3

Наташа вошла в квартиру, оставила у двери сумку с продуктами. Сняла дубленку, стащила сапоги, потом аккуратно распределила продукты на кухне: что в холодильник, что в морозилку, а что на полку. И устало присела на стул.

Скоро должен вернуться Андрей, нужно позаботиться об ужине, но заниматься чем-то сейчас не было ни сил, ни желания. «Весна, — подумала Наташа, — витаминов мало ем, вот и устаю к концу дня. Говорят, весной в городе все устают быстрее, чем летом или осенью…»

Но дело было не только в витаминах.

Наташа работала в фирме «Тачанка», где главным начальником был один из давних знакомых Андрея. Такое странное для девяносто третьего года название объяснялось просто: хотели назвать фирму «Таганка», где жил начальник, да потом выяснилось, что это название уже занято, вот и решили, не мудрствуя лукаво, назваться «Тачанкой» — вроде похоже на то, что хотели, и никто не придерется. К тому же название вряд ли было известно москвичам и гостям столицы, оно присутствовало только в накладных и договорах.

Фирма занималась продажей одежды и всякого ширпотреба, но торговали наемные люди в основном в Лужниках и у стадиона «Локомотив» в Черкизове. Утром приезжали, брали товар, а вечером привозили выручку и остатки товара, если много не распродавали. Наташа была там диспетчером: обзванивала клиентов, распределяла, кому, когда и сколько товара выделить, решала, кого позвать на подмогу, если работы было много, кому отказать.

За три месяца она прекрасно разобралась, у кого хорошо идет торговля, у кого плохо, кому следует доверять на слово, а кого три раза следует перепроверить.

И все было бы нормально, если б не сплошная бестолковщина в действиях начальства. То прикажут выделить большую партию товара людям, у которых он и за неделю не разойдется, то велят на какое-то время отстранить людей, умеющих торговать лучше других. Наташа пыталась ходить к начальству, доказывать, что так делать не следует, это ошибка, деньги не так скоро будут оборачиваться, а значит, жди убытков, но ей вежливо намекали, что следует заниматься своими делами и не лезть, куда не просят. И то, что один товар следует везти в Лужники, а другой — в Черкизово, а третьим лучше торговать у станций метро — всего лишь ее мнение, а у них, руководителей, есть свое.

Этого Наташа никак не могла понять. Ведь бизнесмены же, предприниматели, должны вроде в первую очередь о выгоде думать, а этого не было. Новые знакомые Наташи, такие же диспетчеры, как и она, пытались объяснить: этот знакомый генерального директора, этот родственник коммерческого, эта — чья-то любовница бывшая, если приказано работать с ними — вот и работай, тебе что, больше всех нужно? А прибыли начальникам с лихвой хватает на красивую жизнь, больше и не нужно.

А каким товаром торговали — это же просто тихий ужас! Наташа могла безошибочно определить свитера, которые линяли и растягивались после первой, самой аккуратной стирки, колготки, которые можно было выбрасывать на третий день, кроссовки, у которых кожзаменитель трескался на местах сгиба после первой же пробежки, а после пятой отваливалась задняя часть подошвы. Сердце кровью обливалось, когда представляла: эти вещи люди будут покупать, а поскольку стоят они дешевле фирменных, покупать их будут небогатые люди, может быть, на еде экономя, ходить же в чем-то надо…

И об этом пыталась говорить с начальниками, но тут уж ее не вежливо, а довольно-таки грубо прерывали, добавляя непременно: если не нравится, можешь уходить.

Разве от такой работы настроение улучшится, сил, желания что-то делать прибавится?

«Ни за что!» — сказал бы Сергей… Сказал бы, да не скажет. Вот уже полгода не видела его, хоть и живет он в этом же городе, в Москве. А как будто на другой край света уехал. Знает ли, что Наташа думает о нем каждый день, вспоминает чудесные мгновения прошлогодней весны, когда они были так счастливы вдвоем? И не просто вспоминает, а живет ими… И плачет, когда никто не видит. Никто не видит, никто не знает, как она любит, как хочет увидеть его, прикоснуться губами к мягким, слегка вьющимся каштановым волосам, прошептать на ухо какую-нибудь глупость и услышать в ответ смешливое «Ни за что!». Как сжигает душу загнанная в самые дальние уголки ее тайная любовь. Да и кому это нужно знать, если сам Сергей, наверное, уже и думать забыл о своей Наташе. У него жена есть, может, и дети скоро будут…

И у Наташи есть муж, Андрей. Хороший человек, добрый, заботливый и любит ее крепко, искренне, да только она его не любит. В народе говорят «стерпится — слюбится», может, для кого-то оно и так, а вот у нее не получается. Нет любви, одно лишь терпение. Конечно, Андрея не сравнить с ее прежним мужем, никогда не улыбающимся Петром Яковлевичем Нигилистом, того она побаивалась, а в последнее время перед разводом просто ненавидела за то, что пытался отдать ее на вечер страшному бандиту Радику. Андрей совсем другой, и уважает она его всей душой…

Но разве уважение к мужу и добрая, спокойная семейная жизнь может заменить сумасшедшую страсть, ослепительно-прекрасные вечера с любимым человеком?

— Ни за что… — прошептала Наташа.

В прихожей хлопнула дверь, это Андрей вернулся со службы. Он работал в небольшом частном издательстве.

— Дома ли моя прекрасная Наташа? — закричал он с порога.

Наташа тряхнула головой, отбрасывая грустные мысли, вышла в прихожую.

— Только что пришла, — сказала она. — Рассовала продукты, а ужин приготовить не успела. Ты не голоден? Подождешь полчаса?

— Тебя могу ждать хоть всю жизнь, — улыбнулся Андрей, снимая пальто. — Погода на улице отвратительная. А дома — красота! Это ты красота, Наташа. — Он подошел ближе, обнял ее, заглянул в бездонные черные глаза, почти шепотом спросил: — Устала? Опять за правду боролась, все пытаешься повернуть «Тачанку» на путь истинный, чтобы по своим не стреляла?

— Да ну их! — сердито сказала Наташа, отстраняясь. Тепло и покойно было в объятиях мужа, но после недавних воспоминаний о Сергее не хотелось этого тепла.

— Неужто все так сложно? — озабоченно спросил Андрей. — А я ведь не раз говорил тебе, Наташа, не бери ты в голову всякую чепуху. Все они такие, эти новоявленные бизнесмены — проходимцы и шарлатаны. Но если уж ты пошла служить в фирму, то сиди там спокойненько, делай свое дело и не пытайся бороться за всеобщую справедливость. Ее не было, нет и не будет.

— Ни за какую справедливость я не борюсь, — раздраженно сказала Наташа. — Но ты бы видел, какие куртки и туфли мы отпускали нашим продавцам! Дилерам! Они же через неделю станут такими, что проще будет выбросить. Я никому ничего не говорила, но, ты думаешь, приятно понимать, что мы обманываем людей, стараемся всучить им залежалый, третьесортный товар и за это получаем деньги? Да это же грех!

— Не это грех, Наташа. — Андрей снова обнял жену, наклонился, легонько поцеловал в губы и, не дожидаясь, когда она снова отстранится, направился в кухню. Наташа пошла следом. — Грех — то, что делают наши нынешние правители, которые довели народ до скотского состояния, а сами теперь дачи себе на Рублевском шоссе строят. Двухэтажные, да с архитектурными излишествами. Вот кто всучил людям гнилой товар и крупно нажился на этой афере. А ты и твоя «Тачанка» — это пустяки, способ выживания в подлое время.

— Я не согласна с тобой, Андрей, — сказала Наташа, включая газовую плиту. — Если те, кто правит, обманывают нас, это не значит, что мы должны обманывать таких же бедных людей.

— Не значит, — согласился Андрей, присаживаясь за стол. — Не хочешь обманывать — живи честно на свою зарплату врача, учителя, редактора, музыканта, инженера, какого-то там слесаря-сборщика, шахтера. Пожалуйста, никто этого не запрещает.

— Легко сказать — живи на зарплату! — покачала головой Наташа. — А как на нее жить, если денег даже на еду не хватает. А у кого дети, их же обувать-одевать надо! И самим тоже хочется купить симпатичную вещь, жизнь-то проходит и другой уже не будет.

— Верно, — засмеялся Андрей. — Вот поэтому и нужно обманывать себе подобных, крутиться, открывать свой бизнес, если хочешь жить по крайней мере нормально. Об этом прямо тебе говорят теперешние партия и правительство.

— Партии-то уже нет, — сказала Наташа.

— А куда ж она делась? — удивился Андрей. — Партия была, есть и будет. Помнишь фильм «Приключения итальянцев в России»? Там мафиози кричал: «Мафия бессмертна!» Так вот и партия, она, как мафия, бессмертна. А может, она и есть мафия, потому и бессмертна?

— Ты сегодня прямо философ, — покачала головой Наташа. — Небось тоже несладко на службе?

— Скорее всего, проголодался. Пока добирался домой по этой гнусной погоде, мечтал: вот приду, сразу пообедаю и поужинаю вместе. Но увидел красавицу-жену и про голод забыл. С красивым человеком хочется и разговоры красивые вести. Давай поговорим о поэзии, о мудрости жизни…

— Суп разогрею, яичницу с ветчиной сделаю, колбасы порежу. Будешь? Ничего серьезного готовить не хочется.

— Вот это мудро, — кивнул Андрей. — А еще мудрее будет, если к этому добавить рюмку водки. Или даже две рюмки.

— Думаешь, надо? — с сомнением спросила Наташа. — Вроде бы сегодня не праздник и даже не выходной.

— Просто необходимо. Чтобы не рассуждать о гнусном времени, а вспомнить что-то хорошее.

— Меня не уговаривай, я пить не хочу, — сказала Наташа, вытаскивая из холодильника кастрюлю с супом.

— Давай помогу, — предложил Андрей. — Или сам все приготовлю и накормлю тебя.

— Я не хочу есть. Ты сиди, можешь порассуждать пока о поэзии. Про мудрость уже говорил.

— О поэзии только с тобой и можно разговаривать, — хмуро сказал Андрей. — Но это будет невеселый разговор, Наташа.

— Почему?

— Да потому, что как раз сегодня в наше издательство пришел парень с пачкой стихов. Кое-что на машинке отпечатано, кое-что от руки… Я ему стал объяснять, мол, мы стихи не печатаем, не пользуются они сейчас спросом. А он привязался: ну хоть прочитайте, мнение свое выскажите. Я стал читать. И что же? Хорошие стихи пишет парень. Лучше многих маститых наших поэтов, которые завалили страну стихами в славные застойные годы. — Андрей вздохнул, с сожалением покачал головой. — Но что я с ними делать буду? Конечно же, парня нужно публиковать, большой поэт из него может получиться. Но как? Делать тираж тысячу, две тысячи экземпляров — себе в убыток, да и тот не продашь. Советую ему искать спонсора, издавать книгу за свой счет. А он не знает, как это делать. Ведь нам годами вдалбливали в головы, что стихи нужно нести в редакции да издательства, а не каким-то спонсорам… Я ему растолковываю, что с финансовой точки зрения стихи сейчас невозможно издавать, — не понимает. Как же, говорит, в такой стране, в России — и стихи не нужны? Быть такого не может. Я и сам это понимаю, а ничего сказать не могу. И вправду ведь — не нужны сейчас России стихи!

— Я уже слышала это, — сказала Наташа, глядя на сковородку. — Когда жила в общежитии Литинститута, один поэт, Иван Шерстобитов, — не знал такого? нет? — вот он тоже плакался, что стихи теперь никому не нужны. А потом так расстроился, бедный, что порезал себе вены.

— Так вот и живем, — вздохнул Андрей. — А мне этот парень говорит: я накопил сто тысяч, можно на них за свой счет книжку издать? Я говорю: нет, этого мало. Тогда он сказал… Представляешь такое? У меня, говорит, есть дом, я его продам и все, что в нем есть, тоже продам. Тогда можно будет выпустить мою книгу? Что тут скажешь? Я посоветовал ему ничего не продавать, дождаться лучших времен. А ведь парню нужны публикации, просто необходимы. Иначе засохнет, завянет, как деревце без полива.

Неожиданно Наташа почувствовала раздражение: вот трагедия — стихи не печатают! Сколько людей не знают, как детей накормить, сколько беженцев мыкаются по стране, бросив свои дома, а кому-то жить невозможно, потому что его стихи не печатают.

— Если он настоящий поэт, — сказала она, не поворачиваясь к Андрею, — пусть пишет себе в тетрадку, потом когда-нибудь напечатают. Ведь ему же не деньги важны, а само сочинительство.

Андрей покачал головой.

— Нужно видеть результаты своего труда, хотя бы раз понять, как относятся к нему люди, почувствовать, что цель твоя — не ошибка, а именно то, что дает тебе высшее блаженство. Вот, к примеру, если бы ты не знала, какое счастье быть вдвоем с Сергеем, а только смотрела бы на него со стороны — это все равно что писать стихи в тетрадку, — ты бы не думала о нем так часто. — Он грустно усмехнулся.

Наташа резко повернулась к нему.

— Отку… откуда ты знаешь это?

— Я старый человек, Наташа, знаю много больше, чем говорю.

— Андрей… — Наташа подошла к нему, обняла, поцеловала в щеку. — Ну какой же ты старый, еще и сорока нет. Пожалуйста, не говори глупости.

— Ну, по сравнению с тобой… почти двадцать лет разница, — грустно вздохнул Андрей.

— Ну и что? Я этого даже и не замечаю. Только когда вспомню, что у тебя в Челябинске есть дочка, которая скоро школу заканчивает, удивляюсь. А еще мне немного страшно думать, как мы будем общаться, когда она летом приедет к нам. Ведь мы почти ровесницы, — заворковала Наташа, уводя разговор от опасной темы.

— Я думаю, она не приедет летом ко мне, — сказал Андрей.

— Почему?

— Потому что помешает мне наслаждаться твоим обществом, дорогая жена. Квартира у нас однокомнатная, возникнут сложности, а я не хочу упускать ни единого мгновения, отпущенного мне для тебя.

— У нас все впереди, — неуверенно сказала Наташа. — Таких мгновений еще сколько угодно будет.

— Нет у нас ничего впереди, — твердо сказал Андрей. — Я знаю, что ты от меня уйдешь. Хоть и говорят, что перед смертью не надышишься, но я все же хочу попробовать… — И, заметив, что Наташа пытается возразить, крепко прижал ее к себе, жадно поцеловал, потом, опустив голову, сказал: — И давай больше не будем об этом говорить, хорошо?

— Как хочешь… — тихо сказала Наташа.

Она мягко отвела его руки, шагнула к плите. Остановилась, посмотрела на мужа широко раскрытыми глазами, в которых застыли слезы.

Андрей грустно улыбнулся.

— Извини, что так получилось. Ты ведь знаешь, я очень люблю тебя, Наташа…

Взметнулись вверх и замерли длинные ресницы, крупные слезы покатились по щекам Наташи. А за спиной у нее кипел в маленькой кастрюльке суп и дымилась на сковородке ветчина.

Загрузка...