Гордон Макгил АРМАГЕДДОН 2000

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вот уже шесть недель ученики по пятам ходили за женщиной. Они и ночью не спускали глаз с ее дома, следили за каждым шагом этой особы, пока та добиралась на работу, а когда ей взбредало в голову наведаться в гости, — терпеливо поджидали ее. С тех пор, как погиб учитель, число их значительно поубавилось. Одни свели счеты с жизнью, другие предались отчаянью и не покидали более своих жилищ. Но преодолевшие депрессию, до мозга костей прониклись чувством мести и от этого стали еще сильнее.

В тот раз, когда женщина посетила врача, двое учеников последовали за ней в приемную и уселись рядом. Они обратили внимание на неестественное напряжение, охватившее ее лицо. Очевидно, женщину терзала боль, и они торжествовали про себя, догадываясь о ее мучениях.

— Мисс Рейнолдс, — раздался из кабинета голос. С трудом поднявшись, Кейт медленной походкой калеки двинулась через комнату и толкнула дверь. И тут же от неожиданности застыла на пороге, заморгав в смятении ресницами. На нее смотрел совершенно незнакомый, молодой и пышущий здоровьем врач. Он улыбался.

— Доктор Джонстон больше не практикует, — начал было врач и тут же сам себя перебил: — Вы не присядете?

Кейт притворила за собой дверь и опустилась на стул подле стола.

— Острая, пронизывающая боль вот тут, — выговорила она, указывая на нижнюю часть живота. — Как будто там что-то раздулось. Кейт закашлялась и извинилась.

Осторожно придерживая женщину, врач подвел ее к кушетке и тщательно осмотрел. Затем, вписав в рецепт адрес и фамилию Кейт, вручил его женщине.

— Это мой коллега. Он специалист по такого рода делам. Думаю, вам стоит навестить его. — Молодой врач помедлил. — И побыстрее.

Кент молча уставилась на него, будто ища поддержки.

— Я совершенно уверен, что вам не о чем беспокоиться, — попытался приободрить ее врач.

Поднявшись с кушетки, Кейт сморщилась от боли. — А вы не могли бы прописать мне что-нибудь…

— Извините, — резко перебил ее врач. — Но на этой стадии я бы не рекомендовал болеутоляющее.

Он внимательно наблюдал за Кейт, когда она покидала приемную и, заметив двух мужчин, поспешивших за ней к выходу, закрыл дверь и снял телефонную трубку.

— Соедините меня с Чикаго, — потребовал он. На лице молодого человека играла торжествующая улыбка.

— Посреди смерти зарождается жизнь, — про себя заметил он.


Кейт лежала на операционном столе, две медсестры, держали ее за руки. Голени были крепко привязаны. Кожа на разбухшем животе вздулась. Тело сотрясалось в ритмичных конвульсиях. Кейт тяжело дышала, ее полные мольбы глаза остановились на одной из сестер.

— Это скоро кончится, — попыталась та успокоить Кейт.

Дикая боль вновь пронзила ее тело, и женщина зашлась в душераздирающем вопле, чуть было не задохнувшись. Хирург потянулся за скальпелем.

— Я сделал небольшой надрез, — проговорил он, — давить будет не так сильно.

Но только он склонялся над Кейт, та, опять закричала, и сестра прикрыла ей, лицо салфеткой.

Тело Кейт билось в конвульсиях.

— Идет, — крикнул хирург, — держите, ее.

Спина Кейт выгнулась, голова резко откинулась назад в очередном вопле, в истошном протесте против того, что с ней происходило.

И тут оно вышло нее.

Расслабленное тело Кейт дернулось, словно рыба, внезапно пригвожденная ножом. Хирург передал акушерке шевелящийся комочек, будто в молитве глянул себе под ноги и направился к двери. Он даже не сполоснул руки Медленно двинулся по коридору. Сестра последовала за ним, наблюдая, как хирург подошел к пожилой паре, расположившейся на скамейке. Сестра услышала знакомые и жесткие слова: «Мы сделали все, что было в наших силах». Старушка упала на грудь мужа и разрыдалась.

— Опухоль оказалась просто гигантской, — констатировал врач.

Медсестра закрыла за собой дверь, повернулась и приняла комочек из рук акушерки Взглянула на него. Это был мальчик. Медсестра непроизвольно перекрестилась, а затем, внезапно услышав постукивание собачьих когтей по кафельному полу, оглянулась. Огромный черный пес с тяжелыми челюстями подбежал к ней. Сестра опустила ребенка на пол, и собака принялась вылизывать мальчика Маленькие ручки потянулись к чудовищу; крошечные пальчики вцепились в собачью шерсть. Сестре вдруг почудилось, будто мальчик причмокивает. Она взглянула на мертвую женщину и устремилась к операционному столу, чтобы накрыть тело. Лицо медсестры сморщилось от отвращения, но когда она вновь перевела взгляд на ребенка, на губах ее заиграла улыбка — Это плоть от плоти дьявола, — с гордостью произнесла медсестра.

В квартирах, особняках, конторах и на заводях шептали ученики в эти минуты благодарные молитвы. Отчаявшиеся вновь обретали надежду, А в самом сердце Италии, в монастыре, священник по имени де Карло сидел на узкой койке. Все тело его было покрыто холодным липким потом. Очнувшись от ночного кошмара, де Карло знал теперь наверняка: он проиграл и самое худшее еще впереди.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Молодой человек вот уже битый час слонялся по одному из залов ожидания в аэропорту Хитроу. Он то глядел на взлетные полосы, то шатался возле бара, раздумывая не пропустить ли стаканчик-другой, но каждый раз отказывался-таки от этого соблазна Молодой человек то и дело бросал взгляд на часы. Время от времени он засовывал руки в карман и извлекал лист с напечатанным рядом цифр, пытаясь, видимо, их запомнить. Никогда он не встречал этого старика, но знал, что обязан иметь в своем распоряжении железные факты, ибо Поль Бухер просто на дух не выносил дураков. Из громкоговорителя донесся треск: «Самолет компании „Торн Корпорейшн“ рейсом из Чикаго только что совершил посадку!» У молодого человека перехватило дыхание.

«Пассажир Бухер прибудет в зал ожидания через минуту. Спасибо за внимание».

Молодой человек подтянул манжеты и поправил галстук Председатель компании «Торн Корпорейшн» и владелец львиной доли ее акций — Поль Бухер — являлся самым могущественным и влиятельным лицом в Западном регионе, а это означало, что и во всем мире. Идеи этого человека тридцать лет назад превратили промышленный гигант в крупнейший на земном шаре транснациональный комплекс. Простейшая мысль озарила тогда Бухера, который осознал, что именно пища должна стать наиважнейшим товаром на планете. И теперь «Торн Корпорейшн» представляла собой гигантский производитель удобрений и сои, экспортируемых в страны третьего мира.

Сколько раз молодой человек ошеломлял девушек или сотрудников одной только фразой, принадлежащей Бухеру и ставшей уже притчей на языках: «В основе нашего процветания лежит голод».

Да, Бухер слыл кем-то вроде героя, живой легендой. Молодой человек взглянул на взлетную полосу, отыскивая глазами самолет компании. В это время дверь распахнулась, и в зал вошел Бухер — высокий старик с очень прямой спиной и резкими чертами лица. Его седые и вьющиеся волосы были аккуратно уложены.

— Мистер Бухер, — начал молодой человек, — моя фамилия Хэррис. Добро пожаловать в Лондон. Меньше всего ему хотелось походить на гида, но слова вылетели сами собой.

— Спасибо, Хэррис, — поблагодарил Бухер. — Спасибо, что встретили.

Хэррису оставалось только надеяться, что он не покраснел от удовольствия.

— Машина в вашем распоряжении — Конечно, — проронил Бухер. «Назойливый, мелкий негодяйчик», — тут же решил он про себя.


Автомобиль мчался по шоссе. Хэррис открыл дверцу бара, но Бухер отрицательно покачал головой.

— Из Ливии есть какие-нибудь новости?

— Никаких, сэр, — сообщил Хэррис. Бухер кивнул.

— Ладно. Расширяйте производство в течение еще трех недель и поднимите ставки на полтора пункта. Хэррис в недоумении заморгал.

— Но они могут возражать, сэр.

— Они могут возражать сколько им заблагорассудится. Разбудите меня, когда мы приедем.

Бухер прикрыл глаза, а Хэррис задумался над тем, не совершил ли он только что роковую ошибку.


Резиденция Британского филиала «Торн Корпорейшн» располагалась на южном берегу Темзы. Здание было сооружено в виде буквы «Т» и являло собой меньшую по размерам копию штаб-квартиры компании в Чикаго.

Из своего кабинета на верхнем этаже Бухер мог любоваться раскинувшимися на противоположном берегу зданием Английского банка и другими городскими сооружениями. А слева открывался великолепный вид на дворцы Парламента. Постепенно в привычку председателя прочно вошло разглядывать эти прекрасные строения во время телефонных переговоров. Очутившись в своем кабинете, Бухер попросил принести все телексы за последние два дня и велел не беспокоить его в течение часа Служащие тем временем постепенно собирались в приемной. Они спокойно переговаривались, то и дело приветствуя кивками вновь входящих сотрудников. За час приемная основательно наполнилась людьми.

Секретарша Бухера посмотрела на часы, постучала в дверь и заглянула в кабинет.

— С днем рождения, сэр, — поздравила она. Бухер улыбнулся, затем обвел взглядом своих подчиненных.

— Спасибо, — поблагодарил он, вставая и кивком приглашая их войти.

Заходили в его кабинет, безукоризненно придерживаясь установленного этикета: сначала три вице-президента со словами: «Поздравляем, Поль», следом за ними управляющие департаментов, затем исполнительные директора компании, чьи лица были знакомы Бухеру лишь смутно и кто обратился к тему непременно «сэр», Когда, наконец, отзвучали все приветствия, собравшиеся подались в сторону, пропуская вперед мальчика. Тот нес выпеченный в форме буквы «Т» торт с зажженными свечами Мальчик поставил торт на стол перед Буфером и отступил назад. Бухер улыбнулся, поблагодарил его и подул на свечи. Лишь с третьей попытки он загасил их. В изнеможении Бухер оперся о письменный стол.

На пороге появился официант, вкативший в приемную сервировочный столик.

— Шампанского? — осведомилась секретарша.

— Обязательно, — воскликнул Бухер.

Официант принялся откупоривать бутылку. Бухер поднял фужер, принимая поздравления своих сотрудников. — Позволь заметить, Поль, ты никоим образом не выглядишь на свои годы.

— Ты хочешь сказать, что я неплохо сохранился?

— Ну, такое я бы не ляпнул, но…

— Сэр, вы сегодня празднуете?

— Нет.

— ..сэр, надеюсь, этот год будет таким же успешным, как и предыдущий.

— Хочется надеяться, что он будет более успешным.

— Конечно, конечно.

Бухер разглядывал присутствующих и в уме пытался прикинуть, кто же ив них в состоянии занять его место. Похоже, ни один из собравшихся здесь не способен, заменить его — Бухера. Никто из них. Да, пожалуй, и в Чикаго тоже. Бухеру был нужен он сам, только сорокалетний.

— За ваши семьдесят.

Бухер резко оглянулся и увидел Хэрриса, поднявшего бокал. Лицо молодого человека раскраснелось от шампанского.

Бухер нахмурился.

— За ваши семьдесят! — повторял Хэррис, скривившись в попытке улыбнуться.

Бухер вздрогнул и отошел в сторону. Рядом тут же появилась секретарша. Улыбаясь, она взяла под руку Хэрриса.

— Я что-то не то сказал? — смутился, тот.

— Выведите его отсюда, — мягко приказал Бухер. Секретарша, увлекла Харриса к двери, и присутствующие тут же отвернулись от них.

— Да что же а сделал такого? — взвизгнул Хэррис, когда Бухер, подойдя к своему креслу, тяжело опустился в него и прикрыл глаза. Когда он их вновь открыл, возле кресла в одиночестве стояла, его секретарша.

— Извините, господин Бухер…

Бухер покачал головой.

— Все в порядке — Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

— Разве что добавить еще лет тридцать жизни, — отозвался Бухер.

Улыбнувшись, женщина вышла из кабинета, размышляя про себя, смертен ли вообще Поль Бухер.

В аду ночь Бухер спал беспокойно, он то и дело вздрагивал и что-то бормотал. Женщина приподнялась на локтях и взглянула на него. Впалая грудь, выступающие ребра, правая рука подрагивает. Женщина ласково взяла ее в свои руки и погладила ладонь. Бухер нахмурился во сне и опять что-то невнятно пробормотал.

Женщина улыбнулась, тронула его за мизинец и слегка пощекотала. Мизинец тут же обвился вокруг ее пальца, как младенец, ухватившийся за свою мать.

Женщина вдруг почувствовала шероховатость отметины на пальце: трех девяток, если рассматривать их под одним углем, или же трех шестерок, если глядеть под другим. Верхушки шестерок соединялись в виде клеверного листочка.

Женщина почувствовала, как цифры пылают, обжигая ее собственную кожу.

Бухер метался по постели, взмахивая свободной рукой, как будто плыл. Губы его шевелились.

— Что ты сказал? — прошептала женщина, еще ниже склоняясь над ним.

— Трижды двадцать и десять, — едва слышно пробормотал Бухер.

— Шш-ш-ш… — женщина крепко сжимала его руку, сам же он так вцепился в ее палец, что отметина оцарапала его. Женщина вскрикнула и попыталась выдернуть руку, но Бухер не отпускал ее.

— Поль, — взмолилась она.

— Трижды двадцать и десять, — выдохнул Бухер. В годину Армагеддона. Семьдесят лет.

Женщина освободила, наконец, свою руку и отодвинулась от него. Губы Бухера продолжали шевелиться, но теперь беззвучно. Женщина взглянула на свою ладонь и заметила, что его родимое пятно отпечаталось на ее пальце, как будто выжженное огнем. Некоторое время она неподвижно лежала, уставившись на этот знак, затем приложила палец к губам и лизнула его, почувствовав под языком три шестерки. Женщина повернулась, чмокнула Бухера в щеку и, пробормотав благодарность, уснула глубоким и счастливым сном.

Глава 2

Завтракая в своем кабинете, Поль Бухер внимательно просматривал утренние газеты. Все они в один голос восхваляли министра иностранных дел, предложившего устроить встречу между израильтянами и представителями арабских государств. Сторонники Питера Стивенсона с улицы Флит Стрит на все лады превозносили его государственную деятельность, а отдельные журналисты делали невероятно смелые предположения, будто теперь Ближневосточная проблема, наконец, будет решена. Противники ощущали значительно меньший энтузиазм, однако, и им приходилось признать, что министр предотвратил чуть ли не путч.

Бухер улыбнулся. Подобное славословие должно пойти на пользу слегка подмоченной репутации Стивенсона. Обстоятельства требовали, чтобы этот человек приобрел определенный кредит доверия. Стивенсон, конечно, слабак, а подобные люди, стоящие у кормила власти, как нельзя лучше подходили Бухеру Он взглянул на часы и включил телевизор. Ведущий как раз комментировал заявление министерства иностранных дел по поводу предстоящей встречи.

— Ближний Восток, — разъяснял комментатор, — находится с момента образования Израиля в 1948 году в состоянии постоянных конфликтов, но никогда еще кризис не затягивался на такой длительный срок. Бомбардировки Тель-Авива и Иерусалима в течение последних двух лет поставили Ближний Восток и весь мир на грань катастрофы.

Бухер зевнул и вновь уткнулся в газеты, пока на экране не появился Стивенсон. Министр иностранных дел широко улыбался. Стивенсон являлся типичным представителем партии тори. Это был человек с лицом истинного патриция, с благородным, чеканным профилем, о котором мог только мечтать любой киношник.

Бухер внимательно прислушивался к словам Стивенсона, отмечая, что тот даже и не заикнулся о необходимом. Ранее они уже обсуждали сценарий выступления министра. Сейчас же Стивенсон молол какую-то чепуху о трудностях в связи с установлением диалога. Теперь ему якобы удалось собрать людей за круглым столом и он надеется, что все его участники прибудут на встречу непременно с конструктивными предложениями.

Бухер снова зевнул.

— Валяй, валяй, — пробормотал он. — Пудри им мозги. Они это до смерти любят.

Бухер прекрасно понимал, что означала эта намеченная встреча. Знали это и Стивенсон, и участники круглого стола, — всего лишь горстка людей плюс бельгийская проститутка, услугами которой регулярно дважды в месяц пользовался министр иностранных дел.

Однако Стивенсон ограничился лишь сообщением о том, что, по его убеждению, никто не ждал от этой встречи чуда.

— Но зато, — заметил он, — пока участники переговоров варились в собственном соку, никто из них не держа палец на спусковом крючке. Тут министр криво усмехнулся и попрощался с телезрителями — Жалкий мерзавчик, — сквозь зубы проговорил Бухер. Он раздраженно выключил телевизор. В этот момент звякнул селектор и раздался голос секретарши.

— К вам посол, сэр.

Бухер удовлетворенно хмыкнул и повернулся к двери. На пороге стоял Филипп Бренная, посол США при Английском дворе. Это был высокий мужчина, которому едва перевалило за сорок, с мальчишеской улыбкой, что равно очаровывало как женщин, так и мужчин и безотказно служило ему в дипломатических кулуарах.

Мужчины поздоровались, и Бухер предложил кофе. Бреннан с удовольствием согласился. Он кивком указал на телевизор:

— Вы видели Стивенсона? Он что-нибудь говорил интересное?

— А, — отмахнулся Бухер, — все те же набившие оскомину выводы, клише, да и только.

— М-да, в этом-то все и дело. Ближний Восток уже сам по себе избитая тема, клише, как вы изволили заметить.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Бухер, буравя посла взглядом.

Бреннан пожал плечами.

— Полагаю, нам придется довольствоваться этой же самой тягомотиной. Выторговывать Голанские высоты. Выменивать Синай на Восточный Иерусалим. Сохранять наше оружие в небе…

— Ну да, а наши бренные тела на земле, — закончил фразу Бухер.

Усмехнувшись, оба понимающе уставились друг на друга. Еще минут двадцать они проговорили о политике, потом Бреннан посмотрел на часы и сообщил, что пора идти.

На пороге они пожали друг другу руки.

— Вы здесь надолго? — поинтересовался Бреннан.

— Нет. Так, короткий визит, инспектирую сотрудников. Вернусь домой в пятницу.

— Ну, спасибо за кофе…

— Филипп, — произнес Бухер, не выпуская руки посла, — я слышал, вы намерены баллотироваться в Сенат. Бреннан улыбнулся.

— Мне казалось, что об этом никто не знает.

— Послушайте, я, конечно, не собираюсь рассыпать бестолковые комплименты, но я вполне согласен с теми, кто предрекает вам блестящую карьеру.

Бреннан кивнул, принимая комплимент.

— Вы могли бы пройти весь путь вплоть до Белого дома.

Бреннан опять кивнул, относясь и к этим словам, как к должному.

— Все, о чем сейчас судачат журналисты на каждом углу, — это проблема финансирования. — А у Торна недостатка в этом нет.

— Приятно слышать, Поль, но не противоречите ли вы самому себе? Я являюсь демократом, а президент, которого вы поддерживали, — республиканец.

— Он слабовольный человек, — заметил Бухер, — и мы очень надеялись, что власть поможет ему хоть немножко возмужать.

— Но вы не ответили на мой вопрос.

И вновь на лице Бухера мелькнула улыбка.

— Я не предполагал, что это вопрос. Бреннан распахнул дверь и вышел.

— Еще раз спасибо за кофе. До скорого.

Бухер наблюдал, как посол удалялся. Ему вдруг подумалось, что в Бреннане каким-то непостижимым образом уживаются и стопроцентный дипломат и человек прямо-таки маниакальной честности. Вот здесь как раз и могли возникнуть проблемы. Пожалуй, предосторожность не помешает.

Поразмыслив над этим, Бухер тут же забыл о Бреннане.

И пока его лимузин продирался сквозь вечерние заторы по направлению к Оксфорду, — Бухер на заднем сиденье расслабился и задремал. Предыдущая ночь не освежила его. Обычно — какими бы тягостными не были внешние обстоятельства — Бухеру достаточно было трех-четырех часов, чтобы «подзарядить батареи». Однако за последнее время он здорово сдал. Если так будет продолжаться, ему не миновать врача. А пока он будет бороться с усталостью.

В полудреме Бухер вяло размышлял над тем, что может означать для человека его дата рождения. Бухер любил порядок во всем. Ему льстила мысль о том, что он родился в середине месяца на гребне десятилетия. Да и его отец не раз с хитрецой утверждал, что все именно так и было запланировано.

Бухер вдруг вспомнил, как старикан неоднократно говаривал: «Я надеюсь, что в июне 1950 года к своему двадцатилетию ты уже кое-чего достигнешь. А уже к июню 1970 ты уже будешь просто обязан сделать очень много.

Так все и вышло на деле. Его восхождение по служебной лестнице вплоть до поста президента «Торн Корпорейшн» было невиданным. Ведь те, кто просиживал штаны, вроде Билла Ахертона, решили тогда, что он взлетел слишком высоко, обязательно обожжет себе крылья, а он взял да выжил, оставив всех их далеко позади себя.

Все шло по плану. До того кошмарного дня, когда Дэмьена Торна — последнего из рода Торнов — не предали и не убили. Это случилось восемнадцать лет тому назад, но до сих пор гнев клокотал в Бухере при одном только воспоминании об этом роковом дне.

Бухер что-то пробормотал и открыл глаза. Он заметил, что шофер бросает на него любопытные взгляды. Бухер достал пузырек с витаминами и отправил горсточку в рот.

Все внутри у него сжалось, когда он вдруг вспомнил, что опять увидит мальчика. Тому уже вот-вот исполнится семнадцать — возраст, когда юноше суждено обрести черты настоящего мужчины. Любопытно, что же это будут за черты, подумалось Бухеру. Ученики сообщали, что мальчик подрос и раздался в плечах.

Бухер почувствовал знакомое жжение. Вот-вот, желудок-то его и прикончит. Он вспомнил слова врача — что-то там насчет стрессов. У каждого человека, — объяснял тот Бухеру, — есть определенный орган, который целенаправленно разрушается. Из-за этого у одного — мучительные головные боли; другой полагает, что у него не больше не меньше — стынет кровь, и это доводит его до сердечного приступа. У Бухера слабым место являлся желудок.

Только один человек во всем мире мог вызвать в Поле Бухере внутреннее напряжение. Никто: ни политик, ни авторитетный ученый, ни даже президент Соединенных Штатов Америки не имел на него серьезного влияния — только этот мальчик.

Автомобиль свернул с трассы на узкую проселочную дорогу, ведущую к Пирфорду. Водитель притормаживав на крутых поворотах. Вдоль дороги кустарник переплетался и образовывал живую изгородь. Бухер выглянул в окно. Кролики прыснули с дороги в кусты, о лобовое стекло то и дело разбивались бесчисленные насекомые.

— Приехали, сэр, — донесся из селектора голос водителя, когда машина остановилась у ворот.

С того момента, как погиб Дэмьен, здесь в Пирфорде установили новую систему безопасности, и большие стальные ворота открывались теперь с помощью электроники.

Водитель коснулся одного из тумблеров на металлической панели, и створки ворот разошлись. Еще полмили вверх по дороге, и Бухер уже мог различить западное крыло гигантского особняка. Там его ожидает лучший в мире коньяк и пылающий камин. Скоро он сможет расслабиться.

Колеса зашуршали по гравию, и автомобиль затормозил. Джордж, дворецкий, уже застыл в дверях; он принял кейс Бухера и тут же проводил его в дом, пробормотав мимоходом, что ему приятно видеть гостя.

Бухер сходу направился в гостиную и, плеснув в бокал коньяку, внимательно оглядел зал. Особняк являл собой чудесное сочетание изысканности и экстравагантности. Бухер пробежал пальцами по дубовой панели, погладил тяжелые бархатные портьеры и скользнул взглядом по портретам. Роберт Торн; его брат Ричард; Дэмьен. Вздрогнув, Бухер поспешил к камину. Несмотря на самый разгар лета, поленья вовсю полыхали. Бухер, в ожидании потирая озябшие руки, повернулся спиной к пламени.

В зал заглянул дворецкий:

— Обед будет готов через двадцать минут, сэр. Бухер кивнул:

— Как он?

— Порядок, сэр.

— Я могу его видеть?

— Если вы его отыщете, сэр.

Бухер опять кивнул и, прихватив бокал с коньяком, вышел из гостиной. Он пересек холл, поднялся по крутой лестнице на первый этаж и вдоль галереи направился к сумрачному коридору, ведущему в западное крыло особняка. Бухер слышал, как колотится его собственное сердце, он чувствовал, что все внутри у него сжимается. С каждым шагом Бухер приближался к спальне юноши.

Он тихонько постучал в дверь и прислушался. Ни звука не доносилось оттуда. Бухер снова постучал, затем толкнул дверь и вошел в комнату.

Внутри никого не было. В спальне стояла узкая кровать и больше ничего; стены и потолок были выкрашены в какой-то невыносимо тоскливый цвет. Бухер почувствовал резь в глазах и потянулся к выключателю. Но свет не зажегся: лампочка была вывернута. Бухер подошел к кровати и принялся разглядывать настенный коллаж из газетных вырезок. По обе стороны коллажа висели два больших снимка. Правый являлся портретом Дэмьена Торна: голова и плечи крупным планом. На другой фотографии виднелась могила и надгробный камень. Бухер всмотрелся в надпись, выбитую на граните и полускрытую кустарником:


КЭТЛИН РЕЙНОЛДС

Возлюбленная дочь

1949 — 1982


Бухер хмыкнул и еще ниже склонился над постелью, вглядываясь в коллаж Вот снимок варшавских евреев, которых под прицелом гонят к грузовикам для отправки в Освенцим. На следующей фотографии виднелись следы каких-то массовых захоронений; здесь же висели портреты Гитлера и Иди Амина; застывшего с открытым ртом Муссолини и ухмыляющегося Сталина. На фоне ядерного гриба над разрушенной Хиросимой улыбался Гарри Трумен. Рядом с обуглившимся указателем на Дрезден пускал клубы табачного дыма Черчилль. Генри Киссинджер расплылся от счастья, принимая Нобелевскую премию, и тут же стоял Пол Пот, прислонясь к целой горе черепов и поломанных костей.

Весь коллаж слева направо пересекали начертанные детской рукой красные буквы: РЕПЕТИЦИЯ.

Бухер тяжело и разом выдохнул воздух из легких, отхлебнул изрядный глоток коньяка и с облегчением покинул спальню.

Он прошел в глубь особняка, свернул в другой коридор и почуял собаку раньше, чем заметил ее. Осторожно приблизился к ней, уставившись в желтые горящие глаза, неотступно следившие за ним из глубины коридора. Пес поднял свою массивную, черную голову, медленно встал на лапищи и, тяжело ступая, устремился навстречу Бухеру — чудовищный зверь с тяжелыми клыками, мощной шеей и огромным туловищем. От его дыхания за версту несло зловонием.

Собака остановилась, вперив взгляд в Бухера, ее морда оказалась на уровне его живота. Какое-то время застывшие на месте зверь и человек словно гипнотизировали друг друга. Собака принюхивалась, и морда ее слегка покачивалась при этом. Затем пес тихонько зарычал, но отошел в сторону, будто часовой, милостиво разрешивший пройти.

Бухер проскользнул мимо собаки в коридор, подошел к последней двери и поднял было руку, чтобы постучать, но передумал и просто толкнул дверь.

Комната представляла собой круглый, окрашенный в черный цвет зал, потолок поддерживали шесть колонн.

Здесь не было ни единого окна, освещалось помещение единственной черной свечой, прикрепленной к плинтусу.

Колеблющееся пламя выхватывало из мрака деревянное распятие в человеческий рост: скорченная в муках фигура Христа с обращенным к стойке ликом, в ноги и распростертые вдоль перекладины руки были вбиты черные гвозди.

Фигура была обнажена. Из позвоночника торчал кинжал, вонзенный по самую рукоятку, вырезанную в виде Христа, распятого на кресте. В шести футах от распятия Бухер разглядел мужское обнаженное тело. Оно было забальзамировано и находилось в вертикальном положении. Казалось, будто этот забальзамированный труп ничем не поддерживался и стоял сам по себе, распростерши руки ладонями вверх. В остекленевших глазах отражалось мерцающее пламя, и чудилось, что они живые. Рот застыл в сардонической улыбке. Труп как будто на веки вечные уставился ненавидящим взглядом в сведенный агонией лик Христа.

У ног трупа склонился юноша в черной сутане. Он так крепко вцепился в мертвые ладони, что его запястья побелели.

Бухер напрягся, пытаясь вслушаться в монотонное бормотание молодого человека.

— Отец, даруй мне силы, и пусть твой дух взрастет во мне. Отец, придай мне силы…

Молитве не виделось конца. Лишенная страсти, она звучала безжизненно, и казалось, что юноша сам едва дышит.

Бухер пристально смотрел на него, затем взглянул в мертвое лицо Дэмьена Торна. Заторможенно, скорее инстинктивно, осенил себя искаженным крестным знамением, и, пятясь, добрался до двери, тихонько прикрыв ее за собой.

Собака не спускала с Бухера горящих глаз до тех пор, пока он не скрылся из виду, затем снова улеглась, навострив уши, будто вслушивалась в безжизненное бормотание юноши.


Бухер ожидал юношу в столовой. Старик потягивал коньяк и невидящим взглядом скользил по экрану телевизора, а когда вновь оторвал от него глаза, заметил на пороге молодого человека. Тот уже успел переодеться в обычную рубашку и джинсы. Бухер отметил про себя, что вошедший, как и уверяли ученики, действительно повзрослел.

Ростом он был уже почти с отца, а сходство между ними просто поражало.

— Ты выглядишь измотанным, — начал юноша, и Бухер обратил внимание на то, что и голос у него стал более низким.

— Ничего. Это старость, — отозвался Бухер.

— Может, тебе лучше завязать с сексом. Бухер улыбнулся.

— В старые, добрые времена замечали, что это только на пользу. А сейчас я стал просто как сонная муха.

Юноша сел за стол. В это время дворецкий вкатил в столовую сервировочный столик.

— Ты ведь ко мне с каким-то делом? — поинтересовался юноша, совершенно игнорируя присутствие дворецкого.

Бухер кивнул и полез в карман за отчетом. Не мигая, юноша пробежал его глазами, затем бросил на Бухера острый взгляд.

— А не совершат ливийцы ошибку, как ты думаешь?

Бухер отрицательно покачал головой:

— Мы им здорово защемили хвосты, и им теперь от нас не отвертеться.

Юноша одобрительно кивнул, сложил лист с отчетом и вернул его Бухеру.

— Ладно. Значит, все идет как надо, по намеченному курсу?

Бухер нахмурился. Что-то в этом вопросе настораживало его.

— Ну, я имел в виду, что все хорошо, — улыбаясь, поправился юноша.

— Англичане пытаются устроить в Иерусалиме свой собственный миниатюрный Кэмп-Дэвид, однако это им никак не удается.

— Отлично, — проронил юноша, заправляя салфетку за ворот рубашки. Он обернулся к дворецкому, поблагодарил того за обед и накинулся на еду. Во время обеда оба едва обменивались фразами. Молодой человек с аппетитом уплетал блюдо за блюдом, сдабривая все это изрядным количеством вина и лишь изредка задавая Бухеру вопросы:

«Я слышал, что у Саймона в Кнессете какие-то неприятности…», «Как Бредли управляется в Белом Доме?», «Когда же, наконец, в Зимбабве произойдет переворот?».

Бухер терпеливо отвечал. За это время он уже успел позабыть, насколько умен этот юнец, как на лету хватал он мельчайшие подробности. Он так похож на своего отца. Правда, ему немного недостает очарования Дэмьена, но со временем придет и оно.

Они уже пили кофе, когда в столовую опять вошел дворецкий. Глядя на юношу, он протянул Бухеру записку:

— Боюсь, что это опять та женщина, сэр. Юноша зевнул, пока Бухер пробегал взглядом текст записки.

— Она пишет, что присутствовала при твоем рождении, — повернулся к собеседнику Бухер. Джордж пожал плечами.

— Она торчит здесь уже целую неделю, сэр. Это начинает утомлять.

Бухер вновь взглянул на юношу:

— Она, видимо, жаждет получить от тебя последнее благословение?

Тот снова зевнул. Бухер скомкал записку и швырнул ее в огонь.

— Приведите ее. Только убедитесь сначала, что она действительно та, за кого себя выдает.

— Хорошо, сэр.

Дворецкий вышел, а юноша обратился к Бухеру:

— А ты уверен насчет Бредли?

Бухер вздохнул. Юноша был просто одержим. Похоже, ничего, кроме дел, не занимало его. Никакие события, что могли взволновать любого другого отрока, не касались холодного ума этого человека. Однако это говорило только в его пользу.

Дверь снова открылась, и перед ними появилась старуха. Лицо ее избороздили глубокие морщины. Старуха сидела в инвалидной коляске, ноги ее были укутаны каким-то грубым пледом, а на худых согбенных плечах болтались остатки шали. Суставы на руках были такими разбухшими, что казалось, будто пальцы срослись. Ни шаль, ни плед не могли скрыть ее хрупкости. Бухер вдруг подумал, что старуха весит, наверное, никак не больше восьмидесяти фунтов. Старуха коснулась кнопки на подлокотнике, и коляска, заскрипев, подъехала поближе и остановилась у стола. Старуха вперила в юношу взгляд. Потом ухватилась за пару костылей, прикрепленных к коляске, и с трудом поднялась. Бухер двинулся было ей навстречу, чтобы помочь, но она только отмахнулась от него. Кости у нее затрещали при попытке распрямиться, и когда она встала, наконец, в полный рост, лицо ее оказалось вровень с лицом юноши.

— Я Мэри Ламонт, — представилась старуха. — Я была медсестрой и присутствовала при твоем рождении. Юноша молчал.

— В тот момент, когда ты появился, у меня начался приступ артрита, и с тех самых пор боль не отпускает меня. Я принимаю лекарства, но от них мне еще хуже. Во сне мне кажется, что это Бог наказывает меня.

— Он может, — промолвил юноша.

— Я не в силах дольше терпеть эти муки и скоро сведу счеты с жизнью. Но прежде, чем умереть, я хотела видеть тебя. Хоть раз глянуть на то, чему я помогла появиться на свет.

Юноша широко распростер руки и повернулся в профиль.

— Надеюсь, ты довольна.

Старуха двинулась, и вновь раздался скрип ее костей.

— Не благословишь ли ты меня?

Юноша поднялся со стула и в упор взглянул на скрюченную фигуру у старой женщины. Он опустил на ее лоб руки, и она прикрыла глаза. И вдруг, вздрогнув, посмотрела на него:

— Я всю жизнь служила ему. Я помогла и при твоем рождении, и ради твоего отца убила младенца.

Пальцы юноши впились в ее кожу, и лицо его исказилось гримасой негодования.

— Я присутствовала на том сборе, когда отец твой приказал перебить всех младенцев, родившихся в один день с Сыном Божьим. Я выполнила свой долг и всегда надеялась…

— И на что же ты надеялась? — резко перебил юноша ледяным тоном.

— Я надеялась, что именно мне удастся уничтожить Божье Дитя.

— Так вот, твоя надежда умрет с тобой вместе, — яростно отрезал юноша и сделал шаг назад, брезгливо вытирая о рубашку руки, будто они касались яда.

— Вы предали его. Вы все предали его. Сын Божий до сих пор жив. День за днем изливает он на человечество свое снисходительное внимание, свою добренькую, лишенную плотских радостей любовь. И влияние его час от часу возрастает. Он всегда настороже и ожидает меня.

Сын Дэмьена отступил назад, брызжа слюной прямо в лицо старой женщине.

— Вы предали его, и вы предаете меня.

Старуха беззвучно разрыдалась, слезы струились по глубоким морщинам, собираясь в уголках рта. Она подняла скрюченную руку, чтобы отереть их. Тут юноша снова в упор глянул на нее.

— И ты полагаешь, будто твоя боль — это проделки Бога? — Он покачал головой. — Нет. Бог наказывает человечество за многие грехи. Мой же отец ни за что не карал. Только за предательство. Только этого он не прощал. Не простил и тебе.

Старуха с мольбой глядела на юношу.

— Но я все исполнила, что от меня требовали. Я больше ничего не могла сделать. Что же еще?.. Юноша отвернулся от нее:

— Убирайся отсюда.

Старуха сделала шаг назад и рухнула в кресло-коляску. Ничто более не сдерживало ее слез.

— Пожалуйста, прости меня, — рыдая, просила она.

— Вы предали его. — Он повернулся спиной к старухе. — И пусть душа твоя навеки погрузится в мертвое море лицемерия.

Стон вырвался из старческой груди, и Бухер бросился было к коляске.

— Оставь ее, — сухо приказал юноша. — Пусть катится отсюда.

Бухер застыл на месте, раздираемый желанием хоть как-то успокоить старую женщину и страхом перед силой этого юноши.

Старуха развернула коляску и медленно направилась к двери. В напряженной тишине раздавалось поскрипывание колес и старушечье всхлипывание. Затем дверь захлопнулась.

Поль взглянул на юношу:

— Тебе не кажется?..

Оборвав Бухера на полуслове, сын Дэмьена стремительно прошел мимо него и покинул столовую. Внутри у него клокотала ненависть.

Глава 3

Добравшись до такси, она уже вполне овладела собой. Старуха даже улыбнулась пару раз шоферу и всю дорогу болтала с ним о каких-то мелочах. Машина притормозила у ее дома. Старуха очутилась, наконец, в своей квартире. Она пересекла гостиную и направила свое кресло-качалку в святая святых — в спальню, куда вход был строжайше заказан кому бы то ни было.

Все в спальне: и стены, и потолок, и пол — было выкрашено в черный цвет. На стене висели два портрета:

Дэмьена Торна и молодой женщины. Из мебели здесь находились только кровать, письменный стол и стул. И еще две книжные полки. На первой стояли библейские справочники и словари, на другой — порнография. Старуха протянула руку и коснулась корешков книг, затем внезапно схватила со стола пресс-папье и запустила им в фотографию Дэмьена Торна. Но силы покинули ее. Пресс-папье ударилось об пол, даже не задев портрета. Старуха чуть не задохнулась от отчаянья. Медленно и с трудом она выпрямилась в кресле, встала, сняла со стены другую фотографию и, как пришибленное насекомое, заковыляла к кровати. Старуха прилегла на постель, не отрывая глаз от портрета, что держала в руках. На нем была запечатлена сама Мэри Ламонт всего за пару месяцев до того, как она покинула отчий дом. Девушку сфотографировал тогда отец. Мэри являла в тот момент классический образчик идеальной девушки: скромная, наивная, недоступная. До тех пор, пока не встретила парня, который сам себя называл «искусителем». И покатилось. А потом наступил хаос.

На первых порах Мэри пыталась противостоять искушениям, однако, единожды переступив черту, она предалась соблазнам со всей страстью обращенной. В обществе ее приняли безоговорочно, ибо она работала медсестрой и имела доступ к самым сильным наркотикам.

Оргии длились месяцами, дни и Ночи сливались воедино. Однажды утром Ламонт очнулась от ночного кошмара, но оказалось, что это был не сон, а действительность. Ее заставили сношаться с огромным псом. Когда Мэри смывала со спины засохшую собачью слюну, она вдруг обнаружила на своем теле маленький шрам — три крошечных шестерки в виде клеверного листочка. А на стене в изголовье кто-то нацарапал слова из «Откровения»:


Кто имеет ум, тот сочти число зверя:

ибо это число человеческое. Число

его шесть сот шестьдесят шесть.


Охваченная паникой, Мэри бросилась к родителям, умоляя простить ее. Она рассказала им лишь часть всей правды, но и этого оказалось достаточно, чтобы родители отвернулись от нее. И тогда на прощанье ожесточенная Мэри выложила им всю грязную и страшную правду.

Когда Ламонт вернулась в общество к своему «искусителю», ее восторженно приняли, ибо теперь знали наверняка, что она принадлежит им со всеми потрохами.

Старуха прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Она вспомнила, как, следуя указаниям Дэмьена, убила в инкубаторе младенца. Как это оказалось просто! Мэри всего лишь на несколько секунд отключила кислород. Она даже помнила имя этого ребенка: Майкл Томас. Крошечное существо, помещенное в палату интенсивной терапии. Младенец только-только начал набирать вес, когда она отключила кислород.

Старуха опять вздохнула и вновь закрыла глаза… Расплывшись в белозубой улыбке, над ней склонился невысокий мужчина в сутане. Рядом с ним застыла собака. От ее ошейника пахло почему-то мятой. Мэри взглянула на руки священника и заметила в них спичечный коробок. Мужчина вытянул спичку и зажег ее. Мэри была тогда совсем ребенком, едва-едва на пороге зрелости. Она наблюдала, как священник придвигается к ней все ближе и ближе. Мэри доверяла ему, ведь родители учили ее подчиняться священникам, ибо все они суть Божьи посланцы. Вспыхнувшее пламя ослепило девочку, и, все еще чувствуя запах мяты, она вдруг услышала прямо над ухом: «Ты только вкуси это, если грешна…» Мэри завизжала, когда пламя спички обожгло ей руку.

— Не отступай от пути Господнего, или душа твоя сгорит…

Мэри опять вскрикнула от боли и открыла глаза. Лицо священника нависало над ней, губы его впились ей в щеку. Рука священника вцепилась в грудь Мэри.

— И вечная мука. И плоть сгорает, но земля не принимает ее…

Мэри ощутила на своем теле эти шарящие мужские руки, она вдруг закричала и зажмурила от ужаса глаза, а когда их снова открыла, то увидела перед собой красивого юношу. Мэри поняла, что это Майкл Томас. Юноша был прекрасен, его чудесная улыбка словно прощала Мэри. Рядом с юношей стоял еще кто-то: зыбкий силуэт, надвигающийся на девушку. Этот кто-то касается ее обожженной руки, и его успокаивающий голос велит Мэри довериться Богу, он нашептывает ей: что в Царстве Божьем еще найдется место для нее…

Мэри Ламонт очнулась и тупо уставилась на фотографию Дэмьена Торна, но вместо его портрета, она различала лишь смутные очертания того неясного молодого лица. Слова из только что пережитого видения еще долетали до нее: «Покайся. Еще есть время».

Старуха поднялась с кровати и заковыляла к письменному столу. Достала ручку и бумагу. Крепко зажав в кулаке ручку, она с трудом выводила буквы. Старуха почти вертикально держала ручку, и каждая давалась ей ценой огромных усилий, то и дело заставляя морщиться от боли:

«Простите меня, святой отец, ибо я согрешила…» Старуха писала два часа подряд, и перо, будто само по себе, медленно скользило по бумаге. Закончив, Мэри Ламонт достала конверт и адресный справочник. «Отцу де Карло, — пометила она на конверте, — монастырь Сан-Бенедетто, Субиако, Италия».

На всей земле не осталось другого существа, кому Мэри Ламонт могла бы признаться и покаяться. Де Карло был единственным человеком, который, возможно, понял бы ее и поверил всей этой страшной правде. Старая женщина оглянулась. В комнату пробивались первые лучи рассвета.

Мэри Ламонт дотянулась до телефонной трубки и вызвала такси.


Машина мчалась на восток. Возвращаясь в памяти к своему детству, Мэри Ламонт размышляла, простит ли ее де Карло. А вдруг он решит, что ее раскаяние — это всего лишь отчаянная попытка застраховать себя от вечного адского огня. Старуха сжала под шалью письмо и почувствовала, как по щекам опять заструились слезы. Она молча оплакивала себя, свою попусту растраченную, проклятую жизнь и того младенца, которого убила. Мэри Ламонт раскаивалась в том, что помогла когда-то появлению на свет ублюдка…

— Приехали, — прервал ее мысли водитель. Старуха с трудом вернулась к действительности и тупо уставилась из окна на какую-то контору. Заметив почтовый ящик, она облегченно вздохнула.

— Я опущу, опущу, — с готовностью предложил шофер, но старуха уже выбиралась на костылях из такси.

— Ну сама, так сама, — согласился таксист, терпеливо ожидая ее.

— Вот теперь все отлично, — сообщила старуха, возвратившись в машину. — Второй поворот налево, пожалуйста.

Церковь все еще возвышалась на прежнем месте. Хотя от нее уже оставались одни руины: полуразрушенные стены с покосившейся табличкой «Церковь Святого Луки». Храм, где когда-то крестили Мэри Ламонт, а еще раньше ее отца и деда.

Кое-как выбравшись из такси, старуха несколько минут постояла на тротуаре, который вибрировал под многочисленными отбойными молотками. На одной из церковных стен висела табличка «На снос».

— Неужели на этой земле не останется ничего святого? — еле слышно прошептала старуха, с трудом пробираясь к главному входу. Кости ее разламывались. Мэри Ламонт вдруг резко обернулась. Таксист захлопнул автомобильную дверцу и теперь сидел, прикрыв глаза и, очевидно, решив подремать до ее прихода.

Старуха с трудом ковыляла по тропинке. Массивные дубовые ворота куда-то исчезли. Мэри Ламонт вошла внутрь и подняла голову, разглядывая обвалившийся во многих местах потолок. Она зажала уши, пытаясь избавиться от оглушительного грохота отбойных молотков. Но теперь ногами она еще более отчетливо ощутила их вибрацию. Скамеек не было и в помине, сохранились лишь алтарь и кафедра. Старуха медленно ступала, пряча глаза от всепроникающей пыли. Часто моргая, она добрела до постамента рядом с кафедрой и подняла глаза на большую каменную статую, которую помнила еще с детских лет. Мэри Ламонт застыла, вглядываясь в лицо Христа.

От статуи так и веяло спокойствием. Взгляд Христа, казалось, был устремлен на воображаемую паству, руки Спаситель скрестил в молитве на груди.

Старуха склонилась перед фигурой и начала бормотать молитву, слова которой едва помнила. Внезапно память прояснилась, и она запела псалом. Ее пение словно подхватили отбойные молотки, с новой силой вгрызающиеся в церковное чрево.

Статуя покачнулась, лик Христа чуть не заволокло клубами пыли, поднявшимися с каменных плит. Старуха еле поднялась с колен и коснулась своей шеи. Знак — три крохотные шестерки — исчез.

Мэри Ламонт зарыдала. Но это уже были слезы счастья.

— Я прощена, — прошептала она.

Стена позади нее задрожала, и статуя зашаталась на постаменте. Старуха распрямилась и простерла руки к фигуре Христа:

— Прими меня, Господи, в Царство Твое. Последнее, что она увидела, было лицо статьи, обрушившейся на нее. Подбородок изваяния расколол череп Мэри Ламонт, а каменные персты пронзили ее изможденную грудь. Старуха успела крикнуть, вложив в этот предсмертный вопль всю самозабвенную радость.

Спустя несколько минут рабочий нашел ее. Ему почудилось, будто он слышал чей-то крик, тогда он взобрался на стену и разглядел оттуда погребенную под статуей старушку, как в прощальном любовном порыве обвившую руками и ногами каменную фигуру Христа. Одна нога старушки еще подергивалась в предсмертных судорогах, из глаз струилась кровь, и этими кровавыми очами она через каменное плечо Христа взирала на остолбеневшего рабочего. И тут ему, уже теряющему сознание, вдруг показалась, что старушка улыбается.

Глава 4

В одном из номеров римского отеля раздался телефонный звонок. Филипп Бреннан, зевая, отстранился от жены, потянулся к телефонной трубке и снял ее. Звонил его секретарь.

— За ночь что-то изменилось в повестке? — спросил у него Бреннан. — О'кей, пришлите депешу с утренним кофе, а я через полчаса спущусь.

Бреннан положил трубку и выскользнул из постели. Маргарет даже не пошевелилась. Эта ночь вымотала их: за последнее время любовь превратилась для супругов просто в грубый, необузданный секс. Маргарет это все более и более нравилось, да и его, пожалуй, возбуждало не меньше, однако иногда все-таки хотелось нормальной человеческой теплоты и нежности. Под душем Филипп сморщился от боли, когда струя воды коснулась царапины на спине. Намыливая губку, он вдруг заметил следы укусов на своей груди. Супруги, конечно, мечтали, что все в Риме будет романтично, однако эта сторона их отношений обернулась просто какой-то ненасытной страстью Маргарет.

Когда Бреннан оделся, пакет с документами уже ожидал его. Филипп медленно потягивал кофе и пробегал глазами последние сообщения разведки из Тель-Авива о передвижениях войск на Голанских высотах. Весь текст информационных бюллетеней, все это словоблудие он постиг еще с детства. Мало что изменилось с тех пор. Те же штампы, те же интонации. Пожалуй, значительно возросла только интенсивность событий. Мир словно наполнился страхом и напряжением с тех пор, как у ливийцев появилась бомба.

Бреннана радовало, что во время его нынешней поездки в Рим он выступал в роли наблюдателя; очередной его визит завершался, как правило, заключением какого-либо контракта. Пресса заинтересовалась его приездом, предполагая, что нацелен он на нечто большее, нежели обычная посольская рутина. Журналисты уже впрямую пытались выудить у него информацию о цели посещения. На все вопросы давался стандартный ответ: «никаких комментариев». Пусть думают, что хотят. С него достаточно и собственных планов, что они там припасли для него, интересовало Бреннана постольку поскольку.

Покончив с кофе, Филипп чмокнул спящую жену и покинул номер в прекрасном настроении. Он был готов во всеоружии встретить новый день.


Несколько позже основные стороны, принимавшие участие в переговорах, подписали совместное коммюнике о том, что дискуссии, проходившие в конструктивной обстановке, явились на редкость плодотворными. Представители прессы держали нос по ветру и умели прекрасно читать между строк. Таким образом они очень скоро пришли к собственному выводу: никаких мало-мальски значимых результатов достигнуто не было. По-прежнему оставался нетронутым целый ворох проблем, не намечалось и проблесков надежды в том, что когда-нибудь воюющие стороны сядут, наконец, за стол переговоров. Движение Палестинского Фронта Освобождения сплошь и рядом состояло из дюжих молодцов, ветеранов сирийской и ливийской компаний, и для них слово «компромисс» означало ругательство, да и Кнессет с первой же бомбардировки перестал поддаваться давлению извне.

Сложилась очередная тупиковая ситуация, и Бреннан, слушая одну заумную речь за другой, размышлял, сможет ли он сам, заняв пост Госсекретаря, принести хоть какую-нибудь пользу. Выхода из сложившегося положения не было видно. Стоило очередному политику выйти с предложением, тут же находился его противник, отвергавший это самое предложение до того, как его начинали обсуждать.

Погруженный в собственные мысли после утренней встречи, Бреннан пересек фойе. Кто-то окликнул его, затем тронул за плечо. Филипп резко обернулся. Плотный, невысокий мужчина смотрел на него. В руках он сжимал большой кожаный кошель.

— Синьор Бреннан, моя фамилия Фасетти, я из службы безопасности при отеле. — Бреннан кивнул. — Извините за беспокойство, сэр, но вас тут дожидается один человек. Он говорит, что ему необходимо вас видеть.

— А не пошлете ли вы его…

— Он утверждает, будто он монах, сэр, — возразил Фасетти. — Но какой-то он уж больно светский монах. — С этими словами Фасетти вручил Бреннану кошель. — Он принес вот это.

Филипп принял кошель и вытащил из него кинжал. У него перехватило дыхание при виде треугольного лезвия и рукоятки в виде распятия.

— При входе в отель монах поинтересовался, есть ли здесь охрана, — добавил Фасетти. — И когда один из сотрудников службы безопасности вышел к нему, тот заявил, что хотел бы видеть вас. А затем передал моему человеку этот кинжал. Он объяснил, что если бы этот кинжал нашли у него, то могли бы сделать совершенно неверные выводы.

— Точно, — согласился Бреннан. Он слегка провел пальцем по лезвию и тут же прикусил губу: на пальце появилась кровь.

— Монах хочет вам что-то объяснить по поводу этого кинжала. Конечно, мы не собирались беспокоить вас, но…

Бреннан сжал рукоятку и всмотрелся в охваченный агонией лик Христа. Он был заинтригован.

Вернув Фасетти кинжал, Филипп направился к лифтам.

— Пришлите его ко мне наверх, — бросил он уходя. — Интересно взглянуть на этого монашка, а вы позаботьтесь о стилете, ладно?

Поднимаясь к себе в номер, Бреннан до боли сжал руки, ставшие внезапно липкими от пота. Он дрожал всем телом. С самого детства Филипп боялся ножей. Одна только мысль о стальном клинке, входящем в плоть, повергала его в состояние шока. Он не мог представить себе эту боль. А что касается распятия… Филипп вздрогнул. Не впервые задумывался он о религии. К чему постоянно изображать Христа в состоянии этой жуткой агонии? Не удивительно, что многие последователи Спасителя были людьми, мягко говоря, странноватыми. Для самого Филиппа вся религия сводилась к еженедельному воскресному ритуалу, к условности и не более. Он никогда глубоко не задумывался над ее сутью. Уж как-то так получалось, что к концу второго тысячелетия религия стала играть в общественной жизни далеко не самую ведущую роль.

Маргарет оставила на столе записку, где сообщала, что вернется только к обеду. Тут же лежала пара телексов. Пока Бреннан читал их, в дверь постучали. Открыв дверь, Филипп увидел на пороге Фасетти и молодого человека. Последний был в коричневой сутане и сандалиях. Лицо его освещалось юношеской красотой, с которой, однако, плохо сочеталось напряжение, присущее как правило, более старшему поколению и сквозившее в каждом жесте молодого монаха.

Бреннан пригласил посетителей в комнату, затем пожал на прощанье руку Фасетти, отступившему на шаг и заявившему, что его работа сводится всего-навсего к тому, чтобы охранять других.

— Ну, со мной-то все будет в порядке, — заверил Бреннан Фасетти.

Монах же улыбнулся:

— Меня зовут брат Френсис, — представился он на прекрасном английском языке. — Из Субиако. Рад, что вы согласились встретиться.

— У меня времени в обрез, — предупредил Бреннан, жестом указывая на стул.

— Едва ли вы поверите тому, что мне предстоит рассказать, — продолжал юноша. — И в общем, я, честно говоря, не рассчитываю на это. — Он помолчал. — Надолго ли вы в Риме, мистер Бреннан?

— Завтра я уезжаю. Монах вздохнул:

— Прошу вас, отложите ваш отъезд всего на несколько часов. Пойдемте со мной. Меня прислал священник по имени де Карло. Может быть, вы слышали о нем? — Последние слова звучали уже как мольба.

— Нет. Но я не могу…

— Отец де Карло просто не в состоянии путешествовать. Он очень стар. Послушайте, если я скажу, что вы должны помочь, потому что от вашей помощи зависит будущее человечества, то вы, конечно, сочтете все это за… как это называется?

— Мелодрама.

— Да, да. Но если я начну что-либо объяснять вам, то будет еще хуже: вы просто решите, что я сошел с ума.

Единственное о чем я вас прошу — прочтите письмо. Вы можете подумать, что это бред, но это не так.

И сколько Бреннан ни пытался противиться обаянию монаха, оно все сильней и сильней действовало на него. Юноша словно обезоруживал Филиппа.

— Вы религиозны, мистер Бреннан?

— Боюсь, что только по воскресеньям, — словно извиняясь, сообщил тот.

— Вы протестант?

— Да.

— Позвольте мне кое-что процитировать. — Монах сложил руки, словно в молитве. — «Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками: тогда знайте, что приблизилось запустение его, потому что это дни отмщения;, да исполнится все написанное». — Я цитирую Святого Луку.

Бреннан снова взглянул на часы:

— Да, да, но я боюсь…

Он уже достаточно наслушался. Филипп чувствовал себя примерно так же, как тогда, когда к нему явился один из свидетелей Иеговы. Поначалу Филипп был сама любезность, но, в конце концов, счел за благо расстаться со своей напускной вежливостью, уже не зная, как отделаться от столь «высокого гостя».

Монах поднялся одновременно с Филиппом и направился к двери.

— Внемлите этим словам, хотя они и кажутся вам безумными. Отец де Карло приехал в Англию восемнадцать лет назад. Он был свидетелем второго пришествия Христа. Он разрушил физическое тело Сатаны.

Бреннан вымученно улыбнулся и, взяв под руку молодого человека, направился с ним к двери.

— Но дух Антихриста продолжает жить, мистер Бреннан. Только кинжалы могут освободить от него человечество.

Бреннан распахнул дверь.

— Все, о чем я прошу — это прочесть письмо. Пожалуйста, избавьтесь хоть ненадолго от скептицизма. Я позвоню вам завтра.

— Фасетти, — громко позвал Бреннан. Охранник тут же появился в дверях и, слегка потянув монаха за капюшон, увлек за собой из номера.

— До свидания, брат Френсис, — пробормотал Бреннан.

— Дьявольское отродье до сих пор здравствует, мистер Бреннан. Оно должно быть уничтожено.

Филипп поморщился и прикрыл дверь, услышав последнюю фразу монаха: «Отрекитесь от своего неверия во имя Господа…» Часом позже, сделав все необходимые звонки, Бреннан опустился в кресло и достал конверт. Зевая, он вскрыл его и вытащил шесть листков ксерокопий. Филипп поморщился: запах ксерокса каждый раз напоминал ему о забальзамированных трупах. К листкам прилагалась коротенькая записка: «То, о чем пишет эта женщина, — правда, да поможет нам Господь. Пожалуйста, приезжайте. — И подпись. — Отец де Карло Субнако».

Бреннан разложил письмо на столе и улыбнулся. Подобные писания попадались ему неоднократно. В самом начале своей дипломатической карьеры Бреннан получал кучу посланий — в стиле очевидцев НЛО — как однажды съязвил на этот счет его помощник. Теперь подобные письма не путешествовали дальше столов его подчиненных.

«Простите меня, святой отец, ибо я согрешила…» — Бреннан прочел первую страницу и, покачав головой, потянулся к бутылке шотландского виски.

— Господь Всемогущий, — только и произнес Бреннан, расхохотавшись вдруг от души.


В этот вечер Бреннаны были приглашены на ужин. Приглашал их Джеймс Ричард, высокий и элегантный мужчина, который говорил на том неподражаемом, свойственном лишь репортерам Би-Би-Си, наречии. Где бы он ни появлялся, из кармана его пиджака неизменно торчала гвоздика. У Ричарда имелся собственный взгляд на ремесло журналиста. Одно из основных профессиональных правил гласило: если какой-нибудь разговор не подлежал огласке, так тому и надлежало быть. Придерживаясь подобного положения вещей, Ричард очень скоро снискал к себе доверие многих политиков. Зато коллеги, наоборот, смотрели на него с некоторой опаской.

Ужинали в ресторане отеля. Пока Маргарет пробиралась к столику, взгляды присутствующих неизменно преследовали ее. Высокая и стройная с копной огненно-рыжих волос, она была одета сегодня в простое черное платье. Бреннан гордился женой. Маргарет прекрасно знала, как себя вести в любой ситуации. Сегодня Филипп был абсолютно уверен в том, что она очарует Ричарда, но до флирта дело, конечно же, не дойдет. Оставшись как-то наедине с мужем, Маргарет вдруг заявила, что будущей Первой леди необходимо вести себя идеально. В тот день Филипп отшутился, однако через некоторое время понял, что Маргарет говорила тогда совершенно серьезно.

Разговор за столиком переходил от сплетен к спорту, то и дело рассказывались забавные анекдоты. Болтал в основном Ричард, искусно сплетая, казалось бы, тривиальные случаи в невероятные истории. Рассказчиком он был прирожденным. Бреннаны же оказались великолепными слушателями.

И только когда очередь дошла до коньяка, откинувшись на спинку стула, задал вопрос:

— Я слышал, к вам сегодня заглядывал интересный визитер, — как-то очень торжественно объявил он, — из церковников?

Бреннан кивнул. Его нисколько не удивило, что Ричард знает о посещении монаха. Филиппу казалось, что журналисту известно обо всем, в том числе и о событиях, еще только предстоящих.

— Молодой человек из какого-то монастыря. Слегка двинутый, — сообщил Бреннан. И начал рассказывать о кинжале. Внезапно он почувствовал, что с ног до головы покрылся испариной. Ладони тут же взмокли.

— А чего он хотел, этот ненормальный монах? — поинтересовался Ричард.

Бреннан пожал плечами:

— Не стану докучать вам деталями. Но вот что вы, к примеру, насчет этой фразочки: «Порождение дьявола живет и, прекрасно себя чувствуя, находится в Англии». — О Господи, — откинув голову, рассмеялся Ричард.

— Да еще какая-то старуха написала в монастырь. Эту ее историю я не берусь рассказать за ужином.

— Нет, нет, сделайте одолжение, — взмолился Ричард. — Вполне возможно, я пристрою ее в «Нэшнл Инквайер».

— Вы не сделаете этого, — внезапно подала голос Маргарет.

Ричард улыбнулся ей:

— Конечно, нет. Все это не для огласки. Даже «порождение дьявола» не для публики.

Официант принес кофе.

— Мне кажется, — заявила Маргарет, — нам не мешало бы сменить тему.

Так они и сделали.

Часом позже, уже в постели, Маргарет повернулась к мужу и спросила:

— А что это за история, которую ты отказался поведать нам за ужином?

— Пустая, — зевая, отозвался Филипп.

— Ну расскажи мне.

И тут он угадал в ее интонации настойчивость и знакомые нотки. Какое-то время после свадьбы все эротические фантазии исходили от него, теперь же инициатива полностью перешла к Маргарет, и Филиппа то и дело поражало воображение жены.

— Ну давай же, рассказывай, — настаивала она. Филиппу не терпелось выложить Маргарет, что ему нужен отдых, что он до предела вымотался, но он переборол сон.

— Это отвратительно, — начал Филипп, пока жена устраивалась рядом. — Если верить этой старухе, то один из моих предшественников — Дэмьен Торн — влюбился в англичанку. И поверишь ли, она работала на Би-Би-Си. Несколько месяцев спустя, после того, как Торн умер от сердечного приступа, она родила, — Бреннан хмыкнул, раздумывая, как сформулировать фразу, — ну, не совсем обычным способом.

Он замолчал, ожидая, что жена либо скорчит гримасу, либо рассмеется, однако она словно воды в рот набрала. Чуть позже Маргарет прошептала:

— Дэмьен Торн был самым прекрасным мужчиной, которого я когда-либо встречала.

Филипп мельком глянул на жену:

— Ты его встречала? Я этого не знал.

— Я просто видела фотографию. А когда была школьницей, он мне снился.

И снова воцарилось молчание. Затем Маргарет отвернулась от мужа:

— Как звали эту женщину?

— Кейт, — ответил он, — Кейт Рейнолдс.

— Кейт, — шепотом повторила Маргарет. — Кейт, Катерина, — ее голос походил на шорох, на дуновение ветра. И вдруг она обратилась к Филиппу с английским акцентом:

— Кейт, — опять повторила она шепотом, — зови меня Кейт.

Он придвинулся к жене, понимая, что она имеет в виду.

— Как мне тебя звать? — переспросил Филипп. — Кейт, — Маргарет, упираясь в подушку, приподнялась на локте.

Пока они занимались любовью, Филипп видел в окне отражение обнаженных тел. Через стекло ночное небо казалось безоблачным, и звезды отпечатывались на их отраженных телах.

Это было едва ли не извращением. Но он испытывал блаженство, наслаждаясь ее голосом с этим непривычным акцентом. Голос звал и манил, требуя делать то, что не поддавалось описанию. Она называла его Дэмьеном и стонала от боли, когда он глубоко проникал в ее плоть.

И когда Филипп случайно взглянул в окно, он вдруг понял, что свет играет с ним плохую шутку: поблескивая среди мерцания звезд, глаза Маргарет пылали желтым, незнакомым пламенем.


На следующее утро портье, дежуривший у стойки, заметил в вестибюле взволнованного молодого монаха.

— Меня зовут брат Френсис, — представился тот.

— Да, да, — закивал портье. — Здесь для вас пакет. — Он нагнулся и, достав конверт вместе с большим кошелем, вручил все это монаху. Конверт был заново заклеен скотчем. Монах вскрыл его и, заглянув внутрь, вздохнул.

— Можно ли мне переговорить с мистером Бреннаном из 34-го номера?

— Боюсь, что он уже выехал, сэр.

— Он не оставил мне какой-нибудь записки?

— К сожалению, нет, сэр. Только то, что вы держите в руках.

Монах прикрыл глаза, пытаясь сдержать слезы. Брат Френсис размышлял над тем, как сообщить святому отцу, что задание он не выполнил.

Глава 5

Спустя три дня Джеймс Ричард встретился с одним газетчиком. С утра пораньше они заказали себе по коктейлю и сидели теперь, потягивая этот «тонизирующий напиток», как окрестил его Ричард. Он поведал своему собеседнику историю о «таинственном монахе», и теперь мужчины то и дело подтрунивали над ней, называя все это абсурдом. Однако подсознательно приятель Ричарда испытывал что-то вроде тревоги, ибо совершенно точно знал, что однажды уже слышал об этих кинжалах.

Вернувшись в редакцию, он заглянул в кабинет к молоденькой журналистке и попросил ее зайти к нему.

Кэрол Уает стукнуло 22 года от роду, и на Флит-Стрит она работала всего два месяца, но девушка уже успела завоевать себе определенное имя. Кэрол слыла среди коллег красоткой: миниатюрного сложения, с тонкими чертами лица, лебединой шеей и огромными карими глазами. Левый глаз всегда чуть косил, отчего лицо ее казалось слегка удивленным. А уж стройные ноги Кэрол являлись предметом обсуждения многих мужчин. Да и женщины не прощали Кэрол ее прекрасных ног, постоянно отпуская на их счет всевозможные колкости. Но даже самые отъявленные острословы не могли не признать, что деятельность этой журналистки в их штате имела головокружительный успех.

Кэрол успела доказать, что за хрупкой и чувствительной внешностью может скрываться острый ум и натура весьма тщеславная. Пожалуй, девушка допустила лишь единственную оплошность. Как-то раз она упомянула о том, что в школе ее называли «Бэмби». Это прозвище тут же пристало к Кэрол.

— Итак, Билл, — улыбаясь начала Кэрол, прикрывая за собой дверь в кабинет директора.

— Лето на дворе, — сообщил тот.

— Точное наблюдение, — заметила Кэрол.

— А это означает, что нам необходимы и соответствующие этим жарким денечкам сюжеты. Кэрол с трудом сдерживала улыбку.

— Я только что трепался с этим коварным Джеймсом, и он напомнил мне об одной старой-старой сказке…

— Отличное начало, — вставила девушка.

— Да, да, — подхватил Билл, — лет пятнадцать — двадцать назад происходили невероятные истории с целой кучей трупов. И этими кинжалами. Ребята из Скотланд-Ярда тогда крепко призадумались. Ты не подымешь наши архивы, а? Все эти материалы шли под общим заглавием, что-то вроде «Казнь распятием». Всего около восьмиста слов. А мы напечатаем эти заметки под рубрикой «Нераскрытые преступления».

— Вы что, серьезно? — удивилась Кэрол. Но начальник не обратил никакого внимания на ее последние слова. Он развернул свое кресло, показав девушке спину и давая понять, что разговор окончен.

Всю дорогу в библиотеку Кэрол ругалась про себя:

«Чертовы заметки. Можно подумать, будто из всего этого выйдет что-либо путное! И вообще этот материал вряд ли появится на страницах. Билл, видите ли, дурью мается, не зная чем заполнить газетные полосы в эти чудовищно жаркие дни, а она — только попробуй откажись!» Кэрол выдали папку с газетными вырезками, и она направилась к письменному столу. Ей потребовалось не более получаса, чтобы найти все необходимые заметки. Некоторые вырезки уже пожелтели от времени, они разве что не рассыпались в руках у девушки.

Пальцы Кэрол почернели от типографской краски: в те времена еще не знали офсетной печати. Журналистка поморщилась. Чем-то жутким повеяло от следов этой старой краски, этих древних заметок, повествующих об убийствах давно минувших времен. Перебирая газетные вырезки, она внезапно поняла, что ими уже пользовались, девушка улыбнулась. Заголовок, длиной в целую полосу, гласил:


ТРАГИЧЕСКАЯ ДИНАСТИЯ

ПРОКЛЯТЬЕ СЕМЕЙСТВА ТОРНОВ


Кэрол пристально вгляделась в снимок, где явственно просматривался кинжал. Рукоятка его была вырезана в форме распятого на кресте Христа. Девушка вздрогнула и потянулась за ручкой.

Сама статья интересовала журналистку лишь постольку-поскольку, автор рассказывал в ней всю историю семьи Торнов. Однако постепенно, по мере того, как Кэрол вчитывалась в текст заметки, интерес ее начал возрастать.

«Безвременна.» смерть, настигшая вчера тридцатидвухлетнего американского посла в Британии — Дэмьена Торна, — явилась заключительной главой трагической истории династии Торнов, представители которой все как один страшно и внезапно гибли.

Дэмьен Торн скончался в своей постели от сердечного приступа. Эта трагедия сама по себе необычна».

Кэрол взглянула на портрет Дэмьена. Тут же помещался целый ряд фотографий поменьше, каждая с подписью. Роберт Торн, отец Дэмьена, застрелен на ступенях лондонской церкви, таинственного убийцу так и не нашли. Катарина, мать Дэмьена, разбилась насмерть, выпав из окна клиники. Там она находилась после выкидыша. Это несчастье произошло в Пирфорде. Ричард и Анна Торн — дядя и тетя Дэмьена — словно сквозь землю провалились с того самого дня, как сгорел их семейный музей. От кровоизлияния в мозг умер тринадцатилетний двоюродный брат Дэмьена Марк.

Статья делилась на два раздела. Один из них назывался «Пирфорд, особняк ужасов». Под снимком, где был сфотографирован дом, помещалась история о няне Дэмьена, которая повесилась прямо в оконном проеме. Здесь же, в Пирфорде, покалечилась и Катарина, что, в конечном итоге, привело ее к трагической гибели.

Другой раздел повествовал о смертных случаях за пределами Пирфорда. Исполнительный директор компании «Торн Индастриз» Ахертон утонул во время хоккейного турнира в чикагском поместье Торнов. Он провалился под лед в тот день, когда праздновали тринадцатилетие Дэмьена.

Другой исполнительный директор компании Пасариан погиб в своей лаборатории как раз в тот час, когда для Дэмьена и его одноклассников устроили экскурсию по заводу.

При жутких обстоятельствах скончалась и журналистка. И это после того, как она взяла у Ричарда Торна интервью. Кэрол Уает инстинктивно перекрестилась, чем вызвала усмешки у юных посыльных, расположившихся напротив, но девушка не обратила на это внимания.

На железнодорожных путях гибнет и директор музея Торнов. Несчастный случаи. Но уже вечером того же дня дотла сгорает сам музей в Чикаго.

Казалось, список не имеет конца. Кэрол потерла усталые глаза и продолжила чтение.

Эндрю Доил, предшественник Дэмьена на посту американского посла в Лондоне, покончил жизнь самоубийством в своем кабинете. До причин так и не докопались…

Неизвестный мужчина сгорел в телевизионной студии, когда там находился Дэмьен, участвующий в передаче…

Два неопознанных трупа нашли в районе Корнуэлла, где охотился Дэмьен. В руках одного из погибших был зажат кинжал, другой такой же валялся возле второго тела…

Кэрол сделала пометку. Все эти случаи имели прямое отношение к тому, что ей необходимо было выяснить. Автор статьи не делал никаких выводов, подчеркивая лишь то, что трагедии проникали в семью Торнов, словно вирусные заболевания.

Кэрол сделала фотографии со всех этих материалов, а затем позвонила пресс-атташе в Скотланд-Ярд. Уже спустя полчаса она в компании сотрудников полиции сидела в одном из пивных баров. Молодой человек всячески старался услужить Кэрол. Ему не часто приходилось пить пиво с подобной женщиной. Обычно на его долю выпадали в основном репортеры из уголовной хроники. Все они, как правило, были чудовищными занудами.

Молодой человек взглянул на снимок и поморщился:

— Оружие нападения, — констатировал он.

— А в вашем музее есть такие же?

— М-м. Пять штук.

Кэрол растерянно заморгала. Похоже, все это превосходило даже самые смелые ожидания.

Чуть позже они стояли перед застекленной витриной в небольшом зале Скотланд-Ярда. Этот зал назывался «Черный музей». Каждый кинжал был пронумерован. Сквозь стекло к ним были обращены пять ликов Христа.

— Несколькими кинжалами закололи одного беднягу, которого тоже никто не смог опознать. В какой-то заброшенной часовне, — пояснил молодой человек, глядя в документы. — Тоже в Корнуэлле. Нас, ясное дело, пригласили для расследования, вот почему эти кинжалы здесь.

— Можно мне полистать дело? Он протянул девушке документы:

— Один кинжал лежал у него в кармане, два других торчали из его спины… Кстати, а как насчет того, чтобы перекусить?

— Нет, спасибо, — мило улыбаясь, отказалась Кэрол. — Мне пора возвращаться.

Оказавшись в редакции, девушка прямиком бросилась к кабинету Джеймса Ричарда.

— Ричард на месте?

Секретарша Ричарда, внушительная особа, ревниво охраняла своего босса. Она тщательно ощупала взглядом Кэрол:

— Вы откуда?

— Я просто репортер. А где он?

— В Эль-Вино. Но он там…

— Спасибо, — бросила Кэрол и хлопнула дверью. Девушка без труда отыскала Ричарда в винном погребке. Он, казалось, с головой ушел в беседу. Вообще этот погребок являлся чисто мужским заведением, и женщин допускали сюда весьма неохотно. Так, им не разрешалось, к примеру, торчать у стойки бара или просто даже заказывать спиртное.

Кэрол пробралась через толпу выпивох и нос к носу столкнулась с Ричардом Она обворожительно улыбнулась, поздоровавшись с ним.

Ричард удивленно уставился на девушку.

— Кэрол Уает, — подсказала та. — Из отдела новостей. Мы как-то встречались. Можно вас на пару слов? Ричард извинился и отошел с Кэрол в сторону.

— Извините, что вот так вторгаюсь… — начала девушка, — но я работаю над очерком и думаю, вы могли бы наставить меня на путь истинный.

— Ну, если вы так считаете, — Ричард был польщен.

— Билл рассказал мне, что вы как-то в Риме обедали с Филиппом Бреннаном…

— Это было личное дело, — перебил он, насторожившись.

Кэрол протянула Ричарду ксерокопию статьи:

— А не мог ли это оказаться именно тот кинжал, о котором говорил Бреннан?

Ричард вгляделся в снимок:

— Думаю, вполне мог. Ведь Бреннан упоминал о рукоятке именно такой формы. Но, дорогая моя, я бы не советовал вам беспокоить его. Я не хочу, чтобы вы…

Но Кэрол уже проталкивалась к выходу, бросив на прощанье «спасибо».


Кэрол быстренько накатала очерк о пяти кинжалах и — только избавилась от него — тут же вцепилась в телефонную трубку. Пресс-атташе в Американском посольстве долго и нудно объяснял ей, что если она хочет встретиться с послом, то необходимо действовать по официальным каналам. А это означало, что надо подать письменное прошение и обязательно указать круг вопросов, подлежащих обсуждению.

— Считайте, что это уже сделано, — бодро заверила посольского служащего Кэрол и потянулась к фирменным газетным бланкам.

Через полчаса экспедитор с письмом Кэрол уже мчался в сторону Гросвенор-Сквер. А девушка откинулась на спинку кресла и улыбнулась про себя. Значит так, она, конечно, безбожно нарушает этикет. Ну и что из этого? Если ее босс разбушуется — подумать только, она не поставила его в известность — или Ричард выкинет какой-нибудь фортель, тогда Кэрол просто прикинется дурочкой и сошлется на юношеский пыл. Но зато, если бы ей удалось проследить связь между этим римским кинжалом и цепью неразгаданных смертей…

На это следовало поставить: овчинка стоила выделки. Здесь пахло настоящей сенсацией, а не этой, каждодневной тягомотиной.

«Личное дело, ха, — вспомнила Кэрол. — Высокомерный сноб».


На следующее утро она вскочила ни свет ни заря. Сегодня у нее был выходной, и Кэрол точно знала, что собирается делать.

Накануне девушка отыскала в справочнике «Английские особняки» все необходимые сведения о Пирфорде. Она выяснила, что Пирфорд являлся образцом грандиозного строения в сельской местности. Сооружен он был еще в 17-м веке и располагался на участке парка в четыре сотни акров. Комнат в нем насчитывалось шестьдесят три. Два крыла. Пристройку соорудили, правда, в 1930 году, но спроектирована она была с большим вкусом и нисколько не нарушала общего вида особняка. Неподалеку от дома находился чудесный пруд, где обитала форель. И теннисные корты, и сад, и огород…

Кэрол потребовалось около часа, чтобы добраться из Лондона в эти места. Чем ближе подъезжала журналистка к усадьбе, тем добросовестней пыталась вообразить себе этакий замок с привидениями. Конечно, окажись особняк таковым в действительности, это могло бы отпугнуть Кэрол. Но она никак не могла сосредоточиться на чем-нибудь мрачном и устрашающем. Все кругом купалось в ярком солнечном свете, беспрерывно заливались жаворонки. Посмеиваясь над своим куцым воображением, Кэрол подкатила к главным воротам.

Кэрол затормозила и слегка подала машину назад, затем, взглянув на ворота, внимательно осмотрела дорогу и нажала на газ. Девушка проехала милю, еще одну, и еще полмили, все время поднимаясь в гору. Наконец, она бросила машину у обочины и отправилась пешком через поле. Там, внизу находился дом.

Кэрол долго любовалась особняком, размышляя над тем, сколько лет подряд понадобилось бы ей строчить статейки, вроде этого очерка про кинжалы, чтобы оплатить хотя бы месячное содержание подобного домика.

Стена достигала футов десяти в высоту, но камень уже кое-где крошился. Кэрол еще раз внимательно осмотрелась по сторонам и вдруг почувствовала острое желание бросить все и помчаться домой, подождать, пока ей разрешат проинтервьюировать посла, а уж там что из этого получится…

Но любопытство оказалось сильнее. Да и от кого убудет, если она просто поглазеет на все это? А если ее обнаружат — так наверняка и случится, она опять-таки прикинется дурочкой и заявит, что подумала, будто это просто стена в парке — так, сама по себе. И все сказанное будет сдабриваться самой ослепительной и обезоруживающей улыбкой.

Кэрол сунула ногу в выбоинку, подтянулась и легко взобралась на стену.


Жужжание системы безопасности вывело юношу из оцепенения. Он дотянулся до кнопки телевизионного слежения и нажал ее. На экране возникла молодая женщина, сидящая на стене. Какое-то время она находилась в неподвижности, затем, соскользнув вниз, легко приземлилась на газон.

Юноша почувствовал, что волосы становятся дыбом, и тут же услышал, как пошевелилась собака. Она уставилась на монитор и, оскалив пасть, глухо рычала. Морда ее как-то нервически подергивалась при этом, обнажая клыки.

Юноша тронул собаку, и она взглянула на него, словно ожидая приказа. Он вцепился в ее шерсть. Лоб у пса сморщился, как будто собака нахмурилась. Затем она вновь посмотрела на экран. Ее дыхание было тяжелым, и слюна стекала прямо на ковер.

Юноша потянулся к монитору и увеличил изображение. Он напряженно вглядывался в экран, следя за женщиной, которая уж больно целенаправленно пересекала лужайку, будто прекрасно осознавала, куда ей идти.

Юноша всматривался в девичье лицо, в эти огромные, бездонные глаза и все крепче и крепче сжимал пальцы, так, что собака взвыла, но он не отпускал ее. Затаив дыхание, он видел только то, что происходило на экране. Девушка уже пересекла внешнюю границу, и лицо ее теперь казалось расплывчатым. Она пробиралась сейчас сквозь густой кустарник. Задетая ветка хлестнула девушку по лицу, и она застыла на месте. Теперь он смог разглядеть даже слезы в ее глазах. Подбородок у нее задрожал, и она поднесла к лицу руку.

Юношу вдруг охватили странные и не испытанные доселе чувства. Он внезапно ощутил, что ему безумно хочется смахнуть с лица этой девушки слезы и успокоить ее. Но собака в этот момент зарычала, и юноша на мгновение отпрянул от экрана, продолжая завороженно следить, как девушка снова пошла вперед. Он отрегулировал монитор и наблюдал теперь, как она высоко, словно балерина, поднимает колени, переступая через низкорослый кустарник.

Скоро она окажется в нескольких сотнях ярдов от особняка. Вскочив на ноги, юноша бросился вон из комнаты, устремился вдоль бесконечного коридора и сбежал вниз по лестнице. Собака мчалась по пятам. Не переводя дыхания, он достиг боковой двери, толкнул ее и выскочил во внутренний дворик. Он направлялся к лужайке, отдавая себе — отчет в том, что, если он себя обнаружит, девушке уже никогда не покинуть усадьбу.

Кэрол тем временем выбиралась из кустарника на подстриженную лужайку. Особняк ошеломлял своим видом, но человеческим духом здесь и не пахло. Девушке вдруг почудилось, что в этом дворце в полнолуние обязательно собираются мужчины во фраках и женщины в роскошных бальных платьях. Здесь любой мужчина мог выпить из женской туфельки шампанского и при этом ни в коей мере не прослыть дураком. Кэрол хмыкнула. На этот раз с воображением проблем не было. Кэрол коснулась пальцем того места, где ее оцарапала ветка, и провела рукой по своим прикрытым глазам. А когда их вновь открыла, то увидела перед собой молодого человека. У Кэрол перехватило дыхание, и она, как школьница, зажала дрожащей ладонью рот.

Юноша этот был самым прекрасным существом, которого девушка когда-либо встречала в своей жизни.

— Привет, — как-то жалко пробормотала Кэрол. Он кивнул в ответ и молча уставился на нее. Кэрол улыбнулась и шагнула ему навстречу.

— Кто вы? — поинтересовался юноша. Его диалект не поддавался определению. Голос глубокий, такой называют среднеатлантическим.

— Меня зовут Кэрол, а вы кто?

— Что вы здесь делаете?

— Осматриваю парк. — Девушка широко улыбнулась, но юноша не мигая смотрел на нее. Обычно мужчина хоть как-то реагировал на ее улыбку, а этот даже не шелохнулся.

— Это не парк.

— Ну да! А я думала…

— Это частная собственность.

— Неужели?

Все внутри Кэрол напружинилось, она с минуты на минуту ожидала того, что ее вот-вот выгонят отсюда взашей. При этом ей, конечно, объявят, что она забралась на запретную территорию. Но Кэрол была готова и даже приберегла на этот случай нужные фразы. В конце концов, ни один мужчина, будь он самым что ни на есть раскрасавцем, никогда еще не одерживал верх над Кэрол.

— А дом не хотите ли осмотреть?

— Спасибо, с удовольствием… — Приглашение прозвучало столь неожиданно, что девушка запнулась на полуслове и молча последовала за юношей. Когда они подошли к парадному входу, из-за угла показалась огромная собака. Девушка замерла на месте, уставясь в глаза чудовища. Животное зарычало, шерсть на нем взъерошилась. Юноша взглянул на собаку, и та тут же успокоилась.

Кэрол вздохнула:

— Никогда в жизни не встречала такую…

— Это овчарка, — перебил Кэрол юноша. — Когда-то такие пасли стада, а также с ними ходили на охоту. Овчарки могут бегать с огромной скоростью. Конечно, они устают. Но стоит им вцепиться в кого-нибудь, да хотя бы в оленя… — Он вдруг улыбнулся, а Кэрол отвернулась.

— Ненавижу любой кровавый спорт, — призналась она.

— Да уж, — согласился юноша, — вы-то наверняка ненавидите.

Они вошли в дом, собака бесшумно шла по пятам. Кэрол поморщилась от жуткого запаха псины. Оказавшись в центре холла, Кэрол внезапно застыла, приоткрыв от изумления рот. Она рассматривала все эти корзины с цветами, высокую галерею и представляла, как оттуда падала Катарина Торн. Удивительно, что она еще осталась жива, рухнув на голые мраморные плиты.

Кэрол вернулась к действительности, когда юноша вновь обратился к ней:

— Можете сами все осмотреть, — бросил он мимоходом и устремился вверх по лестнице, оставив девушку наедине с собакой.

— Большое спасибо. — Кэрол слегка оторопела, затем обернулась и снова взглянула на страшного пса. Тот по-прежнему не сводил с нее глаз.

«Так вот где все происходило», — подумалось девушке. И вовсе не походил этот особняк на замок с привидениями. Кэрол пересекла холл и заглянула в гостиную, потом вновь обернулась назад и поискала глазами молодого человека. Тот будто сквозь землю провалился. Поначалу казалось, что очаровать юношу не составит труда. Тогда-то она и выспросит у него все необходимые сведения об этом доме. Но этот таинственный молодой человек куда-то запропастился, и ей, похоже, выпадал печальный удел осматривать этот роскошный особняк в одиночку.

Кэрол огляделась по сторонам. Собака тоже словно сгинула. Девушка осталась совершенно одна.


Юноша неподвижно стоял в часовне. Он вглядывался в отцовские глаза, и губы его двигались в немой молитве. Он потянулся к рукам своего родителя и крепко сжал их.

— Прости меня, отец, за мое недостойное поведение, — еле слышно проговорил молодой человек. Затем, отступив на шаг, оборотился к фигуре Христа:

— Ну, — презрительно бросил он, — ты в который раз пытаешься надуть меня. Теперь ты присылаешь мягкотелую соблазнительницу ко мне, как когда-то посылал такую же к моему отцу. Чтобы она тут наставила меня на путь истинный? Ты искушал его, а теперь искушаешь меня этими никчемными чувствами… Пытаешься слезами жалости и дешевой похотью ослабить мой дух?

Юноша обошел крест и, взявшись обеими руками за рукоятку кинжала, вонзил его еще глубже в затрещавшее дерево.

— А вот тебе результат, — яростно воскликнул он, вырывая кинжал. Еще какое-то мгновение юноша смотрел на распятие, затем возвратился к забальзамированному трупу и обошел его кругом. Он нежно провел пальцем по спине отца. Под пятым позвонком зияла глубокая рана. Сын слегка коснулся ее дрожащими пальцами и снова взглянул на кинжал.

— Соблазнительница оказалась убийцей, — прошептал молодой человек. — Стоило только отцу повернуться спиной.

— На какое-то время юноша словно остолбенел, затем кинулся к распятию и, ударив кулаком прямо в лицо Христа, вонзил кинжал в позвоночник Спасителя. От усилия он чуть не задохнулся.

— И тебе кажется, что ты уже знаешь, как соблазнять, — тут юноша уставился в очи Христа. — Ты уверен, что победил искус, но, похоже, твои сорок дней и ночей ничему тебя не научили. Ведь ты подослал ко мне эту смазливую пигалицу, чтобы сбить меня с единственно верного пути и повести совершенно другой дорогой. Но эта дорога приведет меня только в болото, в тупик. Где нет места ничему, кроме бестолковых устремлений и глупых амбиций Юноша покачал головой:

— Ню тебе это не удастся. Ты проиграешь. — Прикрыв лицо рукой, он прошептал: — Ты рожден девой, а я… — Не закончив фразы, юноша отвернулся. — Ты будешь вечно стоять за моей спиной, Назаретянин, — вымолвил он.


Впечатлений у нее накопилось предостаточно. Солнце уже закатилось, становилось прохладно.

Внезапно в нос Кэрол опять ударил трупный смрад, и она поморщилась от этого жуткого запаха. Девушка повсюду ощущала присутствие собаки, но юноши нигде не было видно. Кэрол почувствовала озноб: тоненькая блузка и летняя юбчонка практически не согревали. Кэрол захотелось бежать отсюда, из этого дома, забраться в свою машину и умчаться куда подальше.

Девушка распахнула дверь и выскочила на дорогу. Тут же споткнувшись, она поняла, что сломала каблук. Кэрол сбросила туфли и босиком побежала по дороге, вздрагивая от шороха гравия под ногами.

Внезапно налетел ветер. Когда Кэрол выбралась на лужайку, ей вдруг показалось, что за ней наблюдают. Девушка огляделась по сторонам, ожидая увидеть собаку, но вокруг не было ни души. Сначала медленно, а затем убыстряя шаг, Кэрол направилась к кустарнику. Через несколько секунд она уже стремглав неслась к темнеющей полоске кустов. Страшная вонь преследовала Кэрол. Этот запах вернул девушку к одному кошмарному воспоминанию. Она тогда вволю погуляла на своем восемнадцатилетии и здорово перебрала шампанского. Ее тошнило. Шел проливной дождь, а ей пешком пришлось добираться до дома из-за этих ужасных приступов тошноты. Сейчас ощущение было схожим. Чем дальше Кэрол убегала от дома, тем невыносимее становился запах и привкус во рту.

Кэрол продиралась сквозь кустарник, застревая в его ветвях. То и дело цеплялась она голыми ногами за корни, еле сохраняя равновесие. Быстро темнело. И ночь наступила внезапно, словно в тропиках.

Кэрол перестала соображать, куда идти. Но она продолжала двигаться, а ветки то и дело хлестали ее по лицу и попадали в глаза. Все это походило на какой-то ночной кошмар, где девушка убегала от преследования и просыпалась в холодном поту. Кэрол оцепенела от мысли, что за ней охотятся. Она и фильмы-то со сценами преследования не выносила.

Девушка остановилась. Впереди, похоже, кустарник начинал редеть. А за ним растет трава, потом будет стена и, наконец, ее маленький автомобиль.

Кэрол бросилась к просвету, пробежала несколько метров и вновь остановилась, опять ткнувшись в густые заросли кустов. Она обругала себя за неумение ориентироваться.

Кэрол дрожала. Обхватив себя руками, она наобум продиралась к открытому пространству. Если она будет идти, никуда не сворачивая, то все равно рано или поздно выберется к стене. Судя по всему, так и должно быть. Какова площадь поместья? Четыре сотни акров? Да, рано или поздно она найдет стену и выкарабкается из этого Пирфорда.


А собака молча преследовала девушку, держась на расстоянии ярдов пятидесяти. Она замирала на месте, когда останавливалась Кэрол. Пса переполняла жгучая ненависть, и ему с трудом удавалось сдерживать себя, чтобы не броситься в речушку. Возле кустарников он уже почти нагнал ее. Чудовище опять застыло, как изваяние, принюхиваясь и наблюдая, как Кэрол бежит по жесткой траве. Затем собака резко рванула с места и галопом помчалась вперед…

Кэрол ничего не видела и не слышала. Усилилось лишь зловоние. Девушка так и не заметила чудовища, пока оно не нагнало ее. Кэрол обернулась в тот момент, когда собака прыгнула на нее, сбив с ног. Кэрол даже не успела крикнуть. Она попыталась тут же вскочить на ноги, но собака вновь повалила ее на землю, вцепившись в лодыжку.

Сцепив челюсти, пес яростно мотал головой, и огромные клыки рвали сухожилия, вгрызаясь в кость.

Кэрол закричала. Собака мельком глянула на нее и отбежала в сторону, устроившись неподалеку от девушки. Животное не сводило с Кэрол глаз…

Крик замер в ее горле, она уткнулась лицом в траву, царапая пальцами землю и пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться, чтобы справиться с болью. Кэрол понимала, что у нее порваны связки, и боль пронизывала всю ее ногу от лодыжки до бедра. Кэрол стошнило, но это только усилило боль. Девушка попыталась подняться на здоровую ногу, но не смогла даже двинуться.

Кэрол поползла, прикусив от боли губу. Ей бы только добраться до стены, а уж там кто-нибудь да поможет. Обязательно ее обнаружит и поможет.

Битый час ползла Кэрол десяток ярдов. А сверху из-за поворота за ней наблюдали юноша и собака. Девушке казалось, что пролетела целая вечность, пока она звала на помощь. Затем Кэрол разрыдалась.

Но вскоре затихли и рыдания. Тогда юноша двинулся в ее сторону. На четвереньках. Когда он приблизился, девушка снова шевельнулась и, приподняв голову, попыталась взглянуть через плечо. Юноша застыл, как вкопанный.

Начинало светать. Кэрол, наконец, затихла. Тогда юноша приблизился к ней вплотную.


Ей снились шакалы и гиены, и грифы, разрывающие падаль. Тут же какие-то мужчины из недавно виденного ею фильма затягивали ремни на своих пленниках, чтобы те не могли бежать.

Кэрол открыла глаза и увидела влажную от своей слюны землю.

Расцарапанные руки болели, нога онемела. Может быть, это и к лучшему. Кэрол приподняла голову, и тут резкая боль вновь пронзила девушку. Кэрол обернулась и вдруг наткнулась на взгляд юноши. Тот был совершенно голый и стоял на четвереньках. Кэрол попыталась улыбнуться, заговорить, но не смогла издать ни звука и решила, что это скорее всего продолжается ночной кошмар. В глазах юноши светился желтоватый отблеск, дыхание его было точно таким же зловонным, как и у собаки.

Юноша склонился над телом Кэрол, и она жалобно захныкала, не понимая, что он собирается с ней сделать. Девушка еще успела почувствовать, как его острые зубы коснулись ее шеи, как будто пощекотали, пытаясь что-то нащупать. Она широко раскрыла глаза и собралась было крикнуть… Последнее, что она услышала, было довольное рычание в тот момент, когда его челюсти сомкнулись на ее сонной артерии. А после для Кэрол ничего не существовало на этой земле.

Глава 6

Предчувствия не обманули Кэрол Уает. Ее статья о кинжалах так и не вышла в газете, этот материал приберегли для другого случая, однако из отдела информации он разошелся по всему миру. И уже через неделю после гибели Кэрол эту статью прочитал в Чикаго один старик. Просматривая как-то журнал, старик чуть было не выронил из дрожащих рук чашечку кофе.

Наскоро старик пробежал глазами всю статью и тут же бросился к телефону. Он позвонил священнику. Затем направился в свой кабинет и склонился над книгой. Найдя интересующие его сведения, старик позвонил в журнал. Там ему сообщили искомый телефон в Лондоне. Положив трубку, старик испытал что-то вроде тщеславия. До чего же он смел и предприимчив, ну прямо настоящий частный детектив!

Несколько позже он связался с отделом информации.

— Меня зовут Майкл Финн, — представился он. — Я из Чикаго. Не могу ли я переговорить с одним из ваших репортеров? С Кэрол Уает?

— И я бы этого хотел, — хмыкнул в ответ мужской голос, — она отсутствует уже целую неделю. А по какому поводу вы звоните?

Пока Финн объяснял по телефону цель своего звонка, в дверь постучали, и в комнату заглянул невысокий худощавый мужчина. Он был одет в серый костюм с церковным воротничком. Финн кивком пригласил его войти, указывая на стул. Закончив говорить по телефону, он протянул священнику руку и как-то уж больно драматично вручил ему журнал.

Священник читал неторопливо.

— Да, — протянул он наконец, — разве это не странно?

— Очень, — согласился Финн.

Они вспомнили тот день, когда Финн случайно наткнулся на аукционе на эти кинжалы. Священник тогда увез их в Италию, в монастырь Субиако.

— Если бы мы только знали, — сокрушался священник, — нам следовало бы оставить их на прежнем месте.

— Вспомните хорошенько, — настаивал Финн, — ведь этот итальянец даже не объяснил, что он собирается с ними делать.

— Не объяснил, — согласился священник. Финн покачал головой, не в силах отделаться от ощущения, что он каким-то образом несет ответственность за гибель людей, упомянутых в журнале.

— А вы не в курсе, этот де Карло еще жив? Священник пожал плечами:

— Понятия не имею, но вы ведь можете позвонить в монастырь?

Финн кивнул, вновь ощутив непонятный внутренний прилив сил.

— А если он жив, вы поедете со мной?

— Зачем, что это даст?

— Это удовлетворит ваше любопытство. Священник покачал головой:

— Ну, мое любопытство не столь велико. Кроме того, у меня есть определенные обязательства перед приходом.

— Да, конечно, — согласился Финн. — Но вот у меня как раз выпадает отпуск в ближайшее время, а что может быть летом лучше Рима?

— Да, действительно, — подхватил священник.


В свои шестьдесят лет Финн крайне редко выбирался за пределы родного города. Все, чем он жил и дышал, сводилось к чтению книг или изучению древней истории. Финн являлся признанным экспертом в своей области. Вдобавок, во всей стране трудно было сыскать наиболее полную коллекцию библейских текстов. Пожалуй, ценнейшим экспонатом в ней можно было бы назвать один из фрагментов рукописи, найденной у Мертвого моря. Древний папирус хранился в кабинете, в специальном стеклянном сейфе, оберегавшем реликвию от дальнейшего разрушения. Финн пользовался среди коллег безусловным авторитетом, однако о нынешней жизни имел весьма смутное представление. И потому в тот момент, когда Финн пристегивал в самолете ремни, он вдруг испытал сильное волнение.

А ведь как он, упаковывая вещи, ликовал в душе, как радовался этому необъяснимому стеснению в груди, прощаясь с женой. Конечно же, стремясь всеми силами разгадать эту тайну. Финн отдавал себе отчет и в том, насколько опасной может оказаться предстоящая авантюра.

Пока самолет набирал высоту, Финн вдруг ощутил себя снова молодым, будто с души его стряхнули накопившуюся пыль, а мозг освободили от затянувшей его паутины. И тогда Финн окончательно нарушил все свои заповеди, заказав у стюардессы коктейль.

Ученый ни минуты не потратил на осмотр римских достопримечательностей. Прямо в аэропорту он взял напрокат машину и отправился на восток, в сторону Субиако. Времени на экскурсию по Риму будет еще предостаточно. Но после того, как он встретится с де Карло.

Наступали сумерки, а он все петлял по дороге, сверяя маршрут с картой. И вот, наконец. Финн заметил монастырь на вершине холма — полуразрушенное здание из темного камня.

Ни одно окно не светилось. Да и самих окон-то Финн не смог толком разглядеть. Он, как когда-то и отец Дулан, невольно вздрогнул. Ученого охватило ощущение причастности к истории и к бесконечности. Таких чувств Финн никогда не испытывал в Чикаго.

Финн затормозил, выключил мотор и окунулся в абсолютную тишину. Поднимаясь по стертым каменным плитам к тяжелой дубовой двери, ученый беззвучно шевелил губами, произнося молитву. Всю жизнь он протирал штаны, закопавшись среди книг в своей библиотеке, а здесь впервые столкнулся с чем-то реальным. Финн находился сейчас в таком месте, где знания накапливались веками. Он вдруг почувствовал собственную никчемность, ощутив себя песчинкой.

Приблизившись к входу. Финн уловил низкие, монотонные мужские голоса. Они читали молитву. Ученый стукнул тяжелым, металлическим молоточком в дверь, и этот удар разнесся по всему зданию, но монахи, похоже, даже не прервали молитву. Финн дожидался еще очень долго, прежде чем дверь, наконец, отворилась. Монах, чье лицо скрывал капюшон, молча смотрел на ученого. Финн представился, и монах пропустил его внутрь.

— Мы рады вашему приезду, — монах говорил на чистейшем английском языке.

— Надеюсь, что не окажусь непрошенным гостем:

— Отец де Карло счастлив видеть вас. Теперь уж его никто не навещает.

— Как он?

— Душа его в муках.

Финн последовал за монахом вниз по проходу и дальше вдоль узкого коридора. Пахло плесенью и таким страшным запустением, что ученый опять вздрогнул.

Монах остановился перед дверью и, постучав, толкнул ее. Финн вошел в крошечную каморку и увидел на узкой койке старика.

Дулан когда-то описывал мужчину крепкого сложения, с волевым лицом, высокими скулами и орлиным профилем. Финн был, конечно, готов увидеть перемены. Но он никогда не мог предположить, что время может оказать такое разрушительное воздействие.

Сморщенная кожа обтягивала голый череп, старик едва-едва ковылял, причем каждое движение доставляло ему чудовищную боль, особенно когда он пытался сесть.

Финн никак не мог начать разговор.

— Простите, святой отец, вы себя, вероятно, не очень хорошо чувствуете…

— Я-то чувствую себя хорошо, — возразил де Карло. — Эти весь мир болен.

— Да, конечно, — Финн слегка растерялся и, повернувшись, благодарно улыбнулся монаху, который поднес ему стул. Ученый присел на краешек и полез в карман за статьей Кэрол Уает.

— Вы получили мое письмо? Священник кивнул:

— Когда вы обнаружили кинжалы, вы что-нибудь знали об их предназначении?

— Только то, что они идентичны рисункам, которые я когда-то встречал, и то, что они, возможно, из древнего города Мегиддо.

— Совершенно верно. Из подземного города близ Иерусалима, этот город раньше назывался Армагеддон.

— Ну а еще мне показалось, что эти кинжалы имеют и кое-какую историческую ценность, — продолжал Финн. — Может быть, ими даже пользовались при изгнании дьявола.

Де Карло улыбнулся:

— Нет-нет, все это детские игры. Эти кинжалы гораздо более значимы.

Финн протянул священнику статью:

— Я почти забыл о них, пока не наткнулся вот на это.

Де Карло прищурился и пробежал текст очерка. Когда он прочитал статью, на его глазах выступили слезы. Священник смахнул их кончиком рукава и снова обратился к Финну:

— Я хочу, чтобы вы кое-что выслушали. Только, пожалуйста, не перебивайте меня.

Финн согласно кивнул, и священник начал свое повествование.

Де Карло рассказал, как в этой самой комнатенке, будучи еще только послушником, он присутствовал на предсмертной исповеди священника по фамилии Стилетто, который подпал под сатанинское влияние и который способствовал появлению дьявола, существа, родившегося от мерзкого союза Сатаны и шакала.

Финн растерянно заморгал, но промолчал.

После появления на свет этого ублюдка его подложили вместо новорожденного младенца — сына Роберта и Катарины Торнов. А Роберту Торну сказали, будто его ребенок умер при рождении и что Господь пожелал, чтобы Торн вырастил вместо своего сына другого младенца, оставшегося сиротой. До этого у Кэтрин Торн случались несколько выкидышей, и этот шанс был, пожалуй, последний. Роберт согласился. Он сказал жене, что у них родился сын. Они назвали его Дэмьеном.

— Ребенок этот обладал колоссальной разрушительной силой, — продолжал де Карло. — В конце концов, Роберт Торн узнал правду. Он отправился в Мегиддо, и ему отдали семь кинжалов. Но он не успел уничтожить ребенка. Роберта убили.

Финн ладонью прикрыл глаза, а де Карло попросил монаха подать ему стакан воды, а затем принялся вновь рассказывать о том, как Дэмьен Торн стал во главе «Торн Корпорейшн», компании, которая контролировала питание большей части человечества, как это отродье окружило себя учениками и как с каждым днем росли его сила и влияние…

— Но потом мои молитвы были услышаны, — усталым голосом произнес де Карло. Вы обнаружили кинжалы. Ваш знакомый священник привез их мне. То была воля Божья. И вы действовали, как посланник Божий.

Финн сделал глоток, но так ничего и не смог произнести.

— С шестью святыми братьями отправились мы в Англию, чтобы уничтожить Дэмьена Торна. — Де Карло засунул руку под матрас и вытащил оттуда кинжал. Финн невольно отпрянул, пораженный холодно блеснувшей сталью клинка и необычной рукояткой.

Это был точно такой же кинжал, какой Финн уже однажды видел. И тут ему в голову пришло, что если этот сумасшедший священник все-таки говорит правду, то его, Финна, вполне могут обвинить в пособничестве убийству.

— И вы, священник, собирались убить человека? — недоумевая спросил он де Карло.

— Дэмьен не был человеком, — возразил священник ровным голосом. — Он был Антихристом.

Де Карло протянул ученому кинжал. Финн приглушенно хмыкнул.

— Я понимаю, насколько вам трудно поверить во все это. Даже вам, человеку верующему. Но еще сложнее было понять и принять эту правду Роберту Торну, но в конце концов он поверил. Точно так же, как и Кейт Рейнолдс. Именно она вонзила этот кинжал в спину Дэмьена Торна. — Де Карло опустил оружие на колени Финна, и тот уставился на лик Христа.

— Я думал, — снова заговорил де Карло, — что нам удалось его уничтожить. Но надежды оказались тщетными: — Де Карло вздохнул и устало откинулся на спинку кровати.

Финн легонько тронул острие. И тут же ощутил непонятное желание вскочить и броситься вон отсюда. Но силы его покинули.

— Вы, конечно, хорошо знаете тексты книги Откровения? — поинтересовался священник. Финн кивнул.

— «И дано было ему вести войну со святыми, и победить их, — промолвил де Карло, — и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем», — наизусть читал он слова Откровения. — Сегодня на всей земле нет ничего более могучего, чем «Торн Корпорейшн».

Финн в глубоком сомнении покачал головой.

— Можно ведь как угодно толковать Библию.

— Конечно, — согласился де Карло. — Последователи Антихриста именно этим и занялись. Они по-своему интерпретировали тексты. В свое время существовал священник по фамилии Тассоне, он помогал при рождении Антихриста. Потом этот Тассоне раскаялся, он-то и предупредил Роберта Торна, что время пришло Евреи вернулись на землю обетованную. Голод распространился по всему миру. Политики зашли в тупик. — И де Карло вновь повторил пророчество Иоанна Богослова. — «Это суть бесовские духи, творящие знамение; они выходят к царям земли и всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя… И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон»… — Священник взглянул на Финна. — Вы знаете, как надо толковать Библию. Знаете и то, что Христос возродится и ему вновь предстоит очутиться лицом к лицу с Антихристом. Битва за Израиль состоится в Армагеддоне. Финн кивнул.

— Христос уже родился, — заявил де Карло, — я сам видел Его.

Финн прикрыл ладонью свое лицо. Ему вновь нестерпимо захотелось убежать отсюда. Но он не в силах был даже шелохнуться и слушал как завороженный.

— Дэмьен Торн приказал своим ученикам перебить всех младенцев мужского пола, родившихся в один день с Христом. Ученики умертвили сотню детей. Христос же остался цел и невредим.

На глаза ученого набежали слезы. Де Карло нежно коснулся его плеча — Я знаю, — произнес священник, — человеку мучительно постичь это, особенно такому человеку, как вы. Ведь вся ваша жизнь сводилась к исследованиям и кропотливой работе в библиотеке. Но, пожалуйста, прочтите вот это послание и убедитесь сами. — Де Карло протянул руку к полке, висящей над кроватью, и вытащил два конверта, один из которых вручил Финну. — Сначала прочтите это письмо Оно было написано мужественной женщиной незадолго до ее гибели. Прочтите и поверьте По обратному адресу было ясно, что женщина эта проживала в северо-западной части Лондона. Финн перевернул последнюю страницу и взглянул на подпись. Имя ни о чем ему не говорило.

— Прочтите, — повторил де Карло. На этот раз слова прозвучали как приказ Финн вернулся к началу послания и принялся молча читать: «Святой отец, на следующей неделе я ложусь в клинику на страшную операцию. Мне объявили, что лечение будет длительным и мучительным. Я не верю в положительный исход, в то, что останусь жива. Вы лучше других знаете, что я не драматизирую события и менее всего склонна к мелодрамам, так что вы вполне сумеете воспринять все нижесказанное не как бред сумасшедшей. Я смотрю на свое тело — измученное и страдающее — и чувствую ужасную, терзающую боль. Определенные выводы напрашиваются сами собой.

Вы единственный человек, кому я могу написать обо всем и поведать о своем ужасе. Боли мои начались вскоре после того, как вы покинули Англию. Сначала я толком и не обратила на них внимания. До тех пор, пока не обнаружила у себя опухоль. Врач направил меня к онкологу, который регулярно обследовал меня по мере того, как увеличивалась опухоль. Разумеется, он избегал слова «рак». Даже и сейчас он не произносит этого слова. Врач уклончиво называет его «образованием», то и дело подсовывая мне рентгеновские снимки.

Однако я уверена, что это «разрастание» не совсем опухоль. Я убеждена в том, что это не мои рентгеновские снимки.

Святой отец» это проклятое «образование» шевелится во мне. Это какой-то ночной кошмар, ставший явью.

Я никогда не рассказывала вам, но, выражаясь вашим же языком, мы с Дэмьеном были последнее время «плотью единой». И если я не выйду из клиники живой, это письмо, я полагаю, станет своего рода исповедью. И вы прочтете его в том случае, если я умру.

Я не верю в Бога, несмотря на все Ваши слова о Дэмьене. До сих пор я не в состоянии принять весь этот ужас. Все, что я знаю, состоит в следующем: человек по фамилии Дэмьен Торн попытался забрать у меня сына, он заколол мальчика, а я, в свою очередь, убила Дэмьена. До сих пор в моих ушах сохранился этот звук капающей крови и треск кости, когда я вытаскивала кинжал из спины моего Питера. И тот же звук, когда я всаживала кинжал в спину Дэмьена. Это все, что я знаю. Дэмьен для вас — Антихрист. А для меня он был очень привлекательным мужчиной со странным родимым пятном — и не более того Иногда по ночам меня одолевают смутные видения. Будто эта штуковина внутри — это… это… Но не буду продолжать Ибо вы человек, верующий в душу, и в дьявола, и еще Бог знает во что. Например, когда мне снятся сны хорошие, я знаю, что Вы наверняка сказали бы, будто это Сын Божий меня успокаивает. Может быть, может быть. Но мне надо идти в клинику Помолитесь же за меня, отец де Карло. В любом случае от ваших молитв не случится ничего худого. А если я заблуждаюсь и мой скепсис — это цинизм, Ваши молитвы, возможно, и помогут мне».

Финн взглянул на священника.

— Переверните страницу, — попросил тот.

Финн сделал это и прочел постскриптум на обороте:

«Я сношалась с дьяволом, святой отец. Моя грудь истерзана, а новая жизнь зародилась гнусным образом, не в утробе. Это чудовищный грех, святой отец. Помолитесь о моей душе. Пожалуйста».

Де Карло пояснил:

— Постскриптум датирован утром того дня, когда Кейт Рейнолдс отправилась в клинику. На следующий день она умерла. Письмо было переправлено мне из нотариальной конторы ее адвокатом.

Финн мрачно покачал головой:

— Бедная женщина. Найдут ли когда-нибудь средство от рака?

— У нее был не рак, — еле слышно возразил де Карло. Финн удивленно уставился на священника. Де Карло вновь заговорил:

— Она оказалась последней жертвой Дэмьена Торна. И она родила от него сына.

С этими словами он протянул Финну второе письмо. Финн молча взял его и, шевеля губами, углубился в чтение: «Простите меня, святой отец, ибо я согрешила…» Закончив читать, ученый посмотрел на священника. В лице его не осталось ни кровинки.

— Этого не может быть. Это бессмыслица. Де Карло опустил голову:

— А зачем ей было лгать?

— Да при чем тут лгать? Это бред сумасшедшей.

— О нет. Подобный вывод — слишком одностороннее предположение, если хотите. Она не лгала. Она как раз впервые оказалась, так сказать, в себе. С тех самых пор, как душой ее завладел дьявол.

Финн хотел было что-то возразить, но де Карло жестом велел ему молчать:

— В ту ужасную ночь я вместе с Кейт Рейнолдс похоронил ее несчастного сынишку, а тело Дэмьена Торна мы так и оставили на алтаре, чтобы оно распалось само по себе. Вместе с кинжалом я вынес тогда надежду, что наступит новая эра. Но надежда оказалась, увы, тщетной. Ученики нашли его тело. И объявили, что Дэмьен Торн скончался от сердечного приступа. Их врач подтвердил эту ложь. Предположительно, Дэмьена захоронили в Чикагском семейном склепе.

— Я знаю, — как-то нервно перебил священника Финн. — Я видел это по телевизору.

Де Карло взял у него письмо. Священник медленно двигал пальцем по подчеркнутым строчкам: «И каждый кинжал необходимо вонзить по самую рукоятку. — Он тихо продолжал. — Кинжалы должны составить крест. Удар Первого кинжала особенно важен. Он уничтожает жизнь физическую и образует центр креста. Следующие удары отнимут жизнь духовную. Все это должно быть совершено на освященной земле. Нас, апостолов дьявола, учили, чтобы мы были как можно более убедительными. Чтобы мы не допустили этого».

Де Карло глубоко вздохнул и отложил письмо.

— Все, чего мы добились, это уничтожили тело Антихриста. Душа его осталась невредимой и воплотилась ныне в атом гнусном ублюдке — его сыне. — Де Карло прикрыл глаза и заговорил шепотом. — Когда его извлекли на Свет Божий, я тут же почувствовал это. Мы не сумели исполнить наше предназначение. Все мои братья во Христе погибли, стало быть, напрасно. И только месяц назад я получил это письмо и понял свою ошибку. Мы не знали, всего. Мы просто не знали.

Финн с трудом поднялся, колени его дрожали. Голова кружилась. Ему вдруг показалось, что он постарел здесь лет на десять. Он чувствовал себя совершенно разбитым.

Де Карло открыл глаза и медленно произнес:

— Все, что я вам тут рассказал, записано на этих листах. Забирайте их и письма и поезжайте в Лендом. Там обязательно повстречайтесь с американским послом. Он поможет.

— Почему? — удивился Финн. — С какой стати он должен мне помогать?

— Он — человек мужественный. Кроме этого, он обладает и властью, и влиянием. Ему не трудно будет заполучить все кинжалы. Он сможет то, чего не сможете вы. А главное, он молод. А вы, как и я, стары и слабы. И хотя дух ваш, возможно, крепок, плоть ваша… — де Карло не договорил, улыбнулся и, с трудом поднявшись с койки, потянулся к Библии. — Обещайте это мне, — попросил он.

Финн пытался открыть рот, но слова застревали в горле. Де Карло взял его ладонь и положил на Библию:

— Обещайте мне это во имя любви к Господу Богу. Финн склонил голову:

— Обещаю.

— Тогда преклоните ваши колени, — промолвил де Карло.

Они опустились на колени. В этой крошечной келье читали они молитву: отец де Карло произносил ее по латыни, а Финн с трепетом повторял, почти не осознавая, что делает.

Поднявшись, священник положил свои руки на плечи Финну и вымолвил:

— Постарайтесь убедить посла. Когда он будет готов, я вышлю кинжал. — Тут он улыбнулся и добавил: — Христос укажет вам путь. Доверьтесь ему и молитесь. Он вновь ступит на землю. Я это знаю. Я видел Его.

Собрав документы и письма. Финн направился к двери. Подойдя к ней, он вдруг вспомнил, что не задал еще один вопрос:

— А что случилось с первым, настоящим ребенком Катарины и Роберта Торнов?

— Он был убит, — бесцветным голосом произнес де Карло. — Первая жертва в длинном списке.

Финна охватила дрожь, не покидавшая его до того момента, пока он не отъехал от монастыря на приличное расстояние.

И тут у него возникло жуткое сомнение.

Глава 7

Звонили из Рима. Сняв трубку, священник Томас Дулан терпеливо ожидал, пока установится связь. В голове внезапно мелькнула абсурдная мысль, будто звонят прямо из Ватикана. Услышав голос Майкла Финна, отец Дулан был слегка разочарован. А когда священник опустил трубку, он уже вовсю проклинал себя за проявленную слабость. Отец Дулан пристально разглядывал висящее на стене распятие и никак не мог взять в толк, что же заставило его согласиться. Это же святотатство. И уж по крайней мере нарушение закона.

Однако священник тут же принялся уговаривать сам себя, что Финн — это истинный слуга Божий. Ведь это благодаря стараниям Финна церковный купол над головой Дулана был великолепно отреставрирован. А впереди еще предстоит восстановление органа. Вечно там что-то или ломалось, или разваливалось на кусочки. Томас Дулан был человеком практичным и прекрасно осознавал, чего стоит промысел Божий. Ибо для спасения души требовалась еще и финансовая поддержка. Вот ради нее-то он и пойдет на поступок, о котором его просил Финн.

Отец Дулан набрал только что записанный телефонный номер. Голос на другом конце провода был сама любезность. Знакомый Финна предлагал всяческую помощь.

Примерно час плутал священник в поисках нужного адреса. Наконец он нашел его и встретился со знакомым Финна. Тот вручил ему какой-то странный аппаратик, и отец Дулан помчался в сторону кладбища, расположенного в Северной части. Такси притормозило у ворот, и он заплатил по счетчику. Дулан вылез из автомобиля и принялся рассматривать аппаратик. Прибор обладал широким основанием, ручкой с набором цифр, как в телефоне, и маленьким экраном. Все это крепилось на трехфутовом стержне. Человек, вручивший отцу Дулану странный аппарат, с гордостью заявил, что на сегодняшний день эта штуковина является самым чувствительным и точным прибором на службе как профессиональных геологов, так и любителей-самоучек.

Священник набрал несколько цифр. Он настроил прибор на глубину шесть футов и включил его. Раздалось слабое жужжание, внезапно экран вспыхнул и на нем возник фрагмент верхнего земельного слоя Чикаго. Дулан от изумления протер глаза, а затем взглянул на небо. Ночь стояла ясная, над головой ни единого облачка. Дулан поднял детектор и, направив его на звезды, снова взглянул на экран. Ровным счетом ничего. Прибор действовал только в радиусе пятидесяти футов. Жаль, подумалось Дулану. Вот если бы аппарат функционировал без ограничений, можно было бы, пожалуй, обнаружить обитель нашего Создателя.

Дулан отключил прибор и, отворив кладбищенские ворота, выставил перед собой детектор, как если бы он подстригал траву на газоне. Это было ухоженное место. Оно являло собой последнее прибежище всех богатых обитателей Чикаго. Здесь же висел и список лиц, настаивающих на перезахоронении своих близких.

Ирландская душа Томаса Дулана попыталась было взбунтоваться против подобных мероприятий, однако сам этот факт в значительной степени облегчал выполнение святотатственной, как ему казалось, задачи.

Склеп Торнов располагался неподалеку от озера — округлое сооружение из гранита, разбрасывающее вокруг себя лунные блики. Двойные дубовые двери были закрыты, но они тут же распахнулись, стоило только Дулану дотронуться до них.

Изнутри склеп не представлял собой ничего особенного. Круглый зал, сплошь уставленный обелисками с металлическими гравированными табличками. Зал освещался единственной свечой, стоящей в алькове. Дулан обратил внимание и на то, что на стенах склепа не виднелось ни одной надписи.

Священник обошел весь зал. Он с интересом рассматривал металлические таблички. Здесь была увековечена память четырех поколений семейства Торнов. На самом крупном обелиске отчетливо виднелась гравировка: «Памяти Роберта и Катрин Торнов. Памяти Ричарда и Анны Торнов. Мир праху их, да упокоятся их души».

Дулан отступил на шаг, огляделся по сторонам и, заметив посреди зала большую мраморную плиту, так и впился в нее глазами. Надпись на плите гласила: «Дэмьен Торн, 1950 — 1982» и ни слова больше. Но даже после смерти Дэмьен Торн занимал здесь главенствующее место. Дулан припомнил церемонию похорон. Он наблюдал ее по телевизору. Какие-то люди вносили в семейный склеп гроб, телевизионные камеры выхватывали то отдельные лица скорбящих, то двери склепа… В ушах священника до сих пор раздавался голос диктора, повествующего о трагической смерти Дэмьена Торна.

Дулан вновь включил прибор. Внезапно на священника нахлынула волна ужаса, и по его спине поползли мурашки. Не один раз присутствовал он при перезахоронениях, однако сейчас ему нестерпимо хотелось убежать отсюда, оставив это тело в покое. Вцепившись в ручку прибора, Дулан приказал себе не отступать. В конце концов это не займет много времени, и скоро он покинет наводящее ужас место.

Священник взглянул на экран. Но ничего, кроме земли, не увидел. Тогда он настроил прибор на глубину пяти футов. В фокусе оказался глиняный пласт, напомнивший Дулану почему-то шоколадную плитку. Гладкий и нетронутый пласт, точь-в-точь такой, каким он был миллионы лет назад.

Дулан приблизил прибор к мраморному надгробию. Сам он стоял уже прямо над могилой на гравированной табличке. Священник вновь взглянул на экран. Структура почвы менялась. Земля казалась здесь более рыхлой, встречались камешки.

Дулан увеличил четкость изображения. Настроил прибор на глубину пять футов и один дюйм, затем пять футов и два дюйма.

И тут у него перехватило дыхание. На экране вспыхнуло изображение гроба из красного дерева. Дулан невольно Перекрестился. В мозгу почему-то тут же промелькнула дурацкая мысль о том, что после смерти у покойника отрастают волосы и ногти, и Дулан уже приготовился к этому зрелищу. Зажмурившись, он дотронулся до циферблата на Приборе и, собравшись с духом, открыл глаза.

На экране виднелись камни. Ровный слой каменных обломков. Нахмурившись, Дулан настроил прибор еще на пару дюймов вниз: и снова одни только камни. Еще глубже на четыре дюйма. Основание гроба. Вверх на восемь дюймов — экран опустел.

Дулан лихорадочно работал, передвигая прибор по всей плоскости надгробия, пока не осознал окончательно: кроме камней, в гробе Дэмьена Торна ничего не было. Гроб был пуст.

Священник наконец выключил прибор и тупо уставился на надгробную плиту. Потом с тем же бессмысленным выражением лица покачал головой и пробормотал: «Надо бы хлебнуть чего-нибудь крепкого. И порядочную дозу».


Далеко-далеко от этого места, в часовне, стоял на коленях юноша. Он вцепился в руки своего отца, и губы его двигались в безмолвной молитве. Пот струился по лицу и рукам юноши, отчего даже мертвые ладони Дэмьена Торна покрылись влагой. Лицо юноши напряглось, жилы на висках вздулись…

В этот момент внизу, в Пирфордском парке, огромная собака запрокинула массивную морду, а затем, повернув ее на запад, испустила жуткий, леденящий вой…


Бармен в небольшой забегаловке неподалеку от Чикагского кладбища был человеком широким и терпимо относился к человеческим слабостям. Вот и на этот раз он не обратил ровным счетом никакого внимания на тщедушного человечка с какой-то металлической штуковиной в руках. Этот тип так неудержимо опрокидывал одну рюмку за другой, будто завтра собирались объявить сухой закон.

Прикончив очередную порцию, человек вышел. «Наверное, отправился звонить жене, — подумалось бармену, — сейчас будет плакаться, лепетать всякие извинения».

А Дулан в который раз набирал телефон междугородней:

— Пожалуйста, соедините меня с Римом.

— Минутку.

— Пожалуйста, постарайтесь, чтобы на этот раз линия была свободна.

Он непременно должен дозвониться, чтобы хоть кто-нибудь мог разделить с ним это потрясающее открытие. Дулан набрал номер и ждал.

— На проводе, сэр.

— Слава Богу, — пробормотал священник, барабаня пальцами по стене.

— Но, к сожалению, нужного вам человека нет сейчас на месте.

— Пожалуйста, попросите, чтобы его поискали.

— Минутку, сэр.

Эта минутка ожидания обернулась для Дулана вечностью. Наконец он услышал голос Финна. Внезапно за спиной священника нестройный хор пьяных голосов разом грянул какую-то песню, и Дулану пришлось заткнуть одно ухо. Он весьма сумбурно и бегло пересказал все, что успел выяснить. Когда Финн благодарил священника, тому совершенно отчетливо послышалось в его напряженном голосе крайнее волнение. Дулан в изнеможении привалился к стене. «Ладно, пропущу напоследок еще одну, и пора домой», — мелькнуло у него в голове.

— А, так вы священник, — полюбопытствовал бармен. — Мне вот тоже частенько приходится выслушивать тут всякого рода исповеди, — добавил он.

— Неужели? — Дулан уставился в пустое рюмочное донце и раздумывал над очень серьезной проблемой. «Пойдет или не пойдет следующая, — прикидывал он в уме. — Да, здорово я сегодня набрался. Зато шок прошел». Теперь он сможет уснуть сном младенца, и его больше не будут мучить кошмары.

Священник шагнул из дверей бара в ночь. И тут его снова охватила дрожь. Погода менялась. Поднявшийся ветер нагнал на озеро рябь; облака, набегающие с востока, стремительно уплотнялись и укутывали луну.

Дулан распахнул кладбищенские ворота, намереваясь пересечь кладбище и дойти до ближайшей стоянки такси.

— Это самый короткий путь, — бросил напоследок бармен.

Спотыкаясь, Дулан брел по тропинке. Он прижимал детектор к груди, словно индеец свое заветное оружие. И вдруг почувствовал острый приступ тошноты. Да, не стоило ему пить столько виски, да еще вдобавок и пива. К таким дозам его организм просто не привык.

Дулан мельком глянул на усыпальницу Торнов, и ему почудилось, будто там что-то движется: какие-то желтые огоньки. Дрожа с ног до головы, он понял, что его вновь начинают мучить кошмары. Дулан ускорил шаг. Наклоняя голову и уворачиваясь от усилившихся порывов ветра, он перешел почти на бег. Священника охватило смятение при мысли о том, что он потерял дорогу. Ноги его были исколоты растущим по обеим сторонам тропинки кустарником. Споткнувшись о какую-то надгробную плиту, Дулан вздрогнул от неожиданности, услышав, как вдруг заработал детектор. Он попытался нащупать выключатель, но это ему не удалось, и тогда он бессмысленно уставился на экран. Прибор оказался сфокусирован на содержимом могилы, и Дулан разглядел череп. Этот череп ухмылялся и пялил на священника свои пустые глазницы. Дулан почувствовал, что теряет сознание. Повернувшись, он бросился бежать куда глаза глядят. Дулан несся наугад, волоча за собой прибор.

Ему хотелось бежать и бежать, но силы внезапно покинули его, ноги одеревенели, и Дулан привалился спиной к какому-то обелиску. Священник закашлялся, а когда поднял голову, увидел перед собой статую ангела. Он вздрогнул, и тут его стошнило. Спазмы продолжались несколько минут. Застонав от боли и отвратительного запаха, Дулан вытер рот кончиком рукава. Прибор все еще работал, и на экране возникали цветные изображения.

Дулан заставил себя посмотреть на экран, и на этот раз увидел скелет животного. Это был скелет собаки, скорее всего гиены или шакала. Священник попытался подняться. Ему вдруг показалось, что кости зашевелились. Дулан, как зачарованный, смотрел на экран, не в силах отвести взгляд.

Воздух здесь был пропитан зловонием, и Дулан полез в карман за носовым платком, чтобы прикрыть нос.

Священник с трудом отстранился от обелиска и двинулся по направлению к воротам. Пристально вглядываясь вдаль, он различал только бесконечные ряды надгробных плит. Бормоча молитву, Дулан пробирался вперед, выставив перед собой детектор, словно слепой — посох. Неожиданно прибор уперся в двойное надгробие, надпись на котором гласила:


ДЖОН И МАРТА КАРТРАЙТ

Мир праху их во веки веков


На экране возникли кости усопших Марты и Джона. Между ребрами скелетов ползали белые черви и какие-то личинки.

И тогда из горла Дулана вырвался истошный вопль. Казалось, этот вопль не мог принадлежать ему. Продолжая кричать, священник бросился прочь от этого ужаса. Он мчался наобум, не разбирая дороги. Споткнувшись, он разодрал бедро, но боли не почувствовал.

Он бежал и бежал, выкрикивая на ходу лишь одно слово: «Святотатство», которое эхом отдавалось в высоких кронах деревьев. Дулан несся вперед, пытаясь отделаться от видения оскалившегося черепа, но оно так четко отпечаталось в его мозгу, что стереть это видение не было никакой возможности.

Дулан не заметил свежевырытой могилы. И лишь когда его пронзила резкая боль, он понял, что упал в могилу. Дулан попробовал повернуть голову. Но даже это ему не удалось. В рот набилась земля, а высоко над собой он разглядел насыпь по краям могилы. Он мог двигать только глазами. Ног своих он не чувствовал. Жуткий, панический страх сжал его сердце, и Дулан с большим трудом поборол его, чтобы хоть как-нибудь попытаться сосредоточиться.

«Онемение скоро пройдет, оно — всего лишь следствие потрясения и шока», — сам себя уговаривал Дулан. Очень скоро все ощущения вернутся к нему и он почувствует наконец ноги. А пока краешком глаза он видел лишь свою неестественно вывернутую руку. Никогда раньше он не ломал ни руку, ни ногу. На какое-то мгновение его опять охватила паника, он прикрыл глаза и забормотал молитву, а вновь открыв их, заметил в лунном свете смутную тень, чьи-то зыбкие очертания у края могилы.

Дулан прищурился. Он разглядел голову собаки. У той была массивная морда, а глаза, полыхающие желтоватым пламенем, словно буравили священника. И только теперь Понял Дулан, почему возле склепа не выставлялась охрана, по ночам его стерегли вот эти псы.

Дулан уставился собаке прямо в глаза и истерично хохотнул. Он чувствовал себя, как альпинист, погребенный под снежной лавиной. Молитва подбодрила его. Однако в этот момент гнусный запах тления вновь ударил в нос, и резкий приступ тошноты в который раз одолел священника. Он пытался было отвернуть голову от этого зловония, но мускулы тела уже не подчинялись мозгу.

Дулан увидел, что животное ткнулось мордой в насыпь, и едва успел зажмуриться, когда на голову ему посыпались комья земли.

— Эй! — только и успел он выкрикнуть.

Собака продолжала разгребать рыхлую насыпь.

— Не… — очередной крик оборвал кусочек глины, угодивший прямо в рот Дулану. Священник услыхал рычание и заметил у края могилы очертания второй собаки, потом третьей. Их оскаленные морды виднелись на фоне темного неба. Облака набегали на созвездия и уплывали прочь, а земля из-под собачьих лап все сыпалась и сыпалась на Дулана.

Острый кусочек щебня больно полоснул священника по носу, и он почувствовал, как по губам заструилась кровь. В беззвучном вопле открылся рот, но в него тут же набилась глина. Дулан плотно зажмурил глаза, и на веки обрушился земельный град.

Ему оставалось только надеяться, что собакам понадобится какое-то время, чтобы закопать могилу. И он успеет исповедаться перед Богом. Ведь он не мог явиться перед Создателем, не совершив этого последнего обряда.

И с губ священника начала срываться безмолвная латынь, которую он заучил еще с детства и с тех пор помнил. Молитва возносилась теперь к небу, стремительно исчезающему над растущим слоем земли.


В неясном и сумеречном свете раннего утра могильщику сначала почудилось, будто из свежевырытой могилы пророс тоненький стебелек. Протянув к нему руку, могильщик резко отпрянул. Он испуганно вскрикнул, когда, споткнувшись о рукоятку детектора, похожего на машинку для стрижки газонов, увидел перед собой небольшой экран. На нем явственно запечатлелось лицо Томаса Дулана, на веки вечные сомкнувшего свои глаза и губы.

Глава 8

Устроившись возле люка самолета, совершавшего прямой рейс Рим — Лондон, Майкл Финн прокручивал в памяти разговор со священником из Субиако. Он хоть как-то пытался собраться с мыслями.

Финн достал свой портфель и вновь пробежал глазами документы, врученные ему де Карло. Сознание не желало мириться с этим абсурдом, и у Финна возникло сильное желание взять всю бумажную кипу и спустить в унитаз, наблюдая, как потоки воды смывают страницу за страницей. Ученого с ног до головы захлестнуло искушение отделаться от этого кошмара и спокойно возвращаться из Лондона домой.

Но ведь он поклялся на Библии. Финн вздохнул и в который раз уставился на два письма, лежащие в портфеле.

Ясно как день, что женщина по фамилии Ламонт — не в своем уме. Вторая же — смертельно больна. А де Карло, похоже, просто впал в старческий маразм. Но ведь тела Дэмьена Торна все-таки не оказалось в могиле. И одно это требует расследования.

Финн вытащил Библию и записную книжку. Всю двою жизнь он занимался толкованием Священного Писания, и для него не составляло труда в мгновение ока отыскать необходимые цитаты. Он листал страницы, подобно водителю, прослеживающему по карте столь знакомый ему маршрут. Финн только досадовал на то, что женщина, сидящая рядом, все время беспокойно ерзала на своем кресле, то и дело бросая на ученого какие-то странные взгляды.

Финн добрался, наконец, до Нового Завета:

«И поклонились зверю, говоря: кто подобен сему зверю? и кто может сравниться с ним?.. Он действует пред ним со всей властию первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю… И творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю пред людьми…»

Финн отложил в сторону карандаш и, прикрыв глаза, с головой погрузился в воспоминания. Он мысленно вернулся в годы своей юности. Тогда для него существовала только религия, религиозная мораль и этика, а также другие вероисповедования. Да и следующий этап его жизни сводился к чисто научным исследованиям. В Майкле Финне органично сочетались и глубокая вера, и неиссякаемое любопытство: два качества, которые, как он считал, никогда не противоречили друг другу. И лишь иногда, по ночам, его преследовало наваждение, будто некоторые прорицатели, вроде Кассандры, могут оказаться правы и что Библейские предсказания так же сбудутся.

Антихрист жив. А старый священник из Субиако сам видел родившегося Христа. И если де Карло не сумасшедший, то дни до Армагеддона уже сочтены.

Во время паспортного и таможенного досмотра Финн старался сосредоточиться на разных мелочах, чтобы потом не тратить на них время: брать такси или же добираться на метро? В каком отеле остановиться? И кому позвонить в первую очередь?

Финн забрал багаж и вместе с толпой двинулся к выходу. Задержавшись возле газетного киоска, он принялся шарить в карманах, разыскивая мелочь.

Номера газеты «Интернэшнл Геральд Трибюн» лежали на самом виду. Финн всмотрелся в один из них и остолбенел. Как во сне, снял он с полки эту газету и замер как вкопанный, загородив проход и уже ничего не замечая вокруг себя. Не слыша сердитых окриков, он только и бормотал: «Господи, Боже мой!» Лейтенант полиции сообщал в уголовной хронике, что с таким убийством он сталкивается впервые. Трудно себе представить человека, который мог бы заживо закопать в могилу свою жертву. Эта жертва, как установил патологоанатом, во время падения сломала себе шею и была парализована.

— Господи, Боже мой, — шептал Финн и чувствовал, что земля уходит у него из-под ног и колени начинают подкашиваться. И тут он услышал, что люди вокруг встревоженно спрашивают, не позвать ли врача и не нуждается ли он в помощи.


Финн остановился в маленькой гостинице на Пикадилли. Он тут же связался по телефону со своей женой и настолько нежно ворковал с ней, что потом, положив трубку, задумался, а не придет ли жене в голову, будто он провинился перед ней? И уж когда он вернется, он первым делом крепко обнимет жену и выложит, как она много для него значит. Он рвался домой, но сначала надо было выполнить свое обещание.

Финн решил пройтись по улочкам Лондона. Обычно встреча с новым городом волновала его, однако в этот раз он не мог ни на чем сосредоточиться. Лицо Томаса Дулана стояло перед его мысленным взором, в ушах до сих пор раздавался голос священника, с неохотой согласившегося тогда оказать Финну эту услугу. А потом, в тот последний вечер странный телефонный разговор, какое-то невнятное бормотание, будто Дулан был вдребезги пьян.

Финн почувствовал, как по щекам заструились слезы, и даже не попутался вытереть их. Вина за гибель этого человека тяжелым камнем легла на плечи ученого. Финн смахнул слезы и огляделся по сторонам, пытаясь определить, в какой части Лондона он находится. Перед ним возвышалась небольшая церквушка, двери которой были распахнуты. Не колеблясь. Финн вошел туда.

Преклонив колени. Финн размышлял над тем, как ему выполнить данное де Карло обещание. В одиночку раздобыть кинжалы — подобная задача ему, конечно же, не по плечу. Вот если бы они находились в каком-нибудь музее или же в частной коллекции, то это было бы проще. Тогда у него имелся бы шанс. Но Скотланд-Ярд… Да и вообще, эти кинжалы могли уже покоиться на дне морском.

Старый ученый старался представить себе, что можно предпринять. Он прекрасно понимал, что для подобной затеи он — далеко не самый лучший исполнитель. Это, конечно, знал и де Карло. Может быть, священнику следовало нанять какого-нибудь частного детектива. Финн в сомнении покачал головой и, устало прикрыв глаза, ощутил себя до мозга костей смертным. На ум ему пришли слова де Карло: «Христос укажет вам путь…».

Финн с жаром принялся молиться о душах бесследно исчезнувшей юной журналистки и Томаса Дулана. — а также и за себя самого. Он просил у Бога поддержки.

Уже потом Финн никак не мог понять, каким образом он очутился в церкви. Как не мог и вспомнить, что за молитву он там читал. Как будто кто-то привел его туда. Но когда Финн покидал церковь, он уже твердо знал, что ему надо делать.


Бреннана разбудил громкий телефонный звонок. Посол проснулся с каким-то смутным ощущением вины. Это ощущение будто продлевало ночной сон. Шея и часть руки онемели.

— Господин посол. Бреннан вскочил с постели и нажал кнопку селектора.

— Бумаги с брифинга, сэр.

— Спасибо. Занесите их, пожалуйста, — голос его был все еще сонным.

Бреннан зевнул и направился в ванную. Умываясь, он вдруг подумал о том, что вот уже трижды на этой неделе засыпал прямо за письменным столом. Это уж слишком. Надо что-то придумать относительно всевозрастающих, прямо-таки ненасытных сексуальных потребностей Маргарет.

«Сыпану-ка я ей в водку брома, — хмыкнул про себя Бреннан. — Но, пожалуй, подобная проблема — не самая сложная».

Чтение документов из Госдепартамента, как всегда, не доставило особого удовольствия. Бреннан внимательно просмотрел их и отложил в сторону приглашение на переговоры в министерство иностранных дел. Зато потом, — неспешно размышлял он, — можно будет взять парочку дней отпуска. Надо отдохнуть. Только вот где?

«Предположим, — продолжал он развивать эту мысль, — ты человек совестливый. Ну и куда же ты направишься, чтобы слегка отдохнуть? Ведь добрая половина населения земного шара имела весьма смутное представление о правах человека. А диссидентов там либо сажали в тюрьмы, либо просто ставили к стенке. Такое в основном творилось в странах Латинской Америки, а также в Греции и Турции.

В большинстве арабских стран всем заправляли фундаменталисты, и права там сохранились чуть ли не средневековые. Бывало и хуже. Они пытались перенять западный опыт, который в этих странах воплощался в свод каких-то драконовских законов. Испания, например, продолжала заигрывать с фашизмом, как, впрочем, и Италия. Африка представляла собой вообще целиком воюющий континент. А на островах Индийского океана или Карибского моря властвовали либо диктаторы, либо просто гангстеры. Даже европейские страны, казалось бы, более или менее стабильные в этом отношении, не давали гарантий безопасности. Молодое поколение там словно соскучилось по крови. Оттуда то и дело поступали сообщения об убийствах и террористических актах.

Так что ему, американскому дипломату, пришлось бы позаботиться о круглосуточной охране. — Бреннан тяжело вздохнул. — Похоже, весь мир сошел с ума. А последние новости заводили вообще в тупик, делая многие проблемы просто неразрешимыми. И если Господь действительно умер, — думал Бреннан, — то уж дьявол-то жив наверняка и подстраивает нам пакости на каждом шагу».

Посол выглянул в окно на Гросвенор-Сквер. И, как обычно, увидел кучку демонстрантов с какими-то транспарантами. Он не смог прочитать, к чему они призывали. Каждый день то одни, то другие протесты. Бреннан не мог припомнить дня, когда бы он не сталкивался с этими демонстрантами. Более старшие дипломаты вспоминали, что они не видели ничего подобного со времен Вьетнамской войны. Но тогда это был целенаправленный и осмысленный протест против определенной акции. Теперь же выступали против всего подряд, пророча всеобщую гибель и выдавая самые что ни на есть мрачные прогнозы.

В этот раз демонстранты были облачены в черные одежды с нарисованными на них белыми люминесцирующими скелетами. Бреннану вдруг показалось, что один из этих «скелетов» уставился прямо на него. И с расстояния сотни ярдов погрозил ему кулаком.

Вздохнув, Бреннан отступил от окна. Он чудовищно устал от всех этих причитаний и предсказаний. Он страстно желал лишь одного: услышать ободряющий, содержащий хоть толику оптимизма прогноз. Но в глубине души он понимал, что это невозможно. Ибо мир людей не являлся пристанищем, где обитала надежда и где, как неустанно повторяла Маргарет, можно было бы рожать на свет Божий младенцев. Ох уж эта повседневная посольская рутина! Бреннан заглянул в свой еженедельник. Сегодня предстояла вечеринка в отеле «Хилтон». Там должны будут собраться представители англо-американской торговой ассоциации. Если повезет, он возвратится домой часам к девяти вечера.

Бреннан снова прошел в ванную и задернул занавеску душа. Пытаясь избавиться от плохого настроения, посол размышлял о том, что он скажет бизнесменам. Хоть официальных речей не будет, и то хорошо. Какие-то формальности, вроде упрочения мира, укрепления экономических отношений. Бреннан надеялся, что выдаст сегодня эдакий добротный и бодрящий спич, насквозь пронизанный здоровым энтузиазмом.


Конференц-зал был украшен американскими и британскими флагами. То тут, то там виднелись плакаты с девизами ассоциаций.

Битых полчаса пришлось Бреннану пожимать руки и обмениваться приветствиями с гостями отеля. И когда к послу подходил очередной бизнесмен, наметанный глаз Бреннана тут же выхватывал с именной таблички на лацкане его пиджака фамилию этого человека.

На вечеринке присутствовала исключительно мужская половина. Поначалу здесь Царила сдержанная и чопорная атмосфера. «Любопытно, как все они изменятся через пару часов, — лениво размышлял про себя Бреннан, — когда принятые коктейли дадут о себе знать и когда с этих расслабившихся достойных мужей слетит весь официальный лоск».

Лица и голоса, как всегда, начали постепенно сливаться в какой-то общий фон, и скоро Бреннан совершенно неожиданно очутился в одиночестве. Он оказался в тихом, укромном уголке. Невесть откуда появился официант с подносом, на котором стояли бокалы. Посол взял один из них и, неторопливо потягивая коктейль, почувствовал вдруг, что за его спиной кто-то стоит. Он обернулся и увидел тщедушного человечка, неуверенно протягивающего ему руку для пожатия.

— Господин посол, можно вас… всего на пару слов, — попросил этот хрупкого телосложения мужчина.

Бреннан обратил внимание на иллинойское произношение.

— Я — Майкл Финн, — представился ученый, пожимая руку посла. В отличие от всех присутствующих, этот незнакомец не назвал после своей фамилии фирму, которую бы представлял.

Финн словно прочел мысли Бреннана и тут же добавил:

— Я не имею к торговой ассоциации никакого отношения. — Он как будто извинялся. — Вообще-то, я, конечно, не к месту. Меня пригласил сюда приятель моего друга. — Финн заметил промелькнувшую на лице посла тень и недовольную морщинку на его лбу. — Пожалуйста, не беспокойтесь, — поспешно продолжал ученый. — Я уверен, что служба безопасности досконально проверила мои данные. Я историк и специалист по древностям.

— А-а, — неопределенно протянул Бреннан.

— Я уже пытался встретиться с вами официально, но все мои просьбы об аудиенции куда-то канули, — Извините, господин Финн, но если бы мне приходилось говорить с каждым, кто вот так…

— Господин посол, я понимаю, но, пожалуйста, только несколько секунд вашего внимания. — Финн взял Бреннана под руку и увлек его в глубь ниши. — У меня с собой пакет. Я собирался занести его вам домой. Все, о чем я вас прошу, — прочесть эти бумаги.

— Ну, конечно, — согласился Бреннан, даже не пытаясь скрыть зевок.

— Прочесть до конца. И не выбрасывать, если они покажутся вам поначалу абракадаброй.

Бреннан нахмурился. Какое-то воспоминание вдруг мелькнуло в его мозгу. Был ли это разговор, который он никак не мог припомнить?

Финн начал снова:

— Львиная доля прочитанного может показаться вам безумием. Кто его знает, возможно, так и есть на самом деле. Но в чем я точно уверен, так это в том, что два человека, вовлеченных… — Финн замолчал на мгновение, — в это дело, погибли. И один из них — мой знакомый священник из Чикаго.

— Да, но… — Бреннан попытался было уйти, но старик цепко держал его за локоть. — Этот священник обнаружил, господин Бреннан, что могила одного из ваших предшественников пуста. « Бреннан криво усмехнулся и попробовал высвободить руку. — И это проверенный факт, господин посол, — торопливо шептал Финн. — Я говорю о Дэмьене Торне.

Бреннан вырвал, наконец, свою руку. А Финн между тем перешел уже почти на скороговорку:

— Постарайтесь, пожалуйста, сами задать себе вопрос, почему в гробу вместо тела Дэмьена Торна лежит груда камней?

Бреннан отстранился от ученого, но Финн бежал за ним следом:

— Я не сумасшедший, господин посол. И не пытаюсь извлечь никакой выгоды для себя. Более того, я сам до смерти боюсь, я не из породы храбрецов. Помощник Бреннана, заметив, что его шеф попал в весьма затруднительное положение, тут же поспешил ему на помощь, А Финн, торопливо семеня за послом, все говорил л говорил:

— Вы сделаете то, о чем я вас просил, господин Бреннан? Просто прочтите содержимое пакета…

Посол остановился и внимательно глянул в напряженное лицо ученого:

— Хорошо, — кивнул он. Лишь бы отделаться от этого человека А Финн благодарно заулыбался.

— Спасибо, господин посол. — И заспешил к выходу, счастливый и торжествующий, как будто страшный груз свалился, наконец, с его плеч.

Глава 9

Огромный «Боинг-777» оторвался от взлетной полосы лондонского аэропорта «Хитроу» и взял курс на запад. Майкл Финн, устроившись поудобнее в кресле, глубоко задышал, так шумно выпуская воздух, словно это был поднявшийся на поверхность воды кит.

Он ликовал при мысли, что летит, наконец, домой. Но к чувству облегчения примешивалось и неясное ощущение вины. Может быть, он все-таки мог сделать больше. Хотя, вряд ли. Теперь-то Филипп Бреннан уже наверняка знает все. Ученый не сомневался, что посол должен заинтересоваться бумагами. Однако… Бреннан равным образом может их выбросить. Но ведь он, Майкл Финн, сам засвидетельствовал тот факт, что тела Дэмьена Торна не оказалось в гробу. А это должно привлечь внимание посла Финн с нетерпением ожидал, как вся правда выплывет, наконец, наружу. Какой-нибудь репортер из «Чикаго Трибун» докопается до истины и выплеснет на страницы газет всю подноготную. Он и раньше сталкивался с газетчиками, имея достаточно ясные представления о том, как они добывают материал. После беседы с ним они, конечно же, кинутся обзванивать всю торновскую империю и задавать кучу вопросов. Вот тогда-то и выяснится, что страшная смерть Томаса Дулана не явилась случайностью.

Финн заказал мартини. Через минуту к нему подошла рыжеволосая стюардесса и протянула бокал При этом она заявила, что ее зовут Дениз, и пожелала Финну приятного полета. Тот отметил про себя, что улыбка у стюардессы совсем не дежурная, а, наоборот, очень искренняя и теплая. Ему даже показалось, что, подавая бокал, девушка нарочито коснулась его плеча своим роскошным бюстом. И как-то хитровато подмигнула при этом. Финн тут же оборвал полет своей фантазии, решив, что он просто старый идиот, у которого внезапно разыгралось воображение.

Однако, когда на экране засветились первые кадры фильма, стюардесса присела на свободное рядом с Финном кресло и поинтересовалась, как ему нравится полет и не может ли она чем-нибудь помочь джентльмену?

— Нет, спасибо, — шепотом поблагодарил Финн. — Все просто замечательно.

Так они и сидели рядышком, наблюдая за действием на экране. Какая-то лента о жизни полицейских Лос-Анджелеса. Однако Финн так и не смог сосредоточиться. Ему вновь и вновь казалось, что стюардесса пытается с ним познакомиться. Она слегка касалась его бедром. И опять Финн отругал себя за разыгравшееся воображение. Тоже мне, достойный объект любви! На подобных рейсах можно встретить красавчиков и помоложе.

На экране в этот момент что-то взорвалось, и Дениз склонилась к нему, ласково спрашивая, не хочет ли он кофе. Почему бы им не заглянуть в служебное помещение, где она смешает коктейль и сварит кофе?

Дениз удалилась. А Финн вдруг подумал: «А действительно, почему бы и нет? А?»


Дениз скинула свой форменный китель и кепочку и прислонилась к стенке. Она медленно потягивала какой-то крепкий напиток. При этом стюардесса невзначай обронила, что вообще-то на службе ей пить не полагается. Время от времени девушка высовывалась за шторку и окидывала взглядом салон. Ничего, пусть пока за нее попашет Кэнди, а ей самой не мешает чуточку расслабиться. Дениз поведала, к слову, что родом она из Денвера. А он откуда? Чем занимается? Что занесло его в Европу? Командировка? Или решил отдохнуть?

Отвечая на все ее вопросы, Финн старался сохранить бесстрастность и не пялиться на красотку — он то и дело бросал взгляд в иллюминатор и посасывал свой мартини с таким видом, будто всю свою жизнь только этим и занимался.

— А вам нравится летать?

— Нет, — покачал головой Финн, — я, видимо, из той породы людей, которая до конца своих дней не в состоянии понять, что подобная махина из металла может не только взлететь, но и просто оторваться от земли.

— Ха, а я тоже из этой породы, — улыбнулась Дениз.

— Да и потом, — продолжал Финн, — для чего надо непременно убирать шасси?

— Ах, до чего же милое заблуждение, — нежно пожурила его стюардесса, — но ведь с выпущенными шасси самолет просто не может лететь.

— Ну, а если шасси застрянут? — не унимался Финн. Девушка рассмеялась и, взяв его за руку, увлекла за собой в глубь подсобки. Они оказались у крошечного лифта.

— Шасси всегда срабатывают, я вам сейчас продемонстрирую. Нам надо только спуститься на самый нижний этаж. Вот сюда, — девушка шагнула вперед, и Финн охотно последовал за ней, не выпуская из рук бокала. Он вдруг вспомнил героев комиксов, которые всегда щипали себя за нос или за ухо, дабы убедиться, что происходящее им не снится.

Девушка ловко пробиралась между кухонных электрических плит и сервировочных столиков. Финн, однако, тут же умудрился застрять между ними. Девушка, смеясь, подтолкнула его к тяжелой двери. Отхлебнув еще один глоток, Финн внезапно почувствовал, как участился его пульс. Девушка была совсем рядом, и Финн ощущал удары собственного сердца.

— Шасси вон там, в центральном люке. — Дениз взглянула вверх, на лампочку, мерцавшую красноватым светом. — Когда загорится зеленый свет, мы сможет войти туда.

— И сколько мы там пробудем? — пробормотал Финн, надеясь в душе, что это мгновение обернется вечностью.

— Вот, уже можно, — объявила Дениз и толкнула дверь. Ученый последовал за ней в центральный люк и тут же вздрогнул от резкой смены температур. Одним махом он осушил свой бокал и вслед за стюардессой приблизился к гигантскому стальному контейнеру, занимавшему почти весь этот отсек.

— Поднимитесь сюда, — обратилась к нему девушка, взбираясь по лесенке на поверхность этого сооружения. Финн поднялся следом за ней и примостился наверху.

— Вот это и есть шасси, — объяснила стюардесса, отодвигая массивную задвижку, — видите?

Ученый просунул голову в образовавшееся отверстие и прямо в нескольких дюймах от своего лица увидел огромные колеса.

— Их шестнадцать штук, — сообщила девушка. — По четыре колеса на каждом из четырех шасси. Пять футов высотой.

Финн хмыкнул, едва ли понимая то, что объясняла ему девушка. Сведения обо всех этих гидравлических сооружениях и о том, что происходит, если автоматика не срабатывает, никак не укладывались в его голове. Оказывается, если автоматика выйдет из строя, шасси все-таки выдвинутся.

— По закону гравитации, понимаете?

— Да, конечно. — Финн решил было, что девушка шутит, когда она предложила ему посмотреть на шасси. Она же, казалось, на полном серьезе решила посвятить ученого в тайны этих чертовых колес — Сейчас, одну минутку, — девушка встала на колени. Финн услышал шипение, когда люк в самолетном днище слегка подался. Порыв сильного ветра задрал его рубашку.

У Финна перехватило дыхание.

— Вот видите, колесики выдвигаются, так что вам не следовало беспокоиться. — В этом оглушительном реве моторов и свисте ветра ученый с трудом различал, что ему кричит стюардесса. Взглянув на шасси, он разглядел далеко внизу, на окраине Нью-Йорка, крошечные домишки.

Финн снова вздрогнул от холода. Держась за крышку люка, он начал потихоньку двигаться назад. И вдруг почувствовал на своих плечах ее руки. Ученый улыбнулся. Ну и местечко она выбрала…

И тут же сорвался вниз. Руки его беспомощно повисли в воздухе, он пытался схватиться за перекладины шасси. Ударившись лицом о твердую, как сталь, покрышку колеса, Финн закричал от страшной боли. В этот момент ему заклинило ногу. Вцепившись в огромную шину, ученый с трудом поднял голову. Он увидел, как стюардесса помахала ему рукой и захлопнула крышку люка.

Финн соскальзывал вниз. Пытаясь найти хоть какую-нибудь опору, он нащупал в резине глубокую трещину и тут же почувствовал резкий запах. «Обычное английское дерьмо, — промелькнула в его голове безумная мысль, — в которое шасси вляпалось на взлете».

Финн попытался подтянуться, но так и не смог высвободить из ловушки ногу. А тело, расплющенное огромным воздушным давлением по поверхности шасси, словно приклеилось к ним. И все-таки ученому удалось оторвать руки и приподнять их несколько выше В лицо ему тут же ударили ошметки засохшей грязи, засорив глаза, из которых не переставая текли слезы.

Внизу замелькали строения аэропорта Кеннеди. Там его ждет жена Она специально прилетела сюда, чтобы встретить мужа. Наверное, она стоит сейчас на смотровой площадке и наблюдает, как приземляются самолеты, выискивая глазами его машину.

Лицо Финна было плотно прижато к резине. Внезапно он вспомнил слова Дениз: иногда самолет с такой силой ударяется о посадочную полосу, что от шасси отлетают кусочки резины. Теперь он уже ясно различал перед собой посадочную полосу.

Из последних сил Финн оторвал от шины голову, приподнял ее и испустил душераздирающий вопль.


Прямо под крылом «Боинга» возле иллюминатора сидел маленький мальчик. Он вцепился в руку матери и тихонько плакал. К ним подошла стюардесса и поинтересовалась, в чем дело.

— Он первый раз летит, — объяснила мать.

— Вот опять, опять, — не унимался малыш, обращаясь к стюардессе, как бы ища у той поддержки.

— Он утверждает, что слышит крики, — извиняющимся голосом продолжала его мать, — а я ему возразила, что это всего-навсего свист ветра.

— Ну, конечно, — согласилась стюардесса, поглаживая малыша по руке. — Мы снижаемся со скоростью двухсот миль в час. Это просто сильный ветер.

Малыш прижался ухом к иллюминатору. Закрыв глаза и пальчиками заткнув уши, он словно ожидал, когда же прекратится этот ужасный крик. Затем он почувствовал толчок. Шасси заскрежетали, ударившись о бетонную полосу. Рев моторов начал затихать. Еще один плавный толчок, и самолет застыл Малыш не открывал глаз до полной остановки самолета. Наконец, выглянув в иллюминатор, он увидел под крылом механика.

Тот в полном оцепенении уставился на прилипшее к шасси кровавое месиво, бывшее когда-то Майклом Финном.

— Ну вот, теперь крики прекратились, — счастливо улыбаясь, сообщил матери малыш.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 10

Спускаясь в лифте, Филипп Бреннан улыбнулся двум молодым сотрудникам и пробормотал обычное приветствие. Вначале он не пытался вникнуть в их беседу, занятый мыслями о предстоящей рутине. Глубоко вздохнув, он постарался избавиться от всей этой ерунды, чтобы, как повторяла Маргарет, по пути домой прочистить мозги и освободить их для болтовни за обеденным столом. Она, конечно, права. Он уже почти превратился в «работоголика».

До посла вдруг долетели обрывки разговора:

— Ты себе можешь такое представить? Вывалиться из этого растреклятого «Боинга»?

Внутри у Бреннана что-то сжалось.

— Да, подобная весточка не для твоих слабых нервов. — Его опознали только по списку. Когда просто посчитали всех пассажиров. Какой-то тип из Чикаго. Рылся в древностях или что-то в этом роде.

Бреннан резко обернулся.

— Простите, о чем это вы только что говорили? — осведомился он. — Что это за тип из Чикаго?

— Да этот бедняга вывалился из самолета, когда тот приземлялся в аэропорту Кеннеди, — объяснил один из молодых людей. — Передавали в сводке новостей.

— Его фамилия случайно не Финн?

— Да, точно. А вы его знали, сэр? — молодой человек с любопытством уставился на Бреннана.

Двери лифта разошлись, и посол, покачав головой, бросил на прощание «спасибо» и вышел из лифта. Направляясь следом за ним, молодые люди наблюдали, как он шел по коридору.

— Странно, — заметил один из них. — Похоже, он здорово перетрудился. Однако, ничего удивительного, если принять во внимание, как он пашет, болтаясь между Вашингтоном и Лондоном, улаживая эту ближневосточную заваруху Они остановились перед дверью — Говорят, этого бедолагу при посадке расплющило о шасси и он еще добрых пару миль поджаривался на шине.

— Кошмар. Может, пойдем врежем по пиву?


Весь вечер напролет Бреннан пытался отделаться от воспоминаний об этом старике, но лицо Финна стояло у него перед глазами, а в ушах звучал умоляющий голос ученого. Посол потерял аппетит и, невпопад отвечая на вопросы Маргарет, просто согласно кивал, когда она расписывала ему прелести их предстоящего отпуска.

— Как мило, — внезапно осекшись, Маргарет ткнула в мужа пальцем.

— Что такое?

— Я разговариваю с тобой, а ты то и дело смотришь на часы.

Бреннан извинился и включил телевизор. О жуткой кончине Финна сообщили только под конец новостей, уделив этому происшествию буквально пару секунд и заявив, что компания «Пан Америкэн» ведет расследование.

— Несчастный, — еле слышно пробормотал Бреннан — Наверное, напился до чертиков, — констатировала Маргарет, и Бреннан поразился ледяному безразличию в ее голосе. А жена улыбнулась ему как ни в чем не бывало и уютно пристроилась рядышком.

Однако, когда Бреннан резко отстранился от нее и, поднявшись, направился прочь из гостиной, Маргарет удивленно посмотрела ему вслед.

Пакет, врученный послу Финном, валялся в кабинете среди кучи других бумаг. Вскрыв его, Бреннан вытащил два конверта, какие-то документы и газетную вырезку. К первому листку была прикреплена записка с обратным адресом лондонского отеля Бреннан прочел ее.

«Уважаемый господин посол, спасибо за проявленный интерес Пожалуйста, прочтите бумаги и письма в том порядке, в каком они здесь сложены Я прошу Вас дочитать их до конца. Скоро я свяжись с Вами. И тогда я представлю Вам конкретные факты»

Подпись Финна была четкой и тщательно выведенной.

Бреннан потянулся к бутылке и плеснул себе виски в бокал. Маргарет, конечно, начала бы сейчас выступать, что он последнее время здорово закладывает, да черт с ней.

Посол развернул первое письмо. «Святой отец, завтра я ложусь на операцию…» Подвинув настольную лампу, Бреннан внимательно читал письмо. Закончив, он потянулся за вторым. «Простите, святой отец, ибо я согрешила…» Застонав, Бреннан провел рукой по лбу, — только не это. Он откинулся на спинку кресла, смяв в ладони послание Мэри Ламонт. Всем своим существом он пытался избавиться от этого кошмара. Разорвать все это, вышвырнуть в мусорную корзину… Но любопытство победило. Затаив дыхание, Бреннан пробежал глазами и второе письмо. Затем, вложив его в конверт, взял в руки отпечатанные на машинке записки под названием «Монастырь Сан-Бенедетто».

Отец де Карло повествовал на этих страницах о событии, имевшем место восемнадцать лет назад. Рассказывал священник на редкость доступным и четким языком. Он возвращался к тому моменту, когда светила в созвездии Кассиопеи слились воедино, а он и еще горстка монахов приехали в Англию, чтобы уничтожить Антихриста. Как они боролись с силами тьмы и как все шестеро монахов отдали свои жизни в этой битве.

Бреннан нахмурился, отыскивая другие свидетельства или детали, однако в записках больше ничего не оказалось. Де Карло продолжал свое повествование рассказом о том, что слияние трех звезд возвестило о втором пришествии Христа. Он утверждал, будто Антихриста в конечном итоге уничтожат.

Сам не замечая, как он шевелит губами, Бреннан прошептал конечные слова записок: «Я полагал, будто это была последняя битва, но я ошибся. Бог направит следующего мужчину или женщину, ибо больше ошибок быть не может. Сын Божий ходит по земле. Жив и Антихрист. Они вот-вот должны встретиться».

Последнее письмо было от Майкла Финна. «Чтобы все это понять. Вам потребуется Библия…» Бреннан встал и, пошатываясь, направился к книжным полкам. Библию покрывал слой пыли. Бреннан попытался сдуть ее и закашлялся. Он старался припомнить, когда в последний раз открывал эту книгу.

Финн писал очень четко и аккуратно, поэтому Бреннану не составило особого труда отыскать нужную цитату в Святом писании.

«Ибо восстанет народ на народ и царство на царство…»

Бреннан взглянул на письмо ученого. Тот объяснял:

«Полагают, что эти слова можно отнести к первой мировой войне…» — Бреннан продолжал читать Евангелие от Матфея: «…и будут глады, моры и землетрясения по местам». Действительно, подобное происходило и в Италии, и в Китае, и в Японии. — «Претерпевший же до конца спасется». Однако, замечал Финн, комментируя Новый Завет, это еще не конец: «.ибо надлежит всему тому быть: но это еще не конец». Далее он разъяснял: «Вторая мировая война, всемирный голод, бесконечные проблемы с Израилем — все это приметы времени. Как и предсказано, наступят последние дни. И об этом — не только в Библии. На это указывали и Юстиниан, и Тертуллиан.

Голова у посла раскалывалась, и он снова потянулся к бутылке. «Дни уже сочтены, — читал он, — это восставший Антихрист и Второе пришествие Господа нашего, и последнее сражение за Израиль. Это задача с несколькими неизвестными, но стоит поставить их в ряд, тут же напрашивается вывод: речь идет об Армагеддоне, где состоится последняя битва между добром и злом».

Бреннан продолжал изучать письмо: «Но давайте же помолимся, чтобы пророчество сбылось и чтобы за этой битвой последовало Тысячелетие мира».

Хмыкнув, Бреннан отложил в сторону письмо и произнес:

— Хотел бы я знать, что это будет за мир? Планета мертвых?

Словно протестуя, он тряхнул головой и вновь взялся за бутылку. И тут обнаружил, что уже наполовину осушил ее. А он даже не мог припомнить, сколько раз наполнял бокал.

Бреннан достал последний документ — копию статьи Кэрол Уает. Уставившись на текст, он не мог разобрать отдельных слов. Силы оставили его.

— Безумие, безумие, — простонал посол и погасил настольную лампу. Пошатываясь, он направился к двери.

В глубине души Бреннан надеялся, что Маргарет уже спит. Впервые за годы супружества ему не хотелось слышать ее голос, чувствовать ее тело, ее настойчивые объятия.

Он тихонько скользнул под одеяло. Жена глубоко дышала и лишь слегка пошевелилась, когда он лег рядом. Какое-то время глядя в открытое окно на звезды, Бреннан пытался припомнить название созвездия. Очень скоро он понял, однако, что не в состоянии сделать это. Тогда он закрыл глаза и тут же словно провалился…

…Он стоял возле купели, Маргарет находилась рядом. Она держала на руках младенца. Орган и хоральное пение звучали так громко, что просто оглушали его. Он склонил голову и поцеловал жену в щеку. Он гордился ею. Ведь она не хотела рожать и все-таки сделала это вопреки своим желаниям. Он взглянул на ребенка, завернутого в шаль. Тот улыбнулся ему беззубым ротиком и протянул крошечную, пухлую ручонку. Он пощекотал малышу ладошку и почувствовал, как тот ухватился за его палец.

И тут до него, наконец, донесся сквозь громкое пение голос священника. Голос был высокий и до боли знакомый. Он словно умолял о чем-то. Бреннан нахмурился, пытаясь вспомнить, где он мог его слышать. И этот иллинойский акцент. Обернувшись, он нос к носу столкнулся с Майклом Финном, протягивающим руку к его ребенку.

— Нет, — вырвалось из его уст. Он пытался остановить Маргарет, которая собралась было передать священнику младенца. Но не смог сдвинуться с места. А Финн уже опускал в купель ручонку младенца.

— Нет, — снова закричал Бреннан, но никто не обратил на него внимания. Тогда он схватил ребенка, несмотря на сопротивление Маргарет. В это мгновение шаль слетела с плечиков младенца. Бреннан с ужасом увидел, что тело ребенка покрыто густой жесткой шерстью. Младенец как будто хмыкнул и уставился на Бреннана. Дыхание его отдавало зловонием, которое тут же заполнило всю церковь. Финн выхватил младенца из купели и что есть силы ударил его по голове. Но тот только рассмеялся и опять вцепился в руку Бреннана. Оглушительное хоровое пение не смолкало. Посол попытался оторвать взгляд от глаз ребенка и высвободить свою руку.

«…я прошел по долине смерти под ее крылами, но силы зла меня не испугают…» — Бреннан силился припомнить точные слова, но не смог. А маленькие пальчики уже тянулись к его глазам. Рядом ворковала Маргарет:

— Ну что ты, милый? Пусть малыш побалуется. Бреннану нестерпимо хотелось сбежать из церкви, но ноги стали словно ватными, и он не мог сдвинуться с места. Тогда он крепко зажмурился и попытался перекричать хор. Но хохот ребенка заглушил все вокруг…


…Бреннан открыл глаза. Крик его эхом отдавался в спальне. Вцепившись одной рукой в простыню, а другой — прикрывая глаза, он сидел в собственной постели. Сквозь пальцы Бреннан видел удивленное лицо Маргарет. В глазах застыли страх и изумление, а взгляд ясно говорил о том, что муж ее окончательно свихнулся.

Бреннан тряхнул головой, словно стараясь избавиться от остатков ночного кошмара. Он протянул руку к Маргарет, но та отстранилась, а он никак не мог услышать ее голос, хотя видел, что жена что-то говорит ему. В ушах его до сих пор стояли хохот ребенка и хоровое пение.

Прикрываясь простыней, Маргарет вскочила с постели и прислонилась к стене. Она не спускала с мужа глаз. Бреннан поднялся с кровати и тут же бросился в ванную. Жуткое зловоние, которое, как ему казалось, пропитало всю спальню, преследовало его. Захлопнув за собой дверь, Бреннан обессиленно привалился к ней, а губы его все еще продолжали шептать:

«Мне снилось во сне, что я вижу неведомый город.

Непобедимый, хотя б на него и напали все царства земли.

Самым высоким там — качество было могучей любви.

Выше — ничто, и за ней все идет остальное…»[5]

Бреннан тяжело вздохнул. И опять ему показалось, что изо рта доносится этот зловонный запах. Он провел пальцами по подбородку и ужаснулся. Тот был на ощупь мягким и нежным, как у ребенка. Дотронувшись рукой до головы, Бреннан похолодел. Под пальцами пульсировал неокостеневший родничок. Посол взглянул в зеркало.

Хохоча беззубым ртом, из зеркала на него уставился младенец, покрытый густой шерстью. С губ его стекала зловонная слюна.


Сегодня он явился в свой рабочий кабинет ни свет ни заря. Надо было подготовить какую-то очередную речь, однако сосредоточиться никак не удавалось. И чем усердней пытался он избавиться от ночного кошмара, тем более властно заполнял тот все его существо.

Все утро старался он раскидать накопившиеся мелкие делишки, выполняя их скорее чисто механически: он то и дело куда-то названивал, прикрикивая на оторопевшую секретаршу. Во время ланча он встретился с одним молодым дипломатом. Они оживленно обсуждали предстоящее совещание, и Бреннану оставалось лишь надеяться, что всю эту ахинею, которую он нес, молодой человек не воспримет близко к сердцу. Однако беспокойное выражение на лице последнего говорило о том, что посол был явно не в себе.

Вернувшись в кабинет, Бреннан вспомнил о пакете, лежащем на его рабочем столе. И тут в памяти всплыло одно имя. Он нажал кнопку селектора.

— Пожалуйста, отыщите Джима Грегори. Спустя минуту из селектора донесся голос пресс-секретаря. Бреннан обратился к нему:

— Джим, мы ведь получали прошение от журналистки по фамилии Кэрол Уает? Совсем недавно, мне кажется.

— Минуточку, сэр.

Последовала пауза. Джим Грегори пробежал глазами списки.

— Да, сэр, — подтвердил он. — Вообще-то весьма странное прошение. Оно было связано с какими-то кинжалами или чем-то в этом роде.

— Сообщите ей, что я готов с ней встретиться.

— Но господин посол, она ведь в самом конце списка. Мне кажется, что это не самое важное дело и что… Бреннан осек пресс-секретаря:

— Найдите ее.

— Хорошо, господин посол.

Оглянувшись на герб США, посол подмигнул орлу:

«Джим, похоже, решил, что у меня крыша поехала». — Он зашагал из угла в угол.

За окнами, на площади толпились демонстранты. Не мигая, Бреннан уставился на них. Услышав жужжание селектора, он вздрогнул.

— Простите, сэр. Это снова Грегори. Ваша журналистка, кажется, испарилась. Ее никто не видел с того самого дня, как она отправила прошение.

— О, Господи, — Бреннан повалился в кресло.

— Что-то не так, сэр?

— Нет, все в порядке.

— Оставить ее в списке? Вдруг она объявится?

— Да, но только я думаю, что она не… — голос его оборвался.

— Сэр?

— Да, да, оставьте ее в списке.

«Еще одна, — подумал посол, загибая пальцы, — Рейнолдс, Ламонт, де Карло, Дулан, а теперь вот и Кэрол Уает — все мертвы, исчезли или просто обезумели».

Священник был последним, кто еще оставался в живых. Но он был явно чокнутый. Или он, Бреннан, сам сошел с ума? Но мысль о том, что священник — вполне нормальный человек, уже сама по себе являлась безумием, потому что, если это не так, то придумать подобное нельзя, нет, подобное придумать нельзя.

Снова зажужжал селектор. На проводе был Билл Джеффрис, его закадычный друг. Когда-то они вместе учились в колледже, а теперь Билл заправлял Госдепартаментом. Джеффрис звонил по поводу совещания у министра иностранных дел.

— Будь повнимательней, — посоветовал Джеффрис.

— Но мне, кажется, за это и платят.

— Да, Филипп, тут до меня дошло, что ты в следующем месяце отбываешь в отпуск? Извини, дружище, но я вынужден сообщить, что тебе, похоже, придется повременить с отпуском. Сейчас не самое подходящее время.

— Да, конечно.

— Может, осенью.

— Конечно.

Бреннан уже собрался было опустить трубку, как вдруг в голове мелькнула мысль. Джеффрис был хорошим человеком, но главное — на него можно было положиться. И он не станет задавать лишних вопросов. — Билл, объясни, пожалуйста, как проходит эксгумация.

— Это зависит от того, кто — эксгумируемый.

— Дэмьен Торн.

— Что? С тобой все в порядке, Филипп?

— Скажи, есть какой-нибудь способ проверить, находится ли тело Торна в могиле?

— О, Господи! Филипп…

— Я знаю. Ты думаешь, что я — сумасшедший. И все-таки, можно ли это проверить?

— Ну, я не знаю.

— Ты можешь выяснить все подробности официальной эксгумации? И так, чтобы в это дело никто не совал нос.

— Думаю, что да. Но зачем тебе это?

— Послушай, если я тебе обо всем расскажу… л боюсь, что свяжу тебя по рукам и ногам.

И тут они рассмеялись, прекрасно понимая друг друга без лишних слов. А когда Бреннан опустил трубку, он почувствовал себя гораздо легче, ибо смог хоть как-то разделить с другом это тяжелое, страшное бремя.

В Вашингтоне Джеффрис звякнул своему секретарю:

— Соедините меня с «Торн Корпорейшн». Немедленно.

Глава 11

Поль Бухер был весьма обеспокоен своим здоровьем и настроением. Он то и дело ловил себя на мысли о том, что мечтает раскинуть палаточку где-нибудь на берегу озера, засесть там с рыболовной удочкой… или подремать в кресле-качалке. Не лишней оказалась бы у полыхающего костра и бутылка доброго вина. Словом, Бухер мечтал об отдыхе. И как старательно ни отгонял старик эту мысль, она все сильнее и сильнее завладевала им. За всю свою жизнь Бухер ни разу не брал отпуск. Это дело опасное, считал он. Уехал в отпуск, вернулся, а за твоим письменным столом хозяйничает уже кто-нибудь другой. В молодости он еще мог позволить себе от случая к случаю взять пару деньков и отдохнуть. Но сейчас… Сейчас в его душе все неодолимей поднималось это желание мира и покоя.

Однако, и на этот раз, отбросив в сторону подобные мысли, старик приписал свою усталость перелету и смене часовых поясов. Перелету через Атлантику.

Еще вчера вечером он серьезно раздумывал над тем, что неплохо бы остаться дома, в Чикаго: что за нужда срываться и лететь в Лондон на это совещание? Ему обо всем могли доложить и по телефону. Битый час убеждал он сам себя, что лететь все-таки нужно. Это было совершенно очевидно. А он все оттягивал и оттягивал решение.

Было уже далеко за полночь, когда его огромный лимузин подкатил к Пирфорду. Джордж, как всегда, стоял на посту и приветливо улыбался.

— Как дела, Джордж? — спросил Бухер дворецкого, вручая тому свое пальто.

— Отлично, сэр, — отчеканил дворецкий, но в его взгляде мелькнула тень.

— Ты уверен?

— Вполне, сэр. — Джордж залился краской. Проводив Бухера в гостиную, дворецкий сообщил:

— Он сейчас спустится, сэр.

— Так он еще не спит?

— Нет, и хочет вас видеть.

Бухер смотрел вслед Джорджу, покидавшему гостиную. Истинно английский слуга, обладающий манерами, что сохранились со времен доброй старой Англии. Джордж уже совсем старик, а держится молодцом. А будет ли он, Поль Бухер, выглядеть так же в возрасте Джорджа?

Бухер растянулся на софе и сомкнул веки. Когда он открыл глаза, то увидел перед собой юношу. Тот не сводил с него пристального взгляда.

— Ты выглядишь усталым, — заявил юноша.

— Возраст, дружок, в конце концов, одолевает всех людей.

— Н-да… — этот возглас, однако, не выражал ничего определенного. — Ты так устал, что не можешь даже рассказать мне о совещании?

— Могу, конечно.

Бухер поднялся, достал папку и, вытащив оттуда листок с докладом, передал его юноше. Тот внимательно прочитал доклад и поднял глаза на Бухера.

— Значит Саймон намеревается блокировать любое другое предложение?

Бухер кивнул.

— И значит, встреча откладывается?

— Ну да.

— Но в этом случае мы просто сохраняем статус кво.

Тон юноши был раздраженным.

— Да, — во взгляде Бухера сквозило нескрываемое удивление. — Но ведь именно этого мы и хотели. Наша стратегия преследовала эту цель. Разделять и властвовать. Доводить хаос до предела, чтобы затем контролировать его. Таким образом мы сохраняем все наши позиции в качестве…

Дэмьен-младший резко перебил его:

— Так мы не сдвинемся с мертвой точки!

— Прости, не сдвинемся куда?

— Туда, откуда начнется, наконец, разрушение всего этого мира.

Юноша швырнул листок с докладом прямо в лицо старика и, круто повернувшись, вышел из зала.

Бухер смотрел ему вслед. Он поймал себя на мысли, что с грустью вспоминает былые годы. Отец этого юноши никогда не позволял себе подобный тон. Он никогда не ставил Бухера в тупик. С Дэмьеном-старшим можно было работать.


Он проснулся рано. Сон его был беспокойным, перед глазами мелькали какие-то обрывки видений. Приняв душ, он переоделся, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале. Лицо старика и дряхлеющее тело. Даже сон не мог уже освежить его. Глаза резало, изо рта доносился отвратительный запах. В сердцах выплеснув воду из стакана в раковину, он вышел из ванной, с трудом подавив зевоту.

Проходя мимо комнаты Дэмьена-младшего, он постучал в дверь. В ответ не донеслось ни звука. Даже привычного рычания собаки.

Бухер отворил дверь и заглянул в комнату. Постель была измята. Простыни являли собой полный беспорядок, а подушка вообще валялась на полу. Решив покинуть комнату, Бухер прикрыл было за собой дверь, но тут взгляд его упал на новый коллаж, размещенный на стене. Прищурившись, Бухер попытался получше разглядеть его. Он вернулся в комнату и принялся рассматривать фотографии.

Рядом со снимком могилы Кейт Рейнолдс расположилась целая серия новых цветных репортажей. На первой был запечатлен труп обнаженной женщины, лежащей на полу черной часовни. Огромные, карие глаза этой женщины неподвижно уставились вверх. На втором снимке было сфотографировано то же тело, но уже на первой стадии разложения. Далее висела третья фотография, затем четвертая.

Дрожа как осиновый лист, Бухер привалился к стене, чтобы не упасть. Рука его потянулась к одной из фотографий, и та соскользнула на пол. Пошатываясь, Бухер вышел из комнаты, с трудом сдерживая приступ тошноты. Он прикрыл за собой дверь и двинулся вдоль коридора, пытаясь собраться с мыслями.

У дверей часовни лежала собака. Взглянув на Бухера, она неохотно отодвинулась, пропуская его. Бухер постучал в дверь. Ладони его покрылись липким потом, и он молился лишь об одном — выдержать то, что ему предстояло увидеть.

Но войти было необходимо. Он должен знать, что же происходит здесь, в этой недоступной лучам света комнате. Ни звука не доносилось изнутри. Легонько приоткрыв дверь, Бухер шагнул внутрь помещения. Через мгновение глаза его свыклись с темнотой и прямо перед собой он разглядел юношу: искаженное гневом лицо с горящими ненавистью глазами; пальцы, вцепившееся в руки отца. Пот струился по лицу юноши, Пока Бухер оглядывал часовню, животный страх охватил его. Дыхание сперло, однако старик не заметил вокруг ничего необычного, никаких новых кошмарных экспонатов. — Поль, — голос юноши заставил старика оцепенеть. Этот голос походил скорее на отрывистый лай. Бухер невольно отпрянул от двери.

— Оставь меня.

Бухер повиновался и, выйдя, притворил за собой дверь. В коридоре он вздохнул с облегчением.

Уже в гостиной Бухер плеснул в бокал виски и вызвал дворецкого. Старик тут же явился. Он вошел, склонив набок голову, словно побитый пес.

— Ты что-нибудь знаешь об этой посетительнице? Об этой молодой женщине?

Джордж насторожился. Переведя дух, он заговорил:

— Я знаю только, что сюда приезжала машина, сэр. Молодой господин попросил меня найти кого-нибудь и отогнать ее прочь отсюда, чтобы невозможно было ее отыскать. И в чем я точно уверен, так это в том, что машина принадлежала молодой леди.

— Но почему ты не сообщишь мне об этом? Ты прекрасно знаешь, что обязан докладывать мне обо всем необычном.

— Он не разрешил мне, сэр. И он непременно узнал бы, если бы я не повиновался. — Старик вздрогнул. — Он уже наверняка в курсе, что я вам тут сейчас наговорил. От него ничего не скроешь.

Бухер едва заметно кивнул и жестом велел Джорджу уйти. Но тот переминался с ноги на ногу.

— Я надеюсь, он не рассердится, — вымолвил он, наконец, с заискивающей улыбкой на лице. — Мне немного осталось, и я всю свою жизнь верой и правдой служил ему. Он ведь не проклянет меня на муки вечного спасения?

Бухер скривился.

— Нет. Вот этого-то он сделать как раз и не может. Это не в его силах. Успокойся, старик, твоя-то душа проклята во веки веков. — Да, сэр, — проясняясь в лице, подхватил дворецкий. — Я надеюсь.

Ожидая Дэмьена, Бухер в окно рассматривал лужайку перед особняком, лес и дали, открывающиеся за ним. Стояла полнейшая тишина. Воздух словно застыл: не ощущалось даже легкого дуновения. Внезапно Бухера пронзило острое желание оказаться там, на природе, подальше от этого дома, и ни от кого не зависеть.

Он не заметил, как вошел юноша. Услышав свое имя, старик вздрогнул и обернулся. Дэмьен-младший выглядел как обычно, лишь на лице проступали бледность и следы усталости.

— Ты не заболел? — встревожился Бухер. Юноша отрицательно покачал головой.

— Нет. Это все из-за Него. Я ощущаю Его повсюду. Его влияние. Его мощь. — Дэмьен без сил рухнул в кресло. Устремившись к нему, Бухер вдруг почувствовал необыкновенный прилив нежности и беспокойства за жизнь этого юноши. В конце концов, судьбу он выбирал не сам. Приблизившись к Дэмьену, старик вспомнил, что собирался сообщить юноше нечто важное.

— Мы столкнулись с проблемой? Дэмьен уставился на старика.

— Ты, кажется, слышал, я упоминал как-то о Филиппе Бреннане.

Юноша хмыкнул и отвернулся. Бухер продолжал:

— Похоже, что он…

Но Дэмьен не дал ему договорить.

— Все нормально, Поль.

Бухер настороженно взглянул на него. А Дэмьен бесстрастно объявил:

— Он сам себя уничтожит.

«Разумеется, — подумал Бухер, — этого и, следовало ожидать. Где бы ни возникала хоть малейшая угроза, Дэмьен был начеку и действовал наверняка. Так что его, Бухера, беспокойство за жизнь этого юноши было абсолютно излишним, просто даже неуместным». И вдруг старик вспомнил о фотографиях в комнате Дэмьена.

— Кто эта женщина? — спросил Бухер. — Откуда у тебя эти снимки?

Юношу передернуло.

— Это Он подослал ее. Она была похожа на фавна.

— О, Господи, — вырвалось у Бухера.

— Не кощунствуй, — оборвал его Дэмьен.

— А где тело? Где останки?

— У меня есть прекрасный способ отделываться от них. — На лице юноши блуждала странная улыбка. — В конце концов, мне это положено по законам крови.

Ладони Бухера вспотели. Вскочив с кресла, он пристально посмотрел на сына Дэмьена.

— Но ведь это безумие, — почти выкрикнул старик, — это… — он силился подобрать нужное слово, но никак не мог найти его, — это… это недостойно. Твой отец никогда не падал так низко. Ни разу не марал он таким образом своих рук. — Лицо Бухера покрылось красными пятнами от внезапно охватившего его гнева. — Твой отец… Дэмьен вскочил.

— Заткнись, — рявкнул он с такой силой, что Бухер, резко отпрянув, упал на софу.

— Никогда больше не заикайся о моем отце. Это приказ.

Бухер все еще пытался возражать.

— Никогда бы он не пошел на такое. Все его поступки служили определенной цели. Существовал метод. Вот ты все время говоришь о разрушении, а твой отец имел в виду контроль. И все было направлено на то, чтобы контролировать мир и владеть человеческими душами…

— Что-о? — яростно прорычал Дэмьен-младший. — Ты еще смеешь утверждать, будто мой отец хоть на миг задумывался о ваших никчемных душонках? Ты смеешь считать, что они его могли интересовать?

Бухер сорвал со своего пальца перстень и ткнул его юноше прямо в лицо, указывая на три шестерки. Затем твердо произнес:

— И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их, или на чело их; И что никому нельзя будет ни покупать ни продавать, кроме того, кто имеет сие начертание, или имя зверя, или число имени его.

Бухер поднялся во весь рост.

— Это из «Откровения», — разъяснил он. — Покупать или продавать. Контролировать. Вот на что мы отдали столько сил. Чтобы он смог…

— Заткнись же ты наконец, — с губ юноши стекала слюна. — И не цитируй мне всю эту чушь. Ты точно такой же кретин, как и все остальные. Восставший ангел был сброшен в бездну, и за этим может последовать только одно разрушение всего и вся. Только в этом истинная сладость мести. — Дэмьен-младший улыбнулся. — И это будет моя месть!

Бухер остолбенел. А юноша ходил вокруг него, издеваясь и тыча пальцем прямо в лицо старику.

— Мой отец уверял, что двух тысяч лет с вас довольно. Ты болтаешь о каком-то контроле, а ваши философы чешут языки, приплетая сюда свободу выбора. И в частности, свободу выбора между моим отцом и Назаретянином. Ну так вот, Поль, выбор уже сделан. А ты своим колебанием от выживания до тотального разрушения подсобил человечеству сделать его ставку. Ты помог подвести его к самому краю бездны и дать возможность заглянуть в пропасть. — Дэмьен ущипнул Бухера за щеку. — Всего один щелчок — и нет человечества… — Юноша улыбнулся и, не оглядываясь, покинул зал. Бухер услышал, как Дэмьен, рассмеявшись, кликнул собаку.

Шаги стихли. Бухер медленно пересек холл и, поднявшись по лестнице, остановился возле комнаты Дэмьена. Он слышал, как тот слоняется из угла в угол, и чувствовал присутствие собаки.

Затаив дыхание, Бухер на цыпочках прокрался по коридору к часовне и тихонько вошел туда. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, затем приблизился к трупу. Встав на колени, старик сжал в ладонях мертвую руку Дэмьена-старшего.

— Дэмьен, — прошептал он, — с того самого момента, как ты меня призвал, я трудился ради твоего отца. Ради прихода его царства. Я уверовал в него и знал, что его победа неизбежна. Всю свою жизнь я служил тебе верой и правдой. — Бухер погладил пальцы Дэмьена Торна. Потом так же, еле слышно, продолжал: — Когда тебя лишили физического существования, я непрестанно молился твоему духу, и ты отвечал мне. Ты велел не»отчаиваться, утверждая, что твое время еще не пришло, но оно грядет вскорости. Ты отвечал на все мои молитвы и уверял, что твое воскресение обязательно наступит. Ты обещал, что я всегда буду находиться по твою левую руку.

И вот я снова перед тобой. Ради всего того, что мы успели сделать. Ведь это контроль, Дэмьен, а не разрушение?

Склонившись, застыл на коленях старик, как будто ожидал указаний. Но только полоска света скользнула по лицу Дэмьена, и глаза его словно ожили, Бухер вскинул голову и в недоумении заморгал. Услышав собачье рычание, он обернулся. Свет струился из открытой двери. В проеме стояли юноша и собака. Оба не сводили с Бухера глаз.

— Что тебе здесь надо? — с ледяным безразличием в голосе спросил Дэмьен.

— Жду, чтобы мне указали путь.

— Поищи для этого другое место. А меня оставь наконец наедине с моим отцом.

Бухер поднялся, колени его дрожали. Отстранившись, юноша пропустил его. Старик побрел прочь.

На плечи его тяжким грузом опустилась старость. Бухер понял, что проиграл. Однако самым страшным открытием явилось то, что он оказывался на старости лет никому не нужным.

Глава 12

Они влились в этот многотысячный поток демонстрантов. Лондон, начиная с восточной части и Сити до Слоан-сквер в западной части был запружен толпами людей. Движение на Оксфорд-стрит по направлению к набережной было парализовано, и полиция, оставив попытки подсчитать точное количество демонстрантов, называла первые попавшиеся цифры.

Но в отличие от прежних демонстраций, посвященных, к примеру, ядерному разоружению, над этими колоннами людей не витал дух праздничного возбуждения. Здесь невозможно было услышать ни одного рок-музыканта, да и любительские театральные труппы не решились прийти сюда. Все было как-то очень по-серьезному. Напряжение ощущалось повсюду. Толпа двигалась в сторону Трафальгарской площади, становясь все плотнее и плотнее. А полицейские — конные и пешие, молча наблюдали за ней.

Выступление должно было состояться в два часа дня.

Автомобиль Поля Бухера намертво застрял в Пимлико ровно в половине второго. Устроившись на заднем сиденье, он вместе с Дэмьеном-младшим рассматривал людей, бредущих мимо их машины. Многие из них были облачены в черные костюмы с нарисованными на них люминесцирующими скелетами. На других демонстрантах болталось нечто вроде саванов. В детскую коляску засунули восковую куклу, изображающую опаленного ядерным пламенем младенца.

Дэмьен скривился в усмешке. С его губ слетел звук, похожий на хмыканье. И тут же в его ногах огромная собака подняла голову и зарычала, словно вторя этому хмыканью.

Бухер нажал на кнопку селектора и осведомился:

— В чем дело?

Голос шофера эхом отозвался в салоне:

— Влипли, сэр. Полицейские сообщили по радио, что впереди движение парализовано.

— Черт, — вырвалось у Бухера. В который раз задавался он вопросом, чего ради юноше приспичило потащиться на эту демонстрацию. Это не было на него похоже.

Что-то из ряда вон выходящее. Никогда прежде Бухер не замечал за Дэмьеном проявлений такого жгучего любопытства.

— Ничего страшного, мы пройдемся пешком, — заявил Дэмьен-младший.

— Но это далеко, — попробовал было возразить Бухер.

Не сказав ни слова, Дэмьен открыл дверцу и шагнул в толпу. Собака тут же последовала за ним.

Тяжело вздохнув, Бухер объяснил шоферу, где их ждать, и поспешил за юношей.

Вместе с толпой они медленно продвигались вперед. Немецкая овчарка, находящаяся от них в нескольких шагах, вдруг повернула морду и, замерев на месте, уставилась на Дэмьена.

Денек выдался душный и на редкость влажный, с людей градом катился пот. Ноздри юноши вздрагивали, он слегка трепал пса за загривок. Бухер шел за ними вплотную, изредка поглядывая на часы. Вообще-то ему следовало находиться нынче в своем офисе: встреча в Уайт-холле непременно перерастет в пленарное заседание, и его сотрудникам предстоит отчитаться в ближайшие часы. Ему необходимо присутствовать там, а не здесь, на этом дурацком сборище. Бухер яростно огрызнулся, когда какой-то юнец задел его древком, на котором вместо полотнища болтались одни клочья.

— Разуй глаза, — рявкнул на молодого человека Бухер, и тот резко отпрянул, изумленно захлопав ресницами. Агрессивная враждебность этого старика сбила его с толку. Разве не все они стремятся здесь к единой цели, пытаясь спасти человечество?

— Идиот, — пробормотал Бухер.

Ничего, кроме презрения, не испытывал он к этим слепым и безмозглым, словно овцы, придуркам, которые ни на грамм не смыслили в том, кто и что управляет миром. Бухер мрачно следовал за Дэмьеном по Молл-стрит к площади Виктории. Теперь до них уже доносились и отдельные слова из громкоговорителя, и рев толпы, и аплодисменты, то стихающие, то нарастающие. Слышно было, как стрекочут в небе вертолетные лопасти.

Добравшись, наконец, до площади, они уперлись в плотную и неподвижную массу людей. Однако Дэмьен с собакой непостижимым образом умудрялся продираться все глубже и глубже в толпу. Бухеру ничего не оставалось, как следовать вплотную за ним. Со всех сторон раздавались недовольные восклицания демонстрантов, которых они бесцеремонно расталкивали, но стоило только чудовищу у ног Дэмьена зарычать, как люди тут же умолкали.

Они протиснулись к подножию колонны Нельсона. Без труда Дэмьен расчистил для себя и Бухера пространство возле одного из каменных львов. Их взгляды были обращены к деревянному помосту, футов десяти высотой. С обеих сторон находились телевизионные камеры, а на встроенных мониторах крупным планом давалось лицо юного оратора. Толпе он был известен. Кроме всего прочего, молодой человек приходился внуком самому основателю этого движения. Чистый, звонкий голос, усиленный микрофоном, разносился над площадью, отдаваясь эхом.

— В Бонне, Париже, Гааге и Риме, во многих других городах мира проходят сейчас демонстрации протеста и консолидации.

Толпа откликнулась одобрительными возгласами. Юноша продолжал:

— Через пять часов начнется марш в Вашингтоне. А завтра движение всколыхнет население Азии и Австралии. Наши друзья в Москве, Праге, Будапеште и Варшаве поддерживают его и собирают силы для своих выступлений…

Бухер неприкрыто зевал.

— А сейчас выступит Джеймс Грэхем, — объявил молодой человек.

Оглушительный рев толпы ударил по барабанным перепонкам. Бухер невольно коснулся руками головы и взглянул на Дэмьена. Тот взобрался на основание колонны и внимательно рассматривал окружающих, выискивая, очевидно, кого-то в толпе. Наконец, взгляд юноши застыл на высокой и худой фигуре совершенно седого старика, который как раз в этот момент поднимался на помост. Рядом со стариком взбирался по ступенькам и его поводырь — Лабрадор необычайно светлого окраса. Собака подвела старика к микрофону, уселась возле его ног и, подтолкнув мордой руку хозяина к микрофону, спокойно растянулась на помосте с чувством выполненного долга. Старик приподнял руки, и поводок на левом запястье скользнул вниз.

Бухер внимательно разглядывал толпу. Они, похоже, уже отбили себе ладони хлопками. Одни в восторге улюлюкали, другие свистели, и Бухер внезапно вспомнил Дэмьена-старшего. Его выступление перед учениками. Только нынешняя толпа была совсем другой: открытые лица присутствующих светились честностью и добротой. Эта мысль вдруг, как откровение, пронзила Бухера. «А смогли бы эти люди умереть за Джеймса Грэхема? — подумал он. — Более того, стали бы они убивать по его приказу? Нет, не стали бы», — мрачно признался он сам себе.

Лицо старика крупным планом появилось на мониторе. Его темные очки, скрывающие слепые глаза, отражали свет юпитеров. Об этом человеке ходили легенды. Его называли истинным последователем Бертрана Рассела. Как и тот, Грэхем был философом и гуманистом. Кроме того, он обладал великолепным ораторским даром, позволявшим собрать в одной аудитории и интеллектуалов, и людей из низов. Бухер бросил взгляд на Дэмьена-младшего. Тот уставился на Грэхема, не замечая вокруг ничего: ни людей, ни телекамер. Его взгляд был словно прикован к старику. Бухер почувствовал вдруг, как собака у его ног зашевелилась. Она вытянула передние лапы, почти касаясь края помоста и тоже, как в трансе, не сводила своих желтых немигающих глаз со старика.

Оратор опустил руки, и шум, словно по команде, моментально стих. Старик откашлялся, а Лабрадор внимательно посмотрел на него, будто раздумывая, нужна ли хозяину помощь.

— Друзья, — негромко начал Грэхем. Голос его был глубоким и сильным. — Насколько я могу судить, это самая крупная демонстрация за все годы существования нашего огромного города.

Толпа одобрительно загудела, но старик жестом призвал к тишине.

— Однажды великий человек по фамилии Джеймс Камерон, стоявший у истоков нашего движения, так отозвался о нем: «Я бы желал, чтобы Господь Бог упразднил все кампании за ядерное разоружение. Чтобы ядерного оружия просто не существовало на этом свете».

Поднялась буря аплодисментов, а оратор, вперив невидящий взгляд в толпу, смущенно покачивал головой. Потом снова поднял руку, призывая к спокойствию.

— Сегодня днем менее чем в миле отсюда высокопоставленные особы соберутся для того, чтобы попытаться предотвратить кризис, вот уже на протяжении пятидесяти лет угрожающий мировому региону, известному нам как Ближний Восток. Однако в конечном итоге он угрожает всему человечеству. И потому мы желаем политикам проявить сегодня выдержку и мудрость, хотя одного этого пожелания, конечно же, недостаточно. То, чего я требую от них и от вас — проще простого. И этого я требовал всегда.

Чтобы вы выбирали себе лидеров только из тех людей, что стоят под нашими знаменами…

Слова оратора потонули в громе аплодисментов. — Вы все время забываете, что дело не в политике определенных партий, а в каждом из вас. Вы все и каждый из вас могут и должны действовать во имя спасения человечества, во имя выживания людей.

Над толпой повисла тишина. Слева от себя Бухер заметил несколько полицейских, не сводящих глаз с помоста. Они также время от времени аплодировали.

А Грэхем продолжал:

— Какие политические дебаты смогут иметь маломальское значение в выжженной пустыне?

— Никакие! — хором отвечала толпа.

— А какой смысл в дискуссиях о различных формах существования человечества, если планета превращена в свалку?

— Никакого! — толпа согласилась снова. Старик приподнял руки, и Лабрадор на поводке тоже вскочил на лапы.

— Возможно, многие из вас знают, что я — человек не религиозный, — объявил Грэхем. — И тем не менее, я процитирую вам слова из Второго послания апостола Павла к Тимофею. — Старик откашлялся, а его собака принялась слегка царапать когтями деревянное покрытие.

Бухер увидел, как Дэмьен вдруг перевел свой немигающий взгляд на Лабрадора и уже не сводил с того глаз.

А Грэхем начал цитировать апостола Павла:

«Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкия. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержанны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы».

Пока он говорил, собака-поводырь вскочила вдруг на задние лапы, а передними как-то странно замахала перед своей мордой. И тут же начала принюхиваться. Бухер сидел, что взгляд Лабрадора прикован к глазам Дэмьена.

Грэхем тем временем продолжал:

— Я призываю всех верующих молиться своим богам, а тех, кто не верит — как следует подумать, напрячь свой пылкий ум.

Происходящее на помосте фиксировалось телевизионными камерами и транслировалось на мониторах, так что все присутствующие могли наблюдать, как Лабрадор все яростнее скребет когтями помост и шерсть на нем поднимается дыбом. Из оскалившейся пасти собаки закапала слюна.

— То, о чем я здесь говорю, — заметил Грэхем, — старо, как мир. Но сложившаяся ситуация требует от всех нас…

В этот момент мощная собака прыгнула на своего хозяина, и ее тяжелые челюсти сомкнулись на его лице. Старик повалился на спину, запутавшись ногой в микрофонном шнуре, и его сдавленный крик эхом разнесся над площадью.

Никто не успел и пошевелиться, а рабочие по обеим сторонам помоста словно остолбенели. Как пригвожденные к месту, стояли они, не в силах что-либо сделать.

А Лабрадор отпрыгнул назад, увлекая за собой старика. Тот с трудом поднялся на ноги, так как ремешок, накинутый на запястье, тянул его.

— О Боже, — простонал еле слышно Грэхем, но даже его шепот был слышен над застывшей в ужасе толпой. Старик провел рукой по лицу, и те, кто стоял поближе к помосту, увидели, как по пальцам Грэхема заструилась кровь.

Телеоператор, действуя автоматически, дал крупный план, и толпа ахнула, увидев окровавленное с обвисающими клочьями кожи, лицо Грэхема. Одна дужка очков зацепилась за ухо, и общему взору предстали пустые глазницы, которые старик пытался прикрыть непослушными пальцами.

Рабочие уже бежали к нему, но тут Лабрадор снова отыскал глазами кого-то в толпе и мгновенно прыгнул к краю платформы, увлекая за собой и старика.

В толпе раздался истерический женский крик. Но животное уже взлетело над помостом, и вслед за ним — Грэхем. Судорожно хватаясь за воздух, он рухнул на площадь возле помоста. Телекамеры продолжали работать, а включенный микрофон разносил над толпой его мучительные крики до тех пор, пока старик не затих. На экране монитора возникла разбитая голова старого ученого.

Толпа в ужасе всколыхнулась, затем снова воцарилась мертвая тишина, и только микрофонный провод, словно пуповина, связывал помост с телом Грэхема.

Первым шевельнулся Дэмьен. Резко обернувшись, он вперил свой взгляд в гнедую лошадь под полисменом, застывшую футах в тридцати от них. Это была самая крупная лошадь из десяти животных, что разделили толпу на две половины, образуя широкий проход прямо к Уайт-холлу.

Лошадь дернулась. Полицейский нахмурился и сильнее сдавил ногами бока лошади. Но это не помогло, тогда он натянул поводья.

Безумными глазами уставилось животное на Дэмьена. Ноздри лошади раздувались, ее крупные зубы обнажились, и она тихонько заржала, словно призывая к себе поодаль стоящих животных. Те, как по команде, развернулись по направлению головной колонны, возле которой стоял Дэмьен.

Какое-то мгновение первая лошадь оставалась в неподвижности, и только глаза ее расширялись и расширялись от ужаса. Затем она лягнула воздух задней ногой и, передернувшись всем корпусом, рванула вперед, увлекая за собой остальных лошадей.

От неожиданности трое полисменов тут же оказались под конскими копытами, другим удалось удержаться в седле. И как ни пытались они натягивать поводья или кричать что есть мочи, ничего не помогало.

Первыми жертвами в толпе оказались парень и девушка с плакатами в руках. Их сдавленные крики слились с сочувственными возгласами людей, окруживших тело Грэхема.

Обезумевшие, растоптавшие своих седоков лошади во весь опор неслись на толпу. А удержавшиеся всадники напоминали средневековых рыцарей, боровшихся с чудовищами, в которых вселился дьявол. Однако все усилия полисменов оказались напрасными. Бухер разглядел, как одна из лошадей, с ходу перемахнув через барьер, подмяла под себя несколько молодых людей. Копыта ее, словно снаряды, били без промаха.

Страшная паника охватила толпу. Волнение, казалось, распространялось от эпицентра и мгновенно достигало краев огромной площади. Люди в ужасе пытались бежать. Бухер увидел, как еще одна лошадь скинула седока и в этот момент почувствовал прикосновение руки к своему плечу. Он оглянулся и увидел возбужденное лицо юноши, его сверкающие желтым огнем глаза и сухие от напряжения губы, которые он то и дело облизывал.

В толпе воцарился хаос. Но несмотря на это, телекамеры продолжали равнодушно стрекотать, и на экране возникали новые и новые искаженные ужасом, окровавленные лица и растоптанные тела Бухер успел заметить, как молодая женщина, пытаясь спасти своего малыша, высоко подняла его над собой, но поток людей, подхватив ее, увлек в самую гущу, и крик ее смешался с воплями остальных несчастных. И тут Бухер опять обернулся, услышав, как Дэмьен вполголоса презрительно обронил:

— Да воцарятся над миром полный хаос и анархия!

Внутри у Бухера все сжалось, он бессильно привалился к колонне. В какой-то момент достигнув апогея, крики в толпе неожиданно и разом оборвались. Наступила полнейшая тишина. Застыло и изображение на экране. Со стороны юго-востока не было ни одного заграждения, и люди ринулись в этом направлении к Уайт-холлу — пожалуй, единственному островочку, где они могли бы укрыться от взбесившихся лошадей.

Отхлынув, толпа оставила позади себя жуткие следы: хромающие мужчины, женщины и дети натыкались друг на друга, а над распростертыми, окровавленными телами то тут, то там причитали друзья или родственники погибших.

Бухер спрыгнул с подножия колонны и осмотрелся по сторонам. В нескольких ярдах от него лежала мертвая лошадь. А под ней — раздавленный всадник. Бухер взглянул на каменного льва. Даже там в самых немыслимых позах застыли окровавленные, искалеченные люди: некоторые еще шевелились. Стоны раненых сменялись криками ужаса и боли.

К этому времени подоспели санитары с носилками. И уж, конечно, не обошлось без фоторепортеров, которые, словно грифы на падаль, тут же слетелись сюда.

На одном погибшем юноше было как раз то самое темное одеяние с люминесцирующим скелетом и черепом. , И как жуткий гротеск, сквозь эти нарисованные, светящиеся ребра торчали его собственные, изломанные кости.

Дэмьен спрыгнул с подножия и взял Бухера под руку.

— Где нас ждет машина? — поинтересовался он. Бухер шатался, словно пьяный. Он отрицательно покачал головой.

Дэмьен молча стоял у груды мертвых тел, собака у его ног чутко принюхивалась. Затем юноша повернулся к Буферу и с пафосом воскликнул:

— Да будут благословенны борцы за мир!

— Аминь, — присоединился к нему Бухер, и они стали пробираться сквозь быстро редеющую толпу.

Глава 13

Смерть Джеймса Грэхема потрясла Бреннана. Он узнал об этом днем во время ланча. В новостях сообщалось также, что по предварительным данным число погибших достигало тридцати восьми, а раненых — более сотни человек.

Количество жертв поражало. Но известие о гибели Грэхема повергло Бреннана в состояние шока. Год от года крепло в нем чувство восхищения этим человеком. А сколько людей не понимали Грэхема; его критиковали на каждом углу. И многие профессиональные политики, и разного рода выскочки имели обыкновение заметить при каждом удобном случае, что Грэхем — всего-навсего «мягкотелый либерал с очень добрым сердцем, но полным отсутствием чувства реальности».

Однако Бреннан прекрасно понимал, что все это далеко не так. Он встречался с Грэхемом всего дважды в жизни. И каждый раз наблюдал, как этот философ легко, с юмором кладет на лопатки любого доку по части политики, обезоруживая в самом что ни на есть профессиональном споре. Ибо политическое чутье этого старика было безошибочным. Кто-то умудрился даже выставить его советским агентом, но эта попытка с треском провалилась.

В глубине души Бреннан не раз признавался себе, что чтит Грэхема, как святого. Это был уникальный человек и — при всем при том — обладавший прекрасным чувством юмора!

А теперь его нет в живых. Еще одна жертва в этом фантастическом списке.

Бреннан позвонил Маргарет и попросил ее записать новости на видеомагнитофон. При этом он сообщил жене, что несколько задержится.

Она встречала его на пороге:

— Ты что такой всклокоченный? — удивилась Маргарет.

— Всклокоченный? Да, пожалуй.

Маргарет была в джинсах и маечке — эдакий «подросток-переросток», как она сама себя называла. Яркий макияж на ее лице был сейчас совершенно не к месту. Филипп поцеловал жену и, почувствовав ее тепло, притянул Маргарет к себе. И тут же ощутил призывную податливость ее тела. Но не это было ему сейчас нужно. Участие и поддержка — вот в чем он нуждался сегодня. Бреннан мягко отстранился от жены, не замечая странного выражения ее лица.

— Ты смотрела новости?

— Да. Бедные лошадки.

Филипп резко обернулся и остолбенел.

— Бедненькие, с чего это их понесло, — вскрикнула жена.

— Господи, Маргарет… — Бреннан не мог продолжать, а она, пожав плачами, направилась в кухню.

— Я захвачу тебе к обеду пивка, — через плечо бросила Маргарет.

Бреннан посмотрел ей вслед, затем, поднявшись в кабинет, включил видеомагнитофон. Хроника была смонтирована таким образом, чтобы передать весь масштаб трагедии. Перед глазами посла замелькали уже виденные кадры: как Лабрадор бросается на Грэхема и дальше, дальше… Бреннан невольно зажмурил глаза. Он не мог вынести этого зрелища.

Комментатор заговорил о лошадях. Он несколько раз заострил внимание на том, что подобное случилось впервые за всю историю существования полиции, ибо таких лошадей дрессируют долго и упорно, и призваны они для того, чтобы ни один волосок не упал ни с чьей головы. Однако, добавил комментатор, уже начато расследование.

Бреннан вновь и вновь запускал кассету, всматриваясь в экран. И вдруг он замер. Бреннан разглядел Поля Бухера, стоящего у колонны. Какого черта его туда занесло? На это идиотское сборище?

Бреннан еще раз прокрутил эти кадры и заметил, как какой-то юноша, спрыгнув с подножия колонны, тащит Бухера за руку. Бреннан остановил кадр и откинулся на спинку стула. Внезапно он понял, что видел лицо этого юноши. Чье же это лицо? И тут он вспомнил… Дэмьен Торн. Да, это было его лицо. Только как если бы ему было лет восемнадцать.

— Господи, Боже мой, — вырвалось у Бреннана. — Господи…

Голос Маргарет прервал его мысли.

— Чем это ты занят, — Бреннан уловил жгучее любопытство в вопросе жены, когда та подавала ему пиво. Он выключил телевизор и взглянул на Маргарет. Вот ей-то он как раз ничего и не скажет.

— Да так, кое-что решил просмотреть, — улыбнулся Филипп.

Никогда не сможет он раскрыть свою душу женщине, которая во всем этом кошмаре выказала жалость лишь к «бедным лошадкам». Уж она-то точно сочтет его сумасшедшим.


Лучи послеполуденного солнца пробивались сквозь оконные занавеси в одном из кабинетов министерства иностранных дел, высвечивая облачко табачного дыма, поднимающегося над массивным, красного дерева, столом. Битый час в этом помещении шла оживленная дискуссия на ставшую уже почти крамольной тему Голанских высот. Там в настоящий момент находились военные силы США, в задачу которых входило поддержание в названном регионе мира.

С лица Питера Стивенсона прямо-таки не сходила улыбка. Сегодня ему приходилось туго. Стивенсон метался между представителями двух враждующих лагерей.

— Господа, господа, — постукивая пальцем по столу, пытался он урезонить двух сирийцев, говорящих хором в то время, как три представителя Кнессета исподтишка буравили их взглядом.

— Господа, ну пожалуйста.

Наступило, наконец, молчание. Арабы словно выбились из сил и теперь, с трудом переводя дыхание, набирали в легкие воздух для новой атаки.

И тут в полной тишине раздался спокойный и усталый голос американского посла:

— А не кажется ли вам, господа, что уже давно пора прекратить мышиную возню и серьезно, по-мужски посмотреть на это дело?

Все лица тут же обратились в сторону Бреннана. Выражение этих лиц было различным: на них можно было прочесть и неприкрытое изумление, и откровенное непонимание, и страх. Собравшиеся здесь делегаты пытались понять, что может стоять за подобным заявлением.

Сирийцы вскочили со своих мест и, размахивая кулаками, начали неистово выкрикивать какие-то набившие оскомину лозунги.

— Господа, пожалуйста, — Стивенсон почти охрип от напряжения. Усилия его, похоже, были тщетными. Вот уже и израильтянин доказывал что-то с пеной у рта.

Стивенсон схватил молоточек и застучал им по столу.

— Объявляется часовой перерыв, — возвестил он, поднимаясь с кресла и собирая лежащие перед ним документы. Затем поспешно покинул кабинет. Стивенсон был раздражен. Но то, что причиной его раздражения стал посол, заметили единицы.

Прогуливаясь по коридору, один представитель английской делегации спросил другого:

— А он не любитель выпить, этот парень?

— О, я не удивлюсь, если это действительно так, — поддакнул его коллега.

Бреннан шел прямо за ними и прекрасно слышал, о чем они судачат. Ему нестерпимо захотелось схватить их за головы и треснуть друг о друга лбами.

Бреннан как раз наливал в чашечку коричневый маслянистый напиток, когда к нему подошел невысокий израильтянин. Фамилия его была Саймон. В дипломатических кругах этот человек прославился как твердый, но одновременно изворотливый политик.

— Весьма своевременное заявление, — улыбаясь, заметил Саймон.

— Честно говоря, я сам не понимаю, что это на меня нашло, — так же вежливо улыбаясь, отозвался Бреннан. Саймон пожал плечами.

— Да ладно, перерыв все равно был необходим. — Он поближе придвинулся к послу. — Я сегодня разговаривал с Полем Бухером. Он сказал, что вчера вечером вы его разыскивали.

Бреннан кивнул.

— Он просил передать извинения за то, что не ответил на ваш телефонный звонок. И еще он был бы рад пригласить вас к себе сегодня вечером часикам к семи, если вы не возражаете.

— Спасибо, — кивнув, поблагодарил Бреннан. А когда Саймон отошел, посол вдруг подумал: а с какой такой стати этот тщедушный еврей передал ему приглашение от Бухера?


— Филипп, я так рад, что ты смог выбраться ко мне. — Рукопожатие Бухера было по-прежнему крепким, но в этот раз Бреннану бросилось в глаза, что цвет лица у старика очень нездоровый, да и во всем облике Бухера сквозили явные признаки усталости. Никакой лоск не в состоянии был скрыть эту перемену.

Мужчины выпили и заговорили о всяких пустяках. Бухер опять извинился за то, что не ответил на телефонный звонок.

— Ерунда, — отмахнулся Бреннан, — я просто видел тебя по телевизору и хотел выразить сожаление по поводу этого кошмара.

Тень мелькнула на лице Бухера, А Бреннан продолжал:

— Я хотел сказать, что действительно ужасно присутствовать при таком побоище и видеть весь этот хаос.

— И только поэтому ты позвонил? — удивился Бухер.

Бреннан кивнул.

— Ну да, как говорится, момент вынудил. Ужасно все это. Хотя… — он заглянул в свой бокал с виски. — Хотя, конечно, не стоило беспокоить тебя по этому поводу.

Бухер улыбнулся.

— Ну, я-то рад видеть тебя по любому поводу. И они опять перешли на мелочи. Обсудили дискуссию в Министерстве иностранных дел, упомянули его, Бреннана, неожиданную реплику. Бухер предложил было еще одну порцию виски, но посол отказался, сославшись на то, что ему пора домой. На пороге он на мгновение замешкался.

— Скажи, пожалуйста, а что это за парень был там, на площади, рядом с тобой? Бухер нахмурился:

— Какой парень?

— Ну, по телевизору показывали. Ты вроде разговаривал с ним.

Бухер пожал плечами:

— Не знаю, — буркнул он, — наверное, один из демонстрантов. В таком хаосе невозможно кого-то запомнить. Сам знаешь, как там бывает.

— Да уж. Спасибо за вечер и виски.

Бреннан вышел от Бухера в еще более подавленном состоянии, нежели днем. Он задавал себе вопросы и не находил на них ответов. Однако самым странным являлось то, что посол никак не мог объяснить собственное поведение. Взять хотя бы эту злосчастную реплику на совещании. Теперь уже, конечно, никто не скажет, что он, Бреннан, — классный дипломат, трезвый аналитик и т, п. Напротив, теперь при каждом удобном случае будут язвительно замечать, что посол иногда теряет на собой контроль. И если бы сейчас Бреннана попросили объяснить, чего ради сделал он такое сногсшибательное заявление, он не нашелся бы, что ответить.

В отличие от большинства своих коллег и друзей, Бреннан не был склонен ко всякого рода самокопаниям. Однако и равнодушным к собственному «я» его нельзя было назвать. А в последнее время посол обратил внимание на признаки какой-то внутренней нестабильности: то на него накатывали совершенно необъяснимые приступы гнева, то он прямо на ходу забывал элементарные вещи.

Даже на внешность Бреннана эти душевные срывы наложили отпечаток: под глазами набухли мешки, а в самой глубине зрачков затаился какой-то страх. Ему постоянно хотелось спать, он то и дело ловил себя на мысли о том, что веки его тяжелы, словно свинец.

Маргарет пока ни словом не обмолвилась с ним о той перемене, что происходила на ее глазах. Это было не в ее правилах. Точно так же, как и не в правилах его сотрудников: они могли замечать все, что им заблагорассудится, но не имели права сказать ему об этом. Хотя ведь не дураки же они. Все видят, перешептываются между собой.


Вернувшись домой, он прямиком поднялся в свой кабинет и включил телевизор. Запустив магнитофон, посол вновь увидел на экране Трафальгарскую площадь. Он нажимал кнопку за кнопкой, гоняя пленку взад-вперед, пока не понял со всей очевидностью: юноша этот — живая копия Дэмьена Торна, и Бухер лгал ему, уверяя, что не знаком с ним.

Здесь крылась какая-то тайна. Бреннан протянул руку к бутылке виски. Посол вдруг подумал, что поступил абсолютно правильно, не задав Бухеру вопрос, из-за которого он и приходил сегодня к старику. О похоронах Дэмьена Торна.

Похоже, что хоть здесь он выиграл очко.

Глава 14

Билли Харрис, начальник пресс-службы Би-Би-Си, был польщен и одновременно заинтригован неожиданным приглашением в американское посольство. Сидя в такси, он по дороге в Гросвенор Сквер то и дело задавался вопросом, чего это посол так им заинтересовался. При этом Харрис поминутно теребил в кармане кассету.

Войдя в здание посольства, Харрис внезапно припомнил тот жуткий случай с предшественником Бреннана по фамилии Доил: бывший посол созвал Тогда пресс-конференцию. И лишь затем, чтобы журналисты стали свидетелями чудовищной сцены. Как он из двустволки вышиб себе мозги.

Харрис был тогда еще неоперившимся, только начинавшим карьеру репортером, и он прекрасно помнил, как все они тогда ломали головы, пытаясь понять, зачем американскому послу понадобилось пойти на такое… Но никто не мог дать мало-мальски убедительного объяснения.

— Посол ждет вас, — объявили Харрису.

Тот улыбнулся секретарше и вошел в кабинет. Бреннан протянул ему для приветствия руку. Харрис на мгновение задержал взгляд на гербе США. Когда-то весь он был забрызган мозгами Доила. Харрис вспомнил фотографии, сделанные им в тот день, и снимки эти оказались столь жуткими, что вообще никогда не попадали на страницы прессы, а ходили только по рукам профессиональных газетчиков. — Рад вашему приходу, — мягко произнес Бреннан.

— Мы всегда искренне рады оказать вам услугу, — приветливо заметил Харрис.

— Вы захватили видеопленку?

Харрис достал кассету. Кивнув на телевизор, Бреннан направился к журнальному столику, чтобы налить в чашки кофе.

Пока они устраивались в креслах, на экране засветилось изображение. Возникли слова: «МИР В ФОКУСЕ».

Затем появилась улыбающаяся, красивая женщина.

— Да, Кейт была очень красива, — обронил Харрис.

— Вы ее знали?

— Совсем немножко. Трагично и грустно. Ведь она была совсем молодой.

— Мистер Харрис, вы человек религиозный? — неожиданно спросил посол.

Харрис смущенно заморгал:

— Боюсь, что нет, сэр.

— Насколько мне известно, она умерла от рака, — внимательно вглядываясь в экран, заявил Бреннан.

— Да.

— А вы никогда не задумывались над тем, что люди заболевают раком по воле Божьей?

— Нет, такая мысль как-то не приходила мне в голову. Но тогда это скорее уж дьявольские козни.

— Да, пожалуй, — согласился Бреннан, а затем негромко воскликнул:

— А, вот и Торн.

Они внимательно следили за происходящим на экране, как профессионально вела интервью с Дэмьеном Торном журналистка Кейт Рейнолдс.

— Их беседа продлится всего пару минут, — пояснил Харрис. — Странная штука. Такое отличное начало. У этого Торна были очень любопытные взгляды на жизнь, да и вообще на мир.

Взоры мужчин были прикованы к экрану. И тут Харрис вскрикнул:

— Вот, сейчас!

Торн продолжал ораторствовать, а его собеседница внимательно и напряженно слушала его. В этот момент камеры поймали ее взгляд, устремленный к потолку. На ее лице внезапно отразился ужас, когда что-то рухнуло сверху, а потом замелькало на экране. Это было охваченное пламенем, человеческое тело, висевшее вверх ногами и раскачивающееся словно маятник.

— Жутко смотреть на это, — прошептал Харрис. — Этот бедняга свалился с верхней осветительной установки, его замотало в нейлоновый занавес. А тут еще взорвался прожектор, и несчастный сгорел, как свечка.

Экран был пуст. Бреннан тихо присвистнул. Затем обратился к Харрису:

— Вы не могли бы запустить кассету сначала? Харрис перемотал пленку, и на экране вновь возник пылающий факел.

— Остановите, пожалуйста, здесь, — попросил Бреннан. Он подошел к телевизору и некоторое время пристально вглядывался во что-то на экране. Потом сказал:

— Пожалуйста, прокрутите еще раз, если можно. Харрис опять перемотал пленку.

— Стоп, — воскликнул Бреннан. Он впился взглядом в экран, в человеческое лицо, сведенное судорогой.

— А что это такое, как вы думаете? — опросил он журналиста, указывая на какую-то металлическую полоску в самом углу экрана.

Харрис в недоумении пожал плечами:

— Не знаю. Может, болт откуда-нибудь вывалился.

— А это не похоже на нож?

— Нож? — тупо повторил Харрис.

— Там случайно не находили кинжал?

— Нет, сэр.

Бреннан взял из рук Харриса пульт дистанционного управления и еще раз внимательно просмотрел последние кадры. А Харрис добавил:

— Знаете, никто так и не узнал, кто был этот человек и откуда он взялся. Абсолютная загадка. Но я точно знаю, что ни о каком ноже не было и речи.

Бреннан вытащил кассету и вернул владельцу:

— Спасибо большое, что смогли выбраться. Уже в дверях пожимая Харрису руку, посол попросил:

— Пожалуйста, никому не говорите о пашей встрече. Будем считать, что это обычное любопытство с моей стороны.

Расплывшись в улыбке, Харрис прижал палец к губам.

— И если я в чем-то смогу быть вам полезен, — продолжал Бреннан, — то…

— Знаете, господин посол, мы собирались снять целую серию социальных портретов… Бреннан не дослушал:

— Конечно, конечно. Обратитесь к моей секретарше. Мы сделаем все, что в наших силах.

Харрис покинул здание посольства и, пока ловил такси, то и дело в мыслях возвращался к разговору с американским послом. Эта беседа почему-то не укладывалась в привычные рамки. От него, Харриса, ускользнуло что-то самое важное. А может, Бреннан напал на чей-то след? — подумалось ему.


Бреннан добросовестно отработал весь день и, дождавшись ухода секретарши, позвонил домой. Маргарет не оказалось на месте, чему он, честно говоря, обрадовался. Лгать ей он не хотел. А потому Бреннан продиктовал на автоответчик, что направился в гараж.

Около часа потребовалось Бреннану, чтобы пробиться сквозь вечерние пробки на лондонских дорогах. Он выехал на автомагистраль, ведущую в Беркшир. Бреннан пару раз останавливался и сверялся с картой. Наконец, он свернул налево, на узкую проселочную дорогу, заросшую по обеим сторонам густым кустарником. В нос ударил резкий запах навоза, и Бреннан закрыл окно. Дорога была пустынной, нигде ни одного фермерского домика. Бреннан еще раз заглянул в карту, а затем в записи де Карло. Да, это должно быть уже совсем неподалеку.

Дорога вильнула, и Бреннан заметил впереди огоньки местного кабачка. Он вырулил на крошечный дворик, очевидно, служивший одновременно и стоянкой.

Выбравшись из автомобиля, Бреннан взглянул на небо. Его слегка заволакивали облака. Но он должен увидеть эту звезду. Этот символ и указатель места рождения.

Окошки светились так заманчиво, что Бреннан решил заглянуть в кабачок. Это был истинно английский паб, где вам в любое время могли подать кружку отличнейшего эля. И несмотря на то, что вечер выдался теплый, в камине весело потрескивали поленья.

Бреннан решил, что для начала примет порцию виски. Он ее заслужил. За эти последние, ужасно напряженные дни.

Хозяин кабачка представлял собой великолепный объект для зарисовки: добродушный, румяный, пузатый и с огромными пушистыми бакенбардами.

Бреннан заказал виски.

— Как в Америке, сэр? — поинтересовался хозяин.

— Нет, с содовой, пожалуйста. Хозяин добавил тоника. И рассмеялся:

— Я имел в виду вас, сэр. Вы-то ведь американец? Как там у вас?

— А…

Бреннан огляделся по сторонам. За столиками сидели несколько сельских жителей. Один из них подмигнул послу и отхлебнул из своей кружки. Бреннан улыбнулся в ответ и подумал, что вот сейчас он станет прекрасной мишенью для крестьянских насмешек. Но, к счастью, к нему никто не пристал.

Хозяин между тем поведал послу, что дочь его живет сейчас в Лос-Анджелесе, и что он прошлой зимой навещал ее. Потом он сделал какое-то точное замечание в адрес Америки и оставил, наконец, Бреннана в покое.

После третьей порции виски посол почувствовал себя значительно уверенней и обратился к хозяину с вопросом.

— Да, здесь всегда останавливаются цыгане, — охотно ответил тот. — Грязные черти, — добродушно добавил он.

— А вы случайно не помните рассказов о каком-нибудь странном рождении младенца. Ну, скажем, лет двадцать назад?

Хозяин рассмеялся.

— Хе, сэр, у цыган ведь все странно, и рождение, и жизнь, и смерть. А что именно вас интересует? Я что-то вас не совсем понял.

Бреннан не знал, с чего начать.

— Ну, как вам сказать, просто до меня дошли обрывки этих необычных историй…

— А, так вы репортер, сэр?

— Да нет. Я обычный турист.

Хозяин понимающе кивнул и отошел к другому посетителю. Бреннан же прикончил очередную порцию и поднялся, чтобы выйти отсюда. Он злился на себя за то, что потратил целую уйму времени. И вообще, какого черта его сюда занесло и что, собственно говоря, ожидал он раскопать в этой глуши! Тем не менее Бреннан решился взглянуть на это самое место и потом сразу возвращаться домой.

Он покинул кабачок, пожелав всем на прощание спокойной ночи. Завсегдатаи кабачка уставились ему вслед, а хозяин направился к запасному выходу и, приоткрыв дверь, отодвинулся в сторону, выпуская огромную черную собаку.

Задрав морду, чудовище принюхалось и, взглянув на клубящиеся вдали облака, побежало по следу.

Через некоторое время она сбавила темп, и уже спокойно и размеренно потрусила по проселочной дороге, не оставляя никаких отпечатков на влажной земле.


Бреннан стоял на голой поляне и чувствовал себя круглым дураком. Повсюду была грязь, да кое-где торчали кустики сухой травы. Ощущения, которые Бреннан испытывал на этом клочке земли, даже отдаленно не напоминали те чувства, что пережил он тогда, переступив порог церкви; здесь же не было ничего, кроме всеобъемлющей сырости, продирающей до костей.

Бреннан попытался глубоко вдохнуть здешний воздух, чтобы, возможно, хоть что-нибудь почувствовать, но только раздраженно хмыкнул и принялся ругать себя на чем свет стоит. Он клял себя за то, что поддался на эту авантюру и угробил сегодня целый вечер.

Бреннан повернулся, намереваясь возвратиться к машине, но почему-то не увидел горящих окошек, да и сам кабачок куда-то запропастился. Однако пройдя вперед несколько шагов, Бреннан различил очертания крыши: значит, они просто потушили свет. Он взглянул на часы. Но не могли же они закрыться так рано? Странно. Впрочем, какое ему до этого дело? Бреннан зашагал к машине, ежась от вечерней прохлады.

Внезапно налетел пронизывающий ветер.


Добравшись, наконец, до автомобиля, Бреннан опять поморщился от резкого запаха навоза. Весь салон, казалось, был пропитан этой вонью. Филипп завел мотор и попытался было включить вентилятор, но тот не работал. Вместо него загорелась красная лампочка, известившая о том, что где-то в проводке произошло замыкание.

Бреннан проклинал себя. Он надеялся только на то, что эта неполадка — единственная. Филипп хотел сейчас только одного — вернуться домой.

Выехав со двора, Филипп заметил на лобовом стекле разбившихся насекомых. Он включил дворники, но те тоже не работали. Запах в салоне становился невыносимым. Бреннан стал открывать окно, но оно не подавалось. Филипп чертыхнулся. Он вдруг почувствовал, что по его ботинкам побежала вода. Филипп выглянул в окно и заметил собаку. Она мчалась рядом, глядя ему прямо в глаза. Он посмотрел в зеркальце заднего вида. Никого. Померещилось. Это все от виски. Филипп почувствовал тошноту, которая усилилась от этого жуткого запаха. Филипп постарался собраться с мыслями. Сколько же виски он вылакал? Только три порции. Нет, это просто смешно. От такой дозы его не могло тошнить.

Небеса разверзлись, и ливень очистил лобовое стекло от насекомых. Филипп присматривался к указателям по обеим сторонам дороги. Наконец, он заметил дорожный знак, указывающий направление на Лондон. Автострада была абсолютно пустынна, и Бреннан сбавил скорость. Внезапно он нажал на тормоза. С указательного знака свисал какой-то маленький, розовый предмет. Бреннан дал задний ход и подъехал поближе к этому знаку. Игра света. Вовсе ничего не свисало с указателя. Бреннан набрал полные легкие и разом попытался выдохнуть из себя этот смрад. Филипп нажал на педаль газа. Машина не двинулась с места.

Бреннан давил и давил педаль газа, бросая взгляды по сторонам. Колеса буксовали. И вдруг машина дернулась, и тут же за окнами стремительно замелькали придорожные кусты. Однако ни один механизм в автомобиле не подчинялся Бреннану. Машина вышла из-под контроля.

Бреннан судорожно нажимал на всякие кнопки, до отказа давил на педали, но машина существовала теперь словно сама по себе. Невыносимый приступ тошноты захлестнул его, и, закашлявшись, Бреннан взглянул в зеркальце над собой. Оттуда на него уставился младенец, яаросший густой шерстью.

Беззубый рот ребенка кривился в гнусной ухмылке. Закричав, Бреннан прикрыл руками глаза. В этот момент машина рухнула в кювет. Голова Бреннана врезалась в лобовое стекло.


Маргарет Бреннан рассеянно наблюдала за происходящим на экране. Время от времени она поглядывала на часы. Зазвонил телефон.

— Привет, — бодро поздоровалась Маргарет, а затем вежливо добавила: — Нет, он еще не вернулся. Я обязательно дам вам знать. — Женщина уютно устроилась на диване. Через полчаса вновь раздался телефонный звонок. Маргарет сняла трубку.

— Да, да, да, — трижды повторила она. И вдруг приглушенно вскрикнула:

— В каком госпитале? Где это находится? — воскликнула Маргарет и бросилась к двери.


Ребенок смотрел на него широко раскрытыми глазами. Его терзала мучительная боль, но младенец грустно улыбался. Бреннан протянул к нему руки, пытаясь снять его с деревянного креста, но не смог нащупать ладоней ребенка. Детское тельце уже начало холодеть, сбоку меж крошечных ребер зияла страшная рана. Бреннан попытался дотянуться до ручонок, которые были закинуты за голову мальчика и прибиты ладошками к кресту.

Бреннан закричал от ужаса, но вопль этот застрял в его горле. В отчаянье Бреннан старался выдрать огромный гвоздь из детских ладошек, но тело ребенка только вздрогнуло и опять поникло. Несмотря на предсмертную агонию, ребенок улыбался Бреннану. Смирение и прощение, жалость и печаль сквозили в этой светлой, тихой улыбке. Над головой маленького страдальца виднелась надпись. Это была латынь, и Бреннан не понял ни слова.

Но должен ведь кто-то помочь!

Бреннан бросился прочь от креста. Его опять преследовало жуткое зловоние: теперь за ним гнался другой ребенок. С головы до ног тот был покрыт густой шерстью. Изо рта его доносился трупный смрад, а вместо ногтей чернели звериные когти.

Бреннан уже различал какие-то голоса, но по-прежнему ничего не видел. Прямо возле его уха незнакомый мужчина произнес:

— Он без конца твердит об одном и том же: сотня убиенных младенцев, и еще какой-то распятый ребенок.

— Да! — воскликнул Бреннан. Где он, этот мужчина, сейчас Бреннан ему все расскажет. Но Филипп опять не услышал своего голоса.

— Но в живых-то он останется? — донесся до Бреннана взволнованный женский голос. Он был ему знаком, и Филипп силился вспомнить имя своей жены. Но не смог. Он почувствовал прикосновение руки, затем легкий укол и опять провалился в тьму. И снова он звал кого-то на помощь, умоляя подойти и снять младенца с креста…


В этот раз рука была нежной и мягкой; теплая женская рука, ласково гладившая его лоб. Он вцепился в нее, изо всех сил стараясь разомкнуть веки. Тщетно. Тогда он ощупал руку и обнаружил на пальце знакомый шрам, что-то вроде родимого пятна. Он услышал ее голос, внушавший ему, что все будет хорошо. Он как ребенок, держался за ее палец, ощущая, как горит крохотная отметина. Он с силой сжал знакомую руку и услышал вскрик. А потом опять укол. И вновь тьма поглотила его.

Когда он проснулся, первое, что бросилось ему в глаза, были занавески на окнах его собственного дома. Как же странно, он их узнал с первого взгляда. В висках стучало, но видения исчезли. Он заморгал, силясь вспомнить, что же с ним стряслось, но память опять подвела его. Он дотронулся до своей головы. Она была забинтована. Опираясь на подушку, он попытался было сесть, но тут же без сил рухнул на постель. Однако через некоторое время ему все-таки удалось опустить на пол ноги и дотянуться до зеркальца, лежащего на столике рядом с кроватью. Его охватила дрожь, когда он вдруг подумал, что может увидеть в зеркале. И все-таки он взглянул в него. Это было его собственное лицо — небритое и помятое — но его.

— Филипп!

В дверях спальни стояла жена. Улыбнувшись, она направилась к постели и склонилась над мужем. Маргарет тепло коснулась губами его щеки.

Филипп засунул ноги под одеяло.

— Здорово тебя разукрасило! — весело заметила Маргарет.

— Расскажи мне все, пожалуйста.

— Да что тут особенно рассказывать-то. Ты разбил машину. Тебя нашли в тот момент, когда ты — весь окровавленный, бродил и…

— А младенца спасли?

— И у тебя до сих пор продолжаются галлюцинации. — Маргарет улыбалась, как улыбаются обычно маленьким детишкам: — Но голова твоя так сильно пострадала, что удивляться этому не приходится. Жена снова погладила его по щеке: — Ладно, поспи лучше. Уже все хорошо.

И она вышла из спальни, виляя бедрами, словно уличная девка.

А Филипп вдруг вспомнил, что она даже не поинтересовалась, как он себя чувствует. Будто это ее вообще не волновало. Бреннан закрыл глаза и, проваливаясь в сон, молил Бога, чтобы ребенка спасли.

Глава 15

Пожалуй, впервые за все годы секретарша посла не находила нужных слов. Наблюдая, как ее шеф собирает свою дорожную сумку, она переминалась с ноги на ногу и теребила волосы.

— Но почему именно в Рим? — решилась, наконец, она задать вопрос. — И почему так внезапно?

— Пожалуйста, посмотрите, положил ли я зубную пасту и бритву, — не слыша секретаршу, попросил посол.

— Но, господин посол, вас же сегодня ждут в Уайтхолле. Вы же не можете вот так…

— Пусть едет Гарри, — Бреннан застегнул на сумке молнию. — Извинитесь. Ведь именно затем вы здесь и сидите. И отлично со всем этим справляетесь. Завтра к обеду я уже вернусь.

— Но, может быть, вы хотя бы скажете мне, куда и к кому вы летите?

— Если я открою вам, что у меня назначена встреча с одним сумасшедшим монахом, вы мне поверите, а? — улыбнулся Бреннан.

А его секретарша подумала о том, что судя по его поведению за последнее время, так оно все, видимо, и есть на самом деле. Удивляться тут нечему. Она вполне поверила Бреннану.

— До завтра, — бросил на прощание посол и вышел из кабинета. Через плечо у него болталась сумка, темные очки скрывали синяки под глазами, а на лбу была повязка. Да, видочек, что надо, мелькнуло в голове у секретарши.

Она смотрела вслед Бреннану, затем мельком взглянула на герб Соединенных Штатов и, коснувшись рукой телефона, вслух заметила:

— Господи, Боже мой, я-то что из кожи вон лезу? Мне-то что до всего этого?

Она была всего-навсего прекрасным солдатом, выполняющим любой приказ своего генерала — и все тут. Спрос с нее невелик.

И секретарша посла вернулась к своему письменному столу, чтобы, как всегда, отвечать на телефонные звонки и усердно выполнять свои обязанности.


Небольшой самолет взял курс на юго-восток через Францию. Сидя в салоне, Бреннан то и дело дотрагивался до повязки и даже мог нащупать хирургические швы на лбу. Врач заверил его, что небольшие шрамы все-таки останутся, но они не обезобразят его лица. Но вот кто сотрет шрам, появившийся в его душе, хотел бы он знать?

В который раз перечитывал Бреннан мятую телеграмму, извлеченную из брючного кармана. Он не мог уловить в этом послании и намека на проявление эмоций. Здесь холодно сообщалось о том, что священник на смертном одре пожелал увидеть его — Бреннана — по весьма важному делу. Посол еще раз прочел адрес госпиталя. Наверное, найти его можно будет без труда.

Бреннан выглянул в иллюминатор. Внезапно он поймал себя на мысли, что летит тем же маршрутом, которым следовали и его предшественники: Роберт Торн, и Дулан, и Финн.

Он вызвал стюардессу и заказал виски.

— Ничего, я еще пока живехонек, — пробубнил он себе под нос.

— Сэр? — не поняла стюардесса.

— Ничего, ничего, — улыбнулся Бреннан. — Решил испытать судьбу.


Самолет приземлился на одной из самых отдаленных посадочных полос, однако Бреннан очень быстро прошел таможенный контроль и прямиком направился к поджидавшему его такси. Секретарша заранее заказала машину и все устроила как надо. Единственное, что Бреннана сейчас волновало, так это отношение римских властей к его анонимному визиту. Скорее всего они не обратят на это никакого внимания. Ведь они по горло сыты своими собственными проблемами. А тут еще ворочать мозгами, с какого это перепугу дипломату приспичило заявиться частным порядком, то бишь инкогнито.

Поездка на восток заняла более двух часов. Наконец они добрались до той деревушки. Больница располагалась в укромном уголке, подальше от людских глаз.

Бреннан взглянул на вывеску и застонал. Боже, ему ведь и в голову не приходило, что это может оказаться госпиталь для душевнобольных. Он притормозил у ворот и, на мгновение откинувшись на спинку сиденья, глубоко и тяжело вздохнул. Похоже, он зря потратил время. Воображение рисовало ему совсем иную картину: вот он стоит возле постели умирающего и беседует с этим достойным и благородным стариком, и тот благословляет его. Тут же непременно должны стоять в вазах прекрасные итальянские букеты цветов. И, конечно же, нежный, ласковый ветерок, какой дует только в Италии. А вместо этого Бреннану предстояла встреча с выжившим из ума беднягой. О, Господи!

Это было небольшое одноэтажное здание с крошечными оконцами. Войдя внутрь, Бреннан внезапно почувствовал панический страх. Страх, тем более сильный, что появился тот неожиданно и без видимых причин. А что если его — Бреннана — сейчас повяжут здесь, в этом доме? Ведь никто, никогда не найдет его. Ибо ни одна живая душа в Лондоне не ведала, где сейчас находится американский посол…

Бреннан отогнал прочь эти глупые мысли и, заметив за столом дежурного — живого и вполне нормального человека, заставил себя улыбнуться. Он представился и попросил о свидании со священником. Бреннану предложили чуточку подождать. Спустя минуту в одном из коридоров показался молодой человек. Посол сразу же узнал Френсиса — Вина перед этим монахом тяжким грузом легла на его плечи. Ведь если бы тогда, в Риме, Бреннан прислушался к словам этого монаха, несколько человеческих жизней были бы спасены…

— Спасибо, что приехали, — молодой человек протянул для приветствия руку, затем вдруг прижал Бреннана к себе, обнял его за плечи. Только теперь посол увидел, что лицо Френсиса залито слезами.

— Как он? — нерешительно осведомился Бреннан.

— Скоро душа его освободится, — грустно и со спокойным достоинством сообщил брат Френсис. Протянув Бреннану руку, он увлек того вниз по коридору.

— Но почему он все-таки именно в этой больнице? Для… — язык его не поворачивался произнести эти слова «для умалишенных».

— Почему в больнице для душевнобольных? — подсказал монах. — Говорят, что он довел себя до крайнего нервного истощения. Он постоянно твердил о конце света, то и дело повторяя, что нужно срочно послать кого-нибудь в ту самую английскую деревушку. Мы убеждали их, что сами сможем ухаживать за ним в монастыре, но они настояли…

Бреннану не терпелось узнать, кто такие «они», но он сдержался. Молча следовал он за монахом, всем своим нутром ощущая, что находится сейчас в совершенно ином измерении. В мире несчастных и обездоленных людей. Ему нестерпимо захотелось выбраться отсюда на волю, на воздух — в обычный и суетный мир. Словно прочитав его мысли, монах еще крепче сжал руку Бреннана.

Они спустились по лестнице в полуподвальное помещение. Здесь было сумрачно и значительно прохладней, чем наверху. Как будто этот мир старались упрятать подальше от постороннего взгляда.

Френсис постучал в самую крайнюю дверь. Она распахнулась. На пороге стоял санитар в зеленом форменном халате. Он кивнул и пропустил их внутрь. В нос резко ударил запах карболки.

Они оказались в крошечной комнатенке, напоминавшей скорее келью. Из мебели здесь виднелась одна-единственная железная койка, стул, да умывальник, на котором стоял большой кувшин.

Невольно Бреннан взглянул на оконце: нет, оно не было зарешеченным, однако величина этого «кошка не позволяла протиснуться в него и ребенку.

Старик пошевелился на кровати, пытаясь приподнять руку.

— Господин Бреннан! — раздался немощный голос, в котором послышался вопрос.

Бреннан склонился над койкой и пожал худую старческую руку. В лице де Карло не было ни кровинки: кожа, как пергамент, обтягивала впалые щеки, рот ввалился. Прикоснувшись к ледяной руке де Карло, Бреннан вздрогнул. Перед ним лежал человек, пытавшийся спасти мир от гибели, этот несчастный безумец добровольно взваливший на плечи свой крест. И вот награда — смерть в одиночестве. Да еще и в сумасшедшем доме.

— Садитесь, господин посол. Бреннан присел на краешек стула возле постели.

— Очень жаль, что вы не совсем здоровы, — промямлил Бреннан.

Мягко улыбнувшись, де Карло покачал головой.

— Спасибо, господин посол, но пусть вокруг да около ходит тот, кто в этом нуждается.

Несколько мгновений мужчины молча всматривались друг в друга.

Неожиданно де Карло прервал возникшую паузу:

— Вы ведь человек не религиозный, господин Бреннан?

Бреннан кивнул.

— Тогда зачем вы все-таки прилетели из Англии? Посол слегка растерялся.

— Я прочел ваши записи и те два письма. Конечно, они лишены смысла…

Священник оборвал его:

— А мы здесь не для того, чтобы рассуждать о вещах привычных.

— Но простите, — возразил Бреннан, — я точно также не верю ни в черта, ни в дьявола.

— Но зачем тогда вы здесь?

— Сам не знаю. Может быть, из сострадания. Де Карло отрицательно покачал головой.

— Однако, возможно, просто из любопытства. Теперь де Карло улыбался. И Бреннан был вынужден признаться себе, что привело его сюда не одно только чувство сострадания. Здесь крылась какая-то непонятная и необъяснимая причина. Бреннан сидел уставившись себе под ноги. Он не мог вымолвить ни слова. И вдруг пошел напролом:

— Мне кажется, что я сошел с ума. Произнеся эти слова, Бреннан почувствовал, будто тяжелая ноша свалилась с его плеч.

— Пожалуйста, посмотрите мне в глаза, — попросил его де Карло. Бреннан повиновался, и в голове у него мелькнула мысль о нелепости всей этой ситуации: он признается в безумии человеку из «психушки».

— Почему вы так думаете? — поинтересовался де Карло.

И Бреннан скороговоркой, боясь, что его прервут, рассказал о своих ночных кошмарах, о ребенке на кресте, о другом младенце — мерзком и гнусно пахнущем. Когда посол, наконец, закончил свою исповедь, де Карло, преодолевая боль в разбитом теле, приподнялся в постели и с трудом оперся на локоть. Он ласково дотронулся до руки посла:

— Как по-английски называется ощущение, когда человеку кажется, будто его кошмары оживают?

— Галлюцинации, — подсказал Бреннан.

— Да, да, верно, — подхватил де Карло. — Власть злых сил безгранична. И расстояние для них — не помеха. Зло разрушает человеческую способность к воображению. Сила Антихриста способна изуродовать человеческое сознание и ум. Антихрист имеет власть и над людьми, и над животными. Его сила сводит человека с ума. Вспомните вашего предшественника, посла Доила.

— Да, — механически подтвердил Бреннан, — он сам себе вышиб мозги.

— Разумеется, Дэмьену Торну во что бы то ни стало надо было избавиться от этого человека. Вот он и добился своего: тот сам себя убил. И никто так и не узнал, почему.

— Верно, — пробормотал Бреннан, — тех, кого богам угодно уничтожить, они просто сводят с ума. Де Карло резко возразил:

— Нет, сын мой, не боги. Не боги.

На пороге возник молодой монах. Де Карло поднял дрожащую руку, которая почему-то напомнила Бреннану трепыхающиеся крылышки умирающей птахи. Священник кивнул монаху, и тот вытащил из-под сутаны кожаный, потертый кошель. Де Карло извлек из него кинжал:

— Мне больше не позволяют держать их при себе, — пояснил он. — Теперь о них заботится брат Френсис. Бреннан посмотрел на фигурку Христа на рукоятке.

— Вот этим кинжалом была уничтожена физическая жизнь Дэмьена Торна, — объяснил де Карло. — Необходимо вновь использовать его. — С этими словами» старик протянул Бреннану кинжал, держа его за лезвие. Бреннан сжал рукоятку и почувствовал, как его вновь начинает одолевать мучительный страх.

— Держитесь за Христово тело, и Он поможет вам, — зайдясь в приступе кашля, де Карло обессилел и упал в постель. Затем тихо продолжал:

— Вы знаете, что надо делать. Времени осталось в обрез. Полчища людей испокон веков уничтожали и уничтожают друг друга, но скоро этому наступит конец. — Де Карло прикрыл глаза и перешел на шепот. Бреннану пришлось склонится к самым губам священника, чтобы расслышать его слова:

— В Откровении сказано: «И виделъ я выходящих изъ устъ дракона, и изъ устъ зверя, и изъ устъ лжепророка трехъ духовъ нечистыхъ… Это суть бесовские духи, ., они выходятъ къ царямъ земли и всей Вселенной, чтобы собрать ихъ на брань…»

Де Карло открыл глаза.

…на брань… — еле слышно повторил он. — Вы, господин посол, положите этому конец. Набирайтесь силы от Христова тела в ваших руках…

Глаза де Карло затуманились, рукопожатие ослабло.

Бреннан поднялся со стула, и, пошатываясь, побрел к двери.

— У меня нет такой веры, как у вас, святой отец, — пробормотал он. — Но я желаю вам Мира.

— Теперь все в ваших руках. Бреннан стоял уже на пороге.

— И помните, — вновь раздался слабый голос священника, — ваши ночные кошмары — это все происки дьявола. Но восставший Христос вам поможет. Доверьтесь Ему и положитесь на Него.

Бреннан покинул комнату и пошел следом за Френсисом. Дверь закрылась за ними, но еще долго из-за нее доносился сухой кашель старика.

Бреннан же думал только о том, чтобы поскорее покинуть это место.


Машина мчалась на север Италии. Сидя за рулем Бреннан вдруг с любопытством обнаружил, что окончательно успокоился, и страх, наконец, покинул его. Бреннан взглянул на кинжал, лежавший подле него на автомобильном сиденье. Один вид этого оружия странным образом успокаивал посла. Значит, он пока все-таки не свихнулся. И его кошмары — происки нечистой силы. Все непостижимым образом становилось на свои места. Во всем появлялся некий, ранее скрытый от него — Бреннана — смысл. И вдруг посла опять на какое-то мгновение одолело сомнение: ведь если все это имеет смысл, значит, он-таки свихнулся? Да кто же, как только не псих, может в это поверить?.. Бреннан взглянул в зеркальце заднего вида. И увидел свою собственную, улыбающуюся физиономию.

Глава 16

Точно так же, как ранее представитель Би-Би-Си, Кеннет Эванс — помощник начальника полицейского управления — был крайне заинтригован, получив из американского посольства приглашение на ланч.

И действительно, сколько Эванс ни прокручивал в мозгу все варианты, видимых причин для подобного приглашения, похоже, не находилось.

Как-то раз Эванс уже встречался с послом, но совершенно официально. Бреннан нравился Эвансу. Посол производил хорошее впечатление, и, даже если, подобно всем политикам, что-то и скрывал под маской «добропорядочного гражданина», то делал это весьма искусно. Вот об этом-то и размышлял Кеннет Эванс, направляясь в посольство.

Бреннан поднялся из-за своего массивного письменного стола и, поздоровавшись с Эвансом, извинился за свой довольно плачевный вид после автомобильной катастрофы.

— Ну, сэр, — нарочито строго пожурил его Кеннет, — если вы и в следующий раз не пристегнетесь ремнем…

— Ясно, — в тон ему подхватил Бреннан, — намек понял.

В кабинет вкатили сервировочный столик с закусками, и мужчины приступили к ланчу.

О чем они только ни болтали: и о последних публичных выступлениях отдельных политиков, и об ужасной трагедии на Трафальгарской площади, и об американском футболе, по части которого Эванс был просто дока.

Полицейский уже начал было подумывать, зачем его вообще сюда пригласили. Они пили кофе. И тут Бреннан обратился, наконец, со своей просьбой к Кеннету.

Эванс нахмурился:

— Вы сказали, пять кинжалов?

— Да, совершенно одинаковых. Я полагаю, они хранятся в вашем так называемом музее Ужасов. Дело в том, что их обнаружили несколько лет назад в Чикаго, и наш Чикагский музей с удовольствием бы их выставил на короткое время. Разумеется, по окончании этого срока мы их тут же вернем. — Даже не знаю… — промямлил Эванс.

— Насколько я понимаю, вся информация, поступающая к вам, хранится в делах, так? Ну, я имею в виду отпечатки пальцев и все такое?

Эванс кивнул.

— Так значит, эти кинжалы могут понадобиться, если вдруг преступника опознают?

— Точно так.

— Не хочу показаться назойливым, но, похоже, в ближайшее время это маловероятно? — с улыбкой заметил Бреннан.

— Согласен, — улыбнулся в ответ Кеннет.

— Так вот, в любой момент, как только вам понадобятся кинжалы, мы их вам тут же возвращаем.

— Однако в таком случае я буду вынужден настаивать, чтобы кинжалы находились под надежной охраной.

— В этом можете не сомневаться.

— Ну, тогда не вижу причин, чтобы…

— Отлично! Спасибо. Огромное спасибо. Чикагский музей будет просто в восторге от этой новости.

Они снова перешли на тему об американском футболе, и Эванс просидел у посла еще минут двадцать. Где-то в глубине сознания у полицейского затаилось любопытство: зачем все-таки американскому послу понадобились эти древние кинжалы?

Усаживаясь в автомобиль, Кеннет, не сдержавшись, произнес:

— В конце концов, не наше собачье дело знать на кой черт Бреннану эти штуковины.

И, действительно, важен был результат: теперь посол США обязан Кеннету, а помощнику шефа Главного полицейского управления это непременно рано или поздно пригодится.

Сегодня Кеннет Эванс был вполне доволен собой.


— Маргарет! — с порога окликнул жену Бреннан. Хотя был почти уверен, что та еще бродит по магазинам. Но все-таки должен же он убедиться, что ее действительно нет дома. Бреннан вовсе не горел желанием отвечать на ее вопросы, — а они, конечно, непременно возникнут. Да и ответы его вряд ли смогут удовлетворить жену.

Бреннан плеснул в бокал виски, в который раз отмечая, что слишком зачастил с выпивкой, да черт с ней. Как только весь этот кошмар закончится, если он вообще может закончиться — дозы спиртного тоже сократятся.

— Ну, давай же побыстрее, где ты там запропастился, — сквозь зубы ругался Бреннан, думая о посыльном из полицейского управления, которого Эванс обещал прислать еще к шести часам.

Наконец, раздался звонок. Бреннан бросился к двери. Посыльный вручил ему пакет, и, попросив расписаться в получении, вежливо откланялся и направился к своему мотоциклу.

Закрыв дверь, Бреннан кинулся в свой кабинет. Пакет был прочно перевязан, и Бреннан, пытаясь развязать бечевку, обложил весь белый свет. Кипя от негодования, он схватил ножницы и перерезал шпагат. Из пакета выскользнули кинжалы, и один из них, падая, задел ладонь Бреннана. Тот вскрикнул от боли. Из тонкого, прямого надреза заструилась кровь.

Кинжалы упали на пол, к каждому была прикреплена номерная бирка. Нож, что поранил руку Бреннана, вонзился острием в паркет и теперь, слегка раскачиваясь, торчал в нем. Филипп протянул было руку, чтобы собрать кинжалы, но кровь закапала прямо на рукоятку торчащего в полу стилета. Чертыхнувшись, Бреннан поспешил в ванную, чтобы залепить ранку пластырем. Наклеивая пластырь на ладонь, он обратил внимание, что порез пришелся как раз на то место, которое хироманты называют линией жизни, и пересекал названную линию в точке, соответствующей примерно среднему возрасту. Бреннан невольно застонал. Однако на этот раз он быстро справился с охватившим его страхом и вернулся в кабинет.

Нож все еще торчал из паркета. Рукоятка была обагрена его, Бреннана, кровью. Филипп вытащил из пола кинжал и попробовал стереть кровь салфеткой. Но кровь только размазалась по всему телу и лику Христа. Бреннан возвратился в ванную, вымыл нож и, осторожно вытерев его полотенцем, снова поднялся в свой кабинет. Выдвинув там ящик письменного стола, Филипп достал из него кинжал, врученный де Карло. Затем собрал все кинжалы вместе, расположив их в форме креста.

К нему были обращены шесть ликов Христа, искаженных агонией, шесть ликов, от которых он не в силах был оторвать взгляд. Он как будто смотрел на колеблющееся пламя костра — завораживающее, манящее и в то же время будоражащее неведомые глубины души.

Он не помнил, сколько вот так, зачарованно простоял. Услышав скрип входной двери, он вздрогнул. Затем сдвинул кинжалы в кучу и спихнул их в ящик стола. Он только-только успел их спрятать, как в кабинет вошла Маргарет.

Бреннан поздоровался с женой и задумался над тем, что он будет делать дальше.


Этот день был, пожалуй, самым жарким в году. К тому же он выдался еще и на редкость влажным. Бухер и Дэмьен неспешно прогуливались по Пирфордскому парку. Собака не отставала от них. В жужжание пчел вплеталось стрекотанье кузнечиков; высоко в небе заливался жаворонок.

Презрительно хмыкнув, Дэмьен оборвал сентиментальное замечание Бухера насчет «оркестра природы». Юноша выглядел очень плохо: лицо — белое, как простыня, со следами чрезвычайной усталости. Подобная усталость не присуща молодости. Да и загар как будто вовсе не приставал к юноше. Кстати, в яркие, солнечные дни Дэмьен Торн-младший ощущал особую подавленность, а под глазами появлялись синяки, да и щеки словно вваливались.

— Ну что, подготовка к совещанию завершена? — осведомился юноша.

— Да, сделано вроде все возможное. Почва для него подготовлена.

— Вот-вот. Именно почва подготовлена. Пришло время собирать урожай.

Бухер решил было уточнить, что Дэмьен имеет в виду, но не успел и рта раскрыть. Юноша остановился, как вкопанный. Потом резко обернулся, всматриваясь в даль, туда где темнела полоска деревьев. Бухер обратил свой взгляд туда же. В нескольких сотнях метров от них солнечные блики переливались в листве деревьев — и больше ничего и никого. Внезапно собака громко зарычала, шерсть на ее загривке встала дыбом.

— Он прислал за мной своего раба, — произнес Дэмьен. — Лакей Божьего Сына явился сюда, чтобы уничтожить меня.

Только Дэмьен проговорил эти слова, собака рванулась с места и бросилась в сторону деревьев, залитых солнечным светом. А юноша продолжал:

— Я чувствую Его присутствие повсюду. Он проникает мне в душу. Жалость Его пронизывает меня до мозга костей.

Бухер вздрогнул. Он прекрасно понимал, что имеет в виду Дэмьен. На собственной шкуре ощутил он влияние Сына Божьего: и, если вдруг случалось, что Поль ложился спать недостаточно подготовленным, то всю ночь напролет чудился ему Его голос, исчезая лишь к утру и оставляя в памяти какие-то обрывки сновидений.

Собака тем временем скрылась в кустах, а юноша двинулся в сторону особняка. Еле слышно он прошептал:

— Молись за меня, Поль. Вели всем ученикам молиться за меня. Мне нужна сила и поддержка их всех.

Дэмьен побрел к дому, слегка приволакивая ноги, словно старик. Бухер еще раз взглянул на купающиеся в сиянии деревья и последовал за своим господином. С головы до ног его пробирала дрожь, внутри все заледенело, несмотря на такой непривычный для Англии зной.

Опустив бинокль, Бреннан глубоко вздохнул, и влажный воздух наполнил его легкие. Бреннана трясло, как в лихорадке.

Филипп уже свесил ноги с внутренней стороны стены. Он еще раз оглянулся на куст, под которым оставил кошель с пятью кинжалами. Шестой кинжал Филипп крепко сжимал в руке. Однако в эти минуты Бреннан твердо знал: то, о чем просил его де Карло, он — Филипп — никогда не сможет выполнить. Все это безумие, абсурд. Да и мысли-то об этом являлись частью того же самого сумасшествия.

Бреннан чуть было не спрыгнул со стены, когда из кустарника выскочило чудовище: огромный пес с желтыми, немигающими глазами. Таких Бреннан сроду не видывал. Захваченный врасплох, он вцепился в стену и подобрал ноги, с трудом удерживая равновесие.

Собака, оскалив пасть и не издавая ни звука, раз за разом бросалась на стену, пытаясь передними лапами достать Бреннана.

Филипп не сводил взгляда с ее желтых глаз. Вот собака отскочила и тут же с новой силой кинулась на стену. Филипп услышал клацанье зубов. Еле удерживаясь на стене, Бреннан находился в шатком равновесии. Он чувствовал себя, как на борту раскачивающегося судна и испытывал непреодолимое желание броситься зверю прямо в пасть. Что-то подобное ощущаешь, когда смотришь в морскую пучину и вдруг, забыв обо всем на свете, понимаешь, что тебя, как магнит, притягивает эта бездна.

Бреннан оторвал взгляд от собаки и зажмурил глаза. Но сразу возникло видение распятого младенца. Филипп затряс головой, пытаясь отогнать это видение, и тут же в нос ударил невыносимо жуткий запах, исходящий от чудовища. То самое зловоние, что преследовало Бреннана в его кошмарных галлюцинациях.

Филипп с такой силой сжал рукоятку оружия, что фигурка Христа врезалась в его ладонь. Боль привела Филиппа в чувство, вернув к действительности. Галлюцинация с младенцем оставила его. Пес внизу замер на месте, не сводя с Бреннана желтых глаз. Как будто удивление было написано на собачьей морде. Чудовище словно раздумывало, что ему делать дальше…

А Бреннан тем временем неторопливо спустился с другой стороны стены и, подхватив кошель с кинжалами, услышал чудовищный вой. Это был отчаянный вой зверя, упустившего добычу.

Глава 17

Питер Стивенсон наблюдал из окна за подкатывающими к зданию лимузинами. Репортеры тут же плотным кольцом окружали людей, выходивших из этих автомобилей. Щелкали вспышки и затворы фотоаппаратов. Питер Стивенсон был вполне доволен собой. Что бы там ни произошло после этого совещания, имя его — Стивенсона — уже вписано в историю. Потому что благодаря исключительно его усилиям эта встреча состоится. Израильтяне должны будут — хотя бы на глазах у публики — за руку здороваться и с сирийцами, и с ливанцами, которые являлись связующим звеном с Палестинским Фронтом Освобождения. Компромисс, наконец, был достигнут, и в течение ближайшего часа ожидается подписание исторического коммюнике.

До сих пор все шло, как надо. Стивенсон закрыл глаза и принялся фантазировать: да, а вот если бы ему удалось перетащить на свою сторону представителей еще и ПФО, то тогда… Нет, это он, пожалуй, хватил через край. А ведь уже и по результатам нынешних переговоров можно представить себе броские заголовки в газетах. Это будет самый веский вклад в дело мира и стабильности с тех самых пор, как Садат ступил на землю Израиля. Правда, изначально Стивенсон рассчитывал на еще большую удачу.

Он даже в мыслях боялся представить, что может произойти, если сейчас где-нибудь случится сбой. Каждая арабская страна обладала ядерным запасом: и Ливия, и Сирия, и Ливан. Стало быть, любая из этих стран в пику другой может развязать новый Холокост?

Однако, что может сейчас вдруг сорваться, спросил он сам себя? Соглашения подписаны, и то, что должно состояться нынче — так это уже для публики.

Стивенсон снова выглянул в окно и увидел, как к зданию приближаются автомобили представителей Израиля. Репортеры у подъезда как по команде засуетились. Вдоль дороги выстроились многочисленные зеваки, глазеющие на красочное зрелище. Впервые за последние месяцы в толпе не было видно ни лозунгов, ни транспарантов. Люди просто наблюдали «исторический момент», чтобы впоследствии рассказывать своим детям и внукам о том, что они-де лицезрели особ, сохранивших мир на планете. А демонстрантов потрясла трагедия на Трафальгарской площади. Они лишились тогда своего лидера и до сих пор скорбели по нему.

Стивенсон вздохнул и отошел от окна. Глянув в зеркало, он одернул костюм и направился к лестнице встречать гостей. Через час весь мир заговорит только о нем. Стивенсон — борец за подлинный мир на планете добился желаемого…

В целях безопасности Филиппу Бреннану и госсекретарю полагалось ехать в разных автомобилях. Зевая, Бреннан разглядывал толпы людей, ощущая каким-то шестым чувством, откуда из гущи зевак на него направлена видеокамера. Возможно, его белозубая улыбка будет сиять сегодня вечером на экранах миллионов телезрителей. Машина затормозила, и Бреннан шагнул в толпу журналистов. — Господин посол, не могли бы вы прокомментировать слухи о том, что по состоянию здоровья вы подаете в отставку?

— Конечно, могу, — на ходу бросил Бреннан, в окружении помощников и телохранителей проталкиваясь ко входу, — это не более чем слухи.

— Как вы себя чувствуете, господин посол?

— Отлично, — расплылся он в улыбке. Да, именно эти кадры дадут они сегодня вечером вслед за теми, другими, где он зевает в автомобиле, подумал Бреннан. Ну да черт с ними со всеми.

Вместе со своим помощником, посол прошел в конференц-зал и сел, как обычно, рядом с госсекретарем. Этот крупный мужчина приветливо кивнул Бреннану, но в его взгляде мелькнула какая-то тень. Филипп надеялся только на то, что тот не будет лезть в душу, выпытывав зачем это Бреннан летал в Рим, покинув свой пост, потому что оправданий у Бреннана не было.

Ладно, сейчас надо забыть обо всем. И Бреннан действительно стал вслушиваться в слова выступающих. Представители Сирии и Ливана сидели рядом. Сзади — русские. Лидеры из ОПЕК расположились вместе, а израильская верхушка находилась справа от американцев. По мере того как Бреннан вслушивался, до него наконец начал доходить тот нехитрый факт, что вот это все и есть реальный мир, его настоящая, действительная жизнь — без сумасшедших священников, дьяволов и всяких там бесов. Он услышал внушительный голос Питера Стивенсона:

— Предложения включают в себя обсуждение вопроса о районе Восточного Иерусалима. Позвольте мне представить вам членов сирийской делегации.

Телекамера тут же крупным планом показала сирийца, легонько постукивающего по микрофону и пробегающего взглядом свои записи.

Сириец заговорил на родном языке, и Бреннан вставил в ухо устройство, позволявшее слышать синхронный перевод. В зале стояла тишина. До того момента, пока выступавший, не коснулся имени Арафата — этого старика, пережившего кучу покушений на себя и до сих пор цеплявшегося за власть.

При одном только упоминании этой «легендарной» фамилии один из израильтян тут же вскочил на ноги. Это был Саймон. Бреннан вместе со всеми собравшимися в изумлении уставился на него, пытаясь понять, что он там выкрикивает на иврите.

Поднялся со своего места и Стивенсон, словно рефери на боксерском ринге. Все заметили, что лицо его белее мела.

В этот самый момент Саймон бросился в сторону сирийца. Кто-то пытался преградить ему путь, но было уже слишком поздно. В лучах прожекторов мелькнул какой-то предмет и, когда израильтянин занес руку для удара, яркий свет юпитеров отразился на массивной ониксовой пепельнице в руке Саймона. Этой пепельницей он что есть силы ударил по губам сирийца. Из горла последнего вырвался не то стон, не то рычание, и, залитый кровью, он опрокинулся навзничь, теряя выбитые зубы. Саймон тем временем навалился на свою жертву. При этом он истерически вопил. И прежде, чем Саймона оттащили, ему удалось нанести сирийцу еще один удар.

Присутствующие в зале словно остолбенели на несколько мгновений. Они тупо наблюдали за дракой, как будто находились в состоянии шока. Потом наступил хаос. Такого ни один из участников не мог представить себе и в кошмарном сне: израильтяне кинулись к Саймону, сирийцы и ливанцы сгрудились возле поверженного. Спустя несколько секунд они яростно набросились друг на друга, с пеной у рта доказывая что-то противникам. В ход пошли кулаки. Стивенсон рухнул на свой стул, будто именно ему заехали по губам ониксовой пепельницей.

Русские собрали документы и покинули зал. Вслед за ними направился и госсекретарь США. Последним вышел Бреннан, за спиной которого продолжало свирепствовать это фантастическое или, точнее, мистическое безумие.


Сев в автомобиль, Бреннан услышал новости, передаваемые по радио. По всем каналам транслировалось сообщение о скандале. А когда посол добрался до своего кабинета, стол его оказался заваленным телексами. Все телефоны надрывались. Часа три Бреннан только и занимался тем, что, отвечая на звонки, как попугаи повторял одни и те же, ничего не значащие фразы.

В кабинет заглянула секретарша:

— Господин посол, звонила ваша жена и просила передать, что сегодняшнее приглашение на ужин от господина Бухера остается в силе.

Бреннан оторопело уставился на секретаршу. Он и слыхом не слыхал ни о каком приглашении.

— На ужин, сэр, — повторила секретарша. — В Пирфорде. Вас ждут от восьми до восьми тридцати. Ваша жена сказала, что вы можете позабыть об этом и просила напомнить.

Бреннан поблагодарил секретаршу, А та добавила:

— Еще ваша жена просила передать вам слова господина Бухера. Он дал ей ясно понять, что, судя по последнему происшествию, это может оказаться ваш последний ужин, господин посол.

— Потрясающе, — заметил Бреннан. Они посмотрели друг на друга: на губах у обоих играла ослепительная дежурная улыбка.

Глава 18

Бреннана неизменно возбуждала Маргарет, находящаяся перед зеркалом. Что бы она при этом ни делала: наносила ли на лицо макияж или же переодевалась, Филипп всегда восхищался ею. Его самого удивляло то, что с годами эта страсть нисколько не притупилась. И это после шести лет супружества. Даже сейчас, со всем этим кошмаром, свалившимся на его плечи, Бреннан поймал себя на мысли, что ему приятно наблюдать за плавными, грациозными движениями жены, расчесывающей волосы.

Однако Филипп попытался сосредоточиться на делах. Новости сообщали о «нападении с пепельницей в руках». Комментатор добавил, что теперь русского посла, возможно, отзовут из Тель-Авива, ибо сирийцы направили письмо протеста в Кнессет. Других новостей пока не было. Но Бреннан, который прочитал все до единого телексы, поступившие от различных дипломатических корпусов и, кроме того, располагавший донесениями службы безопасности, ясно осознавал, что на самом-то деле ситуация куда более серьезная, что мир находится на грани катастрофы, и что война на Ближнем Востоке неизбежна.

— Как ты думаешь, чем все это кончится? — Маргарет словно читала мысли мужа. Она покрутилась на стульчике и, повернувшись к Филиппу, уставилась на него своими огромными, широко раскрытыми глазами.

Бреннан молча глядел на жену, с трудом понимая, что она сейчас говорит. Никогда за всю их совместную жизнь желание обладать этой женщиной не захлестывало его с такой силой, как в эти минуты. Ему страстно захотелось ее прямо сейчас. Внезапно в мозгу вспыхнула странная мысль, что перед лицом неотвратимой смерти заняться любовью — наиболее удачная затея. Может быть, может быть. А вдруг эта неудержимая страсть греховна? Впервые подобное сомнение закралось в его душу.

— Все выглядит далеко не самым лучшим образом, — возвестил Филипп ровным голосом, приближаясь к жене. Он не желал посвящать ее в подробности: половина той информации, что он утаивал от Маргарет, испугала бы ее до смерти. Бреннан нежно обнял жену, но та никак не отозвалась на ласку, что показалось Филиппу необычным. Маргарет повернулась к зеркалу и принялась красить губы.

Глубоко вздохнув, Бреннан спросил:

— Скажи, пожалуйста, а когда Поль прислал это приглашение?

— Я же говорила тебе: на прошлой неделе. Он оставил официальное приглашение. Ну я же тебе говорила. Ты тогда еще пробормотал в ответ что-то невразумительное.

Бреннан пожал плечами. Он никак не мог вспомнить тот разговор. Возможно, он просто позабыл о нем. Но если Маргарет говорит, что такой разговор состоялся, значит, так оно и было.

Какое-то время оба молчали. Затем Маргарет поинтересовалась:

— А как дела у президента?

— Думаю, «закручивает гайки». Где только можно. Бреннан никак не мог сообщить ей, что президент в окружении военных советников уже давным-давно находится на важнейшем стратегическом объекте и держит руку чуть ли не на кнопке.

— Но он еще далеко не самый противный из них, — заметила Маргарет, — он просто не может позволить себе быть самым ужасным.

— Он слабовольный. А для американцев — это катастрофа.

— Насколько я знаю, человек, к которому мы собрались сегодня в гости, поддерживал и продолжает поддерживать президента, не так ли? — в голосе Маргарет прозвучало едва уловимое презрение. — Как ты пойдешь на ужин к такому типу, как этот Поль Бухер, дорогой? И сможешь ли ты оправдаться, хотя бы в собственных глазах, после того, как разделишь с ним трапезу? И это с человеком, проложившим дорогу к нашей национальной катастрофе?

Бреннан слабо улыбнулся и, наклонившись, легонько чмокнул жену в щеку:

— Надо же знать и своих врагов, — твердо стоял он на своем.

Маргарет хмыкнула и отстранилась от мужа. Затем принялась облачаться в одно из своих лучших платьев. Переодеваясь, женщина заметила, что ее муж прикрепил к внутреннему карману пиджака крошечное пластиковое устройство.

— Что, все действительно так плохо, раз тебе ежесекундно надо торчать на связи? — изумилась Маргарет.

— Я обязан все время находиться на связи, — отрезал Бреннан, — ну что, ты готова? Она кивнула.

— Тогда я завожу машину.

Филипп покинул комнату, заметив краешком глаза, что жена не последовала за ним. Тогда он прошел в свой кабинет и, выдвинув ящик письменного стола, достал кожаный кошель, сквозь который Филипп чувствовал остроту клинков. Выйдя из кабинета, он мельком взглянул на лестницу. Филипп распахнул входную дверь, с наслаждением вдохнул влажный вечерний воздух. И тут же зашелся в кашле: последствия аварии то и дело давали о себе знать. Филип посмотрел на небо и увидел, что на востоке сгущаются тяжелые кучевые облака. Если бы его «старик» был еще жив, он непременно бы заявил, что «чует приближение дождя».

Бреннан торопливо зашагал по скрипучей гальке к гаражу. В этот момент он, конечно же, не догадывался, что из-за портьеры за ним внимательно наблюдает жена, Забросив кожаный кошель под водительское сиденье, Филипп завел машину. Хлопнула входная дверь: Маргарет бежала к машине, придерживая подол длинного платья. Первые дождевые капли уже падали ей на волосы. Филипп наклонился, чтобы открыть автомобильную дверцу и заметил, что одна из лямок кожаного мешочка зацепилась за рычаг коробки скоростей. Филипп принялся судорожно засовывать лямку под сиденье. В это мгновение Маргарет скользнула в машину.

— Что ты там возишься? — нетерпеливо полюбопытствовала она.

Бреннан ничего не ответил, просто еще раз коснулся губами ее щеки и заметил:

— Ты выглядишь сегодня просто потрясающе, обалдеть можно.

Маргарет засмеялась и глянула в зеркальце, небрежно и в то же время грациозно приглаживая волосы.

Они мчались по пустынным улицам, слушая музыку, доносящуюся сзади из двух небольших динамиков; Маргарет время от времени подпевала. Бреннан снова взглянул на свою жену. Да, действительно, сегодня она выглядела не просто восхитительно; казалось, от нее исходило прямо-таки волшебное сияние, будто она вся светилась изнутри.

Филиппу вдруг нестерпимо захотелось защитить ее от этого ужасного и жестокого мира, хотя в то же время он прекрасно понимал, что уж кто-кто, а Маргарет менее кого бы то ни было нуждалась в подобной защите, ибо не принадлежала к породе слабеньких.

Лента в магнитофоне кончилась, и теперь Филипп задал наконец вертящийся у него на языке вопрос:

— Слушай, Маргарет, а если я на какое-то время исчезну с ужина, ты займешь Поля? Она от души рассмеялась:

— Ну и дела Что ты хочешь этим сказать? Чтобы я с ним немного «поразвлекалась», а? Переспала, что ли?

— И ты считаешь, что я смог бы об этом заикнуться? — расхохотался Филипп, в свою очередь.

Маргарет поуютней устроилась в кресле и занялась магнитофоном. А Филипп облегченно вздохнул: она даже не подумала спросить, куда это ему приспичит удалиться? В чужом-то доме. Как будто это ее вообще не занимало. А вот интересно, если бы она все-таки спросила, что бы он тогда наплел ей?

Бреннан взглянул на часы, остановил магнитофон и включил программу новостей.

«…угроза расширения конфликта на Ближнем Востоке возросла с того момента, как русские эвакуировали свое посольство в Тель-Авиве. Наш политический обозреватель сообщает, что…»

Бреннан слушал вполуха. Он поражался, что, имея такие факты, комментатор тем не менее оставался в рамках принятых условностей и не наводил на людей панику. Интересно, а насколько этот комментатор на самом деле информирован? Филипп нащупал в кармане радиопередатчик. Хватит ли ему времени разыскать Торна-младшего? Вполне возможно, он вообще ничего не успеет, и эта кошмарная миссия, выпавшая ему, отпадет сама по себе? Но ведь еще сегодня днем он твердо решил: пусть Бог, которому молится де Карло, действует его — Бреннана — руками, пусть Он руководит им. И пусть будет совершено то, что должно быть совершено: если, действительно, такова воля Божья.

Что же касается Филиппа Бреннана лично — так ему достаточно просто увидеть этого юношу — если вообще это юноша, как таковой. А вот остальное будет зависеть от Божьего промысла и Его вмешательства. Филипп же сделает только то, что повелит ему Бог. — Ты здесь бывал раньше? — голос Маргарет вывел Филиппа из задумчивости. Он покачал головой:

— Нет, а что?

— Ну, судя по тому, как ведешь машину, ты наверняка знаешь, куда рулить.

— Да нет, я просто внимательно просмотрел карту. Впереди возникли огромные ворота. Бреннан затормозил, опустил боковое стекло и, нажав на Кнопку селектора, назвал свою фамилию. Ворота разошлись, и автомобиль покатил в сторону особняка.

У подъезда они заметили Бухера, махавшего им рукой.

Бреннан припарковал машину и, выходя, опять зацепился за лямку кожаного мешочка. Раздалось металлическое звяканье, но Маргарет как будто не обратила на него никакого внимания. Навстречу им шел Бухер. Он церемонно чмокнул Маргарет в щечку и протянул Филиппу руку:

— Хорошо, что вы приехали. При сложившихся обстоятельствах я на это, честно говоря, и не рассчитывал.

Бреннан постучал по передатчику, торчащему из внутреннего кармана:

— Надеюсь, эта штуковина не помешает нам спокойно отужинать.

Бухер взял Маргарет под руку, Бреннан последовал за ними. Он взглянул на небо. Похоже, они обогнали грозу. В Пирфорде парило, но дождя еще не было. Вечер был словно создан для того, чтобы со вкусом поесть, пригубить отличных вин, насладиться приятной беседой и в довершение всего — прогуляться по парку. Да, — усмехнулся про себя Бреннан, — все тут разложено по полочкам. Но настроение его, тем не менее, было превосходным, и он находил пребывание здесь на редкость удачным.

Они вошли в холл. Кивнув пожилому дворецкому, Бреннан бросил взгляд на лестницу и галерею. Он размышлял про себя, где может находиться Торн-младший.

Бухер подвел их к окнам. Играя роль гида, он указал на ярко освещенные дорожки и лужайку. Дворецкий тут же поднес вино в искрящихся фужерах. В гигантском камине потрескивали поленья. Маргарет сегодня была ослепительно хороша, и Бреннану подумалось вдруг, что вся эта сцена так и просится в рекламу. Либо какого-нибудь предмета роскоши, либо самого его — Филиппа Бреннана — преуспевающего политика, состоящего в счастливом браке, в компании одного из богатейших людей. Все это на фоне самого роскошного английского особняка. Да уж, картина совершенной идиллии…. если не считать кинжалов под водительским сиденьем.

— Я с удовольствием покажу вам чуть позже сад, — заверил Бухер.

— Да, да, — подхватил Бреннан, — если, конечно, успеете, потому что, похоже, надвигается гроза, а, может быть, и вообще буря.

Бухер взглянул на Бреннана, нахмурив брови.

— Гром, молнии, ливень, — улыбнулся Филипп.

— А, конечно, — кивнул Бухер.

Пока Маргарет рассматривала портреты, Бухер подвинулся к Бреннану.

— Ну и насколько все обстоит плохо?

Бреннан попытался было изобразить на лице улыбку:

— А, лучше помолчать и постучать по дереву.

— Мм-м, — промычал Бухер.

В этот момент Филиппа окликнула жена. Она стояла под одним из портретов, надпись над которым гласила:

«Дэмьен Торн — американский посол».

— Я же тебе говорила, что он был невероятно хорош собой, как никто другой. Помнишь? — прошептала Маргарет.

К ним подошел Бухер. Он улыбнулся Маргарет:

— Да, женщины души в нем не чаяли, — подтвердил он, словно читая мысли Маргарет.

— Странно, что у него не было детей, — задумался вдруг Филипп.

Маргарет удивленно уставилась на мужа:

— Почему ты об этом говоришь? Какая здесь связь?

Бреннан посмотрел на Бухера:

— Странно, что он не подумал о продолжении рода Торнов. — Но ведь ему было всего тридцать два года, когда он скончался.

— Да-да, я помню похороны.

Наступила неловкая пауза. Внезапно ее прервал стук в дверь. На пороге стоял дворецкий. Он доложил, что ужин подан. Бухер снова взял Маргарет под руку и повел ее к столу.

— Надеюсь, аппетит ваш не подкачает, — засмеялся он.

Стол был великолепно сервирован. Посредине стояли шесть канделябров с горящими свечами. Окна были распахнуты на лужайку, и в просвете между облаками виднелись яркие звездные россыпи.

Бреннану не терпелось спросить, по какому случаю их пригласили на ужин. Он прекрасно знал, что на такого рода вечеринках рядом с Бухером всегда присутствовала женщина. Конечно, Филиппу в какой-то мере льстило, что сейчас его жена исполняла роль хозяйки этого роскошного особняка — роль, разумеется, временную. Ибо на подобного рода скандалы Бухер никогда не шел — это Бреннан также знал наверняка. Но тогда почему же стол был накрыт все-таки на троих?

В который раз за сегодняшний вечер Бреннан залюбовался своей женой. И как никогда ощутил вдруг необходимость ее присутствия здесь, рядом с ним. Сегодня она выглядела прекрасно. Нет, нет, совсем не то слово. Пожалуй, точнее было бы сказать: умопомрачительно, неотразимо, сногсшибательно… Филипп нетерпеливо заерзал на стуле, пытаясь послать жене улыбку. Тем временем дворецкий поднес Бухеру полный фужер с вином. Тот пригубил и одобрительно кивнул.

— Знаете, — вдруг подала голос Маргарет, — когда я была еще маленькой девочкой, папа взял меня с собой на обед в один из домов Род-Айленда. Хозяин слыл богачом. Кажется, он был французом. Когда его слуга принес вино, хозяин отослал его обратно. — Маргарет захихикала. — Своего слугу с вином из собственного погреба. Отослал назад!

Они без умолку болтали на довольно фривольные темы. Надвигавшиеся с востока тучи сгущали сумерки в зале. Неровное пламя свечей выхватывало из полумрака лица присутствующих, и в этих колеблющихся бликах Маргарет казалась прекрасной, сказочной феей. Щеки ее разрумянились. Сегодня она пьет очень много, — с удивлением заметил Бреннан. — С чего бы это? — ломал он себе голову.

Вечерний воздух словно уплотнился, стало душно, запахло приближающейся грозой. Бреннан ослабил галстук: дышать становилось все труднее и труднее. Подали какое-то рыбное блюдо, а затем совершенно восхитительную телятину. Однако Бреннан ел через силу: у него внезапно пропал аппетит. Он заставлял себя поддерживать беседу: болтать ему вдруг тоже расхотелось, и он то и дело замолкал на полуслове.

Филипп стремился сейчас лишь к одному: попытаться найти Торна-младшего. И тут нежданно-негаданно появился повод выйти из-за стола. В кармане зажужжал передатчик, оборвав очередную реплику Бухера.

Бреннан поднялся:

— Простите, но я вынужден оставить вас на пару минут.

— Можете воспользоваться телефоном в гостиной, — предложил Бухер.

Бреннан поблагодарил и встал из-за стола. У двери он невольно оглянулся на Маргарет и Бухера: застыв на месте, сидели оба, пристально уставившись в глаза друг другу. Какое-то подозрение возникло вдруг в глубинах подсознания у Бреннана, но тотчас исчезло.

Филипп ждал повторного вызова и надеялся, что это окажется ложная тревога или просто обычная проверка. Однако ладони его стали липкими от пота, когда он нажимал кнопку переговорного устройства.

— Бреннан, — отрывисто отозвался он. Хмыкнув, Филипп взглянул в зеркало, висящее рядом. Ничего не изменилось в его облике. Он даже не побледнел. Да и сердце не выскакивало из груди, как прежде. Пульс остался в норме.

Бреннан инстинктивно выглянул в окно, посмотрел на небо, повернулся и, твердой походкой двинувшись в зал, бесшумно отворил дверь.

Бухер и Маргарет сидели по-прежнему неподвижно, так же, как и несколько минут назад, когда он покинул их. Бреннан подошел к столу и положил руку на плечо жены:

— Началось, — ровным голосом произнес он, — Тель-Авив и Иерусалим бомбили.

Они молча уставились на Бреннана. А он продолжал:

— Ядерные боеголовки были наведены с помощью спутников. Города разрушены до основания. О Бейруте сообщений пока не поступало, но, видимо, скоро они будут. Любое нападение на Израиль повлечет за собой немедленное возмездие, ответный удар.

Вдруг Маргарет подала голос:

— Око за око…

Бреннан изумленно посмотрел на нее. Бретелька сползла с ее плеча, грудь почти обнажилась, но, казалось, Маргарет не обращает на это никакого внимания. Глаза ее лихорадочно блестели, и Бреннан подумал вдруг, что его жена здорово набралась, она, похоже, была изрядно пьяна.

Филипп попытался собраться с мыслями. Если Ближний Восток только что превратился в пылающий костер, то как скоро можно ожидать ядерных ударов по другим точкам планеты? Бреннан давно и почти наизусть знал все эти военные сценарии, но сейчас, когда это по-настоящему НАЧАЛОСЬ, он не мог осознать это, ибо подобное не могло уложиться ни в какие «сценарии».

Постукивая пальцем по фужеру с вином, Бухер поднялся из-за стола. Вино выплеснулось на паркет, но старик даже не взглянул на пол. И лишь одна Фраза слетела с его губ:

«И городъ великий распался на три части, и города языческие пали…» Маргарет встала и подошла к Бухеру. Глядя старику прямо в глаза, она вторила ему: «И градъ, величиной въ талантть, палъ съ неба на людей, и хулили люди Бога за язвы отъ града; потому что язва отъ него была весьма тяжкая».

— Маргарет! — Бреннан коснулся плеча жены и невольно отпрянул: кожа ее пылала, женщина дрожала с ног до головы, как в лихорадке. Бреннан вспомнил эти слова из Откровения, столь знакомые ему с детства. Но наизусть их он, разумеется, не помнил и поразился, откуда их так хорошо знает Маргарет. Откуда?

Бухер и Маргарет, словно в трансе, продолжали в один голос цитировать Библейские тексты: «…и сделалось великое землетрясение… Такое землетрясение! Такъ великое!..», «…я виделъ, что жена упоена была кровию святыхъ и кровию свидетелей Иисусовыхъ… и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ея…» Шатаясь, Бреннан направился к двери. Он не отдавал себе отчет в том, что будет сейчас делать. Но одно Филипп осознавал совершенно ясно: он должен найти Торна-младшего и совершить то, что велит ему судьба.

Посол бросился к машине и, рванув из-под сиденья кожаный кошель, вспомнил слова де Карло: «Воскресший Христос поможет…» Бреннан снова и снова повторял эти слова, бегом возвращаясь назад, к лестнице и галерее. Пусть Он направит его руку, это теперь в Его власти, на Нем лежит вся ответственность, и Бреннан использует Его волю…

Возле лестницы Филипп увидел пса. Зверь взглянул на него и, повернувшись, тяжело затопал по коридору, словно указывал Бреннану путь. Филипп последовал за псом. Он больше ни о чем не думал, кроме того, что ему необходимо найти этого юнца.

В коридоре царил полумрак. В самом его конце Филипп заметил приоткрытую дверь. Собака подпустила к ней Бреннана. Тот распахнул дверь и остолбенел. Именно в этот миг Филипп понял, что все, о чем ему рассказывали — правда.

Юноша был облачен в черную сутану. Он стоял на коленях перед трупом, в беззвучной молитве шевелились его губы. Бреннан сделал пару шагов в глубь комнаты, и кинжалы в кожаном мешочке за его спиной громко звякнули. Но Торн-младший даже не обернулся. Он был словно в трансе.

Бреннан молча приблизился к распятому Христу, глянул в лик Спасителя и заметил торчащий из Его спины кинжал. Все обстояло именно так, как ему и рассказывали. Все было сущей правдой. А его собственный скептицизм оказался плохим советчиком. Бреннан вновь взглянул на лик Христа, потом повернулся к застывшему на пьедестале мертвецу. Филиппа била сильнейшая дрожь.

Он на минуту сомкнул веки и помолился, взывая к помощи. Открыв глаза, Филипп уже твердо знал, что ему делать, однако не был уверен, хватит ли ему на это сил. Его так и подмывало схватить за руку Маргарет и опрометью броситься бежать прочь отсюда, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого кошмара. Но Филипп стоял, как прикованный, не сводя взгляда с лика Христова, будто тот был живой.

Бреннан подошел вплотную к распятию и вытащил из дерева кинжал, который легко поддался. Пламя свечи отразилось на клинке. В сознании внезапно вспыхнули слова молитвы, той самой, что он проговаривал еще в детстве, примостившись у матери на коленях, слова, которые, как ему казалось, он уже давным-давно позабыл. Филипп снова посмотрел в очи Христовы и внезапно изумился: почему выбрали именно его, ведь уже много лет назад вера умерла в нем. Прикоснувшись к терновому венцу, Филипп дотронулся до гвоздей, вбитых в ладони. Затем положил на пол кошель и вытащил из него все стилеты.

Юноша не шелохнулся. А Бреннан, взявшись за рукоятку кинжала, извлеченного из деревянного тела Христа, пробормотал:

— Первый кинжал лишает жизни физической. Филипп взглянул на хрупкую, юношескую, коленопреклоненную фигуру, на позвоночник, проступающий сквозь тонкую, черную сутану. И понял, что не сможет нанести удар в спину. Филипп должен посмотреть ему в глаза, даже если они окажутся такими же мертвыми, как и у Дэмьена-старшего.

— Прости меня, — прошептал Бреннан и, прикоснувшись к плечу юноши, заставил того обернуться.

Улыбаясь, юноша взглянул на Филиппа. Лицо его было белее мела, в желтых глазах полыхало пламя. Занеся для удара кинжал, Бреннан заставил себя взглянуть в эти желтые глаза. Он успел почувствовать зловонное дыхание…

И тут дверь распахнулась, сноп света ворвался в комнату. В тот же момент Бреннан был сбит с ног, нож выскользнул из его рук. Чудовище попыталось вцепиться в, его горло. Бреннан дотянулся рукой до страшной морды, упираясь локтями в мощную собачью грудь и стараясь отпихнуть пасть от своей шеи. Зверь качнул головой, зубы его впились теперь в руку Бреннана. Филипп закричал от дикой боли, и животное вновь набросилось на него. Бреннан плюнул прямо в желтые глаза, и на секунду мертвая хватка ослабла. Этого оказалось достаточно, чтобы Филипп свободной рукой дотянулся до кинжала. Собака рванула зубами плечо Бреннана, стараясь свернуть ему голову, прямо как кролику. Рука его перестала ощущать боль. Она онемела и была, словно чужая. Но другой рукой Бреннану удалось нанести удар по чудовищу. Потом еще один. И еще. Собака жутко завыла и отползла от Бреннана. Но не успел тот подтянуть колени, как животное вновь накинулось на него, зубы опять заклацали возле его горла. Собачья слюна перемешалась с кровью.

И вдруг Бреннан почувствовал жалость к этому раненому зверю. У него возникло безумное желание схватить огромную морду и, притянув ее к себе, зарыться с головой в густую, мохнатую шерсть. Но вместо этого он нанес еще один удар. И промахнулся. Животное набросилось на него со свежими силами. Филипп уже ничего не видел…

Внезапно Бреннан услышал глухой удар. Собака еще раз страшно взвыла, и Бреннан почувствовал, как кровь ее стекает ему прямо на лицо. Он отпихнул животное и обернулся, разглядев упавшую и разбившуюся фигуру Христа. Бреннан попытался привстать. Он заметил, что юноша, продолжая улыбаться, двинулся в его сторону. И тогда он все понял. Он ясно осознал, для чего Бухер заманил его сюда. Они решили от него отделаться. И одновременно заполучить все кинжалы, чтобы вот этому ублюдку, стоящему сейчас перед ним, ничего больше не угрожало.

Бреннан все-таки поднялся на колени. Одна рука его беспомощно болталась. Он не мог пошевелить пальцами. Филиппу вновь захотелось бежать отсюда без оглядки. Он прикрыл глаза.

Торн-младший наблюдал за Бреннаном, когда в дверном проеме возник женский силуэт. Филипп узнал Маргарет. Ему вдруг показалось, что жена совершенно нагая. Он обрадовался ей и протянул здоровую руку, чтобы Маргарет помогла ему встать. Но она направилась к юноше. Бреннан тряхнул головой. Наверное, это опять галлюцинации, о которых упоминал де Карло. Ведь такое не могло происходить в действительности: его коленопреклоненная и обнаженная жена ласкала Дэмьена-младшего.

Филипп не верил своим глазам, когда женщина выдернула кинжал из животного и, взявшись за него обеими руками, двинулась в сторону мужа.

Он поднял руку, пытаясь защититься, но было уже поздно. Филипп даже не осознал, что эта пожирающая боль — его собственная. Что рукоятка раскачивающегося перед глазами стилета торчит из его шеи. И что кровь, фонтаном бьющая из перерезанной сонной артерии — ЕГО кровь. Последнее, что увидел Филипп в этом мире — был лик Христа на рукоятке кинжала, в металлическом зеркале которого отражалась агония Бреннана.


Она отпрянула от тела, бьющегося в конвульсиях и посмотрела на свои залитые кровью руки. Юноша взял ее за локоть и подвел к трупу своего отца.

— Преклони колени, — приказал он, и Маргарет подчинилась.

Дэмьен-старший улыбался ей, словно благословляя женщину за только что совершенное.

— Дух его живет во мне, — признался Дэмьен-младший. — И теперь пробил час разрушения.

— Аминь, — прошептала Маргарет.

— Уверуй в его силу, — потребовал юноша. Маргарет обняла мертвеца и заметила, что юноша подошел к поверженной фигуре Христа. Затем она услышала его слова:

— Ну что, Назаретянин. Ты проиграл. И где же ты теперь, ты, требовавший от человечества вкушать твою кровь и плоть? — Он ткнул пальцем в сторону Маргарет: — Это ее ты спасал, когда тебя распинали на кресте? А ведь эта тварь создана по образу и подобию твоего Отца. Так посмотри на нее! С ног до головы залитая кровью собственного мужа, она жаждет МОЕГО отца. Так стоило ли ради этого идти на муки, Назаретянин?

Дэмьен-младший вцепился в терновый венок:

— Мир в предсмертной агонии, а блудница восседает на спине зверя. Похоже, пророчества сбываются. Скоро наступит конец.

Юноша поднялся во весь рост, и в часовне воцарилась тишина. Лишь невнятное бормотанье женщины, да еле слышное рычание животного нарушали эту тишину.

Глава 19

Поль Бухер насухо вытер свой бокал и выглянул в окно. Он залюбовался ночным небом, представляя себе, как на востоке начнет разгораться сияние. Да, скоро все случится на самом деле, никакой нужды тревожить воображение больше не будет. Ибо сценарий всего происходящего был написан еще в незапамятные времена. А для воплощения этого сценария требовались лишь необходимые актеры да точная последовательность событий. Человечество выбрало для себя уничтожение. Ирония судьбы состояла в том, что уничтожение это началось с обыкновенной пепельницы, которую в качестве оружия пустили в ход, дабы «вмазать» одному идиоту.

Бухер поднялся из-за стола, прошел в зал. Огонь в камине погас. Старик включил радио и плеснул в свой бокал виски.

«…подтверждают сообщения о том, что ядерным ударам подверглись Иерусалим, Тель-Авив и Бейрут. Из Вашингтона сообщают, что Белый Дом и Пентагон отказались подтвердить, будто Президент покинул город. Наш корреспондент в Москве ничего не смог сообщить, ибо все линии связи с этим регионом вышли из строя. Премьер-министр с минуты на минуту собирается выступить с заявлением, но уже известно, что послы всех стран НАТО прибудут в течение ближайшего часа на Даунинг-Стрит 10…».

Бухер выключил радио. Тяжесть прожитых лет внезапно легла на его плечи. Он уже старик, пора и в могилу. «Трижды по двадцать плюс десять», пробормотал Бухер. Повернувшись, он медленно зашагал прочь из зала. В коридоре стоял дворецкий. Они молча взглянули друг на друга, пожав плечами, словно любые слова были излишними. Тяжело ступая, Бухер устало поднялся вверх по деревянной лестнице и по коридору направился в сторону часовни. Мимоходом он задался вопросом, куда подевалась Маргарет.

Внезапно до него донеслось собачье поскуливание. Дверь в часовню была настежь распахнута, но комната казалась погруженной во мрак. И лишь несколько секунд спустя Бухер смог различить в сумеречном свете силуэты. Он не поверил собственным глазам. Пол был залит кровью Филиппа Бреннана. А возле трупа Дэмьена-старшего на коленях стояли женщина и юноша. Они в неистовстве шептали какую-то молитву.

Бухер приблизился к телу Бреннана и вгляделся в остекленевшие глаза посла. Коснувшись рукоятки кинжала, торчащего в горле Бреннана, старик вытер с нее кровь. Уперевшись ногой в грудь посла, Бухер с трудом выдернул кинжал. Затем собрал остальные стилеты и взглянул на Дэмьена-младшего. Тот холодно проронил:

— Он явился, чтобы уничтожить меня, Поль, и нашел свою смерть.

Перекинув кошель с кинжалами за плечо, Бухер кивнул:

— Я положу этому конец раз и навсегда, — возвестил он.

Но Дэмьен уже не слушал его. Бухер вновь всмотрелся в мертвое лицо Бреннана. Наивный простак, но какой мужественный! Они пытались свести его с ума. Не удалось. Тогда просто заманили его в западню. Бухер посмотрел на Маргарет. Та словно почувствовала взгляд старика. Она обернулась, облизывая губы. С ног до головы Маргарет была вымазана кровью мужа. Поймав взгляд Бухера, женщина как-то гнусно захихикала и призывно схватила старика за руку.

Бухер припомнил, как Маргарет впервые появилась среди них два года тому назад. Классический вариант. В памяти возникли многочисленные отчеты учеников о ней. Все они в один голос сообщали, что Маргарет яростно сопротивлялась многочисленным соблазнам. И как однажды, уступив и вкусив греха, она превратилась в ученицу, схватывающую все буквально на лету: секс заменил ей все. Блудница. Да, дьявольское перевоплощение Маргарет Бреннан явилось, пожалуй, одной из их самых грандиозных удач. Бухер прикрыл глаза. Насколько же предсказуемы и падки на любой соблазн человеческие существа!

Вспомнилась и детская фотокарточка Маргарет, приколотая к «делу»: прелестный ребенок с невинным, сияющим личиком. Огромные глазенки, в которых застыло любопытство. Надо полагать, его-то Маргарет удовлетворила.

Женщина пощекотала ладонь Бухера, но он не откликнулся на призыв. Перешагнув через собаку, поднявшую на него помутневший взгляд, старик склонился возле забальзамированного тела. Труп поддерживался тонкой, стальной рамой, прикрепленной к полу. Бухер принялся отвинчивать болты, удерживающие тело в этой раме.

— Поль? — юноша вопросительно уставился на старика.

— Его последняя просьба, — объяснил Бухер. — В канун Армагеддона.

Юноша нахмурился:

— Я ни разу не слышал об этом…

— Потому что я никогда не заикался об этом. Дэмьен пожелал стоять в самый последний миг на земле врага своего. Чтобы окончательно добить его. И развенчать.

Во взгляде юноши сквозило сомнение.

— Возьми крест и следуй за мной, — тон Бухера пресекал любое возражение, и юноша, кивнув, беспрекословно подчинился.

Старик отвинтил последний болт, и тело рухнуло ему прямо на руки. Оно не было тяжелым, но и у Бухера сил оставалось немного. Он чуть не упал. Маргарет тут же подбежала к Бухеру и помогла ему вынести труп из часовни. На пороге старик оглянулся на юношу. Тот поднял распятие и взвалил его на плечо. Колени его подогнулись под тяжестью деревянной фигуры на кресте, но он устоял, а собака заковыляла следом, опустив морду. Кровь сочилась из ран на ее теле.

Медленно двинулись они вдоль коридора. Спустились вниз по лестнице, оставляя позади себя полоску пыли.

Юноша одной рукой касался перил, другой — поддерживал распятие, на полпути выронил его и вскрикнул от боли, когда шипы венца при падении впились в его плечо. Юноша проклинал все на свете. По спине струилась кровь.

Они вышли на улицу. Сгустившиеся грозовые тучи висели прямо над ними, и первые, тяжелые капли дождя упали на них, как только процессия ступила на гравиевую дорожку. Позади западного крыла особняка, за кустарником, возвышалась на пригорке маленькая, полуразвалившаяся церквушка. Бухер вспомнил вдруг, как будучи еще ребенком Дэмьен пожелал однажды, чтобы эту церковь разрушили. И как его уговорили-таки сохранить этот памятник христианству, уже изрядно потерявшему свое былое влияние. Позднее Дэмьен силой заставил себя войти в церковь. Он победил свой страх и рассчитывал, что к моменту полной зрелости сможет безбоязненно ступать на священную землю.

А вот Дэмьен-младший никогда даже и не пытался войти сюда. Отцовского мужества ему явно недоставало. Он не смел приблизиться к церквушке на расстоянии и пятидесяти ярдов. Пока они взбирались на пригорок, все вокруг словно оцепенело. Природа замерла: ни птичьих трелей, ни стрекота насекомых не было слышно. Ни один листочек на деревьях или кустарниках не шелохнулся. Будто и всякая живая тварь, и растения выжидали — но чего?

Когда они приблизились к церкви, гоноша что-то прокричал, призывая всех остановиться, но Бухер даже не оглянулся. Маргарет с трудом переводила дух, пот катился по ее телу, струйками смывая с него кровь мужа. Обращаясь к Бухеру, женщина грязно выругалась. Но тот ровным счетом не обратил на нее внимания и продолжал тащить мертвеца вверх на холм. Сердце его бешено колотилось, дыхание то и дело перехватывало.

— Поль! — надрывно крикнул юноша. Бухер застыл у церковных ворот. Дэмьен с тяжелым распятием на плече еле тащился в гору.

— Поставь Его вон там, — приказал Бухер, указывая на стену. — Пусть они стоят рядом — победитель и побежденный.

И вновь Дэмьен-младший повиновался старику. Он отошел подальше, широко раскрыв от страха глаза, взгляд его был прикован к церкви.

— Такова была воля твоего отца, — снова заговорил Бухер, поглядывая на восток. — Пора, — вымолвил он, пока юноша удалялся прочь от церкви, затем встал на колени.

— Иди за ним и подбодри его своей силой. Помолись с ним вместе, — перейдя на шепот, обратился Бухер к Маргарет.

Какое-то время он наблюдал, как Маргарет и Дэмьен склонили головы в молитве. Собака проковыляла мимо Бухера и улеглась на траву рядом с женщиной и юношей. Старик набрал в легкие побольше воздуха, обеими руками обхватил забальзамированный труп и поволок его дальше, за ворота, к самой церковке. Над воротами висела табличка:


ПРИХОДСКАЯ ЦЕРКОВЬ СВЯТОГО ИОАННА


Споткнувшись, Бухер услыхал сзади громкий и тревожный оклик Дэмьена. Обернувшись, он увидел, как тот что есть мочи несется к церковным воротам.

С трудом переводя дыхание, Бухер подтащил свою ношу к воротам, в глубине души молясь лишь об одном: чтобы они оказались не заперты. Он толкнул ногой тяжелую дубовую дверь, и она отворилась, протяжно заскрипев на ржавых петлях. Оглянувшись, старик заметил, что Дэмьен, как вкопанный, застыл у ворот. Страх сковал юношу, он не мог сделать ни шагу вперед.

— Пожалуйста, — шепотом бормотал старик, шаря в поисках дверного засова. Наконец, он нашел его. Однако тот так проржавел, что никак не сдвигался.

— Пожалуйста, Господи, — воскликнул Бухер, наваливаясь на задвижку с такой силой, что содрал с ладони добрый кусок кожи. Засов подался как раз в тот момент, когда Бухер услышал Дэмьена. Тот мчался по тропинке к церкви и яростно рычал, словно зверь. Всем своим весом Дэмьен налег на дверь, и от этого толчка труп его отца упал на церковный пол. Бухер подхватил его и поволок к алтарю.

— Бухер! — исступленный вопль юноши прорезал церковные стены, эхом отражаясь от полуразвалившегося свода. Бухер слышал, как Дэмьен обегал вокруг церкви, как он колотил по ее стенам, царапая их, а затем вновь и вновь молотил кулаками по камню.

Старик перевернул тело на спину. При падении лицо трупа разбилось и было теперь неузнаваемо. Бухер затащил тело на алтарь и разложил на церковном полу все кинжалы. Взяв в руки первый стилет, Бухер склонился над трупом того, кто некогда был его Божеством, кому он отдал бы и душу свою, и тело. Затем старик еле слышно прошептал:

— Ты обещал контроль, Дэмьен, а принес разрушение и гибель. Ты явился лживым пророком…

Бухер занес над головой кинжал и, крепко зажмурив глаза, вонзил его в труп. Кожа лопнула со звуком выстрела. И тут же за стеной раздался дикий вопль юноши. Из отверстия вырвался зловонный газ, и Бухер отшатнулся от трупа. Затем схватил второй кинжал и, заставив себя не отводить взгляд, нанес еще один удар. Потом третий, четвертый…

За стеной вопль перешел в страшный визг, превратившийся затем в вой шакала.

Оставался последний кинжал. Бухер всмотрелся в лик Христа на рукоятке и внезапно осенил себя крестным знамением. Как же звали того молодого человека, что шестьдесят лет назад поддался дьявольскому искушению? Старик никак не мог припомнить его имя. Он забыл самого себя. И теперь со всей жуткой очевидностью понимал, что жизнь его явилась кошмарной ошибкой, цепью страшных заблуждений — ибо сам он оказался обманут и предан.

Последний кинжал вонзился в труп. Дэмьен Торн как будто испустил дух, воздух с шипением вырвался из его груди. Обессиленный и поникший, Бухер рухнул на колени. Он в неистовстве шептал слова молитвы. Он забыл о времени.

Поднявшись, наконец, с колен, Бухер остолбенел. Перед ним среди костей шакала валялись кинжалы. Тело Дэмьена Торна сгинуло, остался лишь распавшийся скелет зверя.

Бухер медленно повернулся и, с трудом волоча ноги, направился к выходу. Отодвинул засов и вышел на воздух. Юноша стоял на четвереньках, уставясь на Бухера бессмысленным и застывшим взглядом. Затем вздрогнул и пополз вниз по траве. Собака неподвижно лежала у порога. Сдохла, — подумал вдруг Бухер.

Возле ворот стояла женщина. В ужасе вглядывалась она в свои руки, пытаясь стереть с них кровь. Она словно очнулась от кошмарного сна.

— Прикрой свою наготу, женщина, — повелел Бухер. Она посмотрела на него, не узнавая. Затем натянула на себя остатки платья.

— Все, дело сделано, — обернулся к Маргарет Бухер. Рука об руку зашагали они к дому. Небо прояснялось, и в просветах начинали вспыхивать ослепительные звезды.


«И увиделъ я Ангела исходящаго съ неба, который имел ключъ от бездны, и большую цепь въ руке своей. Онъ взялъ дракона, змея древняго, котрый есть диавол и сатана, и сковалъ его на тысячу летъ, и низвергъ его въ бездну, и заключилъ его, и положилъ надъ нимъ печать дабы не прельщалъ уже народы, доколе не окончится тысяча летъ; после же сего ему должно быть освобожденнымъ на малое время».

Откровение Святого Иоанна, 20: 1 — 3.

Загрузка...