Глава 2. Отец в окружении и в плену

Из статьи М. Ф. Лукина «В Вяземской операции». Военно-исторический журнал № 2, 1981 г.

«Вяземская операция (2–13 октября 1941 г.) была одной из самых напряженных и тяжелых на дальних подступах к Москве. В августе – сентябре в центре советско-германского фронта противник перешел к жесткой обороне и накапливал силы для решающего удара на столицу. Мы тоже восстанавливали боеспособность войск, получали пополнение и изучали опыт летних боев. Командующий Западным фронтом Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко не оставлял мысли освободить Смоленск от фашистов и разгромить смоленскую группировку врага. Весь август и половину сентября армии Западного фронта, обороняясь частью сил, вели наступательные бои. В этих боях наибольшего успеха добилась 19-я армия генерал-лейтенанта И. С. Конева, которая продвинулась на запад до 20–25 км, уничтожила 4000 вражеских солдат и офицеров и взяла в плен 100 человек, захватила 94 орудия разных калибров, 86 танков и сбила 7 самолетов. Она помогла выйти из окружения более 1500 красноармейцам и командирам с большим обозом. Не менее успешно вели боевые действия части 24-й армии генерал-майора К. И. Ракутина. Они освободили Ельню, нанеся большой урон противостоящему противнику. Однако эти бои показали, что имеющимися силами и средствами наступать бесполезно, так как части и соединения после Смоленского сражения (см. ВИЖ 1979 № 7) еще не успели пополниться (в полках насчитывалось от 300 до 400 человек). Пополнение приходило необстрелянное и не всегда в должной мере обученное. Снарядов и мин подвозилось мало. Противник перед войсками фронта строил оборону, создавая ротные опорные пункты с большими промежутками между ними, которые брались под перекрестный минометный и пулеметный огонь. На главных направлениях нашего наступления он закапывал танки в землю, используя их как неподвижные огневые точки, широко проводилось противопехотное и противотанковое минирование местности.

В первые дни войны фашисты в леса войска не вводили, а располагали их в населенных пунктах. Теперь же наблюдалась иная картина: в деревнях, селах и городах они оставляли столько войск, сколько требовалось для обороны, остальные размещались в лесных массивах, где деревья оплетались колючей проволокой. На открытой местности строились проволочные заграждения и разбрасывались малозаметные препятствия. Окопы отрывались полного профиля с ходами сообщения и блиндажами. Широко применялись дерево-земляные огневые точки.

Мы, к сожалению, все еще придерживались прежней линейности в обороне, стараясь занять всю местность. Это объяснялось, в частности, тем, что к концу августа и в сентябре мы потеряли много кадрового офицерского состава. На их должности приходилось назначать сержантов или лучших красноармейцев, получивших боевой опыт. Они, естественно, еще не обладали качественными знаниями командиров взвода (роты, батальона). Кроме того, Ставка ВГК приказала откомандировать в тыл лучших средних командиров в новые формирования и для обучения резервов. Это важное и нужное мероприятие все же отразилось на боеспособности фронтовых частей. Но оно было своевременным и очень полезным и способствовало в дальнейшем разгрому гитлеровских войск под Москвой.

12 сентября командующим Западным фронтом назначили генерал-полковника И. С. Конева. Его 19-ю принял я, 16-ю – генерал-майор К. К. Рокоссовский, 20-ю – генерал-лейтенант Ф. А. Ершаков, 22-ю – генерал-майор В. А. Юшкевич. Надо сказать, что перемещение командного состава в период боев вряд ли было целесообразным, т. к. командующие зачастую не успевали тщательно изучить обстановку и своих подчиненных.

В середине сентября мы получили сведения: противник подтягивает большое количество танков и артиллерии в район Духовщина – Смоленск – Рославль. Стало очевидно, что он скоро перейдет в наступление, превосходя нас в силах и средствах на направлении действий своей главной группировки (по людям в 3,2 раза, по танкам – в 8,5, по орудиям и минометам – в 7 раз).

К 1 октября Западный фронт занимал оборону на главном Московском направлении с задачей не допустить прорыва врага к Москве. Выполняя требования Ставки о переходе к жесткой и упорной обороне, войска готовились к отражению ударов противника. Однако армии в силу большой ширины полосы обороны фронта (340 км) были вытянуты в линию. Они имели по одной дивизии в резерве, а поэтому создать глубоко эшелонированную оборону не могли, да и командующий фронтом в своем распоряжении имел сравнительно небольшие резервы (3 стрелковые и 2 мотострелковые дивизии).

Немецко-фашистская группа армий «Центр», как мы теперь знаем, насчитывала 1700 танков и свыше 19 тысяч орудий и минометов. Ее действия поддерживались 2-м воздушным флотом (более 1 тыс. самолетов). Вражеская авиация превосходила нашу не только количественно, но и качественно. Самолеты «Юнкерс-88», «Фокке-Вульф», «Мессершмитт» и другие были маневреннее советских, превышали их в скорости и имели лучшее вооружение. Как же выглядел наш Западный фронт, который считался в то время самым сильным? Вот что пишет об этом маршал И. С. Конев: «У нас было 479 танков (из них современных всего 45 единиц), 1524 орудия и 733 миномета. Авиация фронта имела: истребителей (старых образцов) –106, бомбардировщиков ТБ-3 и СБ-63, дневных бомбардировщиков ТУ-2, СУ-2–4, штурмовиков ИЛ-2 – 8. Особый недостаток войска ощущали в зенитной и противотанковой артиллерии» (ВИЖ, 1966 № 10, с.6).

Командующий Западным фронтом еще 20 и 26 сентября предупреждал о готовящемся наступлении противника. Ценные сведения приносили разведчики 19-й армии, набранные из местных жителей, которые хорошо знали свою округу. Троих из них добровольцев-комсомольцев Вячеслава Макурова, его двоюродного брата Анатолия и Филиппа Платонова направил к нам Ярцевский горком партии. Всего в группу разведчиков входило 15 человек. Возглавлял ее Вячеслав Макуров. Наиболее находчивыми и смелыми зарекомендовали себя Николай Кузнецов, Николай Прыгулин, Петр Лиходед, Зина – учительница Гавриловской школы Ярцевского района, Настя – совсем еще девочка, уроженка села Вознесенское Духовщинского района. Они много раз ходили в тыл противника и приносили очень ценные сведения.

В конце сентября разведчики доложили о сосредоточении большого количества войск, танков и артиллерии в районе Духовщины. Враг готовился к наступлению. В течение второй половины сентября он активизировал наступающие действия в полосах обороны 30, 19, и 16-й армий, нащупывая наши слабые места, выясняя систему обороны, и особенно расположение артиллерийских позиций. В процессе беспрерывных атак противника на разных участках 19-й армии выявились положительные и отрицательные стороны как в системе обороны, так и в действиях наших войск. Штаб и политотдел армии изучали этот опыт, делали обобщения и доводили до частей и соединений.

В целях маскировки основных артиллерийских огневых позиций было приказано для батарей и дивизионов иметь по 2–3 запасные, назначить от каждой батареи кочующие орудия, ведущие огонь по гитлеровцам с разных позиций. На случай перехода их в общее наступление спланировали артиллерийскую контрподготовку.

В штабе армии отработали все варианты ведения оборонительной операции. Особое внимание обращалось на взаимодействие всех родов войск. Для бесперебойного управления ими организовывалась кольцевая связь, обеспечивавшая управление боем на случай прорыва противника в глубину обороны. Были разработаны радиосигналы, и от дивизии при штабе армии находилось по два офицера связи с картами, в распоряжении которых имелись машины и мотоциклы. Кроме того, при штабе армии был кавалерийский эскадрон. Его также использовали для связи с частями и соединениями.

Забегая вперед, хочу отметить роль офицеров связи в тот период, когда проводная связь часто нарушалась. От командиров дивизий в штаб армии прибывали офицеры. У каждого была карта, на которой я намечал задачи соединению, ставил свою подпись. Такая карта являлась руководящим документом. Организовывали связь по радио. Но дивизионные радио-станции работали тогда по техническим причинам очень плохо. К тому же укоренилось мнение, что работающую рацию противник запеленгует и сейчас же разобьет, поэтому командиры старались не прибегать к радиосвязи, чтобы не лишиться ее окончательно. Вот почему делегаты связи из дивизий в армию и из армии в дивизию делали очень большое дело. Я склонен оценить успешные их действия как фактор устойчивого управления, благодаря которому армия оставалась целой, нерасчлененной до самого последнего сражения, до 13 октября.

Со второй половины сентября офицеры штаба и инженерных частей проверяли ход оборудования позиций. Почти всюду были вырыты окопы полного профиля с ходами сообщений. На танкоопасных направлениях устанавливались мины, а там, где возможно, рылись эскарпы и противотанковые рвы. Строили блиндажи и козырьки для огневых точек. К великому сожалению, инженерного имущества и мин было мало.

В ночь на 2 октября в войска завезли большое количество боеприпасов, горючего, продовольствия и инженерных средств.

Как стало известно из опубликованных после войны документов, немецко-фашистское командование 6 сентября директивой № 36 поставило перед группой армий «Центр» задачу: по возможности быстрее и не позднее конца сентября перейти в наступление и уничтожить советские войска, находящиеся восточнее Смоленска путем двойного охвата в общем направлении на юг Вязьмы.

16 сентября командующий группой армий «Центр» направил в войска директиву о непосредственной подготовке армий к наступлению на Москву. В связи с приближением зимы гитлеровцы форсировали приготовление с расчетом перейти в наступление не позднее начала октября. 9-я и 4-я армии с оперативно подчиненными им 3-й и 4-й танковыми группами должны были перейти в наступление, чтобы каждая из них, имея сильные ударные группировки, состоящие из танковых, моторизованных и пехотных соединений, смогла прорвать оборону по обе стороны дорог Рославль – Москва и севернее автострады Смоленск – Москва и уничтожить зажатые между ними советские войска.

Рано утром 2 октября началась короткая, но мощная артиллерийская и авиационная подготовка противника на всю глубину обороны 19-й и соседней с нею армий. Вражеская авиация, идя волнами с большим количеством самолетов в каждой, обрушила свой смертоносный груз на передний край, артиллерийские позиции и войска, находящиеся в глубине обороны вплоть до тылов фронта. Штаб фронта также подвергся воздушному мощному налету. Вслед за этим танки и пехота противника, прикрываясь дымовой завесой, перешли в атаку. На четыре наших дивизии наступало 12 вражеских, в их числе 3 танковые (415 машин) и одна мотодивизия.

Противник нащупал стык 30-й и 19-й армий севернее Ярцево и в него вбивал клин танками и мотопехотой. В результате образовался глубокий разрыв между этими армиями шириной до 30–40 км. Сюда лавиной двинулись гитлеровские подвижные войска. Следует отметить, что в приказах командования всегда указывалось особое внимание обращать на стыки соединений и частей и назначались ответственные за их оборону. И все же почти всегда это место оказывалось самым уязвимым и у нас, и у врага.

Второй удар группы армий «Центр» наносился 4-й полевой армией с приданной ей 4-й танковой группой по 24-й и 43-й армиям восточнее Рославля. После ожесточенного боя противнику удалось прорвать фронт в стыке этих объединений, куда также устремилась страшная лавина танков, артиллерии и моторизованной пехоты.

Личный состав Резервного фронта (из народного ополчения) имел крепкий моральный дух, но был плохо вооружен, недостаточно хорошо обучен и несплочен. В силу этих причин превосходящим силам фашистов быстро удалось взломать оборону дивизий первого эшелона, расчленить их и быстро продвинуться на восток.

19-я армия весь день вела ожесточенный бой. Обе стороны несли большие потери. На участках 91, 89 и 50-й стрелковых дивизий в отдельных местах противнику удалось потеснить наши части в предполье. Но до главной линии обороны враг не был допущен, лишь правофланговая 244-я стрелковая дивизия в ночь на 3 октября отошла на основной рубеж, загнув правый фланг на север, и ее 913-й стрелковый полк оказался отрезанным от основных сил.

Выручая его, отличился 907-й мотострелковый полк той же дивизии под командованием полковника М. Я. Усанова. Отражая атаки превосходящих сил пехоты с танками при непрерывном воздействии вражеской авиации, он неоднократно атаковал. Таким образом, 913-й стрелковый полк был деблокирован и соединился с остальными частями. В этом бою погиб смертью храбрых полковник Усанов. Он лично возглавлял контратаку, выручая своих товарищей.

30-я армия генерал-майора В. А. Хоменко на правом фланге отбила все атаки противника, а левым под натиском превосходящих сил отходила в восточном направлении. В 16-й армии также шел сильный бой. Ее командующий генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский сообщил, что части 16-й и 20-й армий отбили все атаки гитлеровцев.

Для восстановления положения 30-й армии из резерва фронта ей была передана 107-я мотострелковая дивизия. Но и она не смогла остановить врага, да и мероприятие это оказалось запоздалым. Генерал И. С. Конев 3 октября выдвинул в район станции Вадино оперативную группу под командованием своего заместителя генерал-лейтенанта И. В. Болдина. В нее вошли 126-я, 152-я стрелковые дивизии, 101-я мотострелковая дивизия, 126-я и 128-я танковые бригады, которые совместно с частями 30-й армии должны были встречным ударом остановить прорвавшихся фашистов и уничтожить их. Эти соединения находились на сравнительно большом удалении друг от друга и их удар не был согласован по времени. Группе удалось задержать противника на какое-то время, но остановить, а тем паче уничтожить его она не смогла, т. к. понесла большие потери. В образовавшийся разрыв между 30-й и 19-й армиями (30–40 км) ввели 45-ю кавалерийскую дивизию, которая вошла в мое подчинение.

Борьба в полосе армии продолжалась до 2–5 октября. Противник местами вклинился в наше расположение, но основная позиция по реке Вопь оставалась за нами. Связи с соседом справа я уже не имел, с комфронтом ее поддерживал через офицеров связи по радио. Проводной связи уже не существовало. 4 октября мы получили приказ командующего фронтом, поощряющий действия 19-й армии, призывающий равняться другим на нас.

Шли кровопролитнейшие бои. Под Смоленском тоже было жарко, но такого количества танков и авиации противник там не применял. Танки наступали волнами, и к исходу первого дня сражения наши бойцы и командиры увидели множество подбитых вражеских танков и трупов гитлеровцев, валявшихся перед нашими окопами, они почувствовали новый прилив сил. Стало очевидно, что фашистов бить можно.

Большую роль в оказании помощи и поднятии морального духа войск имело то, что офицеры и политработники штаба армии всегда в нужный момент находились в войсках. Армейские и дивизионные газеты выходили оперативно. Выпускались к исходу каждого дня и газеты «молнии» с описанием боя. В них были фамилии отличившихся воинов.

4 и 5 октября танки и моторизованные части противника захватили Спас-Деменск и Киров, получив возможность выйти в тыл войскам Западного фронта. Стало ясно: противник подвижными войсками берет в клещи 19, 16 и 20 армии, оперативную группу Болдина, а также 32-ю и 24-ю армии Резервного фронта. 4 октября командующий Западным фронтом доложил Верховному Главнокомандующему о положении войск фронта, но И. В. Сталин сразу решения не принял, и связь прервалась. Тогда И. С. Конев позвонил маршалу Б. М. Шапошникову, который обещал доложить Ставке сложившуюся обстановку. В этот день ответа на просьбу отвести войска не последовало, самостоятельно же командующий фронтом решение на отход принять не мог.

Только 5 октября было приказано отвести войска. К исходу этого дня 19-я армия получила приказ отойти на рубеж реки Днепр. Отход предстояло согласовать с 20-й армией, находившейся слева, и с группой Болдина. В Вадино я встретился с И. В. Болдиным. Его группа понесла большие потери в живой силе и технике.

В ночь на 6 октября армия начала отход, прикрываясь арьергардами. Часть войск отводилась и занимала новый рубеж, остальные перекатом переходили его, оставляя первых в арьергарде.

При подходе к Днепру стало известно, что противник с ходу прорвал фронт 32-й армии и 220-й и 18-й стрелковых дивизий народного ополчения, отбросив их на восток, части дивизии отошли соответственно на Сычевку и к Гжатску. Связь с армией они потеряли.

С высоты восточного берега Днепра местность просматривается на 15–20 км. Рубеж имел развитую систему обороны, подготовленную соединениями 32-й армии Резервного фронта. У моста, на шоссе и железнодорожной линии стояли морские орудия на бетонированной площадке. Их прикрывал отряд моряков (до 800 человек). Конечно, противник об этом знал и не пошел на них, а прорвал оборону севернее. Таким образом, уже не имело смысла останавливаться на этом прекрасном рубеже обороны, т. к. противник замкнул клещи восточнее Вязьмы 3-й танковой группой со стороны Духовщины и 4-й танковой группой со стороны Рославля.

7 октября противник прорвался к Вязьме с севера и юго-востока, и в окружение попали 19, 20, 24, 32-я армии и группа генерала И. В. Болдина. Военный совет фронта подчинил все эти войска мне и приказал организовать их прорыв и вывод из окружения. (В состав 20-й армии входили соединения 16-й). Надо сказать откровенно, это большое доверие не только меня не обрадовало, но и очень огорчило. Я знал, что все эти войска понесли значительные потери как в людях, так и в материальной части, снаряды, горючее, продовольствие было на исходе, все медицинские учреждения были переполнены ранеными, медикаментов и перевязочных материалов оставалось мало.

Мы все уже знали, что находились в окружении. Отрадно было то, что моральное состояние войск оставалось высоким, все горели желанием продолжать бой, прорваться и вновь драться с ненавистным врагом. Я понимал, что пред нами стоит трудная задача – прорвать кольцо окружения из танковых и механизированных частей, при этом суметь удержать фланги прорыва с тем, чтобы войска вторых эшелонов могли воспользоваться ими. Для этого нужны крепкие нервы, мужество и самопожертвование.

Враг все более сжимал кольцо окружения. Мы не имели возможности никак сманеврировать. Тогда я решил наступать тремя колоннами, но ни одна из них прорваться не смогла. Тут мы окончательно убедились, что создалось тяжелое положение.

Перед началом наступления противника в армии было достаточно артиллерии, но имелось всего два зенитных дивизиона, которые не могли прикрыть войска на главном направлении. Вражеская авиация наносила удары почти безнаказанно. К моменту окружения у нас было всего два боекомплекта снарядов. Накануне я приказал сосредоточить основную их массу в частях. Это помогло держаться войскам на занимаемых позициях. Кроме того, мы сумели вывезти на машинах еще два боекомплекта с фронтовых складов.

Связавшись по радио с Ф. А. Ершаковым (командующий 20-й армией в тот период), мы договорились о совместных действиях по выходу из окружения. Я информировал его о том, что буду прорывать кольцо севернее Вязьмы силами двух дивизий 32-й армии. Но одну из них командующий Резервным фронтом маршал С. М. Буденный отозвал, а вторая под ударами обходящего противника была рассеяна. Я созвал всех командиров и комиссаров дивизий и поставил их в известность о том, в какое тяжелое положение мы попали, и сказал, что пробьется только тот, кто будет настойчиво, энергично и смело действовать в бою, руководствуясь девизом: «Сам погибай, а товарища выручай».

Неоднократно до 11 октября нами предпринимались попытки прорыва, но успеха они не имели. Вновь собрал всех командиров и комиссаров дивизий и сообщил, что наше положение значительно ухудшилось. Сил мало, патроны на исходе, продовольствия нет, питались тем, что могло дать население.

Окружив нас, гитлеровцы вели тактику выжидания, сохраняя живую силу и средства. Они чувствовали, что снаряды не сегодня-завтра у нас кончатся, и лишь отбивали наши попытки выйти из окружения. Удавалось им это с большим трудом, о чем свидетельствует радиограмма, переданная открытым текстом командирам 7-й танковой дивизии Функа. В ответ на запрос, почему дивизия не идет на Москву, он сообщал, что командир 19-й армии русских также рвется к Москве и что его части едва удерживают прорыв. Вот здесь-то и надо было проколоть, нанести удар, но боеприпасов было совсем мало.

12 октября я вызвал командиров на последнее совещание. Приказал собрать все имеющиеся снаряды, остался у нас последний залп гвардейских минометов. Назначил в прорыв 2-ю стрелковую дивизию народного ополчения, еще не потрепанную в боях. Ее командир генерал-майор В. Р. Вашкевич был грамотный генерал. У него в подчинении находился еще отряд моряков из 800 человек. Назначил в прорыв и 91-ю стрелковую дивизию сибиряков.

Сообщил командующему фронтом Б. М. Шапошникову в Ставку ВГК о том, что в такое-то время, собрав все снаряды всей артиллерии и дав последний залп «катюш», буду прорываться в направлении Гжатска на Богородицкое. В случае неудачи буду прорываться к 20-й армии для совместных действий.

У генерала В. Р. Вашкевича, на которого я возлагал все надежды, в тот момент возникли возражения в отношении сроков и быстроты ввода дивизии в бой, и мне пришлось убеждать его в том, что дорог каждый час и что если сегодня мы не уйдем в прорыв, завтра противник сомнет нас, т. к. стрелять будет нечем. Мы попрощались, пожали друг другу руки, и он ушел.

Организовать прорыв надо было тщательно, каждому командиру поставить определенную задачу. Но все делалось наскоро, мы торопились, понимая, что завтра будет поздно.

Мы ждали наступления темноты, чтобы противник не смог обнаружить нашего маневра и места скопления войск. Я указал дивизиям фронт прорыва шириной примерно 6–7 км. Место для выхода из окружения выбрали болотистое, на котором танки не смогли бы маневрировать (7-я танковая дивизия врага располагалась непосредственно перед армией). Началась артподготовка, дали залп «катюш», дивизия пошла в атаку и прорвала кольцо окружения. Ко мне стремительно вбегает командир 91-й стрелковой дивизии полковник И. А. Волков:

– Товарищ генерал! Прорыв сделан, дивизии уходят, выводите штаб армии!

Немедленно доношу об этом в штаб фронта. В прорыв вводится артиллерия, подтягиваются другие соединения. И. А. Волкову я сказал, что лично выходить не буду, пока не пропущу все, или хотя бы половину войск.

– Идите, выводите свою дивизию, держите фланг.

Он не успел догнать свое соединение. Кольцо окружения замкнулось вновь. Предположили, что противнику удалось подвести к месту прорыва свежие силы и закрыть прорыв.

Тот, кто был в окружении и оказался в таком положении, как и я, поймет мое душевное состояние. Нет, моральные силы не были надломлены, сила воли не поколеблена, но я понимал всю тяжесть положения и ничего сделать не мог. Вновь собрал командиров и комиссаров. Они, очевидно, ждали от меня чуда. Ну а чудес, как известно, не бывает. К горлу подступил комок. Какие слова найти? Чем помочь им? Потом, взяв себя в руки, сказал:

– Товарищи, положение безвыходное. Противник сосредоточил все свои силы на восточном направлении и видит, что мы рвемся только на узком участке. Если же мы будем прорываться южнее Вязьмы в направлении 20-й армии, то обязательно прорвемся. Приказываю выходить отдельными группами.

13 октября войска армии начали разделяться на отдельные группы для самостоятельного выхода. Предварительно я спросил, все ли орудия взорваны, машины сожжены и конский состав уничтожен. Мне доложили, что первое и второе выполнены, а на то, чтобы уничтожить конский состав, ни у кого рука не поднялась. Коней распустили по лесу.

Выходили группами. Со мной было около 1000 человек из штаба армии и из разных частей, вооруженные только винтовками, автоматами и пистолетами. Многие прорвались и вышли в полосу 20-й армии юго-западнее Вязьмы» (17).

14 октября 1941 года при выходе из окружения Лукин был тяжело ранен и попал в плен. Там ему ампутировали правую ногу. Враги пытались склонить Лукина к измене Родине. Но он не поддался провокации. Тогда его бросили в лагеря смерти, где Михаил Федорович продолжал мужественно и достойно держать себя. Освобожден из плена в мае 1945 года. В отставке с ноября 1946 г. Скончался 25 мая 1970 года.

Награжден орденом Ленина, пятью орденами Красного Знамени, орденом Трудового Красного Знамени, орденом Красной Звезды.


Продолжу воспоминания своего отца, Петербурцева Анисима Михеевича:

«На 4-е или 5-е сутки окружения был пасмурный, очень туманный день, на дороге скопилась масса обозов. Немецких самолетов в воздухе не было, только однажды на низком, бреющем полете прошли над нашими головами два советских самолета-истребителя. Чувствовалось, что мы находимся не так уж далеко от нашего переднего края. Но никто не знал обстановки.

Группа офицеров тыловых и штабных подразделений нашей дивизии, в том числе и начальник 5-й части штаба капитан Савостьянов, вооруженный автоматом, пошли в голову колонны. Мне и шоферу нашей полуторки Савостьянов приказал оставаться пока на месте до его возвращения. Прошло не менее 4 часов… Стемнело. Капитана Савостьянова мы так и не дождались. Все – и солдаты и офицеры нашей части – спрашивают встречных: «Какая обстановка?» Однако обстановки никто не знал. Некоторые офицеры скомплектовали из солдат отдельные группы прорыва. Мы вынуждены были бросить грузовик, предварительно испортив мотор. Вместе с шофером мы также примкнули к одной из групп, которую формировал один капитан. Группа образовалась в количестве 15–20 человек – ездовых, шоферов и др. Капитан проинформировал нас, что впереди небольшой заслон немецких пехотинцев, который можно ночью, в темноте, пользуясь внезапностью, прорвать и уйти к своим. Мы начали двигаться в сторону возможной линии фронта. Никакой стрельбы не было слышно. Вдруг навстречу нам идет полковник. Командир нашей группы обращается к нему:

– Товарищ полковник! Какая обстановка?

– Ничего я, товарищи, не знаю – отвечает тот. – Да и никто из ближайших военачальников не знает обстановки.

Тогда наш командир группы растерялся. Видит, что он ввел нас в заблуждение. Группа постепенно рассеялась. Ночь прошла в тревоге. К утру неподалеку стали слышны выстрелы и шум танковых моторов. Вновь началась организация отдельных групп прорыва. Откуда-то появился советский танк Т-34. Вслед за танком устремились несколько групп прорыва. Однако на попытку прорвать кольцо немцы ответили сильнейшим артиллерийским и пулеметным огнем. Атака захлебнулась. Слышны были только крики раненых о помощи. Я был легко ранен, санитарка перевязала мне руку. После туманного предыдущего дня последующее утро было ясным и солнечным. Обнаружив скопление остатков обозов, немцы открыли из танков сильный артиллерийский и пулеметный огонь. Чувствуя, что наши огневые средства незначительны, немцы начали танками теснить и, в конце концов, окружили наши ослабевшие и разрозненные группы. А к 12 часам дня скопившиеся остатки наших частей были загнаны в небольшой лесочек на горке. Израсходовав боеприпасы, мы вынуждены были прекратить сопротивление. За 1–1,5 часа до этого я еще в последний раз видел проезжавшего вдали на легковушке начальника штаба нашей армии…» (9).


Привожу главу из мемуаров отца «Мое пребывание в немецком плену»:

«Окружив нас, немцы выстроили всех в колонну. Пересчитали, записали, сколько офицеров и каких званий в колонне. Затем один из немецких офицеров (видимо, в чине полковника) спросил:

– Какие будут вопросы?

Один из наших офицеров, майор, легко раненный в руку, спросил:

– Как насчет питания?

Немецкий офицер ответил, что этим вопросом немцы сейчас не занимаются. Видно, наш майор не представлял, как и мы все, как бесчеловечно немцы обращаются с военнопленными. Если он остался в живых, то впоследствии узнал, насколько наивен он был, спрашивая немцев насчет питания.

К середине ноября 1941 года в немецком плену оказалось около 3 миллионов советских военнопленных. Большинство из них погибло зимой 1941/42 годов в лагерях. Упоенные победами, немцы бесчеловечно относились к нашим воинам. В этом я сам убедился, находясь в плену зимой 1941/42 годов в лагере военнопленных в городе Вязьма Смоленской области.

Выиграв в августе – сентябре 1941 г. сражение на Юго-Западном фронте и взяв Киев, а вслед за этим одержав крупную победу на Западном фронте в октябре – ноябре 1941 г., Гитлер объявил, что скоро захватит Москву, а в ближайшие месяцы закончит войну на востоке. Ему грезилось в ближайшем будущем мировое господство на тысячу лет и райская жизнь арийской нации. Питая надежду на легкую победу, немцы сделали все, чтобы уморить голодом и холодом побольше «русских Иванов».

В первой половине зимы 1941 г. при виде пленных русских солдат немцы кричали:

– Москва капут! Сталин капут!

Когда же под Москвой они получили достойный отпор и эшелоны обмороженных немецких солдат устремились в тыл, победоносный пыл и крики «Москва капут!» значительно уменьшились. Но от этого нашим пленным легче не стало. Нашу колонну военнопленных сопровождал достаточно сильный немецкий конвой. В первые день и ночь нас сопровождали также два немецких танка. Первую ночь по дороге в Вязьму, куда нас вели, мы провели в открытом поле. Колонна была остановлена посреди поля, подальше от леса, и с четырех сторон освещена светом от танков. В Вязьму мы шли в общей сложности трое суток. Никакой речи о питании. Питались тем, что имели в своих солдатских вещевых мешках. А большинство пленных своих продуктов не имели. Хорошо еще, если на пути следования попадались огороды с неубранной капустой или свеклой. Вот и все.

В Вязьму немцы нас пригнали к вечеру третьих суток. Нас буквально загнали во двор недостроенного завода. Двор был огорожен высокой каменной стеной, похожей на тюремную. С одной стороны к забору примыкало пятиэтажное здание, построенное перед войной. Наружные строительные работы были сделаны не все, а внутренние не начинались. Окна не были застеклены. Во двор загнали 25–30 тысяч советских военнопленных, в том числе и более 200 раненых, которых мы разместили в подвальном помещении здания.

Посреди двора была большая воронка от 500-килограммовой бомбы, вначале заполненная дождевой водой. Затем, когда пленные стали брать из нее воду для питья, вода перемешалась с глинистой почвой и превратилась в болотце. Впоследствии пошли дожди, и все мы, пленные, вынуждены были мокнуть во дворе под дождем, превращаясь в грязно-серую массу. На ночь всех пленных немцы загоняли в здание. А так как здание не могло вместить всех, то немцы, заталкивая пленных в здание, крайних избивали дубинками, затем открывали стрельбу из автоматов вначале поверх голов, а после и по головам… Так мы узнали, каков он, немецкий «порядок». В здании мы были лишены возможности сидеть из-за тесноты. Стояли на ногах до утра.

Идет четвертый день, как я в плену, а ни воды, кроме грязи в воронке, ни каких-либо продуктов пленным не давали. На пятый день немцы для своего развлечения привели во двор истощенную, без ноги, лошадь и отдали пленным на растерзание. Оставив лошадь посреди двора, немцы отошли в сторону и стали наблюдать, как пленные будут ее разделывать. Чтобы не быть смешным, я отошел в сторону, наблюдая, как вокруг лошади образовалась куча-мала. Те, у кого были ножи, бросились на лошадь. В считанные 15–20 минут от лошади остались лишь копыта, хвост и потроха. Наблюдая эту картину, немцы ржали от удовольствия.

Два раза в лагерь приносили 2–3 ящика концентратов, оставшихся еще с довоенных времен (суп-пюре гороховый и пшенная каша). В продолжение своего куража над голодными пленными они бросали пачки концентратов в толпу. Начиналась борьба, сопровождаемая свалкой и даже дракой. Немцы же кричали:

– Рус! Вайдо, вайдо!

По утрам по разнарядке немецкого военного коменданта Вязьмы из нашего лагеря стали брать отдельные группы военнопленных на разные работы в город для приведения его в порядок и подготовки к зиме. Брали в основном тех, кто имел специальности печников, шоферов и других, а также просто рабочих на погрузку-разгрузку – всего до 500 человек в день. Вечером, после работы, их снова возвращали в лагерь. Попасть в такую команду из лагеря означало добыть на этой работе картошку, свеклу, немного дров, воды – всего, чего не было в лагере. А в лагере вообще ничего не было для спасения от голода. Ведь нас по-прежнему немцы не кормили. Наступил пятый день, как мы находились в вяземском лагере и шестой день без пищи. Мои силы на исходе. Единственной едой у меня была банка сгущенки, оставшаяся еще с Молодечно. Ее я растянул на шесть дней. Воду из воронки я тоже не пил, видя, как некоторых косила дизентерия. Надо что-то решать, иначе погибну от голода. В лагере обязательно нужно было группироваться по 2–3 человека, чтобы облегчить поиски пропитания, дров, чтобы пищу сварить на костре. Напарником у меня был сослуживец из нашего артиллерийского дивизиона в Молодечно, еще из 161-й стрелковой дивизии. Это был техник-ветфельдшер из Ростовской области Николай по фамилии Макаров, или Ефимов, сейчас точно уже не помню. Я предложил ему при любых условиях постараться нам двоим попасть в группу, которую следующим утром будут отправлять на работу в город. А может быть удастся и сбежать, пусть не из города, так хоть из лагеря смерти. Иначе без пищи и воды больше не протянем – еще 3–4 дня и нам «капут», как говорят немцы. Для этого необходимо было обеспечить себе место на ночь поближе к выходу из здания, в котором нас запирали вечером. При входной двери имелся небольшой закуток, отгороженный кирпичной перегородкой. Мы с Николаем заняли его с утра и ни разу не вышли из него на протяжении суток. Простояли эти сутки на ногах. К открытию немцами дверей следующим утром мы оказались на улице в первых рядах. Слышу, кричит переводчик о том, что требуется группа численностью в 100 человек для работы в городе. Все ринулись к переводчику. А при нем стоит группа немцев, вооруженных дубинками. Образовали коридор и бьют по головам, отгоняя лишних. Пробежать коридор не так-то просто. Несмотря на удары, я устремился вперед, заслонив голову руками. А Николай остановился, получив сильный удар. Я кричу ему: «Беги сюда!» А он растерялся на минуту и тут же был оттеснен толпой. Так Николай и остался в лагере…

Наконец, группу сформировали, построили и повели в город. Перед городом остановили, отобрали 50 человек для разборки завалов от взорванной водонапорной башни. Нас же, оставшихся 50, повели дальше в город. Привели в большой двор бывшего птицекомбината (предполагаю, что это был скорее хладокомбинат). До войны там хранили мясо, делали мороженое. Во дворе и в сараях было много хлама, разбитых ящиков, битого стекла и других ненужных вещей. Нам было приказано выносить из складских сараев хлам и грузить его в машины, вывозившие все за пределы города. Работали мы до 12 часов дня. С 12 до 13 часов у немцев был перерыв на обед, охрана ушла обедать. Нам же обед, конечно, никто не приготовил. Мы разбрелись по двору в поисках объедков и окурков. Вдруг я вижу – из здания выходит русский солдат, выносит мусорное ведро, опрокидывает его на землю и ищет окурки. Я присмотрелся к солдату и узнал его – ведь это Захар! Ездовой из нашей артбатареи, в которой я служил командиром отделения разведки в Молодечно! Фамилии его я сейчас уже не помню, помню только, что по национальности он был мордвин 1920 года рождения. Подхожу к нему:

– Захар, здравствуй!

Вижу, он меня не узнает, ведь за месяц я зарос бородой, весь в грязи и неимоверно тощий. Я продолжаю говорить:

– Вспомни, ведь мы с тобой из одной батареи, служили в артиллерийском полку 161-й стрелковой дивизии в Молодечно!

Наконец он узнал меня. Смотрю на него – он по-прежнему здоровый, краснощекий. Спрашиваю:

– Что ты здесь делаешь?

И он мне рассказал, что попал в плен 14 октября и на своей повозке, без всяких приключений, под конвоем немцев, вместе с ними приехал в Вязьму. Как потом оказалось, попал он в хозяйственную часть, прикомандированную к 9-й немецкой армии. При части имеется небольшой лагерь военнопленных из 100 человек, которые заняты сбором и вывозом с оккупированных территорий трофеев и сырья для промышленности Германии.

Из 100 пленных, работавших в этом лагере, 12 работали с лошадьми, свозя трофеи и сырье во двор комбината. Остальные сортировали все это, упаковывали и отгружали для перевозки на станцию железной дороги. Собирали и отгружали кожи, металлолом, зерно, кости и всякие вторичные отходы, годные на переработку. Сюда же крестьяне окрестных деревень свозили с мест, где прошли бои, автомобильные резиновые покрышки. Немцы за каждую покрышку давали им по 1 килограмму зерна.

Захар сказал мне, что эти сто военнопленных, и он в том числе, живут в сарае при штабе этой немецкой хозчасти. Спят на стружках и дважды в день получают баланду. В центральном лагере Вязьмы на тот момент и этого не было. Лишь позже, когда я уже убежал из центрального лагеря, после вмешательства Международного Красного Креста советским военнопленным в лагерях стали выдавать баланду. Еще Захар сказал мне, что в этом лагере пленным приказано было оборудовать на зиму себе барак в складском помещении. Сам же Захар убирает контору штаба и одновременно отапливает ее. Большинство пленных, занятых работой по сбору и отгрузке сырья, попутно добывают кое-что для дополнительного пропитания. Это и картошка с полей и огородов и отходы в виде свиных шкур и др. Я рассказал Захару о своем бедственном положении: если я останусь в центральном лагере военнопленных, то больше недели мне не прожить. Спросил у него совета. Захар был человек простой, он посоветовал мне следующее:

Загрузка...