

Человек, доставивший аппаратуру, принялся ее устанавливать, на ходу объясняя Мейсону, что к чему.

— Это самая последняя модель, сэр. Очень удобно. Ваша ассистентка сказала, что вам необходима самая лучшая машина.

Мейсон кивнул, ошарашенный всей этой «инопланетной» техникой. Вообще-то он всецело принадлежал к категории старомодных писателей, которые предпочитали стучать на обычных пишущих машинках, справедливо опасаясь, что совершенная умопомрачительная автоматика может убить их драгоценное вдохновение.

— И еще вот это, сэр, — спохватился посыльный.

Он протянул маленький конверт с кассетой и запиской от Анны, где сообщалось, что с помощью кассеты Мейсон сможет опробовать сию технику. «Это маленькая шутка», — добавляла Анна.

Покосившись на посыльного, Мейсон растерянно заморгал. Тот сунул в отверстие кассету и отошел, а на экране вдруг засветились слова и появился текст: зеленые буквы на синем фоне.

«Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре».

— Это еще что за чертовщина? — Мейсон изумленно уставился на экран.

— Если я не ошибаюсь… мы это проходили в воскресной школе, — пришел на помощь служащий. — Это первые строки «Откровения Святого Иоанна Богослова». Последняя книга Нового Завета.

— Господи Иисусе, — опешив, воскликнул Мейсон. Молодой человек тоже с удивлением смотрел на экран. Затем ткнул пальцем в пакет, который принес:

— Да, сэр, здесь помечено, что это именно так. — Он вдруг широко улыбнулся. — Знаете, вы можете купить в нашем магазине все книги Библии. Оба Завета. А еще полное собрание сочинений Шекспира.

— А мои книги у вас продаются?

— Простите, сэр, я как-то не обратил внимания, но полагаю, что да. Думаю, продается все, что вы когда-либо издавали.

— О Господи! — застонал Мейсон, глядя на экран, где высветились новые строки:

«Блажен читающий и слушающий слова пророчества сего, и соблюдающие написанное в нем: ибо время близко».

Джек замотал головой, будто стряхивая наваждение. Потом сел за компьютер, решив поиграть в какую-нибудь игру. Подспудно он вдруг подумал, что с Анной происходит какая-то чертовщина. И можно только надеяться, что голубушка не перетрудилась.


Два дня он обманывал сам себя, убеждая, что совмещает работу с отдыхом. Сначала он пообедал с одним из своих издателей, потом с лондонским литературным агентом. Затем звякнул своему закадычному приятелю, и они вдвоем наведались в несколько злачных мест. На другой день Мейсон проснулся, чувствуя себя страшно виноватым.

Какая там работа! Дело и выпивка в данном случае несовместимы. Просто он решил малость расслабиться. И нечего тут сочинять, что все это время он занимался делом.

Уже в шестой раз звонил Мейсон Анне, однако все время отвечал автомат. Но вот одного автоответчик не мог сообщить: когда она вернется.

Придется работать в одиночку, пока Анна не возвратится. Досадно, однако деваться некуда. Мейсон купил рулон обоев и, расстелив его на полу обратной стороной, намалевал разноцветными фломастерами фамилии из списка, соблюдая хронологию. Потом переписал всех членов семьи Торнов, вырезал и прилепил кусочки обоев с фамилиями к стене.

Итак, все эти люди мертвы. Однако в бозе почил один только Дэмьен Торн, все остальные так или иначе погибали. И это исключение настораживало.

Дэмьен Торн, обладавший отменным здоровьем, умирает от сердечного приступа в возрасте тридцати двух лет, Анна, кажется, упоминала о том, что Дэмьен даже в детстве не болел. Никаких свинок, кори…

Мейсон в раздумье отошел к окну. Кэрол Уаетт. Вот здесь можно покопаться. Пожалуй, стоит попробовать. Может быть, Анна уже связывалась с кем-нибудь на Флит-Стрит. Надо попробовать. И Мейсон набрал телефонный номер газеты. Женский голос ответил, что мистера Ричарда нет на месте. Кто спрашивает? Мейсон назвался, и голос в трубке мгновенно изменился, в нем появились завораживающие нотки.

— Да уж, — усмехнулся про себя Мейсон, — два Пулитцера явно благотворно влияют на интонации секретарш. Мистера Ричарда отыскали в мгновение ока. Тот немедленно согласился отобедать с Мейсоном в отеле.

Через час он уже сидел у Джека в номере. Высокий, элегантно одетый мужчина, чувствующий себя как рыба в воде в верхних эшелонах власти и привыкший к общению с сильными мира сего. Ричард действительно был весьма искушенным и опытным дипломатом, к его советам прислушивались.

Министры приходили и уходили, а Джеймс Ричард оставался. Его уже начали воспринимать как неотъемлемую часть Уайтхолла.

За обедом мужчины немного поговорили о внутренней и внешней политике, припоминая трагические события годичной давности, которые привели к Армагеддону.

— Вам не звонила Анна Бромптон? — решил навести справки Мейсон, воспользовавшись удобным моментом.

— Да, но потом она исчезла. Мейсон кивнул:

— Она ненадолго уехала из города. А потому я признателен вам за эту встречу.

Ричард принял комплимент с должным пониманием и поинтересовался, чем он может быть полезен Мейсону. И тот рассказал. Стоило Джеку упомянуть фамилию Уаетт, как Ричард мгновенно нахмурился.

— Это трагический случай, — обронил он. — Жуткая история.

— Попахивает мистикой, вам не кажется? — закинул удочку Мейсон. — Ведь нет ни причин для убийства, ни самого преступника.

Ричард развел руками.

— Знаете, Кэрол заглядывала ко мне буквально за несколько дней до гибели. Ей понадобилась моя помощь в какой-то несусветной истории с кинжалами, Кэрол приспичило немедленно встретиться с американским послом. — Ричард грустно покачал головой. — Бедняжка.

Насторожившись, Мейсон попросил Ричарда рассказать ему о кинжалах.

— Простите, — возразил было Ричард. — Боюсь, что это пустая трата времени. В общем, Кэрол вроде бы слышала, будто в Риме к Бреннану приходил какой-то сумасшедший монах и передал ему кинжалы для борьбы с дьяволом… Кэрол почему-то отнеслась к этому серьезно. Странная девушка. Хотя, если принять во внимание, что она была совсем молоденькой…

Мейсон вдруг щелкнул пальцами.

— Дважды два — будет… восемь! — пробормотал он.

— Простите… — оторопел Ричард.

— Так, ничего, упражняюсь в логике. Извините, — пробормотал Мейсон без всякой, казалось бы, связи.

Разговор опять вернулся в политическое русло, но Мейсон уже никак не мог сосредоточиться. Он постоянно думал о Бреннане и о том, что тело Кэрол обнаружили в Беркшире. А ведь в Беркшире располагалась и Пирфордская усадьба Торнов. Странным образом все в этой запутанной истории крутилось вокруг Пирфорда.

Пирфорд начинал преследовать Джека, и он уже едва слышал, о чем говорит Ричард, «…занят на следующей неделе, — долетело до его слуха. — Мне надо быть на Римской встрече в верхах и в этом чертовом Билдерберг-клубе».

Билдерберг тоже интересовал Мейсона. Финансисты и политики ежегодно собирались в обстановке полнейшей секретности и обсуждали судьбы мира. Встречи всегда носили неофициальный характер. Просто милые и безобидные посиделки: ни тебе акционеров, ни коммюнике и, конечно же, никаких репортеров. Следующая фраза заставила Мейсона вздрогнуть. Ричард заявил, что в Билдерберге будет присутствовать Билл Джеффрис из «Торн Корпорейшн».

— Вы хотите сказать, что и Дэмьен Торн явится на эту встречу?

Ричард с сомнением покачал головой.

— Я не уверен. Сей юный отпрыск — настоящая загадка. Таинственная фигура, вроде Говарда Хьюза.

— Скажите, Ричард, вы не могли бы оказать мне услугу? — спросил вдруг Мейсон. — Вы не могли бы как-нибудь свести меня с Джеффрисом? Ну, передайте ему, к примеру, что я горю желанием перемолвиться с ним парой слов. Ричард с сожалением развел руками:

— Простите, но сие выходит за рамки моих возможностей. Они и на дух не выносят никого из посторонних. Даже особ такого разлива, как я.

— Но ведь вы-то могли бы и попытаться, а? Ричард с любопытством взглянул на Мейсона. А что он будет с этого иметь? За услуги ведь надо платить.

— Пожалуй, я попробую, мистер Мейсон.

— Джек.

— Джек, да, конечно. Но, может быть, и вы дадите интервью для нашей газеты?

Лицо Мейсона исказилось гримасой отвращения. Джек терпеть не мог никаких интервью, считая, что лучше всего за него говорят его книги. Он и близко не подпускал к себе журналистов, — добавил Ричард и встрепенулся — Мой начальник будет польщен, — улыбкой.

— А кто будет брать интервью? Вы? Мейсон.

— Я был бы счастлив, Джек, но, боюсь, что у нас всяк сверчок знает свой шесток. Я ведь занимаюсь чистой политикой, к сожалению.

Вздохнув, Мейсон согласился. Тут уж ничего не попишешь, придется идти на издержки.

— Человек-то будет хоть приличный? Терпеть не могу, когда журналисты переворачивают все с ног на голову.

— Ну, только не в моей газете. — В голосе Ричарда прозвучала откровенная обида.

Когда они распрощались, Мейсон вдруг засомневался, правильно ли он сделал, напросившись на встречу с Джеффрисом.

Глава 11

Развернув газету, Мейсон застонал. Интервью с ним излагалось во всех мыслимых и немыслимых подробностях, занимая целиком первую страницу газеты. Сюда же была влеплена и фотография, где Мейсон стоит возле компьютера с фужером в руке.

Вчитываясь в публикацию, Мейсон ругался на чем свет стоит. Он припомнил все соответствующие подобному событию словосочетания. Нет, эта чертова баба ни слова не переврала, когда цитировала Мейсона, но то, как она расставила акценты, привело его в бешенство. В интервью Мейсон обронил фразу, будто семейство Торнов заражено вирусом зла. Журналистка, прицепившись к этой фразе, вставляла ее где надо и не надо. Но хуже всего было то, что эта оторва сообщила номер отеля, в котором остановился Мейсон. Тот еще и газету не успел дочитать, а телефон уже надрывался без умолку.

К вечеру Джек уже не на шутку опасался, что запустит аппаратом в стену. Разумеется, среди этих звонков мог оказаться и невероятно важный. Но мысль о том, что отныне вся страна знает, где он — Мейсон — обитает, что ему может названивать первый попавшийся шарлатан, страждущий поживиться за чужой счет, выводила писателя из себя. И тем не менее Мейсон, как заведенный, отвечал на все эти звонки, ведь они могли помочь ему в работе над рукописью.

К концу третьего дня Мейсон почувствовал, что находится на грани срыва. Его уже начала колотить нервная дрожь, когда он в очередной раз выслушивал психов, объявлявших себя либо «Вавилонскими блудницами, возлюбившими зверя», либо «цыганами, видевшими Второе пришествие», либо другими «очевидцами». Служащие отеля начали мало-помалу заводиться, потому что теперь к Мейсону валом валили бесконечные визитеры.

Писатель уже укладывал свои пожитки, собираясь в другой отель, когда телефон зазвонил снова. На сей раз это оказался администратор снизу.

— Сэр, к вам джентльмен.

— И кто же на этот раз?

— Говорит, что он дворецкий в Пирфордском поместье.

Мейсон насторожился: Пирфорд в интервью не упоминался. Может статься, что этот «дворецкий» и не шарлатан. Глядишь, попалась крупная рыбешка.

Джек велел пропустить его.

Через пару минут в дверь постучали. Перед Мейсоном возник старик, тут же напомнивший писателю манекен, каковые обыкновенно демонстрируют образцы швейного искусства времен давно минувших. Этот возвращал Мейсона в эпоху королевы Виктории. Однако, похоже, сей ходячий реквизит хоть и извлекли с какого-то чердака, да так и не успели как следует вытрясти.

Мейсон посторонился, пропуская старикашку. Тот скрипучим голосом представился. Его зовут Джордж. Просто Джордж.

— Спасибо, что побеспокоились, Джордж, — поблагодарил Мейсон. — Однако, простите за бестактность, я вынужден просить вас предъявить хоть какой-нибудь документ. Понимаете, сюда шляется столько шарлатанов…

Порывшись в кармане, старик вытащил из него фотографию. На снимке был сам Джордж — двадцатью годами моложе. Он стоял позади Дэмьена Торна. А то, что это был Торн, Мейсон ни капельки не сомневался.

— Сфотографировано восемнадцать лет назад, сэр, — пробормотал старик. — Операторы снимали тогда фильм о Пирфорде. А это Кейт Рейнолдс, знаете?

— Кейт Рейнолдс? — встрепенулся Мейсон.

— Ну да, она самая.

Мейсон боялся поверить собственным ушам. Похоже, клюнуло! Он жестом пригласил Джорджа сесть, но тот лишь подошел к окну, напряженно вглядываясь в даль.

— С вами все в порядке? — забеспокоился Мейсон.

Джордж кивнул, повернувшись лицом к Мейсону.

— Сэр, я приехал к вам по двум причинам, — глухим голосом произнес он. — Во-первых, чтобы предупредить, и, во-вторых, чтобы исповедаться.

Мейсон прищурился, заметив, что старик не сводит жадного взгляда с приоткрытого бара. Наверное, он с удовольствием пропустит стаканчик-другой шотландского виски, — решил писатель и, плеснув в бокал спиртное, с интересом наблюдал, как Джордж торопливо отхлебывает крепкий напиток.

— Я не алкоголик, сэр, — смущенно начал оправдываться Джордж. — Просто спиртное меня подкрепляет. Сердцу требуется какой-то стимулятор, иначе оно не выдержало бы.

На его лице появилось некое подобие улыбки, превратившееся в жалкую гримасу, когда Джордж опустился на стул, сцепив дрожащие пальцы.

— Вы человек верующий, мистер Мейсон? — внезапно осведомился он.

«О Господи, опять…» — внутренне сжался Мейсон. Он не вынесет больше подобной чуши, хватит, баста.

— Послушайте, давайте трезво смотреть на вещи, Джордж… — начал было Мейсон. Но старик лишь махнул рукой.

— Вы просто выслушайте меня, и все. Может, оно и лучше, что вы человек не религиозный. Так, наверное, легче все воспринимать. — И он вытащил из кармана записную книжку. — Здесь есть все. Я записал это специально для вас.

Мейсон с трудом подавил зевок. Ладно, придется ему выслушать эту мумию, а потом он сразу же двинет в другой отель. Он по горло сыт этим маразмом.

— Я вовсе не надеюсь, что вы поверите, — заволновался Джордж, будто читая его мысли. — Но вы, конечно, помните, о чем говорится в Библии: после Армагеддона — Тысячелетие мира.

— Да, да, — устало обронил Мейсон.

— Но никаким миром пока и не пахнет, не так ли? Мейсон кивнул.

— Здесь, в записной книжке, я объясняю, почему до мира еще далековато. Следует прочесть кое-какие странички в «Откровении Иоанна Богослова», 20-я, стих 3. А потом пробегите и мои заметки, вы почувствуете связь.

Приподняв руку, старик еле слышно прошелестел губами:

«Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань. Число их, как песок морской».

Мейсон сидел, склонив голову, — Джордж, вы говорили, будто хотите предупредить меня о чем-то…

— Ну да, мистер Мейсон. Забудьте о Торнах. Сами знаете, как там у Шекспира.

— Понятно. Есть многое на свете, друг Горацио… Вы это хотели сказать?

— Именно. Шекспир понимал, что к чему. И я прошу вас, оставьте Торнов в покое, не то сгинете.

— Ну, хорошо. Это предупреждение. А где же ваша исповедь? — едва сдерживаясь от негодования, проговорил Мейсон.

— Благодарю вас, сэр. — Старик поднялся на ноги, с признательностью глядя на Мейсона. — Я ведь в каком-то смысле хочу вас использовать. Понимаете, я уже пытался помолиться Иисусу. Он, знаете ли, являлся мне во сне. Но я не смог. Как только начинаю произносить слова молитвы, меня охватывает дрожь. Я заикаюсь. И слова буквально застревают у меня в горле. Я и в церковь пытался войти, но уже на пороге потерял сознание. Не могу ступать на священную землю вот из-за этого клейма.

Старик протянул палец, и Мейсон различил на нем три крошечных завитка.

— Знак зверя, мистер Мейсон. Я обо всем вам написал. У Мейсона вдруг свело от напряжения шею.

— Вы закончили? — ледяным голосом спросил он.

— Да, Я сказал даже больше, чем надеялся. Когда-то мне пообещали, что душа моя будет во веки веков проклята, и боюсь, что так оно и есть. Однако, предупредив вас и исповедавшись, я все-таки надеюсь, что хоть отчасти искупил свой страшный грех.

Старик направился к двери.

— А вот теперь я уже покойник, — еле слышно произнес он. — От него нет секретов. Надеюсь только, что покаялся вовремя.

Мейсон пошел провожать дворецкого. Распахнув перед Джорджем дверь, он протянул старику руку для пожатия. И тут же вздрогнул, почувствовав, каким могильным холодом повеяло от ладони Джорджа. Это действительно была рука покойника, холодная, странно липкая и, казалось, совершенно бескровная. Взглянув в лицо старику, Мейсон невольно отшатнулся: на обтянутом пергаментной кожей черепе застыли невидящие глаза мертвеца.

— Вот вы сказали, что не больно-то верите в Бога, — с неожиданным жаром вдруг затараторил Джордж. — Но я все-таки буду вам признателен, если вы помолитесь о моей душе. Вреда ведь вам это не причинит, а мне, возможно, облегчит участь. Вы помолитесь?

— Да, — к своему удивлению, с ходу согласился Мейсон.

Джордж сжал его руку и пошел прочь.

— Да, вот что, — спохватился вдруг Мейсон. — Вам не приходилось слышать про Анну Бромптон? Старик отрицательно покачал головой.

— Она работает у меня. Куда она только запропастилась?..

Старик криво усмехнулся:

— Ну, естественно, и вы исчезнете. Никто не выживает. — Нетвердыми шагами он двинулся вдоль коридора. — Спасибо за виски. Возможно, оно поможет мне добраться до дома.

Мейсон видел, как старик добрел до лестницы. Писатель подошел к окну и выглянул на улицу. Через какое-то мгновенье старик появился на пороге. Он кутался в пальто и горбился, как будто его сбивал с ног ураган. Но деревья стояли неподвидано. И тем не менее старик действительно словно угодил в эпицентр урагана, фалды пальто яростно били его по ногам, когда Джордж ковылял по улице. Вот он добрался до угла и, свернув за него, скрылся из виду. «Навсегда», — почему-то подумал Мейсон.

Почти час ушел у Джорджа на то, чтобы поймать такси до Пирфорда.

Возвращаясь обратно, он думал о Мейсоне. За вежливостью писателя скрывались сомнение и недоверие. Мейсон ему не поверил, это ясно, как день, но по крайней мере Джордж сделал попытку исповедаться, а большего ему не дано. Да и отель такой чудесный! Чистый, уютный. Ему бы хотелось умереть в таком месте, а не в Пирфорде, где его непогребенное тело сожрут черви. Старик вздрогнул, съежившись и теснее запахивая пальто.

Чем ближе старый дворецкий подъезжал к поместью, тем большую слабость он ощущал во всем теле. Здесь, в этом зверинце, его душу держали взаперти. И если тело Джорджа покидало сию землю обетованную, душа оставалась заложницей до его возвращения. Подумать только, всю жизнь эта мысль утешала его. А теперь…

Было уже темно, когда машина подъехала к поместью. Выбираясь из такси, Джордж протянул водителю кошелек с деньгами.

— Возьмите, мне он больше не понадобится, — тихо промолвил старик.

Удивленный водитель забормотал слова благодарности и, неторопливо развернувшись, помчался обратно в город.

В зеркальце заднего вида таксист успел заметить, как старик бредет по дорожке к дому. «Рак», — подумал водитель Старик словно распространял вокруг себя какой-то гибельный смрад. Взглянув на деньги, таксист сделал то, чего не позволил бы себе при других обстоятельствах: размахнувшись, он зашвырнул кошелек подальше в темноту. А потом до отказа выжал педаль газа.


Каждый шаг давался ему с трудом. Джордж чувствовал, как его сердце бешено колотится, готовое вот-вот выскочить из груди. Впереди за поворотом он увидел выступающий в темноте силуэт особняка. Ни одно окно не светилось. Дэмьен, наверное, в часовне. Это его время, его час, когда он молился, восстанавливая силы. Джордж медленно повернулся в сторону холма, вглядываясь сквозь деревья в белые стены церковки, отчетливо выделявшиеся на фоне черного неба.

— Пожалуйста, Боже, — попытался было произнести старик, но к горлу подкатила желчь, и на слове «Боже» Джорджа стошнило кровью.

Тут же при мысли о вечности его охватил панический, парализующий ужас. Вот оно, приближение смерти. В памяти внезапно всплыли услышанные еще в детстве жуткие, леденящие душу рассказы о преисподней и вечном адском пламени, о кошмарных чудовищах, поджаривающих на сковородках корчащиеся тела мучеников. Да, в свое время Джордж с усмешкой отмахивался от всей этой чепухи, теперь же она неизбежно превращалась в его собственное будущее, которое уже не за горами… А подтверждением тому служили сгустки выплюнутой крови, темневшие на траве.

Старик внезапно перестал чувствовать левую руку Никакой боли, ничего — просто омертвевшая конечность. Он попробовал согнуть пальцы, но не смог даже пошевелить ими Боль была бы желанней, чем эта пугающая бесчувственность.

Перед глазами стоял какой-то туман. Джордж двигался почти на ощупь, спотыкаясь и наталкиваясь на кусты и деревья, ветки которых больно хлестали старика по лицу. Он поранил ногу о камень и, всхлипнув, остановился, не замечая Дэмьена, чей силуэт нечетко вырисовывался на фоне деревьев чуть поодаль. Но в тот же миг Джордж услышал злобное рычание. Он понял, что не один здесь.

Старик силился разглядеть что-то в кустах. Он двигался на звук и наконец очутился лицом к лицу с Дэмьеном. Тот улыбался в темноте. Собака, застывшая у ног юноши, напряглась, готовая к прыжку.

Джордж поднес руку к глазам, словно это могло помочь ему разглядеть хозяина. При этом резком движении животное угрожающе оскалило зубы, приподняв морду. Джордж прекрасно знал, что зверю ничего не стоит в один прыжок преодолеть расстояние, разделявшее их, и вцепиться ему в глотку.

— Видишь, животяге не терпится разделаться с тобой сейчас же, на этом самом месте, где ты подсобил ему родиться. Неплохая благодарность, старик, — ухмыльнулся Дэмьен.

Джордж открыл было рот, чтобы ответить, но что он мог сказать в свое оправдание?

— Итак, — вкрадчиво продолжал юноша, — ты еще надеешься, что Назаретянин спасет твою душу?

— Прости меня, — едва слышно пролепетал старый слуга. — Пожалуйста, прости.

— Простить тебя?! — Улыбка исчезла с лица Дэмьена. Юношу охватил гнев, необузданный и страшный. — Простить? Мой отец никогда не прощал. Не прощаю и я. Ты обратился не по адресу.

Саркастическая усмешка снова тронула губы Дэмьена.

— Странно получается. Ты принес мне от отца весть, будто тысяча лет — всего лишь день, ты же теперь отворачиваешься от меня, от моего отца и отца моего отца. И ты еще смеешь молить о прощении?

Юноша отступил, указывая на церковь.

— Вот твоя дорога. Пройти каких-нибудь ярдов десять. Дерзай, старик Давай шагай навстречу своему Господу — если сумеешь.

Рыдание сотрясало тело старика, изо рта снова потекла струйка крови, когда Джордж, опустив заплаканные глаза, двинулся мимо Дэмьена в сторону церквушки.

Собака зарычала, и Джордж подумал было, что она все-таки кинется на него, но животное просто кралось за ним по пятам, и старик чувствовал зловоние, исходившее от пса.

— А тебе не кажется, что ты немного опоздал? — неслись вслед насмешливые выкрики Дэмьена. — Уж не надеешься ли ты получить отпущение грехов в свой последний час, а? Ведь ты же прекрасно знаешь, что Назаретянина так просто не надуешь. В конце концов Он знает тебя лучше кого бы то ни было. Уж Его-то на мякине не проведешь! Он-то быстренько разберется, что к чему. И это тобой движет страх, а вовсе не любовь к Нему. С Ним эти штучки не пройдут, Джордж. Нет, не пройдут. Этого Ему мало.

Медленно, едва переставляя ноги, старик дотащился до церковных ворот и, поколебавшись, направился ко входу в церковь. Распахнув дверь, он замер на пороге и внезапно обернулся. Дэмьен с собакой не решались войти в ворота. Так они и стояли, не пытаясь следовать за стариком дальше. И юноша, и животное хранили гробовое молчание. Пес от кончика носа и до хвоста дрожал, прижав уши. Лишь изредка слабое, еле слышное рычание доносилось из его глотки. Дэмьен же застыл, как изваяние, приковав взгляд к старику, и тому на какое-то мгновенье вдруг показалось, что в глазах юноши мелькнуло сочувствие и, может быть, даже сожаление. Джордж внезапно вспомнил, как однажды Дэмьен заявил ему, что не сам выбирал свою судьбу, И тут в измученной душе старика шевельнулось сострадание к этому молодому человеку, чувство истинно христианское. И тогда произошло нечто такое, от чего по впалым, морщинистым щекам ручьями покатились слезы: в левой руке Джордж ощутил покалывание, затем ее свела судорога. Значит, кровь опять побежала по руке.

Казалось, минула целая вечность, пока старик достиг алтаря. Зрение его прояснилось, и он уже больше не спотыкался. Сердце выпрыгивало у него из груди, и поначалу это испугало Джорджа, но зато кровь перестала течь изо рта, да и тошнота отступила.

Старик застыл перед алтарем. Запрокинув голову, он уставился на распятие и не переставал удивляться, как это Бухеру хватило сил поднять крест. Фигура Христа была крепко привязана к балке, и, казалось, будто Иисус пристально смотрит на Джорджа, успокаивая и сострадая ему, готовый принять его душу.

Лестница почти упиралась в балку, и последняя ее ступенька была на одном уровне с головой Христа. Джордж ухватился за перекладину и, взглянув наверх, пробормотал:

— Прости мне, Господи, мой великий грех…

Визг и хохот за спиной заставили старика резко обернуться. Дэмьен по-прежнему стоял возле церковных ворот, и от его взгляда Джордж задрожал, как осиновый лист. Молнией промелькнула мысль о стервятниках, терзающих его плоть, шакалах и гиенах, ожидающих его смерти. Дэмьен неистово выкрикивал жуткие мерзости, издеваясь над попытками Джорджа вернуться к Создателю.

Из последних сил переставлял старик ноги с одной ступеньки на другую.

Он задыхался, каждое движение учащало пульс так, что сердце заходилось в бешеном ритме. Надо было останавливаться на каждой перекладине, чтобы глотнуть побольше воздуха. Ладони Джорджа покрылись потом и соскальзывали при каждом неловком движении. Старик вдруг почувствовал, как в меченный зверем палец вонзилась заноза, но он с радостью принял эту боль. Джордж боялся только одного: чтобы сердце его не разорвалось прежде, чем он доберется до верха.

А Дэмьен продолжал осыпать старика проклятьями. И тогда тот запретил себе глядеть вниз и оборачиваться, потому что твердо знал: один взгляд — и он неминуемо рухнет с лестницы.

Силы покидали Джорджа. Он прижал лицо к перекладине и представил внезапно, какие муки испытывал Христос, когда в его плоть входили гвозди. Как вообще люди могли придумать такую пытку? Хотя, конечно же, не они это придумали, их умами владело зло, темная сила, с которой старик имел дело всю свою жизнь.

— Прости меня, — снова повторил он, услышав позади себя визг. — Прости его, Назаретянин, — улюлюкая, кричал Дэмьен. — Прижми его к своей жалкой груди и тогда поймешь, что эта змея достойна Твоего Царствия.

Джордж дотянулся до следующей перекладины, потом еще до одной. Теперь лицо его почти касалось обугленных бедер Иисуса. Силы покинули его, и он не мог больше ни подниматься, ни спускаться. Он замер, прислушиваясь к жутким проклятьям Дэмьена внизу и к его леденящему кровь яростному хохоту.

— Господи, дай мне силы, — пробормотал старик, почувствовав вдруг на шее в том месте, где было клеймо зверя, зуд. Оно появилось много-много лет назад, и сейчас, когда старик не мог и рукой пошевелить, шея в этом месте нестерпимо чесалась — как будто в насмешку.

Сделав последнее усилие, Джордж поднялся еще на две перекладины и теперь смотрел прямо в лик Христа. Старик вдруг вспомнил о безумном художнике по имени Игаэль, который в незапамятные времена, идя на поводу у Сатаны, вырезал фигурку Христа перед тем, как свести счеты с жизнью.

Старик увидел кинжалы, торчавшие из спины Иисуса, и шесть огромных гвоздей в терновом венце. Он вспомнил ту страшную ночь, когда Дэмьен волочил распятие из часовни, и в какой-то момент от неловкого движения гвозди вонзились ему в шею, оставив на ней кровоточащие раны — Господи, я перед Тобой, чтобы просить у Тебя прощения Вся моя жизнь прошла в сплошном грехе и растрачена попусту. В последние дни Ты стал являться мне во сне, предлагая покаяться, и теперь я вручаю Тебе мою душу, если Ты ее примешь Возьми меня в Царство Твоего Отца, как обещал.

Громкий окрик заставил старика обернуться. Желтые глаза Дэмьена прожигали Джорджа насквозь, они испепеляли старика и словно пригвождали к лестнице, властно требуя повиновения, как когда-то это делал отец юноши.

Сейчас он упадет. Старик знал это наверняка. Он снова повернулся, чтобы взглянуть на лик Христа. И тут нога Джорджа соскользнула с перекладины, терновый венец вонзился старику в глаза, и на долю секунды тот буквально повис на шипах, испытав на мгновение мучительную агонию распятого Христа.

Пальцы Джорджа разжались, он полетел вниз, и предсмертный крик оборвался, как только тело рухнуло на алтарь, а затем соскользнуло на церковный пол. Но прежде, чем пыль в проходе осела, душа несчастного покинула измученную плоть.

Глава 12

Джек Мейсон был не на шутку встревожен. Он, наконец, перебрался в отель Хилтон, где его больше никто не подстерегал, и теперь в его распоряжении оказалась уйма времени, чтобы все спокойно обдумать на досуге. Происходящее здорово взбудоражило его воображение. И вообще в этой истории не сходились концы с концами. А чего, собственно говоря, он достиг в своих поисках? Какими фактами располагал? Да никакими. Кроме разве что россказней кучки обезумевших фундаменталистов, свихнувшихся на «Откровении Иоанна Богослова». Джек смертельно устал от этой книжонки. Однако, изучая горы литературы и документов, он ни на дюйм не продвинулся в своих исканиях. И уж тем более вся эта белиберда никоим образом не проливала свет на семейку Торнов Джек уселся перед экраном компьютера и стал набирать заметки этого шарахнутого Джорджа.

— Очередная абракадабра, — пробурчал под нос Мейсон, нажимая на клавиатуру и наблюдая, как на экране вспыхивают слова:

«Дэмьен Торн, зачатый Сатаной и самкой шакала, родился в Римском госпитале, в библейском Вавилоне».

— Самкой шакала… — пробормотал Мейсон. — Господи Боже!

«Существо, зачатое путем скотоложества, появилось на свет, как появляются экскременты…»

«Можете обследовать его тело, — писал старик. — У него нет пупка, потому что не было пуповины».

— Господи Иисусе! — воскликнул Мейсон.

Он словно остолбенел и так, не шелохнувшись, просидел, наверное, целую минуту. Затем набрал имя Кэрол Уаетт.

На экране появилась информация. Девушка совершила фатальную ошибку, невольно став свидетельницей слабости молодого человека по отношению к ней. Юноша чуть не угодил в сети соблазна и собственной влюбленности, и потому она должна была умереть. Только таким образом Дэмьен мог очиститься от предательской слабости.

Да, вот уж безумие так безумие! Но Мейсона поразило, что здесь присутствовала логика.

— Если отбросить прочь весь этот сатанизм, — хмыкнул Мейсон, — получается, что имеется некое зло, которое притягивает людей, а затем отделывается от них.

Потом в заметках появились сноски из Библии, а в последнем сообщении значилось, будто земные останки Дэмьена Торна покоились не в фамильном склепе в Чикаго, а в Пирфорде, и сын Дэмьена черпал в них свои силы.

В мозгу внезапно всплыло воспоминание: кругленький толстячок-бармен, рассказывающий Джеку о тщедушном священнике, свалившемся в могилу. Мейсон задумчиво покачал головой Опять все та же логика. Ну что, интересно, с ней делать? А может Анна Бромптон все-таки права?

Зазвонил телефон Сначала Джек не хотел брать трубку, но затем передумал.

— Привет! — услышал он женский бодрый голос.

— Кто это?

— Твоя рабыня. Звоню из бара.

В зеркале напротив Мейсон разглядел отражение своего сияющего лица и, с большим трудом насупившись, холодно осведомился:

— Какая рабыня? Из какого еще бара?

— Интересно, сколько ты вылакал? — фыркнув, весело рассмеялась Анна и тут же сообщила, где находится.

Мейсон растаял и велел Анне подождать его.

Сегодня Анна была какой-то странной: пожалуй, так с ходу Мейсон бы и не сказал, почему. То ли в ней вдруг всколыхнулась сексуальность, которая прежде в их отношениях никогда не проявлялась. Они всегда отличались теплотой, однако никогда не выходили из рамок чисто профессиональных.

А сейчас… Она и поцеловала-то его, — как какая-нибудь шлюха.

— А ну-ка давай выкладывай, что там у тебя стряслось, — начал было Мейсон как ни в чем не бывало.

— Если бы я знала, — по-прежнему весело защебетала Анна. — Что-то вроде амнезии. Представь себе: вот я, преисполненная радости, вкалываю на тебя, а уже в следующий момент оказываюсь вдруг в полицейском участке Хайгейта и ничегошеньки не помню. Целая неделя моей драгоценной жизни просто выпадает у меня из башки.

Внезапно побледнев, Анна провела рукой перед глазами, словно отмахиваясь от назойливой мухи.

Мейсон нежно обнял ее за плечи и, погладив по волосам, почувствовал, что Анна пришла в себя. На губах ее вновь заиграла улыбка.

— Я бы хотела продолжить работу, — заявила она.

— Даже и не знаю, — опешил Мейсон. — Когда ты звонила мне в последний раз, ты, похоже, оказалась права, назвав все это сущей белибердой. Просто в точку попала. Жуткий маразм. Трупы, шакалы. Сатана…

— Хочешь все это бросить? Мейсон пожал плечами.

— Вообще-то не мешало бы прочесать дебри фактов, что называется. Даю себе еще месяц, и если к тому времени ничего не прояснится, ни секунды не потрачу больше на эту ахинею.

— Хорошо. Я готова.

Анна принялась расспрашивать Джека, что тот сделал за неделю, и Мейсон сообщил ей о Джордже и обо всех телефонных звонках. Затем он поинтересовался, прихватила ли Анна пакет.

— Пакет? Какой пакет? — оторопела та.

— Ты же говорила. Из Италии. Анна напряглась, сдвинув брови.

— Я не помню.

— Опять провал?

— Наверное.

— А что тебе сказал врач? Память восстановится или как?

— Он надеется. И я тоже, — пробормотала Анна, поднимаясь из-за стола.

Мейсон хотел было спросить еще о чем-то, но решил, Что лучше повременить. Пусть теперь медики думают, как ей вправлять мозги, а его дело — загрузить Анну работой. — Знаешь, — обратился он к ней. — Тебе придется выбирать: отправляться к астроному в Сассекс или двинуть в Рим со своим приятелем Джеймсом Ричардом. Анна подняла руку, словно собиралась бросить монетку.

— Рим. — Я так и думал.

Они поцеловались на прощание, и снова Мейсон спросил себя, уж не разыгралось ли у него воображение? Или эта самая «амнезия» страннейшим образом повлияла на его помощницу? Поцелуй был явно не символический. Ну вот, только этого ему и не хватало для полного счастья!

На этот раз Джек мысленно подбросил монетку. Конечно, воображение! Золотое правило, которого он придерживался всю жизнь, гласило: ни при каких обстоятельствах не заводить интрижек с коллегами по работе.


В тот же вечер, направляясь в Сассекс, Мейсон попробовал хоть на время забыть о том, что работа над книгой застопорилась. От этой поездки Джек ожидал очень многого. Письмо астронома явилось прямо-таки оазисом здравого смысла в пустыне религиозного безумия.

«Я прочел о Вас статью в газете, — сообщал астроном, — и хотел бы пригласить Вас к себе в обсерваторию. Возможно, Вас заинтересует информация о так называемой Вспышке Трех Звезд, о сближении светил в одной из Галактик около восемнадцати лет назад. Рациональной связи с Вашей книгой здесь нет, но кое-какой материал о Торнах у меня для Вас имеется. Единственное, что от Вас требуется, это на какое-то время выбросить из головы весь этот абсурд».

И адрес: Фернбанковская обсерватория, Сассекс. Автор послания рассуждал вроде бы как человек здравомыслящий. В любом случае Джека ожидает хоть какое-то разнообразие, даже если поездка и не принесет особых результатов. Обсерватория занимала небольшое строение с куполом и просторным холлом. Выйдя из машины, Мейсон бросил взгляд на небо, по которому плыли легкие облака. Что ж, у него есть все шансы понаблюдать сегодня в телескоп звезды.

Барри Кинг ожидал его у входа. Небольшого роста, подвижный и юркий человечек. Смахивающий на воробья, подумалось Мейсону. Астроном поблагодарил писателя за приезд и тут же ввернул, что прочел парочку его книг и что они неизмеримо талантливее фильмов, поставленных по этим романам. Мейсону на миг показалось, что Кинг попросит у него сейчас автограф, но астроном добродушно улыбнулся, пропуская Джека вперед на винтовую лестницу.

Минут десять Кинг водил Мейсона по обсерватории, с гордостью демонстрируя писателю современнейшее оборудование: компьютеры, мониторы, и, надо сказать, осмотр действительно произвел впечатление на Мейсона. Теперь он нисколько не жалел, что приехал сюда.

Это почувствовал и Кинг. В глубине души астроном сомневался, не зря ли он побеспокоил известного писателя. Но Мейсон, слава Богу, проявил искренний интерес к подобной экскурсии и не задавал никаких идиотских вопросов, как это обыкновенно делали другие посетители. Он обрадовался, как ребенок, когда Кинг предложил ему взглянуть на слайды звезд.

— Созвездие Ориона, — объявил Кинг, нажимая одну из кнопок на панели диаскопа. И тут же из щели в подставке выскользнул слайд. Кинг поправил его на стекле, освещенном снизу, и перед глазами Мейсона замигали звезды.

— Мы можем увеличивать изображение, фокусировать его, как угодно, проникая таким образом в глубины Вселенной, — с гордостью произнес Кинг, вытаскивая слайд, на котором значилось «Троица».

— А вот и слайд, из-за которого я вас пригласил, — посерьезнел он. — С тех пор ведь минуло восемнадцать лет, а я и по сей день не могу понять многого.

Мейсон заметил на слайде три светящиеся точки, как будто сближавшиеся. Он изумленно взглянул на астронома.

— Вспышка, — пояснил Кинг. — Я был тогда всего лишь помощником, и все же… Астронома авали Джон Фавелл. Бедняга умер три года тому назад. Он-то и обнаружил странное движение светил в районе Кассиопеи. Три звезды сближались, потом была вспышка. Явление само по себе абсолютно невероятное. Вот почему я попросил вас приехать.

Мейсон по-прежнему ничего не понимал, и астроному потребовалась уйма времени, чтобы рассказать, как к Джону Фавеллу приезжал некий священник, моловший какую-то чепуху насчет Второго Пришествия, о котором можно якобы прочесть на небесах. Оно — это Второе Пришествие — предсказывалось еще в древние времена.

— Вроде Вифлеемской звезды? — быстро вставил Мейсон.

— Ну да. Белиберда, конечно, но Джон Фавелл был человеком вежливым и не стал смеяться над священником. Напротив, он пригласил его и еще двух монахов наблюдать за сближением. Он беззлобно подтрунивал над ними, подчеркивая, что сам-то наблюдает в телескоп не небеса, а небо. Но если бы вы только видели, как плакали от счастья священник и монахи, когда три звезды наконец слились воедино! Я никогда не забуду их лиц, исполненных религиозного восторга! Знаете, удивительная это штука — вера. Эх, если бы и у меня была такая же…

«Снова все та же религиозная песенка, — раздраженно подумал Мейсон. — Опять я, похоже, у разбитого корыта».

— Мистер Фавелл написал об этом статью, — продолжал Кинг. — Он назвал ее «Вспышка трех звезд». А священник переименовал ее в «Святую Троицу».

Вытащив слайд, Кинг добавил:

— Мы обнаружили также точку максимальной интенсивности и спроецировали ее на поверхность земли. Местечко расположено неподалеку отсюда.

Астроном спрятал слайды и достал папку с письмами.

— После того события священник написал нам несколько писем, где рассказал о том, как они посещали этот уголок и оказались свидетелями Второго Пришествия Христа. Безумие, конечно.

— Когда все это случилось? — оживился Мейсон.

— 24 марта 1982 года. Как только я прочел интервью, то сразу же вспомнил эту историю. И письма.

Опешив, Мейсон уставился на астронома, ожидая пояснений.

Тот пошелестел листками и прочел:

«Помните, мистер Фавелл, что Дэмьен Торн — Антихрист и что…» Мейсон громко чертыхнулся, но Кинг, вздрогнув, казалось, с пониманием взглянул на писателя и поспешно добавил:

— Тут есть еще кое-что, мистер Мейсон. Дело в том, что после публикации статьи Фавелла мы получили известие из обсерватории в Кейп-Хэтти. Они сообщали, что за несколько лет до вспышки также наблюдали непонятное движение светил. Тогда родилась черная звезда.

Но не сам снимок привлек внимание Мейсона, а дата, начертанная на нем: 6 — 6 — 6.

Кинг перехватил его взгляд, заметив, как плечи Мейсона вздрогнули, словно от холода.

— Шесть утра шестого июня, — затараторил астроном. — Вы не представляете, как взволновался священник, когда мы рассказали ему об этом. И он сразу же интерпретировал все по-своему. В тот день родился Дэмьен Торн. А три шестерки…

— Я знаю, — перебил его Мейсон. — Число зверя. На какую-то долю секунды недоверие вдруг покинуло Джека, и он почувствовал страх. Но тут же Мейсона охватил гнев. Джек выругался и пристально посмотрел в лицо Кингу.

— Но ведь это чушь, а? — умоляющим голосом пробормотал он.

— Конечно, мистер Мейсон, — опешил Кинг. — Должно быть, просто совпадение. В противном случае наука просто теряет всякий смысл. Разве нет?

И двое мужчин, обменявшись взглядами, почувствовали вдруг, что разговор этот навсегда заронил в их души сомнение.


В Пирфорде на каменном полу часовни лежал Дэмьен Торн. Опустошенный и подавленный, он оплакивал потерянные души Джорджа, Бухера и самого себя.

Теперь он остался в одиночестве, и оно было мучительным. Он заходился в рыданиях, раскачиваясь из стороны в сторону и утирая кулаком слезы. Он знал, что времени у него оставалось в обрез. Немного погодя он поднялся с пола, задержав взгляд на останках отца. И тогда постепенно жалость к самому себе вытеснилась. Отступила и слабость, сменившись растущей внутри него силой.

Юноша закрыл глаза, концентрируя сознание на своем предназначении и вызывая в памяти образ Христа. Ярость бушевала в нем, изливаясь потоком омерзительных оскорблений. Сжав кулаки, Дэмьен поносил своего вечного врага на чем свет стоит; он жаждал отомстить за падшего ангела, за отца и за себя, черпая силы в лютой ненависти и готовый обрушить свой гнев на любого, кто только посмеет восстать против него.

А в машине, что мчалась сейчас в Лондон, Джек Мейсон неожиданно почувствовал озноб, и его охватил приступ дикого, животного страха. Взглянув в зеркальце, Джек увидел в нем перекошенное от ужаса лицо старика.

Глава 13

Собираясь в очередную командировку, Джеймс Ричард терпеливо втолковывал жене, насколько важна эта поездка. Однако супруга и слышать ничего не желала.

— Что еще за тайный клуб? — ворчала она. — Какие еще фримасоны?

— Ну что-то вроде просто масонов, только в тысячу раз секретней, — объявил Ричард.

Он повернулся к жене, и лицо его расплылось в умилительной улыбке: с некоторых пор он частенько облачался в личину эдакого добродетельного и счастливого супруга. Ибо уже давным-давно Ричард понял, что выбор подруги оказался неудачным, жена совершенно его не понимала. Особенно теперь, когда Ричард начал крутиться в высших Эшелонах власти, бок о бок работая с сильными мира сего А его дражайшая пассия по-прежнему довольствовалась лишь «ящиком», менторским тоном комментируя прически хорошеньких дикторш и ведущих.

— Пятьдесят лет назад, — спокойно начал Ричард, — Бильдербергский клуб был организован как клуб для политиков и бизнесменов, представляющих прежде всего интересы НАТО. Теперь он перерос в нечто большее. Членами его являются самые значительные люди как с Востока, так и с Запада. И в обстановке абсолютной, понимаешь, абсолютной секретности они, грубо говоря, делят мир на зоны влияния. Ну, скажем, кому финансировать войну в определенном регионе, какой режим ввести в том или ином государстве и прочее. Все это, понятно, осуществляется при соблюдении статус-кво и сохранении власти в одних руках. Понимаешь?

— А-а-а… — протянула она.

— Это самая таинственная «кухня» во всем мире. О ней стараются помалкивать. Ведь здесь принимаются безоговорочные решения, не подлежащие никакому суду. Если, скажем, в Клубе решат, что, например, Аргентина должна потерпеть полный экономический крах, то, значит, так оно и будет, и никто в самой Аргентине — будь то демократы или вояки — не сможет ничего сделать.

— И ты считаешь, что это хорошо? — укоризненно спросила жена.

— Это создает прочную базу стабильности на планете.

— А как же те, кто проигрывает?

— Дорогая моя, проигравшие всегда были и всегда будут.

— Наверное, ты прав, — согласилась Ева. — Ну, да ладно.

Ричард вздохнул и, чмокнув жену в щеку, сообщил, что они расстаются всего на неделю. Неделя в Риме — очень даже неплохо! Все-таки приятно, черт подери, встречаться с людьми, которые знают, каким образом надо держать планету в ежовых рукавицах.


Самолет шел на снижение, и пассажиры приникли к иллюминаторам, разглядывая островок аэропорта, куда им через некоторое время суждено будет ступить. Внизу происходило какое-то необычное движение. Аэропорт Леонардо да Винчи смахивал сейчас на военный лагерь: со своего кресла в салоне первого класса Джеймс Ричард заметил на примыкающих к аэропорту дорогах танки, а в воздухе кружили десятки военных вертолетов. Да, с подобными мерами предосторожности Ричард еще пока не сталкивался. Но ведь и никогда раньше, насколько ему было известно, в Бильдербергском клубе не собиралось сразу столько политических лидеров мирового масштаба.

Уж кому сейчас не позавидуешь, так это службе безопасности и ребятишкам из личной охраны прибывших политических и денежных вортил. Да, неделька, похоже, предстоит не из легких. У Ричарда, конечно, есть и помощники, три человека. Один из них будет прослеживать всю просачивающуюся из Бильдерберга информацию. Так что поступающие от него сводки придется проглядывать по несколько раз в день. Но, слава Богу, связь здесь работает безотказно — если, конечно, будет, что передавать.

По пути в город автомобиль застрял в дорожной пробке. Ричард от нечего делать лениво разглядывал сквозь стекло соседние машины и вдруг увидел группу инвалидов — одного на костылях, другого в инвалидной коляске. У мужчины чуть поодаль лицо было чудовищно обожжено, тут же находилась слепая женщина с ребенком на руках.

Неподалеку Ричард заметил такую же кучку несчастных. И еще одну. Все они двигались в определенном направлении. Ричард обернулся к водителю, поинтересовавшись, что происходит. Тот неуверенно пожал плечами.

— Никто не знает, — откликнулся он. — Они прибывают последние три дня на автобусах и поездом из всех уголков планеты. Площадь Святого Петра уже полна ими. Из-за этих чертовых инвалидов ни проехать, ни пройти.

Пробка немного рассосалась, и машина медленно двинулась мимо убогих калек. Ричарду стало не по себе, он не мог спокойно лицезреть этих обиженных судьбой людей. К горлу подкатил комок, и Ричард поспешно отвел взгляд, Главный вход отеля был увешан флагами стран, представители которых участвовали во встрече на высшем уровне. Большинство делегатов останавливались именно в этом отеле, и повсюду слышалась их разноязыкая речь. Ричард улыбнулся, предвкушая встречу с каким-нибудь старым приятелем. Попозже они, разумеется, двинут в бар.

Оказавшись в номере, он разобрал вещи и около шести вечера спустился в бар. Первая же встреча оказалась на редкость удачной и приятной.

— Тебя-то как сюда занесло? — Ричард с улыбкой подошел к Анне, еще издали заметившей его.

— Джек Мейсон отправил меня по твоему следу. — анна пожала протянутую руку. — Чтобы проследить, что ты честно выполняешь условия вашей сделки, — обронила она шутливым тоном.

— А он не подумал, что я могу и разозлиться?

— Так уж и разозлиться? — Анна кокетливо стрельнула в него глазами.

Ричард рассмеялся и подозвал бармена. Эта женщина ему нравилась. Они познакомились года два назад. И он рад был видеть ее сейчас. Вот уж ей-то не надо объяснять, что такое Бильдерберг.


Никто не мог с точностью сказать, кто именно организовал такой странный марш инвалидов. Ведь для этих горемык не подавались специальные автобусы, среди них не оказалось ни одного лидера, несчастные не размахивали ни плакатами, ни транспарантами, никто из них ни к чему не призывал.

Когда впервые инвалиды появились на площади Святого Петра, полиция попросту не обратила на них внимания, а туристы да праздные зеваки расступались перед ними — одни из вежливости и сочувствия, другие же, наоборот, из отвращения.

Но толпа с каждым часом росла и на четвертый день запрудила уже всю площадь и примыкающие к ней улицы и переулки. Игнорировать такое скопление народа становилось невозможно. Поразительное это было зрелище — среди всей разношерстной и разновозрастной людской массы ни одного здорового человека!

На четвертый день, вечером, на площади появились репортеры. Установив телекамеры, они пытались заговорить с кем-нибудь из толпы, но такие попытки ни к чему не привели. Калеки отказывались отвечать на вопросы, чем окончательно сбили с толку журналистов. Все это походило на какой-то молчаливый протест. Возможно, таким образом убогие и обездоленные граждане пытались привлечь внимание участников встречи в верхах? Или, может быть, представителей Ватикана? Толпа не двигалась и безмолвствовала.

В глаза бросалось также и то, что на площади собрались одни евреи и арабы. Это было понятно даже самому неискушенному наблюдателю. Сюда съехались жертвы последнего Холокаста — те, кто выжил после Армагеддона.


Лимузин мчался в Пирфорд. Вилл Джеффрис взглянул на часы. Пятнадцать минут на доклад, а затем прямиком в Хитроу. Он был точен до минуты и все равно нервничал — как всегда при встрече с этим юнцом.

Бухер однажды обмолвился, что чувствовал себя как кролик, ползущий в пасть удаву, когда ему предстояло ехать на отчет к Дэмьену. Ни один человек, будь то сам президент Соединенных Штатов, не производил на окружающих такого впечатления. А Дэмьен Торн, как и его отец, был вроде прорицателя: он видел людей насквозь и мгновенно оценивал происходящее. И отец, и сын отличались феноменальной памятью. Лишь небеса могли помочь тем, кто пытался обвести их вокруг пальца.

Джеффрис хмыкнул, отбросив такую богохульную мысль. Машина затормозила, и он вышел из нее. Гравиевая дорожка захрустела под ногами.

Охваченный дрожью, Дэмьен сидел возле камина и наблюдал по телевизору за самолетами, один за другим идущими на посадку в римском аэропорту, от здания которого-то и дело отъезжали целые вереницы автомобилей и мотоциклов. Все эти транспортные колонны устремлялись в город.

Дэмьен взглянул на Джеффриса и ухмыльнулся. Однако тому показалось, что выглядит юноша усталым и изможденным. Лицо Дэмьена — и без того всегда исключительно бледное — прорезали преждевременные морщины. «Да лад-то, вот уж это точно не мое дело», — подумал Джеффрис, не сказав ни слова.

— Вы принесли доклад? — спросил Дэмьен. Джеффрис кивнул, протягивая папку с документами.

— Саймон из Пекина, — задумался Дэмьен. — Брэддок Вашингтона. — Он щелкнул пальцами. — Так. Ну, что же, все решено.

— Вам нужны копии повестки дня, сэр? — услужливо Поклонился Джеффрис, но Дэмьен лишь махнул рукой, призывая замолчать. Он не сводил глаз с экрана телевизора, где показывали площадь Святого Петра. Комментатор объяснял, что журналисты так и не выявили ни одного лира этой загадочной демонстрации.

— Дэмьен, повестка дня…

И снова лишь обрывающий взмах руки.

— Я хочу полюбоваться этой пантомимой, — пробормотал юноша.

Собравшиеся на площади смотрели теперь в одном направлении, на юго-восток. И вдруг все, как по команде, Преклонили колени. Над площадью, словно шелест, разнесся стон от боли в искалеченных спинах и суставах.

— Что там происходит? — вытаращился на экран Джеффрис.

— Возносят молитвы да хнычут по разоренным землям, — откликнулся Дэмьен, криво усмехаясь. — Эти дураки молятся своим идолам. Надо же, арабы и евреи запели в один голос!

Они уставились на экран и заметили, как в толпе появились священники. Они благословляли коленопреклоненных людей.

Джеффрис утратил интерес к происходящему на экране и, отвернувшись от телевизора, покосился на Дэмьена, который по-прежнему ухмылялся и как будто выискивал взглядом кого-то в толпе. Он напряженно всматривался то в лицо молодой женщины с ребенком на руках, то в спящего старика, то в сосредоточенного на молитве юношу.

— Однажды Полю Бухеру хватило смелости покритиковать меня и сравнить с отцом. Разумеется, подобное сравнение оказалось не в мою пользу, — ядовито обронил вдруг Дэмьен.

Джеффрис не знал, что и ответить.

— Знаете, в какой-то момент и я поддался искушению. Но с этим давно покончено.

Джеффрис ждал каких-то объяснений, но Дэмьен умолк и снова повернулся к телеэкрану.

Над толпой неслась монотонная молитва. Камера остановилась на лице старика-раввина с белоснежной бородой. Он бормотал молитву и ласково поглаживал младенца в коляске.

Внезапно Дэмьен напрягся, склонившись к экрану, а старик-раввин вдруг запрокинул голову, устремляя взор куда-то в небо, словно увидел там что-то. Губы его зашевелились, глаза сощурились — казалось, он уставился прямо на Дэмьена.

А тот лишь усмехнулся…

…Лишь Бог владел сейчас мыслями и душой старика. Он молился Господу и просил только об одном: чтобы отчаянье оставило наконец этих обездоленных людей. Он не спрашивал Творца, зачем Тот допустил весь этот ужас; ибо неисповедимы пути Господни. Он лишь умолял Бога направить его на верный путь и обратить слабости людские в их силу, отведя праведный гнев от несчастных. И каждому ребенку, каждой женщине, каждому мужчине указать истинную дорогу.

Он молился, чтобы страдания наконец покинули этот мир, а люди возрадовались бы, как и было предсказано. Вера его поминутно крепла, он просил у Господа прощения за все зло, что творили земные правители, за их гибельные бомбы, за их душевную слепоту, ставшую причиной целого океана бедствий.

Внезапно, оборвав молитву на полуслове, старик замолчал и уставился в одну точку. Он не мог больше произнести ни звука. Словно кто-то вдруг вырвал шнур из розетки и оборвал таким образом линию связи.

Старик начал испуганно озираться по сторонам, но никого не увидел вокруг. Он был один. И тут в нос ему ударил отвратительный смрад. Зловоние исходило от стервятников, шакалов и гиен, невесть откуда взявшихся здесь, на площади. Смрад разлагающейся плоти.

Старик-раввин замотал головой и, опустив глаза, вздрогнул, увидев чудовищное существо, которое держал на своих руках. Гнусное отродье, вперив в раввина взгляд желтых неподвижных зрачков, протягивало к нему свои когтистые лапы.

Старик закричал не своим голосом; размахнувшись, он что было сил швырнул звереныша на землю и опрометью бросился бежать отсюда. Но стервятники нагоняли раввина, они рвали его на части, не давая сделать и шагу, они заживо сдирали с него кожу… От их смрада старик начал задыхаться. Он рухнул на пыльный булыжник и тут же почувствовал, как обезумевшие птицы раздирают ему горло. Кровь заливала глаза, старик пытался позвать своего Бога, но не мог вымолвить ни слова. Он забыл имя своего Бога. Да и своего имени он не мог теперь вспомнить…

Холод и мрак окружили раввина, и в свой последний миг он вдруг понял, что Бог почему-то покинул его.

Хаос, охвативший площадь, перекинулся и на прилегающие к ней улицы. Никто, кроме, пожалуй, десятка человек, стоявших возле старика, не знал, как и почему началась эта страшная бойня. Еще минуту назад на площади царили мир и спокойствие, а уже в следующее мгновенье разыгралось бессмысленное, кровавое побоище. Лишь несколько человек видели, как старик-раввин схватил вдруг младенца-араба и, осыпая его проклятьями, швырнул на землю, а затем ринулся бежать. Но скрыться ему не удалось.

Отец несчастной крошки бросился раввину под ноги и, сбив его, начал страшно избивать старика единственной уцелевшей рукой. Он наносил удары в ребра, голову, глаза и губы, не обращая внимания на вопли старика. И тогда к нему присоединились еще двое арабов, видевших, как еврей убил ребенка — Вот оно — вековечное иудейское вероломство! — Трое арабов буквально разорвали раввина на части, и в тот же момент на них набросились несколько евреев. Око за око, зуб за зуб!

Драка мгновенно распространилась по всей площади, спрессовав слепых, хромых и беспомощных людей в один яростный и кипящий ненавистью сгусток. Над толпой то и дело раздавались неистовые вопли и крики.

Этот клубок охваченных безумием людей, которые орали, шипели, кусались, царапались и убивали Друг друга, напоминал теперь кошмарный сон…

Над площадью Святого Петра повис тяжкий стон, вобравший в себя крики агонии и смертельный ужас…

Дэмьен, усмехаясь, повернулся к Джеффрису. Тот, уставившись на экран, стоял с открытым ртом.

— А Назаретянин завещал им любить ближнего своего, как самого себя, — ехидно объявил Дэмьен и, хохотнув, выключил телевизор.

Джеффрис, не мигая, смотрел на него и плохо понимал, что происходит.

— Когда ваш рейс? — как ни в чем не бывало осведомился Дэмьен.

— В три тридцать. Дэмьен хмыкнул:

— Ну, к этому времени кровавое месиво уже выгребут с площади.

Глава 14

Джек Мейсон считал, что у него довольно стойкий иммунитет против всякого рода телевизионных уток. В этом, разумеется, имелись и свои плюсы, и минусы. Например, Джек мог абсолютно трезво анализировать самые разные события, отбросив эмоции. Однако дамы осуждали его за хладнокровие, и он прекрасно их понимал. Но такова уж была его натура, а горбатого, как говорится, могила исправит. Однако события на площади в Риме потрясли Джека до глубины души, и он с трудом сдерживал рыдания, когда ему позвонила Анна.

— Ты была там? — срывающимся от волнения голосом выдавил Мейсон.

— Нет Так же, как и ты, смотрела по телевизору.

— Почему они это сделали?

— А кто их знает…

Мейсон уловил в голосе Анны раздражение и какое-то странное безразличие. Наверное, из-за помех на линии.

— Выдвигают разные версии, — продолжала Анна. — Массовая истерия или массовый психоз. Выяснили только, что начал эту бойню какой-то сумасшедший раввин.

— Да, но почему? Почему он это сделал?

— А кто его знает? — повторила Анна, и снова в ее голосе послышалось раздражение. — Я ходила сегодня на площадь, но она все еще оцеплена полицией. Единственное, что я там разглядела, это горы поломанных инвалидных колясок, костыли да пятна крови повсюду.

— Господи Иисусе, — прошептал Мейсон.

— Не уверена, что Он имеет к этому отношение, — ровным голосом холодно отрезала Анна. — Я тут заехала в госпиталь. Они там едва справляются. Как во время войны… Если тебе нужны цифры, то уже на сегодня десять трупов и среди них трое детей. А раненых вообще пруд пруди. К тому же они и так калеки.

Оба замолчали. Потом Мейсон попробовал заговорить снова о книге.

— Ну, а как далеко мы с тобой продвинулись? — поинтересовался он.

— Ни черта мы не продвинулись. На конференцию пробраться невозможно. Похоже, сложнее, чем в женский монастырь. Да и информации никакой оттуда не выудить: делегаты не высовывают носа из отеля.

— А к Джеффрису ты не пыталась подобраться?

— Здрасьте, еще как пыталась. Мне осталось только розы послать ему.

— Так давай!

— Знаешь, я бы, пожалуй, даже переспала с ним, если бы это было возможно. Но проституток к отелю на дух не подпускают.

« — О Господи, — выдохнул Мейсон. — Иногда я страшно жалею, что влез в это дерьмо.

— Единственная соломинка — это наш приятель Ричард. Он тут заикнулся, будто один итальянец кое-что задолжал ему, так что после конференции Ричард попробует растрясти макаронника.

Но Мейсон слушал вполуха. На экране снова появились кадры кровавых событий на площади в Риме.

Внезапно Мейсон понял, что книга его — ничто по сравнению с этим кошмаром.


Джеймс Ричард еще не решил для себя, радоваться ему или опасаться неожиданного внимания со стороны Анны. Он всегда считал себя докой по части женщин, однако не позволял им садиться на шею. А возможностей для выбора у него хоть отбавляй, — при случае любил прихвастнуть Джеймс. Просто он всегда помнил о своей безукоризненной репутации.

Ричард был твердо уверен, что коллеги по достоинству оценивают его виртуозное умение разбивать женские сердца, нисколько не подозревая, что лишь тактичность и деликатность не позволяли окружающим прямо заявить ему в лицо, какой он самодовольный зануда.

Анна без труда нащупала эту слабинку Ричарда, а тот не мог не признать, что хоть Анна уступает ему как журналист, но уж чего-чего, а ума ей не занимать. Однажды вечером она вдруг обронила, что «он наверняка должен знать кого-нибудь в Бильдерберге».

— Разумеется, дорогая, — выпятил грудь Ричард, вспомнив, что Джованни Скартизи ему кое-чем обязан.

Позвонив Джованни, он пригласил итальянца на ужин.

И отлично. Хоть чуточку отвлечься от бешеной гонки последних дней. Ведь, кроме этой встречи в верхах, где он чувствовал себя как рыба в воде, Ричарду приходилось еще выуживать кое-какую информацию, касающуюся растреклятого Бельдерберга. А связь между встречей в верхах и Бильдербергом была видна невооруженным глазом. После заседания политики прямым ходом отправлялись в Бильдерберг: как будто судьбы мира решались именно там, а не наоборот.

Вот и сегодня сильные мира сего по очереди — сначала американцы, затем русские, следом за ними китайцы — гуськом двинули в Бильдерберг. А всякие там коммюнике, которые Ричарду приходилось сочинять в поте лица, это как мертвому припарки! Судьба планеты решалась в Клубе, а не на конференции. Это и дураку понятно.

Закончив очередное коммюнике, Ричард решил, что имеет право расслабиться, и отправился на ужин. Джованни — отличный собеседник, остроумный и раскованный. А вот Анна? Анна пока под вопросом. Ричард самодовольно усмехнулся, почувствовав в груди сладкое томление.

Он хитро прищурился, поправляя перед зеркалом галстук. За спиной светился экран телевизора. Делегаты покидали конференцию и направлялись в аэропорт, стремясь поскорее добраться до своих драгоценных кабинетов или дворцов. Результатов, разумеется, не было достигнуто никаких. Ровным счетом никаких.


Ужин удался на славу. Кушанья были отменными, вино чудесным, а официанты вежливыми и обходительными, без лишней суетливости. Все трое непринужденно болтали, то и дело срываясь на хохот. Анна, затянутая в черное строгое платье, пренебрегла сегодня украшениями, но выглядела ослепительно. Роль хозяина взял на себя Ричард.

Такая роль пришлась ему впору. Как раз этого Ричарду недоставало сегодня — для полноты ощущений.

Джованни очаровал их. Фамилия этого высокого, пятидесятипятилетнего итальянца не сходила в свое время с газетных страниц. А уж сколько невероятных сплетен она породила! Однако последние годы Джованни со своей второй женой жил затворником, и затащить его куда-нибудь стоило огромных трудов. Сегодня он, похоже, сделал исключение. Тряхнув стариной, Джованни мило и весело флиртовал с Анной, от души смеясь над историями, которые она так затейливо рассказывала.

Около полуночи Джованни собрался было уходить, пробормотав заплетающимся языком извинения. Но Ричард и не думал принять их. Все, о чем они до сих пор болтали, являлось лишь прелюдией, а Ричард прекрасно помнил о своем обещании Мейсону. И он заказал бутылку виски.

— На дорожку, — захихикала Анна, — до моего номера. Джованни подавил зевок, но все же согласился остаться. «Не переборщить бы, а то он вообще перестанет соображать», — подумал Ричард, разливая виски. В два часа ночи Ричард решил, что настало самое время для наступления. Уж по части выуживания информации ему не было равных, и Ричард частенько этим бахвалился, заявляя, что похож на рыболова, вытягивающего редкую рыбешку. Вот и сейчас Джованни легко проглотил наживку.

— Думаю, китайцы все-таки прибудут на следующую конференцию, — снова забросил удочку Ричард.

Джованни икнул, размышляя, кого же из них двоих предпочтет сегодня Анна.

— Никаких шансов, — отрезал он, глядя в бокал. — «Торн Корпорейшн» хранит свои тайны как зеницу ока. Просто сторожевые псы какие-то.

Ричард с напускным безразличием обронил:

— Ну да. Знавал я там одного такого — Вилл Джеффрис.

— Джеффрис? Да это просто мальчик на побегушках. Всем заправляет молодой Торн. Он, и никто другой. Как вы так» любите говорить? Паук, раскидывающий тенета.

Анна хмыкнула:

— Я столько слышала о нем. Поговаривают, что юноша — сплошная загадка, а не человек. Так?

— Загадка?! — опешил Джованни. — Да от него уже всех тошнит. Дэмьен всем перекрыл кислород. А китайцы у него просто под каблуком. Вы же, наверное, слыхали его лозунг, а? Контролируя питание, ты правишь бал на планете. — Он умолк и через секунду добавил: — Единственное, чего никто не понимает… зачем Торну весь этот бардак? Ведь политической выгоды здесь ровным счетом никакой…

Он снова замолчал. Спустя некоторое время Джованни безразлично отметил про себя, что Ричард покинул их. А потом память равнодушно зафиксировала, как вышла из-за стола и Анна.

«Наверное, вслед за Ричардом, — подумал он, — с бутылкой недопитого виски и двумя бокалами».


В отеле международной корреспонденции дежурный редактор взглянул на часы. Он прикинул в уме, что уже через полчаса сможет взять такси и отправиться домой, Зазвонил телефон. Выяснив, кто на проводе, дежурный жестом подозвал из-за стола старшего редактора.

— Джим Ричард, — подмигнул он. — По-моему, лыка не вяжет.

Редактор взял трубку и несколько минут стоял, нахмурив брови. Потом заговорил:

— Слушай, Джимми, это я, твой редактор. Твой реда-а-к-тор.

Повернувшись к помощнику, он прошептал:

— Чушь какая-то. Несет ахинею про Третью мировую войну. Нализался в стельку.

— А мне-то что с ним делать? — оторопел помощник, беря трубку.

— Да что хочешь. Отвяжись как-нибудь.


Через полчаса в спальне Ричарда раздался резкий телефонный звонок. Ева сквозь сон потянулась к аппарату. Из трубки донеслось хриплое дыхание и прерывистые стоны Джеймса. Нет, она не ошиблась. И хотя они с Джимми уже с незапамятных пор не занимались сексом, его голос во время любовных утех она еще не успела забыть. Вздрагивая и прижав трубку к уху, Ева вслушивалась в звуки, которые ни с чем не спутаешь. Она как будто глядела на экран. В первое мгновение Ева хотела бросить трубку, но пальцы словно приклеились к ней. А женский голос, срываясь, просил и умолял Джеймса о таком, таком… И Джеймс, похоже, делал это.

Ева медленно опустила трубку и целую минуту неподвижно смотрела в темноту, а потом у нее началась истерика.


Джеймс Ричард с трудом приходил в себя. Все тело ныло и саднило. Сначала Джеймс решил, что ему привиделся кошмар. Хоть и эротический, но все равно, без сомнения, кошмар, и скоро он проснется рядом со своей Евой, примет душ, оденется и отправится в контору.

Разлепив свинцовые веки, Джеймс с ужасом заметил следы губной помады, синяки и царапины. И тогда он понял, что это был не сон. Джеймс застонал и, повернувшись, увидел лежавшую на тумбочке снятую трубку. У него перехватило дыхание. Джеймс снова закрыл глаза, отдавая себе отчет в том, что теперь он потерял абсолютно все. И сейчас он молил Господа лишь об одном: если эта чертова война начнется, пусть первая бомба упадет на Рим.

Глава 15


Джек Мейсон начал опасаться за свой рассудок. Он уже не мог заснуть без снотворного. А те кошмары, которые одолевали его каждую ночь, лишь отдаленно напоминали сон. Просыпаясь, Джек чувствовал, что напряжение не проходит, и эта накапливаемая усталость усугубляла его нервозность. Он совсем потерял голову, пытаясь найти всему разумное объяснение. Нервы его стали сдавать. Ибо любое рациональное рассуждение неизменно упиралось в библейский текст, и — что самое ужасное — мор уже, похоже, был готов принять это.

Как ни крути, библейские аналогии начинали приобретать определенный смысл. Возвращение евреев в Сион было предсказано, но вот вторая часть пророчества — явное безумие: после возвращения евреев Христос якобы вновь родится и встретится с Антихристом в Армагеддоне.

Разве не ахинея? Как пить дать, чушь собачья. Однако теперь Мейсон уже не мог отмахнуться от этих мыслей.

Если все в мире предопределено и люди суть не что иное, как марионетки в руках некоего божества — злого или доброго, неважно, — то к чему вообще суетиться? Не лучше ли безропотно ожидать исполнения рока? А если твоя судьба тебе не принадлежит, то жизнь вообще теряет изначальный смысл.

Вся эта история с Антихристом — сущий бред. Но тогда почему же он мучается, неотвязно думая о последних событиях и постоянно соотнося их с Библией?

Мейсон метался по комнате, чувствуя себя как зверь в клетке. Он окинул затравленным взглядом компьютер, дискеты, кассеты и многочисленные заметки. Ведь надо же, в какой-то момент он допустил-таки слабинку и пошел на поводу у своих эмоций, заказав в библиотеке дискеты с комментариями к каждой главе Священного Писания.

Мейсон включил компьютер и, «перелистав» на экране страницы, нашел ту, где вчера остановился.

«И увидел я ангела сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змея древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет…»

Мейсон обратился к комментариям, и на экране появились слова: «Возможно, текст символический, хотя некоторые специалисты считают его истинным. Сравните со Вторым посланием Петра, третья, стих восьмой».

Какую-то долю секунды машина выискивала соответствующий текст, и вот он появился на экране:

«Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день».

Мейсон собрался было снова нажать на кнопку, но компьютер уже обходился и без него, работая в заданном режиме. Монитор высветил строчки из «Откровения», которые Мейсон и без того знал наизусть:

«Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли. Гога и Магога…»

Внизу был комментарий:

«Гог из земли Магог, принц Роши, Мешехи и Тубала. „Роша“ вполне могла означать слово „русский“».

Мейсон тяжело вздохнул. Голова раскалывалась, и он с трудом концентрировал внимание на экране, где строчка за строчкой печатался список погибших и без вести пропавших. Всех, кто был замешан в этой темной истории, связанной с семейством Торнов. Мейсона снова — в который раз за последние дни — охватил озноб, походивший на сильнейшую лихорадку. Даже ночью Джек вскакивал от внезапной дрожи во всем теле.

Список наконец закончился. И тут в голову Джеку пришла простая и ясная мысль. Он даже испугался, но мысль эта засела, как заноза. А что если он задаст этому электронному всезнайке кое-какой вопросик? Не зря же он выкладывает кругленькую сумму за пользование компьютером!

И Джек выбрал из списка несколько фамилий.

Габер Дженнингс, фотограф: снесло голову листом стекла.

Карл Бугенгаген, археолог, и Майкл Морган, фотограф: заживо погребены.

Джоан Харт, журналистка: несчастный случай.

Отец Томас Дулан: заживо погребен.

Майкл Финн, ученый-теолог: несчастный случай в самолете.

Против каждой фамилии Мейсон указал, сколько времени эти несчастные посвятили исследованиям династии Торнов. Ну вот, а теперь попробуем-ка проиграть варианты. И Джек напечатал еще две фамилии.

Анна Бромптон, исследователь.

Джек Мейсон, писатель.

Затем составил новое задание:

«Прогноз. Сколько времени понадобится этим людям для завершения их работы?»

На экране тут же появился ответ.

Анна Бромптон: два дня.

Джек Мейсон: два дня.

— Да это просто кошки-мышки какие-то, — вздрогнув, прошептал Мейсон. На Джека вдруг накатила волна дикого, панического страха, поднявшаяся из самых недр его существа.

— А иди ты! — взорвался Джек, глядя на монитор. — Чертова машина! Что тебе вообще может быть известно?!

Он отключил программу. Что с ним происходит? Чего ради он орет на груду железяк? Пытается подальше упрятать свой ужас перед «курносой», как только эта куча металлолома напомнила Джеку о смерти? Предсказание собственной кончины ценой в тридцать тысяч долларов. Снова склонившись над клавиатурой, он пробормотал:

— Ладно, если уж ты такая умная и знаешь наизусть и «Откровение Иоанна Богослова», и «Послания» апостолов Петра и Павла, и все такое прочее, давай, голубушка, отвечай. Что будет потом?

В ту же секунду на экране высветились всего два слова:

Конец света.

И тут Джека Мейсона охватил приступ истерического смеха. Он хохотал до упаду, пока не начал икать. В животе Джек почувствовал колики. Спустя несколько минут он кое-как пришел в себя и, сев, схватился за виски.

— Боже Милостивый, — пробормотал Джек. — Конец света. После Армагеддона Третья мировая война…

Мейсон вдруг принялся тихонько напевать, сначала еле слышно, а потом все громче и громче. Он затянул библейский псалом, внезапно всплывший в памяти, затянул так, как когда-то в детстве, сидя на жесткой церковной скамье. Там же стоял и священник, лицо которого Джек забыл. Зато хорошо помнил, как его — Джека — больно ударяли деревянной тростью, если во время службы он вдруг начинал хихикать.

С тех самых пор церковь в сознании Мейсона всегда ассоциировалась с болью и мучениями. Христос страдал на кресте, и обещание Его воскрешения казалось лишь иллюзорным утешением на фоне страшной агонии. Едва достигнув зрелости, Мейсон безболезненно выкинул из головы мысли и о воскрешении, и о самом Христе. И вообще все глупости, связанные с Его учением.

И вот теперь Джек распевал псалом: «…по зеленым долам, мимо вод журчащих ведет Он меня…» Закончив петь, Мейсон почувствовал вдруг странное успокоение и добавил «аминь». Он сидел с закрытыми глазами, отрешившись от всего на свете. Однако теперь он уже не сомневался, что передышка будет короткой.

Позвонив из Рима, Анна сообщила, что прилетает в два часа дня. Мейсон решил съездить в аэропорт и встретить ее. Комната начала угнетать Джека, стены и потолок словно наваливались на него, а компьютер сводил с ума. Мейсон решил чуточку отдохнуть, В такси было включено радио. Из динамиков доносилась то музыка, то короткие сводки новостей.

Мейсон смежил веки. Ровный музыкальный ритм навевал сон, и Мейсон искренне позавидовал диск-жокею, которого вряд ли мучили проблемы конца света. А вот он — Мейсон — никак не мог отделаться от мыслей о растреклятых Торнах, о страшном списке и обо всем остальном, связанном с этой кровавой историей. Опять в голову полезли слова старого Джорджа о том, что молодой Дэмьен, как в свое время и его отец, властвовал над умами людей. Вызывая у них галлюцинации, он мог свести несчастных с ума.

В памяти всплыла еще одна фамилия из списка. Доил, американский посол в Великобритании. Предшественник Дэмьена Торна. Застрелился у себя в кабинете. Необъяснимая трагедия. Кошмарное самоубийство, не имеющее вроде бы никаких видимых оснований.

Дэмьен Торн. Тайна, покрытая мраком.

В который раз Мейсон проклинал себе разгулявшееся воображение. В погоне за жареными фактами он напрочь утратил связь с действительностью и объективность. Дело никуда не годится. Пора приходить в себя. Следует хорошенько пораскинуть мозгами… Но как?

До Мейсона долетели обрывки новостей. Сообщалось, что китайцы заняли Тайвань.

— Очередная бойня, черт их подери, — в сердцах воскликнул таксист.

Мейсон лишь присвистнул. Да и что с того? Следом за новостями началась какая-то дурацкая викторина, и ее участников не интересовало ничего, кроме бесплатной поездки в Грецию. Даже если все вокруг в одночасье провалится в тартарары.

Анна уже поджидала Джека на стоянке такси. Мейсон наклонился, чтобы чмокнуть ее в щеку, и в нос ему ударил резкий запах перегара. Глаза Анна прятала под темными очками, а толстый слой грима скрывал, по-видимому, следы бурной ночи.

— Чувствую себя, как распоследнее дерьмо, — вместо приветствия буркнула Анна, и Мейсон растерянно заморгал в ответ. Давненько не приходилось ему слышать подобное признание от дамы. А Анна уже тащила его куда-то за рукав, приговаривая, что ей жизненно необходимо глотнуть кофе.

За столиком она раскрыла сумочку и вытащила из нее диктофон.

— До Джеффриса мне добраться не удалось, но послушай вот это.

Мейсон подключил наушники и поморщился, когда у него в ушах зазвучал пьяный разговор. Китайцы сначала захватят Тайвань, а потом всем скопом обрушатся на Россию. Мужской голос забормотал о сое, голоде и контроле «Торн Корпорейшн» над планетой. Все давным-давно «расписано по полочкам», осталось только осуществить план. И все дела.

Да уж, действительно. Усмехнувшись, Мейсон снял наушники и вопросительно взглянул на Анну.

Анна рассказала, как весело они отужинали.

— А что Ричард? — ввернул Мейсон.

— В самолете его не было. И на завтрак он тоже не пришел, — пожала плечами Анна.

Ну, не пришел, так не пришел. Это не имело никакого значения.

— Ты слышала сегодня про Тайвань? — внезапно спохватился Мейсон.

Кивнув, Анна зевнула.

— Конец света не за горами, — неожиданно рассмеялась она.

А Мейсон вдруг почему-то вспомнил о том, что не выполнил обещание, данное Джорджу. Он же дал слово старику помолиться о нем. А ведь в заметках Джорджа упоминался, кстати, и план Торна в отношении Тайваня. Мейсон тогда не обратил на эту писанину никакого внимания. Ладно, он помолится о старикашке, а заодно и об Анне. А лучше, пожалуй, обо всем человечестве на крошечной планете, под названием Земля.


Сидя в кэбе, Мейсон с любопытством озирался по сторонам. Наконец он увидел то, что искал: небольшую церквушку в переулке. Джек попросил таксиста остановиться. Чертыхнувшись, Анна поинтересовалась, что ему здесь вдруг понадобилось. И Мейсон рассказал ей о своем обещании старому дворецкому.

— Зайдем, — предложил Джек. — Поставлю-ка свечу за упокой его души.

Внезапно Анна побледнела, как полотно. С ног до головы охваченная дрожью, она застыла, не сводя взгляда с церковного шпиля.

— Анна, да что с тобой? Пошли, хуже-то нам от этого не будет. Даже может…

Он не успел закончить фразу, потому что. Анна вдруг ринулась прочь, рванувшись с такой силой, что тут же налетела на столб. Она судорожно, как в молитве, сцепила руки, почувствовав, как крошечный шрам жжет ей ладонь.

Мейсон попытался было ухватить Анну за рукав, чтобы, влепив пощечину, вывести из странного гипнотического состояния, в котором она находилась, но Анна уже бегом пересекала улицу, не обращая внимания на поток машин и визг тормозов. Господи, да что же с ней такое творится? То амнезия, то гипноз… Ему и в голову не приходило, что Анна такая воинствующая атеистка. Хорошо, он больше ни о чем не будет ее спрашивать, а пека надо все-таки выполнить обещание.


Часом позже Мейсон находился уже в отеле. Странное неожиданное умиротворение снизошло на него. Пятнадцать минут, проведенные в церкви, произвели на Джека прямо-таки терапевтический эффект. И это поразило Мейсона до глубины души.

Если церковь оказывает подобное влияние на неисправимого скептика, то что уж тут говорить об истинно верующих?

На пороге спальни Мейсон вдруг застыл, как вкопанный. По комнате словно ураган пронесся. Все было перевернуто вверх дном. Даже компьютер был сдвинут с места, мерцая пустым, голубым экраном.

Мейсон вызвал администратора. Кто заходил? Заглядывала его помощница. Да, ей открыли номер, он же сам приказал…

Мейсон поблагодарил и, не дослушав, опустил трубку. Посидел немного, обхватив голову руками. Если бы он не впутывал в это дерьмо Анну, она наверняка была бы сейчас здорова.

Глава 16

Его час пробил. Все, что было предначертано, должно осуществиться. Чему быть, тому не миновать. Оставалось разыграть финальную сцену.

Облаченный в черную сутану, Дэмьен преклонил колени перед алтарем в часовне. Он молился вслух.

— Отец, вот и пришло наше время, — тихо вымолвил юноша. — И очень скоро я воссяду по Твою левую руку. Финал не за горами, людишки со дня на день разожгут пламя, которое поглотит все и вся. Твое низвержение в бездну будет отмщено, и твари, явившиеся на свет по воле Бога, сгинут навсегда. Они собственными руками вырыли себе могилу, создав оружие, которое их же и уничтожит. Такую развязку легко можно было предугадать.

С тех самых пор, как Адам соблазнил Еву и Каин поднял камень на брата своего, такой финал был неизбежен. Назаретянин попытался что-то изменить, но явно просчитался. «Возлюби ближнего своего», «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними…» А они погрязли в грехе, злобе и ненависти, и скоро тьма во веки веков покроет землю.

И я возрадуюсь. Отец, я возблагодарю Тебя за то, что дал мне силы довести все до конца. Власть Назаретянина слабеет. Я тоже знавал поражения, да сгниют на небесах души тех, кто предал меня!

Но пламя войны сотрет с лица земли все живое, и воцарится мир мертвых. Ты отомстишь сполна. — Дэмьен протянул руку и коснулся черепа своего отца, взиравшего на сына пустыми глазницами. — Пусть разгорится пожар войны! — с пафосом воскликнул Дэмьен, поднимаясь с колен.

По всему свету ученики запрокидывали головы, вперив долгие взгляды в небеса. Лишь немногие счастливцы доподлинно знали, что вскоре присоединятся к своему кумиру, будучи очевидцами последних событий, другие же — просто возносили молчаливые молитвы. И те, кому суждено было стать очевидцами, выходили на дороги, двигаясь прочь из городов.


Джеку Мейсону снилось, будто его руки прикручены к кресту толстенными веревками, а ноги повисли в воздухе.

И даже во сне Джек помолился, обрадовавшись тому, что его руки привязали веревками, а не прибили гвоздями, как Иисусу. Этой пытки он бы не вынес.

У подножия креста кто-то стоял. Джек открыл глаза. Обнаженная женщина. Сначала ему показалось, будто рядом — его первая жена, но это оказалась Анна. Улыбаясь, она смазывала его тело каким-то снадобьем. Но прикосновения ее пальцев не приносили облегчения. Наоборот, тело горело, как в огне. Мейсон попробовал было протестовать, но слова застревали в горле, а Анна, приблизив к нему свое лицо и хихикая, укусила Джека за губу, так что по его подбородку заструилась кровь.

Он отпрянул, испуганно уставившись в пустоту и тьму, однако ничего не смог там разглядеть. Тогда Джек попытался было вспомнить слова псалмов, но и это не удалось ему. Закрыв глаза, он постарался уснуть, но сон не шел. Почувствовав запах воска, Джек начал думать о Спасителе, однако божественный образ ускользал. Тогда Джек забыл и Его имя.

И тут снова появилась Анна, запах воска обострился. В руке она сжимала прут для клеймления. Кончик его был раскален.

Она помедлила мгновенье и — теперь без тени улыбки — ткнула раскаленный металл в его лицо. Джек взвыл от боли и резкого запаха плоти. Так пахнет пережаренная свинина. У него потекли слюни, которые Джек не мог остановить. Они смешивались с кровью из прокушенной губы…

…Мейсон проснулся, с головы до ног покрытый липким холодным потом. Лоб горел, невыносимая боль пронизывала виски. Мейсон дрожал как осиновый лист. Кое-как поднявшись, он побрел в душ.

Когда струи воды коснулись его, Джек с остервенением начал драить кожу так, будто вся она была покрыта жирным слоем, который никак не смывался. Мейсон опасался взглянуть в зеркало. Он боялся, что увидит на своем лбу клеймо.

Запястья ныли и саднили. Собрав всю свою волю, Мейсон попробовал сосредоточиться, припоминая предупреждение Джорджа насчет галлюцинаций. Еще посмотрим, чья возьмет.

Джек несколько минут стоял перед запотевшим зеркалом, не решаясь открыть глаза. Наконец, Мейсон протер ладонью стекло, и на короткое мгновение ему показалось, будто на лбу алеет клеймо. Тогда Джек насухо вытер зеркало и взглянул снова. На него уставилось его собственное, встревоженное отражение — и без клейма на лбу! Воспрянув духом, Мейсон улыбнулся и поблагодарил Всевышнего.

« До утра Мейсон проспал без сновидений и кошмаров, а на рассвете его разбудил телефонный звонок. Это оказался его литературный агент. Гарри звонил из Нью-Йорка, где в это время стояла глубокая ночь. Что там стряслось, почему он звонит на заре, — спросонья подумал Мейсон.

Гарри беспокоил Мейсона вовсе не из-за романа. Никакие книги не имели теперь значения. Китайцы напали на Россию, и Гарри хотел от Мейсона только одного: чтобы тот первым же рейсом выметался вон из Европы.

— Само собой. Спасибо, Гарри, — коротко оборвал агента Мейсон.

Он включил телевизор. Русское информационное агентство сообщало, что китайцы, «как саранча», заполонили с востока их страну, а с саранчой у них разговор короткий — они просто сметут ее с лица земли.

Это уже была Третья мировая война, и даже дикторам плохо удавалось скрывать свой ужас.

Мейсон встал и нагишом прошел в гостиную. Подняв трубку, набрал телефонный номер Анны. И нарвался на автоответчик, сообщивший, что ее нет дома.

Ладно, не важно. Мейсон догадывался, куда она запропастилась. Туда же поспешит и он. Снова взяв трубку, Мейсон вызвал администратора.

— Скажите, я могу нанять вертолет? — осведомился Джек.

— Конечно, сэр. Когда он вам потребуется?

— Он был мне нужен уже пять минут назад, — бросил в трубку Мейсон, натягивая на ходу рубашку.

— Понял…

Но Мейсон уже не слышал ответа. Хлопнув дверью, он выскочил из номера и стремглав бросился к выходу.

Глава 17

Час настал.

Один за другим, молчаливой цепью, ученики двигались по коридору к часовне. У входа они на мгновение задерживались. И только потом им дозволялось переступить порог. Дэмьен был облачен в сутану, собака лежала подле его ног. Стигматы на шее юноши кровоточили, а ритуал продолжался. Каждый ученик вкушал кровь Дэмьена, затем обходил вокруг алтаря, оплакивая земные останки его отца. По щекам текли слезы. Встречались и другие лица. Те, что сохраняли непроницаемость. Внезапно одна девушка упала в обморок, ее тут же подхватили и вынесли в коридор. Джеффрис внимательно проследил за этим.

Когда последний ученик отошел от него, Дэмьен взял в руки череп отца и велел Джеффрису собрать останки в черный мешок. Ни разу не обернувшись, юноша навсегда покинул часовню. Вместе с Джеффрисом и собакой он миновал коридор и, спустившись по лестнице, направился через холл к выходу. Снаружи, на лужайке, его поджидали ученики.

Окинув взглядом толпу последователей, Дэмьен усмехнулся.

— Сказано, — начал он, — те, кто имеет клеймо зверя, восторжествуют в этот час, а остальных Бог призовет к Себе.

Ученики, съежившись под пристальным взглядом Дэмьена, принялись истово креститься обратным знамением.

— Пора, — скомандовал юноша. — Возрадуйтесь же со мной.

Над толпой пронесся шепот:

— Возрадуемся…

— Ваша преданность да вознаградится.

— Возрадуемся…

— Конец света близок.

— Возрадуемся…

Дэмьен подождал, пока снова воцарилась тишина, и переступил порог особняка.

— Следуйте за мной и будьте свидетелями. Толпа расступилась, пропуская юношу. Мгновенно построившись, ученики гуськом двинулись вверх на холм, направляясь к церкви. Холодный день был в полном разгаре. Плотные свинцовые облака нависали над головой, выцветшая трава на лужайке покрылась изморозью.

Дэмьен дошел до церковных ворот и остановился. Остальные окружили юношу; в морозном воздухе дыхание ледяными струйками поднималось над разрушенной крышей церквушки, и казалось, что внутри разгорается пожар.

— Владейте Божьей обителью, да не окажут вам сопротивления христиане, — с жаром воскликнул Дэмьен. — Ну что, Назаретянин? Где же они, твои христиане, ведь ты в них так нуждаешься? Мы пришли сюда, чтобы поглумиться и над тобой, и над отцом твоим, и над твоим дурацким учением. Мы торжествуем, потому что победа за нами.

Дэмьен осторожно шагнул вперед, очень медленно, с опаской вошел в ворота и уже более уверенно двинулся к церкви.

— видишь, Назаретянин, — крикнул он в небо. — Я ступил на священную землю.

Возле входа в церковь юноша застыл на месте, уставившись на распятие, привязанное к балке. Он не мог сделать ни шагу. Дэмьену нужна была сила и поддержка учеников. Он обернулся, призывая их за собой внутрь полуразрушенного здания.

Ученики, не отрывая взглядов, следили за своим кумиром. Так же, как и юноша, они опасались ступать на священную землю. Но, видя, что с Дэмьеном ничего не случилось, они ринулись внутрь, суетливо занимая места поближе к своему идолу. Ученики расположились полукругом возле Дэмьена.

Тот снова ухмыльнулся и, проходя между учениками, заглядывал им в глаза. Он с нежностью поглаживал женщин и протягивал руку мужчинам. Детям же Дэмьен широко улыбался.

Внезапно одна женщина упала в обморок от его прикосновения.

— Поднимись, — холодно произнес Дэмьен. — И наберись сил. Приготовься к последнему испытанию.

Ученики опустились на колени. Дэмьен повернулся лицом к востоку и вперил долгий взор в небеса. Он больше не слышал ни бормотанья, ни детского плача, ничего. Скрестив на груди руки, он закрыл глаза.

Сначала звук был нечетким: едва различимая вибрация над облаками, потом он стал резче и громче. Дэмьен не слышал его до тех пор, пока этот гул не зазвучал у него над головой. Сутана его мгновенно всколыхнулась, и юноше пришлось удерживать ее.

Раздался истошный женский крик, и Дэмьен открыл глаза, уставившись вверх на яркий свет и инстинктивно затыкая уши от оглушительного рева мотора. Он вздрогнул и обхватил себя руками. Ученики не сводили с него глаз, ожидая приказа.

Мейсон выпрыгнул из вертолета еще до того, как заглох мотор и замерли лопасти. Он постоял на лужайке, взглянув сначала на особняк, а затем и на церквушку на вершине холма.

Еще в вертолете Джек краем глаза заметил человека в сутане, и этого оказалось достаточно. В свете прожектора он узнал юношу. Дэмьен был живой копией своего отца. Ошибка тут исключалась, и Мейсона вдруг прошиб холодный пот. Мозг тут же пронзила мысль: поживее убираться отсюда куда глаза глядят. Похоже, настало самое время сматываться подобру-поздорову из этого чертова логова. Но любопытство пересилило.

Да и выбора у Мейсона не оставалось. Ему во что бы то ни стало надо найти Анну. И лицом к лицу предстать перед объектом своих наваждений, даже если эта яркая сцена явится финальной в его собственной пьесе, под названием жизнь.

Стоило Мейсону приблизиться к церкви, как толпа зашевелилась. На первый взгляд там находилось сотни две человек, всех возрастов, от мала до велика. Они не сводили глаз с пришельца. Мейсон присмотрелся к первым рядам, надеясь в глубине души, что Анны не окажется среди зловещего людского скопища. В этот момент из толпы выступил Дэмьен. И тут, несмотря на внутреннее сопротивление, Мейсон внезапно поверил всему, что он слышал и читал о таинственном юноше.

Толпа расступилась, пропуская Джека. А он, горделиво запрокинув голову и выпрямив спину, словно подобная осанистая и лихая выправка помогала ему подальше упрятать страх, шагал напролом. Однако все эти штучки были, похоже, как мертвому припарки. Ибо толпа смахивала на свору собак, учуявших след. И Мейсон отдавал себе отчет: эти люди почувствовали ужас, охвативший его.

Дэмьен застыл в дверном проеме церкви. Собака находилась подле него. Мейсон сделал над собой усилие, чтобы не броситься вон отсюда. Юноша в сутане, жестом пригласив Джека внутрь, процедил сквозь зубы:

— А-а, еще один защитничек. — В голосе Дэмьена звучал ядовитый сарказм. — Даже в свой последний час Назаретянин не хочет признавать поражения.

Мейсон промолчал и отвел глаза в сторону, опасаясь очередных жутких видений. Он шагнул внутрь здания и еще раз скользнул взглядом по толпе.

Все, о чем прочел Мейсон, внезапно предстало перед его взором: и запятнанное кровью деревянное распятие, привязанное к балке — семь кинжалов так и торчали в ней, — и разлагающийся труп старика…

Мейсон почувствовал головокружение, но успел опереться о косяк, чтобы не упасть. И все равно он не верил своим глазам. Всю жизнь Джек пытался найти ключ к любой тайне, опираясь на разум. Вот и сейчас он продолжал хвататься за ту же соломинку, стараясь объяснить с помощью логики то, во что мозг уже просто отказывался верить.

Позади вдруг раздался голос Дэмьена:

— Что-то вам здесь не по душе, мистер Мейсон? Мейсон заставил себя обернуться на язвительный голос. Он лихорадочно пытался вспомнить слова псалма, но память отказывала.

— Что ж, дерзайте, — усмехнулся Дэмьен. — Попробуйте разубедить хотя бы одного из них своими аргументами. Попытайтесь указать им путь истинный. Ну, хотя бы одного убедите. Думаете, вы преуспеете в том, что не удалось Назаретянину? — Дэмьен расхохотался. — Что ж, попытка не пытка!

Мейсон обвел взглядом собравшуюся толпу и покачал головой. Как сквозь сон до него опять донесся голос Дэмьена.

— Девять из десяти явились ко мне, повинуясь соблазну, — продолжал тот. — Человеческая природа так предсказуема. Девять из десяти. Кого-то, конечно, убедили аргументы, но большинство поддалось соблазну. Клеймо зверя, Мейсон, как нельзя кстати пришлось им.

И тут Мейсон заметил, как к нему ведут какую-то женщину, облаченную в сутану. Капюшон скрывал ее лицо.

Но еще до того, как она скинула капюшон, Джек знал, кого он под ним увидит.

— Перед вами — наша «новенькая», — пояснил Дэмьен. — Справиться с ней было раз плюнуть. Так что мы ее мгновенно обратили в нашу веру. Почва была давно подготовлена. Бредни Назаретянина не коснулись ее души. А ведь сколько еще таких толковых на свете…

Обратив к Мейсону свое размалеванное, как у дешевой проститутки, лицо, Анна вдруг зловеще ухмыльнулась, и Джек испуганно отшатнулся.

Молоденькая монахиня, державшая Анну за руку, уставилась Мейсону прямо в глаза.

— Любопытство привело ее к нам, а мы просто указали ей путь, — ехидно произнесла она, обнажив зубки.

Мейсон окликнул Анну, но та отвернулась и захихикала.

— Ищите и обрящете… — Внезапно Анна замолчала, и Мейсон с ужасом понял, что ему теперь никогда не вернуть Анну.

Дэмьену, похоже, надоел весь этот спектакль. Повернувшись к Мейсону, он крикнул:

— А теперь отправляйся прямиком к своему Создателю. И Мейсон повиновался. Он медленно двинулся к проходу, не сводя глаз с распятия, пока не наткнулся на тело старика. Оно смердило. А фрак с белоснежной бабочкой на раздувшейся шее и высокий воротничок выглядели чудовищно на покрытом личинками трупе с уже пустыми, выеденными глазницами. Комок подкатил к горлу, и Мейсона тут же стошнило. Его рвало до тех пор, пока не пошла желчь, и Джек рухнул на колени, молясь и зажмурив глаза. Он пытался молитвой отгородиться от того кошмара, что происходил за его спиной.

Все началось с младенца, орущего от голода. Ему дали грудь, и он жадно начал сосать материнское молоко. Молодые люди, стоявшие рядом, мгновенно возбудились и принялись похотливо шарить глазами в толпе, выискивая женщин. Те мгновенно ответили на зов, и скоро тишину всколыхнули хриплые стоны животного вожделения.

Сначала это была лишь небольшая горстка людей. Мейсон видел, как Дэмьен, не обращая внимания на происходящее, отошел в сторону. Привстав с пола, Мейсон разглядел Анну, сдиравшую с себя сутану.

Мейсон невольно перекрестился, поймав себя на кощунственной мысли, что ему тоже хочется обладать Анной и что он едва справляется с диким, необузданным желанием.

Стыд охватил Джека, как только он снова поднял глаза к распятому Иисусу.

Если прав тот священник и Христос опять ходит по земле, Мейсону придется ох как тяжко. Сможет ли он замолить свои грехи?

Обернувшись, Мейсон заметил, как дряхлый старик, видимо, не способный уже к совокуплению, подобрал с пола щепку и с остервенением начал скрести ею каменную кладку церковной стены. Вскоре к нему присоединились другие, и стена задрожала под их неистовыми ударами. Сатанисты буквально растаскивали Божью обитель по кускам. Сдирая кожу с рук, они марали церковные стены своей кровью.

Дэмьен хохотал, выкрикивая проклятья, и толпа, опьяненная кровью и духом разрушения, вторила ему. Мейсон скрючился возле алтаря. Никто не обращал на него внимания. Ибо он не представлял для них теперь ни малейшей опасности. Так, мошка какая-то, залетевшая на огонек…

И Мейсон снова зажмурил глаза, а, открыв их, увидел рядом Анну. В разодранной сутане, та призывно склонилась над ним.

Анна протягивала к нему руки и, похотливо нашептывая мерзости, умоляла взять ее. Джек вдруг вспомнил свой ночной кошмар. Размахнувшись, Мейсон со всей силы влепил Анне пощечину, надеясь привести ее в чувство, однако удар пришелся по носу. Мгновенно хлынула кровь.

«Я сломал ей переносицу», — с ужасом подумал Мейсон.

— Анна, — пробормотал он, — пожалуйста, очнись. — И тут Джек заметил, что глаза ее словно ожили. Анна как будто пробуждалась от тяжелого сна.

— Джек? — Она сидела на полу, глядя на Мейсона широко раскрытыми, удивленными глазами. Одной рукой Анна утирала кровь на лице, а другой пыталась натянуть на себя лохмотья.

Мейсон протянул было руку Анне, но толпа, почуявшая кровь, отбросила Мейсона к стене.

— Анна! — закричал он в отчаянье, но силы были неравны. Сатанисты насели на Джека, они выворачивали ему руки, и он уткнулся носом в пыль, ощущая смрад, исходящий от них: зловоние грязного совокупления, смешанное с запахом крови. Какое-то время сквозь яростный рев Джек еще улавливал стоны Анны, затем они стихли.

Стервятники почуяли кровь — дальше сработал инстинкт.

И вдруг все разом прекратилось. Мейсона отпустили, и он рухнул возле алтаря. Сатанисты же в мгновение ока сгрудились вокруг Дэмьена и с восторгом уставились на него. Мейсона внезапно пронзила грустная мысль: да, похоже, юноша прав, и человечество не заслуживает права на существование. Конец ему пришел. И ладно. Впервые за свою жизнь Джек Мейсон обрадовался смерти. И молился лишь об одном: чтобы все произошло поскорее.

Сатанисты не оставили от церквушки камня на камне. Их окружали груды развалин, и лишь деревянные балки, поддерживаемые такими же мощными столбами, возвышались над обезумевшей толпой.

Словно окаменев, Мейсон даже не заметил, как Дэмьен подошел к алтарю и велел принести сюда земные останки своего отца. Он извлек их из урны и, разложив на алтаре, склонился в молитве. Ученики последовали его примеру, и вновь воцарилась тишина. Ни один сатанист даже не шелохнулся. Похоть их улеглась, и теперь они молча внимали своему духовному повелителю.

Мейсон покосился на дверь. Он мог бы сейчас беспрепятственно сбежать, пока его сумасшедшие стражи застыли в трансе, но куда ему идти и с кем разделить свой последний час? Ему уготована ужасная судьба — погибнуть в окружении этих гнусных ублюдков. Внезапно Мейсона охватила жалость к самому себе. И тогда на грани отчаянья Джек взмолился, вопрошая Создателя, что же такого страшного натворил он в своей жизни и чем заслужил подобный конец?

Дэмьен поднялся с пола, жестом приказав ученикам оставаться на коленях. Потом повернулся и, запрокинув голову, обратился к распятию:

— Все, Назаретянин. Я перестал чувствовать твою силу и твое присутствие. — Дэмьен помолчал и продолжил: — Написано ведь, что Сатана обманет народы на четырех концах земли. Но это, пожалуй, даже и не ложь. Это их предназначение и судьба. Человечество само сделало выбор. Оно отвергло твое слащавое и приторное обещание вечного мира.

Дэмьен повернулся к ученикам.

— Посмотри на них, Назаретянин. Вымазанные в нечистотах, в грязи собственного вожделения, они пресмыкаются передо мной.

Дэмьен скользнул взглядом по толпе.

— Всех вас увижу в аду, — проговорил он, и еле слышное «аминь» эхом прозвучало ему в ответ.

Дэмьен снова повернулся к алтарю.

— Да святится имя Твое, Отец. И придет Твое царствие на земле, как в аду…

— Аминь, — хором подхватили ученики.

— Твоим будет царствие, да не убудет мощь Твоя и сила…

— Во веки веков, — отозвались сатанисты.

— Аминь, — произнес Дэмьен.

Наступила полная тишина. И тут вдруг раздался дикий хохот, заставивший всех вздрогнуть.

Повернувшись, сатанисты увидели в проходе женщину. Она была облачена в белоснежную тунику и держала в руках серебряную урну. Медленно двигаясь по проходу и вытянув вперед руки, она обратилась к Дэмьену, словно никого больше не замечая.

— У меня тоже имеется клеймо, — заявила женщина. — Так что и я должна присутствовать здесь.

Пока она приближалась, Дэмьен все ниже и ниже склонялся над алтарем.

— Столько лет я обожала тебя, — произнесла женщина, поворачиваясь к собравшимся. — Ради тебя я спала с Полем Бухером. Ради тебя я убила.

Из груди женщины вырвался стон.

— Убила, ради этого ублюдка. — Она ткнула пальцем в Дэмьена. — Там, в его черной, поганой богадельне. Охваченная безумием, заколола собственного мужа. Никогда мне не смыть с себя его кровь.

Она взметнула над собой серебряную урну.

— Вот здесь покоится прах моего мужа. Человека, которому я наставила рога, а потом и прирезала.

На короткий миг женщина закрыла глаза, будто погружаясь в молитву, а затем стремглав бросилась к лестнице, не дав никому опомниться. Дэмьен сделал было шаг в ее сторону, но вдруг остановился, и Мейсону на какое-то мгновение показалось, что в глазах юноши мелькнуло смятение. Собака рванулась с места, но было поздно: женщина уже карабкалась вверх по лестнице.

Она добралась до верха, и ее ослепительная белая туника развевалась, словно крылья. Сатанисты, как вкопанные, замерли на месте, не сводя с нее глаз.

— Боже мой, — пробормотал Мейсон, перехватив взгляд Дэмьена.

Женщина уже восседала на балке. Терновый венец поранил ей бедра, но она, казалось, не обратила на это внимания.

Какое-то время она сидела неподвижно, потом улыбнулась и пинком отбросила лестницу. Женщина рассмеялась, заметив, как толпу внизу все сильнее охватывает паника. Лестница грохнулась на землю, подняв клубы пыли, на мгновенье окутавшие распятие.

Когда пыль рассеялась, все увидели, что Маргарет Бреннан все еще громко хохочет, вцепившись в урну с прахом мужа.

— Говоришь, что пришло твое времечко, Дэмьен? Брешешь, ибо написано: после Армагеддона души мертвых воскреснут и вознесутся. Мой муж снова будет жить, и тогда мы с ним опять воссоединимся.

Дэмьен взвыл. Это был рев зверя, полный ярости и ненависти, Юноша вскочил на алтарь и, застыв на мгновенье на четвереньках, поднялся затем во весь рост. Он тянул к Маргарет руки, норовя вцепиться в нее, но женщина была вне досягаемости. И тогда Дэмьен воскликнул, обращаясь к распятию:

— Опять ты пытаешься одурачить меня! И снова с помощью моей же ученицы, этой заблудшей души! Маргарет сорвала с урны крышку.

— Мерзкий ублюдок! — взвизгнула она и высыпала прах прямо на голову Дэмьену. Пепел попал в глаза, ослепив юношу. Маргарет задела распятие, и расшатанные балки затрещали.

Толпа испуганно подалась назад. Раздались предостерегающие возгласы, но Дэмьен, казалось, ничего не слышал. Он с остервенением тер глаза и метался возле алтаря. Сквозь слезы, застилающие глаза, юноша разглядел ядовитую усмешку Маргарет Бреннан. Женщина что есть силы раскачивала деревянное распятие: шипы венца вонзались и ранили ее ноги, но Маргарет, как заклинание, твердила лишь одну фразу:

— Ублюдок! Мерзкий ублюдок!

Сверху донесся треск, и Мейсон в один голос со всеми закричал, чтобы Дэмьен спустился с алтаря.

Балка с привязанным к ней распятием не выдержала и, рухнув, полетела вниз. Дэмьен распростер руки — он, а не думал защищаться. Встав в полный рост, юноша словно вызывал Иисуса на поединок. Лицо его исказила гримаса ненависти, а из горла вырвался яростный вопль. В этот момент обугленная и запятнанная кровью фигура Христа швырнула Дэмьена на алтарь, распластав и подмяв под себя. Хрустнули сломанные ребра. Последнее, что увидел Дэмьен, была Маргарет Бреннан, которая, сорвавшись, падала вниз, и терновый венец, летящий ему прямо в лицо…

Воцарилась гробовая тишина. И среди этого безмолвия раздался равномерный стук. Это на каменные плиты падали капли крови. На алтаре, из-под распятия, виднелись лишь ноги и руки Дэмьена, судорожно вцепившиеся в Христа и еще вздрагивающие в последних конвульсиях.

Потом он замер.

Первым к алтарю бросился Мейсон. Он действовал, как автомат. Оттолкнув кого-то, Джек схватил распятие, чтобы опустить его на землю. Но только он дернул крест, деревянная фигура тут же распалась на две части. Джек оттащил с алтаря каждую половину распятия. Он дрожал с головы до ног и, охваченный приступом тошноты, не смел взглянуть на раскроенный череп Дэмьена.

Только сложив обе половины распятия, Джек решился посмотреть на распростертое тело. Дэмьен Торн уставился на Мейсона незрячими глазами, в которых застыла ярость, и Джек с ужасом отшатнулся, заметив семь кинжалов, торчавших из тела юноши.

И тут в памяти возникли обрывки письма от старого священника, ссылавшегося на указания археолога по фамилии Бугенгаген:

«Каждый стилет должен быть погружен в тело по самую рукоятку в виде креста. Первый кинжал самый важный. Он уничтожает физическую жизнь и должен находиться в центре креста. Остальные кинжалы призваны отнять жизнь духовную. Все должно совершиться на священной земле».


Дэмьен Торн сгинул. Сгинули его плоть и его дух. Останки юноши, воссоединившись с прахом отца, исчезли навсегда.

— Да, ну и дела, — спохватившись, буркнул Мейсон, стирая лужицу крови между пятым и шестым кинжалом. — А ведь старик-то оказался прав, и пупка у Дэмьена Торна действительно не было.

Мейсон невольно перекрестился. Сзади раздался вой.

Ученики на коленях выползали из церкви, повизгивая и поскуливая, как щенки. Тело Маргарет Бреннан покоилось возле разрушенной стены, куда оно рухнуло. Склонившись, Мейсон прикрыл туникой обнаженные ноги женщины Череп ее был разбит, но выражение торжества и облегчения навсегда застыло на лице Маргарет.

Мейсон двинулся вдоль сломанных скамеек и, выйдя в церковный дворик, застыл у ворот. Собака лапами рыла яму. Мейсон молча наблюдал за ней. Прошло довольно много времени. Земля промерзла, однако силищи у этого исчадия ада было хоть отбавляй. Собака закончила наконец копать могилу и сползла в нее. Закрыв глаза, чудовище еще несколько раз вздрогнуло в агонии…

Мейсон пошел прочь, бросив напоследок взгляд на церковную стену, где четыре столетия висела табличка. Теперь от нее остались одни щепки. Мейсон поднял с земли две из них и, сложив щепки в виде креста, направился в сторону особняка.

Внезапно его окликнули.

Из кустарника показалась Анна. Женщина стояла на коленях. Лицо и тело ее было залито кровью. Собравшись с силами, Анна еще раз тихонько позвала Мейсона.

— Слава Богу, — обезумев от радости, выдохнул Мейсон, бросаясь к ней и подхватывая ее израненное тело.

— Все? — еле слышно прошептала она. Мейсон молча кивнул. Страданиям наступал конец…

Загрузка...